Глава 1. Гроза… Воспоминания.

Это просто форменное свинство. Ну, не люблю я осень, не понимаю и не принимаю, не дано мне, не дано. Как можно тащиться от слякоти и сырости, от унылости серого дня, этих нависших туч, редкого и утомленного солнца и всеобщего увядания. Как природы, так и настроения. Вот великие, они что-то видели хорошее в осени. «Люблю я пышное природы увяданье …» - так и сказал …
Людоедство какое-то! Что хорошего может быть в увядании, в угасании и в забвении? Не понимаю и все тут. Мириться с этим я не готов, но куда деваться – надо пережить и это… Как я не люблю слово «надо»! Зачем, кому … и почему надо, почему нельзя наоборот? А наоборот, это как будет – не надо?! Опять запретительство, ну куда не плюнь – везде низзя! О, ё–моё … Так хочется взбунтоваться и послать всех и вся … А если и тебя пошлют? Тогда как? Вот то-то и оно, приходится терпеть. И всё же, когда люди будут управлять сменой сезонов года по желанию? Я бы жил весной и летом … Нет, зимой тоже хорошо бывает, но никак не этой грёбаной осенью, сплошная тоска! Несовместимость какая-то у нас с осенью, боюсь, что не у меня одного. Настроение полутрупное … тьфу! Так и курить бросишь, зато – запьешь с тоски. Я выбросил отсыревшую сигарету с балкона в пожухлую от горя траву…
Извините, настроение паршивое! Не представился даже, сразу заныл, но это я про себя … Давайте не будем … о плохом. Итак, я – Сергей Стёпин, или «СС», как зовут меня приятели. Еще что? Ах, да – мне 28 лет, неженат или холост … (интересно, а в чем разница)? Вобщем я свободен в действиях, в мыслях, в желаниях и вообще! Здорово, если бы не эта поганая осень… И надо же было так – отпуск с середины октября, дерьмецо-с, а не отпуск. Но я заработался, так интересно было – жуть!
Опять я не о том, эмоции, блин, не иссякли, несмотря на осень. Так вот, ребята, скажу вам по секрету – я разучился! Это просто кайф, я стал таким же, как и все вы … С одной стороны – хорошо, а с другой стороны – необычно как-то, нужно еще и привыкнуть … к обычности. Дело в том, что я Экстрасенс! Был … теперь не хочу и не буду, пока. Тяжело это, быть неординарным человеком, где уж тут жениться, все же знаешь наперед, даже то – когда твоя пассия захочет тебя обобрать или послать куда подальше и переспать с мечтой своего детства, « …Ну и что, … что он уже старый, к полтиннику поди, зато какой импозантный и седоватая «эспаньолка» ему к лицу! Интересно, а какой он в постели? Наверное опытен и изящен … Не то, что этот жеребец … скакун хренов и потаскун! Скачет и скачет … и ведь что интересно – все бабы от него без ума! А по мне – так надоел, урод. Все что-то думает, думает … Чего тут думать-то, бабок … куры не клюют, а все тары-бары … Надо так – раз и на Канары!» Это мысли моей сегодняшней спутницы. Нет уж, пожалуй хватит этой … даме быть на моей орбите. Слишком уж «умна и прагматична…» И все они о своем … о девичьем, особенно в этом возрасте, ну … которые еще в поиске … принцев, денег, «сильного плеча» рядом, чтобы морочиться только своими мечтами. Бабы … они и в старости ждут чуда из сказки, так уж созданы, чудотворцы. Не понимают того, что они сами и есть чудо природы и мироздания, они даруют жизнь … Мне больше по душе дамы бальзаковского, ну предбальзаковского возраста. Женщины, почувствовавшие и понявшие жизнь, определившиеся в своих мечтаниях и желаниях, умеющие все это соизмерить, имеющие опыт потерь и без иллюзий. Но от всего этого опыта не менее неистовые, даже более того, чем эта глупая корова. И чего я повелся на ее формы, впрочем они почти идеальны, жаль Бог ума не дал. У него всегда так - единство противоположностей …
Так вот и живу, уже скоро двадцать лет, с этим своим Даром. У нас в родне почти у каждого третьего была предрасположенность к целительству и ясновидению. Это я сейчас уже понимаю вполне ясно, поскольку и врач по профессии, и выводы сделал, исходя из приобретенного опыта жизни с этим моим Даром.
Дело в том, что будучи в возрасте около десяти лет я потерялся в лесу, заблудившись летом по дороге к дому деда с бабушкой, почти как Красная Шапочка, только в отличие от нее я сам надеялся поесть бабушкиных пирогов, а не нес их старикам. И волк мне никакой не встретился, нет – застигла сильная гроза …
Я был уже на опушке леса, в конце широкой тропы уже виднелся дом моих близких, но тут разразился очень сильный ливень. Я увидел дуб. Он был очень старый, современник графов-хозяев этого бывшего парка, ставшего обычным лесом, почти потерявшим первозданную красоту и симметричность аллей. Дуб погиб у меня на глазах, в него ударила молния, это было последнее, что я запомнил тогда, ибо укрылся под этим деревом от ливня.
- Держись, не уходи внучек! – услышал я сквозь мелодичный, красивый и музыкальный звон в ушах и голове …
Я почувствовал крепкую руку деда, но не увидел ничего, воздуху не хватало, я судорожно вздохнул и закашлялся.
- Слава Богу, одыбался! – и мозолистая ладонь дедушки прошлась по моему лицу, срывая покрывало забытья. Дед рассказал позже, что в тот день он работал на огороде, дождь застал его с лопатой в руке. Деда спрятался под навесом, курил и смотрел как ливень полосой идет от его дома к лесу … Вслед за ливнем промчалась злосчастная грозовая туча, дед видел тот разряд, угодивший в старый дуб, служивший мне укрытием от летнего ливня. Он говорил потом, что почувствовал укол в сердце, неясную тревогу. А затем увидел картину – его любимый внук упал замертво рядом с горящим дубом …
Физически увидеть такое было нельзя, далеко и между нами стена дождя, но дед, мой обожаемый дедуля - увидел! Скорее почувствовал «внутренним взором» – беда! Он так и прибежал, с лопатой в руке, она оказалась кстати. Дед быстро выкопал небольшую яму, снял с себя рубашку и накинув на мое лицо, чтобы мокрая земля не забила мне дыхательные органы и глаза, присыпал меня землей, а потом заплакал …
Дуб догорал рядом. Он спас меня, мой дед, спас своей любовью и тревогой за меня, бесконечной заботой. На такое способны только бабушки и дедушки, на такую беззаветную любовь к своим неразумным подобиям, они и есть их наследие и результат прожитой жизни – их состоявшееся продолжение …
Я не физик и не лирик, я врач, человек прагматический, умеющий и сострадать и помогать людям. Но до сих пор не пойму – как моему деду, не очень грамотному леснику, удалось сделать невозможное?! Он спас меня от неминуемой смерти, свою кровинку – любимого внука. Все время, пока я не закашлялся и не подал признаков жизни, дед держал меня за левую руку, пока я был засыпан землей весь, земля приняла на себя мою боль. И еще – рука моего деда … У него, после этого случая так и осталась скрюченной рука, потом она начала сохнуть, он уже не мог работать так, как прежде. А у меня на внутренней стороне ладони кожа до сих пор не эластичная и бледно-розоватая. Первое, что я увидел очнувшись – это тревожное-тревожное лицо деда с совершенно поседевшей бородой.
Я часто их вспоминаю, моих старших родителей, дед умер десять лет назад,а бабушка не прожила без него и полугода. Она молчаливая женщина была и очень для меня, и не только для меня, загадочная и не всегда понятная. Но о ней я расскажу позже, выпровожу вот только свою озабоченную подругу. Может помочь ей, слегка? Подтолкнуть их друг к другу, её и предмет ейного обожания ... Нет, не стоит, это будет так легко. Но ведь каждый кузнец своего счастья! И чем больше усилий к этому - тем весомей результат, а отсюда и осознание ценности оного. Пусть сами разберутся, что зачем ...

Бабушка, милая бабушка … Как мне вас с дедом не хватает …
Я уже говорил, что она была не очень разговорчивой, будто опровергала расхожее мнение о болтливости женщин. Бабушка моя была необычным человеком, она была целительницей. К ней приезжали и приходили люди со всей нашей округи, бывали и издалека, прослышав о её незаурядных способностях и отчаявшись найти спасение от недугов у традиционной медицины. В их доме с начала весны и до поздней зимы всегда был запах и аромат трав, тот неповторимый, душистый запах растений, говоривших: «Мы не умерли, мы просто уснули, мы ждем …»
Бабушка что-то всегда шептала, прикасаясь к своим пучкам разнотравья, она словно говорила со своими друзьями, которые отвечали ей взаимностью. Я годам к пяти мог вполне легко отличить чабрец от шалфея не только вживую, на солнечной полянке, но и сухими на чердаке, когда бабушка меня посылала принести сверху какой-нибудь травы… Не все, отнюдь не все травы нуждались в засушке. Иные хранились у нее и в погребе, и на террасе, на свету, и даже в старом холодильнике, на полках. Откуда она так много знала о целебных и иных свойствах всех этих трав и растений я не знаю. Никогда я не видел ни книг, ни каких либо записей на эту тему в доме деда и бабушки, но с возрастом понял – это семейное. Мальчиком я был резвым, весьма непоседливым и энергичным, а наука о травах требует спокойного и вдумчивого, внимательного восприятия. Сестер у меня не было и бабушка, молча огорчаясь, не сильно настойчиво меня приобщала к своим знаниям, она понимала, что мне интереснее с дедом, мужчины … что с них возьмешь! Что старый, что малый … и им, слава Богу, хорошо вместе. Но дети любопытны и я, между делом и даже за обедом, мог пристать к бабуле своей с расспросами, позабыв про голод и другие детские занятия:
- Бабуля, а бабуля … какой-то странный запах! Что это так пахнет, чем-то синим-синим…
- Ну, внучек, как может быть у запаха цвет. Это простая мята с медуницей, вам с дедушкой к чаю. Одна мята не гожа для вас, мужиков… - она склонилась над заварным горшочком, принюхиваясь – А ведь и вправду … Синий! Надо же, я так никогда не думала … И ведь цветы у них синие, у травок этих… Надо же, а чем пахнет вот это, каким цветом? Скажи мне, мой дружок, а?!
Как же я гордился, когда мне удавалось озадачить бабушку … Мне казалось – она знала всё и обо всём, но не всегда и не всем об этом говорила. И с какой любовью смотрели на меня ее удивительные глаза, все понимающие и любящие, от её взгляда по телу проходила теплая волна … Кстати, не только у меня, её наследника и внука, но и люди, приходившие к ней за помощью, также как и я, ощущали тепло от бабушкиного взгляда и сразу же доверялись и верили её умению, а это уже полдела в искусстве врачевания. Я по себе знаю теперь, с высот науки и практики, не всё, что я тогда видел, не всё объяснимо с точки зрения медицины, даже современной. Кое-что для меня и сейчас загадка …
Бабушка была высокой, ростом вровень с дедом, сильной и статной женщиной, бледной лицом. Даже жарким летом она ходила в платке, закрывавшем её чудные, волнистые черные волосы … Она была очень красивой, скрывала свою красоту за нарочито монашеским одеянием, но вечерами, изредка, когда мы бывали дома одни без многочисленных посетителей, бабушка становилась такой милой и женственной, сняв часть ненужных одежд и облачившись в домашнее. Я понимал дедушку, видя с какой любовью он смотрит на нее, а она тихо улыбается нам обоим …

Глава 2. Дар. Первые проявления.

Я сидел в своем «летнем кабинете», так я называл свою застекленную лоджию нашего «элитного» дома. Хотя, что в нем было не типичного, элитного? Я же видел, как он строился. Заливные бетонные стены, облицованные кирпичом снаружи. То же подобие «хрущоб», но в современном исполнении, звукопроницаемость была аналогичной. Утром были слышны все туалетные звуки соседей с верхнего этажа, слава богу – они вставали раньше, у них был какой-то торговый бизнес, кажется мебельный … или нет? Впрочем, не важно… нормальные были соседи, не лучше и не хуже других. У нас были «лестничные» отношения, здоровались при встрече, да изредка соседка заходила стрельнуть сигарету, муж её не курил.
Я смотрел на огни пробегающих внизу машин, время было еще не вечернее, но машины мчались с зажженными фарами, вечер был уже тусклый, по осеннему серый, и невесёлый. Мне вспоминалось детство …
Бабушка с дедом почти никогда не ссорились, периодически переругивались лишь при сборе меда с дедовой пасеки:
- Тихон, ну как ты можешь травить дымом пчёл?! У тебя нет милосердия … это же садизм! – говорила бабушка – Давай, Тиша, подождем, когда они успокоятся. Потом спокойно вынем соты.
- О чем ты говоришь, Елена, пчелы не отдадут добровольно свое, никогда! – гудел басом дед – ты лучше опусти до конца накомарник!
И вот так, беззлобно поругиваясь, они обходили дедовы ульи, а потом уж наступал мой черед. Я вставлял рамки с медом по периметру медогонки и начинал с усердием вращать рукоять, мед вытекал янтарным ручейком из медогонки. Как же я был горд, наивно считая, что главное дело делаю я. Бабушка с дедом только посмеивались добродушно и подначивали:
- Сережа, прибавь обороты, внучек! Пчелы уже столько меда нанесли … не успеешь!
А потом, в чашку со свежим медом, опустить краюху черного, домашней выпечки, хлеба … подождать, когда он чуть пропитается и … сразу в рот, пока не оборвалась тягучая нить. Несравненное ощущение, и вкус цветущей липы, луговых цветов … да что там – всей Вселенной. Нектар, ей Богу!

Впервые мой Дар, или мое несчастье - нерешенный вопрос для меня и поныне … проявился где-то через месяц после той, злосчастной, грозы. Я чем-то провинился в школе и мама моя, учительница той же школы, преподававшая у нас ботанику, биологию и географию … не знаю, как у неё всё это сочеталось, читала мне нотацию:
- Сережа! Ты мой сын и сын директора школы … Твое поведение на уроке литературы просто повергло в шок учителя. Она пожилой человек, а ты начал ей доказывать, что Лермонтов не был убит, а сорвался в пропасть, возвращаясь с пикника, да еще и в сильном подпитии… Откуда ты можешь знать такое?! Что за глупые фантазии у тебя, несешь всякую ересь! Это же великий поэт, я помню, как ты зачитывался им… Ты, сын, совершенно не думаешь, что говоришь! И главное – где …
- Но, мама, так было … и я это точно знаю! Я это видел … - пробубнил я виновато.
- Сережа, прекрати! Нельзя свои фантазии выдавать за действительность, ты еще слишком мал, сынок. - Мама начинала нервничать, это был не первый случай моего неадекватного, в педагогическом понимании, поведения… «А уж если такую проделку выкинул собственный сын, то хорошего мало. Если быть честной перед самой собой, то это форменное свинство – сын директора школы довел до истерики учительницу! Что же Лёшке-то делать теперь, извиняться перед этой мымрой?! Накатает ведь жалобу в Гороно и снимут мужа с должности. Вот чертенок. Беда с ними, с детьми, нужно уходить с этой работы, да к черту эту нервотрепку!»
Я ясно «услышал» мысли моей матери и подумав согласился со своим неправильным поведением, очень не хотел, чтобы у папы были неприятности из-за меня. Да и маму было жалко, зачем ей-то мучиться так...
- Леша, мне непонятно поведение мальчика, странный он какой-то стал… Я не чувствую прежней близости с ним, как будто он чужой ребенок! Я теряюсь иногда от его вопросов и разговоров... – я отчетливо слышал шепот мамы, говорившей о своих тревогах уставшему за день отцу. Родители были в соседней комнате, за плотно закрытой дверью. Мне к этому времени полагалось уже крепко спать.
- Маша, ну что ты говоришь ерунду, ему же всего лишь десять лет. Пошли лучше спать, я так устал, но тебя я хочу еще больше …

Второй раз скандал разразился на уроке физкультуры, двумя годами позже. Я бежал стометровку вместе с Ларисой, девочкой, которая мне безумно нравилась, у нас был полугодовой зачет по физре. Наша школа была единственной в городе, со всякими спецуклонами, экспериментальная, под шефством ученого люда из Академгородка, находившегося в ближнем пригороде. Ученые нас не забывали, а мы гордились их вниманием и на учащихся других школ посматривали свысока. На ногах у Лариски были супермодные кроссовки с пластиковой, легкой подошвой, её папа мог достать все …
Заграничная подошва не выдержала легкого сибирского морозца и стала, как остекленевшая… Левая нога девочки поскользнулась и Лариса со всего маху грохнулась на правое колено. Я остановился секундами позже и подбежал к ней, из рассеченной до кости голени текла кровь… Откуда на беговой дорожке взялся вмерзший в снег кусок стекла? И надо же было ей споткнуться именно здесь!
Перепуганный учитель физкультуры кричал кому-то из ребят, чтобы бежали к директору и вызвали скорую, папа бы не простил ему травмы у единственной дочурки, а я, отняв руку Ларисы от рассеченной ноги девочки, уставился на безобразное месиво крови, сорванной кожи и торчащей кости, меня обуяла злость за испорченную красоту. Кровь остановилась на глазах...
Ребята окружили нас плотным кольцом. Глубокий порез затянулся сам собой, оставив на коже небольшой шрам и нога стала выглядеть обычной. Они так нравились мне, стройные ноги Ларисы … Юная спортсменка перестала плакать и удивленно смотрела на меня, потом удивление в её глазах сменилось испугом. От травмы не осталось и следа, девочка даже не хромала, но отдалилась от меня после этого случая… А я долго переживал разрыв, недели две почти…
- Юрий Петрович, вам что … заняться больше нечем! – отчитывала директорша учителя физкультуры – опять у вас переутомление! Надо же наводить, хоть иногда, порядок на спортплощадке – визгливо закончила она. На щеке директрисы остались следы крема от пирожного, любила сладкое наша «баба Лина», так мы её звали, она была добрейшим человеком.
После этого случая одноклассники и другие соученики по школе стали относиться ко мне с откровенной опаской, мало ли что … можно ожидать от этого «чокнутого»! Дети … они радикальны в своих симпатиях и антипатиях, точнее – более откровенны, чем взрослые. Не научились еще полутонам в отношениях. Черное – это черное, а белое – белое! И не научились скрывать свои чувства, улыбаться в лицо человеку, который тебе неприятен и не понятен, но нужен …

У мамы болела спина. На второй день пришла бабушка, она, уложив маму на живот, пыталась массировать ей поясницу после своего компресса из трав, полагая, что это приступ радикулита.
- Бабуля, а ты не в том месте массируешь… - сказал я, видя что маме не становится легче.
- А где нужно, Серёжа? – удивленно спросила бабушка …
- Вот тут же, вот … - бабушка переместила руки вслед за моим пальцем. Минут через пятнадцать мама уже поила нас чаем со свежей выпечкой, которую я принес из ближайшей булочной.
- Сынок, а как ты догадался, где у меня болит? – спросила мама, на спине у неё была завязана пуховая шаль.
- А-а … это просто, я видел красную большущую точку на твоем позвоночнике – проглотив эклер, сказал я буднично и протянул руку за аппетитной ватрушкой. Бабушка с мамой переглянулись и продолжали чаепитие, а я убежал к ожидавшим во дворе приятелям, зажав в руке сразу две ватрушки …
- Сережка, понюхай борщ, по-моему я пересолила? – попросила мама, стоя у кухонной плиты. Я втянул носом ароматный парок от кастрюли, так и есть, перестаралась мамка. Долейте кипятка, родительница … До сих пор я под настроение развлекаю этим фокусом гостей за столом, степень солености или сладости блюда я могу определить по запаху. За исключением очень острых и перченых, остальные запросто. Лучше бы я не развлекался этим фокусом тогда, на вечеринке в институтском общежитии. Иезуит тоже был этим вечером с нами за столом ...

Резкая мелодия дверного звонка прервала мои воспоминания. Кому вздумалось помешать?! Я был мыслями там, в моем прошлом, где мне было так хорошо … Неужели соседям не хватило выпивки, или жене соседа опять не хватило сигарет?
- Света, давай я подарю тебе завтра целый блок, сегодня дождь … - сказал я, без всякой задней мысли открыв входную дверь, в нашем доме только соседи могли беспардонно нарушить ваш покой. Об остальных визитерах докладывал по внутренней связи консъерж, дядя Паша, дежуривший сегодня, бывший мент. Мы с ним перекинулись парой слов о дрянной погоде не далее, чем полчаса назад, когда я провожал … точнее – выпроваживал свою подругу.
- Сергей Алексеевич, простите за нежданный визит, но это я, не Света … - сказал господин в темных очках под ковбойской шляпой, в модном плаще, встряхивая от дождевых капель зонт тростью. Этот голос иезуита я узнал бы даже во сне, а снился он мне часто … этот гость из Преисподней. Да, вот уж кого не хотел бы видеть я сейчас, так вот этого самого визитера, надоел он мне хуже горькой редьки! Но он стоял перед открытой дверью, глядя на меня через дымчатые очки с затемненными стеклами, как всегда при наших встречах, чтобы я не мог видеть его глаз. Осторожен был «Иезуит» … Для них не существовало запретов и пройти они могли куда угодно.
- Проходите, раз уж пришли … - негостеприимно ответил я Иезуиту – Тапочки вы знаете где …
- Да, Сергей Алексеевич, я прихватил по дороге ваши любимые пирожные, ставьте чайник – сказал гость, переобуваясь – В такую погоду чай – самое то, что нужно человеку с улицы.
И все-то он знает … мои вкусы и привычки изучены им за годы нашего общения. Тоже мне – сирота казанская … Знаем мы вас, стелете-то мягко… Мне ли не знать об этом!