Солнечный остров глава первая
Сергей Аманов
Объем твоего сердца измеряется так –
высота устремления на глубину чувств и на широту твоей души!




Глава первая

Шлемоносец Юрка

Взрослый мир – это не продолжение детского. Это его тупиковая ветвь.

Босоногая шайка Вовки Дыдыкало выступила из-за угла. Ее долговязый атаман яростно накренялся вперед, как делает это в пику морским ветрам корабельная мачта под флибустьерским флагом. Красно-полосатая щека подтверждала, что только что эта гроза морей сама была взята на абордаж. Кругом и следом атамана семенило верное мальчишечье воинство – в порванных рубахах и засученных до колен портках.
Последний день уходящего лета одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года получился неправильный. Непобедимая шайка Дыдыкало, владевшая западной окраиной города и примыкающей сибирской тайгой, была низвергнута, сброшена с пьедестала, скинута в тартарары, наглым росчерком вычеркнута изо всех измерений детского мира! Атаман бежал как последний заяц, а его непобедимое войско без боя показало спину, драпая к заброшенному сарайчику в тупике Инициативной улицы!
В ярости шагал атаман по прежним владениям! Каждое окно было свидетелем его постыдного бега, каждый малыш у ворот наблюдал, как отбивали дробь его торопливые пятки, как взрывалась под ними пыль, как вослед ему свистели преследователи!
Теперь он возвращался в запоздалом параде, который устраивает поверженное войско себе и населению.
Шайка выступила из-за угла – и обмерла.
Вот же он, новый черный шар, отправленный судьбой!
Возле ворот атаманского штаба стоял болотного цвета грузовик с откинутым правым бортом, откуда подавалась на землю чья-то домашняя утварь.
- Штаб! – зарычал атаман Дыдыкало и проделал несколько взбешенных шагов.
Штаб, вздохнула его преданная шайка, оставаясь, однако, на месте.
Понятно, переглянулись мальчишки, так мы и думали! Кто-то и должен был переехать, если сначала расчищались графские развалины, затем на них поднимался дом! Зачем же еще люди строят дома, если не въезжать в них однажды.
Понятно, переглянулись мальчишки, только приноровились нырять через лаз, пока застройщики стучали молотками по крыше. Жалко, переглянулись мальчишки, в графских развалинах рождались великие планы и зализывались душевные раны, рвалась краюха душистого хлеба, и брызгали хрупкие огурцы.
- Шалый! – обернулся атаман к белобрысому мальчугану в летном комбинезоне. – Это что еще за новости?
Шалый, конечно, вздрогнул.
Шалый, конечно, крякнул и дернул носом. Он посмотрел на небо, отыскал за облаком солнце и протянул воображаемую линию вниз, к болотному грузовику. Солнце указывало на полный и окончательный захват атаманского штаба новоселами.
Шалый, Шалый! Он должен знать все до того как это происходит. Он должен унюхать дымную шлейку, когда горящая спичка на том конце города еще подносится к бомбовому шнуру. Он должен расслышать шепот звезд о том, что последний день уходящего лета получится неправильный. А уж о том, что будет захвачен штаб, он должен был предупредить за много часов до своего рождения.
Вместо ответа Шалый проделал несколько шагов в сторону бревенчатого колодца на пригорке и рухнул в траву. Там он сидел с обескураженным видом, покусывая соломинку и разглядывая бурый грузовик. Шайка переводила глаза с него на атамана.
Атаман отправился к Шалому и, не глядя, опустился рядом. Когда ты разбит, тебе необходим каждый воин и каждая преданность, ибо преданность тогда вытекает из воинов, как вода из расколотого кувшина. Король в изгнании ценит последнего шута. Свергнутые императоры как никогда признательны лакеям.
- Знаешь, Вовка… – медленно отвечает Шалый. – Думаю, что это новоселы.
Атаман молчит. И пока не услышит нужного ответа, он так и будет молчать до скончания веков, когда обледеневшая Земля прекратит царапать небеса своими пиками. Шайка опасливо оседает рядом, кто-то свешивает голову в колодец, словно раздумывая, можно ли звенеть колодезной цепью и ведром в обмен на несколько торопливых глотков леденистой воды.
- Мишка! – взрывается Шалый. – Зеленка! Может, ты за меня ответишь?
Мишка Зеленка отдергивает руку от колодезной цепи и перепугано смотрит на Шалого.
Мишка Зеленка! Прославленный медведь! Он находка для каждого неудачника и спасение для всякого страдальца. Всегда есть кто-то, кто более других виноват, кто самая большая лунка глупости, в которую легко переправить всякий шар. На Мишку сваливают разбитые чашки, полученные двойки, опоздания в школу и домой. Мишка не умеет оправдываться, поэтому со всеми соглашается. Он не научился оправдываться, пропустил этот миг во младенчестве, привык стоять с потупленной головой и принял крест за чужие грехи.
Даже в недавнем поражении скоро все обвинят его. А что? Зачем позвал на мороженое к «Детскому миру»? Зачем он хвастал монеткой, что выдают ему по воскресеньям? Зачем, в конце концов, перебегал перед красным трамваем – каждый знает, что это дурная примета!
А ведь как все красиво начиналось!
Мирное солнце светило над «Детским миром» какие-то два часа назад. Над нейтральной территорией не было ни малейшего облачка. Когда-то все мальчишеские шайки – а город поделен на их владения – сговорились: у «Детского мира» боев не затевать.
Это святыня.
Иерусалим.
Мавзолей Владимира Ильича Ленина. Только вместо Ленина все ходят на желтый велосипед.
Так и теперь – поиграли на арфе серебряных спиц, поскрипели хрустким сиденьем, потренькали придушенным звоночком – и высыпали на улицу с одним единственным мороженным на всех. Их была полная скамейка, щурились на солнышко и весело перемигивались. Каждый задавал дурацкий вопрос, другие смеялись. От хорошего настроения все им казалось смешно. Сережка Шалышкин по кличке Шалый, прыгал передом и задом как лягушка, представляя вчерашний цирк шапито под только что придуманную песенку:
- Один пацан
Пришел в дацан…
Продолжения у песенки не было. Сережка знал о дацане только то, что это церковь для бурятских монахов, а именно на бурятской земле, в стольном граде Улан-Удэ и случилась эта удивительная история.
Сережку отпихнул Березкин. Толька после цирка заделался гипнотизером, и теперь принялся крутить над приятелями усыпляющие пассы.
- И тут рванула бомба! – машет руками Петька Головастик. – Атомная, сто килотонн! Меня на рябину зашвырнуло! На самую маковку, видели?
Петька поправляет очки и водит носом как кролик. На рябину он взлетел с перепуга, с веткой обрушился на ларек, и гроздью шлепнулся в мусорный бак. Весь мир теперь ему пахнет помойкой.
- Бомба, значит! – неопределенно кивает атаман.
– Бомба! – радуется Сережка Шалышкин. – Вот именно! Центровые рванули! Вот что, оказывается! Атомная бомба!
Атаман не оглядывается на него, и Сережка впадает в раздумье. Болотный грузовик тем временем разгружается, и у Сережки ответа на это нет.
- Значит, бомба! – смакует нечто свое атаман.
Это меняет дело. Атаман не терпел поражения! Он не бежал постыдно с поля боя! На нейтральной территории в него была сброшена бомба. Его разметало взрывом и метало до самого Аршана. А в Аршане бурый грузовик атаковал его атаманский генеральный штаб.
Без объявления войны.
Без вины.
Без причины.
Шалышкин тем временем ищет ответ в событиях вокруг болотного грузовика.
Богатырь, какие в цирке перекидываются гирями, зычно командует грузчиком в кузове, принимает диван на бугристую спину, крякает и утицей проходит в ворота. Девушка в юбке-колоколе снует то с увесистыми стопками книг, накрест перетянутых шпагатом, то с плетеными корзинами, полными кухонной утвари, то с корытами, то с прялкой. Суровая бабушка краткими мужскими жестами направляет разгрузку. Незнакомый мальчишка заламывает кепчонку и щурится в небо, будто бы целится из рогатки. Он синеглазый, слегка лопоухий, заботливо, но криво подстриженный. Мальчишки в этом возрасте растут неровно, будто их скульптор увеличивает все по очереди, но все время отвлекается. Утром вырастет нос, вот и жди, пока к нему подтянется тело. После выстрелят уши, а иногда правый глаз. Ноги остаются короткими, к ним опускаются руки до колен – что за мастер на этом конвейере!
Шалый разглядывает мальчишку. Уши и стрижка пока единственно слабые места. К такому дразнилку не придумаешь, досадует Шалый. Самый легкий способ подчинения – конечно, издевательская кличка. Только она должна быть в точку – иначе вызовешь пару натужных смешков и ноль оваций.
Новичок будто собран из пружинок, и они не дают ему покоя. То он плюхнется на диванные подушки и сделает несколько радостных кувырков, то перехватит чью-то ношу и повалит носильщика, то встанет на колесо, чтобы открыть неожиданно борт. В общем, ведет себя хозяином в чужих владениях.
От подобной наглости Сережку коробит. Он щурится, высматривая повод для прозвища. Он чувствует, что теряет время и доверие.
Внезапно Шалый подлетает на локте.
- Атаман!
Он тычет пальцем в сторону новичка.
– Атаман! Да я его где-то видел!
Атаман сердит на Сережку – всегда виноваты самые преданные и старательные. Атаман отворачивается к Головастику, что тайком обнюхивает себя и кисло морщится.
- А чем это ты пахнешь, Петька? – подозрительно спрашивает атаман.
Кто-то рядом с Петькой хихикает, все зажимают носы и отодвигаются.
- Ядерный разряд! – отвечает Петька. – Следствие глубоко разложившихся частиц.
- Мать-помойка! – хихикает Шалышкин.
- Все там будем! Пиши! – повелевает атаман. – Только, Петька, с чувством пиши, чтобы в слезу бросало! «Обращение»!
Петька вынимает из кармана блокнот и укладывает его на колено. Петька сопит и слюнявит химический карандаш. От этого язык разделяет чернильная полоса.
- «Обращение»! – бормочет Петька.
Мальчишки переглядываются и приводят себя в порядок ввиду торжественности момента. Мишка Зеленка даже поплевал на ладонь и пригладил волосы. Мишка Зеленка оглянулся по сторонам и толкнул соседа – хорошо? Сосед показал глазами на атамана.
– «Ко всем казакам города Улан-Удэ! Обращение!» – диктует атаман.
- «Ко всем казакам»… - лопочет Петька.
- «Казаки! Что же это творится! Сегодня…». Какое сегодня число?
Все переглядываются.
- Завтра в школу! - деликатно напоминает Головастик. – Завтра первое сентября.
- Ну! – непонимающе хмурится атаман. – Причем тут завтра? Я про сегодня говорю!
- «… сегодня…», - диктует себе Петька. – «Сегодня». Записал!
Он выжидающе смотрит на атамана.
- «… шайка Аршанского района попала под атомную бомбу!» - медленно вещает атаман.
- Нет! – восклицает Петька Головастик. – «Оказалась в эпицентре ядерного взрыва»!
- …«попала под бомбу и оказалась в эпицентре!» - кивает атаман. – «Что же это делается, казаки! Мало нам честной драки стенка на стенку?»
- А мы живые? – уточняет Петька Головастик. – Может, лучше написать, что мы погибли?
- Точно! – бьет себя по коленке Сережка. – Вот здорово!
Атаман задумчиво смотрит на него.
- А что здесь хорошего? – интересуется Дыдыкало.
Сережка смотрит на Головастика – что здесь хорошего?
- Все удивятся! – блаженно тянет Головастик. – Какие славные парни погибли!
Шайка мечтательно закатывает глаза. Сладкие картины представляются ей. Детская месть всему миру не заходит дальше собственных похорон, когда директриса у гроба рыдает, что ты был отличник, учительница Софья Гавриловна молит прощения за каждый суффикс, родители взывают к тебе, а ты лежишь себе, ухмыляешься в щеку и почесываешь недавно поротый бок!
Петька выжидающе глядит на атамана.
- Мы погибли? – спрашивает он. – Все? Так и писать?
Внезапный вопль заставляет их развернуться к болотному грузовику.
– Где книга? – голосит новичок. – Солнечный остров где?
- Вспомнил! – хлопает в ладони Шалышкин. – Я его по голосу вспомнил!
Атаман настороженно смотрит на Шалого, а тот заливается младенческим смехом.
– Да это же он тебе пинки выписывал, атаман! Когда ты между жердями застрял! На козьем выпасе! Вот и следы сохранились! Привстань! Смотрите все!
Шайка деликатно отводит глаза. Атаман наливается краской и молчит. Он принимается яростно расчесывать бок.
- Точно! – подхватывает Мишка Зеленка. – Все на месте, каждый пинок! И этого, в кепчонке, я узнал! Как даст! Как даст атаману! А тот не шелохнется! Жерди, они же – клещи!
Мишка неловко подбирает оброненные Сережкой слова, и пускается живописать недавнюю битву.
Летописец из Мишки никакой. Искусство летописи требует не точности изложения, а напротив – ложных подробностей и переиначенного смысла. Летописцы создали мир, в котором мы счастливы или нет сегодня. Они объяснили границы государств и величие собственных народов в ущерб народам с ничтожными летописцами. Лицедеи правят этим миром, комедианты с обезьяньей ловкостью, сиречь – летописцы!
Мишка замер на полуслове, когда атаман проскрипел зубами что-то невнятное и уставил на него горящий взгляд. Мишка заполз за свой колодец и решил там остаться навсегда. Он снова стал виноват во всем. Зря он видел позор атамана.
- Шалый! – хрипит атаман. – Кто там, говоришь?
- Центровой! – спешит с докладом Шалышкин. – Березкин его должен знать. Сам оттуда.
Шайка поворачивается к Березкину. Толька Березкин смущенно изучает облака, но не выдерживает общего внимания и возвращается к земле.
- Это Юрка, - неохотно признается Березкин. – Шлемоносец Юрка!
- Шлемоносец? – недоумевает Шалышкин. – А что это такое? Авианосец знаю, броненосец знаю. А что такое шлемоносец?
- Главный воин в войске Македонского! – поясняет всезнайка Петька Головастик. – Непобедимый, значит.
В воинстве центровых и вправду есть только один шлемоносец – тот, кто первым идет в атаку и последним выходит из боя. Никто не зовет его атаманом, потому что не он принимает решения, но все признают его особенное положение и не очерченные рамками права. А что еще у шлемоносца Юрки – неведомо ни атаманскому войску, ни воинству центровых. Есть у Юрки престранная кожаная книга, облупленная местами, но с клепаными медными уголками на обложке и сафьяновой застежкой, что как бы ни была затерта и стара, уступала с неимоверным трудом. Мы не осмелились бы назвать эту старинную книгу волшебной, однако загадочной – вполне! Книга скрывала в себе какую-то далекую страну – вот именно, не просто рассказывала о ней, а будто бы даже служила дверью, из-за которой по ночам доносились шелестящие голоса, неземные напевы и счастливый переливистый смех, словно кто-то там не подозревал, как тонка перегородка с нашим грубым миром. Юрка мог поклясться чем угодно, что сам по ночам не раз просыпался от радужного света брызгами между страниц, а в кладовке, куда упрятал драгоценную книгу подальше от любопытных глаз, он однажды увидел в дверях, как златоперые райские птицы едва успели залететь в свою книгу обратно. Странность книги была еще и в том, что текст в ней все время менялся. Кажется, что Юрка не просто открывал в знакомом тексте новый смысл, а книга разговаривала с ним, научала чему-то, звала, а иногда даже требовала отправиться в путь. Перед переездом, например, шлемоносец Юрка прочитал в ней:
Лишь тот достоин в путь идти,
Кто хочет путь к себе найти.
Книжка говорила загадками.
Во-первых, Юрка вовсе не собирался ни в какой путь. Кому-кому, а ему и дома было здорово. В переулке В, (так называли переулок Волконского, потому как света электрической лампочки хватало только на букву В), в переулке В его обожали, мальчишки бегали стайкой – и это притом, что ни высоким ростом, ни особенной статью, ни красноречием он не отличался. Как-то, когда он заблудился в тайге на пару с двоюродным братом Ванькой Темниковым, мама давала его словесный портрет поисковой группе:
- Синеглазый… курносый… русый. В общем – необыкновенный!
Поисковая группа переглянулась, молча надела шапки и вышла.
- Ах, да! – крикнула мама им вслед. – Вы его легко распознаете в тайге – он слегка грассирует!
Как ни странно, поисковая группа и вышла на Юркино грассирующее чертыханье. Было это на третьи сутки поисков, а Юрка вытягивал двоюродного братца из болота. Он не удивился подошедшим людям, а сунул им жердь:
- Тяните! Только из штанов его не выдеъните, чеът подеъи, а не то нам дома нагоъит!
Откуда у него взялась эта дворянская «р», мальчишки в переулке В не догадывались, но скоро привыкли к ней и принялись слегка грассировать, так что теперь поисковая группа в тайге никого не смогла бы распознать.
Итак, если мы о книге, то она говорила загадками. Юрка никуда не собирался переезжать, а о каком еще пути могла идти в ней речь. А если уж он и переехал, то разве это можно было назвать путем к себе – эту гористую, срывающуюся в тайгу окраину города, которую старики называли Аршан, по-бурятски – Исток. Разве же с этого истока он должен был отправиться в некий путь, предсказанный книгой, но только сначала найти некий путь к себе? Когда он стал расспрашивать взрослых, кто-то пояснил, что всякий путь – это путь к себе. Чем окончательно запутал Юрку, и он уверился, что книга и впрямь говорит неразрешимыми загадками. Но странное предсказание не отступало от Юрки, и словно считалку, он повторял на каждом шагу:
Лишь тот достоин в путь идти,
Кто хочет путь к себе найти.
Ладно, сказал себе Юрка, переезд так переезд, Исток так Исток, там увидим, что из него вытекает! И он засобирался в Аршан. Да на беду, пока грузовик паковался, отлучился на минутку. Его вызывали по важному делу – в центре города был обнаружен Дыдыкало с легкой пехотой, и упустить такую возможность надрать ему уши центровые не захотели. Переезд переездом, а войско без шлемоносца все равно, что без знамени. Вот и достались Юркины пинки самому атаману Дыдыкало, главе Аршанского воинства.
Вот и сидит теперь атаман и закипает как медный горшок, а Сережка Шалышкин масла в огонь подливает.
- Если, Вовка, ты между жердями не застрял, он бы по тебе не попал – это я как футболист скажу. Дриблинг у него никакой – мазила! Удар неточный, затянутый! Бьет не щитком стопы, а вскользь. Так что, Вовка, твоим воротам еще повезло.
Вовка растирает свои ворота и булькает от негодования.
– Ну ты, балясина! – возмущается горе-атаман. – Разглядывал, как он мне пенальти навешивает?
- Да! Разглядывал! – признается Сережка. – Лицо его запомнить! Ведь, знаешь, кто он теперь?
- Кто? – бурчит атаман.
- Наш главный враг! – объявляет Шалышкин, потрясая кулачком. – Твой личный враг, атаман, а это гораздо хуже.
Березкин растерян – Юрке не позавидуешь! Юрка не знает атамана, а Березкин знает. Перед приемом в войско атаман ему показательную порку устроил. С каждой ременной вытяжкой приговаривал, что вышибает из центрового позорный дух. И лишь после этого позволил в присяге на верность поцеловать свою саблю – скользкую брадобрейную бритву.
- А что бывает главным врагам? – многозначительно тянет Петька Головастик. – Чем мы смываем позор, атаман?
- Кровью? – догадывается Березкин.
В ответ атаман рычит.
Кровью, ужасается Мишка за колодцем.
- Атаман! – продолжает Шалышкин. – А как мы ему отомстим?
- Страшно! – рычит атаман.
- Забудет, как звать! – клянется Шалышкин. – Забудет… как его фамилия, Толька?
Толька пыхтит, будто не может припомнить.
- Забудет как своя фамилия! – завершает Шалышкин. – Смерть ему!
- Смерть! – поднимает кулак Головастик.
Смерть, ужасается Мишка за колодцем.
- Смерть ему! - произносит атаман, и это становится мальчишеским приговором. – Высадим новеньких отсюда! Пусть убираются обратно, шлемоносцы! Шалый!
- Есть, атаман! – смекает Шалышкин.
Атаман в одобрении смолкает.
С этого мгновения дом обречен. Ни одна задвижка не станет ему защитой, ни одно окно не останется на шпингалете. Как это делает Шалышкин – никому неизвестно, да и кому какое дело? Он делает! Шалый зря бублики не ест! Он никогда не теряется! Даже когда его найдут в чужом холодильнике, он требует закрыть обратно дверь и дать ему долететь до Венеры.
Шалышкин ужом ныряет в траву. Мишка Зеленка с восторгом взирает из-за колодца и незаметно для себя повторяет все движения ушлого лазутчика. Мишка хотел бы родиться Шалышкиным. В следующей жизни он родится Шалышкиным. Но никогда он не будет надменным с Мишкой Зеленкой, в которого в порядке кармы переродится Шалышкин! Мишка Зеленка верит в справедливость этого и последующих миров – а что еще остается ему делать?
Возле самой кабины Сережка медленно поднимается, прижимаясь к капоту, и крадется, чтобы подслушать разговор. Сережка оборачивается к шайке и делает предупредительные знаки рукой. Он прижимает палец губам и прикладывает к уху ладонь. Делая прыжки и ужимки, он почти подбирается к кабине – и тут его сметает спешно отпахнутая дверь!
- Громы небесные! – голосит Сережка.
- Тьфу ты! – пугается шофер. – Откуда взялся?
Сережка медленно оседает, кривя коленки, и уже на земле испускает последний вздох.
- Из-под колес… - на прощание шепчет он.
- Эй! – объявляет шофер всему миру. – Кажется, я ребенка задавил!
Сережка укладывает руки на груди и оглядывает все вокруг одним глазком. Армия противника собирается вокруг. Красивая, как диктор телевидения, женщина приседает прямо к нему и нащупывает пульс на Сережкиной руке.
- Живой! – обрадовано озирается она. – Ему нужна первая помощь! В дом! Евгений Иванович, Юрка! Давайте перенесем!
Сережка старательно жмурится. В щелочку между веками он видит, как из калитки выбегает богатырь. Евгений Иванович, запоминает Сережка.
А вот и Юрка, прыгает с подножки. Перед Сережкиным носом возникают его желтые ботинки. Шнурки нелепо завязаны на несколько узлов. Юрка присаживается и насмешливо рассматривает Сережку. Почему он не верит, сердится Сережка, крепко сжимает веки и прекращает дышать.
- Я его сбил? – трепещет водитель. – Или он всегда здесь лежал? Или это я его сбил?
- Боже! – пугается красивая женщина. – По-моему, он дышать перестал!
- Сейчас начнет! – успокаивает Юрка и чем-то шуршит в кармане.
Только не жук, умоляет судьбу Сережка. Как-то не сложилось между ним и жуками. В детстве его укусил носорог. Насекомый, из отряда жесткокрылых. Теперь жуки являются Сережке в страшных снах.
- Зачем же в дом? – недоумевает Евгений Иванович. – Грузите в мотоцикл! Я отвезу его в больницу!
- В коляску он не ляжет! – протестует бабушка. – А складывать мальчика нельзя! Может, у него все переломано! Вызывайте «скорую»! Наш телефон подключили?
Что-то мохнатое ползет по Сережкиному лицу, и он передергивается.
- Черный паук! – мстительно шепчет Юрка. – Ядовитый! Тарантул!
Несколько судорожных движений – и вот уже Сережка сидит у колеса, безумно вращая глазами! Грудь его раздирает как меха гармошки на гульбище, рот открыт как доменная печь в букваре! Взрослые растерянно переводят взгляд с того места, где только что лежала бездыханная жертва на благополучно воскресшего ребенка.
– Жив! – восклицает девушка в юбке колоколом. – Какой же ты, Юрка, бессердечный! Тарантул!
Юрка заливисто хохочет, показывая всем обыкновенное куриное перышко! А еще в его кармане есть свинцовая бляшка, кожаная метка для рогатки и горсть бутылочных пробок, подбитых по кругу – детское богатство!
- Говорил же, притворяется! – радуется Юрка.
Сережка жмурится и кулем валится навзничь.
- Посттравматический шок! - поясняет бабушка, строго взирая поверх очков на водителя. – Мы, прокуроры, с этим сталкиваемся! Юрка, звоните в «Скорую»! Телефон? У тети Ирочки!
Шофер опять вцепляется в волосы и со стоном садится на подножку.
- Значит, все-таки сбил!
- Сбили, сбили! – успокаивает бабушка прокурорский работник.
- Хорошо, - соглашается девушка. – Мы позвоним.
Тетя Ирочка, запоминает Сережка. А еще Евгений Иванович, мама, бабушка и Юрка. Кажется, шофер к их семейству не относится. Шоферы обычно не относятся к семейству. Получив в ладонь, они исчезают. Вычеркиваем.
Тем временем над бесчувственным кулем вновь открывается совещание.
В нем участвует несколько мнений, безотносительно персон, как в Древней Греции:
Погружу на мотоцикл и отвезу в больницу!
Как мать, не могу смотреть, что ребенок валяется на земле.
Говорю же, он притворяется, чеът!
Тоже ведь чей-то внук, звоните в «скорую»!
Я его сбил, как вы думаете, я его сбил?
Серия гудков прерывает совещание. Кто-то пытается объехать грузовик, но боится въехать в колодец с другой стороны. Колодец и так уже перекосило оттого, что все пытаются друг друга объехать на улице Инициативной.
Раньше улицу звали Нахаловка, потому что жили здесь тихие застенчивые люди, которые по ночам отхватывали земли и строили на них себе дома. Городские власти однажды удивились такому прибавлению, пришлось увеличить город и назвать эту улицу так, чтобы с одной стороны это выглядело прилично на градостроительной карте, а с другой – чтобы было похоже на старое, иначе потеряются и будут ходить по городу, не зная, где они теперь живут. На Инициативной улице жили очень инициативные люди, и дети их были тоже инициативные. Здесь всегда горели фонари, потому что со всех городских фонарей сюда сносились лампочки. Здесь очень долго не было участкового, потому что улицы патрулировались шайкой Дыдыкало. Дожди и грозы ходили здесь по разрешению.
Серия гудков представляет всем нового участника совещания. Это легковой автомобиль «Победа», который заявляет, что битый час пытается объехать грузовик.
- Ах, Евгений Иванович! – восторгается «Победа» водительским окошком. – Ах, это вы? Простите, что сигналил! Что же ты мне не сказала, Дуся? Дуся, глянь, это наш главный инженер!
- Точно, он! – рявкает пассажирское окошко.
- Здравствуйте, Евгений Иванович! – появляется оттуда умиленное лицо. – Что-то вы давно к нам в буфет не заглядывали! А у нас теперь красная рыба в буфете!
- Водитель главного бухгалтера! – представляет Евгений Иванович. – А это наша буфетчица Дуся из заводского управления, его жена.
Мама облегченно вздыхает – все тут с паровозного завода! Правда, в заводское управление фрезеровщица мама ходит только на первый этаж, за отпускными и путевками на отдых. А буфетчица по заводской иерархии где-то рядом с генеральным директором и уж никак не ниже главного инженера. На улице Инициативной буфетчицы счастливо живут в огромных домах. Пока не встречаются с прокурорскими работниками.
- Мне нужна ваша машина! – бабушка прокурорский работник достает огромное красное удостоверение и показывает его автомобилю «Победа».
Пассажирское стекло поднимается так скоро, что свистит.
Водитель главного бухгалтера смущенно покашливает и выбирается из машины. У него мешковатое лицо и мучительная улыбка. Он протягивает руку Евгению Ивановичу и вразвалочку подходит к кабине грузовика. Водители коротко обсуждают происшествие. Все это время водитель «Победы» разглядывает оцепеневшего Сережку.
- Дуся! – оборачивается он к «Победе». – Это не мальчик из холодильника?
- Мальчик, мальчик! – отзывается «Победа»
- Ах, так! Ну, тогда понятно! Ну, тогда бояться нечего!
- А что такое? – не понимает водитель грузовика.
- Радуйся, брат-водила! Это же известный прохиндей!
Водитель «Победы» призывает жену полюбоваться на мальчика из холодильника, а попутно рассказывает леденящую душу историю, как однажды вернулся голодный, раньше времени, и застал на кухне перепуганного сына Мишку. Мишка старательно уводил его прочь, а когда не вышло, сам бежал в неизвестном направлении. Удивляясь такому конфузу, водитель открыл холодильник и встретил там марсианина с огромным кольцом колбасы в зубах. Как он попал туда? А как он везде попадает! Если в вашем доме есть ребенок, будьте уверены, туда попадет и Шалышкин. Он неистребим как тараканы, надоедлив как муха и неуязвим как комар. После ядерной войны, полагает водитель «Победы» выживут тараканы и Шалышкин.
- Мне нужна ваша машина! – напоминает бабушка прокурорский работник.
- Зачем же? – искренне удивляется водитель «Победы».
- Чтобы отвезти ребенка в больницу!
- Так он цел!
- Пускай поставят диагноз!
- Диагноз? Так я вам скажу его диагноз. Шалышкин – его диагноз! И это – неизлечимо!
Водитель хлопает дверцей и снова заводит свою темно-вишневую «Победу», которой в этой истории предстоит не раз заводиться и глохнуть.
- Никуда я его не повезу! Хоть убейте!
- До свидания, Евгений Иванович! – мило улыбается буфетчица, едва приспуская стекло. – Милый, не задень колесом колодец.
Рассерженно фыркая, «Победа» протирается мимо и все растерянно смотрят ей вслед. Шалышкин? Что за диагноз? Есть пляска святого Витта, палочка Коха, в конце концов – реакция Вассермана. Диагноз Шалышкина? Это что, саркома совести?
Как бы ни было, решает мама, мошенник не мошенник, а чей-то сын. Нужно внести его в домашние условия до приезда «скорой помощи»! Если нет носилок (странно – нет!), значит – на раскладушке. Она брезентовая, легковесная и куплена нарочно к переезду для Юрки.
Из-под груды вещей в грузовике выкорчевывается раскладушка. Груда обрушивается в пустоту. Что-то лопается и звенит, как любимая бабушкина ваза. Все замерли, глядя на бабушку.
- Что? – не догадывается бабушка. – Что это вы все на меня так смотрите?
Через мгновение шайка атамана Дыдыкало довольно наблюдает, как отважный лазутчик в позе морской звезды плывет на раскладушке к месту готовящейся диверсии. В роли санитаров – шофер и Евгений Иванович. В роли зевак – случайные прохожих, бурно обсуждающие наезд на отважного пионера, в последний миг спасшего малыша из-под колес. Находится даже малыш, вот он едет на трехколесном велосипеде. Зеваки ахают, а из-за угла бежит растрепанная мамаша, чтобы обнять и тискать перепуганную малютку.
Санитары толкаются на крыльце, раскладушка никак не проходит в двери.
- Боком, боком! – досадует бабушка. – Да переверните же вы ее!
Санитары кивают и рывком переворачивают раскладушку.
Раздается грохот и крик, от которого толпа замирает.
- Ничего! – утешает Юрка. – Это мальчик выпал.
Ах, успокаивается толпа и отворачивается.
А раскладушка и впрямь легко проходит боком, и санитары, переступая через мальчика, проходят в дом.