I

Счастливый человек! Так сказали бы многие про Ваню Мухина. Ваня имел работу, квартиру, не имел жены и детей... Но он был несчастлив. Почему? Ваня сам не смог бы сказать.


Когда-то, просыпаясь утром на работу, он бодро вскакивал с постели, делал несколько гимнастических упражнений, ставил на плиту чайник и шел умываться. Когда он возвращался на кухню, его весело приветствовали бульканье кипящей воды и голос по радио: «Московское время, шесть часов». Начинался новый день. На душе было легко и спокойно. Потом оживленные городские улицы, завод. Отработав смену и помывшись под душем, Ваня шел домой, или куда-нибудь с друзьями. Например, выпить пива. Когда-то у него были друзья...


Он не помнил, когда все изменилось. Да и менялось ли что-нибудь вообще. Видимо да, потому что теперь чайник не кипел так весело как раньше, утренние улицы встречали серой вереницей осунувшихся лиц, рабочая смена казалась бесконечной каторгой, а друзья подевались неизвестно куда. Теперь Ваня был несчастным человеком. У него изменились привычки. Он больше не вскакивал бодро с постели по утрам, не делал зарядку, иногда даже не умывался. Вдобавок его стали мучить ночные кошмары. Ему не снились убийцы, чудовища и прочая нечисть. Ему снился дурдом. Снился каждую ночь, и каждый раз все ярче и реальнее.


Сначала Ваня пытался избавиться от своих снов. Пробовал напиваться, принимал снотворное. Это не помогало. Пробовал днем спать, а ночью бодрствовать. Тогда видения стали приходить в виде бреда. В конце концов сны начали путаться в его сознании с явью, а потом и вовсе слились в единое целое. Теперь Ваня сам не знал, когда он спит, а когда нет. Его жизнь превратилась в непрерывный круглосуточный кошмар.


В этом новом мире, его квартира стала, вдруг, похожей на больничную палату, выходя из которой он попадал иногда на улицу, а иногда в длинный узкий коридор, или в огромный шумный заводской цех. На улице и в коридоре он всегда видел одетых в полосатые пижамы людей. Он понимал, что это психи и очень их боялся, но Ваню они не трогали. Иногда ему попадались мужчины и женщины в белых халатах. Наверное, это был медперсонал, хотя их лица были очень похожи на лица начальников, мастеров и бригадиров с его завода. Все они смотрели на него хмуро и подозрительно, а некоторые даже ругались и кричали: «Ты что здесь ходишь? У тебя работы нету? Вот, я тебя сейчас уволю!» И Ваня начинал невнятно бормотать о том, что у него есть работа, что он как раз собирался к ней приступить. Просил не увольнять. Потом он делал вид что занят делом, и когда личность в белом удалялась, пробирался назад в свою квартиру, или, вернее, палату, чтоб бухнуться в койку и тупо уставиться в экран телевизора. Когда телевизора не оказывалось на месте, он смотрел в потолок, или в зарешеченное окно.


II

Палата не всегда оказывалась пустой. Иногда в ней появлялись неизвестно откуда взявшиеся люди. Одних он не знал совершенно, другие казались ему знакомы. Так, однажды, он застал у себя бывшего товарища по работе Егора Конева. Ваня помнил, что Егор как-то нагрубил начальству и был уволен «по собственному желанию». Ваня не знал, что с Коневым случилось потом, но теперь это было ясно.


- А, Ванюшка, и ты здесь?! Да как же! – закричал радостно Егор и вытащил из-под полосатой рубахи бутылку.
- Давай тяпнем по старой дружбе. А? Ну что!


Ваня почти испугался, увидев, как изменился Конев. Его, некогда, колючие глаза помутнели, а лицо, изрезанное теперь глубокими морщинами, было покрыто грубой щетиной, волосы нестрижены и нечесаны.


Выпить Ваня сначала начал отказываться, боясь, как бы не увидели белые. Но Егор сказал, что смена уже закончилась и значит можно. Тогда Ваня плюнул на все и согласился. Они расположились на подоконнике, выпили по рюмке, и у них началась беседа. Больше говорил Конев. Он громко жаловался на судьбу, на то, что Ваня и остальные не поддержали его, сказал, что уволили его не по уставу, и вообще, что хотя устав и написан для дураков, даже он не соблюдается. Ваня молча кивал головой, хотя о содержании устава, весящего в коридоре на большом стенде, знал только понаслышке. Он никогда не читал дальше первых трех пунктов, гласящих:


п.1 Врач и начальник всегда прав.
п.2 Если врач и начальник не прав см. п.1
Третий пункт был однозначен и лаконичен:
п.3 А-то уволю!


Далее следовало множество других, более объемных пунктов. А в конце стояла подпись – главный врач и начальник А. О. Коновалов. Самого Коновалова Ваня, как и остальные полосатые, никогда не видел. Несколько раз он пытался попасть к нему на прием, когда хотел пожаловаться на жизнь и попросить помощи. Но его ни разу к нему не пустили. Тогда он высказывался сестре-секретарю, у которой было равнодушное лицо и испуганные глаза. Она каждый раз обещала помочь, после чего ему приписывали несколько новых таблеток, от которых Ваня впадал в состояние отупения и становился безразличен ко всему вокруг.


Сейчас, слушая Конева и вспоминая все это, Мухин все отчетливее осознавал свои ничтожность и беспомощность. От этого становилось горько во рту и пусто в душе. Наверное, внешне это было очень заметно, потому что Егор, сильно захмелевший, принялся его успокаивать, говоря, что здесь они не навечно, рано или поздно все изменится и станет лучше. Но, видимо, сам он в это не очень верил, и когда водку допили, прослезился. А потом стал кричать, что хватит, что дальше так нельзя, что пора с этим кончать. Распаляясь все больше, он вскочил со стула и, размахивая руками, выбежал из комнаты.


Час спустя, Конева принесли медбратья, связанного и бесчувственного. Ваня знал, что за дверью Егора скрутили, привязали к специальной койке и накололи разными лекарствами, а придя в себя, некоторое время, он не сможет никого узнавать, будет тих и смирен, и глаза его будут пусты. Ваня видел несколько таких случаев, поэтому, когда теперь было невмоготу, хотелось кричать и крушить все вокруг, он зарывался в свою постель и долго плакал.


III

Дни шли за днями, и все было по старому. Каждое утро Ваня выходил из комнаты и попадал то на улицу, то в коридор, или в заводской цех. Там были все те же полосатые и все те же белые. Ваня всегда старался чем-нибудь заняться. Часто белые давали ему разные задания, которые он молча выполнял. По прежнему, в его палате то появлялись, то исчезали разные люди. Не исчезал только Егор Конев. Он больше не вставал с постели, все время думал о чем-то своем, и окружающий мир его не интересовал. Изредка, у Егора бывало нечто вроде просветления. Тогда глаза его лихорадочно загорались, он поворачивал к Мухину голову и, хмуро улыбаясь, говорил: «Ничего, брат Ванюшка, мы еще повоюем». А потом он умер. И, как ни странно, ничего не изменилось. Ваня остался безучастным к его смерти. Он только все больше времени проводил вне комнаты и все больше изнемогал. Покорно принимал таблетки, и равнодушно протягивал руку, когда вечером его будили для контрольного снотворного укола.


Раз в месяц он получал маленький белый расчетный листок, в который долго смотрел непонимающими глазами, будто хотел прочесть ответ на некий вопрос. С этим листком Ваня отправлялся в магазин, и долго выбирал покупки из множества товаров лежащих на прилавках. Когда он подходил к продавцу и, заказывая, вынимал свой расчетный лист, продавец начинал смеяться и отпускал ему только хлеб и чай.


Однажды, выйдя из магазина, Ваня выбросил свои покупки. Он почувствовал, что ему они больше не нужны. Войдя в свою комнату, он уже точно знал, что нужно делать. Простыня рвалась легко и ровно. Веревка получилась хорошая. Но, вися в петле, Ваня видел, что все еще жив. «Ага, наверное, я сейчас сплю. Нужно подождать» - догадался он. Выбравшись из петли, Мухин повторил процедуру еще несколько раз, пока, наконец, понял, что уже мертв. Тогда, снова освободившись, он повалился на пол и облегченно закрыл глаза.


- Ты что разлегся! – услышал Ваня над собой сердитый голос.
Он посмотрел вверх и увидел огромную фигуру в белом халате. "Это главный врач Коновалов – почему-то подумал Мухин, - Интересно, зачем ему крылья?"
- Дурак! Ты думаешь, теперь свободен?! – снова загремел врач и ударил его ногой в живот.
- Ты был рабом, рабом же и останешься! Навечно!! А ну, вставай!!!


Мухин встал и, держась руками за живот, поплелся к двери. Вслед ему летел дикий, безудержный, свирепый хохот.


КОНЕЦ