Рассказ из цикла "Записки госпожи Белая Лошадь".

Летом Буржуева лавка открывалась рано. Старые скрипучие жалюзи медленно ползли вверх, распугивая птиц в листве ближнего фикуса. Жалюзи поднимались и замирали в метре от земли. Несколько минут ничего не происходило: сонная лавка смотрела на улицу чуть приоткрытым глазом.

Первым из чёрной щели под жалюзи выбирался сам Буржуй – крепкий, вёрткий, расторопный, с круглой коротко стриженой головой. Он поднимал жалюзи до упора и проволокой укреплял над входом. Лицо Буржуя бывало помятым спросонья, но действовал он чётко и верно: выкатывал прилавок с мороженым, выпихивал ногой картонку с упаковочным мусором, включал телевизор.

Ранних посетителей принимала Буржуева жена. С неприбранными волосами, в коротких штанах и мутного цвета футболке она быстро рассчитывала клиентов, успевая наводить порядок на столе: счищала ладонью крошки, сбрасывала в выдвижной ящик случайные монеты, составляла в карандашницу ручки, открывалки, отвертки. Сам хозяин долго чистил зубы, разгуливая под фикусами вдоль тротуара, иногда подходя к телевизору и застывая там, глядя в экран.

Буржуева жена много готовила и много ела. Летом она выставляла маленькую электрическую плитку на высоком треножнике под фикус. Зимой плитка стояла на столе, где рассчитывали клиентов, к столу тогда было не подобраться из-за плюющей маслом сковородки, и Буржуи выходили из-за прилавка, чтобы принять деньги и дать сдачи. Зимой лавка просыпалась часом позже, чем летом, а её хозяева появлялись перед утренними покупателями в потёртых кожанках.

Наше с Буржуем знакомство началось с жилищного вопроса. Не помню, почему однажды пришлось спросить его: «А ты где живёшь?» Ответил Буржуй молча и выразительно: поднял указательный палец вверх. Мы стояли в лавке, так что скакнувшее к небу моё воображение стукнулось о низкий потолок: в тёмном проёме как раз появлялась Буржуева жена. Всем семейством они ютились на антресолях лавки – в широком, безоконном помещении, в котором сам Буржуй не мог распрямиться и в половину роста.

Буржуевы дети появлялись в лавке незаметно – будто всегда там были, а не спускались в тесную торговую зону с антресолей. Дети сразу возобновляли прерванные на ночь занятия – хватались за недомученного котёнка или недоеденные крекеры. Вообще, через какой-нибудь час после пробуждения лавки, там клокотала жизнь: кто-то ел и смотрел телевизор, кто-то входил и выходил, кто-то искал что-то на пыльных полках, что-то рассказывал, над чем-то смеялся. Буржуева лавка – единственная продуктовая в нашем квартале. До супермаркета от нас не набегаешься, так что клиентов у Буржуев – хоть отбавляй. Всех местных Буржуй знал в лицо, а мы его – и подавно.

Но однажды лицо Буржуя стало другим. Мне тогда пришлось заскочить в лавку за пачкой соли. Был жаркий полдень, у стола-прилавка тарахтел вентилятор. Я протиснулась мимо его лопастей, взяла с полки пакет, не глядя протянула через стол-прилавок юаневую монету, и вдруг услышала: «Сегодня – два юаня». «Как – два?» – вопросили мои глаза, и тут же сами обернулись круглыми монетами. Глазам не верилось: за прилавком сидел очень похожий на Буржуя господин – несмотря на жару, он был в чёрном бархатном кителе и белой рубашке.

В тот день никто не узнавал Буржуя. Мы решили, что у него – день рождения, но назавтра хозяин лавки снова принимал покупателей при полном параде. Не снизилась и загадочная наценка в один юань на каждую покупку. Тогда мы и прозвали его Буржуем. Очень подошло ему это имя. Буржуй будто насквозь другим стал: неразговорчивый человек, важный, неприветливый, шуток сторонится.

Дней через десять Буржуева экономическая политика потерпела крах. Жильцы перестали бегать в лавку по три раза за день, стали внимательны к покупкам в супермаркете – старались не забыть чего ненароком, за готовыми завтраками приловчились бегать к соседям через дорогу – в тот микрорайон по утрам привозили продуктовую тележку, сигареты взялись покупать блоками, в городе, а воду – заказывать по телефону. И Буржуй сдался.

Было это результатом кратковременных спекуляций Буржуя или не было, но вскоре после перемирия жильцы квартала обсуждали другую новость: Буржуй выкупил лавчонку своего соседа – велопрокатчика, чтобы старший Буржуев сын зажил своей семьёй над потолком нового помещения. Про свадьбу никто не знал, только припоминали, что те дни крутилась у Буржуев девчонка в короткой юбке: по делу помогала – с детьми возилась да за прилавком сидела, щеголяла ракушечными бусами.

Похожую на гараж лавку Буржуй отремонтировал, неведомо откуда привёз мешки с чаем, и открыл в бывшем прокате чайную. Посреди сияющей новизной комнаты он водрузил красивый низкий стол, вокруг него деревянные стульчики расставил, вдоль стены – холодильные камеры*, а над ними повесил полки. Буржуев сын стал дни напролёт в чайной сидеть, за низким столиком поджидать клиентов.

Старший Буржуев сын лицом и фигурой в мать пошёл. А та – хлопотунья пузатая – низкорослая, гладколицая, вся покатая, округлая, темнокожая как цыганка, с широкими чернильными бровями и безучастным лицом. Сядет в кресло Буржуйка и, не глядя, быстро-быстро вяжет мелкими спицами. Если кто с хозяином разговаривает, тот её в кресле и не заметит, а она вдруг вмешается в разговор, хотя не слушала вроде, говорить начнёт, а вязание не бросает – так и мельтешит спицами.

Просто так Буржуева жена никогда не сидела. Не с вязанием она, так с соломенным ситом – чайный лист сортировать возьмётся. Не с ситом, так с тряпицей – схватит с прилавка что-нибудь, протирать начнёт. Когда не подворачивалось для неё работы, Буржуева жена ела: то за ребёнком чего доест, то супругу поможет, то угостится у соседки чем. С открытием чайной лавки жизненные просторы Буржуевой жены стали на несколько метров шире, но любимым её местом так и осталось пластиковое кресло под фикусом.

Те дни, что Буржуй занят был спекулятивной деятельностью и сиживал за прилавком в бархатном кителе, Буржуйка носила обычные свои короткие штаны и мутных расцветок футболки. Разные Буржуевы начинания мимо супруги его стороной проходили: не оказывали на неё влияния. Она и с детьми вела себя так – безучастно: кормит одного, поит другого, третьего из-под коробки вытаскивает да в сторонку швыряет. Буржуй – тот другой, тот потискать малого ребятёнка любит, дочку порой на колено усадит, за ушко потреплет.

Когда Буржуева семья на две лавки жить стала, я опять квартирный вопрос подняла:

– Почему, – говорю, – ты квартиры себе не купишь?

– Зачем это? – спрашивает Буржуй.

– Чтобы дом был, – отвечаю.

– У меня есть дом, – убеждённо говорит Буржуй и снова пальцем вверх показывает.

Диалог наш тогда этим не кончился.

Буржуй вынул из выдвижного ящика стола-прилавка монету, протянул мне и спрашивает:

– Это из какой страны деньги?

Я посмотрела: незнакомый символ, по кругу надпись на неизвестном языке.

– Не знаю, – говорю, – может, из африканской страны какой-нибудь.

– Это где, – спрашивает, – Африка?

– Ты, – возмущаюсь, – взрослый человек, Африки не знаешь? В школе не учился что ли?

– Не, – равнодушно бросил Буржуй, забрал монетку и в ящик швырнул.

Стыдно мне стало: я того не знаю, он другого – чему возмущаться?

Вечерами на улице у Буржуевой лавки пили чай. Даже когда Буржуи чайную открыли, традиция осталась. Что зимой, что летом, – как стемнеет, Буржуйка выносила под фикус маленький столик, ставила на него чайную посуду и громадный термос с кипятком. К столику стягивались соседи по лавкам, частенько, сделав покупки, засиживался кто-нибудь из жильцов нашего квартала. То разговор заведут, то просто так сидят – телевизор смотрят. Буржуева жена – чуть в стороне, в кресле, равнодушно шебаршит чем-нибудь в руках, изредка вмешается в разговор или на детей прикрикнет.

За чайным столом Буржуевы дети никогда не сидели, всегда рядом бегали. Вечерами маленькая Буржуева дочка становилась чернявой подругой Барби: в розовой пижамке всё кружилась под фикусом, играя гривой длинных волос. Потом Буржуева дочка стала носить школьную форму. Иногда она с учебником за прилавком сидела – заодно и покупателей обслуживала, нехитрая та работа. А мы говорили: «Подрастёт девчонка – Буржуй, глядишь, третью лавку у соседей выкупит. Будет нам новый экономический кризис».

Закрывалась Буржуева лавка поздно, когда все чаёвники по домам разбредались. Впотьмах незаметно исчезали с улицы Буржуевы дети, пустело пластиковое кресло их матери. Последние дни Буржуй всё таскал на руках милого карапуза. Не знаю, сын он ему или внук, ребёнок отселившегося в чайную старшего отпрыска. Малыш был совсем крохой, по моим прикидкам ему и года не было, когда, сидя за прилавком на отцовских коленях, он бойко хлопал ладошкой по кнопкам калькулятора.

Г-жа Белая Лошадь.
10 апреля 2014 года.