СЕКСОТИКИ
ОДНОЛЮБ
Я однолюб. И первая жена у меня был Люба, и вторая. Даст Бог третью, тоже Любой назову.
ИМЕТЬ И ЖЕЛАТЬ
– Сколько у вас было мужчин?
– Больше, чем требуется для книги рекордов Гинесса, но меньше, чем мне бы хотелось.
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА
– Доктор, что страшнее, СПИД или сифилис?
– Это зависит. Предположим, у вас обнаружился СПИД, значит, сифилис вам уже не страшен.
СТАРАЯ НОВОСТЬ
– Мадам, возьмите себя в руки, – с отлично разыгранным профессиональным сочувствием говорит врач, – вы вдова.
– Наконец-то, доктор, вы оформили де-юре то, что вот уже двадцать лет мне известно де-факто.
УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ
Самое удивительное, что в наше время любовь всё-таки существует. Я провёл ночь с какой-то девицей и мне было позволено всё, кроме поцелуя.
– Поцелуй, – пояснила она, – это святое. Я приберегаю его для любимого.
ПРЕКРАСНЫЕ ГЛУПОСТИ
Некоторые женские благоглупости давно сделались «притцей во языцех». Например, минет. Конечно, с этим можно бороться, что многие и делают, забывая при этом простую истину: женщина без глупостей — не женщина, а нечто принципиально иное.
«ДА» И «НЕТ» НЕ ГОВОРИТЕ
Внутренний монолог женщины:
– Сказать «да» — просто и банально. Сказать «нет» — сложно, но оригинально. А поскольку в наше время сложность мешает, а оригинальность не в почёте, приходится упрощать и без того простые, до банальности, вещи.
ЕЩЁ!
– Ещё, милый, ещё... ещё... ещё! Милый, ты живой?
– Ещё.
И ТОТ И ДРУГОЙ
– Тот, в третьем ряду справа?
– Ты тоже обратила на него внимание?
– Значит, это ОН?
– Нет, он в шестом ряду слева. А тот, которого имеешь в виду ты, будет после него.
В ОТДЕЛЕ КАДРОВ БОРДЕЛЯ
– Образование?
– Высшее.
– Что заканчивали?
– Университет.
– Какой факультет?
– ФАЛОССовский.
ПЕЙЗАЖ НАКАНУНЕ ЛЮБОВНОЙ БИТВЫ
Женщина, братцы, это такая штучка, что иной раз диву даёшься: всё-то у неё имеется, причём такое, что во сне не привидится и в универмаге не разживёшься. Иной раз глаза протереть хочется, такое бывает ослепление.
Посудите сами, ежели женщину одеть, это, можно сказать, совершенно одно, а ежели раздеть? Сам чёрт ногу сломит и дьявола на помощь призовёт. А ей хоть бы хны: и личиком подыграет, и глазками подмигнёт, и плечиком поведёт, и грудкою, похожею на вскипевшее молоко, распотешит, а покрывальце с кроватки сдёрнет, да простыночку расстелет, да подушечку взобьёт, да пуховичком прикроет...
Никто, по моим сведениям, из-под этого пуховичка живым не выбирался, и если кому-то интересно знать, что спасло меня, скажу, врождённое благоразумие не покидавшее меня, когда шла речь о жизни и смерти.
ЖДИ МЕНЯ
Егорычев набрался смелости, и, сократив до минимума расстояние между своими губами и переносицей Муры, запечатлел влажное доказательство своих намерений, от предвкушения которых замирает не одно женское сердце.
Мура по-кошачьи скуксилась и, по-змеиному, высунула язычок из-за безукоризненно белой эмалевой ограды, чтобы осведомиться о дальнейших намерениях целовавшего.
– Я люблю тебя, – пояснил Егорычев, и, словно устыдившись ограниченности своих желаний, предпринял робкую попытку заглянуть в их общее, пока что тёмное, но, в перспективе, безусловно светлое, будущее. – И буду любить вечно.
Сомнения Муры, если таковые и были, относились не к чувствам Егорычева, а к возможным их последствиям. Последствия же могли оказаться непредвиденными, даже опасными для её здоровья и жизни / чему свидетельствами были два предыдущих развода /, хотя к самому Егорычеву, взятому вне контекста страстей, столь банально им высказываемых, относилась безразлично, как безразличен дождь к усилиям поливальной машины.
Кончилось тем, что отправленному домой Егорычеву велено было неотлучно находиться при телефоне с тем, чтобы, от заблагорассудившей позвонить Муры, мог получить указания по поводу своих дальнейших действий, а также относительно её, Муры, намерениях. Поэтому едва только в квартире раздавался звонок, Егорычев безропотно проговаривал в потную от напряжения трубку: «Я люблю тебя, Мура»!
Сперва звонившие никак не реагировали, а попросту отключались, потом стали прислушиваться, отделываясь молчанием или смешками, но всё ещё избегая контакта пока чей-то голос / чей именно, Егорычев не разобрал, что не мудрено после полугодичного ожидания / осведомился:
– А кроме этой недотроги Муры, смог бы полюбить ещё кого-то?
– Смог бы... наверное... – неуверенно пообещал Егорычев.
– Тогда жди меня, – обрадовался голос. – Уж я-то непременно приду.
Сообразив, что голос мужской, Егорычев, однако, не отреагировал на него отрицательно, поскольку для его истосковавшегося сердца пол сексуального партнёра уже не имел никакого значения.
Борис Иоселевич
|