«Жизнь человеку даётся один раз,
и прожить её нужно… весело!» -
народная мудрость.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Д Е Б Ю Т.

“ Умный в гору...
высотный ход не погонит!» -
топографическая мудрость.

I.


Едва я прошёл внутрь вокзала, как ко мне подлетел какой-то шустрячок:
- Эй, парень, сколько времени?
- Семь,- мельком глянул я на часы.
- О, какие часики кайфовые! Можно взглянуть?
- Чего на них глядеть, часы как часы.- И я пошёл было прочь, но шустрячок схватил меня за руку:
- Извини, браток, я ведь спец по часам, это всё издержки профессии. Дай сигаретку, если не жалко.
Я дал ему сигарету и всё-таки решительно направился к выходу в город, но зачем-то ещё раз решил уточнить время.
- Вот это да! А где же часики?- сказал я негромко.
- Какие часики?- послышался низкий хриплый голос.
Я повернул голову и увидел сержанта милиции.
- Товарищ сержант,- как я был рад!- вот только что часы стащили! Прямо с руки! Совсем на лету!
- Щёлкать меньше надо!
- Вообще-то я не щёлкал,- недоуменно пробубнил я и, глядя в абсолютно спокойное лицо сержанта, понял, что нужны ему мои часики точно так же, как мне его дети от первого брака!
Сержант посмотрел на меня очень внимательно:
- Документы есть?
Я молча вынул из кармана паспорт.
- Так. Вроде всё нормально. А зачем к нам в Череповец приехал?
Я забрал у сержанта документ и весело улыбнулся:
- Да вот, мне в Питере все уши прожужжали: ах, какие в Череповце люди радушные и гостеприимные! Решил проверить.
- Ну и как?
- Полное соответствие! Кстати, как проехать в Заречье?
- Понятия не имею.
- Огромное вам спасибо!
Я изо всех сил толкнул дверь. Она, нежно скрипнув, широко распахнулась. Я быстро шагнул раз, но второй не успел – массивная дверь, теперь уже без каких-либо нежностей, своим возвратным движением кинула меня обратно. Тогда я осторожно отжал дверь плечом и боком просочился наружу.
На автобусной остановке было человек пятнадцать.
- Товарищи! Как доехать до Заречья?- спросил я менее уверенно, чем сделал бы это, не повстречайся мне сержант.
- На «пятёрке», до конца,- бросил белобрысый парень лет двадцати.
- Ты что дуру гонишь?- возразил ему брюнет в костюме-тройке и галстуке с пальмами,- на «семёрке» надо ехать!
- А я говорю, на «пятёрке», урод!
- Сам ты урод!
И брюнет с белобрысым, без дальнейших выяснений красоты лиц и тел, начали азартно молотить друг друга руками и ногами.
Толпа на остановке развеселилась, а мне стало дико тоскливо: это ж надо, приехать в незнакомый город и в мгновение ока лишиться имущества и доверия к властям, а найти только сомнения в нормальности местных жителей!
Тем временем к брюнету и белобрысому подключились ещё двое парней, помоложе, и дело у них пошло энергичнее. На асфальт остановки летели капли крови, осколки зубов, клочья волос и рубах, а так же незамысловатые эпитеты.
В разгар зрелища кто-то потянул меня за рукав:
- Молодой человек,- рядом стояла симпатичная женщина средних лет, - вот подходит «семёрка», вам нужно на неё.
-Значит, всё-таки на «семёрке»?
-А это безразлично, и «семёрка», и «пятёрка» идут до Заречья.
- Так что ж тогда эти придурки передрались?- задал я вопрос немного риторический.
- А это так называемый местный колорит. Вы, я вижу, приезжий?
- Да, из Ленинграда.
- О, тогда многие вещи вам будут здесь не совсем понятны!

II.

- Серёга! Ё-моё! Неужели это ты?!
Я смотрел и не верил своим синим глазам: Андрей, мой друг, с которым в технаре сидели за одним столом, а потом попали в одну экспедицию, стоял передо мной, широко разверзнув объятия и вонзаясь в меня своими чёрными цыганскими очами! После всех утренних плевков судьбы меня как будто умыли ключевой водичкой. На душе и внутри организма стало тепло, как после ста граммов водки, а на глаза почему-то навернулись слёзы.
- Серж, что с тобой? Ты плачешь?
- Нет, Андрэ, это просто акклиматизация к новым условиям обитания.
Как оказалось, Андрюха торчит здесь, на базе экспедиции, уже три дня, но чем дальше, тем меньше ясности.
- Понимаешь, Серж, мы ведь с тобой практически первый сезон работаем, ни черта не знаем. А здесь у них – впрочем, как и везде – всё через задницу делается. То бишь, не они нам рабочих будут искать, а мы сами должны этим заниматься.
- А что же Кислухин и Кнестяпин?
- О! Я тут недолго, но всё уже знаю. Кнестяпин, наш главный инженер, всё время болтается по партиям: то там погостит-погудит, то – там. А Кислухин, наш доблестный начальник экспедиции, здесь торчит, но не один, а с целым штатом симпатичных девиц, оформленных им же на разные должности. Ты бы их видел! Это же гарем! А он в нём далеко не евнух! Короче, он тут пашет, как вол, вернее, как бык племенной!
- Да,- усмехнулся я,- тяжёлая жизнь у начальства.
- Я думаю, так, Серж. Давай найдём какого-нибудь бича, и будем работать вместе. Тут у них высотки немеряно, а это, как я узнал, самая кайфовая работа: если нормы не завысят, то можно вполне заработать.
- Что я слышу, Андрэ? Ты хочешь заработать денег? Для чего?
- Для того чтобы весело их потратить!
- Тогда я – за! Всеми членами. Кстати, авансик нам дадут?
- Дадут, но только перед выездом в поле. А пока я взял ящик тушёнки. Ты тоже бери.
- И что с ней делать?
- Да, я ж забыл, что ты только приехал. Тушёнка здесь покруче денег будет! Понимаешь, Серж, тут некоторые вещи нам не совсем понятны. Но сейчас мы прошвырнёмся по городу, и ты начнёшь потихоньку вникать в прелести местной жизни.
- Вообще-то я уже кой-какие прелести успел повидать.
- Ну и как они тебе?
- А как «Чёрный квадрат» Малевича: пока просто смотришь – всё ясно, но когда начинаешь задумываться - извилины выпрямляются!

III.

- Смотри и учись, - сказал Андрюха и нажал кнопку звонка первой попавшейся квартиры девятиэтажного дома.
Дверь открыла пожилая женщина.
- Хозяйка, тушёнка нужна?
- Почём?
- Два рубля банка.
- Беру. Десять банок.
Я был поражён. Весь торг не занял и минуты.
- Что поделать, Серж,- грустно улыбнулся мой друг,- голодный край! Тут колбаска и мяско бывают так же часто, как у нас в Ленинграде землетрясения и пылевые бури.
Звякнув в соседнюю квартиру, мы быстро продали оставшиеся десять банок и, с пустым рюкзаком, но полным карманом денег направились к магазину.
Андрюха сунул меня в очередь за вином, а сам пошёл поискать чего-нибудь деликатесного, как он выразился, для души.
Когда я запихивал последнюю бутылку «Агдама» в рюкзак, появился мой друг, но не один, а с приятной невысокой девушкой. И всё-то было при ней: фигурка, выпуклая там, где нужно и сколько нужно, ножки с лёгкой кривизной лодыжек, но кривизной не портящей, а только подчёркивающей их соблазнительность, пышные, чуть вьющиеся волосы и огромные зелёные глазищи.
- Познакомься, Серж, это – Татьяна. Она едет работать с нами.
Хорошо, что рюкзак стоял на столе, иначе количество целых бутылок было бы под большим вопросом.
- Здравствуй, Серёжа,- девушка молодец, не стала утруждать себя излишним выканьем,- я много о тебе слышала!
Нам вторично повезло, что рюкзак стоял на столе!
- А во сне я тебе, случайно, не снился?- я хотел это спросить едко, но голос чуть возвысился и получилось как-то виновато-просительно.
Татьяна прищурилась, внимательно на меня посмотрела, чуть прикусила нижнюю губу, как это делают в кино соблазнительницы, и томно прошептала:
- Может быть!
И улыбнулась. Настолько естественно, не жеманно, что мы все легко рассмеялись и заговорили друг с другом как старые добрые приятели.
Оказалось, что Таня, закончив в прошлом году школу, никуда не поступила и работала ученицей кого-то на заводике, производящем чего-то – какая, на фиг, разница! – поэтому она абсолютно свободна и поедет с нами хоть в Антарктиду!
- Вы, конечно, можете думать, что я какая-нибудь прошмондень (она это слово выговорила очень смачно, а мы энергично замотали головами, причём я – вправо-влево, а Андрюха – вверх-вниз), но я просто люблю приключения. И ещё я вижу, что вы ребята отличные и не будете ко мне приставать по пустякам!
- Извини, Танюша,- откашлялся я,- а что ты имеешь в виду под словом пустяки?
- Именно то, Серёжа, о чём ты и подумал!
- И о чём же я подумал?
- О пустяках!



IV.

Проснувшись, но, ещё не открывая глаз, я понял, что меня что-то давит. Это что-то было тёплое, очень мягкое и пахло так вкусно! Когда же глазки все-таки рискнули увидеть свет божий, я просто задохнулся от благоговения: Татьяна, обняв меня одной рукой за шею, лежала со мною в одном спальном мешке, а на её лице светилась милая улыбка!
Как я ни пытался, но вспомнить момент залезания нас в мешок не смог. Ну и фиг с ним! Главное, факт налицо!
Когда я попытался погладить задрожавшей рукой свою прелестницу, то понял вдруг, что лежим мы совершенно одетые. Странно, если не сказать больше! Что бы это значило?
В это время, как бы услышав мой немой вопрос, Таня открыла глаза и прожурчала:
- Не бойся, Серёжа, у нас с тобой ничего не было.
- С чего это ты взяла, что я боюсь?- голос почему-то резко сел.
- Ну как же, ты ведь лежишь и гадаешь: было ли что, а если было, то всё ли сделал так, как надо. Да?
- Ну, почти, почти.
- Так вот, ничего не было. А всё потому, что ты, Серёжа, настоящий мужчина!
Тут я тихо заплакал про себя: «Успокойся, Серёжа, у нас ничего не было, потому что ты настоящий мужчина!» Бред!.. Бред!..
- Видишь ли, - продолжала Таня, мягко улыбаясь,- я тебя попросила перед тем, как влезть в твой спальник, чтобы ты, если, конечно, считаешь себя настоящим мужчиной, без моего согласия ничего со мной не делал. И ты мне поклялся! И сдержал слово, хотя тебе было очень тяжело, я это чувствовала всю ночь!
- Я рад, что не обидел тебя,- промямлил я. А что ещё мне было сказать?
- И ещё, подумай, если я начну с вами сразу же заниматься ЭТИМ, то кем тогда для вас стану? Разве вы меня сможете хоть чуточку уважать? А вы мне нравитесь оба, честное слово!- Таня горячо поцеловала меня в губы и быстренько выпорхнула из спальника. Потом она сладко потянулась и вышла из вагончика, который был нашим временным жилищем.
Я покрутил головой и обнаружил, что спальник Андрея пуст. Полежав ещё несколько минут, я сказал сам себе:
- А ну, настоящий мужчина, вставай, хватит валяться, тебя давно уже ждут не дождутся великие дела, подвиги и другие бытовые проблемы!
V.

- Серж, ура!- Андрюха влетел в вагончик радостный и энергичный.
- Ура так ура, - я пожал вяло плечами, - тебе видней.
- Ты что, сегодня не доспал?
- К сожалению, наоборот, переспал. Так что там насчёт ура?
- Сплошная везуха! Во-первых, уговорил Кислухина, чтобы он разрешил оформить Таньку, во-вторых, пришёл тут какой-то мужик устраиваться – будет у нас рабочим. И, в-третьих, едем мы в партию Литомина, а это значит, что с нормами будет всё отлично, он мужик справедливый.
- Что ж, Андрэ, всё здорово.
- Да, но есть ещё в-четвёртых…
- Что-то ты говоришь это не очень бодро.
- А вот я и не знаю, бодриться ли тут. Короче, нам суют практиканта, ему обязательно нужно освоить высотные хода.
- Какого практиканта?- не понял я.- Это шутка? Мы ведь сами ещё ни хрена не умеем. Я лично вообще не представляю, что это за высотка. Мы в технаре её не проходили, а те три месяца, что я работал в прошлом сезоне, и работой-то не назвать.
Андрюха вздохнул:
- Ты это мне говоришь? У меня в биографии всё аналогично. Но Кислухин сказал, что если мы не возьмём этого студента, то Танька с нами работать не будет!
- Это серьёзный аргумент. А, впрочем, Андрэ, чёрт-то с ним! Мы ведь не деньги сюда примчались заколачивать, а просто приятно провести время, совмещая работу и некоторые шалости. Пусть будет студент. А если он окажется не таким, какой нам нужен, то мы его...
- Утопим в болоте!
- Ну, нет, это слишком легко. Мы его перевоспитаем!
- Точно. И сделаем из него ценителя всех пороков человеческих!
В дверь осторожно постучали.
- Входи, входи, кто там такой вежливый?- крикнул Андрей.
Дверь открылась, и в вагончик вошёл высокий тощий белобрысый парень в синем джинсовом костюме. На его бледном лице ярко сияли голубые наивные глаза без малейшего намёка на какие-либо пороки или страсти.
- Здрасьте, меня зовут Владимир Налётов.
- Да,- посмотрев внимательно на студента, я перевёл взгляд на Андрея,- тут, пожалуй, более оптимален вариант с болотом.
Андрюха понимающе покивал головой.
Студент же, похлопав, как бабочка крылышками, пушистыми ресницами, робко спросил:
- Нам нужно будет идти в болото?
- Как тебе сказать, молодой человек,- подлил я солидности в голос,- всё будет зависеть исключительно от твоего поведения.
- О, вы меня не знаете! Я буду работать, как Павка Корчагин!
- Вот это-то и настораживает!

VI.

Машину в последний раз тряхнуло, и наконец-то она остановилась.
Состояние у всех нас было плачевное. Если вы когда-нибудь гоняли на ГАЗ-66, да на полном газу, да поперёк железнодорожных полотен в течение двух часов, да находясь не в кабине, а в кузове чудо-вездехода, то вы меня поймёте. Если не гоняли, то попробуйте – кайф ломовой!

- Ну что, ребятки, живы?- участливо, но не без ехидства, спросил Литомин, открывая задний борт.
Внешность нашего начальника партии вполне подошла бы для роли комиссара в каком-нибудь героическом фильме о доблестной красной армии.
- Нормально, Андрей Степанович, все целы-здоровы!- бодро отрапортовал Вовик.
- А что ты за всех-то говоришь,- угрюмо бросил Мишка, тот самый рабочий, которого нам дали.- Ты, пацан, за себя отвечать привыкай.
Пока что о Мишке я не сложил мнения, но делать это не торопился. Вот устроим расслабушку, и всё станет ясно.
Рядом с Литоминым появилась Таня, которая, естественно, ехала с ним в кабине. И, хотя там места для двоих пассажиров чрезвычайно мало, но Литомин, как истинный джентльмен, плюнул на неудобства и два часа героически переносил лишения, которые ему доставляли трущиеся о него различные части тела девушки! Зато каким молодцеватым он выглядел!
«Может быть,- подумал я,- напомнить, что зимой, в Ленинграде, отмечали его пятидесятилетие? Нет, не надо, пусть походит гоголем».
- Андрюша, Серёжа,- Таня улыбалась почему-то виновато,- у вас всё хорошо?
- Что тебе до нас, девушка?- показно нахмурил брови Андрей и, потеребив свои черные красивые усы, упрекнул.- Эх, Танюша, за что ж ты нас бросила, таких молодых и милых!
Литомин шутку не понял и назидательно произнес:
- Подрастёшь, тёзка, узнаешь, что молодость – не главное!- и, ловко пригладив платиновые волосы, начал помогать нам сгружать вещи.
Я до боли прикусил губу, чтобы дико не заржать.

- Ну так что, ребятки, всё понятно?- ласково, по-отечески спросил Литомин.
- Процентов на девяносто я...- начал было Андрюха, но тёзка его прервал:
- Ну и чудно. Значит, связь в семь, остальное – по ходу дела.
Литомин всем пожал руки, а Татьяне что-то ещё шепнул на ушко, и полез в кабину.
- Ну, мужики энд леди, пока,- помахал нам рукой Витька, шофёр,- желаю весело провести время!
И ГАЗ-66, затарахтев восемью цилиндрами своего явно больного двигателя, через пять минут скрылся в портьерах леса, прерывая связь с цивилизацией и бросая нас одних здесь, в этом далёком углу!

VII.

Угол!
Что это такое?
Ни за что не догадаетесь, перебирая в уме геометрические и метафорические понятия! Всё гораздо прозаичнее: Угол – это деревня. Вернее, три дома, что остались от той самой деревни, которая на наших картах, составленных двадцать пять лет назад, выглядела довольно-таки большой и живописной.
- Ну, тёзка, ну, зараза!- плюнул зло Андрей.
- Чем он так тебе не угодил?- не понял я друга.
- Как это чем? Зачем он меня оборвал на полуслове? Я ведь что хотел сказать? Что процентов на девяносто я ни хрена не понял!
- Чего тут понимать, наливай да ней,- пожал плечом Мишка.
- Ой, мальчики, а у меня же сегодня день рождения! Восемнадцать лет! Я теперь взрослая!
- Поздравляю!- Андрюха раскланялся перед Таней, как истинный идальго.- Однако что-то я не заметил, что ты была дитём!
- А вот некоторые заметили,- Таня почему-то стрельнула взглядом в меня, потом продолжила.- Ну, так как мы проведём этот день? В суровом трудовом ритме или в ритме рок-н-ролла?
- Да чего языки чесать,- предложил Мишка,- все механизмы перед работой смазывают, а мы тоже, хоть и живые, а всё ж – механизмы. Да и повод недюжинный.
И все посмотрели на меня.
- А я-то тут при чём?- напустил я показное удивление.
- Как это при чём? Тебя Литомин назначил бригадиром, ты и командуй!- легко отдал мне бразды правления Андрей.
- Тогда так,- сказал я,- берём инструменты, и пошли работать.- Потом, оглядев суровые лица своих подчинённых, пояснил:- А вы разве не знаете, что хождение в магазин за горючим приравнивается к работе?
- Конечно, знаем,- заулыбался Мишка,- а рюкзак приравнивается к инструментам!
Магазин был километрах в пятнадцати, но Мишку это не смутило, и он, прихватив с собой Вовика (якобы, для воспитания в том сильной личности), легко зашагал по чудному бездорожью. Издалека они смотрелись оригинально: невысокий, но плотный Мишка широко и уверенно впечатывал в землю подошвы болотников, а рядом семенил длинный, но тощий Вовик, цепляясь одним отворотом сапога о другой, отчего они издавали жалобный, противно щекочущий внутренности скрип.
- Как в басне Крылова,- глядя им в спину, обронил Андрей.
- Это в какой?- не понял я.- «Волк и ягнёнок»?
- Нэт, дарагой, «Журавэл и Лысиц»!

VIII.

В первый раз мышонку попалась такая вкусная еда. Как был необычайно ароматен этот невзрачный, мягкий, коричневатый кусочек! Зубки мышонка работали проворно, и наслаждение от еды окончательно убило последние разумные опасения, вызванные присутствием людей. Хотя, мышонок никогда не считал их своими врагами. Да за свою короткую жизнь он с людьми и не сталкивался, разве что прятался порой от нечастых собирательниц ягод.
Да, конечно, спящие люди не представляли для мышонка опасности. Но он зря ослабил внимание. Ночной лес не любит этого!
Беззвучно мелькнула тень на фоне насыщающегося светом неба, и глупый мышонок, тоненько пискнув, так и не доев кусочек понравившегося ему хлеба, уже летел высоко и быстро, сжатый стальными когтями совы. Сове сегодня не везло на охоте, и она уже было приготовилась отправиться на дневной отдых с пустым желудком, но удача всё ж улыбнулась ей.
А к оставшемуся лакомству уже подрулил новый трапезник. Он долго бродил вокруг этой полянки, но не решался выйти на нее. Полянка источала нехорошие запахи человека и дыма. И то, и другое было очень знакомо пожилому ёжику. Он много повидал на своем ежином веку: и в пожары, глотающие лесные чащобы, попадал, и с человеком успел пожить, угодив однажды в любопытные детские ручки. Но всех бед ёжик удачно избежал и давно жил в своём, знакомом до последней травинки участке леса, считаясь здесь законным хозяином.
IIроглотив последние хлебные крошки, которые ему не очень-то и понравились, ёжик побродил вокруг потухшего костра, между разбросанных вещей и даже, совсем осмелев, обнюхал спящих людей. Нет, больше ничего интересного он не обнаружил и покинул полянку, чтобы заняться поисками своей обычной кормёжки.
А небо уже совсем высветилось, заманивая к себе солнечный диск, который закатился куда-то далеко за земную поверхность…

Тамарка ловко молотила своими миниатюрными пальчиками по клавишам пишущей машинки.
- Здорово у тебя получается!- восхитился я.
- А у меня всё здорово получается,- обведя язычком полные губки, улыбнулась она.- Уж тебе ли это не знать!
Я только вздохнул, а Тамарка снова защёлкала литерами по валику, но ещё громче…

Я открыл глаза и сразу понял, что это был сон. Но почему же тогда щёлканье не прекращалось? Нет, это не пишущая машинка.
- Дятел, что ли?- вырвался у меня вопрос.
- Нет, его жена, дятелка!- прощёлкало возле уха.
Я повернул голову и ткнулся носом в нос Тани, который был холоден, как эскимо.
- Если б ты знал,- проклацала она, - как я замёрзла!
Я посмотрел на часы: 6:30. Потом не без труда поднялся и огляделся. Мы с Таней, оказывается, спали возле куста черёмухи просто так, на голой травке! С другой стороны куста лежали в обнимку Мишка с Вовиком. Андрюху я в поле зрения не засёк. Невдалеке зияло чёрное пятно кострища, над которым висел расплавленный чайник, а вокруг, изысканно-небрежно, были разбросаны наши шмутки: рюкзаки, палатка, посуда и, как бриллианты в изумрудном обрамлении, повсюду валялись пустые бутылки, в которых ещё вчера было так много согревающего душу и тело напитка!
- Однако!- поворошил я волосы на не совсем свежей голове.- Натюрмортец!
- Бригада! Подъём!- заорал я.
Нет, куда там! Ни один труженик даже не шелохнулся. Тогда я решил их попинать ногами. Но вовремя одумался – всё же это не совсем педагогично и гигиенично. Есть ведь гораздо более действенный способ!
- Эй, орлы,- произнес я вполголоса,- кто хочет похмелиться, вставайте, а то я всё пью один.
Не успел я договорить последних слов, как Мишка уже был рядом, а из черёмухового куста, с треском и сопением, на четвереньках выполз Андрюха с пустой кружкой в руке:
- Давай, Серж, наливай, не пьянки ради, а сугрева для.
Я оглядел их рожи и констатировал:
- Хороши! Впрочем, и я, наверное, не лучше! А насчёт опохмелки – я не в курсе. Сам только встал. Ищите. Что найдёте – всё ваше. А мне лучше кто-нибудь объясните, почему мы не поставили палатку?
- Так ты ж сам запретил нам это делать,- подал голос Вовик и, распахнув глаза, добавил чистому небу голубизны.
- Странно, почему же я это запретил?- подозревая какой-то подвох, засомневался я.
- Ну как же, ты ведь целую лекцию нам прочитал о том, чего нельзя делать в пьяном виде.
- И чего же нельзя делать?
- Гнать хода, рубить визирки и ставить палатки.
- Ну что ж,- вынужден был признать я,- теоретически всё логично.
- А практически, - широко зевнула поднявшаяся Таня,- всё офигенно глупо, а, главное, холодно!
Мишка, просматривавший бутылки на предмет залипания там остатков спиртного, плюнул и со злой ухмылкой бросил:
-Да что ж, мы не русские, что ли?!
-А при чём тут это?- не въехал Андрюха, всё ещё, в надежде на чудо, державший кружку в вытянутой руке.- Подумаешь, палатку не поставили.
- Какая, на хрен, палатка! Я про водку говорю: ни капли!

IX.

- Ну, всё! Хватит завтракать. Уже полдень, а мы всё чаи гоняем!
- А почему гоняем чаи?- поднял возле виска указательный палец Андрей.
- Потому что работать не хотим.
- Да я не про то, Серж. Мы гоняем чаи сейчас потому, что именно я настоял взять второй чайник. Так что, скажите мне спасибо!
- Спасибо,- угрюмо поблагодарил Мишка,- но, по-моему, это ты ложился вчера последним и накидал в костёр кучу дров, а чайник оставил висеть, чтобы он всю ночь был горячим. Он и согрелся до полной переплавки!
Андрюха только развёл руками.
- И всё-таки,- в меня уже вселились какие-то начальственные чёртики,- нужно сегодня немного поработать, прогнать хоть один километр хода.
- Прогнать один километр хода?- переспросила Таня.- Пожалуйста!
Она встала, сложила перед своим очаровательным ротиком ладони рупором и крикнула:
- Километр хода! Пошёл вон отсюда!
Потом села и смиренно посмотрела на меня:
- Всё, Серёжа, я его прогнала.
Шутка удалась, и я её попытался развить:
- Коли ты у нас такая шустрая, то прогони тогда ещё сотни полторы километров – это наша месячная норма, а нам лишь останется звякнуть Литомину, чтобы поскорее привозил зарплату.

И всё-таки до вечера мы много успели сделать: отвязались от сигнала и прогнали пару километров, благо, ход пока шёл исключительно по полянам.
Лагерь решили оборудовать капитально, потому что впереди было километров двадцать пять сплошной рубки, и мы с Андрюхой справедливо рассудили, что поскольку и по открытой-то местности мы ещё толком не можем работать с необходимой скоростью, то хода по лесу, с рубкой, дело совсем дохлое. Торчать нам тут много дней и ночей!
Итак, Мишке, как наиболее опытному человеку (в экспедициях он, правда, не работал, но возрастом был нас постарше лет на десяток), мы поручили заготовку дров, Андрюха решил соорудить стол и скамеечку, Вовочка занялся установкой палатки, а Таня погрузилась в кулинарные вопросы. Мне же, как начальнику, досталась самая сложная и ответственная работа: думать, что делать дальше!
Все работали воодушевлённо, с фантазией, поскольку для каждого, как оказалось, его работа явилась творческим дебютом (особенно, для меня).
И плоды этого творчества не замедлили созреть!
- Ну, как моя мебель?- горделиво показал Андрюха на кривой столик и пару скамеечек, сбитых из ольховых палок. - Я даже спинки сделал, чтобы вам было удобнее.
- Спасибо,- сказал Мишка и уселся на одну из скамеечек. Но удобств почувствовать не успел. Мебельный шедевр переломился пополам безо всяких прелюдий, и Мишка оказался на земле.
Андрюха почесал затылок:
- Вот, чёрт! Не рассчитал малехо предельную прочность. Ты, Мишель, немного тяжеловат для моей мебели.
Мишка поднялся, пожал плечами, но ничего не сказал.
На вторую скамеечку сесть никто не решился.
Мы поставили кастрюлю с татьяниным варевом прямо на травку и разлеглись вокруг неё, как древние римляне на своих оргиях.
Начавшаяся было работа ложками, резко застопорилась.
- Я, конечно, понимаю, Танюша, что ты всех нас любишь, но не до такой же степени!- выразил Андрей общее недоумение по поводу соляного раствора, изготовленного девушкой, и замаскированного под суп.
На глазах Тани навернулись слёзы, она бросила ложку и скрылась в лесу. Вовочка тут же вскочил и побежал следом.
- Вот, Андрэ, учись у студента,- одобрительно кивнул я,- он истинный джентльмен, не то, что ты, невежественный мужлан! Сейчас девушке так нужно сочувствие и утешение!
Андрюха немного поник.
Таня вернулась очень быстро и одна, а на её личике не было абсолютно никаких следов неутешных рыданий.
- Я ведь вам говорила, что не умею ни варить, ни жарить, ни печь! Я умею только есть! А посему, попрошу без претензий. Тем более что первый блин, если верить народу, всегда получается гадким!
- Какие претензии, Танюша!- успокоил я её, хотя успокоение ей было нужно так же, как мне повышенные соцобязательства.- А где, кстати, Вовочка?
- А почему мне должно быть это известно?- удивилась она.
Мы все недоумённо переглянулись.
В это время показался Вовик. Его лицо было красным, а в глазах виднелись остатки слёз.
- Вот, чёрт, из-за этой пересолки всего наизнанку вывернуло,- устало выдавил истинный джентльмен.

X.

Полночи нас душил дым костра, в котором чадили сырые дрова, в избытке заготовленные Мишкой, а когда они наконец-то прогорели (или, скорее всего, просто потухли), и мы приготовились плюхнуться в приятные сны, на нас обвалилась палатка. Поскольку это событие произошло как раз в тот момент, когда мы находились на границе между явью и сном, то и реакция на внештатную ситуацию получилась довольно своеобразной.
Первым попытался вскочить Вовочка, лежавший в серединке, но тут же упал Мишке на голову. Мишка его скатил с себя прямиком на Таню, и та завизжала во всю силу лёгких. Вовочка ж, осознав, на кого он теперь улёгся, перестал предпринимать какие-либо попытки подняться и лежал, балдея. Всё же Таня его спихнула со своего мягкого тела, и Вовочка оказался на мне, но балдеть на себе я ему позволил ровно столько, сколько потребовалось мне, чтобы откатить его в сторону. Андрюха, лежавший с краю, оказался умнее всех: он спокойно приподнял брезент палатки, вылез наружу и стоял, наблюдая за нашими кувырками и наслаждаясь вылетающими из-под палаточного покрывала сочными эпитетами, глаголами и междометиями.
Через полчаса, отсмеявшиеся, пересчитавшие шишки от дружеских объятий, мы улеглись прямо на палатку и наконец-то спокойно уснули…

Солнышко, конечно же, разбудило бы нас вовремя, пощекотав своими горячими пальчиками, но деревья-нахалы выставили свои головы и груди и захапали все солнечные ласки для себя.
Мы же, утомлённые ночной физкультурой, проснулись только в десять часов, опоздав, естественно, на радиосвязь с Литоминым.
Ну, и фиг с ним!
Мишка – без всяких указаний! – побросал в кусты все свои заготовленные дрова и, набрав сушняка, развёл бездымный костёр, на котором Таня приготовила великолепную пшённую кашу с тушёнкой. Мы наелись до отвала, и теперь, отяжелевшие и расслабленные, занимались нехорошим делом – курением. Таня и Вовик в это зло пока не вляпались и поэтому просто валялись на травке, согреваемые лучами солнца, которое уже поднялось настолько высоко, что наглые сосны и ёлки не могли всю его живительность присваивать исключительно себе.
- Ну, Серж,- пугая струйкой дыма наглых комаров, которые, однако, боялись этого точно так же, как паровоз – породистую немецкую овчарку, изрёк Андрей,- что у нас сегодня?
- Как будто сам не знаешь.
- Я-то знаю, ты объясни нашим работникам.
- Объясняю: сегодня будем учиться работать.
- Так мы ж вчера научились!- подпрыгнул Вовик.
- Это мы научились, вернее, начали учиться гнать ход, а теперь нам надо научиться лес валить.
Все посмотрели на Мишку.
- Нет-нет,- замахал я руками,- не так, как Мишка. Нужно рубить не всё подряд! А ещё это необходимо делать строго по прямой. Главное, чтобы был просвет хотя бы в руку толщиной, нам уже хватит.
- И всего-то?- удивился Вовик.- Какие там нормы?
- Два километра в день на человека.
- Давай, Серёга, говори, куда рубить, к вечеру пару норм заделаю!
Вовик встал, взял топор и, как заправский плотник, провёл большим пальцем вдоль лезвия инструмента.
- Что ж, раз намечается такой трудовой подъём – вперёд! А ты, Танюша, занимайся бытовыми проблемами, прояви фантазию.
- Ага! Мне тут одной очень здорово сидеть! Вы сейчас в этот лес врубитесь и убежите за пять километров, а меня тут медведи или волки сожрут!
- Не бойся,- успокоил я её,- Вовик тебе поможет. Мы, правда, будем далеко, но он-то начнёт рубиться прямо отсюда, поэтому всегда будет рядом с тобой. Если что, крикни, он услышит.
Вовик посмотрел на нас свысока:
- Ну, это поначалу я буду рядом, а потом, Танечка, я сомневаюсь, что ты до меня докричишься!




XI.

Я вернулся к лагерю самым последним. Нет, вовсе не потому, что желание работать было во мне больше, нежели в остальных, просто мой участок был самым дальним.
Приятно, что меня подождали, и не пришлось ужинать одному!
Еда, с каждым разом становившаяся более вкусной (молодец, Танечка, старается!), исчезала в наших ненасытных ртах молниеносно,
- Что все молчите-то?- не выдержал я этого сосредоточенного заглатывания пищи.- Поделились бы хоть новыми впечатлениями!
- Да обыкновенная работа,- удивился Мишка,- какие тут впечатления?
- А мне понравилось!- рубанул воздух рукой Андрей.- Но я не просто рубился, а старался завалить как можно меньше деревьев.
Я посмотрел на Вовика, сосредоточенно работающего ложкой:
- Ну а ты, Вова, много прошёл?
- Я же говорил, что две нормы сделаю, значит, сделал.
- Ты прорубил четыре километра?- на лице Андрюхи отчеканилось недоумение.- Да быть того не может!
- А может быть, даже и больше. Я, между прочим, работаю без перекуров и лишнее деревце не ленюсь завалить!
- Дурачина ты! Я ведь не потому валил меньше деревьев, что ленюсь, а просто мне их жалко. К тому же, нам платят не за кубатуру, а за погоннаж.
- А сколько прорубают самые опытные рубщики?- полюбопытствовала Таня.
- А фиг его знает,- пожал я плечами,- но я думаю, что и для них четыре версты – это рекорд.
- А вдруг наш Вовик – ас из асов!- подпрыгнула девушка.- Может быть, в нём талант от рождения, и скоро мы будем плакать от счастья, что судьба нас положила к нему под бочок в одну палатку!
- Вовочка,- жалобно шмыгнул носом Андрюха,- молю тебя, не забудь обо мне, мелкой букашке, и поделись Нобелевской премией, когда тебе её дадут как лучшему вальщику баобабов!
- Молодцы, умеете зубоскалить!- похвалил я друзей.- Но ты, Вовочка, вот что мне скажи: ты поляну проходил?
- Какую поляну?
- Полянка как блюдечко, метров сорока в диаметре, до неё от начала визирки ровно километр.
- Да не было там никаких полян.
- Тогда сам посчитай, сколько ты прорубил.
- Да чего тут словами брякать,- вскочил Андрей,- пошли, дровосек, посчитаем!
Они вернулись через полчаса. Андрюха впереди, а за ним Вовик, понурив белокурую голову.
- Еле-еле с полкилометра набралось,- выплюнул Андрей голенькую горенькую правду.
- Эх ты, Вовик,- укоризненно покачала головой Таня,- а я-то думала, что ты у нас самый ценный член бригады!
- А он у нас и есть самый ценный член,- сказал Мишка и спокойно закурил. Потом, видя наше некоторое замешательство, добавил.- Бригады, конечно. А вы что подумали?
Вовик молча взял топор и направился к своей визирке.
- Ты куда?- окликнул я его.
- Как куда? Надо ведь доделать всё до конца.
- Ну-ка, положи топор и не строй тут из себя стахановца! Уже темно, а он, видите ли, рубкой решил заняться. Хочешь оттяпать себе какой-нибудь член тела?
- Вот это будет картинка!- заржал Андрюха.- Самый ценный член бригады, но без члена!
Вовик насупился. Тогда Таня подошла к нему и обняла его, и, хотя они были одного возраста, но он рядом с нею казался её сыном или, как минимум, младшим братом.
- Не слушай, Вова, этих придурков. А скажи-ка им: лучше жить без члена, чем без мозгов!
Вовик открыл было рот, чтобы повторить танины слова, но тут до него дошёл весь роковой смысл фразы девушки, и он резко от неё отстранился:
- Да ты что, Танька, говоришь! Не-е-е-ет! Я уж без мозгов как-нибудь обойдусь!

XII.

Первой потерей в нашем имуществе явились каски. Да, да, те самые строительные текстолитовые каски, которые к месту на стройке и на некоторых производствах. Но в тайге работать в касках могут только идиоты!
Во-первых, от жары и так с ума сходишь, а пластик, нагреваясь, ещё тут добавляет мозгам градусов! Во-вторых, эта гадость всё время сваливается на глаза и её постоянно нужно поправлять. И в-третьих, в каске изнутри крепятся пластиковые растяжки, чтобы она не давила прямо на темечко, поэтому между самой каской и головой есть пространство, в которое с большим удовольствием залетают комары и делают там свое гнусное дело! А теперь представьте, что вы делаете, когда вас кусает комар? Правильно, бьёте его рукой. Но в данном случае попадаете ладошкой по каске. И кровопийца остаётся безнаказанным, и ручке бо-бо!
Итак, каски мы решительно отвергли и выбросили в чащобу!
- И зачем вы их только брали?- недоумевала Таня.
- А это ты спроси у своего попутчика, о которого тёрлась в кабине,- ехидно ответил Андрюха.
- Ну, тёрлась, а тебе-то что, жалко?
Андрюха вдруг упал на колени, прижал руки к груди и взвыл:
- О, прекрасная жестокость! Зачем же ты мучаешь меня своими трениями о всяких придурков!
Потом встал, отряхнул колени, свёл брови к переносице и отчеканил:
- Всё, концерт окончен! Иду вешаться!
- Веревочку намылить?- участливо спросила Таня.
- Что вы, что вы, миледи, вешаться – не трахаться, обойдёмся без смазки!
- Идиот!
- Ой, Танечка, извини, я ж забыл, что ты ещё девственница!
- А ты пробовал?
- К сожалению, не сподобился!
- Тогда дебаты объявляю закрытыми!
Я смотрел на Таню с одобрением: молодец, не смущается! А как же иначе, ведь сама напросилась в мужской коллектив, а бабе с мужиками жить – забыть, как по-бабьи выть!

Второй потерей, но продуктовой и самой значительной, стал хлеб. Вообще-то он никуда не терялся, а просто был начисто съеден.
Нет, мы не были прямо уж так шиты каким-то там лыком! Мы всё предусмотрели заранее и взяли с собой пять килограммов муки. Оставался пустяк – сделать из неё хлеб!
И вот, однажды вечером, мы решили освоить хлебопечение.
- Мишка, давай помогай,- предложил я,- ты человек деревенский, должен знать, как хлеб пекут.
- Да проще некуда,- невозмутимо ответил тот,- берут опару, суют в форму и пихают в русскую печь. Всё!
- Ничего себе, всё!- взвилась Таня.- Ишь, как у него просто! Где мы тут тебе возьмём опару с формой? А печку русскую? Да и что такое эта самая опара!?
Мишка прикурил сигарету и глубоко вдохнул дым:
- Зря ты, Таня, на меня сердишься, я больше ни шиша не знаю. Но то, что хлеб тот очень вкусный – это точно!
- Опара – это игра слов,- предположил я.- Когда идут двое бухих субъектов – типа Мишки с Вовиком – им кричат: о! пара!
Мишка только хмыкнул, а Вовик вдруг подскочил, словно к нему под зад пристроился любопытный ёжик:
- Ура! Гениальное предложение!
- Ну-ну, - скептически протянул Андрюха, - блесни ерундицией.
- Я, конечно, не пекарь...
- Охотно верю!
- Да подожди ты, Андрэ, не перебивай,- заступился я за Вовика,- дай ему свою мысль вытряхнуть.
- Вообще-то, я мысли не вытряхиваю, а излагаю,- слегка высокомерно поправил меня самый ценный член бригады,- но суть в следующем: делаем тесто погуще и на сковородку его – шмяк! Пусть себе готовится!
- Тоже мне, гениальная мысль,- разочаровалась Таня,- эта штука давно известна – блины называется, их жарят. А хлеб пекут, духовка нужна.
Но едва девушка договорила эти слова, как мы увидели, что её тоже что-то осенило:
- Мальчики, мы придурки. У нас ведь две сковороды, так? Значит, в одну кладём тесто, второй закрываем, и всё это сооружение засовываем… догадайтесь, куда?
- В задницу гениальному пекарю!- заорал Андрей.
- Дурак ты, Андрюша. Засовываем в горящие угли!
Мы истекали слюной, как собаки в час кормления, а Вовик бубнил тонким голоском:
- Ах, как я хочу хлебца! Ах, как я хочу хлебца!
Наконец мы стали осторожно вытаскивать наше хлебопекарное сооружение из костра.
Видимо, желание вкусить хлеба было в Вовочке сильнее разума, иначе он не стал бы пытаться скинуть верхнюю сковороду прямо на углях. Сковороды изнутри были обильно смазаны свиным жиром от тушёнки, и, едва Вовик приоткрыл верхнюю часть сооружения, как оно вспыхнуло и весело загорелось. Все отскочили от костра и смотрели на яркие, извивающиеся языки пламени.
Первым от замешательства освободился Мишка. Он схватил палку, на которую мы вешали кастрюлю и чайник, и с трудом выковырял сооружение из костра, потом остатками чая полил то, что получилось. А получилось нечто бесформенное и обугленное.
Таня поискала глазами Вовика:
- Ну, дружок, ты, кажется, хотел хлебца? Давай, кусай!
Вовик зябко поёжился:
- Что-то во мне желание угасло.
- Желание угасло?- зло сплюнул Андрюха.- Ничего, я сейчас его в тебе разожгу, и ты у меня сожрёшь всю эту чёрную хреновину, да ещё и сковородки языком вылижешь до блеска!

XIII.

- Серёжа, а где мы находимся?- спросила меня как-то Таня, когда я сидел у костра и изучал по карте маршрут наших дальнейших похождений.
Я показал ей.
- А это что?
- Это Волонга, деревня.
- А она большая?
- Значит так, девочка, ты работаешь в лесу, мало ли что тут может случиться. Короче, ты должна уметь читать карту.
- И что же может случиться?
- Ну, откуда я знаю. Возьмёт и сожрёт нас четверых какой-нибудь безмозглый медведь. Что ты будешь делать?
- Интересно, чтой-то он вас сожрёт, а мной подавится, что ли?
- Как только он до тебя доберётся, ты начнёшь визжать, он сразу обделается и убежит. Так вот, предположим, ты осталась одна...
- Хватит мне мозги полоскать! Это ж надо, из-за того, что я тебя спросила, большая ли деревня, ты развел целую канитель! Не нужна мне твоя карта! А будешь ещё приставать с этими науками, я возьму этот лист зелёной бумаги, разукрашенный таким же балбесом, как ты, и схожу с ним в кустики, вот. Тогда ты и сам фиг из леса выйдешь!
- Как хочешь, душечка. В этой деревне семьдесят домов.
- А магазин там есть?
- Ну ты даёшь, девочка! Счас, обозначат тебе на карте все магазины да ещё напишут, что в них продаётся и по какой цене!
- Ладно, не бухти, как дедок. Сколько километров до этой Волонги?
- Не больше десяти.
- Ага. Совсем рядом.
Таня, закусив свою пухлую губку, о чём-то задумалась. А я почему-то сразу понял её мысли:
- Тебе хочется сходить в магазин?
- Да. А ещё хорошо, если там есть аптека или больница.
- А это-то зачем?
- Нужна вата или марля.
- И для каких таких целей?
- Серёга, тебе сколько лет?
- Двадцать,- не понял я её вопроса.
- Сомневаюсь.
- О, чёрт!- стукнул я себя по лбу.- Я как-то об этом не думал!
- И правильно делал. Об этом должна была думать я, дура! Эх, верно говорит одна мамина подруга: чтобы у женщины не было критических дней, она должна быть всегда слегка беременна!
- Весёлая у твоей мамы подруга.
- Что ты! Просто обалдеть, какая весёлая. Особенно она веселится, когда возвращается к себе домой, а там её встречают восемь детишек, причём, от восьми же папочек!
- А ты против детей?
- Нет, не против. Я люблю детей и хочу их. Но только не восемь и, желательно, от одного отца!
- Хорошо, Танюша, завтра с утра идём в Волонгу. Кого с собой возьмём?
- А ты подумай хорошенько.
- Я думаю, что... никого.
- Молодец!
Рано утречком, перед сеансом связи, я сказал Андрюхе:
- Как ты думаешь, хлеб нам нужен?
- Конечно. И сигареток мало.
- И водочки!- дыхнул мне в ухо невесть откуда взявшийся Мишка.
- Тогда мы с Таней сбегаем в магазинчик, а вы тут пока найдёте репер и привяжете ход, о’кей?
- О чём речь, Серж! А что тёзке сказать на связи?
- Передай ему привет от Тани.
Мы с Танюшей накинули рюкзаки и помахали руками ребятам:
- Мы быстренько, туда и обратно.
- Ну что ты говоришь, Серж, всё ясненько: туда и обратно, туда и обратно, туда и обратно!.. И запомни, совсем не обязательно быстренько!

XIV.

- Как, говоришь, Серёжа, называется эта фигня?
- Гать.
- Ах ты, гать твою! Напридумывают же интересных названий!
- Просто это старая гать, вся сгнившая. Когда она была новой, по ней так приятно было ходить!
- Ты-то откуда знаешь? В прошлой жизни здесь хаживал?
- Просто мне так кажется
- А мне кажется, что если мы сейчас не посидим вон на той берёзке и не отдохнём полчасика, то я больше не смогу шагати по этой гати. Ого! Стихи получились! А ты не пробовал стихи писать?
- А как же, с детства балуюсь.
- А почему мне никогда не читал?
- Ну, этому есть две причины. Во-первых, стихи мои ещё не того качества, чтобы ими кого-то нагружать. А во-вторых, ты меня не просила.
- А ты почитай, и я скажу тебе, хороши ли они.
Мы уселись на здоровенную берёзу, лежавшую поперёк просеки, по которой мы и шли.
- Хорошо, коли уж тебе так хочется, слушай, но без претензий.
- Ну, нет,- запротестовала Таня,- претензии я высказать должна, иначе это будет несправедливо!
- Что ж, слушай:

Воды! Воды!- устало шепчут
Потрескавшиеся уста.
Один глоток – и станет легче,
И будто бы я не устал.

Один глоток всего-лишь нужен
Для жизни в этом мире мне,
Один глоток – смогу я слушать,
Смогу смотреть в глаза тебе.

Глаза твои – вулкана жерло,
Пылают страждущим огнём,
Они прекрасны, словно серны,
Они несчастны, как Содом.

Всю жизнь глаза твои блистают,
Зовут к себе: вперёд, вперёд,
Но, чтобы видеть их, я знаю -
Глотка воды недостаёт!..

Таня слушала меня заворожённо, чуть приоткрыв ротик и склонив голову к плечу, и я, читая свои юношеские вирши и глядя в её зелёные глазищи, чётко осознал, что это стихотворение написано именно об этих глазах. Я понял, что видел их, во сне ли, в мечтах ли, но видел и сочинял свои неуклюжие строчки именно о них!
Таня приближала ко мне своё лицо, её глаза становились всё больше и больше и, наконец, слились в одно пятно, а я почувствовал на своих сухих губах тепло губ её, влажных, пряных, упругих...

Выйдя наконец-то из леса, мы увидели перед собой железную дорогу, а за ней разноцветные кубики домов, и эта картина радостно ударила по глазам после некоторого лесного однообразия.
Магазин мы нашли сразу – это было единственное кирпичное здание, а возле него стоял небольшой зелёный домик с прибитой на стене табличкой, на которой красовался красный крестик.
- Ура! Ура!- воскликнула Танюша и прямиком пошагала к домику.
- Увы! Увы!- сказала она через минуту, когда выяснилось, что медпункт работает один раз в неделю, и этот раз был, конечно же, вчера!
Вдруг меня осенило:
- Послушай, девочка, у нас ведь есть четыре марлевых полога, тебе на сто лет хватит!
- А какого они размера?
- Они натягиваются внутри палатки, значит, и размера такого же.
- Ну что ж, на один раз хватит.
- Всех четырёх?!
- Серёж, давай лучше о чем-нибудь более приятном, а?
- Хорошо. В магазин!
В магазине человек пятнадцать занимались обычным деревенским делом: стоя в очереди, судачили о том, о сём. Но стоило нам перешагнуть порог и поздороваться, как все мгновенно умолкли и уставились на нас. Взгляды были настолько пристальные, что мне показалось, что я голый. Я даже, наклонив голову, осмотрел свой фасад, но, к счастью, одежда не отсутствовала.
Таня, одетая в энцефалитку и здоровенные болотные сапоги, мгновенно вызвала жалостливые восклицания женщин (а кроме прекрасного пола в магазине никого и не было):
- Ох, бедненькая девчоночка, да кто ж тебя в лес-то загнал?!
- Господи, да что ж у тебя за родители-ироды, куда ж они ребёнка отпустили!
И т.д., и т.п., всё в тех же выражениях. Но самое интересное, что, как бы они ни жалели нас, а, вернее, ребёнка-Таню, но без очереди всё-таки не пропустили!
Мы встали в самый конец.
Кто-то вошёл в магазин ещё, и, спустя несколько секунд, я почувствовал тяжесть руки на своём плече. Резко обернувшись, я увидел сияющую рожу незнакомого мне мужика.
- Здорово!- заорал он настолько громко, что у меня зазвенело в моих нежных ушах, привыкших лишь к лесной тишине да редким танюшиным вскрикам.
- Здорово,- кивнул я.
- Слышь, земеля, а ведь ты из Питера,- уверенно заявил мужик.
- Точно!- изумился я.- А ты что, меня знаешь?
- Нет. Но я всех питерских насмерть чую!
Я, правда, не понял, что значит чуять насмерть, но всё же мужика зауважал.
А тот безапелляционно влепил:
- Значит, так, отоваривайтесь и – ко мне в гости! Возражения и отказы не принимаются! А ну, бабы, брысь, дайте людям отовариться. Вам свои языки и на том свете не перечесать, а у них – дело.
- Какое такое дело?- послышалось из очереди.
- А такое: в гости ко мне идут! А будете вредствовать, опять всю ночь стану песни петь!
- Боже, спаси! Боже, спаси! - закрестились старушки.

XV.

Когда в небе бледно-бледно замаячили полторы луны, я понял, что пора отправляться в наш маленький брезентовый домик.
Мы с Таней сидели за столиком прямо в огороде, возле дома нашего неожиданного земляка. Сам же он давно уже почивал невдалеке, удобно уложив своё тело на грядку, покрытую пышным ковром морковной ботвы, а голову засунув в огуречные заросли.
Перейдя железную дорогу, мы с огромным трудом нашли нужную просеку и побрели, цепляясь ногами за всё, что выступало над землёй больше, чем на один сантиметр.
Перебор по части спиртного был ох как значителен! Я это чувствовал не только по своему состоянию, но и по тому, с каким упорством держалась за меня моя прекрасная спутница.
Мы прошли, вероятно, полвечности и наконец-то добрели до поваленной берёзы.
- Всё!- Таня бросила на землю рюкзак.- Больше никуда!- И попыталась усесться на берёзу. Но попытка не удалась, и девушка шлёпнулась в траву.
«Хорошо,- успел подумать я,- что здесь место высокое и нет воды».
Потом я взглянул на небо, где луны уже стало две с половиной, и упал рядом с Таней. И ещё я услышал чей-то голос (или глас?):
- Внимание! Сознание отключается!
И я отключился…
Я проснулся оттого, что кто-то тормошил меня за нос. Открыв один глаз, я понял, что лежу в родной палатке, а за нос меня дёргает Андрюха, но он почему-то весёлый и пьяный.
- Доброе утро, кормилец,- улыбнулся он шире плеч,- как самочувствие?
Как ни странно, но самочувствие было неплохое.
- А где все?- оглядел я пустую палатку.
- Там,- неопределённо махнул рукой друг и резко повалился.- Теперь сплю я!
Возле костра сидели Таня с Вовиком и пили чай. Рядом, метрах в четырёх, под ёлочкой, валялся Мишка и храпел, как прихворнувший ринитом слон. Я сразу понял, что он пьянющий в хлам.
Вовик быстренько схватил чайник, стоявший возле самого костра, и, налив кружку доверху, подал её мне.
Я с жадностью отхлебнул несколько глотков и не выдержал неопределённости:
- Ёлки-палки, я не понимаю, что тут у вас происходит?! Или это крыша моя отчалила в неизвестном направлении? Почему это мы, пившие вчера, трезвы, а вы, которым пить, кроме воды, было нечего, валяетесь пьяными под каждым кустом?!
- Ну, вообще-то, я трезвый,- справедливо заметил Вовик,- а насчёт того, что все пьяны, так это претензии к себе, пожалуйста.
- В каком смысле?
- А в прямом и переносном.
- Слушай, студент, либо ты говоришь ясно, либо сейчас у меня пойдёшь рубить секвойи!
- Серёженька, лапочка, сядь возле меня, а я тебе всё-всё расскажу,- тоном нянечки детского садика просюсюкала Таня.
Я уселся рядом с девушкой, отхлебнул пару глотков чаю и приготовился слушать.
- Долго вчера ждали нас мальчики, до темноты, да не дождались. И пошли тогда Мишутка с Вовочкой нам навстречу. И повстречали они у поваленной берёзы наши отрубившиеся тела. И притащили они нас на себе, а также и наши рюкзаки. А в одном-то рюкзаке было винища видимо-невидимо! И получилась у них весёлая ночка с песнями да танцами! Вот и вся сказочка.
- А откуда у нас вино, Таня?
- Забыл? Мы ведь покупали пару бутылок для ребят.
- И ты хочешь сказать, что они такие неподъёмные с пары бутылок?
- Какая пара бутылок?- шмыгнул носом Вовик,- там их штук восемь было!
- Ах ты, чёрт!- вдруг вспомнил я.- Это, не иначе, землячок! То-то он мне всё про какой-то сюрприз втирал. Ну что ж, сюрприз действительно получился!

XVI.

- Ну-ка, дружок,- обратился я к самому ценному члену нашей бригады,- расскажи, что вы вчера сделали.
- Дорубили визирку и прогнали ход, но привязаться к реперу не успели - стемнело,- отчеканил чётко, как на экзамене, шустрый малый.
- Тогда вот что. Пусть эти танцоры-песняры тут храпят дальше, а мы пойдём и привяжем ход, а заодно проведём небольшую рекогносцировочку.
- А я с вами?- спросила Таня.
- А это уж дело твоего желания,- предоставил я ей выбор, справедливо полагая, что состояние её после вчерашних похождений не может быть абсолютно нормальным.
- Неужели, Сережёчка, ты думаешь, что я такая идиотка, что буду сидеть тут и охранять драгоценный, громогласный сон двух алкашей!
- Всё понятно, девочка! Тогда бери рюкзак, бросай в него чайник, банку тушёнки, буханку хлеба и – вперёд!
- Вот,- показал пальцем на берёзку Вовик,- здесь мы и закрепили ход.
- Ну, вы и лентяи,- посмотрел я на аэрофотоснимок,- ведь до репера осталось метров пятьсот. Могли бы и потрудиться малехо, а не только перегружать себя ожиданием нашего возвращения!
- Я-то тут при чём?! Командовал Андрей.
- А кто орал, что будет работать, как Павка Корчагин?!
- А кто мне сказал, что главное не работа, а получение удовольствий?!
Ну что тут сказать, молодец, Вовочка, далеко пойдёт!
- Танюша, бери рюкзак, иди на полянку и ищи пока репер, а мы через десять минут подгоним ход.
- А что такое репер?
- Репер – это бетонный столбик, вкопанный в землю на два метра.
- Ты, видно, совсем офанарел! Я что, землеройка или экскаватор, чтобы зарываться на два метра?
- Ну, ты уж совсем меня за идиота считаешь,- оторопел я от такой логической выкладки.- Неужели ты, девочка, думаешь, что я способен заставить тебя проделывать такие вещи?
- Я, Серёжечка, ещё слишком мало с тобой знакома, чтобы ведать обо всех тайниках твоих мозговых загогулин! А вдруг ты в душе садист?
Я только пожал плечами:
- Вполне возможно. Но сегодня обойдёмся без зверств. Значит так: найдёшь на полянке деревянный столбик. Вокруг него – колечком – выкопана канавка. Это и есть репер, вернее, сторожок над ним. В землю, Танюша, – запомни, в землю! – зарываться не надо!

- Ну, где репер?- спросил я Таню, устанавливая нивелир на полянке.
- Вот уж не знаю! Но одно точно: нету тут никаких ни сторожков, ни колечек, ни треугольничков, ни даже параллелограммиков! Ни шиша!
- Быть того не может. Вот видишь, тут, на карте, да и на снимке, чётко обозначено: репер № 1042.
Таня посмотрела на меня, как Ленин на Фаню Каплан:
- Я охотно верю, что на твоей карте это всё есть, и даже, думаю, что ещё очень много всего интересного можно на ней отыскать, если постараться. Но здесь,- Таня показала рукой на полянку,- здесь есть только травка, полупустой рюкзак да я, дура, пытающаяся тут отыскать какую-то хренатень!
- Эх, девочка,- снисходительно улыбнулся я,- искать надо уметь!

За два часа мы общупали каждый сантиметр этой долбаной полянки, площадью соток в десять, но, кроме злости и разочарования, ни шиша не нашли.
- Серёга,- проявил догадливость Вовик,- а вдруг это не номер репера, а год его закладки?
- Ты знаешь, Вовочка, я не удивлюсь, если это так!
А в это время к нам подкрался волчий аппетит и вцепился мёртвой хваткой в наши желудки. И первой не выдержала Таня:
- Да в гробу я видела эти сторожки и реперы! Да пропади пропадом вся ваша топография и геодезия! Вовик, разжигай костёр, будем пить чай и есть тушёнку!
Таня расстегнула рюкзак, чтобы вынуть из него чайник, но тут же отскочила в сторону:
- Господи, ужас-то какой!
- Что, тушёнку забыли?- тревожно спросил Вовик.
- Ты посмотри, что тут творится!
Вовик сунул свой буратинный носик в рюкзак и воскликнул:
- Вот это кишмиш!
Потом он поднял рюкзак и засмеялся:
- Рюкзак-то на муравейнике лежал!
Мы долго вытряхивали наглых оккупантов, но они упорно цеплялись за всё что можно, особенно, за сахар.
- У, гады, сладенького захотели!- и Таня недобро пнула ногой по муравейнику.
И муравейник неожиданно развалился на две части, показан внутренность, которая оказалась деревяшкой, испещрённой несметным количеством дырочек.
И тут я всё понял:
- Так это же и есть сторожок! Просто подгнил чуть-чуть, а муравьи гнилинку любят, им здесь тепло.
- Да?- недоверчиво ухмыльнулась Таня.- А где же колечко?
- А хрен его знает,- пожал я плечами.- Может, заросло, а может, наши коллеги, заложившие этот репер, поленились его окопать.
- Нет, не так,- засверкал глазами Вовочка,- они заложить-то заложили, но только – за воротник, а потом сами тут и окопались!
- Ничего,- утешил я ребят, зато мы теперь знаем, как искать реперы.
- Точно,- воскликнула Таня,- нужно взять рюкзак, бросить его как можно дальше, потом два часа где-нибудь поболтаться, после – вытряхнуть из рюкзака муравьёв, чуть-чуть поматериться, хлопнуть себя по лбу, и готово! Репер найден!

XVII.

В лёгкой работе и тяжёлом отдыхе промчалось недели три.
Судьба, а, вернее, тот, кто трассировал наш маршрут, вторично свела нас с деревенькой Волонгой.
Был уже поздний вечер, когда мы, прилично уставшие и абсолютно промокшие от нудного, не летнего дождика, подрулили прямиком к домику своего земляка, размечтавшиеся провести эту ночь под крышей, обсохнуть, отогреться и на халяву чего-нибудь пожевать. Но, видно, у главного распорядителя халяв на сегодня все лимиты были исчерпаны: земляка дома не оказалось!
- А он уж недели две как в Ленинград уехал,- объяснила нам говорливая соседка.
- По делам, наверно?- машинально спросил я.
- Да где там! Он тут неделю куролесил, надоел всем хуже смерти!
- Песни пел?- припомнил я угрозы земляка несговорчивой очереди.
- Ага, ага,- закивала соседка, ничуть не удивившись моей осведомлённости.- И ведь как, зараза, делал! Залезет ночью на крышу и начинает объявлять: «Песня арлекина», исполняет Алла Пугачева!» И давай орать всю ночь вместе с хором!
- А он что, не один пел?
- Да это собаки. Видать, им понравилось. А нам каково? Ажно мурашки по коже! Так орал неделю, а потом собрался, всех обматерил, особенно какую-то Ностальгию – замучила она, видишь, его! – и умотал в Ленинград. Мы всё думали, что за Ностальгия такая? Нет у нас такой. Потом решили, может это Настасия? Так она отказывается, знать, мол, ничего не знаю! Ну, уехал, и слава Богу!- и соседка три раза перекрестилась.
Мы весело посмеялись, но недолго – сырость и усталость не идеальный катализатор смеха.
На нашу просьбу переночевать соседка замахала руками, мол, негде, но дала совет сходить к бригадиру. По тону и уважению, с какими она произносила слово бригадир, мы поняли, что он здесь, в Волонге, заместитель не только Господа Бога, но и самого генсека КПСС!
Можно было даже не спрашивать, где живёт бригадир, его домище был виден из любой точки деревни, как Эйфелева башня из каждого закоулка Парижа.
Мы постучали раз, другой, и, не дождавшись никакого ответа, Андрюха рванул массивную дверь на себя и первым прошёл внутрь. Я осторожно скользнул следом. Посредине большой комнаты стоял большой-пребольшой стол, за которым сидел, конечно же, большой-пребольшой мужик.
«Если это не бригадир,- подумал я,- то пусть меня отправят в самый женский монастырь!»
- Здравствуйте, нам бы бригадира,- несколько оробел Андрей.
Огромный мужик только кивнул головой, словно говоря: это я. Потом так же молча достал из-под стола трехлитровую банку, наполнил до краёв два стакана содержимым этой банки и неторопливо, по очереди, поставил их перед нами.
- Спасибо,- прижал руку к груди мой друг,- но мы люди вообще-то непьющие, а привело нас к вам исключительно дело...
Но тут я, увидев в глазах бригадира недобрые огоньки, ткнул Андрюху локтем в бок. Потом взял стакан и медленно, сквозь зубы, процедил в себя крепко пахнувший самогон. Когда дыхание, сбитое адским горючим, восстановилось, я пошарил глазами по столу в поисках чего-нибудь съедобного, но, кроме нескольких стаканов, обнаружил лишь большую миску с клюквой. Как ни странно, но вкус болотной ягоды легко убил во рту самогонный аромат.
Андрюха, последовавший моему примеру, чуть-чуть поторопился – он поперхнулся самогонкой и закашлялся, но смог быстро взять себя в руки.
Густые брови бригадира отползли немного от переносицы, что, вероятно, означало улыбку, и он пробасил:
- Пятро, разберись!
И тут я увидел щуплого мужичка, который находился рядом с бригадиром, но, из-за более чем внушительных габаритов хозяина, терялся за столом, как Венера в лучах восходящего Солнца.
Пятро шустренько вскочил, пожал нам руки и, узнав суть проблемы, мгновенно разрешил ее:
- Мы вам дадим комнату в комсомольско-молодёжном общежитии. Только мебели там нет.
Какая, к аллаху, мебель, мы же не институтки из Смольного! Главное – крыша над головой, а если это крыша молодёжного общежития, то разве можно пожелать что-то более великолепное!

XVIII.

Как нас давит однообразие жизни! Как стремительно мы покрываемся тоскливой плесенью от монотонности будней!
О, слава вам, сюрпризы Судьбы! О, слава вам, сарказмы Фортуны!

В длинном деревянном бараке, который и был тем самым общежитием, и правда было много комсомолок и комсомольцев, но пик их активности, увы, пришёлся на двадцатые-тридцатые годы! И сейчас, несомненно, некоторые из комсомолок были душою молоды и даже озорны, но тела их давно потеряли свои холмистые формы и превратились в унылые, однообразные равнины и болота.
Что ж, разочарование мы перенесли стоически, к тому же, усталость требовала удовлетворения.
Палатку мы бросили на пол, и постель была готова. Долгожданный сон пришёл бодро и неумолимо.

Первым среди ночи заныл Вовочка:
- Да что ж это такое! В лесу жрали-жрали и здесь покоя не дают!
- Если ты имеешь в виду комаров,- послышался мишкин голос,- то напрасно на них грешишь. Это не они. Ты слышишь хоть один писк?
- Нет, не слышу,- чуть помолчав, робко произнёс Вовочка, а потом заорал.- Так кто же меня глодает тогда?!
- Кто, кто?- громко зевнул Андрюха.- Приезжай ко мне в гости на улицу Ломоносова, я тебе покажу там твоих искусителей.
Я мгновенно всё понял, потому что бывал в гостях у Андрея неоднократно – нас жрали обыкновенные клопы.
Только когда мы включили свет, я понял, как я глуп и наивен. Эти клопы не были обыкновенными! Величина их поражала, а количество просто било наповал. Все стены и потолок были усеяны копошащимися тварями! Но мало того, здесь было ещё неимоверное количество разнокалиберных тараканов, которые, впрочем, быстро попрятались от лучей стоваттной лампочки. Клопы же не очень реагировали на свет, они были либо храбры, либо, что вероятнее, зверски голодны.
А на часах было всего-то шесть утра.


Через три часа мы прощались.
Андрей вызвался вместе с Мишкой и Вовиком сходить сделать один небольшой, но очень далёкий ход. Мне же он великодушно (слегка поскрипев зубами) разрешил остаться на эти два-три дня наедине с Танюшей, тем более что сегодня должен был приехать Литомин и привезти деньги и тушёнку, и нужно было его кому-нибудь встретить.
Если я вам скажу, что долго и упорно отказывался остаться с Таней, вы мне поверите? Нет? Странно!..
Первым делом после проводов товарищей мы сходили в магазин, купили два флакона дихлофоса и устроили последний день Помпеи для клопов и тараканов. В результате химической атаки нами было уничтожено такое количество наглых насекомых, которого с избытком хватило бы на неделю пропитания небольшому племени бушменов.
Потом мы почистили стены, помыли полы и поставили три кровати с матрасами, которые нам обеспечил шустрый Пятро. Мы могли бы взять и пять кроватей, но, увы, жилплощадь не позволяла этого.
И вот тогда помещение сразу стало похоже на комнату, где живут люди!

Литомин приехал в час дня на поезде и, быстренько выдав деньги (тушёнку он фиг привёз!), побежал проверить опознаки нашего ближайшего хода. Я хотел его сопровождать, но он отказался:
- Если всё сделано правильно, найти их будет нетрудно, если же я опознаков не найду, то работа ваша – брак, подлежащий переделке!
И он рысцой побежал проверять результаты наших трудов.
- Ну, начальничек, ты не боишься, что работа наша будет забракована?
- Нет, девочка. Я хоть и тружусь в нашей доблестной экспедиции с гулькин пупок, но одну вещь про Литомина знаю точно: он никогда не ходит проверять в неудобные места. А этот ход вдоль железной дороги, куда он помчался, помнишь, как мы делали?
- Наконец-то признался! А раньше не мог сказать? А мы-то всё думали, чего ты на нас взъелся, цепляешься к каждой ерунде: то сторожок недостаточно ровный, то надпись не очень чёткая, то окопка не идеальная! Думали, что плохое настроение на нас вымещаешь, а Андрюха всё шептал мне: «Ишь, изгаляется, начальник фигов, дали придурку власть!»
- Ничего, это он в шутку.
- Не знаю, не знаю.

В магазине мы закупили продукты и несколько бутылок вина, рассчитывая, что Литомин, поужинав, ночевать у нас не останется, а уедет вечерним поездом, и тогда уж мы тут оторвёмся!
Но не тут-то было! Я забыл, осёл, что у Литомина здесь была зацепочка, и этой зацепочкой, конечно же, являлась Татьяна.
В пять часов вечера, сияющий и довольный, начальник партии вернулся с проверки:
- Ну, Серёга, честно говорю: я поражён! Если и остальные хода так же оформлены, то вы просто молодцы!
Я, скромно улыбаясь, пожал плечами, как бы говоря: а разве может быть иначе?
За ужином Литомин был разговорчив (естественно, большей частью не со мной!) и весел. Я же всё посматривал на часы: до поезда и, значит, до «отрыва», оставалось чуть больше часа.
Заметил ли Литомин это, нет, но начал собираться. И всё было бы хорошо, но тут влезла Танюша со своей дежурной вежливостью:
- Вообще-то, Андрей Степанович, вы бы могли и у нас переночевать, кровать одна пуста.
Я замер в ожидании живительных слов: «Спасибо за приглашение, но мне нужно ехать». Нет, уши поймали слова иные:
- А правда, Танечка, чего мне, уставшему, на ночь глядя трястись в душном вагоне, переночую у вас, здесь так комфортно и уютно! Сергей, ты, надеюсь, не против?
- Ну что вы, Андрей Степанович, как вы могли даже подумать об этом!
Я улыбнулся и посмотрел на Таню так, как смотрит людоед на свой десерт.

XIX.

Хоть поезд отходил очень рано – в шесть часов – но эта ночка показалась мне самой длинной в жизни! Это же какие-то муки разнузданной инквизиции: быть рядом с прекрасной девушкой и полудюжиной бутылок ароматного портвейна и не мочь наслаждаться ни тем, ни другим!
В четыре часа, так и не смежив ни на мгновенье глаз, я выполз на крылечко, уселся на ступеньки и закурил сигарету. Меня тут же радостно облепили соскучившиеся по моей кровушке комары и дружно принялись за дело. Но до них ли мне было!
Минуты тянули часы тяжело, медленно, как бурлаки по Волге атомную подводную лодку, залитую по горловину верхней рубки ртутью. И только петухи, прочищавшие свои глотки то справа, то слева, дарили мне надежду, что час нашего прощания с Литоминым всё-таки настанет!
И тут злая мысль клюнула меня исподтишка: а вдруг Татьяне придёт в голову предложить Литомину остаться ещё на денёк?
- Ну, нет!- выбросил я резко окурок, и он прочертил по дорожке бледно-алую полоску.- Если она это сделает, то я сразу пью пару бутылок, хватаю Литомина в охапку и отношу на рельсы, где положу его под первый попавшийся товарняк! А рядом с ним уложу эту Таню… Каренину! Пусть общаются!
Как ни странно, но время, оказывается, не стояло на месте, и Литомин проснулся, собрался, позавтракал и умотал мучить другие бригады.
Поезд ушёл ровно в шесть, а в семь я уже был пьян до неприличия. И Татьяна меня не бросила в этом деле, помогая по мере сил!
День полетел, кувыркаясь, весело и насыщенно и прервался в полдень крепким сном – тревожное ночное бодрствование требовало компенсации.

Разбудил нас настойчивый стук в дверь, производимый явно не согнутым пальчиком.
- Ну кто там ещё?- крикнул я сквозь остатки сна, закипая, как наш чёрный чайник на жарком костре.
- Это мы.
- Кто мы?
- Местные.
- Мы местных не заказывали, не мешайте спать!
- Открывайте, а то окно вышибем.
- Попробуй, если жить хочешь!- это крикнул не я, а тот, который сидел во мне и был пьян и храбр.
С глухим звоном разбилось оконное стекло, и на пол комнаты шмякнулся грязный кирпич. И это меня резко завело. Нет, не то, что кокнули окно, а то, что кирпич был грязный! Ведь мы так старались, отмывая полы!
- Ах вы, уроды!- вскочил я и как был – в одних плавках – пошагал к выходу, прихватив по пути у печки здоровенную кочергу с деревянной ручкой, приклёпанной к верхней её части.
Выйдя на крыльцо, я увидел толпу человек в пятнадцать. Тут, насколько я успел заметить, были пацаны возрастов разных, начиная лет с пятнадцати и кончая годами тридцатью. Но роднило их одно: все они были бухие, и на всех рожах высвечивалось крайнее пренебрежение ко мне.
Но тот, который был во мне, плевал на количество и настроения этой кодлы:
- Ну, кто окно вышиб? Выходи, убью!- и я со всего маху ударил кочергой о крыльцо, отчего кочерга с сухим треском разломилась на две части, и у меня в руке осталась лишь деревянная ручка.
От толпы отделился невысокий, но довольно-таки широкий пацан лет двадцати и, изрядно покачиваясь, шагнул в мою сторону два-три раза.
Я, абсолютно безо всяких мыслей о последствиях, взмахнул палкой и влепил ему в ухо. Пацан моментально плюхнулся в грязную лужу. А мне, мгновенно отрезвевшему, тут же вспомнился анекдот про ковбоя и его внутренний голос, вернее, финал того анекдота, когда внутренний голос говорит ковбою: «А теперь сваливаем!»
Но случилось нечто странное, до сих пор не осознанное мной даже с вершины лет прожитой жизни. Местные, ловко выковыряв своего друга из грязи, подхватили его на руки и быстро свалили в неизвестном направлении.
Я постоял ещё минуту, ожидая возвращения утроенной по численности толпы, вооружённой вилами, топорами и пулемётами, но ничего этого не последовало.
Тогда я смачно плюнул в то место, где валялся мой супротивник, и пошёл в свою комнату.
А там меня встретила бледная, вздрагивающая Танюша, обеими руками прижимавшая к груди топор. В её глазищах, устремлённых на меня, были восхищение и обожание:
- Серёжка! Я всё-всё видела! Поцелуй меня! Поцелуй так крепко, чтобы я умерла!.

XX.

- А вот и мы! Не ждали?- просунулась в дверь довольная длинноносая физиономия самого ценного члена нашей бригады.
- Вовочка!- радостно всплеснула руками Таня и принялась бурно обнимать парня.
Тот немного оторопел от такой неожиданной реакции на своё появление, но быстро взял себя в руки:
- Танечка, между прочим, я не один, оставь и на других себя немножко.
В комнату ввалились Андрюха и Мишка, причём последний имел под своим глазом огромный синячище. Я вопросительно уставился на обладателя этого шедевра, но Мишка только поморщился и махнул рукой.
После того, как мы ребят накормили и налили, естественно, по стакану-другому винца, Андрюха достал огромную трубку, набил её махоркой и выпустил в комнату сразу столько дыму, что пришлось немедленно открывать нараспашку окно, поблёскивающее новенькими стёклами, вставленными нам расторопным Пятром.
- Андрэ, откуда у тебя эта штучка?- беря у него из рук трубку, спросил я.
- О том после. Начну-ка я лучше с истоков.
И он нам поведал о злоключениях своей маленькой бригады в течение последних трёх дней.
Распрощавшись с нами, зашли они в магазинчик и купили на Андрюхину заначку винца в дорожку. Да не одну бутылку и не две, а – десяток! Естественно, когда они притопали к месту начала хода, то ни о какой работе и речи быть не могло. Пили долго и толково, и даже Вовочка, наш наивный трезвенничек, не избежал дьявольского искушения!
Под вечер назюзюкавшийся Мишка решил отправиться посмотреть на поезда, мол, это его любимое занятие. Выйдя на железку и ожидая там тепловозики и вагончики, он вдруг обнаружил, что забыл спички, а курить, ох, как было охота! Не возвращаться же обратно за два километра за огоньком! Прикурить не у кого. Тогда Мишка – простой парень! – решил тормознуть первый же поезд и прикурить у машиниста.
И он его остановил!
Но когда машинист с помощником узнали, за каким хреном он это сделал, то… Короче, Мишке повезло, что жизнь его продолжилась! Но главное всё же то, что, после того, как неласковые тепловозники основательно попинали Мишку, прикурить они ему всё-таки дали!
На следующий день Андрюха почувствовал себя не очень великолепно и, чтобы отлынить от работы, решил это преподнести как педагогический приём. Здраво рассудив, что Вовик практикант и ему нужно учиться работать самостоятельно, он отправил этого самостоятельного субъекта с Мишкой, дабы они прогнали маленький трёхкилометровый ходик. Вовик, конечно, обрадовался, всё сделал, да вот невязку притащил на эти три километра аж два метра с хвостиком, а это раз в тридцать выше допуска! И пришлось Андрюхе вместо расслабухи перегонять этот ходик заново, а потом ещё делать и основной.
Но зато, при привязке к последнему сигналу, неудавшемуся педагогу повстречалась прелестная пастушка цыганистого вида, от роду лет эдак семнадцати, курящая огромную трубку. И так она была прекрасна и непосредственна, что Андрюха проболтал с ней и остаток дня, и вечер, и ночь, и утро. Короче, если бы не настойчивые приставания Мишки и Вовочки, фиг бы он ушёл оттуда раньше зимы!
- И вот, в знак нашей неожиданной любви,- глубоко вздохнул Андрей,- она и подарила мне своё сокровище.
- Это ты про её честь говоришь?- ехидно влезла Таня в его светлые воспоминания.
- Ну, честь, это само собой, но я имею в виду трубку,- и Андрюха с наслаждением затянулся, но, видно, очень глубоко – его пробрал такой резкий и продолжительный кашель, что слёзы из глаз брызнули дождём.
- Вот видишь, это честь девичья тебе поперёк горла встала!- назидательно проговорила Таня, потом пристально посмотрела на меня.
Нет-нет, никакого приступа кашля у меня не случилось!

XXI.

… Хорошо играть в догонялки возле самого берега. Здесь, и так медлительная Сухона, почти недвижима, и солнце без усилий прогревает чистую воду. Маленькие весёлые окуньки это знают и всегда днём спешат сюда, чтобы погоняться друг за другом, поигрывая своими полосатыми бочками. Да тут и безопаснее. Взрослые, вечно голодные щуки и судаки сторожат свою добычу в более сумрачных и скрытных местах.
Здесь же окунькам раздолье! Они носятся, быстро-быстро шевеля тёмно-красными плавничками, успевая на ходу схватить подвернувшуюся кстати вкусную личинку какого-нибудь насекомого, и опять спешат вдогонку друг за дружкой.
Медлительные мидии, полураскрыв свои домики-бронежилеты, ползают по песчаному дну, собирая всё, что можно слопать. Они слишком заняты и слишком серьёзны, чтобы интересоваться забавами малышни.
Но иногда какой-либо из окуньков с невероятной скоростью вылетает прочь из воды и назад не возвращается. Это значит, что он только что вкусно пообедал ароматным бордовым червячком. Есть, правда, среди окунёвой пацанвы парочка тех, кто вернулся. Их легко отличить от остальных по надорванным губам и более спокойному поведению – горький опыт добавляет солидности!
Как в воде хорошо, тепло и тихо!
Но вот тишину нарушили далёкие непонятные звуки. Они усиливались и явно приближались.
Окуньки заволновались и сиганули в глубину, а к тому месту, где они только что резвились, подплыло что-то большое, громкое и абсолютно несъедобное.
Но рыбёшки не уплывали далеко, они знали, что очень скоро эта громадина исчезнет так же, как и появилась, а они снова вернутся на своё любимое место...

В Устье-Вологодское мы затесались случайно. Этот лакомый кусочек был припасён для другой бригады, но что-то там изменилось, и Литомин послал сюда нас, сделав, таким образом, нам приятный сюрприз.
А лакомым кусочком этот участок был из-за своего плоского открытого рельефа, по которому гонять нивелирные хода – удовольствие наивысшее! И любой, кто хотел заработать много денег, легко здесь выдал бы 600-700% месячной выработки. Но бедный Литомин не мог даже и подумать, что мы приехали сюда не за деньгами. Мы жаждали приключений и острых ощущений! А деньги, право, – как это пошло!
Итак, из Волонги поезд притащил нас в Сокол, а там мы уселись на маленький колёсный пароходик, который нагло присвоил себе поэтическую фамилию: Кольцов! Он, пыхтя и отплёвываясь чёрным дымом, доставил нас в этот самый посёлок Устье-Вологодское, называвшийся так потому, что был он расположен на месте впадения в Сухону реки Вологда, то бишь, в её устье.
«Кольцов» отвалил от старой ржавой баржи, служившей здесь пристанью, и почухал вверх по Вологде в одноимённый областной центр.
Мы легко нашли начальника пристани и взяли его за горло, требуя какого-нибудь жилья. Он долго и ловко выворачивал своё горло из наших цепких пальцев, уверяя, что ничего подобного в его ведении нет. И всё-таки мы его доконали и в итоге получили настоящую квартиру, состоящую из кухни и двух комнат. Это было жилище экипажа буксира «Щука», и до их прихода из недалёкого плаванья мы могли покайфовать в человеческом жилье.
- Но смотрите,- предупредил нас начальник пристани,- как только придёт «Щука», сразу освободите помещение, а то там ребята горячие, мало ли что!
- Да ладно,- успокоил его Андрюха, не сегодня-завтра мы тут чего-нибудь да найдём, снимем домик и переедем.
- Дай Бог, дай Бог,- почему-то ухмыльнулся начальник.

Итак, мы расположились в чудо-квартире и принялись потихоньку обживать жилплощадь.
Андрюха с Мишкой пошли погулять по посёлку (хотя какой он посёлок, так, деревушка, домиков в полсотни) и разведать обстановку.
Танюша оккупировала кухню, и что-то готовила, судя по ароматам – вкуснявое!
Вовочка где-то отыскал подшивку «Огонька» за позапрошлый год и уткнулся в неё, повизгивая от удовольствия.
А я просто валялся на кровати, наслаждаясь ничегонеделаньем.
Андрюха с Мишкой вернулись неприятно удивлённые:
- Это ж надо, сухой закон!- раз десять повторил Мишка, и с каждым повтором голос его становился всё более жалостливым.
Наконец мне надоело это нытьё, и я спросил у Андрея:
- Чего он стонет? Пароходом, что ли, контузило?
- Да я и сам в шоке, Серж! Представляешь, у них тут на время навигации – сухой закон! Ни водки, ни вина, ни... хрена! Зато жратвы в магазине навалом, всё есть, как в Ленинграде!
- Ничего,- успокоил я друга,- раз здесь живут люди, значит, они что-то пьют, а раз пьют они, то и с нами авось да поделятся. За деньги, естественно.
- Кстати,- продолжил Андрюха,- на жильё тут тоже рассчитывать нам не фиг, никто ничего не сдаёт – полный облом!
- Серёга, - подал голос Мишка, прекративший свои жалобные стоны,- новоселье-то будем отмечать? Или нарушим традиции предков?
- Чем, Мишка? Ты же ходил в магазин.
- Да ладно тебе, сам ведь всё объяснил. Ты только подкинь деньжат, а остальное – мои заботы!

XXII.

В полночь наши гости решили всё-таки расползаться по домам. И если Коля – тот, у кого Мишка нашел самогонный источник – своё намерение сдержал и пошёл (в сопровождении Мишки) именно домой, то второй наш гость – начальник пристани – поступил немного иначе. Он направился прямиком на своё рабочее место. С ним же увязался и Андрей, нашедший с хозяином здешних мест какие-то общие темы.
Мы с Танюшей вышли на берег реки, немного постояли и решили искупаться, благо ночь была мягкая, тёплая. Весело барахтаясь около берега (Сухона – река очень солидная, широченная и глубоченная, и ночью заплывать далеко просто страшно), мы неожиданно услышали сначала какой-то дикий свист, потом скрип и скрежет, и я догадался, хоть тоже был изрядно наклюкавшийся, что это включился громкоговоритель, висевший на здании пристани. И начали из динамика выскакивать интересные слова и фразы и, падая на тёмную поверхность воды, разлетаться в разные стороны подобно разнокалиберным шарикам.
- Щас, Андрюха, мы их всех направим куда надо!- язык начальника пристани зацеплялся за каждый его зуб.
- И ты думаешь, Петрович, они тебя послушают?- а язык Андрюхи зацеплялся, вероятно, ещё и за гланды.
- Меня-а-а-а?- и Петрович заорал во всю мощь.- А ну, слушай сюда-а-а-а! Всем паровым – на-а-а-а-лево! Всем дизелям – на-а-а-а-право!
- А парусным?
- Каки-и-и-и-м?
- Па-а-а-а-русным. Корветам, там, катамаранам.
- Катараманам? А катараманам всем – прямо!
- А прямо – это куда?
- Прямо – это прямо!
- Не-е-е-ет, Петрович, прямо катара, тьфу, камара, тьфу, катамараны не плавают!
- А я говорю: прямо!
- Так прямо же – берег!
- Это не моё дело!
Собаки всей деревни уже давно весело перелаивались, обмениваясь впечатлениями. Мы же с Таней дико смеялись и торопливо гребли к берегу, дабы не утонуть от действия этого смеха.
И тут мы услышали пароходный гудок и увидели, как из Вологды поворачивает направо, в Сухону, большой трёхпалубный красавец. Обалденные колёса бешено молотили чёрную воду широкими лопастями, и она, переливаясь, искрила отражёнными от парохода огнями.
- Петрович, смотри,- донёсся Андрюхин голос,- а этот пароход пошёл направо, а должен – налево.
- Кто разрешил? Назад!- Петрович ввернул несколько изумительных фраз, потом, словно что-то вспомнив, присвистнул.- Так это же «Шевченко»! Щас, Андрюха, возьмём водки – он у нас заправляется!
Динамик ещё раз треснул, свистнул и наконец-то заткнулся.
А мимо нас, солидно шумя работающими машинами, проходил расцвеченный огнями, огромный, как «Титаник», пароход, и на его грязно-белом борту большими тёмными буквами было гордо выведено название: «Шевченко Т.Г.»
Пароход и правда, пройдя метров двести, отшвартовался, знать, Петрович не всю ещё соображалку пропил!
Когда мы оделись и уже собирались возвращаться в свою квартирку, откуда-то появился Мишка:
- Всё, Серёга, когда нас выгонят с пристани, будем жить у Коли, я договорился. Места у него много, он сейчас один живёт.
- Что значит «сейчас»?
- Ну, жена с сыном приедут на днях. Но, я думаю, они нам не помешают.
- Они-то нет,- уверенно сказала Таня,- да вот, боюсь, что мы им создадим некоторые неудобства!
- Да?- удивился Мишка.- А я об этом как-то не подумал.
В это время показалась обнявшаяся пьяная парочка: Андрюха и Петрович. Они прошли в полушаге от нас, но, кроме пароходных огней, для них сейчас не было ничего интересного в нашем мире.
Через несколько секунд они скрылись во тьме, но, после минутного затишья, из неё вылетело с рёвом и взвизгиванием:
- Лю-у-бимый го-о-о-род может спать спо-о-к-о-о-ойно-о-о-о!..

XXIII.

Как ни странно, но после вчерашних, мягко говоря, излишеств, все мы себя чувствовали довольно-таки сносно, и, пусть мы сюда приехали не за деньгами, но работу всё же надо делать.
Самый первый ход начинался в двух километрах от Устъя-Вологодского. Туда мы и почопали. Ход в основном должен был проходить по берегу Сухоны, но первый же опознак нам нужно было сделать километрах в полутора правее, в лесу. Тогда, чтобы не терять времени даром, мы решили оставить Вовочку, дабы он прорубил визирку. Мы же погоним ход, а этот опознак сделаем позже, привязав его петлёй.
Итак, выстворив для нашего самого ценного члена бригады направление рубки, мы отвязались от сигнала и погнали ход.
- Вовик, ты смотри там, лишних километров не нарубай,- напутствовал Мишка парня,- береги лес, нам ещё там жить!
Но студент-практикант уже шустро махал топором, делая вид, что ничего не слышит.
Пройдя километра два, мы обнаружили баржу, валявшуюся на берегу. Ну как можно было пройти мимо, не облазив её всю сверху донизу!
Удовлетворив любопытство и не найдя там ничего ценного, мы галопом помчались дальше. Темп нашего продвиженья действительно был таким, ибо берега Сухоны открытые и с минимальными перепадами высот, а что может быть для нивелировки прекраснее?!
Когда начало темнеть, заканчивался десятый километр хода, а это – почти три дневных нормы, и всё происходящее казалось нам, далеко не стахановцам, невероятным трудовым подвигом.
Мы уже радовались и поздравляли себя с первой удачей, начисто позабыв, что Судьба всегда подкарауливает радостных и счастливых с резиновой дубинкой за каким-нибудь углом жизни!

До репера, чтобы привязаться, оставалось каких-то семьсот метров, а это, при нормальных условиях, полчаса работы. Но стремительно темнело, и вскоре видимость ухудшилась настолько, что ни о каких наблюдениях через оптику нивелира не могло быть и речи.
- Всё!- констатировал Андрюха,- ни черта не вижу: ни реек, ни уровня. Баста!
- Что же делать?- спросил я почему-то у Тани.
Но та, изрядно уставшая, лишь равнодушно пожала плечиками.
- Значит,- решил я,- придётся закрепить ход и идти домой, а завтра снова возвращаться и доделывать.
- Что-о?- равнодушие Тани упорхнуло ласточкой,- ты хочешь сказать, что завтра снова сюда тащиться за десять километров, а потом чухать обратно?
- Есть ещё вариант,- почесал я подбородок,- переночуем здесь, а рано утром...
- Да иди ты на фиг! Причём, не рано утром, а прямо сейчас, поздно вечером!- прервала меня девушка, так и пыша прекрасным негодованием.- Неужели ничего нельзя придумать? Ну, мальчики, вы же такие умные!
После таких слов действительно нельзя было что-нибудь не придумать.
Андрюха предложил сделать три факела, и одним дать подсветку инструменту, а оставшимися освещать рейки.
Как ни странно, но всё у нас получилось. Правда, такие вещи по правилам делать нельзя, но я думаю, что если бы те, кто придумал эти правила, попали в аналогичную ситуацию, то меньше всего они думали бы об этой ерунде!
Наш маленький отряд, уставший, но довольный, возвращался берегом Сухоны, а светлое ещё небо делало ночь не такой уж тоскливо-непроглядной.
В одном месте река заворачивала петлю километров в пять, но если срезать и продраться сквозь кустарник, разбавленный редкими вкраплениями берёзок, то можно было сократить это расстояние более чем в пять раз. Мысль эта пришла в голову мне, и я её тут же обнародовал.
Все настолько обрадовались такому варианту, сулящему огромную экономию сил и времени, что те семьсот-восемьсот метров, которые необходимо было пробираться сквозь кусты, вызвали лишь лёгкую досаду…

Отчаянье стало появляться только к исходу третьего часа блужданий в непроходимых ивово-ольхово-берёзовых джунглях. До этого же мы бодро отыскивали сначала север и юг (но небо давно заволокло тучами), а потом, естественно, виновного в наших злоключениях. Впрочем, я не совсем точен, потому что виновник был найден сразу. Нет, я не отрицал своей вины, но всё же рискнул напомнить своим соскитальцам, что они уже давненько покинули детские садики и даже школы. Тогда они, легко отказавшись от своей взрослости, тут же навешали на меня ещё столько собак, что я счёл разумным надолго замолкнуть, чтобы не оказаться виноватым в иных катаклизмах, как планетарных и галактических, так и локальных. Я решил выждать время, ведь, когда усталость возьмёт своё, ни у кого не останется сил заниматься поисками крайнего.
Так и случилось. Теперь ночная тишина нарушалась лишь чавканьем сапог по болотистой поверхности да хиленькими всхлипами и стонами. Очень редко доносился шум проходящего судна, но звук настолько ровно расходился в ночном воздухе, что определить точно направление на него было невозможно...

В нашу квартирку мы ввалились часов в пять утра, и очень напугали своими лохмами, замусоренными листьями и паутиной, и лицами, иссечёнными ивовыми плётками, Вовочку и ещё троих мужиков, сидевших за богато накрытым, но изрядно опустошённым столом.
- А вот и мои друзья,- очень даже заплетающимся языком промямлил сквозь набитый рот Вовочка.
Один из мужиков, чернобородый красавец, поднялся со стула, пристально посмотрел на нас и недоверчиво протянул:
- Так это и есть твои симпатичные ребята и красотка-девушка?
Таня зло, по-мужски, сплюнула на пол кровь, сочившуюся из рассечённой веткой нижней губы, и шагнула вплотную к красавчику:
- А что, я тебе не нравлюсь?!
И они упёрлись друг в друга такими красноречивыми взглядами, что я сразу понял: у нас с Таней больше ничего не будет!

XXIV.

Я одиноко сидел на заброшенной барже, пытаясь утопить своё горе в самогонной водке. Пить не хотелось абсолютно, но что поделать, такова традиция, не нами заведено, не нами и порушено будет.
По идее, алкоголь не должен был брать в плен ни моё тело, ни мой разум. Но он, зараза, брал! Либо самогонка была очень качественна, либо горе моё не так уж цепко вгрызлось в меня. И последнее вернее, потому что, несмотря на всю прелестность Танюши, я почему-то очень мало опечалился тем, что ей понравился кто-то другой.
- Странно,- рассуждал я сам с собой вслух,- ведь мне казалось, что я её так люблю! Что если она меня покинет, то жизнь сразу станет тяжёлой гнетущей обузой, и я без сожаления сброшу её. Я даже не мог представить, что просыпаюсь и не вижу эти волшебные глаза, эти пенистые волосы, что не пью нектар этих сладостных губ!
Я выпил ещё четверть стакана запашистой косорыловки (когда выдыхаешь пары после приёма внутрь самогонки, рожу зверски перекашивает – это я замечал на других, а, следовательно, и моя физия была не лучше!), закурил сигарету и завыл вполголоса:
- Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду!..

- Тебя что, невеста бросила?
Я резко заткнулся, повернул голову влево и увидел в трёх шагах от себя девчонку лет двенадцати-тринадцати. Её симпатичное конопатое личико выражало неподдельное сострадание.
- Хочешь черники?- спросила она и протянула мне небольшую корзинку, доверху наполненную переспелыми ягодами.
- Не знаю,- честно ответил я,- не знаю, мисс, чего я хочу, а чего – не очень!
Потом всё же взял пригоршню ягод и всыпал их себе в рот. Божественный аромат и вкус черники, казалось, проник внутрь меня и мягкими волнами разошёлся по телу и самой душе.
- Как здорово!- вырвался у меня стон.
- Не жалей ты о ней, она не для тебя!- по-взрослому серьёзно сказала девочка и присела рядом со мной.
- И откуда же тебе-то это известно,- я нисколько не удивился, потому что и сам понимал: всё так и есть.
- А я видела тебя с ней.
- И что, так сразу и поняла, что она не для меня?
- Конечно.
- А ты, часом, не колдунья?
- Я ещё не знаю,- ничуть не рисуясь, ответила девочка.- А вообще-то, хотелось бы.
- А что бы ты сделала, будь колдуньей?
- Я стала бы тогда постарше и влюбила тебя в себя.
- И ты это серьёзно?
- Конечно.
- Но зачем?!..- я удивился настолько, что не сразу смог подобрать слова,- Зачем я тебе такой… дрянной, порочный, некрасивый?!
- Неправда!- обиделась она.- Ты хороший! Ты добрый! Ты красивый! И я знаю, что я именно та, которая нужна тебе!
- Но ты же меня не знаешь, ты никогда меня раньше не видела,- и, не понимая, какой довод ещё можно привести, я ляпнул,- мы же с тобой не знакомы!
- И всего-то? Пожалуйста: меня зовут Катя, а тебя – Серёжа. Вот и познакомились! И, потом, я тебя уже видела и даже восхищалась!
На это я только молча разинул рот, как карась перед последним прыжком на сковородку.
- Да-да, помнишь, в Волонге, когда ты один разогнал целую толпу хулиганов? Я там была в гостях у бабушки, она живёт как раз в доме напротив.
Это меня доконало и я впал в полную прострацию. Вот где самое время выпить! Рука потянулась к бутылке, но глаза мои поймали взгляд Кати, в котором мелькнуло осуждение, и я вместо бутылки взял новую сигарету.
А Катя улыбнулась и сказала просто:
- Давай я буду твоей невестой?
Я уже немного успокоился, вспомнил, что она – ребёнок и легко поддержал игру:
- Ну если, мисс Екатерина, вы сами мне предлагаете эту честь, то я не имею права отказать вам!
- Ты не бойся, Серёжа, пять лет пробегут быстро, а потом мы поженимся, и у нас будет много детей!
Я смотрел на её милое личико и не ощущал в себе даже самой малой частицы печали, лениво глодавшей меня ещё какой-то час назад. Нет, конечно же, я не принял всерьёз все разговоры Катеньки, но осознал одну очень важную вещь: она, как чудесная целительница, своей очаровательной наивностью и непосредственностью в мгновение ока избавила меня от хандры и ненужных тяжёлых размышлений. И я понял самую банальную вещь: всё лучшее – впереди!
- Ну что ж, невеста, пора домой. Ты не против, если я тебя провожу?
Она серьёзно посмотрела на меня и строго изогнула чёрную бровь:
- А разве ты посмел бы не проводить меня?!

XXV.

Утром я проснулся первым и довольно-таки рано. И совсем не потому, что я любитель вставать с петухами, а по той простой причине, что спать накануне я завалился часов в восемь, сразу после того, как вернулся с Катюшей с заброшенной баржи.
День начинался ясный, тёплый и тихий, и в первый, наверное, раз за весь этот полевой сезон во мне вдруг загорелось желание работать. Да не просто желание, а какой-то чесоточный зуд, меня даже стало тихонько трясти от нетерпения поскорее закинуть на плечо штатив с нивелиром и пошлёпать вперёд по плоскому и твёрдому берегу Сухоны.
И я, не дожидаясь пробуждения бригады, пошёл на кухню и стал собственноручно готовить еду.
Мы всё ещё жили на пристани, потому что ребята со «Щуки» оказались классными и, вопреки предсказаниям Петровича, никуда нас не выгнали.
«Да,- думал я иронично, помешивая в кастрюле пшённую кашу,- щукари настолько добры к нам, что не только поделились своим кровом, но и избавили меня от невыносимой обузы в лице Тани!»
Я хотел было себя пожалеть, но не обнаружил почвы для этого чувства. Как всё здорово и безболезненно обошлось! И тут вспомнилась Катя: а вдруг она и правда колдунья, и каким-то чудесным образом вынула из меня мою скорбь?
- Ой, как вкусно пахнет!- прервал мои размышления танин голосок, и я увидел её цветущее личико.- Серёжка готовит еду, значит, что-то случилось,- весело пропела она.
Я смотрел на неё, и мне почему-то стало приятно, что ей так хорошо.
А Таня погасила улыбку и плеснула в свой голос виноватинки:
- Серёжа, понимаешь, мне нужно тебе сказать одну очень важную вещь...
- Нет, Таня,- мягко прервал я её,- не говори мне никаких важных вещей. Я их все знаю. Ты не бойся, я не Отелло, и душить тебя не стану. Ты, может быть, мне не поверишь, но я рад, что всё так получилось, что ты, возможно, нашла своё счастье!
- Ты рад?- в её глазах появилось что-то такое, чего я раньше не видел.
- Да, я рад.
- Понятно. Я просто тебе никогда не нужна была по-настоящему! Или же ты всё врёшь и строишь сейчас из себя эдакого пофигиста!
И я понял, что светилось в глазах Тани: это была злость! Злость ли на то, что я так легко от неё отказался, или же злость, вызванная тем, что я был весел и спокоен, а не бился в истерике о стены лбом и не ползал на коленях перед своей возлюбленной, моля её о снисхождении и жалости к себе,
Я не стал рассказывать Тане о своих горьких думах на заброшенной барже, тем более, о встрече с исцелившей меня девочкой. Я просто спросил её:
- Тебе с ним хорошо?
- Да!- резко, с вызовом, бросила она.
- Так радуйся жизни, девочка!
Она взглянула на меня так, будто хотела ударить, но, вместо этого, вдруг заплакала и уткнулась мне в плечо. И плач её был так громок (да нет, это были рыдания!), что через минуту все были на ногах: и наши орлы, и щукари!
- Танюша, что случилось?- подскочил красавчик и, оттолкнув меня в сторону, прижал девушку к себе.- Что он тебе сделал?
Я краем глаза успел заметить, как мишкин кулак взметает вверх с явным намерением попробовать на твёрдость физиономию красавчика, и перехватил это довольно-таки мощное оружие.
Таня успокоилась, посмотрела на меня, потом на красавчика:
- Серёжка – самый лучший на свете человек! И я его люблю, как старшего брата!
- А меня?- в глазах красавчика появились печаль и боль.
- А тебя я просто люблю!

XXVI.

«Щука» в две секунды переправила нас на противоположный берег Сухоны и почопала по своим делам, натужно тарахтя стареньким дизелем.
Сегодня мы работали вчетвером. Впрочем, и экипаж буксира тоже был не в полном составе (красавчику и Тане мы предоставили выходной), и двум Сашкам приходилось работать за того парня, ну а нам – за ту ещё девчонку!
Репер мы откопали быстро, и я хотел было отвязываться, но Андрюха попросил:
- Погоди, Серж, давай полчасика покурим, пивка попьём.
- Пивка?- я посмотрел на друга и заподозрил его в неполной целости ума.
- Конечно!- и тот достал из-за пазухи две бутылки «Жигулёвского». Тогда Мишка из того же места, но у себя, достал ещё две бутылки.
Я молниеносно выхватил у Андрюхи одну бутылку, открыл её при помощи топора и сделал несколько глотков с такой жадностью, словно только что перешёл Каракумы.
- Пиво! Боже мой! Но откуда, Андрэ, откуда оно взялось здесь, в этой прелестной глуши?
- Спать меньше надо,- бросил Мишка и с не меньшей жадностью присосался к своей бутылке. Но нет, его мучило отнюдь не чувство ностальгии по давно не испытываемому вкусу жидкого хлеба, его томила обычная похмельная жажда!
А я быстро допил пиво и, блаженно улыбаясь, вопросил:
- А ну, колитесь, чем вы вчера занимались, и приемлемы ли эти занятия Уголовному кодексу РСФСР?
- Серёга, хочешь ещё пивка?- подсел ко мне поближе Вовочка и протянул свою бутылку, опорожнённую лишь на треть.
Я радостно схватил её, но всё-таки спросил:
- А ты что же?
- Да я не особый любитель пива.
- Ну, спасибо! А не сбиваешь ли ты меня просто с темы, а, не особый любитель пива?
Огромные голубые наивные глаза Вовочки стали ещё больше и ещё голубее, но наивность в них давно возмужала и стала уже вполне походить на озорство:
- Да правда я пива не люблю. А насчёт вчерашнего,- Вовочка на секунду запнулся,- так, покатались маленько.
- Ага,- кивнул я,- это уже что-то. А на чём покатались?
- Да Сашки нам предложили, мол, давайте мы вас на буксире покатаем. Мы и согласились.
- Просто так? Ни с чего?- не очень поверил я.
- Как это ни с чего?- глубоко затянулся сигаретным дымком Мишка.- Очень даже с чего. Мы сидели, было скучно. Ты ведь свалил куда-то, ни фига не сказав. Танька тоже скрылась с этим ухарем. Нас оставалось только трое
- И вы решили, что это перст судьбы, ехидно вставил я,- как же, быть втроём и не «сообразить»!
- Ну, вообще-то, Серж, нас было пятеро,- уточнил Андрюха.- Сашки со «Щуки» тоже маялись незанятостью. Короче, взяли мы литруху – да под тушёнку! Кайф! Потом ещё одну – совсем балдёж! И тут Сашки говорят, что скоро пойдёт «Шевченко», а там пива у них – хоть залейся! Но мы чуть-чуть опоздали, и этот долбаный лайнер уже свалил. Тогда Сашки завели свой торпедоносец, и мы погнались за пивом. Километров через пять мы настигли пароход и прямо на ходу к нему пришвартовались. Капитан сначала поорал, потом плюнул, сказал только, что на обратном пути он эту «Щуку» утопит на хрен, а то, мол, не проходит и недели, чтобы она ему поперёк курса не попалась! А потом, с пивом, мы поплыли обратно. Вот и всё.
- А мне порулить дали!- вставил радостно Вовочка.
- Ага,- ухмыльнулся Мишка,- ты и нарулил! Вылетели мы на берег, как кит в приступе безумия!
- Да руль какой-то странный на этом корабле,- оправдался Вовочка.
- Не руль, а штурвал,- поправил его Андрюха,- и не он странный, а ты, Вовик. Ведь он, Серж, так лихо на берег въехал, что нас потом «Синоптик» целый час в воду сдёргивал!
- Что ещё за синоптик?- не понял я.- Метеорологи здесь, что ли, работают?
- Да нет, это тоже буксир, но больше «Щуки» раз в десять. Он, как и «Шевченко», - паровой и колёсный. Вот, за десять бутылок пива нас с берега и стянули.
- Интересно, а сколько же вы купили всего?
- Да тут дело тёмное,- почесал Андрюха макушку.- Купили-то мы полсотни бутылок.
- Что ж тут такого тёмного?
- А то. Пятьдесят минус десять сколько?
- Сорок.
- Вот видишь. А осталось всего четыре. И ни одной пустой!
Да, действительно, дело тёмное!

XXVII.

Первую половину хода на пивном допинге мы пролетели быстро и азартно.
Но за очередным поворотом реки нас поджидал сюрпризец: всё пространство между рекой и лесом, что был метрах в трёхстах от неё, занимали сотни и сотни коров.
- Ого, сколько коровушек!- восхитился я.
- Это не коровы, а ярки!- безапелляционно заявил Вовочка.
- Ярки, ярки, где ваши доярки?- заорал Андрюха.
- Сами вы ярки,- покрутил пальцем у виска Мишка,- ярки – овцы, а это тёлки!
- Что-то ты путаешь,- не поверил Андрей,- у тёлок и ножки постройнее, и вымя посимпатичней!
Но, смех смехом, а нам нужно было пройти сквозь это стадо. Здесь не было ни пастухов, ни прекрасных пастушек, тёлки тусовались сами по себе. С двух сторон, как я уже отметил, пастбище огораживали река и лес, а с двух других – изгородь из жердей и проволоки.
Так как Мишка был сейчас на передней рейке, то он и пошёл в эту тёлкотню первым. Но за него-то я был спокоен – парень деревенский, ему такое общество привычно.
Беспокойство во мне запело, когда в стадо пришлось лезть нам с Андрюхой. Станция – место, где установлен нивелир – получилась как раз посредине пастбища, и, едва я успел привести уровни в свои нуль-пункты, любопытные коровы окружили нас плотно, как людская толпа на Невском. Но людской толпе на Невском абсолютно наплевать на своих отдельных членов, чего нельзя было сказать о коровушках. Они напирали, подвигаясь всё ближе и ближе, и вот уже их мокрые холодные носы тычутся нам то в уши, то в затылки.
Прекрасно понимая, что это всего-лишь мирные коровки, к тому же, ёще не узнавшие сладостных бычачьих объятий, я всё-таки начинал потихоньку мандражировать. Мне представилось, что задние, стремясь удовлетворить любопытство, напирают сильнее, плотнее, а передние, которым деваться некуда, поневоле делают из нас плотные кожаные мешочки, набитые костями, кровью и дерьмом!
- А представляешь, Серж,- почему-то шёпотом заявляет Андрюха, будто прочитав мои мысли, но несколько в ином ракурсе,- представляешь, сейчас там, на том конце луга, их позовёт какой-нибудь придурок, и все они ринутся туда. Что будет с нами?
- Не с нами, а из нас. Из нас получатся прекрасные отбивные шницели. Давай-ка быстренько отнаблюдаем и валим отсюда на фиг!
Легко сказать, попробуй сделать!
Коровье стадо своими холками и головами чуть-чуть, сантиметров на пять-десять, но оказалось выше горизонтальной оптической оси нивелира, и в поле зрения трубы я видел перевернутую ухмылку Вовочки, а перед ним, как вздымающиеся морские волны, шевелящиеся крупы крупных рогатых скотин.
Хорошо, что ноги штатива имеют достаточный запас длины! Я поставил нивелир как можно выше, но тут оказалось, что мой-то рост этого запаса длины не имеет. Слава Богу, Андрюха, который был сантиметров на десять повыше меня, эту проблему решил!
- Вовочку подождём?- спросил Андрей, отнаблюдав обе рейки.
- Ну уж нет! Он так явно стебался над нами, что пусть в одиночку пройдёт сквозь своих ярок!
Вовик продирался через коровью толпу, отмахиваясь от любопытных добродушных животных трёхметровой рейкой, и что-то им говорил.

- Вовочка, а что ты им рассказывал?- спросил я позже, когда мы все уже перелезли последнюю изгородь и оказались на свободе.
- Ничего я им не рассказывал, я просто им объяснял: я не бык! я не бык!
- Ай-яй-яй!- покачал головой Мишка,- а они-то, бедные, так надеялись на чудо!

Обратно мы возвращались уже в темноте, и никаких тёлок на пастбище не обнаружили.
- Видать, всё же кто-то позвал,- отметил Андрюха, - повезло нам.
Да, в этом нам повезло. Не повезло в другом. Когда мы расставались с Сашками, то уговорились, что они нас переправят и обратно.
- Вы только свистните,- заверил Сашка рыжий,- я сплю так чутко, что клопа на стенке слышу!
Мы свистели, орали, визжали, вероятно, не меньше часа, но, кроме всех собак Устья, никого не разбудили. А они, довольные, что у них появился повод вдоволь полаять, старались на все лады!
- Надо плыть самим,- охрипшим голосом предложил Мишка и стал раздеваться.
- А инструменты, шмутки?- засомневался я.
- Да нет, я сплаваю один и всех там на уши поставлю!
А тьма была кромешная. Только на противоположном берегу горели несколько лампочек на пристани. Они отражались в чёрной воде, увеличенные и живые, и как будто дразнили нас, подобно солнечным зайчикам.
Мишка лихо подошел к воде, неторопливо в неё погрузился и осторожно-осторожно поплыл.
- Ну вот,- довольно потёр руки Андрюха,- засекаем полчаса – этого ему хватит вполне, чтобы доплыть и разбудить кого-нибудь!
Но хватило и одной минуты: Мишка уже вылезал на берег, но на наш.
- Ты что?- удивился Вовочка,- уже туда и обратно?
- Нет, я сразу обратно,- начал одеваться Мишка.- Сам иди попробуй!
- А что?- не понял студент.
- А ничего! Вообще ничего! Я плыву и ни хрена не вижу, кроме этих идиотских огней, которые мелькают в глазах как пьяные звёзды. А ещё мыслишка гадкая в башке ёрзает: вот сейчас выскочит глиссер из-за поворота или какой-нибудь бухарик на моторке, и всё, привет родне!
Стало холодно и тоскливо.
- Что сидеть попусту,- решил я,- давайте хоть костёр запалим.
И мы стали на ощупь искать дрова.
Внезапно послышался плеск, и не просто плеск, это был звук, издаваемый вёслами, когда они входят или выходят из воды.
- Серёжа, ты здесь?- услышал я знакомый голосок.
- Катерина? Ты?
- Я.
В песок с чмоканьем воткнулся нос плоскодонки, и из неё выпорхнула Катя.
- Невероятно!- я подошёл вплотную к девочке и попытался заглянуть ей в глаза, но темнота прочно держала их в заточении.- Как же ты нас услышала?
- А я и не слышала,- тихо сказала она.- Мне сон приснился, что ты сидишь один на берегу и плачешь, потому что не можешь переплыть реку и увидеть меня.

XXVIII.

«... Спасибо тебе, что ты есть на свете! Не забывай. Таня». - Так заканчивалось послание моей бывшей возлюбленной, расставание с которой, слава Богу (и слава Екатерине!), прошло так непринуждённо.
«Щука» ушла в Вологду, увозя неплохих ребят и отличную девчонку, подарившую мне немало чудесных мгновений. Обратно «Щука» вернётся уже с другим экипажем.
А Таня, конечно, правильно сделала, что не осталась здесь, с нами, вкушать сласть и горечь приключений. Её приключения теперь будут совсем иными.
Ну и ладно!..

Нам пришлось переселиться к Коле, потому что вновь прибывшие щукари и слышать не хотели о том, чтобы кто-то посторонний находился в их драгоценном жилище. Ну и хрен-то с ними! Пусть плачут и рыдают, когда поймут, какие острые ощущения и умопомрачительные впечатления они потеряли, выгнав нас!
Колина семья уже вернулась, и о размещении нас в жилой части дома не было даже и намёка. Коля нам предложил чердак:
- А чо, тут нормально, сенцо свежее. Только это, пчёлы сюда залетают.
- Для чего?- не уяснил я.
- Так у меня ульи в саду, не приметили, что ль?
- Приметили, как же. Только зачем пчёлам на чердак лететь, если проживают они в саду?
- Так тут старые соты валяются, пчёлки и прилетают подкормиться. Но они смирные,- Коля улыбнулся и добавил,- если их не трогать.

Мы быстро и крепко заснули в уютной мягкой постели из душистого сена, вдыхая будоражащий аппетит медовый аромат. И сон мне поэтому снился добрый и сладкий: я сидел посредине огромного луга, вытканного невероятным цветочным узором, и большой деревянной ложкой лопал мёд из тазика, а вокруг меня, парами, летали пчёлки, выписывая в воздухе фигуры высшего пилотажа...
Продрав глаза, я обнаружил, что утро уже состарилось, а на чердаке никого, кроме меня, нет. Мне хотелось ещё поваляться, потянуться, но мою дремотную пелену сняло резкое жужжание, и перед самым носом я увидел пчелу, нагло уставившуюся на меня. Тут же, чуть поодаль, я заметил ещё одну мохнатую прелестницу, потом ещё и ещё, и ещё и понял, что пора вставать, вернее, уползать из этого жжжуткого места, потому что подниматься в полный рост я не решился, а счёл благоразумным покинуть чердак иначе – по-пластунски, благо хорошо освоил это занятие за время краткой солдатской службы после окончания военной кафедры техникума.
Выбравшись на улицу, я довольно расправил плечи и не спеша пошагал к реке, дабы совершить там утреннее омовение, но увидел впереди Вовочку, отчаянно махавшего мне руками и что-то кричавшего. Слов я не разобрал, но жесты нашего самого ценного члена бригады были настолько нелепы и резки, что я решил: что-то случилось. И тогда я побежал к Вовочке. Но успел сделать лишь пару шагов, как почувствовал, что в моих длинных волосах что-то резко загудело и защекотало мне затылок. Я машинально хлопнул ладонью по месту раздражения, и в то же мгновение голову пронзила адская боль! Я остановился, не понимая, что случилось, и мгновенно вся эта история повторилась ещё дважды, но теперь в районе темечка.
От боли в моих глазах стало сначала очень светло, будто в них направили зенитный прожектор, а потом потемнело, как в полночь на марсианском экваторе. Я обеими руками, будто в приступе горя, схватился за голову, но тут же, дважды, был пронзён неизвестным агрессором в зад и схватился руками уже за него. Так вот, держась ладонями за задницу, я помчался всё же к Вовочке, напоминая, вероятно, человека, объевшегося накануне неспелых яблок.
Вовочка же, видя, что я бегу к нему, скатился кубарем с высокого берега к воде и полез в нутро старой баржи, намертво пришвартованной к суше и являвшейся причалом для судов. Я, уже догадавшись, что со мной произошло, последовал примеру своего подчиненного.
Там, в чреве ржавой посудины, как библейские ионы в ките, находились остальные доблестные члены нашей бригады.
- Сколько?- морщась, спросил меня Андрюха.
- Сто девяносто четыре.
- Чего сто девяносто четыре?
- А чего сколько?
- Да ну тебя! Что ты прикидываешься! Сколько жал оставили эти твари в твоём организме?
Я ощупал голову и другое, более мягкое место:
- То ли пять, то ли шесть, фиг поймёшь.
- Повезло,- Мишка втягивал в себя голубой сигаретный дымок так часто, словно задался целью попасть в книгу Гиннеса.
- Ничего себе повезло!- покачал я головой, и в ней огромный колокол болезненными ударами проиграл какой-то траурный реквием.
Но оказалось, да, повезло, потому что меньше десяти укусов разгневанных мохнаток никто из моих сострадальцев не насчитал!
Особенно не повезло Мишке. Его лицо опухло, будто он беспробудно пил лет двадцать, а тело было сплошь в волдырях от этой навязчивой иглотерапии. Но он сам немного виноват. Когда пчёлы атаковали троицу моих друзей, все они, не сговариваясь, помчались к реке. Там Вовочка и Андрюха залезли в, баржу, а Мишка почему-то скопировал страуса: он забежал по колени в воду и, согнувшись, сунул в неё голову. И все мохнатые труженицы цветочных плантаций лихо набросились на эту странную фигуру без головы, но с другим, более удобным объектом для поражения! Спрятавшиеся в барже ребята увидели пузыри, забурлившие в воде над тем местом, куда нырнула Мишкина голова, и поняли, что он там орёт. Но когда лицо всё же показалось на свет божий, оно шумов не издавало. И даже после того, как в него одномоментно впились несколько жужжащих камикадзе, никаких звуков не послышалось!
Андрюха выскочил из своего убежища и насильно затащил туда Мишку, уже потерявшего всякую связь с реальностью земной жизни.
Немного позже Вовочка осторожно вылез из баржи на разведку и, увидев меня, закричал, чтобы я шёл обратно, но я понял иначе.

Через час в дырявый бок баржи просунулась довольная колина рожица:
- А вы чо тут, в прятки играете?
- Слышь, Колян, как там?- издала звук пухлая мишкина физиономия.- Пчёлы улетели?
- Куда?- не понял Коля.
- К чёртовой бабушке!
- А-а, вас пчёлки побеспокоили? Так они всегда немного сердитые, когда я у них мёд забираю.
- А ты у них мёд забирал?
- Ага. Хотел вас свеженьким угостить. Пошли, мёд вку-у-у-у-сный!
- А самогоночка будет?- сдерживая злость, проскрипел зубами Мишка.
- Так если надо, - конечно.
- Надо, ой, как надо!- покачивая головой, простонал Андрюха,- и, пожалуйста, Коля, только без меда!

XXIX.

Солнышко хоть и стояло в зените, но в конце августа жары уже не было, и работа доставляла истинное удовлетворение. Правда, немного портило настроение одно обстоятельство: привязка и отвязка ходов. Практически все наши хода (за исключением одного, того самого, что проходил сквозь коровье общество) шли по одному берегу Сухоны, а реперы и сигналы находились на другом.
- Это Литомин специально нам сделал!- в который раз уже скрипел Андрюха, раздеваясь, чтобы плыть на другой берег.
Мишка раздевался молча.
Мы плавали на отвязку и привязку поочерёдно: я – с Вовочкой, а Андрюха – с Мишкой. Делали мы это как для страховки, так и для компании. Хорошо еще, что водичка была тёплая и погода не дождливая.
Проплыть метров триста-четыреста, толкая перед собой рейку, работа трудная, но смешная. Трудная, когда это делаешь сам, а смешная, естественно, когда на это взираешь с высокого берега и кидаешь поучительные реплики.
Ребята благополучно переправились, и вот уже Мишка поставил рейку на металлическую марку, вмурованную в бетонный столбик сигнала.
Я не спеша беру отсчёты и с тридцатикратным увеличением наблюдаю, как мои голые друзья, чуть подрагивая от долгого купания, отмахиваются от радостных комаров, неожиданно нашедших калорийную еду. Я нарочно не тороплюсь, потому что Андрюха поступает точно так же, когда выпадает наша очередь плавать.
- Правильно, правильно, Серёга, - злорадничает Вовочка,- подержи их подольше. В прошлый раз мы с тобой чуть не час торчали голышом на открытом берегу!
- Да,- поддержал я его,- нам тогда повезло!
Везение заключалось в появлении маленького теплоходика «Ласточка» в тот сам момент, когда мы, мокрые и абсолютно голые, торчали, как два придурка, с рейкой на пустынном берегу. На теплоходе народу было битком, и все они, конечно же, с любопытством уставились на нас. Вовочка, держащий перед собой вертикально стоящую рейку, нашёл за ней естественное укрытие для своего интимного места. Он прижался к этой расчерченной доске и стоял, улыбаясь наивно и добродушно. Я вначале спрятался за Вовочку и прижался к нему, но тут же понял, как мы будем смотреться со стороны, и что о нас подумают проплывающие пассажиры. Тогда я плюнул на приличия и, выйдя из-за Вовочки, уставился на теплоход, а руки демонстративно убрал за спину.
И началось!
- Эй, мальчики, возьмите меня к себе, я тоже нудистка!
- Алё, почём километр мягкого шланга?
- Комаров, комаров отгоняйте, а то в трусы не поместится!
А я уже развеселился и только крикнул в ответ:
- Спасибо за поддержку и понимание, друзья!
И «Ласточка», высоко прогудев, скрылась за поворотом.
Но сегодня, увы (для нас с Вовиком), прелести наших коллег не предстали ни пред чьим взором!
И вот они уже подплывают к середине реки, возвращаясь на нашу сторону.
Мы так и не поняли, откуда взялся этот глиссер! Вероятно, ветер был от нас и здорово гасил звуки. Глиссер промчался прямо по нашим незадачливым пловцам и на громадной скорости полетел дальше. Две большие волны ринулись к берегам, обнажая пустынную середину реки. Но уже через секунду показалась одна голова – это был Андрюха. Вторая голова замаячила над водой гораздо позже и намного дальше. А между этих двух голов, как тире между точками, покачивалась рейка. Мишка с Андреем, не сговариваясь, поплыли к этому тире и схватились руками за противоположные его концы, представляя, вероятно, рейку неким спасательным средством...
На берегу Мишка, уже одевшийся и немного согревшийся движениями и сигаретой, выдавил:
- Я думал – всё! Отплавался!
Андрюха посмотрел на него и согласно кивнул головой:
- А я, когда увидел перед собой это чудовище, вспомнил только то, что у него нет винтов, потому-то и нырнул. А ты, Мишель, тоже это вспомнил?
Тот, не думая, покачал головой в отрицании:
- Нет, я вспомнил, что ещё не получил зарплату, а если я потону, то Вовочка загребёт себе все деньги и за меня даже стакан не поднимет.
- Ну уж неправда!- обиделся Вовочка.- Стакан бы я за тебя поднял и даже с удовольствием выпил!
Мишка засмеялся, бросил в воду окурок и показал Вовочке кукиш:
- Во! Фигу тебе, а не удовольствие!

XXX.

Мужик косил траву широкими и уверенными движениями. Мы его заметили издалека, но ещё мы увидели – и это главное! – лодку, наполовину вытащенную на берег.
- Вот это везуха!- обрадовался Андрей,- хоть один разок отвяжемся по-человечески, а не по-лебяжьи!
- Это как?- удивлённо округлил свои голубые гляделки Вовочка.
- А так: не замочив задницы!
- Точно,- поддержал я его и добавил,- и не посверкав передницей.
Мужик был так увлечён своим травокосьем, что не заметил, как мы подошли почти вплотную.
- Бог в помощь!- пожелал Мишка.
Мужик резко обернулся, и мы увидели его лицо, перекошенное от страха. Он шагнул назад, потом ещё, а дальше произошло что-то непонятное. Мужик, бросив косу, кубарем скатился с высокого берега вниз к лодке и, шустро спихнув её в воду, начал лихорадочно грести к противоположному берегу.
- Мужик, стой!- заорал Мишка.- Переправь нас на ту сторону!
- Да пошли вы, козлы!- со злобой выплюнул косец.
- Ах ты, гадюка! - Мишка сбросил на землю рюкзак и начал быстро раздеваться.- Ща я покажу тебе, кто тут козёл!
Лодка была уже на середине реки, когда Мишка с разбегу прыгнул в воду. Будь мужик поумней, он бы просто грёб вдоль реки по течению, и тогда мишкина дыхалка откукарекалась бы на первой же сотне метров. Мо мужик, явно не быв Сократом, грёб прямёхонько на берег, и Мишка, и так отлично плавающий, а сейчас подгоняемый благородным негодованием, стал заметно догонять обидчика.
Лодка ткнулась в отмель. Косарь, выскочив из неё, ловко вскарабкался на берег и мгновенно скрылся в ближайших кустах.
Мишка не стал за ним бегать, он просто сел в лодку и вернулся на нашу сторону.
Когда мы, споро отвязавшись от репера при помощи лодки, присели перекурить, Мишка предложил:
- А давайте эту лодку заберём с собой, пригодится.
- Точно,- согласился Вовочка,- а этот,- и он гневно посмотрел на другой берег,- козёл пусть побудет лебедем!
Лодку мы не взяли, а оставили на том месте, где она была причалена до нашего появления. На дно же её Андрюха положил лист бумаги, на котором каллиграфически вывел: «Мужик, если хочешь увидеть настоящего козла, погляди в воду!»

Привязаться до темноты у нас не получилось, поэтому, закрепив ход, мы решили пройти вперёд километра два-три и там, напротив репера, заночевать.
Ещё издали наши уши засекли характерный звук работающего, очень мощного двигателя, а за очередным поворотом открылось фантастическое зрелище: что-то огромное и непонятное стояло на реке, ближе к нашему берегу, и было разукрашено десятками разноцветных огней, а сквозь металлический лязг, производимый этим монстром, до нас доносилась… музыка!
И вдруг перед нами, застопорившими ход от необычного видения, появилось здоровенное животное.
- Волк!- вскрикнул Вовочка и спрятался за Мишку.
Волк посмотрел на нас, склонил голову набок и дружелюбно махнул хвостом.
- Пират, отставить!- донёсся до наших ушей приятный басок, и через несколько секунд подошёл высокий бородатый мужик.
- Здорово, братцы,- он протянул нам поочерёдно свою ладонь, в которой наши ладошки спрятались, как скворцы в скворечне.- Попутным ли ветром к нам забросило или ураганом занесло?

Такого гостеприимства я не видывал ни до, ни после этой чудесной встречи! Огромная и непонятная машина оказалась простой землечерпалкой, углубляющей фарватер Сухоны, а работало на ней десяток обычных мужиков. Они нас накормили, устроили на ночлег в своих каютах, уплотнив без раздумий друг друга, а на следующий день дали отличную шлюпку, при помощи которой мы привязали ход.
Но не это главное. Мы почувствовали буквально физически уважение этих мужчин, умеющих вкалывать до солёной корни в подмышках, к нашей работе, к кашей жизни! И, когда мы прощались, не было слов и тирад, были только крепчайшие, до хруста суставов, рукопожатия и радушные, желающие удачи, улыбки!

- Вот она, поэзия жизни!- не удержался я от высоких слов, когда мы уже достаточно далеко отошли от драги.
- Интересно,- хмыкнул Андрей,- а как же ты тогда назовёшь встречу с тем долбаным косарём?
- Ну, это любой скажет, здесь не надо быть умником,- встрял Мишка,- раз тут поэзия, то там была проза!
- Точно,- согласился я,- проза в стиле соцреализма.
- Ни фига вы не шарите!- Вовочка пренебрежительно махнул рукой.- Там был обычный плоский анекдот!

XXXI.

Меленький, нудный, с привкусом осени дождик испортил всё утро.
Нам оставалось прогнать всего один ход, но миленький подарочек природы убивал всякое желание куда-то идти и что-то делать. К тому же, у нас кончились и деньги, и провизия, а наша рация, размерами с небольшой сервант, заткнулась уже давно по неведомым никому причинам, и мы не могли попросить нашего мужественного шефа посодействовать нам в преодолении трудностей быта.
Итак, мы сидели на чердаке в тишине – у пчёл погода была нелётная – и решали, что же делать: голодными идти в мокрый лес или остаться здесь и сидеть сухими, но... опять же голодными.
Когда Вовочка принялся обсасывать старые пчелиные соты, в которых мёда было столько же, сколько мяса молодых бычков в столовских котлетах, Андрюха не выдержал:
- Нет, надо же что-то делать!
Я покивал головой в знак согласия:
- Конечно. Надо. Ты же у нас такой умный, трубку куришь, внеси рацуху.
- Хорошо!- Андрюха натянул сапоги и мгновенно испарился с чердака.
Вернулся он довольно быстро, перепоясанный патронташем, с ружьём в руках и зверской решительностью в глазах:
- Готовьте посуду. Через пару часиков принесу вам рябчиков!
- Вообще-то мы не буржуи, сожрём и ворону,- милостиво разрешил я Андрюхе не проявлять чудес охотничьего искусства.
Тот только махнул рукой и, как конь по деревянному мосту, затопал по лестнице.
Не успели затихнуть его решительные шаги, как Мишка тоже начал натягивать сапоги.
- И ты за рябчиками?- оскалился Вовочка.
- Нет, за ананасами,- процедил сквозь зубы Мишка, показав, что Маяковский ему не хрен с бугра. Потом добавил,- пойду, рыбки наловлю, хоть ухи поедим.
- Ну, Вовочка, теперь наша очередь,- принялся обуваться и я.- Поскольку первое и второе блюда у нас уже почти в кармане, то есть, в желудке, то нам нужно подумать о блюде третьем.
- Пойдём яблоки воровать?- оживился Вовик.
Я пожал плечами, потом кивнул:
- А что, это идея. Пошли, побродим по этому Устью, может чего нам Бог и подкинет.
И ведь правда, подкинул!
Около магазина, куда мы почему-то направились, хоть денег в кармане было копеек десять, причаливала баржа. Продавщица, естественно, нас уже знавшая, улыбнулась так ослепительно, что я сразу понял: сегодня нам повезёт!
- Ребятки, срочно нужно разгрузить товар. Народ будет только к вечеру, а начать бы надо прямо сейчас.
Я вспомнил, как мы с Андрюхой разгружали в Питере машину с продуктами в гастроном. Тогда это получилось легко, играючи. А тут – баржа. Подумаешь!
- Сколько там товару?- тоном бывалого грузчика поинтересовался я.
Продавщица стрельнула зелёными глазами в накладную, пошевелила губами и просияла:
- Да всего-то двадцать пять тонн!
«Фигня,- подумал я,- это же пять машин, а с одной мы тогда управились за час!»
И мы лихо принялись за дело.
Во-первых всего, нами был вытянут ящик пива, которого в трюме баржи, к нашей великой радости, оказалось в избытке, и отставлен в сторонку, как часть оплаты труда. Выпив по бутылке, мы браво ринулись в трюм.

Когда я принёс в магазин первый мешок, то понял, что ни к вечеру, ни к утру, ни через неделю, ни даже к концу нашей жизни, эту баржу нам с Вовиком вдвоём не разгрузить! Нет, здесь нужно быть помесью тяжелоатлета с акробатом, чтобы, волоча на горбу полцентнера, балансировать на скачущем, как батут, трапе! Причём, этот трап идёт из брюха баржи вверх под углом градусов в тридцать. Но, и пройдя это цирковое кидалово, необходимо карабкаться по тропке на почти отвесный берег, где торчит, как орёл на Эльбрусе, этот магазинчик с улыбчивой продавщицей.
Правда, видя темпы разгрузки нами этой гигантской баржи, улыбка зеленоглазой работодательницы плавно улетучивалась, и выражение её лица стало именно таким, каким вы себе его и представляете!
И вот, на втором часу работы, неся мешок с мукой весом в семьдесят килограммов (а сам я не весил и шестьдесят!) и будучи им нечаянно придавленным при незапланированном падении, я понял: во мне погасла последняя искорка желания физического труда. Духовно я умер! Выкарабкавшись из-под пыльного мешка, и взглянув на Вовочку, сидевшего поодаль на корточках и духовно отдавшего концы ещё раньше меня, я с нарастающей злобой прохрипел:
- Да пошли они все: и эта продавщица, и этот горный магазин, и эта баржа со ржавыми якорями, и «Шевченко» с «Синоптиком», все!!!
- А «Синоптик»-то почему?- обиделся Вовочка.
- По чему, по чему – по воде!..
Баржу мы закончили разгружать в два часа ночи, но было нас не двое, а пятнадцать. Первым к нам присоединился Андрюха, убивший на своей дебильной охоте какую-то маленькую красивую птичку и проливающий по этому поводу тонны слез. Следом за ним притопал Мишка, вырвавший из многотысячетонных рыбных запасов Сухоны трёх тощих, вялых, будто похмельных ершей. А часов в шесть пришла машина с целой футбольной командой, и работа стала продвигаться очень видимо. Видимо и потому, что трюм баржи быстро пустел, и потому, что трап, приподнимаясь, скоро оказался в горизонтальном положении.
Допив последнее пиво в безжалостном мраке ночи (этот вкусный, но зверски разжигающий аппетит напиток, фактически и явился оплатой нашего каторжного труда!), мы пошлёпали на свой чердак, чтобы улечься спать голодными, злыми, в общем, полностью изнасилованными этой прелестной баржей!
- Завтра опять пойду на охоту!- упрямо заявил Андрюха, когда мы уже укладывались спать.
- Нет!- отрезал я.- Ни охоты, ни рыбалки, ни разгрузки больше не будет! У меня есть другой вариант. Завтра утром Вовочка, сделав свою рожу понаивней и пожалостливей, прошвырнётся по деревне и достанет еды!
- Но я никогда...
- Только не строй из себя Кису Воробьянинова, предводитель дворянства из тебя не выйдет – не родились ещё такие олухи, которых бы ты смог предводить!
- Вова,- серьёзно сказал Мишка, но я, даже не видя его лица в темноте, понял, что он улыбается,- ну не нам же, с нашими наглыми бандитскими рожами клянчить хлебушка! Ты ведь парень умный!
- И ещё,- громко похлопал Вовочку по плечу Андрюха,- ты забыл одну деталь: это же ты, а не мы – самый ценный член бригады!
- Это точно,- промямлил вполголоса Вовик,- член я, член!

XXXII.

В восемь утра нас растолкал Петрович и мало того, что нещадно разметал сладкие вкусные сны, но и ещё разбил вдребезги все наши планы по безболезненному изъятию у населения излишков провианта.
Оказалось, что Литомин, долго и упорно дожидавшийся нашего выхода в эфир, сумел-таки связаться с пристанью Устья и передал телефонограмму, из которой следовало, что мы должны срочно, бросив все работы к чертам собачьим, прибыть в Сокол, откуда нас пошлют неизвестно куда. Вовочку же, как успешно и героически отбывшего практику, нужно посадить на любое плавсредство, чтобы он попал в Вологду, а оттуда в Череповец, где и получит то, что заслужил, в смысле, заработал.
- Давайте быстрее,- торопил нас Петрович,- сейчас толкач пойдёт на Вологду, на нём пацана и отправим.
Толкачами здесь называли огромные буксиры, у которых на носу имелось приспособление, с помощью коего они толкали баржу, упёршись ей в задницу (простите, в корму!).
Вовочка перелез с пристани через борт толкача и повернулся к нам. Лицо его было грустно и вытянуто, а влажные солёные линзы, нависшие на глазах, делали их большими и живыми, и не было в них теперь даже намёка на наивность. Была в этих голубых объективах печаль, но печаль пополам с радостью.
- Вова, не забывай, что ты всегда будешь нашим самым ценным членом бригады!- крикнул я, когда толкач отвалил от пристани.
Вовочка резко провёл рукой по глазам и замахал ею нам:
- Не забуду-у-у-у!

А через час и мы уже загружались на баржу, ту самую, которую накануне разгружали до упадка в организмах всего, что могло упасть.
Когда за поворотом показалась старая баржа, выброшенная на берег, я заметил на ней человеческую фигурку и почему-то сразу понял, что это Катерина.
- Прощай, Катенька!- крикнул я ей, когда баржи оказались друг напротив друга.
Она же, ничего не отвечая, пристально смотрела на меня, и я увидел, что передо мной не тринадцатилетняя девчонка, а практически взрослая молодая женщина! В её взгляде было что-то такое, что заставило меня замолчать и согнать с лица весёлую улыбку.
- До свидания, Серёжа! До свидания через пять лет!- не крикнула, а спокойно сказала она и, круто повернувшись, исчезла в чреве баржи…
Стальная палуба судна была тёплой от солнышка, хотя и сентябрьского, но ещё по-летнему ласкового. Я валялся, устроив из куска брезента удобное ложе, и барахтался в дрёме, потому что заснуть, как ни старался, не мог. И тому виною была, конечно, Катенька, и её последние слова. Они в меня воткнулись, как ржавый рыболовный крючок, и бередили потрёпанную, зияющую прорехами душу. Но чем больше я размышлял, тем больше путался, и, устав, в конце концов, решил, что все те слова мне только послышались – ведь и расстояние было велико, и машина теплохода работала слишком шумно. «Нет, это скорее всего глюки!»- решил я и стал погружаться в сон, успокоенный и удовлетворённый.
Но, вдруг, что-то стало рассеивать этот мой сладкий и долгожданный сон. Это что-то было голосом нашего шкипера:
- ... твою мать! Васька, … ...уев! А ну, ..., прыгай за борт на ..., ... штопаный!
Резко вскочив на ноги, я увидел, что баржа наша находится совсем рядом с берегом. Потом я увидел шкипера Толика, стоявшего у борта с кувалдой и ломом. А еще я понял, что судно наше стоит, вернее, дрейфует по течению в обратном направлении, а машина молчит, как вор в законе на допросе у следака.
Тем временем Толик бросил лом и кувалду в сторону берега, и они, не долетев метров пяти до суши, благополучно затонули.
- Васька, е... тебя, колотить! Швартуйся …..- речь Толяна была сочной и красочной, но, увы, приводить её в подлиннике нельзя, а в переводе это будет скучно и бледно!
Васька, невысокий тощий парнишка лет восемнадцати, прыгнул в воду и, отыскав кувалду и лом, принялся первым колотить по второму. Потом намотал конец троса, брошенный Толиком, на этот своеобразный кнехт.
Из машинного отделения вылез Сашка-моторист, грязный и уставший, и махнул рукой от плеча к колену:
- Приплыли. Откукарекался дизелёк!

Ближе к вечеру мимо нас со скоростью перепившей черепахи прошелестел лопастями «Синоптик», оглашая местность трубным гласом необычайно низкой частоты. За собою он тащил плот метров двадцати в ширину, но зато длиной не меньше полукилометра. Мы часто видели такие плоты здесь, на Сухоне, и всегда испытывали зудящее желание покататься на них. Наконец-то этот долгожданный миг настал!
При помощи лодки, оказавшейся на барже, и Васьки наша поредевшая бригада благополучно перебралась на плот, но поближе к его хвосту, дабы быть подальше от глаз команды «Синоптика».

Мы лежали поверх всех наших шмуток на влажных сучковатых бревнах и, стуча зубами от холода и ёкая пустыми желудочными мешками, наблюдали на чёрном экране небосвода, как Персей мчится на помощь Андромеде, как мерзкий Дракон подкрадывается к добрым Медведицам, как Орёл и Гриф кружат над Лебедем. Ярко горели углы осеннего треугольника – звёзды Альтаир, Денеб и Вега как огни салюта по ушедшему весёлому лету.
- Интересно,- подал голос Андрюха,- что нам приготовил мой героический тёзка?
- Что бы он ни приготовил, это будет не подарок,- проскрипел Мишка.
- Это точно, - понял я мысль Мишки,- и Таня свалила, и Вовочка. Теперь Литомину, да, в общем-то, и нам тоже, выпендриваться не перед кем!
- Аминь!- констатировал Андрюха, а потом вдруг свирепо заорал, как игуанодон, у которого украли последнее яйцо из последней в его жизни кладки.- А-а-а-а-а-а! Да когда же кончится эта река, и мы приплывём в место, где есть еда, тепло и гостеприимные женские объятия? Ну когда?
И бодрое эхо, пометавшись недолго между берегов, вернулось, обкатав последние слова:
- Никогда! Никогда! Никогда!..

XXXIII.

Давным-давно, в годы, настолько далёкие, что их не видно даже с пятой планеты тройной звезды созвездия Кентавра, повстречались семь мужиков из семи городов посреди тайги. Посидели, попили чайку из брусничника, да и порешили построить деревню. И построили. И нарекли её Семигородняя. И стали жить-поживать да детей наживать, поскольку бабы, прознав про расторопных мужиков, набежали со всех краёв – выбирай, кого хошь!
Ползли века, мелькали годы, прогресс оплодотворил науку, и она родила много всяких чудес. Одними из этих чудес стали паровоз и железная дорога. И проложили железную дорогу прямо через Семигороднюю. А коль проложили, то надо по ней возить что-то. А что тут есть, кроме леса? Ни хрена! Значит, лес и надобно возить. А лесу-то много, а народу мало! Как быть? Но прогресс никогда не был импотентом, он выдавал множество детей-идей. Причём, идейки-то все просты и дёшевы, чай мы не европейцы-привереды, чтобы засорять мозги изобретением технических монстров. У нас всё прозаичнее – поэтом можешь ты не быть, но лесорубом быть обязан! Конечно, не все захотели стать лесорубами, но на то он и прогресс, чтобы придумать статью, отменяющую это хотение!
И вот вам результат: Семигородняя – это посёлок с пятитысячным населением, процентов девяносто которого приехали сюда пилить лес без острого желания! А на сём и сказочке конец, потому что, как всё было на самом деле, неизвестно. Не встречались, вероятно, семь мужиков из семи городов. Но в остальном – всё чистая правда!

Вот в это интересное местечко и послал нас, как миссионеров на Гавайи, Литомин.
Посёлок, на две трети состоящий из одноэтажных бараков, вольготно развалился гектарах на ста (а может и больше, кто их мерил?). Почти все улочки были окантованы деревянными тротуарами, потому что посредине их ходить было можно лишь в болотниках, а ездить только на тракторах и другой технике, способной плавать в грязи. Но зато здесь были и клуб, и больница (жаль, Татьяны нет!), и даже столовая, куда мы и завалились первым делом, прихватив в магазине несколько бутылочек винца.
- Порядок, сейчас всё будет!- радостно потирая руки, плюхнулся на стул Андрюха.
Мы сидели в гордом одиночестве в небольшом зале столовки за угловым столиком у окошка, а рядом валялись все наши шмутки.
И правда, через пару минут две нестрашненькие девушки появились с подносами, уставленными тарелками и стаканами. Одна девчонка была высокая и тощая (нет, это я перегнул, она была стройная), а другая – низкая и толстая (чёрт, опять не то, она, конечно же, была пухленькая).
- Вот, Андрюша, все самое свежее,- улыбаясь, поставила поднос на стол высокая.
Мы с Мишкой переглянулись: ого! Андрюша! А тот, по-хозяйски расставляя тарелки, с лёгкой небрежностью бросил:
- Знакомьтесь, это – Люба,- и он кивнул на высокую,- а это – Тося.
Мишка достал из рюкзака бутылку и предложил:
- Ну что, девчонки, может, за знакомство? Кстати, меня зовут Михаил.
Тося, сверкнув глазами, спрятанными за очковые стёкла такой толщины, какие, вероятно, применяются для иллюминаторов батискафов, произнесла приятным голоском:
- Если только пригубить…

Когда мы пригубили пятую бутылку, я вспомнил, что нам ещё нужно найти жилье:
- Девчонки, а где здесь можно надыбать комнатку недельки на три-четыре?
- Так рядом с нами комната пустует. Мы будем рады таким соседям,- многозначительно улыбаясь, томно проворковала Люба, не отводя взгляда от Андрюхи.
- Правда-правда, - Тося плечиком прижималась к мишкиному плечищу,- там и печка исправна, и свет есть.
- А кровати?- поинтересовался осовевший слегка Мишка.
- Кровати?- задумалась на мгновенье Тося, видимо, потеряв нить разговора.- А кровати у нас с Любой широкие и мягкие.
Я смотрел на них и думал с завистливым раздражением:
«Вот, гады, не успели осмотреться на новом месте, а уже так ловко устроились! Видно, придётся мне одному спать в комнате с исправной печкой!»
- Слышь, Серж,- зашептал мне в ухо Андрюха,- а ведь эхо-то нам наврало!
- Какое эхо?
- Ну помнишь, на плоту, оно кричало: никогда, никогда! А смотри, всё, как я просил: еда, тепло, гостеприимные женские объятия!

XXXIV.

Если сейчас Литомину не икалось, то, значит, нет на свете ни сверхъестественности, ни сверхсправедливости! Уже три дня дождь средней паршивости замачивал наши бренные тела и скудные вещички. Палатка, позабыв о своем наиглавнейшем предназначении, текла, как добротное исправное сито, и мы чувствовали себя в ней отважными исследователями морских глубин, путешествующими в батискафе. Хотя, чёрт, в нём-то сухо! Нет, скорее всего, мы находились на подбитой подводной лодке, и час полного затопления был близок!
Вероятно, в наших злоключениях был виноват я, так как именно меня посетила мысль начинать работу с самого дальнего, самого трудного хода. Эта мыслишка пришла в мою неумную голову не просто так, но под действием поскрёбываний зависти, которую я испытывал, глядя на моих друзей, бурно проводивших досуг в обществе Любочки и Тосечки. Но я бы, может, ещё потерпел не один день их идиллию, да они сами всё испортили. Испортили не со зла, а с благими намерениями, но всем хорошо известно, куда ведёт дорога, замастыренная из этих самых намерений! В общем, четыре счастливых придурка, решив, что я невероятно тоскую, притащили мне подружку, после знакомства с которой я и решил валить как можно дальше и как можно быстрее! А поскольку я не самый большой женоненавистник на свете, то можете себе представить, какова была та, которой предстояло скрасить моё одиночество!
Костёр шипел и дымил, сырые дрова пузырились влагой, но единственное утешение в такую погоду – чайник – всё же работало исправно.
- Серж, а давай рванём домой!- грея руки о кружку с чаем, предложил Андрюха.
- Домой?- переспросил я.- В Ленинград, что ли?
- Да какой, на фиг, Ленинград! В Семигороднюю.
Я молча достал двухкилометровую карту (это не величина её, а масштаб) и поманил пальцем Андрюху:
- Вот, смотри. До Семигородней двадцать вёрст, и всё без дороги. Да что я тебе говорю, ты лучше меня знаешь.
- Знаю, знаю! Но тут так холодно и мокро, а там, у них (Андрюха мечтательно закатил глаза), так тепло и сухо!
- Ну подумай, если ТАМ у них сухо, то какое же может быть удовольствие?
- Да как это како...- начал было Андрей, но запнулся, врубившись в истинный смысл моих слов.- Ну не надо, не надо подкалывать. И вообще, это не я, а Любка отыскала ту прелестницу. Думаешь, мне она понравилась? Мы тебе найдём другую, самую лучшую в Семигородней!
- Спасибо, но я и сам, кажется, не парализованный импотент, страдающий старческим слабоумием и недержанием мочевого пузыря! Найду, коль понадобится.
- Хватит вам трепаться, давайте решать,- неожиданно для нас, так увлёкшихся волнующей темой, влез Мишка.- Так идём или не идём?
- Как хотите,- махнул я рукой.- Если вас прельщает двадцатикилометровое путешествие под дождём по хлюпкому болоту и непричёсанному лесу да с последующим возвратом в это же место, то – пожалуйста! Но если...
Хрена с два стали дослушивать меня до конца эти сексуально озабоченные молодчики! И откуда силы-то взялись? И палатка, и все остальные шмутки были распиханы по рюкзакам в мгновение ока! Ну точь-в-точь, как в фильме «Три плюс два». И так же, как в том фильме, я спросил их, впрягшихся в рюкзаки и готовых скакать галопом хоть к чёрту в зад:
- Всё собрали?
- Да всё, всё!
- Значит, всё?
- Ну хватит издеваться!- Андрюха притопывал, как арабский скакун, вернее, как жеребец-производитель, которому намекнули на скорую работёнку.- Всё! Всё собрали!
- А инструменты?- ехидно и подленько заулыбался я.
- О-о-о-о, чёрт!- взвыл Андрюха и сбросил с себя рюкзак, который смачно чавкнул, упав в лужу.
Дело в том, что до инструментов было километр с хвостиком. Мы их оставили там, где закрепили не пройденный ход, как и делали неоднократно – в лесу воров нет, по крайней мер тех, кто ворует вещи.
И вдруг Андрюха засиял:
- А давай их оставим, всё равно возвращаться.
- Хорошо,- немного подумав, согласился я,- но если, по каким-либо причинам, нам возвращаться сюда не придётся, то за инструментами ты пойдёшь один. Ладно?
- Да пойдём, Андрей, сходим,- хлопнул Мишка по плечу своего единострадальца.- Лучше сейчас пару километров пробежать, чем потом сорок утаптывать.
Когда они ушли, я стал размышлять, как побыстрее доделать трудный ход, справедливо полагая, что, пройдя эти два километра и окончательно промокнув, казановы порядочно порастеряют свой сексуальный аппетит.
Эх, как я был молод и наивен!
- Вставай, а то примёрзнешь!- заорал Андрюха бодро и громогласно.- Вперёд, труба зовёт!
Я посмотрел на него грустно, осознав, что идти всё же придётся, но нашёл силы, чтобы пошутить:
- Это какая тебя зовёт труба? Уж не фаллопиева ли?
- Что это за труба такая?- посмотрел на меня Мишка в недоумении.
- А это ты у Тосечки спроси,- ответил я ему, с содроганием натягивая мокрый рюкзак.
- Если это что-то из истории, то навряд ли, она историю плохо знает.
Когда я от смеха упал, то рюкзак надавил мне на темечко, отчего лицо погрузилось в лужицу, и вместо хохота раздалось бодрое бульканье.
Рядом со мной булькал Андрюха.
А Мишка укоризненно начал головой:
- Эх, дети, дети! Вам бы только пошалить!
В ответ мы забулькали еще интенсивней.

XXXV.

Если есть такой человек, которому нравится лежать в больнице, то пусть придёт в любое время суток и плюнет мне в рожу!
Так, примерно, я думал о больничном времяпровождении до того, как мы с Андрюхой попали в семигороднинскую больницу.
Если сказать, что мы здесь очутились случайно, то это значит оклеветать меня, хрупкую игрушку в лапах фортуны, но обелить Андрюху с Мишкой, которые и являются лапам (причём, не всегда чистыми) этой самой пресловутой фортуны. Пережди мы промозглую сырость у тлеющего костра и в текущей палатке, максимум, что мы получили бы – это сопливые носы и осипшие глотки, Но нет, где там! В некоторых же просто бурлят и выплёскивают через край природные инстинкты и разудалая бесшабашность! И вот он, закономерный итог незрелости ума: стёртые по задницу (ну, если честно, то просто до мяса!) ноги плюс сопливые носы и осипшие глотки, а моя правая нога к тому же насквозь пропорота гвоздём! Но главное: в больнице мы с Андрюхой вдвоём, Мишке хоть бы хны – он цел, сух и звонок! Если после этого кто-то скажет, что существует справедливость, то я ему не пожму руку даже в том случае, если он меня снимет с электрического стула за две миллисекунды до включения рубильника!

Отмахав двадцать километров мокрыми и промёрзшими, мы только дома увидели плоды своего героического перехода – стёртые в кровь ноги у меня и у Андрюхи. Но появление Любки и Тоси с сумкой еды и выпивона заставило позабыть нас о таких пустяках. А зря! Через два дня, пролетевших весело и бестолково, ножки наши опухли, загноились, а ночью, ближе к рассвету, мощные клыки боли впивались в них жадно и вожделенно, без устали кромсая и теребя свою добычу.
На третий день, когда алкоголь уже перестал глушить нашу зубастую мучительницу, к нам завалился наш сосед Биокрин. Его так прозвали за особое пристрастие к этой спиртосодержащей жидкости, предназначенной для протирания различных поверхностей. Но Биокрин с особым удовольствием, не могущем быть понятым человеку нормальному, ею полировал лишь поверхности пищевода да желудка. Увидев наши мерзкие нижние конечности, он побелел, схватил со стола бутылку вина, высосал её в семь секунд и заорал:
- Всё, конец! У вас же гангрена!
И тогда мы, полупьяные полудурки, струхнув, поплелись в больницу. По пути я где-то нашёл торчащий гвоздь и конечно же наступил на него (скорее всего, этот оголённый гвоздь был единственным в Семигородней).
В больнице работали нормальные люди и они попытались, что вполне понятно, отослать двух пьяных, грязных, небритых и нестриженных идиотов в место их изначального естественного появления, но, когда я сунул в нос медсестре свою ногу, истекающую кровью и грязью, она в сердцах плюнула:
- Идите в душ и отмокайте, да ещё попытайтесь отрезветь, или я вас выгоню к чёртовой матери!
Первый день мы кайфовали: кровати с чистым бельём, телевизор, медсестрички, постоянно желающие взглянуть на наши попки (но, увы, не для того, чтоб ими полюбоваться, а для всем известного садистского действа – прокалывания толстенной иглой и вливания какой-то плесени), и трёхразовое, хоть и скудное питание!
Я в своей палате (в одну нас с Андрюхой не пустили!) познакомился с Костей – здоровенным бугаём-флегматиком и втирал ему и остальным сопалатникам всякие бредни о наших героических буднях, о весёлой житухе, о прекрасном Ленинграде. И, если трудовые подвиги ни в ком интереса не вызывали, то Питер – это была та тема, развивая которую, я мог слышать жужжание мухи в столовой!
Андрюха в своей палате, кстати, занимался тем же. Но, в отличие от меня, упиравшего на достопримечательности города и его историю, мой друг разглагольствовал о своих лихих похождениях в бомонде Ленинграда, в частности, в его прекрасной половине.
Этими рассказами, а ещё вином и тушёнкой, которыми нас щедро снабжали Любка, Тоська и Мишка, мы заслужили всеобщее уважение.
Но разве бывает бочка мёда без черпачка дегтя? Что-то я не встречал!
Шесть утра. Глаза мои открываются сами собой, и я вижу то, что и должен видеть: чёрные, прямые волосы, обрамляющие полное личико, чёрные строгие глаза, пухлые, алые от природы, губы, красивая – просто огромная! – грудь и руки, беленькие, маленькие, но держащие большущий шприц и ватку, источающую аромат хорошего спирта. Это – Анечка, медсестричка, и она явно ко мне неравнодушна, потому что с утра до ночи колет и колет меня, никому не доверяя. Но есть, право, что-то магическое в её ладонях, которыми она нежно поглаживает мои ягодицы после каждого укола, и та боль, с которой пенициллин вливается в меня, разрывая мышечную ткань, становится всё терпимее и терпимее и, наконец, перерастает в приятное пощипывание. Тогда я, как бы невзначай, переворачиваюсь на спину, и взгляд Анечки наталкивается на другой орган моего тела. Она смущается, румянец молнией пробивает пухлые щёчки, а руки осторожно натягивают на меня одеяло. Потом Анечка поворачивается и, цокая каблучками туфелек, спешно выходит из палаты.
- Хорошая деваха,- слышу я голос Кости,- да только серьёзная, с такой просто так не погуляешь.
- А как?
- Только через ЗАГС. Так что, если ты что думаешь, то имей в виду!..
В полдень приехал Литомин, а с ним инженер по технике безопасности. Долго они нас учили уму-разуму, строя из себя людей, с пелёнок ведущих истинно правильный образ жизни. Потом, приказав выздороветь к завтрашнему дню, оставили денег и уехали, довольные выполненным долгом!
- Это что за хмыри?- баском поинтересовался Боря, приятель, которого Андрюха завёл у себя в палате. Это был парень, как и Костя, внушительных габаритов, но зеркального нрава.
- Это начальник партии,- тоскливо ответил Андрюха, предвкушая возвращение в осеннюю слякотную тайгу.
- Парторг, что ли?
- Если бы! Это как в анекдоте, помнишь, Боря: пришёл поручик Ржевский и всё опошлил!
- Да, Андрэ,- вздохнул я,- точнее не скажешь!

XXXVI.

- Да что же это за свинство такое!- бросил Андрюха на землю чайник, и тот обиженно звякнул. Следом за чайником полетела и наша боевая кастрюля и глухо стукнулась о корень сосны, явно пытаясь спародировать большой барабан.
Мы с Мишкой недоумённо переглянулись, но вопросов задавать не стали.
- Нету воды!- развёл руками Андрюха, нацепив на свою физию шутовскую улыбку.- Нету водички! Нету, нету, нету! Идиотизм какой-то! Целый день мы, как гиппопотамы, мочили свои задницы, я два раза чуть не утонул, а теперь нате, получите: не-е-е-е-ту водички! Нету, нету, нету!!!
Мы раскинули карту, в надежде найти выход из создавшейся критической ситуации с помощью этого зелёного листа бумаги, но она весело показала нам кукиш в виде трёхкилометрового расстояния до ближайшего ручейка.
- Ну что,- посмотрел я на своих жаждающих коллег,- кто пойдёт?
- Ты что, опупел?- Андрюха явно видел во мне безумца.- Да я лучше помочусь в чайник, чем поплетусь после сегодняшней каторги за три километра киселя хлебать!
Мишка почесал темечко, потом взял в руки топор и стал озираться, негромко бормоча:
- Эх, было бы чем мочиться.
Походив немного вокруг разгоравшегося костра, Мишка присел возле маленькой ёлочки и принялся кромсать топором ни в чём не повинную землю.
- Серж, у него что, глюки пошли от жажды?
- Да нет, просто не наработался сегодня.
Мишка молча продолжал свою работу.
- Что-то тут не то,- задумался Андрюха, наморщив лоб.- Не нравится мне всё это.
Наконец Мишка бросил топор в сторону, закурил сигарету и стал сосредоточенно смотреть в вырытую им ямку.
- Ишь, гипнотизирует,- зашептал Андрюха,- думает, счас фонтан вдарит!
Прошло ещё минут десять
Мишка докурил вторую сигарету, взял кружку и принялся ею что-то зачерпывать из ямки и наполнять чайник и кастрюлю.
- Молодец, Мишель,- одобрил я,- с меня бутылка.
- Запомню!
- А как ты допетрил-то до этого?- подкидывая в костёр дровишки, вопросил Андрюха.
- Да от злости.
- Как это?
- А так. Пить очень хотелось. А как понял, что водичка тю-тю, то такая злость взяла! Ну, думаю, порублю сейчас этих техников хреновых, которые меня сюда затащили! Схватил топор, но рука не поднялась на живых людей. Вот и стал землю рубать. А тут и водичка показалась.
Андрюха похлопал глазами:
- А я тебе говорил, Серж, не нравится мне всё это!
- Вот придурки-то!- вскричал я.- Один лапшу вешает колечками на уши, а другой её добросовестно заглатывает!
Макароны весело скрипели на зубах, но в первые минуты (вернее, секунды!) трапезничанья мы не придавали этому значения, потому что начальная стадия любого принятия пищи после долгого рабочего дня в лесу – это примитивное заглатывание при полном игнорировании вкуса, температуры и объёмов. По мере же наполнения желудков, эти вышеуказанные качества благополучно возвращаются, и тогда вы понимаете (с радостью или ужасом), что же именно такое вы вкушаете!
Подозрительный макаронный скрип мне почему-то стал сразу ясен, в отличие от моих приятелей, и я сказал, отбросив ложку:
- Всё! Напоролся! А вы давайте рубайте, а то завтра аппетит ваш может подкачать.
- Ну, уж это – вряд ли! - усмехнулся Андрюха.- С кем с кем, а с аппетитом мы друзья!
- Что ж, утро вечера не глупее!

...Целый день старый лось мучился расстройством желудка. То ли прихватил своими толстыми губищами что-то неподходящее для непритязательного организма, то ли этот самый организм начал давать сбои. Да и не удивительно – старость не добавляет здоровья и бодрости. Вон, молодёжь во всю гоняет друг друга, выпендриваясь перед самочками. Они с таким треском сшибаются рогами, что кажется, будто рушатся деревья в бурю. Из ноздрей бьют струи пара, мышцы набрякли канатами, копыта легко сдирают толстый слой дёрна, обнажая переплетённые корни и корешки. А самочки, довольные, наблюдают, как разбивают себе лбы их друзья и приятели. Они стоят невдалеке, потряхивая крошечными хвостиками, и широко раскрытыми глазами внимают на страсти, бушующие из-за них.
Нет, старый лось уже позабыл это занятие, он обходит стороной своих сородичей и занят лишь добыванием пищи. Да, видно последний годок топчет он лесные опушки и болотистые берега, обгладывая ивовые веточки и вылавливая под водой дикий сельдерей!
Долгая ночь всё-таки закончилась, и начало проясняться. Старый лось тяжело поднялся и побрёл на рассвет.
Было полное безветрие. Не колыхались даже паутинки, увешанные росистым бисером, поэтому лось не почуял заблаговременно запах, так пугавший его раньше. Эго был горький запах дыма, смешанный с терпким ароматом человека. Но к старости лось стал гораздо спокойнее, и это спокойствие породило любопытство.
Побродив вокруг палатки и чуть дымившего погасшего костра, лось наткнулся на мешок, из которого шёл изумительно вкусный запах. С ним он ещё не был знаком. При помощи длинного сильного языка и толстых подвижных губ, лось легко извлёк из мешка то, что так аппетитно пахло.
Осторожно, не торопясь, лось сжевал свою находку, смакуя каждый кусочек, и побрёл дальше. Желудок, давивший так больно, вдруг успокоился, в нём потеплело, а в тело вернулись силы. И лось, бодро тряхнув головой, почувствовал в себе нарастающее желание сшибиться с кем-нибудь в смертельной схватке. Он поднял голову и затрубил громко и вызывающе. И ответный зов не заставил себя ждать. Старый лось, шумно выдохнув, мотнул разлапистыми рогами и напролом, через заросли орешника, помчался на битву, скорее всего, последнюю в своей жизни!..

Не знаю, как там у утра насчет ума, но сюрпризами оно богато!
- Кто хлеб убирал?- потряхивая в руках пустой брезентовый мешочек (в таких мешочках мы хранили съестные припасы), допытывался Андрюха.
- Да ты и убирал,- спокойно сказал Мишка,- в этот мешок сунул.
- Ну и где же тогда он? Мыши съели?
Для ясности замечу, что все продукты мы всегда оставляли вне палатки, экономя, таким образом, её полезную жилплощадь.
- Ого, мужики, смотрите!- позвал Мишка, показывая на землю возле палатки.
И мы увидели чёткие отпечатки лосиных копыт.
- Вот скотина!- заорал Андрюха,- лось пархатый! Весь хлеб сожрал, сволота! Да чтоб ты обдристался этим хлебом, урод!
- Ловко,- похвалил я лося, вывернув мешочек наизнанку,- даже крошек не оставил!
- А ведь я, кажется, слышал,- начал что-то припоминать Мишка,- но сквозь сон решил, что это кто-то из вас чмокает.
- Ага, это Сержу приснилось, что он леденцы сосёт!
- Нет, это Андрюхе приснилось, что он сосёт любкину сиську, которую днём с огнём не найти,- отпарировал я.
- Не боись, Серж, кому надо, тот найдёт!
- А я и не сомневаюсь, что её найдёт тот, кому это надо. Особенно, пока ты находишься здесь!
Андрюха только покрутил пальцем у виска и поплёлся к кустикам калины, на ходу расстёгивая пуговицы ширинки. Там он встал, склонив голову, и задумался. Но внезапно резко развернулся, не прекратив своего естественного занятия, отчего капли веером брызнули по траве, и закричал:
- Мужики, мужики! Мы идиоты! Какие же мы идиоты! Посмотрите-ка сюда!
В корнях калинового кустика пузырился маленький ключ, но вода в нём была чистая и вкусная, несмотря на то, что Андрюха её малость успел испортить. Да что говорить, ведь все знают, что нет на свете ничего вкуснее обычной воды! А если кто этого не знает, то, значит, он ещё и не жил!

Остатки макарон в кастрюле были покрыты толстым слоем песка и казались кусками ржавой проволоки, переплетёнными каким-то шизофренирующим субъектом в одному ему известный узор. Андрюха вывалил на землю абстрактную снедь и со смаком плюнул в неё
- А это пусть лось жрёт! И да будет у него от этой жратвы запор!
- Бедный лось,- покачал я головой,- то ты ему дристуна желаешь, то – запор. Ты просто садист какой-то! Лучше бы благополучия ему пожелал.
- Благополучия? За то, что он весь хлеб сожрал?!
- А ты подумай, Андрэ, не съел бы он хлеб, что бы мы сейчас делали?
- Пожрали б да пошли работать.
- Правильно. А так как хлеба нет, то мы сейчас идём куда?
- В Семигороднюю,- просиял Андрюха и радостно заголосил,- молодец, лосяра!

XXXVII.

В двадцатый раз заставив битлов проорать песню о любви, которую нельзя купить, я загрустил. Нет, не о Танечке, которая предпочла мне красавца-щукаря, ни о какой другой девахе, я загрустил просто так. Да какое, к чёрту, веселье, если на дворе конец октября со своими хамоватыми ветрами, легко протыкающими тело холодными спицами. И тайга не радует взор причудливостью и разноцветием, а слух многозвучием. И постоянно мокрые, знобкие энцефалитка, сапоги и палатка одним своим видом заставляют мелко дрожать озябшую душу и уставшие члены.
Но хорошо, если есть дом, куда можно зайти и отогреться вином и беседой, печным жаром и чудесной музыкой!..
Валерка, хозяин дома, нас зауважал сразу. Он прослужил три года на флоте во Владивостоке и теперешнюю свою жизнь в лесном, заброшенном на окраины цивилизации посёлке считал нудной, незаслуженной ссылкой. Все мечты его были в одном: уехать во Владик и не возвращаться сюда, даже если там приговорят к расстрелу! И мы, прибывшие с ленинградских земель, были для Валерки как бы родственными душами по весёлой, красивой, насыщенной жизни больших городов.
Я дослушал песню и посмотрел в окно. Там гуляли валеркины куры, и среди них не было двух одинаковых ни по расцветке, ни по размеру. Но одна курочка особенно выделялась, потому что смотрела на мир единственным глазом.
- Слышь, Валер, а чегой-то у тебя курица одноглазая?
- Да это всё от любви,- махнул он рукой.
- Глаз, что ли, от любви выскочил?- заржал Андрюха.
- Да нет. Повадилась она к соседскому петуху. Ну, наш петушок сначала бегал с тем драться, да не помогало. А потом взял да долбанул свою жёнушку в глаз. Глаза как не бывало.
- И что, перестала она бегать к соседу?- поинтересовался Мишка.
- Как отрезало, больше ни разу не пошла. Стесняется, наверно.
- Оригинальный метод пресечения супружеской неверности,- произнёс Андрюха и ехидно посмотрел на меня.- Тебе бы, Серж, надо было Танюхе глаз вышибить, глядишь, и не ушла бы!
- Тогда уж надо было тебе первым начинать, ты же её закадрил,- вернул я ему его совет.
Андрюха только почесал затылок, а Мишка спокойно заметил:
- Ну и на хрена вам баба без глаз?

А через два часа косточки той одноглазой курочки уже были обглоданы, но, если бы не изрядная доза алкоголя, то я бы есть её не смог!
Мы бы ещё кайфовали очень долго, но в дом ввалились испуганные Тоська с Любкой и не то полупьяный, не то неопохмелившийся Биокрин. Он мгновенно заметил выпивку. Руки его часто затряслись и потянулись к бутылке. Валерка, без труда просчитавший незатейливую комбинацию, перехватил посудину и показал Биокрину кукиш, на что тот отреагировал лёгким пожатием плеч и зелёной тоской во взгляде.
- И вообще,- сказал Валерка, вставая,- шёл бы ты, Биокринчик, отсюда, а?
- А я сюда не пить пришёл, я по поручению,- гордо ответил Биокрин и повернулся ко мне.- Вас, мужики, Грек требует!
- Что ещё за греки в Вологодчине?!- решил позубоскалить Андрюха, но Любка его остановила:
- Грек – это самый главный бандит в Семигородней!
- Один из главных!- ткнув в потолок указательным пальцем, поправил её Биокрин.- Есть ещё Гиря!
- Да вы, вообще-то, их знаете,- затараторила Тоська,- вы с ними в больнице лежали.
Мы с Андрюхой переглянулись:
- Костя и Борька? Да какие же они бандиты!? Нормальные ребятишки.
- Не дай Бог к этим нормальным ребятишкам попасться под горячую руку!- серьёзно сказала Любка.
- А уж под холодную – тем более!- ещё серьёзнее добавил Биокрин и, взяв в руки стакан, просительно посмотрел на Валерку.


XXXVIII.

Много раз я видел в фильмах, – особенно, прошлых лет, – воровскую малину с пышным застольем, вульгарными женщинами и полупьяными корешами, ловко ботающими по фене, но считал это несколько наигранным, неестественным. И вот та самая киношная малина, – точь-в-точь, до мелких деталей, – перед моими глазами. Вернее, я – в ней! А рядом Андрюха (Мишку не пригласили), в глазах которого любопытство перемешано с опаской, но первого – больше.
Биокрин, безупречно исполнивший своё поручение, мгновенно испарился, оставив нас наедине с обитателями просторного дома, огромные окна которого были плотно прикрыты тяжёлыми плюшевыми шторами малинового цвета.
Пышная молодая деваха полупьяными глазами бегло оглядела меня, но на Андрюхе её взор тормознулся:
- Ой, какой мальчик симпатичный! Иди ко мне, сядь на коленки!
Деваха вдёрнула рукой подол платья, желая, видимо, показать Андрюхе свои коленки, но шёлковая материя легко скользнула выше и обнажила не только эти пресловутые части женских ножек, но и чёрные кружевные трусики. Деваха якобы засмущалась и неторопливо прикрыла платьем интимную принадлежность.
Сидевший рядом с ней мужик с наглым выражением на роже, блеснул золотой фиксой:
- Ну, иди, иди, фраер, счас ты будешь у меня красавец!
Мужик быстро перебирал пальцами, и я увидел, что в них появился внушительных размеров ножичек.
Но Андрюха был пьян и смел:
- Убери перо, а то я тебе его в глотку запихаю!
Сидевшие, кто где, несколько мужиков резко вскочили, и мне вдруг очень захотелось оказаться в мокром холодном лесу, в палатке, протекающей, как дуршлаг, без крошки табаку и куска хлеба!
Но тут мужики почему-то успокоились и уселись на свои места, а Андрюха, заметив это, сразу же выпятил грудь и брызнул презрения себе во взгляд.
Нет, конечно, никто не испугался его пьяной бравады, просто сзади стоял Костя и это он, незаметно для нас, дал отмашку своим головорезам.
- Здорово, други! Садитесь-ка,- подтолкнул он нас к столу ладонями-лопатами.- Ну-ка, Зинок, дай ребятам тарелочки и стакашки,- кивнул Костя обладательнице чёрных трусиков.
Та мгновенно притащила всё требуемое и уселась рядом с Андрюхой, прижавшись к нему и восторженно заглядывая в его чёрные глаза. Потом она перевела взгляд на Костю:
- Грек, я влюбилась в этого мальчика! Грек, я хочу его!
Костя пожал плечами:
- Да мне-то что.
Зина жадно впилась губами в губы Андрюхи, потом, с трудом оторвавшись, встала и потянула его за руку:
- Пойдём, пойдём со мной!
А Андрюха и не думал сопротивляться! Вот мерзавец! Он, конечно же, умотал с этой Зиной, оставив меня одного!
Но, к счастью, Грек нас вызывал только для того, чтобы проинформировать о том, что мы находимся под его полной защитой, и никто нам не сделает никакой пакости, даже Гиря, который, как оказалось, был совсем не приятелем Грека, а его кровным врагом.
Слава Богу, задерживать меня не стали, а сам я засиживаться в гостях не очень-то хотел, потому что хмель не брал, а мужики, поблёскивая золотыми зубами и поигрывая татуированными руками, становились всё серьезнее и задумчивее.

А дома Мишка мирно беседовал и пил водку с Гирей, который в сопровождении троих таких же золотозубых и татуированных хлопцев явился, чтобы предложить нам своё покровительство против всех и Грека в частности.

- Здорово, что мы оказались в больнице так удачно! Не иначе, тут не обошлось без самого высшего руководства!- восторгался я, тыча пальцем в потолок, когда гости ушли.
- Может быть, и так,- согласился Мишка и опрокинул стопарик,- а может, и не так,- он вытянул из пачки сигарету и закурил.
- Почему это не так? Ведь смотри: двойная защита!
- Это-то так. Но вот случись что, эти ребятки между собой всегда договорятся, они, как ми крути, свои. А мы для всех тут чужие, и если будет, что с нас снять, то снимут.
- Да-а,- задумался я над мишкиными словами, но неожиданная мысль меня успокоила.- А чего нам, Мишка, бояться, братъ-то у нас не фиг!

Глубокой ночью пришел Андрюха и разбудил меня и Мишку. Из холщёвого мешочка ловелас достал водку, копчёный окорок и ещё много всякой вкуснятины.
- Ну ты, Андрэ, молодец!- восхитил я.- Это ж как нужно было поработать!
- Серж, ты меня хорошо знаешь?
- Кажется, да.
- Меня когда-нибудь хоть одна баба смогла вымотать?
- Я помню, даже трое одновременно не смогли этого сделать!
- А Зиночка смогла! Серж, я пуст и сух, как заброшенный колодец в Каракумах! Даже если сейчас здесь окажется голая Брижит Бардо и призывно подёргает попкой, я не среагирую, клянусь!
Андрюха, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, но заснул он, кажется, раньше, чем его бедное измочаленное тело прикоснулось к ложу.
- Вот до чего распутство доводит!- назидательно пробубнил Мишка.
Он взял бутылку, повертел её задумчиво в руках, потом, решившись, разлил в две кружки и одну пододвинул мне. Мы выпили. Помолчали. Хмель тяжёлым, но приятным туманом окутал меня и изолировал все чувства, кроме одного – сна. Я повалился на кровать, услышав напоследок мишкины слова:
- Да, а от голенькой Брижит Бардо я бы не отказался!

XXXIX.

Природа умирала! Иначе, какого же чёрта она укрылась белым холодным саваном?
В контрастном, чёрно-белом лесу неуютно, как в могиле, вырытой посреди болота, холодно, как на даче у белого медведя и тоскливо, как на призывном пункте военкомата!
- Нет, зря меня не послушались,- в очередной раз занудил Андрюха,- сейчас по сто граммов было бы не просто полезно, а жизненно необходимо!
- Задолбал ты уже, Андрэ,- не выдержав, плюнул я в мокрый ноздреватый снег,- ну что теперь ныть!? Не взяли, так не взяли!
- А я говорил…
- Плохо говорил!
- В каком смысле?
- В таком. Настойчивее нужно быть в достижении своей цели!
Мишка игнорировал наши пререкания и был сосредоточен только на ходьбе и перетаскивании тощенького рюкзака на своём хребте. Его физиономия была спокойна, как лицо Медного Всадника, а ноги ритмично и монотонно отмеривали шаги: чмок-чмок, чмок-чмок. И я тоже невольно настроился в такт этих шагов и опустил голову, попытавшись выкинуть из неё абсолютно все мысли и мыслишки.
- 0-пля!- вдруг резко остановился Мишка, и я ткнулся лбом в его рюкзак.- Смотрите, дичь!
Я проследил за мишкиным взглядом и увидел «дичь». Это был маленький бычок. Он стоял, дрожа всем телом, между ёлочек, в которых и запуталась верёвка, повязанная на его шею. Бычок приветливо посмотрел на нас и что-то радостно промычал.
- Заблудился,- оценил обстановку Мишка,- теперь его волк или медведь сожрёт, это точно. Жалко.
- Ура!- внезапно обрадовался Андрюха.- А давайте шашлыков нажарим, всё равно ведь ему каюк.
- Ты серьёзно?- удивился я андрюхиной жестокости, но тут же моё воображение, вмазав сочную оплеуху жалости, нарисовало огромный, дымящийся, благоухающий мясным ароматом шашлык. И слюнки, как весенние ручейки, зажурчали по моему подбородку.
А Андрюха скинул рюкзак, вытащил топор и направился к бычку. Маленький глупыш доверчиво потянулся носом навстречу нашему кровожадному товарищу
- Мишка,- шёпотом произнёс я,- ведь сейчас он его убьёт!
Мишка сухо посмотрел на меня:
- Если медведь его сожрёт, будет лучше?
- Для бычка, конечно, нет, но для нас, я, думаю…- Я не договорил, потому что услышал характерный звук, который издаёт топор, врубаясь во что-то плотное.
Я резко отвернулся в сторону, противоположную месту убийства, и даже закрыл глаза, а сердце стучало медленно и гулко, как будто забивало сваю в мою замороженную душу.
И вдруг раздалось весёлое мычанье и андрюхин голос, не очень ласковый:
- Да заткнись ты, идиот слюнявый, а то я сам сейчас замычу!
Топор Андрюхи был вбит в ёлку до середины лезвия, а жизнерадостный бычок ласково облизывал руку своего несостоявшегося убийцы. А тот посмотрел на нас с Мишкой, пожал плечами, развёл руки в стороны, потом быстро их опустил:
- Да хрен с ними, с шашлыками!
И нам стало весело и легко. Перекурив минут десять, мы накинули рюкзаки.
- А как же быть с бычком?- посмотрел я на друзей.- Так и бросим его?
- Нет, с собой возьмём, будет нам опознаки обкакивать!- хмыкнул Мишка.
- Нет, пацаны, так не годится. Давай-ка, Андрэ, раз уж этот незажарившийся шашлык к тебе привязался, бери его и веди в Семигороднюю. Там хозяева найдутся.
- Ты что, Серж, ошизел? Мы же уже километров шесть прошлёпали!
- А что делать-то?
Молчание повисло, но не затянулось:
- Хорошо, я пойду, но при двух условиях. Первое: мой рюкзак тащите вы. И второе: я куплю всё-таки водочки, а, Серж?

XL.

Мы с Мишкой уже сделали тот ходик, ради которого пришлось тащиться десять километров, поужинали и балдели в палатке, распахнутой настежь перед жарким костром. Как говорится, было тепло, светло и комары, задолбавшие нас за лето своей самоотверженностью, наконец-то приказали долго жить!
Тишина была почти осязаема, и только изредка потрескивающие дрова в костре незлобливо нарушали её. Лёгкая дрёма заботливо укутывала наши уставшие тела и щедро добавляла массы векам.
Неожиданно костёр стал стрелять резко и раскатисто, с каким-то завыванием, а потом два раза бабахнул так мощно, что мы вскочили и отпрыгнули от огня в стороны. Снова раздались рёв и стрельба, и только теперь до нас дошло, что это совсем не костёр, а невесть откуда взявшийся мотоцикл, у которого было неважно отрегулировано зажиганье.
- Это Андрюха,- сказал я, не задумываясь ни на секунду, и оказался прав.
Но наш друган был, естественно, не один. Далеко не один! Бедный «ижак» притаранил на себе сразу четверых пассажиров: Андрюху, Валерку и, конечно же, Тоську с Любкой!

После второй бутылки нам стало весело и хорошо, после четвёртой мы все постреляли из ружья Валерки (ведь он ехал в лес, а как же там без оружия!) по пустым бутылкам и банкам, а после шестой резко засобирались домой. Никому даже в голову не пришло, что была уже глубокая ночь, красивая, звёздная, но безлунная.
Шустрый пьяный Валерка долго издевался над своим мотоциклом, которому, ох, как не хотелось заводиться и ехать чёрт знает куда:
- Ща! Ща я вас всех увезу, будь спок!
Но зря он нас уговаривал, никто и не думал волноваться. Девчонки уже залезли в коляску. Туда же были заброшены и рюкзаки. Я и Мишка сидели верхом на ижевском скакуне, оставив место для Валерки, а Андрюха умудрился поместиться между нами и коляской. Он полулежал-полусидел на правом боку, закинув ноги на передок коляски, а голову засунул Любке в подмышку.
Наконец чудо мототехники, несколько раз выстрелив каким-то сизым дерьмом, затарахтело, и мы, вопреки всем законам природы и логики, поехали.
Первая треть пути проходила по старой просеке, полной пней, кочек, поваленных деревьев. Проехать здесь даже днём, трезвому, представлялось наитруднейшей задачей, но мы проскочили этот участок не глядя, с песнями и присвистом, разогнав, вероятно, всё живое в радиусе километров ста!
Удачно проскочив опасный отрезок, мы вылетели на грунтовую дорогу. Тут уже можно было ехать более спокойно и менее осторожно. И это-то оказалось самым трудным! Примерно на половине пути Валерка забыл, что сидит за рулём, и повернулся к нам, пытаясь подпеть очередной шлягер. А вот дорога-то повернуть не забыла. Но руки мотоциклиста держали руль прямо!
Я не знаю, для чего роют трёхметровые кюветы вдоль лесной грунтовой дороги. Может быть, для оттока воды. Но, скорее всего, для того, чтобы в них залетали такие пьяные идиоты, как мы! Эх, такую песню не допели!
Ах, как долго и весело мы ржали! Потом так же долго и весело вытаскивали мотоцикл из кювета.
В Семигороднюю мы попали лишь под утро, излазив все канавы по обе стороны этой превосходной грунтовки. И ни у кого не было ни синяка, ни царапины.
- Какие же мы всё-таки счастливые, правда, Серж?- восхищённо произнёс Андрюха, падая на свою койку.- Как всё у нас гладко и здорово идёт!
- А почему бы и нет,- пьяно улыбался я, перемешивая в голове коктейль умилённых мыслей,- наверное, мы не на последнем месте у красотки Фортуны!
- Не сглазьте, счастливчики,- бросил окурок в печку Мишка,- а то повернётся ваша красотка к нам своим чудным задом, и всё – привет от дальних берегов!
- Это точно,- поддакнул я,- на этот зад смотреть, а, тем более, любоваться им, не стоит. Пусть уж лучше перед нами маячат тощий зад Любки и упитанный – Тоськи!

XLI.

Я сидел один в нашей комнатушке и занимался увязкой ходов, проще говоря, считал, что мы понаделали, и сколько это будет стоить. Андрюха и Мишка пропадали у своих подружек, проводя время не скучно и наполненно, но я им почему-то не завидовал, хотя иногда иголочка досады и покалывала моё самолюбие. Но в такие минуты я вспоминал Танюшу и ставил её напротив всех этих семигороднинских красоток. Даже нечего было и сравнивать ту драгоценность, которой посчастливилось обладать мне, с данными представительницами прекрасного пола!
Итак, я сидел, полностью погружённый в сутолоку цифр, когда в дверь аккуратно постучали. Я несказанно удивился, потому что здесь, в вологодских землях, стучаться в двери никому не приходит в голову. Народ тут (а особенно в Семигородней) прост до жути! Могут войти когда угодно, хоть ночью, сесть, закурить, сожрать всё, что стоит на столе, а на вопросительные взгляды удивиться: «Да что ж, я тебе тарелку супа не налью, когда ты ко мне придешь?!» Не знаю, не знаю, может, и нальёшь, только я к тебе хрена с два пойду!
- Входите, не заперто!- крикнул я и приготовился удивиться вежливому гостю.
Нет, плохо я приготовился, потому что, когда дверь открылась, я просто был ошарашен. На пороге стояла... Анечка!
- Привет! - сказала она и почему-то покраснела.
Я на время позабыл, что речь давно уже изобретена древними людьми, и только кивнул.
- А я тут проходила мимо и решила зайти посмотреть, всё ли у вас зажило, нет ли рецидивов,- быстро заговорила Анечка, преодолев начальное смущение.
Мой ступор тоже прошёл, и я засуетился и затараторил:
- Да какие рецидивы, Анечка, на нас всё заживает, как на псах, рождённых на свалке!
Я взял девушку за руку и сжал её пальцы, маленькие, горячие, своими, огрубевшими, с потрескавшейся кожей:
- Разве может быть, чтобы эти волшебные пальчики не вылечили любую хворь?- и я, вопреки желанию, поцеловал каждый анечкин перст горячими, мгновенно высохшими губами.
Честное слово, я это сделал в порыве благодарности, огромной приязни к девушке, не более, но она, закрыв глаза и, прошептав: «Ой, мамочка!», закинула мне руки за голову, крепко их сцепила и стала валиться на кровать, увлекая меня следом.
Именно тогда, в первый раз в жизни, я понял, насколько женщина может быть жаркой и страстной (да простит меня Танюша, она в этом лишь наивный дилетант)!

Два часа пролетели, как две секунды!
- Мне пора, Серёжа, давай попрощаемся.
- До завтра?
- Нет, навсегда.
- Ты не хочешь меня больше видеть? Значит, это было только случайностыо? Стечением обстоятельств?
- Нет, это не было случайностью!
- Тогда я не понимаю!
- Хорошо, я тебе расскажу всё, но обещай, что ты отнесёшься к этому спокойно.
- Я постараюсь.
- Мне двадцать семь лет. Я очень хочу ребёнка. Здесь, в этой дыре, нет ни одного человека, от которого я бы хотела это сделать.
- И ты выбрала меня?
- Я не выбирала. Я всегда знала, что когда-нибудь увижу человека и пойму: это – он.
- Это – я?
- Да, это – ты.
Сначала мне стало очень приятно, что я оказался единственным из целого стада мужиков. Но почти сразу же примчалась другая мысль: это что же, теперь придётся жениться? Анечка, конечно же, девушка классная, но всё-таки точно так же, как она чувствовала, что это – я, так же и я чувствовал, что это – не она!
Но она, умница, тут же поняла ход моих дрянных мыслишек:
- Ты только не думай, что я покушаюсь на твою свободу, я не хочу, чтобы ты был моим мужем.
Я внутренне облегчённо вздохнул, но всё же сказал:
- А как же ребёнок? Ведь ему нужен отец.
- Неправда. Ребёнку нужен любящий человек, и этим человеком буду только я! А потом, Серёжечка, какой ребенок? Где ты его видишь?
- Но ты же сказала…
- А ты меня не слушай, я много чего говорю!

Дверь звучно распахнулась, и в комнату ввалились довольные, в предпоследней стадии опьянения, мои собригадники.
- Ого! У нас гости!- заорал Андрюха.- Счас вмажем по стопарику!
Анечка быстро поднялась и пошла к выходу. Закрывая дверь, она бросила на меня долгий взгляд, и я увидел, что её чёрные глаза до краёв наполнены нежностью и отчаянием. И мне стало так тошно, так паршиво, что я лишь процедил сквозь зубы:
- Андрэ, налей стакан!
- Без вопросов!- достал бутылку из сапога тот и поинтересовался.- А чего это приходила медсестричка?
- Да так, состояние наше проверить,
Андрюха посмотрел на меня пьяным ехидным глазом (второй его глаз был прищурен по причине изрядного опьянения и раздвоения в связи с этим предметов в поле зрения!):
- Ладно трепаться, небось тоже отомстил ей за её уколы.
Я проглотил содержимое стакана, выдохнул спиртной дух и недоумённо посмотрел на Андрюху.
- Ну что так смотришь? Не понимаешь? Придурок! Она тебя колола? Колола. А теперь ты её уколол, да? Правда, не той иглой и не в то место! Скажи, нет!
Я не сказал.



XLII.

Меня разбудил Андрюхин мат. Но это был не тот жизнерадостный восторженный мат, который обычно вылетал из уст моего друга в минуты воодушевления или раздражения. Нет, этот мат был какой-то тоскливый, плохо выговариваемый и тусклый, как дневная луна.
- Чего там случилось, Андрэ?- спросил я его сквозь остатки сна.
- Чего, чего! Задница к палатке примёрзла! Тебе-то хорошо там, в серединке!
- А тебе вчера в серединке было хреново?
Результатом моего справедливого замечания стало прекращение матов и перерастание их в недолгий нудный скулёж.
Мишка, лежавший справа от меня, поднялся и вылез из палатки, и сразу же эта половина моего тела начала остывать и дубеть. Волей-неволей пришлось тоже подниматься и выползать на свет божий.
Мишка, уже успевший раздуть чуть тлеющие угли костра, щедро укладывал сухие дрова, и языки пламени, сначала нежно, аккуратно, а потом всё увереннее и настырнее, заключали их в свои объятия.
Мы присели на корточки, вытянули руки к огню и жадно впитывали в себя его живительное тепло Я отчётливо увидел своё драгоценное нутро: почки, печёнка и другие причиндалы организма, превращённые за ночь в ледышки, закурились парком, заслезились, а густая застывшая кровь наконец-то потекла по своему вечному кругу всё быстрее и быстрее, и вот уже она, горячая и проворная, разносит жизнь в каждый закуток тела!
На потрескивание костра из палатки вывалился Андрюха и, вклинившись между нами, сунул руки прямо в огонь. Мишка от неожиданного толчка кувырнулся набок:
- Вот, ёлки-палки! Тебе что, пространства мало? Обязательно нужно влезть в самое узкое место!
Но Андрюха ничего не отвечал, лишь постанывал от удовольствия да негромко постукивал зубами.

Морозец был не меньше десяти градусов, потому что замёрз даже ручей, возле которого мы разбили палатку. Правда, был он не очень-то и шустёр. Зато лужи покрылись броневой коркой такой толщины, что она свободно, без потрескиваний, выдерживала вес наших тел.
Привязав наш последний в этих местах ход (из-за этой часовой работы, собственно, и получилась неуютная ночёвка), мы в хорошем настроении потопали к Семигородней. Пройти нужно было километров двенадцать, но это кажется таким пустяком, когда знаешь, что все работы выполнены, сезон закончен, и скоро, очень скоро, очутишься в тёплом уютном вагоне, а молоденькая рыжая проводница принесёт чайку да и останется на часок-другой, чтобы попить винца, поговорить о жизни, ну и мало ли что там ещё!
Андрюха, насвистывая что-то очень жизнерадостное, шагал весело, вприпрыжку, а когда попадалась замёрзшая лужица, он разбегался и с удовольствием скользил по гладкому крепкому льду.
Мы уже протопали две трети пути. Вот заброшенный карьер, после которого нам останется километра три-четыре. Дно карьера – неглубокий водоём. Ну как пройти мимо такого катка?
- Эх, вот где я прокачусь-то капитально!- обрадовался Андрюха.
- Смотри, это тебе не лужа,- попытался воззвать к его разуму Мишка,- провалишься.
Андрюха шагнул на лёд, потопал ногой, потом попрыгал. Лёд держал. Тогда наш долбаный конькобежец (или сапогобежец?) забрался на стенку карьера, подмигнул нам и побежал, ускоряясь, вниз. Резко оттолкнувшись, он заскользил по гладкому льду, что-то восторженно голося.
Андрюха доехал почти до середины катка, где закон трения всё-таки его остановил, повернулся к нам и заорал:
- Здорово! Давайте сюда!
Но мы с Мишкой не успели даже и рта раскрыть в ответ, как лёд, почти беззвучно разломился и наш идиот оказался по грудь в воде!
- А вот это действительно здорово,- сказал я и похлопал в ладоши.
Мишка тяжело вздохнул и пошёл собирать хворост.
Но Андрюха, прорубившийся к берегу, как ледокол, отказался сушиться и отогреваться:
- Домой! Бегом! К печке!
- И к Любке,- добавил я.
- Точно! Сначала к Любке, потом уже к печке!
- Нет, Андрюха, тебе лучше к Зиночке,- логично рассудил Мишка,- она твоё тело обогреет похлеще любой печки!
Андрюха подумал несколько секунд, потом покачал головой:
- Нет уж, лучше я ещё раз искупаюсь! А вообще-то, Мишель, это ты накаркал.
- Не понял.
- Это ты нам плёл про задницу Фортуны. Вот она нам её и показала!
- Ну, во-первых, не нам, а тебе,- справедливо заметил Мишка,- а во-вторых, если этим всё дело ограничится, то не стоит даже и расстраиваться.
- Да, ты прав,- поддержал я его.- Фортуна сейчас нам лишь показала свой задик, но, если, вдруг, она его обнажит, вот тогда-то мы сполна хлебнём тех сюрпризов, которые могут из него излиться!

XLIII.

- Скажите, пожалуйста, здесь живёт участковый?- вежливо и, как мне казалось, с достоинством поинтересовался я.
Невысокая полная женщина лет сорока почему-то подняла голову, посмотрела на пасмурное вечернее небо, потом, пожав плечами, буркнула:
- Здесь, а где же ещё?
- А как бы нам его увидеть? Если, конечно, это возможно,- продолжил я упражняться в хороших манерах.
Женщина посмотрела на меня, как чукча на кенгуру, и крикнула очень высоким голосом, словно провела ножом по тарелке:
- Васька, ходи сюда!
Вначале на этот полукрик-полувизг из огромной будки вылез кто-то большой и лохматый. Он два раза то ли гавкнул, то ли рявкнул, лениво поднял заднюю лапу, окатив вход в свой домик, и залез обратно.
- Не-е, это не Васька!- уверенно заявил Андрюха.
В это время на крылечко вышел наверняка Васька: это был такой же, как женщина (в смысле роста и полноты) мужик. Но не внешний вид выдавал в нём местного участкового милиционера, а его форма, вернее, верхняя её часть. Ею был китель с погонами, имевшими по три маленьких звёздочки. Как ни странно, но мужик к кителю подходил. Немного портила вид нижняя часть костюма – треники с оттопыренными коленками и тапочки с пумпончиками.
- Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!- ловко отчеканил Андрюха.- Разрешите обратиться?
Участковый стеклянными глазами посмотрел между нас, тяжело вздохнул, но промолчал. Потом повернул голову назад и бросил кому-то в доме, ядрёно упирая на о:
- Пошла на хрен!
Через минуту старлей всё же смилостивился до обращения к нам:
- Ну, что случилось, орлы питерские?
«Ого,- подумал я,- настоящий участковый, всё знает!»
Вслух же сказал:
- Грабёж со взломом!
Участковый поморщился, как будто выпил воды вместо водки:
- Рюкзак украли?
«Ах ты, скотина недовольная!- внутренне вскричал я.- Небось, от телевизора оторвали! Сейчас ты забегаешь!»
Но Андрюха опередил меня, негодующе взорвавшись:
- Да какой, на фиг, рюкзак! Карты секретные свистнули! И, между прочим, на вверенном вам участке!
Лучше бы он не говорил последнюю фразу!
- Это мы ещё разберёмся,- подозрительно прищурился участковый,- что у кого на участке происходит!
И он стал разбираться.
Первым делом он нашел в нашей комнатухе не санкционированный самодельный кипятильник и заявил, что неприятности мы уже имеем (можно подумать, что пропала секретных документов – невинные шутки новорождённого!)! Потом семигороднинскому шерифу попался на глаза мишкин нож, – красивая, не малых размеров, штучка, – и мы услышали, что за это нам положено года по три тюрьмы (слава Богу, что не расстрел!). А после всех этих, диких на наш взгляд выкрутасов, дело дошло и до пропажи карт.
- Вы что, ребятёнки? Не знаете, как хранятся секретные документы?
- Не-а,- придурковато пожал плечами Андрюха.
- Объясняю: секретные документы должны находиться всегда при лице, за них отвечающем!
- А если это лицо захочет сводить свою задницу в сортир, то карты тоже нужно брать с собой?- усмехнулся Мишка.
- И в уборную – тоже!- отрубил участковый.- Как пропали документы?
- Видите ли, мы пошли в столовую, чтобы пообедать,- Андрюха пояснял полушутливо,- и не было нас каких-то час-полтора. И вот, в этот крошечный промежуток времени...
- Да за час я пять домов взломаю, всю мебель вынесу, продам и деньги пропью!- лихо перебил его старлей.
- Неужели сможете?- восхищённо удивился я.
- Если надо – смогу! Короче, сидеть тут и чтоб никуда! Завтра приедут, кто надо, разберутся!
Участковый резво пошёл к выходу, унося наш кипятильник и мишкин нож, но на пороге оглянулся и бросил сквозь зубы:
- Эх вы, уроды, просрали все секреты нашей страны!
Дверь, печально скрипнув, жёстко хлопнула, а мы повалились на кровати, давясь от долго сдерживаемого смеха.
- Да, конечно, чудик ещё тот!- спустя минут пять, вытирая слёзы, выдохнул Андрюха.
Смех скончался как-то неестественно, уступив место неприятным раздумьям. И раздумья эти вылили из меня слова:
- А ведь может оказаться, что мы так весело посмеялись в последний раз. Тут, Андрэ, выговором с лишением премии не отделаться.
- Ну какие, Серж, секреты в этих картах? Ведь они устаревшие, как идея о коммунизме!
- Да, но ты забыл одну маленькую детальку: на этих устаревших бумажках стоят штампики «Секретно»! А это главное!
- Хватит хныкать,- вытащил Мишка из закутков своей постели бутылку водки,- забыли, как говорят? Чему быть – того не миновать!
- Это точно,- махнул рукой Андрюха,- только, к сожалению, чаще происходит так: чего бы миновать, ан, нет, – тому и быть!

XLIV.

- И встать, уроды, когда с вами разговаривает полковник Комитета Государственной Безопасности!
Даже если бы это сказал карапуз в метр с кепкой, и то мурашки задолбались бы бегать по телу! А тут, посвечивая красной рожей, покачиваясь с носков на каблуки, подпирал потолок башкой в лихо сдвинутой на затылок фуражке двухметровый амбал, самое место которому – кузница или лесоповал. «Хотя,- подумал я с тоской,- на лесоповал, кажется, придётся поехать нам!»
А полковник, видя, что мы струхнули, и довольный произведённым эффектом, уселся на стул и снял фуражку, обнажив лысину средних размеров.
- За кем числятся карты?- ровно и спокойно произнёс он, закуривая какую-то фирменную сигарету, кажется, «Кэмэл».
- Вообще-то, там стоит моя подпись,- промямлил я.
- Так, значит, восьмерик уже имеешь!
Я не был уверен, о чём он говорит, поэтому уточнил:
- Какой восьмерик?
- Восемь лет строгого режима с конфискацией имущества.
В лице полковника не было и намёка на шутку!
Ножки мои дрогнули и подогнулись, уронив тело на кровать. А в голове почему-то упрямым дятлом стучала мысль: «А как же Новый Год?» И эта мысль, пробив какие-то внутренние перегородки, выползла на язык, а с него на волю:
- А как же Новый Год?
- А это как себя ТАМ вести будешь,- смакуя сигаретный дым, заржал полковник, - а то будет тебе новый год да, может, не один!
- Успокойся, Серж,- попытался поддержать меня Андрюха,- мы что-нибудь придумаем.
- Придумаете?!- вдруг стукнул кулаком по столу полковник с такой силой, что столешница жалобно хрустнула.- Вы, бля, мастера придумывать! Один, вон, себе придумал развлечения на ближайшие восемь лет! Да и другие – на пять-шесть!
Андрюха только выпучил глаза, пытаясь что-то произнести, но слова, вероятно, убежали вместе с душой, ошиваясь где-то в районе пяток.
Мишка выглядел получше, поэтому смог выдавить:
- А я-то при чём? Я – рабочий.
Полковник с интересом посмотрел на него:
- А кто тебе мешает? Работай. Лобзик в руки – и вали сосны набок!
Мишка безвольно опустил плечи и загрустил.
- В общем, так,- поднялся полковник,- завтра в шесть ноль-ноль поезд. Если вы находите карты, я еду один, если нет, то едем вместе!

Не прошло и часа после ухода полковника, как к нам повалили гости.
Первым, конечно же, появился вездесущий Биокрин:
- Чего менты шныряют? Не по мою душу?
Когда Мишка объяснил ему суть проблемы, Биокрин довольно улыбнулся и скрылся.
Потом, жалобно голося, примчались Тоська с Любкой, но их мы выпроводили моментально.
Нужно было что-то делать, но ни одна, даже самая дурацкая мыслишка не стремилась влезть в наши напичканные страхом головы!
А потом пришла та, кого мы меньше всего ждали, какое там, и думать не могли, что она заявится. Это была Зиночка!
Андрюха посмотрел на неё тоскливо, и я понял, как ему хреново!
Но Зиночка знала, что нужно делать. Для начала она нас заставила выпить по два стакана водки, которую принесла с собой в изобилии, потом рассказала пару скабрезных, до отвращения, анекдотов, а потом уже и делать-то ничего особенного ей не было нужды. Мы ожили, заулыбались. Спиртные пары окрасили все сгустившиеся над нами тучи в тёплые розовые тона.
После этого Зиночка посмотрела очень жадно на Андрюху, взяла его за руку и проворковала:
- Андрюшечка, пойдём ко мне, я тебя успокою и, клянусь, ты об этом никогда не пожалеешь! Да и вы, мальчики, тоже,- и Зиночка подмигнула мне очень шаловливо.
Я хотел было возмущенно выдать, что она мне так же нужна, как конголезцу енотовая шуба, но любвеобильная деваха быстро увела несопротивлявшегося Андрюху, и моё возмущение осталось при мне.
А Мишка уже разливал водку по стаканам и приговаривал:
- Подумаешь, пятёра! Подумаешь, шёстера! Подумаешь, восьмёра!
Мы выпили по стакану, потом ещё по одному, и я успокоился, как бык после бойни. Всё было по барабану! Подумаешь, восьмёра!

XLV.

Разбудило меня не бодрое петушиное пение и не садистский звон будильника, а пьяный хриплый возглас:
- Спите, уроды? Подъём!
«Всё,- подумал я,- пришёл гебистский полкан забирать нас в далёкие дали!»
Но мишкин вопрос, заданный вошедшему, заставил меня изменить мнение:
- Андрюха, а ты откуда это такой хороший?
Я резко вскочил и увидел улыбающегося друга, сидевшего за столом, и обмахивающегося, как веером, нашими пропавшими картами.
- Нашёл!- заорал я и принялся обнимать Андрюху.- Где? Как?
- Как же, нашёл! Заработал!
- Чем?
- Чем, чем! Ты что, ребёнок? Забыл, куда я пошёл и с кем? Так чем же я, по-твоему, мог заработать?!
- Языком!- захихикал Мишка.
Андрюха посмотрел на него, поморщился и сплюнул к печке:
- И им тоже. Короче, счас придёт полкан, говорим ему, что карты подкинули на крылечко. И баста!..

- Скажите спасибо, что у меня дел настоящих до черта,- собирая все наши объяснительные в планшет, заявил полковник,- а то бы вы у меня тут всё рассказали, даже то, чего не было. И учтите, ваши писульки будут надежно сохранены. Да не те,- бросил гебист, видя, как рука Андрюхи скользнула в пах,- эти сами охраняйте.
Полковник на прощание просверлил каждого из нас своим перфораторным взглядом, зачем-то отдал нам честь и скрылся.
- У-ра!- шёпотом произнес я, боясь сглазить.- Неужели мы на свободе?
- Досчитаем до десяти,- предложил Андрей,- если не ввалятся менты и не повяжут нас, значит – это свобода.
И Мишка начал считать. Когда он дошел до цифры «сорок», я не выдержал:
- Да хватит тебе фигнёй заниматься! Совсем опупел от страха! А ещё орал: подумаешь, пятёра!
Мишка потупился, но через мгновение достал из закутков своей кровати бутылку водки.
- Слушай, Андрэ, давай-ка проверим, что за кроватка такая у нашего рабочего: как ни сунет руку, всё в ней бутылка оказывается!
Бутылка опустела в секунду, и мы с Мишкой затеребили Андрюху:
- Ну давай, рассказывай!
- Что вам такого интересного рассказать, други мои, чего вы не знаете?
- Да ладно, не выпендривайся!
- Я не выпендриваюсь. Всё просто, как в теории Эйнштейна.
- Кого-кого?- не понял Мишка, но я только шикнул на него:
- Потом объясню, если вспомню.
- Так вот. Пришли мы к Зинуле, а она мне и заявляет: полюби меня так же, как в прошлый раз, и ваша пропажа найдётся! И я её полюбил! Но теперь это получилось намного страстнее и изящнее, потому что у меня был обалденный стимул: либо одна каторжная ночь с Зиночкой, либо две тысячи сто девяносто ночей без неё, но, зато, и без кого-то вообще! Ну вот, в общем-то, и всё.
- Как всё?- огорчился я.- А где же она-то карты взяла?
- А вот это мы, вероятно, никогда не узнаем. Она мне тайну не открыла, как я её ни просил и какие только выкрутасы с ней ни проделывал!
- Да какая, на хрен, разница!- вскричал Мишка и выудил из своей постели ещё бутылку.- Давайте выпьем за Зиночку!
- А за меня?- обиделся Андрюха.- Если бы я не поработал, причём, прошу заметить, по-донжуански, то примеряли бы вы сейчас кандалы и полосатые робы!
- Ну конечно же, выпьем за тебя!- успокоил я друга.- Какое счастье, что мы живём и работаем вместе с таким половым гигантом, столь же неутомимым, сколь и великодушным!
Андрюха пристально посмотрел на меня, но, клянусь, не понял, говорил ли я серьёзно или же подкалывая его!

XLVI.

В Сокол мы приехали часов в пять вечера, а так как была середина ноября, то сумерки уже начали мягко и настойчиво укутывать маленький городок своею креповой вуалью.
Если бы Литомину не приспичило остановиться здесь, чтобы купить в магазине какие-то необходимые ему принадлежности, то наш «газончик» благополучно бы миновал районный центр и через какой-то час примчал бы нас на базу партии в деревеньку Бурово, где Литомин снимал большой домище и блаженствовал в нём вместе со своей женой-геодезиней и огромным чёрным догом.
Но мы остановились в Соколе и вылезли из-под брезентового тента, чтобы поразмять затёкшие члены, а поэтому дальнейшие события стали развиваться уже не по сценарию нашего начальника партии.
Всего через пять минут Мишка где-то разузнал, что в местной столовке продаётся обалденное разливное пиво, и народу в очереди совсем чуть – человек пятьдесят. А пиво – это... Да что я вам буду объяснять, неужели сами не поймёте, как же хочется испить этот древний, умопомрачительный напиток, о котором только и мечтал последние месяцы!
Мы вывернули свои карманы и набрали мелочи рубля на три с хвостиком.
- По четыре кружки получится, - мигом подсчитал Андрюха.
Едва мы собрались мчаться к струям наслаждения, как появился Литомин, держащий в руках торшер.
- Вот,- слегка смутившись от наших пристальных взглядов, пояснил он,- жена всё пристаёт: купи да купи! Мне-то он и сто лет не нужен.
- Андрей Степанович,- вкрадчиво начал я,- мы тут отлучимся на полчасика? Очень надо!
- Нет-нет, никаких отлучек,- сурово отрезал тот,- и так припозднились. Да и отпускать-то вас не очень безопасно, опять куда-нибудь вляпаетесь!
- Степаныч, да отпусти ты их, - закинул за нас словечко Витёк.- А я тут пока свечки почищу.
Литомин полоснул нас своим стальным взглядом:
- Ну ладно, проверим вашу дисциплинированность. Ровно полчаса. Потом мы уезжаем, а вы добирайтесь, как хотите!

В азартном стоянии в очереди час пролетел как минута. И вот, наконец-то, долгожданное, пенящееся пиво в наших руках!
Андрюха прищурил глаза, медленно поднёс ко рту кружку и благоговейно сделал первый глоток. Кадык дёрнулся вверх-вниз, и улыбка стала растекаться по обветренному смуглому лицу. Но не растеклась, а быстренько скукожилась и превратилась в страдальческую гримасу. Андрюха широко раскрыл глаза, глубоко вздохнул, и из его груди вырвался стон:
- О-о-о, Боже! Мужики, что вы пьёте?!
- Пиво!
- Пивко!
- Жигулёночка!- посыпались ответы из довольной, пьяно гудящей толпы.
- Если это пиво, тогда я – Татьяна Доронина или Наточка Варлей!- сплюнул на пол Андрюха и туда же вылил содержимое кружки.
Я торопливо сделал два глотка, и меня насквозь пронзило кислятиной.
А у Андрюхи, между тем, появились проблемы. Пара кудрявых черноволосых молодчиков прихватили его за грудки и начали лениво тыкать кулаками под рёбра. Остальные любители пива наблюдали с любопытством, явно переходившим в почёсывание рук.
«Пора сваливать!» - заорал мне в оба уха мой внутренний голос.
«Пора-то пора,- ответил я ему,- но как?»
- Мужики, мужики, ну чего вы насели,- неожиданно проявил инициативу Мишка,- не видите, парень питерский, зажравшийся, деревни никогда не видел и пивка настоящего не пробовал!
Я давно заметил, что слова «питерский» и «ленинградский» имеют какой-то магический налив. Не знаю за что, но уважают наших земляков в стране, чего не скажешь о москвичах – тех бьют за милую душу, считая это делом чести!
И здесь это нас спасло, если и не от гибели, то от сиреневого макияжа под глазами – точно!

Литомин сдержал своё слово – машины не было.
Нет, в нас не забродила злость и не закипело недовольство, в нас забушевала ярость! Особенно это проявилось в Андрюхе:
- Да что же это за идиотизм и ублюдство! Весь день через жопу. Вместо пива – моча, вместо задушевной беседы – хук в печень, вместо приятной поездки и тёплой ночёвки...- тут Андрюха запнулся.- Интересно, а что мы, собственно, будем делать?
Я лишь развел руки и стоял так, в позе распятого Христа.
И вдруг я увидел то, что меньше всего ожидал увидеть здесь, в одноэтажном грязном Соколе. Это была салатная «Волга» с шашечками на дверцах и зелёным огоньком, приветливо подмигивавшим из-под лобового стекла.
- Шеф, стой!- заорал я и помчался к машине, хлюпая отворотами болотников.
После десятиминутных переговоров-уговоров таксист согласился довезти нас до Бурово за тридцатку.
- Слышь, друг,- спросил Андрюха,- а ты не из той деревни, часом, куда мы едем?
- Нет, я – сокольский!
- Да? А по названию вроде подходишь.
- Это как?
- Да так. Буреешь зело. Здесь всей езды-то на пятёрку.
- Идите пешком, бесплатно будет!

XLVII.

Минут через двадцать в ярком свете фар замаячил знакомый «газончик», сиротливо прижавшийся к обочине. Возле него хлопотали две фигуры, явно занимаясь сменой колеса.
Дворники бодро откидывали струйки невесть откуда взявшегося холодного дождя, приправленного грязными снежными комочками, и меня передёрнуло, когда я представил, что сейчас нахожусь на пустынной дороге и откручиваю голыми руками мокрые холодные гайки!
А Андрюха захлопал в ладоши и заорал:
- Шеф, посигналь, посигналь погромче!
Таксист несколько раз фафакнул, и мы лихо промчались мимо вздрогнувших от неожиданного звука Литомина и Витька, успев увидеть в уходящем свете фар их недовольные физиономии.
- Вообще-то Витька жалко, он мужик неплохой,- смилостивился Андрюха.
- Ничего, от него не убудет,- не поддержал его Мишка.- Всё лето, вон, катается да загорает, а получает побольше нашего!
- Зависть, Мишка, это не очень хорошая штука, так-то!- назидательно заметил я.
- А это не зависть,- отрезал тот,- это справедливость!
Я не стал спорить.

Постучав в окно, первое, что я услышал, было сочное басовитое собачье приветствие. Потом высокий, чуть дребезжащий женский голос спросил из-за двери:
- Там кто?
- Веоксла Виленовна, это свои,- отозвался я,- бедные, замученные работой и жизнью топографы!
Она открыла дверь и явно узнала меня, хоть видела лишь однажды, когда в самом начале работ мы заезжали на базу партии за инструментами. А вот чёрный дог, размером с некрупного носорога, признать во мне своего нагло отказывался и, просунув баскервилью голову между дверным косяком и хозяйкой, упорно тянулся раскрытой пастью к моей руке.
- А где же Андрей Степанович?- удивилась Веоксла.- Он ведь поехал за вами.
- Сейчас подъедет,- успокоил я её,- он там заехал в Сокол, чтобы купить что-то, кажется, торшер. Мы не стали ждать, сами добрались. Кстати, Веоксла Виленовна, нужно бы за такси заплатить.
А Веокслу так обрадовало сообщение о покупке торшера, что она заулыбалась и без слов принесла мне тридцать рублей…

Литомин рвал и метал! Он воспитывал свою бедную жёнушку, и это было отчетливо слышно нам даже через толстую бревенчатую стену:
- А если бы они у тебя пятьсот рублей попросили, ты бы тоже дала?!
- Ну, Андрюша, ведь надо же было заплатить шофёру.
- Ах, надо? Да, надо! А ты не подумала, почему это эти ухари прикатили на такси?
- Не кричи, пожалуйста, приехали, значит, так было нужно.
- Кому?- прямо завизжал Литомин.- Кому нужно? Им? А ты знаешь, что они там навытворяли?
- Ну что могли навытворять эти дети?
- Да эти дети едва меня до тюрьмы не довели!
- Не надо преувеличивать, Андрюша. У них такой возраст, они лишь учатся жизни.
- Пока они научатся этой жизни, я в гроб пять раз лягу! Спасибо полковнику Засылаеву, выручил! Если бы он не прижал эту поселковскую шпану, то карт бы нам не видать! И этих бы деток всех посадили, и мне бы дали года три для профилактики. С КГБ не шутят! Уж не тебе об этом забывать!
- А я никогда не забываю,- тихо сказала Веоксла, и мы услышали её всхлипывания.
- Вот это женщина!- вдруг сказал Мишка.- Завтра же ей руку поцелую!
Я посмотрел на Мишку с уважением.
- А почему у нее имя такое чухонское?- спросил тот.- Она что, не русская?
- Сам ты чухонец! У неё самое, что ни наесть советское имя: Веоксла – Великому Октябрю слава! А папа её звался Вилен: Владимир Ильич Ленин. Очень верный большевик был, вероятно.
- За что, кажется, и поплатился.
- Да, скорее всего, так.
- И всё-таки,- махнул решительно рукой Мишка,- я бы так своих детей не назвал даже под расстрелом!
Андрюха сидел хмурый, недовольный и явно перекатывал в голове какие-то тяжёлые мысли.
- Андрэ, ты что? Тоже за Веокслу переживаешь?
Он посмотрел на меня тоскливо и обречённо:
- Нет, Серж, я переживаю за себя!
- Тебе так не нравится своё имя?!
- Мне не нравится другое! Вы тут с Мишелем плачетесь по какой-то бабе, а самое главное из слов Степаныча пропустили мимо своих лопухов.
- А что же там было самое главное?- я недоумённо пожал плечами.
- А то, что работал я на Зиночке и под Зиночкой совершенно вхолостую. Карты-то и так отдали бы. А эта гадская ненасытная сексучка просто ловко воспользовалась моментом. Стерва!

XLVIII.

- Ну так что, не забудете меня в следующем сезоне?- спокойно, но, всё же, чуть дрогнувшим голосом спросил Мишка.
- Да ты что, Мишель,- весело облапил его Андрюха,- я же сказал: работаем вместе! Точка!
- Ну ладно, Мишка,- обнял его и я,- через четыре-пять месяцев встретимся. Отдыхай, набирайся сил, готовься к новым приключениям!

Колёса с мягким шумом катились по ровным рельсам, весело постукивая на стыках, и в их звучных «так-так, так-так» я слышал как бы полуутверждение: так-так, этот отрезок жизни ты прожил, кажется, неплохо, дальше будет так-так? так-так?
- Чёрт возьми, Серж, совсем забыл!- хлопнул себя по лбу Андрюха.- Тебе письмецо. Ну-ка, сбацай рокенроллец!
- Что ты мелешь? Какое еще письмецо? Откуда? От кого?
- Ого, сколько вопросов! Я-то почём знаю? Пришло на базу партии, и Литомин мне сунул его в последний момент, когда мы уже сваливали. А я как-то и забыл в сутолоке отъезда.
- Интересно, кто бы это мог быть?- повертел я конверт в руках, но обратного адреса на нём не было, лишь стояла красиво выписанная буква «Е».
- Ну, то, что ручка женская, сомнений нет,- улыбался во весь рот Андрюха,- а вот буква – явно начало имени.
И, подумав, добавил:
- Или фамилии.
- Ага, или отчества, или прозвища,- согласно кивнул я.
- Нет, скорее всего, имени.
- Так, кто у нас есть на букву «Е»: Елена, Евгения, Елизавета...
- Евдокия,- продолжил Андрюха,- Евфимия, Евридика...
- Эвридика, придурок! Нет, Андрэ, ни одно из этих имён мне ни фига не напоминает.
- Ну так открывай и читай, чего тянешь кота за хвост, ему же больно!
Я открыл конверт и стал читать.

- Здравствуй, Серёжа!
Если ты удивишься, что я тебе пишу, то я буду
очень рассержена! Ты должен всегда ждать
письмо от своей невесты!

«Бог ты мой, это же Катенька!- вдруг догадался я.- А я-то о ней совсем позабыл! Идиот!»

Я всё время о тебе думаю, скучаю, но не плачу. Плачут только дети, правда? Ты меня спрашивал, не колдунья ли я? Вероятно, да, потому что я знаю всё, что будет с тобой и со мной. И я тебе расскажу. Ты ещё человек не очень взрослый (не смейся!), вернее, лишь начавший познавать основы жизни. Несколько лет ты будешь жить весело, беззаботно, менять подружек и влюбляться во многих. Но это пройдёт, это тебя очистит, подготовит тебя для настоящей любви. И тогда появлюсь я, а ты поймешь то, что и должен понять: мы в этой жизни рождены друг для друга! Это будет обязательно. Ни я, ни ты не в силах изменить судьбу. До свидания, мой милый жених! Ты сейчас забудешь меня, забудешь на годы, но тем радостнее и прекраснее будет тот день, когда мы встретимся, и ты ясно увидишь и перед собой, и в себе свою
желанную,
единственную
Екатерину.



КНИГА ВТОРАЯ.

М А С Т Е Р С Т В О.


«Знал бы, где упаду...
обязательно пошел бы в то место!» -
мазохистская мудрость.




I.

- Всё! Свалил Моисеич, свободны!
Я посмотрел на мишкино лицо, излучающее радостное довольство, и понял, как он меня заколебал за последнюю неделю!
У нас в бригаде было два Мишки – Полигин (старый друг и соратник, познавший в прошлом сезоне вместе со мной и Андрюхой немало приключений и подарков Фортуны) и Иванов (это был наш новый соратник), но звать их по фамилиям мы с Андреем не хотели, а величать по отчеству – слишком жирно будет! Помог случай. Когда мы на базе экспедиции перетаскивали шмутки в машину, Мишка Иванов навьючил на себя сразу два рюкзака (что, кстати, на него очень непохоже!) и, пыхтя, как паровоз на пятой скорости, поволок поклажу. Мишка Полигин ему намекнул, что, мол, мы пока живём не в коммунизме. На это Мишка первый ответил, что в Непале шерпы и не такие тяжести таскают!
- Шерпы,- тут же пояснил он,- это такой народ, который помогает альпинистам при подъёмах на Эверест и другие крутые макушки земной поверхности.
- Народ, народ,- проворчал Мишка второй,- чего ты мозги вкручиваешь, скажи проще: грузчики!
Мишка первый немного обиделся за народ, проживающий в Непале, но словечко все запомнили, и теперь мы так и звали Иванова: Шерп!
Так вот, Шерп меня заколебал за последнюю неделю, как говорится, своей простотой. У него было одно качество, недостойное взрослого человека: он задавал очень много вопросов, большей частью, далеко не умных. Мишка и Женька – пятый и последний участник нашей шайки-бригады – его попросту посылали, ну а мы с Андрюхой, ощущая себя командирами-воспитателями, вынуждены были по совместительству работать энциклопедиями.
Итак, начальник партии Иван Моисеевич Савостеенко (а проще – Моисеич), по национальности белорусский еврей (или еврейский белорус – хрен редьки не слаще!), завёз нас в эту деревню Ботаново – тихий уголок Вологодчины, который, впрочем, мы надеялись расшевелить и привить местному населению вкус к жизни весёлой и неординарной!
Дом для жилья нам достался что надо! Здоровенный, двухэтажный, на отшибе деревни. Первый этаж уже занят. Как оказалось, это были вольнопоселенцы, отбывшие ранее разные сроки в местных лагерях – чего-чего, а этого добра здесь навалом! Зато второй этаж был пуст: четыре огромнейших комнаты и обалденной длины и ширины коридор. Мы себе выбрали последнюю комнатищу, в которой, за дощатой перегородкой, находилась небольшая кухонька с плитой.
Пока работяги-шерпы перетаскивали вещи, мы с Андрюхой обследовали местность за домом, где и обнаружили в глубокой заросшей лощинке большой ручей.
Спустились вниз, к воде. Здесь было прохладно и пахло чем-то сладко-ароматным.
- Ну что, Андрэ, завтра начнём вкалывать?
- А знаешь, что я подумал, Серж?
- Знаю.
- Ну и что же?
- Неплохо было бы смотаться в баньку!
- Ты просто читаешь мои мысли!- удивление Андрюхи было почти натуральным.
- Чего там читать, всё элементарно: большая работа начинается с большого перекура или маленькой расслабухи!
- Значит, завтра с утра пойдём поищем баньку, о`кей?
- У меня есть мысль получше.
- Ну-ка, ну-ка,- потёр руки Андрей. Он любил, когда у меня возникали интересные мысли, ну а мне, почти всегда, нравились идеи, рождённые его мозгами. Правда, не все наши мысли и идеи заканчивались хэппи-эндом, но приключения в жизни мы ценим не за сладкую приторность спланированной радости, а за их солёную остроту ощущений, приправленную жгучим перцем непредсказуемости!
- Итак, внимание!- я достал карту.- До Вологды, древнейшего и красивейшего города нашей Родины, всего семьдесят километров. Если мы завтра пораньше продерём очи, то вполне можем успеть к вечеру обернуться.
- Великолепно!- Андрюха закрыл глаза и помахал в воздухе рукой с вытянутым указательным пальцем. Я понял, что он что-то придумал.- У меня есть маленькая добавочка. Молодцев своих мы, пожалуй, оставим здесь. Чего им трястись в автобусах, пусть отсыпаются и отдыхают.
- Правильно. И охраняют наши вещи. Только вот паспорта мы у них на всякий случай заберём.
- Точно, без ксив никуда не смоются. Эх,- потянулся Андрюха,- скорей бы утро, да – по бабам!
- Куда, куда?
- Куда, куда – по баням.
- А мне послышалось…
- Каждому слышится то, о чём он думает!
- Я-то думаю о работе.
- А я о чём? Кто б отказался от такой работы!

II.

- Вставай, банник! Мочалки ждут!
Я открыл глаза, увидел знакомые чёрные усы и сразу всё вспомнил:
- Сколько натикало?
- Натикало, накакало! Уже десять!

В одиннадцать мы были на остановке, где нас подкарауливали несколько ударов судьбы. Во-первых, автобусы не ходили, а во-вторых (хотя, вероятно, это было во-первых), дорога вообще была закрыта на просушку!
- Вот тебе, бабушка, и хрен с бугра,- почесал затылок Андрей.- Накрылась наша банька женским детородным органом!
- Ничего, Андрэ, надежда умирает предпоследней!
- А последним кто?
- Последними умрём мы. Посмотри-ка, что там такое?
- Магазин. Что же ещё?
- Правильно, магазин. А что бы это значило?
- Что, что, возьмём бухалова и нажрёмся с горя!
- С горя нажраться мы успеем,- во мне рос протест ударам судьбы, прямо пропорционально их величине.- А для начала возьмём бутылёк, сядем вон на те брёвнышки, погреемся вон под тем солнышком и подумаем о жизни нашей...
- Скорбной?- докончил Андрей.
- Скорбная жизнь начинается обычно после похорон. А пока мы поищем пути, которые приведут нас к Вологде.
В магазинчике нами была куплена бутылка водки, а к ней шоколадка и хрустальный фужер. Фужер настоял купить я. Андрюха пытался меня уговорить взять обычный стакан, но я упёрся, как Днепрогэс, и сделал по-своему!
Посидев на брёвнышках полчаса и оприходовав бутылку, шоколадку и фужер (последний – вдребезги), мы пошли в магазин и купили ещё одну бутылку, ещё одну шоколадку и ещё один фужер. В этот раз Андрей уже не сопротивлялся!
Едва мы вышли из магазина, как увидели приближающуюся машину. Эго был бортовой «газик».
- Тормозим,- крикнул Андрюха и помчался к дороге.- Шеф, подкинь до Вологды!
- Пошли вы в задницу!- вылетело из кабины.
- И на этом спасибо!
- На здоровье!
И «газик» попылил дальше. Мы посмотрели вслед и одновременно произнесли:
- Истинно вологодское гостеприимство!
Машина же, проехав метров триста, остановилась. Водила вылез и стал пинать переднее колесо.
- Колесо пропорол,- довольно констатировал Андрей.- Так тебе и надо, козёл!
- Пошли,- сказал я.
- Куда?
- К машине.
- Так он же нас послал.
- Он нас послал, сидя в кабине, а теперь, думаю, пересмотрит своё отношение к автостопу!
Подойдя к «газику», мы увидели, что шофёр уже поддомкратил колесо и стоял, держа в одной руке баллонник, в другой – монтировку.
- Ну что, шеф,- Андрюха был настырен,- довезёшь до Вологды?
- Нет.
- Почему?
- Я туда не еду.
- А куда ты едешь?
- До шоссе, и налево, в Грязовец. А Вологда – направо.
- А шоссе не закрыто на просушку?- попытался прояснить обстановку я.
- Шоссе не закрывают, оно асфальтированное.
- А автобусы там ходят?
- Каждый час.
- А до шоссе-то довезёшь?
- Довезу, если колесо поможете поставить.
- Элементарно,- сказал Андрюха.- А чего ты такой злой сегодня?
- С бодуна.
- А похмелиться?
- С удовольствием,- водила облизнул сухие губы.
Дёрнув сто грамм, он сообщил, что его зовут Федя, и добавил:
- Вам надо было бутылкой помахать, я бы враз тормознул.
- В следующий раз так и сделаем,- пообещал я.- А сколько километров до шоссе?
- Сорок. За час доедем. А вы сами откуда, мужики?
- А ты понюхай и подумай,- бросил Андрюха сквозь зубы,- и поймёшь, откуда мы!
- Я серьёзно.
- Я тоже. Ты же сам нас в задницу послал. Разве нет запаха?
- Нет,- на полном серьёзе потянул носом воздух Федя.
- Ну, это понятно,- объяснил я,- мы же там были всего ничего, не успели набраться.


III.

Автобус, конечно, ушёл перед самыми нашими носами!
- Что будем делать, Серж?
- Ждать. Бутылка почти целая, шоколадка почти твёрдая, фужер, правда, без ножки, но это не самое главное его достоинство.
- Да, по такой дороге ещё чуток проехать – не то что фужеры без ножек будут, но и у нас самих поотваливается всё навесное оборудование!

Только мы уселись на обочину и приготовились к приёму пищевых продуктов, из тумана сгустившейся было нереальности, взвизгивая сиреной, материализовался абсолютно реальный гаишник на «Жигулёнке».
- Сержант Круглов!- представился милиционер.- Разрешите документы!
Посмотрев наши паспорта, Круглов спросил:
- А чем вы занимаетесь здесь?
- Именно здесь,- пояснил я,- мы ждём автобус до Вологды. А вообще-то мы – топографы.
- Знаю, знаю,- осклабился Круглов.- Фотографируете?
- Ага,- кивнул Андрюха и, заметив взгляд сержанта, устремлённый на бутылку, спросил:
- Командир, полста грамм примешь?
- Я при исполнении!
- Тогда сто?
- Наливай.
Бутылку мы умяли в момент.
- Хорошо, да мало,- вздохнул Андрюха.
- Тут магазин недалеко,- очень тонко намекнул сержант.
Я дал Круглову деньги, и через четверть часа знакомство с официальным лицом Вологодчины продолжилось.

После третьей бутылки мне уже стало совершенно по фигу, куда ехать и зачем! Коля (так звали сержанта) тоже заметно окосел, но заверил нас, что в Вологду мы будем доставлены с сиреной и мигалками и, главное, вовремя!
- А вовремя – это когда?- спросил я, цепляясь языком за нёбо.
- А вовремя – это когда надо!- твёрдо сказал Коля.
- Тогда я спокоен.
- А я – нет,- заволновался вдруг Андрюха.- А я думаю, что мы опоздаем!
- Куда?- не понял я.
- В Вологду.
- Э-э, нет,- прищурился Коля.- В Вологду мы не опоздаем, потому что иначе нам – крышка!
И тут Андрюха почему-то сразу успокоился.

IV.

Тридцать километров на «Жигулях» по асфальту мы ехали дольше, чем сорок на древнем грузовике по раздолбанной грунтовке.
Коля постоянно останавливался, вылезал из машины и, размахивая полосатой палкой, тормозил все встречные транспортные средства, выясняя, правильно ли мы едем в Вологду. Что точно думали остановленные водители, узнать невозможно, но, в целом, догадаться большого труда не составляет!
Андрюха, каким-то образом включив громкоговоритель, на всю округу наяривал частушки, в которых на двадцать три нецензурных слова приходилось одно слово цензурное – мать! Но, слава Богу, концерт продолжался недолго, так как исполнитель, войдя в раж, оторвал провода, и матюгальник заткнулся. Всё это очень живо напомнило мне Устье-Вологодское, где Андрюха с Петровичем руководили пароходным движением.
И всё же я, что самое ценное, успел подремать, лёжа на заднем сиденье. Голова моя слегка прояснилась.

Наконец-то мы добрались до Вологды!
После долгого прощания с Колей (он пытался нас затащить в гости к себе на работу!), мы вышли из машины и оказались на какой-то большой улице возле огромной очереди.
- Встаём, Серж?
- Конечно! Мужики, что дают?
- Пиво!- загудела толпа.
- Здорово, Андрэ, это как раз то, чего нам сейчас не хватает!
- Конечно. Без пива я в баню не хожу!
Вдруг раздались голоса:
- Торгуют до восьми.
- А сейчас сколько?
- Половина.
Мы прислушались к толпе и поняли, что пивко от нас уплывает. Но тут, как в сказке, к нам подвалил какой-то паренёк лет восемнадцати:
- Мужики, пиво надо?
- Ещё бы!
- Сколько?
- Десять.
- Давайте деньги и отойдите в сторонку. У меня там сестра торгует, я – мигом!
Андрюха достал пятёрку и отдал её парню. Через полчаса мы поняли, что не все вологжане честны, как дворяне. Андрей пошёл к очереди, но скоро вернулся ни с чем.
- Смылся, паразит!
- Не паразит, а молодец!
- Почему это молодец?
- Как почему? Обул двух чайников питерских, конечно, молодец! Хрен с ним, с пивом, пошли искать баню. Эй, гражданка, где тут у вас баня?
Но женщина, к которой я обратился с этим, казалось, безобидным вопросом, быстро перешла на другую сторону улицы и скрылась за углом.
- Чтой-то она?- обиделся я.
- Ну, с этим как раз всё ясно.
- А мне – нет!
- Тогда посмотри на свой прикид и подумай.
Действительно, костюмчик мой, как, впрочем, и андрюхин, едва ли годился для цивилизованного места: энцефалитки, болотники плюс рожи, не бритые несколько дней.
- Фигня, Серж, найдём сами эту баню!
Вдруг, откуда ни возьмись, появился… паренёк, да не один, а с полной сумкой пива!
- Я же вам сказал, где стоять, а вы смотались. Бегай тут, ищи!
Мы с друганом только недоумённо переглянулись!

V.

- Вкусное пивко, почти как в Питере!- я с удовольствием прихлёбывал напиток из горлышка.
- А Питер, то есть, Ленинград, красивый город?- спросил паренёк.
- Красивый, как тебя?.. Гриша? Красивый, Гриша!- Андрюха расчувствовался. - Исаакий, Зимний, Медный Всадник…
- Пять углов,- добавил я (Андрюха там жил).
- Пять углов, точно! Эх, дай-ка еще бутылочку!
Короче, пока мы рассказывали Грише про Питер, пиво кончилось, а время приблизилось к девяти.
После изрядного количества предыдущего, более крепкого спиртного, мозги опять поскакали на каруселях.
- Да, кстати,- вспомнил вдруг Андрей то, ради чего, собственно, мы здесь оказались.- Гриня, где тут баня? Мы ведь сюда не просто так приехали, а мыться.
- Из Ленинграда?- удивился Гриша.
- Конечно, у нас там сегодня выходной.
Парень в смысл не въехал, но беспрекословно повёл нас к бане.
Путь наш, как назло, проходил через площадь, на которой стоял памятник погибшим воинам и горел вечный огонь.
Андрюха резко тормознулся:
- Надо отдать дань памяти погибшим героям!
- Отдадим,- потянул я его за рукав,- отдадим, но после бани.
- Ну, уж шиш!
Он вывернулся у меня из рук и пошел к вечному огню. Там Андрей встал на колени и скорбно склонил голову.
Я стоял и терпеливо ждал.
Кто-то похлопал меня по плечу. Оглянувшись, я увидел сержанта милиции с рацией на груди.
- Что тут происходит?- поинтересовался он.
- Да ничего. Просто мы идём в баню и решили отдать дань павшим. Правда, Гриня?- я обернулся, но Грини не обнаружил!- Странно!
- Что странно?- спросил сержант.
- Так, ничего. Короче, нам нужно в баню. Пошли, Андрюха!
- Зачем же идти, я вас могу отвезти на машине.
- Правда?
- Конечно
- Спасибо! Какая у вас в Вологде вежливая милиция. Целый день нас возят, как на такси!
Сержант щёлкнул кнопкой на рации:
- «Буран», «Буран», я – «Снежинка», нужна машина.
- И хорошо бы ещё веничек!- мечтательно добавил я.
- И веничек будет тоже,- пообещал сержант.

VI.

Приехали мы, естественно, не в баню, а в отделение милиции. А разве могло быть иначе?
Нас ввели в комнату, всю мебель которой составляли большой письменный стол и голубенькая табуреточка. За столом возвышалось массивное кожаное кресло, и в нём сидел капитан милиции с лицом кавказской национальности.
- Капитан Степанян,- доложил он.- Попрошу ваши документы.
Документы, так документы Я выложил на стол три паспорта, Андрюха – два.
- Откуда у вас столько паспортов?- удивился Степанян.
- При современном развитии печатного дела у них, на западе…- попытался процитировать классиков Андрюха, но был прерван капитаном:
- Ну-ка, хватит трепаться, раздолбай (последнее слово, правда, было произнесено несколько иначе)!
Андрей обиженно закрыл рот и сел на табуретку.
- Да!- вспомнил я,- у нас ещё есть кое-какие документики!
И на свет появились две бумаги, выданные нам в Питере перед выездом в поле. В них содержалась просьба ко всем местным властям оказывать нам всяческое содействие в нашей ответственной государственной работе. А внизу (и это самое ценное!) стояла большая гербовая печать Ленинградского исполкома плюс соответствующая подпись!
Изучив эти бумаги, капитан нас явно зауважал, но от замечания отказаться не смог:
- Я смотрю, вы серьёзные люди, из солидной организации. А так себя ведёте!
- А что мы такого сделали?- я был удивлен.- Постояли у вечного огня? Тоже мне, криминал!
- Если бы вы постояли трезвыми, тогда всё в порядке. Но в таком состоянии, позорящем достоинство человека...
- Видите ли, товарищ капитан, в чём дело,- перебил его Андрюха,- наши деды тут воевали, поэтому мы специально сюда приехали, чтобы почтить их память!
- Здесь воевали?- улыбаясь, спросил Степанян.
- Здесь.
- А с кем?
- Как это с кем? С фашистскими оккупантами!
- Так ведь не дошли сюда оккупанты.
- Странно.
- Это ты спутал,- полез я выручать друга.- В Псковской области дело было. Дед Андрея служил поваром и подбил два танка.
- Поварёшкой?- хмыкнул капитан.
- Ну почему поварёшкой?- совсем натурально обиделся вошедший в роль внука героя Андрюха.- Шёл жестокий бой, все погибли. Остался только мой дед и тут, со всех сторон, поползли танки. Тогда он бросил свою кухню и побежал к пушке. Он расстрелял все снаряды и подбил два танка!
- А остальные?
- Остальные разбежались.
- Почему же?
- Так ведь немцы поняли: если даже повара шпарят из пушек, то здесь ловить нечего!
Андрюха остался очень доволен своим рассказом, но Степанян был другого мнения:
- Короче, так, трепачи! Скажите спасибо этим бумажкам, а то я влепил бы вам суток по десять!
- За что это?- оторопел я.
- За фашистских оккупантов! Всё! Постарайтесь, чтобы мы больше не встречались.
- Послушай, капитан, знаешь, что я тебе скажу...- начал было Андрей, но мгновенно получил удар кулаком в ухо. Он перевернулся вместе с табуреткой и выкатился в коридор.
Степанян подул на пальцы и спросил у меня:
- Ты тоже хочешь что-то сказать?
- Только одно: приятно было познакомиться с хорошим человеком!- ответил я и допел про себя то, что не досказал Андрюха: капитан, никогда ты не будешь майором!

VII.

Отойдя от милиции шагов на сто, мы обнаружили баню. Она ещё работала.
- Эх, жаль, выпить нечего,- огорчился я.- После таких переживаний да перед банькой, было бы, ох, как кайфово!
- Что-нибудь придумаем,- на андрюхином лице отразилась недюжинная работа мысли.- Ты иди пока внутрь, а я кое-куда смотаюсь.
- Да ладно тебе, опять влезешь не в то место, не намылившись!..

Андрюха пришёл минут через десять.
- Всё о’кей!
- Что именно?
- Всё! Будем пить настойку.
- Перцовую?
- Нет, календуловую.
- Это что ещё такое?
- Сейчас узнаешь. Попробуешь и оценишь!
И Андрюха достал из карманов несколько небольших пузырьков. Потом он куда-то сбегал и принёс стакан. Когда он начал переливать жидкость из маленьких ёмкостей в большую, в раздевалке бани распространился такой специфический аромат, что у меня внутри всё задрожало, а желудок начал недоумённо пульсировать, пытаясь вывернуться наизнанку.
А мой собутыльник (вернее, сопузырьник) нацедил половину стакана и сунул мне под нос:
- На, принимай!
- Не буду пить эту мерзость!- заткнул я пальцем нос.
- Будешь!
- Отстань, пока я не блеванул!
- Давай, давай, за бабушку, за дедушку...
- Который танки поварёшкой подбивал?
Мы немножко посмеялись. Тошнота отступила. Тогда я плюнул на всё и выпил. Ощущения передавать не буду. Бесполезно. Чтобы это понять, нужно попробовать!
Но, тем не менее, мозги опять поплыли.

Выходя из бани, Андрюха посочувствовал:
- Бедная уборщица!
- Да, тяжёлая у неё работа.
- Я не об этом.
- Тогда что же?
- Да я у неё взял стакан, и она теперь рассчитывает на пустые бутылки. А тут не только с бутылками пролёт, но ещё и стакан хрен отмоешь от этого эликсира!
- И где ты его только надыбал?- при одном упоминании о настойке, мои внутренности пришли в состояние предкатапультации.
- В дежурной аптеке, она тут неподалёку.
- И ты знал, где аптека?
- Откуда? Вышел я из бани, смотрю, мужик идёт винтообразно. Он меня и надоумил.
- Повезло. Дело случая.
- Кто ищет, тот всегда бухнет!

VIII.

- Всё, эта гостиница последняя,- резюмировал я.- Нет мест. Идём на вокзал.
- Попробуем другим путём, Серж.
- Каким другим? Штурмом?
- Так, есть у меня идейка. Ты постой тут, а я сейчас всё прозондирую.
Андрей вошёл в гостиницу, имевшую странное название «Южная» (при чём тут юг?), а я закурил очередную беломорину, приготовившись терпеливо ждать.
Но не прошло и десяти минут, как Андрюха вышел из дверей и быстрыми шагами пошлёпал мимо меня, кинув на ходу:
- Валим!
Я от неожиданности чуть не проглотил потухшую папиросу и ринулся догонять друга, который уже шёл не быстро, но бежал в среднем темпе.
Отбежав довольно далеко, мы остановились в каком-то глухом переулке.
- Что случилось, Андрэ, почему мы сдаем нормы ГТО без секундомера?
- А ты мог бы и не бежать, если хочешь ещё раз встретиться с нашей доблестной милицией.
- А зачем это мне с ней встречаться, я, кажись, никого не шлёпнул.
- Когда тебя загребут, то доказывать будет бестолково!
- Да что доказывать-то? Скажи толком и не выстёбывайся!
- А я и не выстёбываюсь. Кстати, ты не правильно произносишь этот глагол: «ст» можно опустить.
- Короче!
- Короче некуда. Я спрашиваю, мол, нет ли у вас свободных мест? А она мне лепит: иди ты к горизонту! Ну, я и пошёл.
- Кто она?- я потихоньку терял терпение.
- Как её назвать? Мужик – это портье, а если баба, значит – портьера? Да?
- Портянка! Что дальше?
- А дальше, я смотрю – на стене висит телефонный аппарат, а рядом список номеров телефонов. А в списке этом даже обком и исполком.
- И ты стал звонить в исполком?
- Нет, что ты!
- А куда?
- В обком, конечно. Первому секретарю.
- Ну и что он тебе сказал хорошего?
- Я не знаю, кто со мной говорил, но, когда я потребовал, чтобы нам выделили номер в гостинице, он пообещал, что через десять минут подъедут его люди и прекрасно нас устроят в отдельных номерах.
- Молодец!
- Я тоже так думаю
- Всё, пошли на вокзал, не хочу в отдельный номер!
Едва мы высунулись из переулка, как перед нами, на полной скорости, промчался милицейский бобик.
- Ну вот,- ухмыльнулся Андрюха,- обкомовец не обманул. Может быть, всё-таки пойдём, переночуем в отдельных номерах?
- Как-нибудь в другой раз. С нашей жаждой поисков приключений эта возможность максимально вероятна!

IX.

Вокзал, как всегда, был забит под завязку. Плюс духота и специфический аромат немытых пассажиров, туалетной хлорки, жареных куриц и табачно-водочного перегара.
- Да, Андрэ, здесь нам поспать не придётся!
- По-моему, не только поспать, но даже и посидеть. Хотя это и к лучшему.
- Почему?
- Мы же всё-таки после баньки, чистенькие, а тут, сам понимаешь, не совсем стерильно.
Купив в буфете пару варёных куриц, мы пошли искать местечко для отдыха.
Шёл первый час. Ночь выдалась тихая, звёздная и холодная.
Напротив вокзала железнодорожного находился вокзал автобусный, к нему мы и направились, справедливо рассудив, что утром нужно будет покупать билеты на автобус. Там мы устроились отлично на двух деревянных скамейках и, навернув по курице, спокойно улеглись.
Неудобства импровизированных кроватей, да и самого места ночлега начали сказываться почти сразу же. Конечно, Вологда – город, даже – областной центр, но комары, эти природные изверги, ни фига не знали данного факта и накинулись на нас с той же жадностью, что и в лесу. Прокусить у нас можно было только руки и лица, поэтому, глубоко наплевав на брезгливость, пришлось грязным бельём заматывать вышеуказанные части тела. Кайф!
Когда комары отступили, подкралось новое неудобство. Скамейки из деревянных реек, несомненно, крепкие сооружения, но в постели самое главное не это. Самое главное – мягкость, а её-то и в помине не было. Кости и мышцы сначала заныли, а потом элементарно начали болеть. Но и это ещё не всё. Как назло, водочно-винно-календульные пары покидали организм, и последний начинало здорово знобить.
- Ты спишь?- послышался голос Андрея, слегка приглушённый грязной майкой, намотанной на его физиономию.
- Не знаю,- мой голос был приглушён трусами.
- Вот и я не знаю. 0щущение такое, будто я в гробу в могиле: жёстко, холодно и сыро.
- А почему сыро?
- Да у меня под головой мокрое полотенце.
- Ну что ж, нет худа без добра – не поспим, так хоть отрезвеем.
- Уже!
- А я ещё не совсем. Но самое интересное: хочу перевернуться на другой бок и не могу.
- Почему?
- Не пошевельнуться, задубел, как собака.
- Только не ври, собаки не дубеют.
- Дубеют! Когда дуба дают!

X.

Всю ночь мы не спали, стуча зубами и брякая костями. Закемарили вод самое утро и, конечно же, пропустили открытие касс. Билеты купить не удалось.
- Пойдём пешком!- бодро предложил Андрюха.- Сорок километров, семьдесят, не один ли хрен?
- Хрен-то один, да размеры разнообразны. Что ж, пошли, может, на шоссе нас кто-нибудь подберёт.
Выйдя на трассу, мы принялись тормозить всех подряд. Но все подряд пролетали мимо. Когда безнадёжность полностью овладела нами, неожиданно, как дождь в Сахаре, появился гаишный «Жигулёнок», а за рулем сидел, конечно же, Николай!
- Здорово, мужики.- Круглов был хмур и серьёзен.- Как жизнь вообще и банная в частности?
- Всё рассказать – не поверишь!- Подмигнул мне Андрюха.- Коля, а у нас опять проблема.
- До перекрёстка довезу,- сержант соображал быстро…

На знакомом перекрёстке мы торчали уже третий час, пустых бутылок было две, а я уговаривал Круглова не везти нас до дома.
- Нет, я должен вас довезти,- упирался тот,- это моя работа!
- Твоя работа – палкой махать,- я уже начал злиться,- да ловить бухих водил, а не болтаться на «Жигулях» по дорогам, предназначенным для танков и колхозной техники!
С трудом, после третьей бутылки, но мы его уговорили!
Тепло попрощавшись, разошлись: мы пешком в Ботаново, Круглов на машине, но почему-то не в Вологду, а в противоположном направлении. Но это его дело.

Время – час дня. Солнце в зените. Пекло!
- Перепады, как в Нубийской пустыне!- начал я стягивать энцефалитку.- Ночью дуба давали, днём жаримся без масла!
Мы были кривые, как сосульки в ветреную погоду, но, что очень странно, это не мешало ходьбе.
Через час, когда позади осталось километров шесть-семь, в головах прояснилось, ноги стали более послушны – организмы втянулись в ритм.
А солнце всё поддавало жару!
И ни одной машины. Ни встречной, ни попутной. Какие-то задворки цивилизации!
- Глушь,- вертел Андрюха головой,- даже самолёты не летают.
- Самолеты нам ни к чему.
- А мы бы помахали, вдруг, да и приземлится.
- Чтобы он приземлился, нужно помахать, как минимум, стингером!
Но тут мои уши уловили знакомый звук:
- Слышишь? Гудит.
- Самолет?
- Какой самолет? Машина!
Нас нагонял ЗиЛ-13О. Мы его тормознули и обнаружили в кабине трёх пьянющих мужиков.
- Довезёте до Ботаново?
- За стакан – хоть в Магадан!- водила еле шевелил языком.
- Да нет у нас стакана.
- Вон там, видишь, деревня,- показал пальцем мужик, сидящий с краю,- там магазин.
- Поехали,- махнул я рукой.

Когда мы выпили по стакану бормотухи, шофёр полностью созрел и скоропостижно отрубился. Его соблазнительному примеру последовали и двое других.
- Ну вот,- махнул рукой Андрюха,- картина Пикассо «Герника»!
- Почему?
- Ты видел «Гернику»?
- Видел.
- Помнишь, там головы, руки, ноги – не поймёшь, где и что. А теперь посмотри на эту троицу: тоже всё вперемешку. Герника!
- Действительно, похоже.
Ждать пробуждения водилы можно было сутки, и нам, волей-неволей, пришлось продолжить пешее путешествие.

В семь часов вечера мы увидели наш дом, до которого оставалось километра два. Настроение резко пошло вверх.
Нет, матушка-природа не упустила случая показать, кто в мире хозяин! Дождь был ливневый и продолжался всего минуту, но этой минуты хватило с избытком! У нас промокло всё, что находится ниже макушек и, кажется, даже внутренности плавали в воде!
Мы стояли на открытом месте, как истуканы на острове Пасхи. Единственное, что рознило нас с каменными изваяниями, было чувство злости и обиды, ими никогда не испытываемые!

XI.

- Ку-ку! А где все?- удивлённо произнёс Андрюха, первым ввалившийся в комнату.
И действительно, дверь нараспашку, но никого нет!
- Фиг с ними,- мне было всё равно, лишь бы чего-нибудь пожевать да отключиться часиков на десять.- Давай похаваем и – спать!
- Сейчас тушёночки навернём!- довольно потёр руки Андрюха.- Только что-то я её не вижу.
Тушёнку мы нашли. Но, вместо двух с половиной ящиков, в уголочке, на кухне, сиротливо приютился десяток банок, Но сил не было долго ломать головы, и, приняв в себя по полбанки тушёных останков коровушек и бычков, наши организмы, полностью исчерпав себя, погрузились в состояние сна, предоставив мудрому утру возможность ответить на все загадки.

Но, как и обычно, никакой мудрости утро не продемонстрировало. Тушёнка с потолка тоже не свалилась. Зато вскоре притащился Женька, пьяный в хлам и грязный по уши. Он сел на раскладушку, посмотрел на нас ласково, улыбнулся, умилился и отрубился.
Через час пришёл Шерп и проделал всё то же самое.
Ещё через час появился Мишка, менее грязный, но более пьяный. Он никому не улыбался и вряд ли что понимал, поэтому даже не добрался до раскладушки, завалившись на пол прямо в кухоньке.
- Ты смотри,- бросил Андрюха взгляд на часы,- как они здорово пришли: каждый ровно через час! Так же и автобусы на Вологду вчера шли.
- Позавчера, Андрэ, позавчера это было!
- Как время летит! Интересно, а вдруг через час ещё кто притащится? Надо засечь время: сейчас десять утра.
- Это всё ерунда. Я же удивлён, вернее, восхищён другим фактом.
- Каким?
- Ребятки-то даром время не тратили. За сутки пропить два ящика тушёнки – это надо иметь талант!
- Конечно, хорошо, что талант есть, но только вот что мы будем есть?- почесал Андрюха затылок.- Сколько у нас там наличности?
- Полтинник наберётся. А может, у них деньги остались? Ведь всё-таки семьдесят две банки! Даже если они продали по госцене – уже стольник, а это - двадцать пять бутылок! Не могли же они столько выпить?!
- Теоретически – да, но,- Андрюха был настроен более пессимистично,- но теория и практика...
- Да, принимая во внимание опыт винопития всего человечества и отдельно русскоязычной его части, следует осознать, что денег у наших… стервятников, естественно, нет!

Первым проснулся Шерп, но не успели мы открыть ртов, как он ринулся в атаку:
- Всё вы виноваты! Бросили нас на произвол судьбы, а мы не такие сильные личности, чтобы устоять против дьявольских искушений!
Оторопев до отупения, я всё же спросил:
- Позволь, дружище, какие такие искушения?
- О, искушения велики! Тут, в соседней деревне, свадьба была, ну, и нас туда пригласили.
- А вы-то каким местом относитесь к этому?!
- Да мы просто гуляли по округе и случайно на свадьбу попали. А так как у нас подарка не было, пришлось преподнести ящик тушёнки.
- Значит, вы пошли гулять и – совершенно случайно! – прихватили с собой ящик консервов!- подвёл я итог.
- Ага,- добавил Андрюха,- тут, вероятно, обычай такой: гуляют, кто с чем, кто с транзистором, кто с гармошкой, кто бочку с капустой таскает на хребте. А наши деятели, чтоб не выделяться, ящик тушёнки с собой прихватили!
- Да нет, мы взяли оба ящика, чтобы их тут не украли. И вдруг эта свадьба подвернулась не вовремя.
- Ладно, хватит фантазировать,- приподнялся на своём скрипучем ложе Мишка.- Всё было так. Мы захотели выпить. Случайно узнали, что рядом свадьба. Пошли туда и поменяли ящик тушёнки на ведро самогонки. Выпили. Мало. Сменяли второй ящик ещё на ведро. Выпили. Хватило.
- Втроём два ведра выпили?- не поверил я.
- Почему втроём? Желающих было до хрена и ещё столько же.
- Мы больше не будем,- послышался вдруг голосок Женьки. Он лежал, скрестив на груди руки и скорчив наивно-глупую рожу.
- А больше ничего и нет!- развёл руками я.
- Ну, всё. Завтра – в лес!- стукнул Андрюха кулаком по стенке. Кружка, висевшая на гвоздике, слетела и стукнула Шерпа по макушке.

XII.

Нам не повезло с самого начала.
Сигнал, от которого нужно было отвязаться, находился как раз на окраине той деревни, где наши молодцы гудели на свадьбе. А свадьба, как назло, ещё пела и плясала, и окончания её не предвиделось!
Наивно надеясь, что нас не заметят, мы потихоньку откопали центр сигнала и приготовились к работе. Но не тут-то было! Шерп уже кому-то махал рукой и радостно орал:
- Здорово, Петрович!
Подошел Петрович. Эго был довольно солидный мужчина под метр девяносто ростом и с тем же поперечником в плечах, одетый в великолепный костюм-тройку, правда, изрядно помятый. Но всё же мужик смотрелся!
- А, геологи, молодцы, что пришли. Уговор дороже денег!
- Что за уговор такой?- полюбопытствовал Андрюха.
- Традиция у них тут такая,- живо пояснил Женька,- если, значит, ты два дня погулял на свадьбе, то должен прийти и на третий.
- Обычай, конечно, хороший,- похвалил я, однако, покривя душой,- но, увы, сегодня мы никак не сможем принять ваше приглашение. Работа у нас сдельная, а нормы не очень-то маленькие.
- Понимаю,- Петрович не настаивал,- но закусить-то вы не откажетесь? Я прямо сюда что-нибудь принесу.
Андрюха, услышав про еду, причмокнул и сглотнул слюну:
- Это было бы в высшей степени своевременно!

Да, вы правильно думаете, что еда оказалась процентов на восемьдесят жидкой, но где уж нам, наивным людям, было о том догадаться!
Самогон, кроме своего неприятного запаха и абсолютно не питьевого вкуса, обладает ещё одной особенностью: он начисто отбивает всякое желание работать! Так случилось и теперь, но тут, вероятно, сказалось не столько качество напитка, сколько его количество. Поверьте, ведро на шестерых – это что-то, да значит!
А рядом, в деревне, наяривали несколько гармошек. Кто-то хрипло пел, кто-то визгливо стонал – веселье было в зените! Последнее, что я был в состоянии услышать, уплывая в царство Морфея, оказалось озорной частушкой:
- Я свою любимую из могилы вырою,
Вырою, помою, п…у, зарою!
«Странно,- ещё смог подумать я,- почему поёт баба, если должен петь мужик?»

XIII.

Утро началось с состояния несоответствия нас окружающей действительности, которое заключалось в головной боли, суши во рту и постоянной блевотной готовности.
Мишка было предложил похмелиться по «чуть-чуть», но тут мы с Андреем проявили твёрдость воли: или мы начинаем работать сию же минуту, или – никогда!

- Ну всё, кажется, дело пойдёт,- неуверенно сказал Андрей, когда мы прогнали первый километр хода, и деревня скрылась за леском.
- Да,- поддержал я его.- Надежда есть. Главное, пройти сегодня побольше. Я вот что подумал: сколько бы мы ни сделали хода, ночевку перенесём ещё километров на пять дальше.
- Я тебя понял. Чтобы не было кое у кого желания смотаться за опохмелкой. Отлично!
Работяги наши, весь день выглядевшие, как маринованные миноги, под вечер оклемались и стали похожи на людей. Но я заметил, что они постоянно перемигивались и перешёптывались.
- А знаешь, Андрэ, они ведь уже решили послать кого-то назад, ждут только окончания работы.
- Ничего, пусть ждут, сюрприз тем сильнее, чем неожиданнее!
Часов в шесть (хотя ещё светлого времени было впереди достаточно) мы закрепили ход на берёзке и сунули штатив и рейки в кусты.
- Молодцы, орлы, хорошо поработали!- весело воскликнул Андрюха.- Надеваем рюкзаки и – вперёд!
- Куда вперёд?- закашлялся Мишка.
- Вперёд, значит – вперёд! В пяти километрах отсюда есть деревушка, там и заночуем.
- У меня предложение,- как школьник поднял руку Шерп.- Давайте ночевать здесь, на природе, на свежем воздухе.
Я посмотрел на него, наверное, сурово:
- Хватит! Сегодня бухать не будем! А кто не верит, предлагаю пари!
Никто и не подумал спорить.
- Давайте, давайте, навьючивайтесь и пошли!- я старался не смотреть на кислые рожи и грустные-грустные глаза страдальцев. Но, в конце концов, и моё состояние было не лучше, чем у них. Не помрут!
В деревне оказалось всего три дома. Мишка их обошёл и доложил:
- Пусто. Никого. Но в том, крайнем, отличная печка и кое-что из мебели.
Мы заняли этот дом и начали благоустраиваться.
- Сейчас протопим печку,- заявил Шерп,- а то запах как в погребе. Пойду, поищу дров.- И он скрылся в стоящем неподалеку сарайчике.
Все занялись делом. Женька боролся с пылью и паутиной, Мишка пошёл искать воду, а мы с Андреем просматривали карту и снимки, планируя завтрашний день.
Вдруг в горницу влетел Шерп:
- Ага, Бог правду видит! Он всегда поможет страждущим! Вот, смотрите!- и он со стуком поставил на стол бутылку.
Бутылка была полна и, как положено, запечатана пробкой.
- Эх, дурак я,- застонал Шерп,- что не поспорил с тобой!
- Где ты её взял?- удивлённо прошептал Женька. Он как стоял, согнувшись, с веником в руке, так и остался в этом положении.
- В сарае нашёл, в дровах. О-о! Кто-то знал, что я приду сюда, и мне будет очень плохо!
- Послушай, мой милый,- решил я опустить Шерпа с небес на землю,- а почему ты, собственно, решил, что я проиграл пари?
- Так вот же она, бутылочка!
- Что с того? Я ведь предлагал поспорить не на наличие выпивки, а на то, что произойдет сам факт её.
- Что-то я не понял разницы.
- А тут и понимать нечего. Пить никто не будет!
Я взял бутылку и убрал в свой рюкзак:
- Прелюдия окончена. Иди за дровами.
Шерп побелел, потом позеленел и молча опустился на пол. Мне стало как-то не по себе, я быстро достал бутылку и поставил её обратно на стол:
- Да пошутил я, пошутил. Не помирай только, а то возись тут потом с трупом!

XIV.

Прошло три дня.
Организмы наши восстановились и работали с полной нагрузкой. И хотя три дня это пустяк, но уже начали проявляться кое-какие профессиональные навыки у наших работяг. Эго относилось, в первую очередь, к Шерпу и Жеке, ибо Мишку, с небольшой натяжкой, можно было назвать почти профессионалом – целый сезон да с такими командирами – это что-то значит!
Правда, все эти дни ход проходил по относительно открытой местности. Теперь же начинались сплошные леса, и до самой Сухоны нужно было идти с рубкой.
Рубились все, невзирая на должности. Рубились от души. А когда работаешь от души, не страшны ни комары, умело превращающие лица и руки в кровавые маски и перчатки, ни слепни и паунты, с лёгкостью и изяществом прокусывающие сверхплотные энцефалитки и оставляющие на солёных от пота спинах шишки в полкулака. Когда входишь в рабочий раж, плевать на всё и всех, становишься похож на робота, и монотонно валишь направо и налево ёлочки, сосёночки и белые берёзочки...
Поначалу мы мазали рожи и руки диметилфталатом. Эго такая красная, вкусно пахнущая жидкость, и комары её иногда боятся. Но когда на жаре эта гадость вместе с потом попадает в глаза, сразу в памяти всплывают пытки инквизиции, и довольно отчётливо представляешь ту боль, с которой палачи выжигали глаза у своих жертв! Поэтому мы перестали мазаться диметилом, предпочитая комариные укусы жжению в глазах. А жидкости нашлось достойное применение: разжигание костра в дождливую погоду. Диметил горел, как солярка, в чём было его несомненное преимущество и польза. Мишка, правда, заметил, что было бы совсем неплохо, окажись диметил питьевым. Но это уже чересчур!

Два с половиной дня нам понадобилось, чтобы прорубить десять километров, и вот мы заканчиваем ход по нашей визирке.
Наступившая темнота злорадно прихлопнула красивый план по выходу сегодня из лесу с ходом! Пришлось закреплять его на дереве.
Уже в полном мраке мы выбрались к озеру Долгое, которое находилось близ Сухоны и скорее напоминало реку, нежели озеро: оно было шириной метров пятьдесят-сто, зато длиной около пяти километров.
Время час ночи, поэтому палатку ставить не стали, а попадали, кто куда, и начали постепенно засыпать, обливаясь желудочным соком, который выделялся не только от естественного чувства голода, но и ещё от густого запаха свежепросоленных огурцов, источаемого какими-то нехорошими растениями!

XV.

… Солнце в очередной раз вспухло, потом немного сжалось и с облегчением выдохнуло гигантским протуберанцем. И полетело к далекой голубой планете горячее материнское дыхание.
Маленький солнечный лучик, только что родившийся, но уже вполне самостоятельный, изо всех сил спешил. Он хотел первым достичь планеты, обогнав своих бесчисленных братьев. Пробиваясь сквозь космическую пыль, он видел лишь однообразный, неменяющийся звёздный рисунок. Это было красиво, но хотелось чего-то более динамичного, более яркого!
Планета, внезапно превратившись из небольшой горошины в огромный шар, резко раздалась в стороны и оказалась совсем плоской, но почему-то однообразной, хотя и нервно вздрагивающей. Солнечный лучик вначале расстроился, видя такое несоответствие своим представлениям, но всё же решил набраться терпения и ждать. Он бежал по шевелящейся равнине строго по прямой, и, в конце концов, его настойчивость была вознаграждена. Равнина вдруг застыла и начала бугриться, то очень высоко вздымаясь, то снова проваливаясь. Но теперь она была мохната и разноцветна. Она стала такой многообразной, что лучик просто восхитился и, нетерпеливо перескакивая с горки на горку, с дерева на дерево, опять поспешил вперёд, открывая для себя всё новые и новые изумительные картины.
Долго бежал лучик, скользя по широким, основательным головам сосен, чиркая по острым, самонадеянным макушкам елей, зарываясь в лохматые, расчёсанные ветром шевелюры берёз и осин. И опять лучик начал притомляться некоторым однообразием. Но не успел. Соскользнув с очередного соснового темечка, он увидел перед собой именно ту картину, которой так мечталось ему насладиться. Это снова была равнина, но была она настолько разноцветна и, поглаживаемая неслышимым ветерком, так жива, что лучик, забыв, что должен бежать только прямо, радостно бросился в это жёлто-зелёное, с красно-коричнево-синими вкраплениями море и заскользил по нему, бездумно меняя направления. И вместе с ним резвились его весёлые братья, щедро даря этой разноцветной шёлковой бескрайности свои светлые горячие объятия!..

Когда утром мы продрали глаза, нас ожидала чудесная картина! Сзади – чёткая тёмная граница леса, зато впереди – бесконечная открытая равнина! После нескольких дней, проведённых в толчее сплошного лесного массива, это свободное пространство восхищало! Солнце ещё не показалось над деревьями, мы были в тени, но равнина, простирающаяся перед нами, уже светилась и вовсю переливалась изумрудно-золотыми бликами!

- Мужики, вода-то какая тёплая!- Шерп уже был в озере. Никто и не заметил, когда он успел раздеться и нырнуть.
Мы все, кроме Женьки, который боялся воды, как огня, потому что не умел плавать, а учиться этому в двадцать пять лет считал позором, попрыгали к Шерпу. Действительно, водичка была что надо!
Аппетит, на который мы не жаловались и до сего момента, распоясался совершенно!
- Пора завтракать,- предложил Шерп неуверенно и добавил,- или не пора?
- Послушай, Шерпуня, кто у нас заведует провизией?- ласково спросил Андрей.
- Я отвечал за продукты до последнего момента.
- Почему до последнего момента?
- А потому. Всё, что у нас осталось, мы можем слопать в один момент, и он будет последним!
- Тогда сам себе и ответь на вопрос: пора завтракать или не пора?
Шерп задумался. Мы тоже замолчали, ожидая дальнейшего развития событий. И тут, в этой гнетущей тишине, раздался всплеск.
- Рыба!- заорал Мишка.- Здоровенная! Всё, сейчас еда будет!
У Мишки, к счастью, имелась леска с крючком, и сооружение орудия лова не заняло более четверти часа.
- Счас, червячка найдём,- засуетился Шерп и принялся топором отковыривать дёрн.
- На хлеб хорошо бы ловилось,- мечтательно произнёс Жека.
- Или на тушёнку,- добавил Андрюха.
При этом слове я облизнул губы и сглотнул обильную слюну:
- На тушёнку я и сам бы поймался!
Но вскоре радость, наполнившая было наши души, так же легко их и покинула, подобно водороду, бессовестно бросающему земную атмосферу.
Поймав всего одного карася, весом в полкило, мишкина леска порвалась, и крючок, бывший в единственном экземпляре, остался где-то на дне.
Делать нечего, плакать незачем!
Зато у нас получилась сборная солянка, как назвал её Шерп. К карасю в кастрюлю мы закинули почти все продукты, оставшиеся у нас: щепотку вермишели, одну картошину, соль и лавровый лист, которого в наших рюкзаках оказалось пачек десять (мы же готовились не просто питаться, а делать это вкусно!). Ещё имелся брикет горохового супа, но его мы оставили на чёрный день – на завтра.
Еда была вкусна как никогда!
- Эх, ещё бы хлебца!- пофантазировал Андрюха.
- И кабана на вертеле!- добавил я.
- И по стопарику!- причмокнул Шерп.
- С пивком!- вздохнул Женька.
- И по бабам!- бросил ложку в пустую кастрюлю Мишка и пошёл к лесу.
Через десять минут он вернулся с пучком веток:
- Давайте лучше пить чай из черники да думать, что делать дальше!
- Правильно, Мишка,- сказал я одобрительно,- чаю попить надо, а вот думать особо не о чем. Сегодня подтянем ход сюда, к вечеру выйдем на Сухону, а там что-нибудь пожрать найдём!
- Ага,- ухмыльнулся Шерп,- там жратвы по всем берегам разбросано, только открывай хлебало пошире!

XVI.

Здравствуй, Сухона! Вот, снова посетили мы твои открытые плоские берега. Не была ты нам злой мачехой в прошлом году, так не будь ею и в этом! Особенно теперь, когда мы так нуждаемся. Ведь нет у нас ни еды, ни курева, есть только неистощимый запас оптимизма, энергии и юмора!

Вечером в ход пошёл оставшийся в одиночестве гороховый брикет. Шерп распаковал его, вгляделся в содержимое и в сердцах плюнул:
- Поужинали!
- Что там такое?- сунул нос Мишка.
- Смотри сам.
- Да, неаппетитно!
Мне стало любопытно, и я тоже решил взглянуть на концентрат. Страсти Господни! Гороху в пакете было значительно меньше, чем маленьких сереньких червячков!
- А вода-то уже закипела,- напомнил Шерп.- Что будем делать? Выбрасывать?
- Я тебе выброшу!- Мишка взял брикет, раскрошил его и высыпал в кастрюлю. Потом подумал и швырнул туда же целую пачку лаврового листа.- Для дезинфекции!
- Ну что ж,- сказал я, преодолевая брезгливость,- сегодня у нас букет гороховый суп с мясом!
После получасового кипения все червячки растворились, да и голод был настолько велик, что думалось об этом всё меньше и меньше.
Короче, наворачивали мы горохово-червячный супец – только за ушами щёлкало! Правда, набитые желудки сытости не прибавили.
И тут я услышал знакомый звук – по Сухоне шёл пароход! Трёхпалубный, колёсный, весь переливающийся огнями, это был он, наш старый приятель – «Шевченко»! Вечер был тёплый, и на открытых палубах гулял народ, играла музыка. Веселье в самом разгаре. В общем, по реке плыл оазис цивилизации! А в сорока метрах от оазиса, на берегу, стояли пять голодных мужиков и с ненавистью смотрели на весь этот блеск и комфорт!
- Сволочи! Чтоб вы все утонули, ублюдки!- истерично заорал Шерп.
Но, за шумом работающей машины и рёвом музыки, никто его не услышал, и через пару минут пароход скрылся за поворотом.
А мы остались стоять, но ощущение было такое, будто нас облили помоями и выбросили на свалку!
- Вот она, жизнь,- проворчал Мишка,- кто-то пашет, комаров кормит, с голоду пухнет, а кто-то пивко сосёт да девочек по попкам поглаживает!
Как мне ни было тоскливо и обидно, я всё же сказал:
- Что ж тут такого. Сегодня они там, мы – тут, а завтра наоборот. И потом, тебя ведь силком сюда не тащили!
- Что ты его успокаиваешь, Серж,- Андрюха был настроен более жёстко,- мы, что ли, тушёнку просрали? Пить надо меньше, а башкой думать больше. А то скоро слёзки закапают от жалости к себе!
Вероятно, Андрюха был к истине ближе, чем Мишка.

XVII.

Очень плохо спать с набитым желудком – кошмары мучают, но, уверяю вас, когда в пузе ни шиша нет, сны не менее мучительны! Да ещё слюной захлёбываешься.
С утра мы с Андреем решили пойти вдоль Сухоны на рекогносцировку.
- А мы что тут будем делать?- уныло спросил Жека.
- Отдыхайте, загорайте, купайтесь,- разрешил я.- Можете рыбку половить.
- Чем, интересно?- сплюнул Шерп.
- Подручными средствами.
- У нас под руками кроме мужского достоинства ничего нет.
- Вот на него и ловите!
Этот день принёс нам удачу!
Пройдя километров десять, мы наткнулись на рыболовецкую артель. В ней было пять человек, радушных и весёлых, а ещё – гостеприимных! Но самое главное, что мы пришли вовремя: именно сегодня за рыбаками и их уловом должен был подойти катер.
Чтобы утащить рыбу и хлеб, которыми нас рыбаки обеспечили в избытке, пришлось снимать энцефалитки и делать из них вещмешки. Комары, даже не мечтавшие о таком счастье, с удовольствием накинулись на наши полуобнажённые тела. Но, право, какие это пустяки!
А ещё у нас в карманах лежали две пачки папирос, и это было, пожалуй, самым ценным приобретением!
- Папироски, Серж, давай-ка мы попробуем припрятать.
- Зачем?
- Я пока точно не знаю, но, думаю, курево можно использовать в воспитательных целях.
- Каким образом?
- Например, как премию за добросовестную работу.
- Ладно, делай, как знаешь.

Ребята увидели нас издалека, и, когда мы подошли, костёр горел ярко, а языки пламени нежно обнимали закопчённую кастрюлю.
- Молодцы!- похвалил Андрюха работяг.- Поддерживаете полную боевую готовность!
- Это всё Мишка,- пояснил Шерп,- у него зрение отличное, он как увидел вас, сразу разглядел какие-то мешки на плечах. А дальше уже дело логики: раз есть мешки, значит и в мешках что-то. А что там может быть, как не еда?!
- Всё логично, Шерп, шёл бы ты в философы.
- Я уже думал об этом.
- Серьёзно? И что решил?
- Философия не по мне. Там писать много нужно, а у меня грамматика хромает.
Тем временем Мишка почистил несколько окуней, одного судака, и всё это великолепие бросил в кипящую воду.
- Засекаем двадцать минут,- сказал он,- и налетаем!
И мы налетели!
В какие-то четверть часа почти ведёрная кастрюля опустела, но зато как приятно отяжелели наши истощённые утробы!
Но полностью добил Андрюха ребят, когда выдал им по папироске!
- Эх, как хорошо, что у нас такие заботливые начальники, и днём, и ночью о своих рабочих думают, переживают!- то ли похвалил, то ли подколол Мишка.
- Конечно,- немного приосанился Андрюха,- я ночь не спал, всё размышлял, как дальше быть, и поэтому результат налицо!
- Да ладно тебе!- не выдержал я этого выпендривания.- Не спал ты потому, что жрать хотел атасно. А насчёт рыбаков, так, опоздай мы на полдня, и всё, хана!
- Но ведь мы не опоздали, а пришли тик в тик, значит, в этом наша заслуга!

XVIII.

На следующий день мы подогнали ход к тому месту, где встретили рыбаков. Их, естественно, уже не было, только чёрное пятно кострища да ломаная бочка из-под соли указывали на пребывание здесь людей.
- Андрэ, а ведь через пятнадцать километров Исады.
- Это ещё что такое?
- Пристань‚ там домов двадцать. Может, и магазин имеется.
- Что толку, денег-то почти не осталось.
- А давай палатку забодаем?! У нас в Ботаново ещё одна есть. А в Исадах к кому-нибудь пожить попросимся.
- Идея, кажется, ничего себе!
- Значит, привязываем ход и шлёпаем в Исады!- заключил я.
Нужно сказать, что мы находились как раз у места впадения в Сухону речки Красная. Речка так себе, но в ширину – метров двадцать, а глубиной, как говорят, с ручками. И умей Женька плавать, какие бы проблемы! Но, увы, он вполне соответствовал своей фамилии: Чугунов!
Мишка, человек простой, высказал соображение простое:
- Давайте народным способом: за руки, за ноги – и в воду. Он и поплывёт.
- А если не поплывёт?- засомневался Шерп.
- Жить захочет – поплывёт!
- Ребята, я хочу жить,- зашмыгал носом Женька,- но чувствую, что не поплыву!
- Нет, так нельзя,- «пожалел» я его,- шутки шутками, а у нас нет даже лопаты!
- Зачем это?- удивлённо пошевелил бровями Андрюха.
- Как зачем? Ведь если Чугун утонет, нужно его будет похоронить? А чем копать могилу? Топорами? Нет уж, лучше сделаем плотик!
После долгих поисков нам удалось найти два сухие бревна, правда, тащить их пришлось очень и очень издалека. Но что не сделаешь для друга!
Плот получился до того стрёмный, что на нём нельзя было ни стоять, ни сидеть. И всё-таки, в лежачем положении, мы Женьку переправили, а потом перевезли и все наши шмутки.
Репер нашли довольно быстро – он был недавней закладки.
В этом районе работа наша была закончена. Теперь самый ближайший ход начинался в пяти километрах восточнее Исад, куда мы и направились.
Идти было легко – и дорога хорошая, и рюкзаки пустые. Тяжелее всех приходилось Шерпу – он тащил палатку. Но в этом виновата только его шустрость. Когда, ещё в Ботаново, мы загружали свои рюкзаки, никто не хотел нести тушёнку и хлеб, которые своими углами и рёбрами наминают спины до синяков. И тогда Шерп опередил всех, загрузив себе палатку и пологи от комаров. Но, по мере нашего продвижения, он всё больше жалел о своём выборе. Наши рюкзаки каждый день легчали, а его иногда и тяжелел, потому что палатка не всегда оставалась сухой. Но, что сделано, то сделано, тем более что палатке оставаться в нашей собственности было недолго.
Итак, мы шли равнинным берегом Сухоны в пятнадцать часов двадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Над головами сновали чибисы и пронзительно кричали.
- Что они там орут?- недовольно проворчал Шерп.
- Они спрашивают нас: чьи вы? чьи вы?- пояснил миролюбивый Жека.
- Чьи вы? чьи вы?- повторил Шерп задумчиво и вдруг заорал.- Моисеичьивы!


XIX.

В Исадах мы поселились в огромном домище с восемью комнатами и здоровенной кухней. Здесь во время путины жили рыбаки, но сейчас дом пустовал. Кроватей не оказалось, но зато в одной из комнат лежали штук пятьдесят матрацев. Когда кладёшь восемь-десять этих спальных принадлежностей друг на друга, то получается самая шикарная постель, какую только можно представить!
Палатку мы сдали в момент за полтинник, но, к сожалению, магазин в Исадах ещё не построили. Зато едой местные сердобольные жители нас обеспечили вдоволь! В первый же день очаровательные бабуси (дедуси почему-то не оказали должного внимания трудовым богатырям!) притащили нам ведро свежей рыбы, полмешка картошки, молока – хоть залейся, а ещё лук, чеснок и даже огурцы! И всё бесплатно! Но, увы, с хлебом было туго, его привозили два раза в неделю на глиссере строго по числу жителей.
Однако, как оказалось, в восемнадцати километрах от Исад находилось большое село Старое, где магазин работал исправно. Дело было за небольшим – найти добровольца.
Здесь-то и заклинило!
- Сколько? Восемнадцать вёрст?- переспросил Шерп.- Да на хрена мне такой хлеб нужен!
- Я вообще-то хлеб не очень люблю,- осторожно заметил Женька.
Мишка промолчал, но было видно, что внутри у него не полыхало желание прогуляться.
Тогда Андрюха, решив, что ситуация уже достаточно помусолена, небрежно обронил:
- Кроме хлеба нам нужно ещё курево и пять бутылок водки.
- Шесть!- мгновенно начал наворачивать портянки Мишка.
- Хорошо, шесть. А хлеба – сколько унесёшь.
- Буханок десять осилю.
- Если бы ты сказал: сколько унесёшь водки, то реакция была бы иной,- посмотрел я на Мишку укоризненно, но он окатил меня равнодушным взглядом, взял рюкзак, деньги и молча ушёл.
А мы направились делать очередной ход.

День выдался отличным, и поработать удалось на славу. Но в конце этого отличного дня мы с Андрюхой поспорили из-за одного опознака: я его хотел сделать у угла леса, а он – у отдельно стоящего кустика. Принципиального значения это абсолютно не имело, но как же, каждый считал себя главнее и умнее! Короче, мы переругались в хлам, поплевали друг другу в рожи, обменялись натуралистическими комплиментами и, в итоге, в Исады возвращались порознь: Андрюха – с Женькой, я – с Шерпом.
Мишка уже вернулся с хлебом и водкой, успел приготовить ужин и лежал в ожидании нас. Довольную улыбку с его лица очень быстро смыли наши хмурые и кривые от злости физиономии.
Но, после второго стакана, всё встало на свои места. А, чтобы впредь не ругаться по вопросам работы, Мишка внёс оригинальное предложение:
- Так как у вас права и обязанности равны, нужно и все вопросы решать поровну, а лучше – поочерёдно.
- А это мысль,- одобрил Андрюха,- всё равно мы попеременно стоим у инструмента и записываем. Значит, будем это делать через день: кто наблюдатель – тот и начальник, а записатор – его холоп и раб!
Как хорошо, когда есть выпивка, а к ней хотя бы одна умная голова!

XX.

С утра зарядил дождичек, нудный и беспросветный. В дождь работать нельзя, в магазин шлёпать – денег нет, поэтому спали до полудня.
Шерп и Мишка, отказавшись от еды, куда-то слиняли. Женька занялся починкой шмуток, а мы, начальники долбаные, приводили в порядок записи и увязывали хода.
В пятом часу объявился Шерп:
- Граждане, кто хочет помыться – милости прошу!
- Под дождиком?- поёжился Андрюха.
- Ну, ты вообще! Баньку для нас истопили, венички приготовили. Живут тут старик со старухой.
- Возле самого синего моря,- нараспев продекламировал я.
- Нет, возле Сухоны,- не въехал Шерп.- Зовут их Никанорыч и Ивановна.
- Интересные имена.
Шерп посмотрел на меня с сожалением:
- Это – отчества! Имён я не запомнил. Ну так что, идёте мыться или нет?
Неужели же мы такие идиоты, чтобы отказаться от деревенской баньки, да после трёхнедельного блуждания по лесам?!
В бане на всех места не хватило, поэтому мылись по трое. Вначале – Никанорыч, Шерп и Мишка. Они управились довольно быстро, и, уступая нам место, Никанорыч сказал:
- После мытья зайдите в дом, нужна ваша помощь.
Когда мы, помывшись, одевались в тесном сумрачном предбаннике, Андрюха проворчал:
- Странный дед, что это он за работу такую нам придумал, тем более, после бани?
- Надеюсь, не навоз раскидывать!- высказал опасения Женька.
- И не дрова пилить!- почему-то меня пугало больше всего именно это.

Зря мы расстраивались и высказывали всякие бредовые предположения. Работа оказалась так приятна!
Войди в горницу, мы обнаружили накрытый стол, а за ним Никанорыча и обоих Мишек.
- С легким паром!- произнес хозяин.
- Вот это да!- восхитился Жека.- А мы-то сидим, гадаем, что за работа такая после бани?
- Какая работа?- удивился Никанорыч.- Про работу слова не было. А вот помочь нам надо, правда, Михайлы?
Михайлы дружно закивали головами.
И тут мы, позабыв все приличия, быстренько уселись за стол и принялись помогать по мере своих сил. Какой еды только не было на этом хлебосольном столе! Грибки в разных вариациях, огурцы, яйца, картошка, сметана, курятина и, конечно же, рыба! Рыба жареная, варёная, солёная, сушёная и ещё хрен знает какая! Ну и, само собой, самогоночка атомной крепости!
Никанорыч оказался любопытным человеком, и всё пытался выяснить специфику нашей работы. Я объяснял, как мог, потом плюнул:
- Ну её в задницу, эту работу! Лучше б рассказали, как в старину жили.
- А что в старину? Так же и жили. Только, вот, был Бог на небе, да царь на земле. А ноне нет ни того, ни другого.
- Сейчас, вон, тоже царь в Кремле,- усмехнулся Мишка,- одни бровищи чего стоят!
- Какой же это царь?- удивился Никанорыч.- Про него ведь анекдоты рассказывают!
- А про царя не рассказывали?- не поверил я.
- Нет, как можно. Он – помазанник Божий!
- Значит, его боялись, и все люди были хорошими?
- Люди разные случались. Помню, годе в пятнадцатом, работал я в Питере на заводе. Получал тридцать целковых, и хватало мне платить за комнату, одеваться, кормиться, да ещё в деревню высылал. Так вот, раз задержали женщину. Она прихватила из конторы будильник, да и спрятала его в трусы, чтобы незаметно вынести, а он возьми и зазвени на проходной! Её тут же обыскали и достали будильник из потайного места, а народ-то кругом смехом исходит!..
За интересным разговором незаметно подползла ночь.
Наконец-то мы распрощались с хозяевами и нетвёрдой поступью (это сказано довольно смело!) направились к своему жилищу. С неба нам вовсю подмигивал бледный раздвоенный месяц.

XXI.

И вот, через четыре дня после памятной баньки, последний ход привязан.
- Ну что ж, ребятишки,- подвёл я итоги,- здесь мы всё сделали, причём, с качеством хорошим!
- Но не отличным,- огорчился Женька.
- Короче, есть два варианта. Первый: идём пешком в Ботаново – это километров сорок, а оттуда до Шуйского, где засел Моисеич, ещё тридцать.
- А второй вариантик?- подал голос Шерп.
- Завтра здесь будет глиссер, и, если нас возьмут без денег, то до Шуйского мы долетим за час.
- Я не понял, Серёга, почему ты говорил о двух вариантах?- удивился Мишка.- Я лично вижу только один.
- Да, но если нас не возьмут на посудину...
- Возьмут!- Мишка был уверен в себе.- Эго уж моя забота!
Глиссер пришёл точно по расписанию – в шесть утра.
- «Заря-2»,- прочитал я надпись на борту и блеснул остроумием:- Вот, как всегда, первую зарю мы проспали!
Но почему-то моего блеска никто не заметил.
Зато все заметили ту удивительную лёгкость, с которой Мишка договорился с капитаном!
А через десять минут глиссер отвалил от пристани Исады, которая навсегда останется в моей памяти островком добра и радости!
В мягких креслах с белыми чехлами мы в своих – болотного цвета – энцефалитках выглядели потрясающе! Особенно, в сравнении с остальными пассажирами. Но чем бы ни выделяться, лишь бы выделяться! И мы чувствовали себя не белыми воронами, а дикими коршунами, случайно попавшими из урагана суровой природы в штиль эдемского сада!..

- А скажи-ка, Мишель,- решил я всё-таки удовлетворить своё любопытство,- как тебе удалось так быстро договориться с капитаном?
- Да просто. Я ему привет передал.
- От кого?
- Да от Петровича.
- От какого? Со свадьбы, что ли?
- Да из Устья Петрович. Забыл уже?
- Ах, из Устья! Конечно, помню! А что, они с капитаном друзья?
- А я почём знаю.
- Тогда я не понял!
- Чего тут непонятного? Не могут же они, работая в одной шараге, не знать друг друга!
Я посмотрел на Мишку с восхищением – логика, достойная Шерлока Холмса!

Но вот, наконец, и Шуйское.
Эго уже не деревушка в пять домов, а районный центр. Сюда ссылали дворян и интеллигентов ещё при царе, ну а потом, при народной власти, повезли и народ! А теперь здесь оказались и мы, но исключительно по доброй воле.
Моисеич ещё почивал, но мы не стали ждать естественного пробуждения начальника партии.

- А ещё, Иван Моисеевич,- самое главное я оставил напоследок,- нам нужны деньги и тушёнка.
- Да у вас же её было два с половиной ящика!- Моисеич даже подпрыгнул.- Ну, ящик слопали, понятно, но второй-то где?
- Да тут такое дело,- встрял Андрюха,- когда мы переправлялись через реку, плотик рассыпался, и вся тушёнка – буль-буль! А глубина там метров пять. Мы поныряли, конечно, но бесполезно.
- Кстати,- добавил я,- тушёнка была завёрнута в палатку.
- Так-так!- Моисеич мужик хитрый, во все наши бредни он поверил точно так же, как я в обещания Политбюро ЦК КПСС. Но попробуй, докажи! И всё же он нас поддел:
- Ну а деньги, вероятно, лежали в кармашке в палатке. Правильно я мыслю?
- Вы прямо как Конан Дойл!- восхитился Андрюха.
- Ну, если я – Конан Дойл, тогда вы – братья Стругацкие!

XXII.

В магазине продавали «Агдам»!
- «Агдам» – вино для дам,- срифмовал Мишка.
- Значит, мы его не берём, - резюмировал я и посмотрел на своих соратников.
Я увидел не четыре пары глаз, а четыре оптические прицела и, как будто, услышал клацанье затворов!
- Да пошутил я, пошутил, Так, бутылки пол-литровые, стало быть – десять штук?
- На каждого!- рубанул Шерп.
- Обписаешься!- не поддержал его Мишка.- Хватит и по девять.
- Да вы что, ошизели?- возмутился Андрюха.- Где нас потом искать будут? По восемь на рыло – и всё!
- Лично мне хватит и семи,- Женька оказался скромнее.
После минутных дебатов остановились на восьми.
Выйдя из Шуйского, мы расположились у дороги в ожидании какого-либо попутного транспорта. Заодно выпили по бутылочке и пообедали хлебом с тушёнкой, которую всё же нам Моисеич выделил, хотя и много меньше, нежели мы просили.
Небо было синее, солнышко горячее, дорога пустынная. Пришлось оприходовать ещё по бутылке.

- Нет, мужики,- первым озвучил вкравшиеся в наши головы сомнения Мишка,- видно не придётся нам ехать сегодня.
Шерп покрутил пальцами ус:
- А когда?
- Вчера,- пояснил я.
- Не понял.
- Что тут понимать? Вставайте и пошли. Тридцать километров по хорошей дороге разве для нас расстояние?
Я посмотрел на истомленных негой друзей и понял, что это совсем не те слова.
Тогда я сказал слова иные, скучно, с зевотой:
- В общем, дело добровольное. Мужики за мной, а бабы пусть остаются.
Как я и предполагал, среди нас женщин не оказалось!
Солнце грело головы снаружи, вино – изнутри, мозги разжижались, мысли тормозились. Над всеми желаниями всё больше доминировало одно: завалиться в тенёк и отдаться отдыху. А позади осталось всего-то пять километров.

Первым взвыл Шерп:
- Чёртова глухомань! Сколько ползём, а ни одной машины! Хоть бы мотоцикл какой задрипанный проехал!
Ему будто кто внял!
Не прошло и минуты, как где-то за нами послышалось мотоциклетное тарахтенье, и вскоре показался лихой мотоциклист. Он был в чёрных, обалденной ширины вельветовых клешах и в красной футболке.
- Вот тебе то, что ты просил, Шерпуня,- сказал Мишка,- давай, тормози его.
Шерп махнул рукой, мотоцикл остановился, а мотор сразу же заглох, словно давно ждал этого момента.
Договорились быстро.
Мы нагрузили шерпов рюкзак поплотнее, однако, половину вина Мишка оставил у себя:
- Шерп, хороший малый, но кто знает все пути наши в этом мире!
Потом мы метров сто толкали мотоцикл, который отчаянно сопротивлялся, но, вероятно, устав, в конце концов завёлся, взревев свирепо и негодующе.
Мы остались вчетвером.
Тогда Андрюха предложил приподнять опавшее настроение глотком вина. Глоток не глоток, но по бутылке мы употребили. Выкурив по сигаретке, приготовились идти дальше. Но тут-то нам и повезло!
Везение представляло из себя «Колхиду», тащившую шаланду с досками. Шофёр же, мало того, что был пьянющий, так ещё оказался грузином.
«Интересно,- подумалось мне,- сколько я встречал здесь водителей, и ни одного трезвого!»
Грузин не просто был бухой в лохмотья, был он ещё зол, как медведь-шатун! В кабину к себе он никого не пустил, буркнув, что любит свободное пространство, и пришлось нам лезть в кузов и устраиваться прямо на досках, которые лежали просто так, навалом.

Хорошо, что это была «Колхида», а не «КамАЗ». Грузин пытался выжать из бедного двигателя все его резервные мощности, но не зря эта машина получила прозвище «горный тягач», ведь по ровной дороге она ехала так же, как другие, более благородные автомобили, в гору! И плевать она хотела на своего водилу – как желала, так и ехала! А желала она не очень, что, впрочем, нам было на руку, а, вернее, на задницу. Эта часть тела у меня (да и у остальных) была отбита уже в первые минуты адской езды, ведь дорога отличалась от стиральной доски только размерами да наличием пыли, которая, пользуясь небольшой скоростью и попутным ветром, ехала на халяву вместе с нами.
Но Мишка, подпрыгивая на досках, был доволен:
- Лучше плохо ехать, чем хорошо идти!- прокричал он и достал из рюкзака бутылку.- Тяпнем, что ли?
Я никогда не пил, скача верхом на коне, но теперь вполне представляю, что это такое! Едва не захлебнувшись, мы всё-таки смогли осушить пару бутылок (заодно и помылись). Красота!
Невзирая на дикую тряску, глаза мои стали слипаться, приятная сладкая дрёма сковывала тело. Мне снилось, что я парю в воздухе. Подо мной покачивалась земля, приближаясь и, одновременно, разбегаясь во все стороны. «Пора раскрывать парашют»,- подумал я и дёрнул кольцо. Фигу с маслом! Земля вдруг стремительно полетела навстречу и треснула меня всей своей ширью. Что-то затрещало, я упал и покатился кубарем.
Перед тем, как открылись глаза, мои уши уловили отборные, со вкусом произнесённые слова не из цензурного лексикона. Это Мишка материл грузина, Грузию, Армению и другие южные страны, включая Австралию и Антарктиду.
- Перебор!- решил я и открыл глаза. Я, конечно, не знаю, как ехал этот свободолюбивый грузин, но борта шаланды почему-то раскрылись, и на повороте мы вместе с досками слетели на дорогу. Но, самое интересное, что гордый сын гор, не останавливаясь, умчался вперёд, и через минуту мы сидели на груде пиломатериалов в пыли и тишине.
- Отряд не заметил потери бойца
И яблочко смачно догрыз до конца!- сбацал Мишка.
- Что к месту, то к месту,- кивнул Андрюха.- Кстати, Серж, сколько нам осталось ехать?
- Больше я не поеду, по крайней мере, сидя: вся задница одеревенела!
- Затекла?- участливо спросил Жека.
- Если бы так! Но я подозреваю, что там заноз с кубометр!
- Дело близится к обеду –
Я с горы на жопе еду!- счастушил Андрюха.
- С деревянной!- уточнил я.- Что-то мы распелись. Не к добру. Давайте лучше собираться и шлёпать к дому, камикадзе этот вряд ли вернётся, а пути нам ещё километров семь.
Ну как после такой катастрофы обойтись без допинга? Пару бутылок пришлось залудить.
И вот тогда наступил тот кайф, когда все вокруг становятся ангелами, хочется петь и плакать, смеяться и любить!

XXIII.

Пройдя половину оставшегося пути, первое, что мы обнаружили, был мотоцикл, валявшийся в глубоком кювете.
- Эге, знакомая штучка,- присмотрелся к «Ковровцу» Мишка.- А где же лихие седоки с ценной поклажей?
- Шерп! Мишка!- заорал Женька, крутя головой.
- Хрен тут ночевал, а не Шерп,- мрачно бросил Мишель.
- Ну, что будем делать?- спросил я Андрюху.
- Да ничего,- тот был спокоен, как Сталин у гроба Ленина.- Идём дальше, что ни делается – всё к лучшему!

Шерпа с мотоциклистом мы нашли через полкилометра. Они сидели у дороги, в тенёчке, и спокойненько бухали.
- Что я вам говорил?- махнул рукой в их сторону Андрюха.- Главное – не волноваться!
- А мы вас ждём!- распялил улыбку от плеча до плеча Шерп.- Познакомьтесь: это Валька Стригалёв. Он тоже живет в Ботаново.
Но, как Шерп ни улыбался, а по его виду я понял, что мы появились слишком рано, и эти спевшиеся голубчики с огромным удовольствием поджидали бы нас ещё часик-другой!
- Что-то я не понял,- Мишка налил себе вина в кружку и равнодушно выпил,- почему это техника там, а вы тут?
- Да надоело-то,- мотнул головой Валька,- не хочет, зараза, ехать.
- Украдут ведь!
- Не-а, не должны.
- Что ж, тебе видней,- Андрюха нацедил винищем кружку наполовину и протянул её мне.- Давай, Серж, по последней и – на финишную прямую!
Выпив, мы наконец-то собрались и пошли наматывать последние километры.
Между тем день подошел к завершению. Воздух посвежел и повлажнел, и, если бы не алкогольные пары в мозгах, то лучших условий для ходьбы и не придумать.

И вот он, долгожданный миг: в лёгких сумерках показалась наша резиденция! Мы довольно заулыбались, предвкушая мягкость раскладушек и сладость крепкого сна. Но, чем ближе подходили к дому и чем пристальнее всматривались в него, тем тревожнее становилось у меня на душе. Что-то было не так. И неожиданно я понял: в наших окнах горел свет!
- Други! Кажется, караул! Либо мы, уходя, не погасили свет, либо это пожар, доедающий наше имущество, либо джентльмены ищут в наших хоромах свою удачу!
Леность покинула мышцы и мозги, и мы припустили бегом!

Нет, не было дома ни джентльменов удачи, ни дикой пляски распоясавшегося огня. Ах, если бы так, то какие проблемы?! Огонь бы залили, воров – покидали со второго этажа! Но не тут-то было! Всё оказалось гораздо трагичнее!
Сюрприз, так сюрприз, решила жизнь и подкинула нам шерпову жену, Иринку! Она, видите ли, соскучилась по мужу и решила его навестить, заняться воспитанием своего благоверного, а, заодно, и воспитанием нашим!

XXIV.

Больше всех происшедшим был огорчён, конечно же, Шерп! В приезде своей жены он усматривал прямое покушение на личную свободу. Это ж надо, уехать к чёрту на бугор, чтобы отдохнуть от семейной жизни, и на тебе – такой облом!
А Иринка, между тем, рассказывала, как она нас разыскала:
- В Череповце, на базе экспедиции, меня все, конечно, посылали – понятно куда (мы со знанием покачали головами). Но я человек настырный, вы же знаете (мы покачали головами согласно), и своего добилась! Ваш начальник экспедиции – раздолбай приличный, но крови я ему попортила (здесь мы покачали головами восхищённо)! Короче, послали меня в Шуйское, к вашему Савостеенко. До Вологды доехала нормально, а там началось! На автобус не попасть, но я попала! От шоссе машины не ходят, но я машину нашла! Но эта машина сломалась как раз у Ботаново. Теперь-то я понимаю, что мне повезло (тут наши головы закачались печально)! Шофёр говорит, что всё, дальше не поедем. Я – в тоске, время – вечер. Начинаю расспрашивать местных, а они мне говорят, что тут живут какие-то геологи (мы покачали головами негодующе). Я пришла сюда, подробно разузнала и, по описаниям, поняла, что это вы. Потом нашла ключ, – кстати, прятать надо лучше! – и не успела даже чайник вскипятить, а вы – тут как тут! Бывает же так в жизни!
К сожалению, да! Я это чуть не произнёс вслух, а головы наши качаться перестали.
Ирина же, человек по натуре властный и деятельный, сразу начала устанавливать свои правила. Первым делом она решила конфисковать остатки вина, но тут уж Мишка не выдержал:
- Ё-моё, мы месяц из лесу не вылезали, только расслабиться решили, а ты нам палки в колёса запихивать! Лучше не зли меня, женщина, я буйный, когда не допью!
- Хорошо, вы как хотите, а мой Миша пить не будет!
Шерп открыл рот и попытался что-то сказать, но, наверное, забыл, как это делается.
Мишка же, вместо того, чтобы посочувствовать, подлил масла в пламя:
- Ах, какой на улице вечер чудный! Почему бы вам ни погулять вдвоём? Ведь после разлуки так хочется поговорить о том, о сём.
- Правда, Миш, пойдём-ка! Тут есть у вас поблизости вода?
- Целая речка!
- Хорошо, ноги помыть нужно, а то гудят с дороги. Пойдём, милый!
И милый пошёл. Но по его виду любой посторонний наблюдатель сказал бы, что этого человека ведут, вероятно, на коммунистический субботник или, как минимум, на казнь!
- Да, привалило Шерпу счастья!- ехидно улыбнулся Мишка.
- Зря стебаешься, дружище,- остудил я его,- ведь ты один из нас не знаешь Иринку. И ты даже не представляешь, что начнётся уже завтра!
- А что начнётся?
- Что, что? Конец свободе! У всех нас появятся обязанности. И в сапогах ты здесь тоже фиг походишь, потому что полы буду блестеть, как котовы яйца!
Однако, молчавший всё это время Андрюха, нас порадовал:
- Вы забыли, что через три дня приедет Моисеич, чтобы увезти нас на дальние хода. А тут, рядышком, у нас ещё есть ходик – дня на два. Так что завтра, не слишком рано, идём делать этот ход, а супруги пусть поживут тут в своё удовольствие!
- Смотри-ка,- удивился Мишка,- пьяный-пьяный, а – соображает!
И мы допили вино и, довольные, завалились спать.

XXV.

Ход мы закончили к полудню второго дня, но решили не торопиться, резонно рассудив, что чем позже придём, тем меньше истреплем нервов.
Выйдя на небольшую, поросшую редкими осинами поляну, мы остолбенели: это было что-то! Здесь господствовали два цвета: зелёный и красный. Зелёная трава и красные шляпки подосиновиков! Столько грибов я не видел даже в мультиках.
- Ядрёна корень!- только и смог выговорить Мишка, скинул рюкзак и пал на колени.
Тут я понял, как сильны человеческие страсти (или слабости?!). Ведь грибов – завались, на грузовике не увезёшь, но всё-таки мы пытались опередить друг друга, схватить гриб не где-то, а именно под носом у товарища!
Но это продолжалось недолго. Когда все набрали по огромной куче, разум наконец-то победил. Андрей повертел небольшой аккуратный грибок:
- Ну, и что дальше?
- А фиг его знает!- пожал плечами Мишка. На лице его не было и намёка на ту страсть, которая охватила всех нас каких-нибудь полчаса назад.- Разве что посушить маленько?
- Правильно,- одобрил я,- время позволяет. Но мне странно, что здесь только подосиновики, неужели нет нигде белых?
- Какая тебе разница,- вяло ответил Андрюха,- белые, красные – не на войне ведь.
Но мне вдруг до того захотелось найти несколько боровичков, что я понял: не сделай я этого, и всё – каюк, пропаду!
- Вы давайте делайте костёр, сушите красных, а я всё-таки пойду, поищу белых.
- Я тоже, пожалуй, прогуляюсь,- решил Андрюха.
- Давайте-давайте! Зато теперь ясно, кто у нас за рабочих и крестьян, а кто за буржуев недобитых,- съехидничал Мишка.
- Нет, тут всё наоборот,- вмешался Женька.- Раз мы с тобой, Мишка, сушим красных, то бишь, их пытаем, значит, мы – белые. А они – наоборот, пошли искать белых, чтобы посшибать им головы, вот они и есть настоящие будёновцы!
- Нет, это Серж у нас будёновец,- быстро открестился от Красной армии Андрей.- А я же, вероятно, махновец, поскольку мне один хрен, чьи головы сшибать!
Мы взяли два пустых рюкзака и пошли.
Часа через полтора блужданий по густому лесу, мы всё же нашли целую плантацию боровиков. Рюкзаки набили за двадцать минут.
- Ну что ж, пора возвращаться!- довольно сказал я.
- Пора, так пора. Кстати, нам на юг или на юго-запад?
- А ты разве не запомнил, откуда мы шли?
- Так ты же меня вёл!- сбросил с себя всякую ответственность Андрюха.
- Никуда я тебя не вёл, просто шёл да грибы искал. Эх ты, топограф жёваный!
- А ты какой? Свежеотпаренный, что ли?
- Ладно,- решил я, - пойдем на юг, а там видно будет.
- Жаль, что компас не захватили.
- Что с него толку, если мы не знаем, с какой стороны пришли!
Всё-таки, когда живёшь какое-то время в лесу, становишься другим человеком. Я это понял, когда мы очень быстро, не блуждая, ведомые одним инстинктом, вышли к ребятам на красную полянку.
Горел большой костёр, а вокруг него в землю были воткнуты десятки прутиков с нанизанными на них грибами.
- Ну как, порубали белых?- спросил раскрасневшийся от жара костра Мишка.
- Да, парочку эскадронов обезглавили!- Андрюха устал, но был доволен.
Женька стряхнул подсохшие грибы с очередного прутика и принялся нанизывать на него уже наши, беленькие грибочки.
- Мы тут с Мишкой подумали немного,- отворачивая лицо от дыма, сказал он,- а на хрена мы пойдём сегодня? Переночуем здесь, да и грибков подсушим побольше. Вот Ирочка-то будет довольна!
- Ой, - поморщился Мишка,- как вспомню про неё, так выпить хочется!
- Уж здесь-то нам выпивка не грозит!- уверенно заявил я.

Нет, не у меня сегодня был в руках молоток распорядителя сюрпризов!
В одиннадцать часов вечера, неизвестно откуда, появился поддатый мужик с рюкзаком за плечами. Он был в таком же приятном состоянии, в коем мы пребывали два дня назад.
- Здорово, мужики! Я – Лёша!- представился он, снял рюкзак и начал доставать из него кое-что.
В результате, к часу ночи нами было выпито три бутылки водки и съеден огромный шмат сала.
- Ну, мне пора,- неожиданно стал собираться наш поилец-кормилец.
Мы попытались его остановить, но он оказался человеком упрямым и ушёл так же внезапно, как и появился.
- Если бы я не был сытым и пьяным,- промурлыкал Мишка,- никто бы мне не доказал, что это было на самом деле!
«Да разве было?»- вопросительно уставился я в тёмное небо, словно пытаясь там отыскать ответ на сомнения Мишки, и оно вдруг осветилось огромным седым ликом. Он был грозен и надменен, но недолго. Неожиданно улыбнувшись, лик подмигнул мне:
- Было, всё было!..

XXVI.

Ирочка кормила Шерпа овощным супчиком. Это было первое, что я увидел, ввалившись в наши апартаменты.
- Ой, куда, куда в сапогах!- тут же запричитала половинка Шерпа.- Всю обувь оставляйте за порогом! А потом – мыться, и садитесь кушать.
Андрюха наморщил лоб и посмотрел на Мишку, как бы говоря ему: ну что, теперь ты всё понимаешь? Потом он снял рюкзак и протянул его Ирине:
- Держи, это тебе.
- Мне?- удивилась она.- А что там такое?
- Возьми и посмотри.
- Да ты его поставь, он такой здоровенный. Я же не штангистка!
- Ничего, этот вес ты осилишь!
Ирина взяла рюкзак и очень удивилась несоответствию объёма и мизерной тяжести.
- Ох!- застонала она, увидев содержимое рюкзака.- Грибочки сушёные! Обожаю! Это всё мне?
- Конечно,- уверил её Андрюха,- специально для тебя всю ночь сушили, даже не спали.
Но, во время этого диалога, он оказался слишком близко к Ирине, и та вдруг подозрительно закрутила носом:
- Что-то я не пойму, вроде как перегаром отдаёт. Вы что, уже выпить успели?
Шерп, монотонно хлебавший супчик, при этих словах мгновенно округлил глаза и уставился на нас.
- Понимаешь, Ирен, какая странная история!- начал я объяснения, решив рассказать всё правдиво.- Сидим мы вчера вечером у костра, сушим грибочки. Вдруг из леса появляется мужик с котомкой. Он нас напоил водкой, накормил салом и смылся!
- И всё?
- Нет, не всё. Его звали Лёша.
- Ага, а меня зовут дура! Ты что, Серёга, серьёзно? Ведь ты такой умный парень, стихи, вон, пишешь! Неужто не мог придумать что-то оригинальное?
- Да почему я должен что-то придумывать? Ты спросила – я ответил.
- Это ты ему можешь такой лапши навешать,- кивнула Ира на Шерпа,- он поверит! А я так думаю, что вы просто набрали с собой выпивки и два дня в лесу пропьянствовали.
- Да, пропьянствовали!- не выдержав, взорвался Андрюха.- Взяли ящик водки, пару баб, и два дня бухали и трахались!
- Не надо так переживать, Андрюша,- Ирина была снисходительна,- это ваше дело, как жить и работать, я отчёта не требую.
- Ещё бы ты потребовала!- Андрюха совсем рассвирепел.- И вообще, вы все как хотите, а я буду здесь ходить в сапогах! Это моё жилище!
- Как я понимаю,- надула губки Ирина,- мне пора отправляться домой.
- Скатертью дорога!

Но страсти улеглись, обиды заретушировались, и очень скоро все, помирившись, сидели за столом и хлебали овощной супчик!
- А откуда это вы, интересно, взяли столько разнообразных растительных продуктов?- полюбопытствовал я.
- Да это Иринка,- охотно пояснил Шерп, весьма довольный тем, что инцидент исчерпался.- Вы же знаете, какая она общительная! Пошла по деревне, поразговаривала с бабусями о жизни, а они ей сами всего понатащили.
- С людьми надо уметь сосуществовать!- подняла Ирина указательный палец.- Нужно интересоваться их жизнью, вникать во все проблемы. А вы тут сидите, как дикари, кроме магазина ничего не знаете!
- А мы тут и не сидим!- обиделся Андрюха.- Мы в лесу постоянно находимся. А насчёт общения – так здесь без некоторых из нас даже свадьбы не обходятся!
- Какие свадьбы?
- Обыкновенные, деревенские. Тут почти все мы нарасхват!
- Ну-ка, ну-ка, расскажи подробненько!
- Да что рассказывать,- смутился Шерп,- пригласили как-то нас на свадьбу.
- А почему именно вас?
- Да они тут всех подряд приглашают, обычай такой.
- Как интересно! И что вы им подарили?
- Да ничего. Что дарить-то? Просто поздравили, да и всё.
- Эх вы, мужланы неошкуренные! Уж я бы нашла, что подарить!
«Если б ты знала,- подумал я,- какими щедрыми джентльменами оказались наши мужланы!



XXVII.

Утро началось с прощания с Ириной. Ей предстояло ехать обратно, домой (ах, как она этого не хотела!), ну а мы загрузились в «колун» (так в народе называют ЗиЛ-157 за его тупую, но настойчивую всепроходимость), и Моисеич повёз нас в неведомые дали, к маленьким подвигам или большим неудачам!
Сначала машина подминала под себя хорошую грунтовую дорогу, потом под колёса полез раздолбанный просёлок, а последнюю часть пути наш вездеход боролся с обыкновенным русским бездорожьем.
- Как в самолёте!- охнул Шерп, когда колёса провалились в очередную яму.
- Ты много летал в самолётах?- поинтересовался Мишка.
- Ага. Два раза. Первый раз – из Питера в Москву на Ту-134.
- А второй?
- А второй раз я лечу сейчас! Кстати, тут не выдают гигиенические пакеты?
- Нет,- усмехнулся Мишка,- здесь блюют прямо за борт.

Через два часа этой садистской езды мы прибыли на место.
- Ну вот, ребятки,- довольно потёр руки Моисеич,- отсюда вы и начнёте. Участок трудный, но вы же у меня настоящие орлы!
Приободрив нас такими ехидными словами (ну что взять с хитрожопой нации?), Моисеич уселся в кабину советского «студебеккера» и, как говорится, был таков!
- Картина Шишкина: «Пять придурков на лесной полянке»!- внимательно осмотрев окружавшую нас местность, констатировал я.
А местность была проста: леса да болота плюс всякие, там, речки-ручейки.
- Ну так что, орлы, вы готовы к трудовым подвигам?
- Вообще-то мне Павка Корчагин никогда не нравился,- почесал в затылке Женька.- Я почему-то тяготел к Обломову.
- С этим тогда всё в порядке!- успокоил его Андрюха.
- В каком смысле?
- А в этом самом. Облом нам здесь будет полный! То есть, я хотел сказать, что ничего хорошего нам тут не обломится. Хотя, кажется, это одно и то же!
- Что, очень трудный ход?- поёжился Жека.
Я посмотрел на него с сожалением:
- Как тебе сказать, Евгений? Помнишь тот участочек с ивнячком и болотцем, что мы проходили перед Долгим?
- Век не забуду!- перекрестился Шерп.- Не дай Бог снова в такие джунгли угодить!
- Так вот,- невозмутимо продолжал я,- тот участок по сравнению с этим просто сказка!
- Писец подкрался незаметно!- пробурчал Мишка, однако мне было понятно, что он лишь нагоняет страху на своих, менее опытных коллег.
Но Женька расстроился совершенно. Да и Шерп не источал потоки радости.
- Если кто не хочет или не может работать, как положено мужчинам, пожалуйста – идите обратно!- легко разрешил я.
Желающих не нашлось. Но, мне кажется, не потому, что звание «мужчина» такое уж высокое, а потому лишь, что обратная дорога была далека, трудна и плохо запоминаема!
- Что ж, поскольку все за,- резюмировал я,- то навьючиваем рюкзаки и пошли откапывать репер. Главное, раньше времени не вбивайте себе в головы чёрные мысли. Не нужно думать об ужасах, ждущих впереди. Они сами и в полной мере предстанут, когда в этом возникнет необходимость.
- Вернее,- вставил Мишка,- когда их меньше всего ожидаешь!

XXVIII.

- Всё!- плюнул я.- Ночевать будем здесь!
- Как здесь?- изумился Шерп.- В воде?
- Вода, вода, кругом вода!- невозмутимо пропел Андрюха.
- Нет, я не понимаю, как можно спать в воде?- Шерп был настырен, как налоговый инспектор.
- Как, как,- заорал я,- стоя! Как лошади! Ну что ты ко мне прицепился? Я виноват, что здесь всюду вода? Ты же видишь, идём уже четыре часа, а сухого места нет!
Мишка тем временем снял рюкзак, повесил его на сосну и принялся рубить деревце толщиной в руку.
- Что стоишь?- обратился я к Шерпу.- Видишь, человек работает, давай, помогай!
И дело закипело.
Мы вбили в грунт несколько кольев, на них настелили ряд жердей и всё это сооружение завалили сосновыми ветками. Получился помост что надо!
- Отлично!- оценил работу Мишка.- А ты боялся, Шерп. Пожалуйста, хоть спи, хоть встань да песни пой – чем не сцена!?
- А где же мы костёр разведём?- Женька явно ожидал от нас ещё одного фокуса, но мне пришлось его разочаровать:
- Костёр здесь развести можно только в уме.
- Как это?
- Очень просто. Закрой глаза и представь себе костёр, камин, извержение вулкана, геенну огненную, всё, что захочешь. Надеюсь, тебе станет теплее.
- А чайник согреть мы сможем?- Женька просто зациклился на одной мысли.
- Ну, если сила твоего воображения не имеет границ – элементарно!

Постель получилась великолепна, но ширина её была в обрез, и очень остро встал вопрос: кому спать с краю? Это было довольно актуально, так как в случае падения с ложа немедленно наступало купание. Бросили жребий. Двумя неудачниками оказались я и Шерп. Женьке же, который трясся больше всех, досталось место в середине.
Когда под утро раздался всплеск, я, не чувствуя на себе живительной влаги, резонно рассудил, что это Шерп бултыхнулся спросонья. Но удивлению нашему не было границ, когда мы опознали утопающего. В воде кувыркался Женька!
Всё оказалось примитивно просто. Захотелось парню в туалет. А что мы все обычно для этого делаем? Встаем и отходим в сторонку. Что он и совершил!
- Что ж ты под ноги не смотрел?- укорил Женьку Шерп.- Ну, был бы бухой, понятно. Но трезвый?!
- Не надо его ругать,- заступился Мишка за мокрого и несчастного парня,- он же сонный был. Помню, у нас в армии один охламон во сне залез на мачту высоковольтной линии, так потом его краном пришлось снимать!
Андрюха только крякнул:
- Ну, ты даёшь, Мишель!
- Давать – дело женское, а я говорю правду! Лунатизм – это явление таинственное и малоизученное. Некоторые ещё и не то вытворяют.
- Нет, Мишель, чем больше я на тебя смотрю, тем больше удивляюсь!- покачал Андрей головой, поджимая нижнюю губу к верхней.- И где ж ты был в эти несколько месяцев, что мы не виделись? Помнится, в прошлом сезоне твой интеллект не отличался энциклопедичностью!
Я покивал в знак согласия, но Шерп, не могший осознать всю суть андрюхиного замечания, за Мишку заступился:
- Да прав он, прав! Помню, перед каким-то праздником Иринка купила бутылочку коньяку и фугас шампанского. Поставила всё в холодильник. А утром встала – бутылки пустые, а я бухой!
- А при чём тут лунатизм?- ни грамма не понял я.
- Как это при чём? Но ведь я-то не помню, чтоб пил!
- И Ирен тебе поверила?
- Нет почему-то, и это обидно.
- Молодец! Со здравым смыслом у нее всё в порядке!
Мы бы ещё, конечно, поговорили, но не выдержал Женька:
- Ребята, я же мокрый, замёрз, давайте что-то делать!
- Действительно,- опомнился Андрюха,- уже рассвело, поспать больше не удастся, пора выбираться из этой сырости.

На сухое место мы вышли довольно скоро, и уже через час Жека сидел возле жаркого костра и блаженно улыбался.
- Много ли человеку нужно для счастья?- наблюдая за Женькой, рассуждал Андрюха.- Сначала ночью искупать его одетого в холодной воде, а потом посадить к огню. И всё, полный кайф! Шерп, хочешь почувствовать себя счастливым?
- Спасибо, мне чужого счастья не надо!- ухмыльнулся Шерп и повесил над огнём чайник.

XXIX.

- Пропади всё пропадом!- бросив рейку в кусты, взвыл Шерп.- Да когда только кончится этот сволочизм!? Я же не железный дровосек, чтобы махать топором по двенадцать часов две недели кряду! Да хоть бы толк был!
Шерп имел полное право жаловаться! Уже пятнадцать дней мы с рубкой пробивались через сплошные ивняковые джунгли, перемежавшиеся редкими вкраплениями берёзово-осиновых рощиц. Рубиться сквозь ивняк самое дохлое дело: деревца все упругие, переплетённые между собой, как вологодские кружева. Это не берёзки или сосёнки – свалишь пару, и сразу получается просвет. Тут же приходится вырубать всё вокруг себя. Но ещё мало срубить, нужно это куда-то оттащить. А всюду – живая изгородь! У всех нас, без исключения, морды и руки переполосованы гибкими пружинистыми ветками.
- Теперь-то я понимаю педагогику старой Англии,- получив очередную плюху от «зеленых братьев», заметил Андрей.
- При чём тут Англия?- разогнулся Мишка и рукавом энцефалитки промокнул лоб.
- Ну как же, там всегда в помощь теории прилагались розги. Получишь по заднице десяток щелчков и сразу станешь, если и не умнее, то уж послушнее – точно! Знаешь, Серж, у меня есть идея. Когда мы выберемся из этих трущоб, – если, конечно, выберемся, – наломаем-ка охапочку прутиков в запас.
- Точно,- понял я андрюхину идею,- это будет довольно убедительным средством в случае бунта на корабле!
- Между прочим, нас тут трое против вас двоих!- уточнил Мишка.- Ещё неизвестно, кто кого сможет усмирить!
- Это что, первые признаки бунта?
- Нет, это последнее предупреждение товарищам, возомнившим себя большими педагогами!
Шутливый тон незаметно перелился в серьёзный – сказывалось напряжение последних дней.
- Ладно, други, оставьте агрессию для чужих,- взял на себя миссию миротворца Андрюха,- там она будет к месту. Скоро ваше настроение улучшится. Завтра мы выйдем из этих дебрей к реке Лежа, переправимся, а там, как говорит наш великий современник, – места красивые, воздушные места!
- Слава тебе, Господи!- размашисто перекрестился Шерп.- А то моя надежда почти приказала долго жить!
- А что это за река такая Лежа?- проявил любознательность Женька.- Какое-то название у неё странное.
- Не Лежа, а – Лёжа!- убедительно заявил Мишка.
- Называйте, кто как хочет,- разрешил я,- главное не в названии, а в сути.
- А в чем суть?- ещё больше подточил свою любознательность Жека.
- А в реке и ссуть!- заржал Шерп.
Я почему-то разозлился:
- В чём, в чём, да ни в чём! Ишь, суть ему подавай! А хрена тебе лысого не надо?
- Спасибо, у меня свой есть,- не растерялся Жека.
Андрюха, внимательно изучавший карту, вдруг воскликнул:
- Это ж надо, не так далеко от речки Лежа или, как вы её там обозвали, Лёжа, находится речка Рака.
- Как-как?- встрепенулся Шерп.- Каким, ты сказал, образом?
- Не как, а кто: Рака. А то, что ты подумал, здесь ни при чём.
- У кого чего болит, тот о том и говорит!- пропел Женька.
- Дурак ты, Жека!- посмотрел на него с сожалением Шерп.- Это у вас всё должно болеть, а ко мне недавно жена приезжала!

XXX.

Переправляться через Лежу мы решили тем же способом, что и через Красную.
Соорудили плотик, посадили Женьку со шмутками на него и оттолкнули плавсредство от берега. В этом месте река была метров тридцать шириной, и Женька, упираясь в дно шестом, быстро добрался до середины. Но тут привычный сценарий нарушился: плот почему-то распался на составные части, и плотогон моментально исчез под водой.
В первый момент нас словно столбняк пробил. Мы стояли и заворожённо смотрели на расходящиеся в разные стороны брёвна. Первым опомнился Мишка и принялся лихорадочно стаскивать болотники. Но неожиданно на месте катастрофы из воды показалась голова утопающего, а в следующее мгновение произошло нечто из ряда вон выходящее: Женька, неуклюже загребая длинными тощими руками, медленно, по-собачьи, поплыл к противоположному берегу!
- Конец света!- хрипло выдохнул Мишка, держа в руках снятый сапог.
- Знаешь, Мишель, а ты был прав,- подумав, произнёс я.
- В чём?
- Ну помнишь, тогда, на Красной, ты предлагал бросить Женьку в воду, чтобы научить его плавать?
- Да это я в шутку.
- А может, и он пошутил, когда говорил, что плавать не умеет?- вклинился Шерп.- Смотрите, стоит на том берегу спокойненько, как ни в чём не бывало!
- Это он в шоке,- с сомнением покачал головой Андрюха.- Сейчас всё осознает и ужаснётся!
И вдруг до меня кое-что дошло:
- Нет, орлы, это мы сейчас ужаснёмся. Тушёнка-то наша – буль-буль, вместе с палаткой!
Перед отплытием Женьки мы все рюкзаки положили в палатку, и всё это увязали в большой узел. Это было сделано для того, чтобы рюкзаки не падали с плотика по одному. И расчёты наши оказались верны: всё утонуло скопом!
- Бог правду видит!- подытожил Андрюха.- Как мы Моисеичу туфты нагнали, так и получилось!
- Можно подумать, он нам поверил,- вздохнул я.
- Поверил или нет – его дело. Но представь, мы к нему приезжаем и говорим, что у нас снова утонула вся тушёнка с палаткой вместе. Что он скажет?
- Что он скажет, я знаю, но произносить это вслух не буду.
Мишке явно надоел наш трёп, и он молча полез в воду. Нам ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Достать утопленное имущество оказалось не очень трудно, а развести большой костёр и того проще. Началась великая сушка!
Мишка, однако, не торопился к огню и всё бродил по-колено в воде.
- Мишка, иди сушиться,- позвал его Шерп.
- Мне кажется, тут должны быть раки, не мешай.
- Это ты что-то перепутал, речка-то называется Лежа, а не Рака,- скаламбурил Андрюха.
Я тоже внёс свою лепту:
- Это не враки – все раки в Раке!
Но тут Мишка нагнулся, пошарил рукой под низким, нависающим над водой берегом, и что-то вытащил:
- А это что? Тоже враки?!
И правда, в тисках мишкиных пальцев находился здоровенный рак, выпучивший глаза в удивлении от внезапной перемены обстановки.
Моментально сушка была заброшена, и мы кинулись в реку.
А через полчаса нашей добычей оказались штук тридцать крупных представителей семейства ракообразных.
- Всё спасибо Женьке!- высасывая из красной рачьей клешни очередную порцию деликатесного мяса, прочавкал Шерп.- Если бы он не перевернулся и не утопил шмутки, хрен мы сосали бы, а не рачьи лапки!
- Не это главное,- перебил его Андрюха, а то, что Жека наконец-то научился плавать!
- Когда это я научился?- насторожился Жека.
- Привет! Не будешь же ты отрицать, что плыл?
- Никуда я не плыл! И плыть не собираюсь. И вообще, отстаньте от меня со своим плаваньем!
Я решил, что он шутит:
- Ах, так? Ну-ка, Мишка, давай по твоему рецепту: за руки, за ноги и – в воду!
- Не дамся!- заорал Женька и, шустро вскочив, галопом помчался вдоль берега.

XXXI.

Сигнал, к которому нам нужно было привязать последний в этом районе ход, находился на окраине небольшой деревушки. Вернее, сигнала, как такового, уже не было, деревянная пирамида давно обрушилась и сгнила, но железобетонный монолит, вкопанный в землю, – штука очень долговечная.
Короче, хоть деревушка эта и была размером с два футбольных поля, но в ней имелся магазинчик. А то, что в моем кармане шуршали кое-какие деньжата, знали не только мы с Андрюхой.
- Серёга, ну бутылёк-то возьмём? Неужто мы не заслужили?- за последний час Мишка приставал ко мне уже раз в пятый.
По правде говоря, расслабиться было бы не плохо, но нельзя же вот так сразу сдаваться!
- Так-то оно так, Мишель, но ты забываешь, что нам ещё нужно выбираться из этой глуши. А тридцать километров чудесного бездорожья, которое после вчерашнего дождя превратилось в болото, вряд ли будет похоже на беззаботный пионерский поход!
- Да ладно, что мы, пацаны, что ли?- это уже вступил с припевом Шерп, вероятно, осознавший себя многоопытным землепроходцем.- По сто с прицепом и на фронте давали для крепости духа и тела!
Кто б спорил, что сто грамм всегда на пользу? Но вот этот самый прицеп! Он и только он губит русскую душу, которая как мощный «Катерпиллер» тянет и тянет за собой и один, и два, и ещё очень много прицепов! Ах ты, наша душа-натура, как же ты парадоксальна! Чем больше ты знаешь о неприятностях и бедах, которыми грозит пьянка, тем сильнее и вернее ты напиваешься! Как говорится, аминь!

В полдень, возле магазина, началось наше застолье или заящичъе, поскольку вся мебель состояла исключительно из этой тары. Водка «Любительская» – такая гадость, что пить её просто невозможно, хотя Шерпу она очень понравилась. И тут мы видели лишь два варианта: либо Шерп утратил полностью вкусовые ощущения, либо он был единственным истинным любителем среди нас!
После третьей бутылки Мишка поднялся:
- Пойду-ка я прогуляюсь, может, что ценное узнаю.
- Ты только не потеряйся,- равнодушно бросил ему вслед Андрюха,- а то уйдём без тебя.
Но, глядя на него, да и на остальных, трудно было представить, что кто-то куда-то хочет уходить, разве что в магазин за добавкой.
- Эх, был бы у нас вертолёт!- вздохнул Шерп мечтательно.- Или хоть какой-нибудь заштопанный ковёр-самолет.
- А ещё лучше – волшебная лампа Аладдина,- добавил я.- Потёр рукой, и из неё вылезает весёлый джинн, и всё в порядке!
- Нет!- сбросил равнодушие Андрюха.- Не джинн. Представьте: мы трём лампу, а из неё вылезает… Моисеич: «Слушаю и повинуюсь!»
Я так отчётливо представил Моисеича, вылезающего из лампы, что не смог удержаться от смеха. Глядя на меня, заржали и все остальные.
Смеялись долго и с наслаждением. Но вот наслаждение прошло, а идиотский смех остался. Я уже выплакал все слёзы, дышать было нечем, но остановиться никак не мог. Шерп и Женька катались по земле, свалившись с ящиков, а Андрюха стоял на четвереньках и бодал стенку магазина своею буйной головою.
В это время вернулся Мишка, и, как ни был я занят истерическим хохотом, всё же успел разглядеть на его лице гримасу крайнего удивления.
Мы было начали успокаиваться, но слова, произнесённые Мишкой, явились катализатором для новой волны смеха:
- Пока вы тут занимаетесь ржанием, я, между прочим, транспорт нашёл!
- Моисеича на ковре-самолёте?- только и смог выдавить из себя Андрюха.
И пытка смехом продолжилась!
Тогда Мишка, плюнув на нас, налил себе водки в кружку, выпил и снова куда-то смылся.
Постепенно смех всё же откинул коньки, но в теле моём была такая усталость, будто я прорубил пятикилометровую просеку в густом баобабовом лесу. У всех остальных состояние было, вероятно, не лучше.
Но через пять минут, влив в изнеможённые организмы по соточке, мы почувствовали резкий прилив сил.
- Эх, хорошо,- потянулся Шерп.- Вот это расслабуха!
- А что Мишель-то приходил?- спросил Андрюха, прикладывая к темечку холодную сталь топора.
- Сказал, что нашёл транспорт,- вспомнил я.- Интересно какой? Не коня ли?
- Не,- ухмыльнулся Жека,- кобылу!
- На двух ногах,- добавил Шерп.
- Тогда уж лучше тройку!- размечтался Андрей.
Шерп подумал немного и прибавил:
- Пятёрку!
- Хрен тебе, Шерп!- вдруг вспомнил кое-что Женька.- Четвёрку! У тебя ведь жена есть!

XXXII.

Не угадал никто!
Их было два. И не коня, и не кобылы. Перед нами стояла пара тракторов «Беларусь», причём, без каких-либо прицепов.
- Вот,- представил Мишка,- это – Вася, а это – Толя. За пару бутылок они нас хоть в Сан-Франциско увезут!
Трактористы находились в той стадии опьянения, которая идёт следом за самой последней и находится перед полной остановкой жизни. Тот, кто был Толя, задумчиво смотрел куда-то вдаль, зато Вася радостно закивал головой.
Андрюха, глядя на этот живописный двойной портрет, продекламировал:
- Вы не глядите, что Василий всё кивает, –
Он соображает, всё понимает!
А что молчит – так это от волненья,
От осознания и обалденья!
- И просветленья!- поправил я.
- Какое, к чёрту, тут просветленье! Уж на что мы бухие, так и то им в подошвы не годимся! Как они нас повезут? Да и куда мы сядем, интересно?
Вопрос был как раз к месту, но Мишка уже всё предусмотрел:
- Прицепов у них никаких нет, но есть один способ, с его помощью мы и доедем. Значит, берутся две небольшие ёлки, прицепляются к трактору, на них настилается солома, и всё! Мы едем, как в мягком вагоне!
На трезвую голову вряд ли согласились бы мы на проведение этого эксперимента, но, после принятия изрядного количества горючей жидкости, в мозгах была только романтика!

Через час импровизированные сани были готовы. Взяв в магазине несколько бутылок «Любительской», мы приняли по сто граммов для более наплевательского отношения к своим жизням, и путешествие началось!
С первых же минут выяснилось, что друзья-трактористы – бывшие гонщики «Формулы-1». Они выжимали из двигателей всё, что только можно, плюс ещё столько же!
Наши ощущения были великолепны! Я сразу вспомнил детство: шторм на Балтике, прыгающая палуба парохода, на котором мой отец работал механиком, а я у него гостил на каникулах. Данная ситуация была схожа, потому что мы шпарили поперёк всех тропок и дорог, подпрыгивая иногда на метр над своей волокушей. Да если б ещё Вася мог ехать прямо! Но он, вероятно, после «Формулы-1» занимался слаломом!
- Хоть то хорошо, что мы нетрезвые,- прокричал мне на ухо Андрей.- Ни один нормальный организм не сможет выдержать эту дьявольскую болтанку!
- Да,- поддержал я его,- давно бы уже наши внутренности отмечали багровыми пятнами маршрут этого шизофреноидного заезда!
Справедливости ради нужно сказать, что на волокуше нас было четверо. Мишка же залез в кабину к Толику, и они мчались впереди, выписывая по полям узоры вологодских кружев.
Но человек привыкает ко всему, и мы притерпелись даже к такой тряске. Шерп, достал сигареты, прикурил четыре штуки и по очереди сунул их каждому в губы. Хорошо!

Окурок в солому уронил близорукий Женька. Недолго поискал его, потом махнул рукой. А зря! Уже через несколько минут дым повалил столбом!
- Караул, горим!- вскочил Шерп на ноги, но в этот момент Василий резко повернул, и нас на волокуше осталось трое.
Мы разом заорали, и, надо отдать должное, тракторист услышал и остановился всего через какой-то километр.
А солома, отдымив своё, начинала разгораться. Вокруг грязи по-колено, но ни одной лужи, а нужно было торопиться!
- Мужики, заливай огонь!- скомандовал я и начал расстёгивать штаны.
В три ствола мы управились с пламенем быстро. А тут и Шерп приковылял. Ему повезло: он нашел лужу и теперь был не только грязный, но и мокрый!
- Какие мы молодцы!- похвалил я ребят.- Не растерялись в экстремальной ситуации!
Андрюха меня не поддержал:
- Молодцы-то молодцы, да только вот обоссали мы совсем свой мягкий вагон!
- Ничего, будем ехать стоя.
И мы поехали стоя, но при первом же рывке попадали в солому. Да, очаг возгорания был залит на совесть!

XXXIII.

Головной трактор валялся на боку. Движок его тарахтел на малых оборотах, а Мишка с Толяном сидели рядом на корточках и беззаботно курили.
Пришлось отцеплять нашу волокушу и, с помощью троса и своих рук, ставить трактор на колёса.
Вечерело. На тонированном небе проявлялись первые звёздочки, а до шоссе было ещё километров шесть, да оттуда до дома столько же.
И тут вдруг Толян упёрся, и ехать дальше отказался начисто! То ли ему в нас что-то не понравилось, то ли он дошёл до своей, как выражаются лётчики, точки возврата, когда, если хочешь вернуться назад, нужно это делать немедленно, иначе – катастрофа! В общем, он сел в трактор, развернулся и погнал обратно. Мы только рты пораскрывали.
- Васька, ты-то хоть дурака не валяй,- попросил его Мишка.
Василий улыбнулся, покивал головой, потом залез в свой агрегат и помчал вслед за Толяном.
- Однако!- только и смог выговорить Мишка.
Один Шерп остался доволен:
- Ну и хрен с ними, пусть катятся! Не знаю, как вам, а мне надоело сидеть в луже мочи. К тому же, мы сэкономили на этих идиотах две бутылки!
Осознание этого факта немного подняло наше настроение.
- В таком случае,- предложил Андрюха,- давайте треснем по чуть-чуть и – вперёд!
Выпив по капельке, мы нахлобучили на спины рюкзаки, взвалили на плечи инструменты и пошлёпали. Идти оказалось неимоверно трудно: и грязь цепко хватала за сапоги, и ноша давила без всякой совести, и ноги ни фига не слушались голов, совершенно отупевших от винных испарений и дорожных приключений!
- А расскажи-ка ты нам, Мишка, как это вы перевернулись?- нашёл в себе силы для любопытства Шерп. Вероятно, приобретение двух бутылок явилось для него хорошим стимулом.
- Как, как, – молча!
- А всё же?
- Как все переворачиваются, так и мы.
- Не скажи, у всех свои причины.
- Ну, вообще-то, причина была,- заулыбался Мишка.- Говорю я Толяну, мол, дай порулить, а он только головой мотает – нет и нет! Тогда я за руль схватил и тяну к себе, а он – к себе. Ну, вот и дотягались!
- Чтой-то мне знакомое, так-так!- встрепенулся Андрюха.- А не ты ли, Мишель, не далее, как в прошлом годе, снисходительно бичевал нашего самого ценного члена бригады – Вовочку – за аналогичное действо? А? Так как это называется?
Мишка виновато пожал плечами, но промолчал.
- Это называется: на чужой каравай рта не разевай!- ответил за него Шерп, потом подумал и, в озарении, добавил.- Так значит, это по твоей милости мы сейчас пешком шлёпаем, хотя могли бы прекрасно ехать?!
- Ну, Шерп, ты сам себе противоречишь, ведь ещё недавно тебе не хотелось ехать с мокрой задницей,- напомнил я ему.
Шерп задумался на минуту, после махнул рукой:
- Ладно, фиг с ним! Самое главное, две бутылки – наши, а это поважнее, чем небольшая пешая прогулочка!

Шесть километров мы брели около двух часов и к шоссе выползли, лишившись последних сил. Время перевалило за полночь.
- Всё, мужики,- бросив рюкзак на землю и упав рядом с ним, простонал Шерп,- без перекура и допинга я дальше ни на шаг, буду стоять, вернее, лежать, как панфиловцы под Москвой!
- Идём тебе навстречу,- достал Андрюха очередную бутылку,- а налить-то сможешь?
- Об чём разговор!- Шерп вскочил бодро, без каких-либо признаков изнеможения.
Вот теперь выпивка оказалась к месту. Что бы там ни говорили, но усталость и боль спиртное снимает!
- Ох, ребята, я чувствую, как у меня прибывают силы!- Шерп говорил неторопливо и довольно.- Теперь можно идти куда угодно и сколько угодно!
Я посмотрел на его томную рожу и предложил:
- Так может, до Шуйского рванём, к Моисеичу?
Довольства Шерпа как ни бывало:
- Ты что, Серёга, обалдел? Я же пошутил! А потом, ведь он сам должен завтра-послезавтра приехать, так?
- Должен, но не обязан,- хмуро бросил Мишка.- Может быть, всё-таки пойдём? Что-то мне так захотелось поваляться на своей раскладушке.
Но не успели мы и накинуть лямки рюкзаков, как послышалось тракторное тарахтенье, и вскоре перед нами предстал Василий на своём поржавевшем коне.
- Явление пятое,- по-ленински выкинув руку, произнёс я,- те же и Вася!
- О, Васёк!- обрадовался Мишка.- А ты как тут?
- Так это, выпить-то как бы?
Наконец-то мы услышали, как разговаривает хотя бы один из гонщиков-слаломистов!
- Опоздал ты, дружище,- якобы огорчённо произнёс Шерп, но на васином лице ничего не отразилось:
- Ну, дак, ладно, тогда что ж…
Всё же мы не пошли на поводу у шерповой жадности и одну бутылку Васе отдали. Он молча, без эмоций, взял её, сел в свой болид и умчался в тихую ночь, тараня её светом единственной фары. И звуки механические, затихая вдали, плавно перетекали в звуки естественные – ночные, живые.

Идти по шоссе хорошо, легко. Настроение у нас – четверых – резко поднялось, а у Шерпа так же резко упало:
- И надо же было этому пьяному идиоту нас догнать! Вот невезуха так невезуха!
- Не нужно жадничать, Шерпуня,- попробовал приободрить его Андрей.- В Англии есть пословица: пусти по реке хлеб, и он вернётся к тебе с маслом!
- Так это в Англии,- желчно проворчал Шерп.- У нас же, если что и вернётся с маслом, так это – фига!

XXXIV.

Эх, «Любительская»! В башне — колокольный звон, в глотке – Сахара, в желудке – цунами!
«Нет,- думал я, лёжа в тёплом спальнике,- этот напиток не для моего нежного организма!»
- Хочу овощного супчика!- вдруг послышался тихий голосок Женьки.- Шерп, свари мне, пожалуйста, овощной супчик!
- Интересно, из чего? Из всех овощей у нас только крапивы навалом да хрена пять корешков.
- А правда, Шерп,- мне вдруг тоже до того захотелось этого нежного блюда, что хоть ори,- твоя Ирен ведь наладила контакты с местными бабульками!
- Так это она, а я с ней только для вида ходил.
- Для вида, для рода. Какая разница!- поддержал меня Андрюха.- Давай-ка, сбегай, прикинься там несчастным, может, чего и подкинут!
- Да ну вас на фиг со своими овощами! Вам нужно, вы и идите!
- Ладно,- жёстко сказал Мишка,- мы сходим. Мы сходим! И не только к бабулькам! Но если тебе в стакан, вдруг, ничего не нальётся, то ты уж не обессудь!
- Шантаж? Так бы сразу и сказали!
И Шерп пошел в великий овощной поход!
- Ну, так что, Серёга?- Мишка смотрел на меня вопросительно-требовательно.- Раз уж я пообещал, нужно, наверное, в магазин сходить?
- Иди.
- А бабки?
- А к бабкам Шерп пошёл.
- Да что ты стебаешься! Я про деньги.
- Ах, про деньги, так бы сразу и сказал. Сейчас нарисуем. Андрэ, ты ведь у нас художник, ну-ка, наживописуй нам пару чириков!
Мишка тяжело вздохнул и снисходительно покачал головой.
- Ладно, идите вдвоём,- больной организм не позволил мне долго выламываться.- А мы с Жекой пока тут порядок наведём.
Через полчаса, явно опасаясь опоздать к разлитию, рысью прискакал Шерп с полным рюкзаком овощей.
- Вот что значит общительная уважительная женщина!- принялся он нахваливать Ирину.- Все бабки её добром поминают! Вон сколько всего надавали: и капусты, и моркови и картошки, и лука. А одна так даже кусок сала ввернула, пришлось взять, хоть я и отказывался!
- Ты отказывался?- не поверил Женька.
- Да!
- Бред какой-то!
- Скажи-ка, Шерп,- решил я отвлечь его от продовольственных проблем,- ты, наверное, свою жену очень любишь?
- Конечно, а что?
- Да нет, ничего.
- Как это ничего!- забеспокоился Шерп.- К чему ты спросил-то?
- Я же говорю, просто так.
Но он мне не поверил, а по тому, как замедлились его движения, я понял, что задал ему нелёгкую задачу.
Тут, к счастью, вернулись Мишка с Андрюхой.
- Серж, посмотри, что я приобрёл!- и Андрей торжественно выставил на стол две трёхлитровые банки.
- С ума сойти! Томатный сок! Это ж надо, в эдакой глуши и такой деликатес! Только привезли, вероятно?
- Какое там! Продавщица говорит, что уже второй год пылится, никто не берёт. Тут ведь народ попроще, они всё больше на водочку налегают да на бормотушку. Странно то, что мы его не заметили.
- Кстати о водочке,- моментально ухватился за родное слово Шерп,- я вон овощей натащил для супчика, а всё благодаря…- тут он осёкся, поморгал глазами и посмотрел на меня.
- Что благодаря?- не понял Мишка.
- Да нет, ничего. Что варить будем, говорю?
- Уж коли ты приволок капусты, сварим щец и… каюк!
Через час с небольшим, одвестиграммившиеся и налопавшиеся щей, мы сидели и ловили кайф. Было тепло на душе и приятно в желудке. Но всё блаженство рухнуло, когда выяснилось, что наши ходоки за горючим купили далеко не две бутылки «Экстры»! Кайф, конечно, стал нарастать, но вот тепло из души испарилось. Сначала мы пили «кровавую Мэри», потом водку запивали томатным соком, потом томатный сок запивали водкой… В конце концов, нам хватило и того, и другого!

Все уже спали крепко, кто, летая в дивных снах, кто, карабкаясь в кошмарах, и только Шерп не давал мне заняться тем же. Он всё пытался из меня вытащить, почему же я интересуюсь его Ириной. Но я давно и прочно позабыл об утреннем разговоре, и главным моим желанием было залезть в спальник и отрубиться! А Шерп всё не отставал:
- Нет, ты мне честно скажи, почему ты завёл этот разговор?
- Я никого никуда не заводил!
- Ты не придуривайся, а скажи прямо!
- Э, нет, я хочу криво!
- А может, ты в неё влюбился?- осенило Шерпа.
- В кого?
- В мою жену.
- А у тебя есть жена?- я совсем плохо соображал.- Поздравляю!
- Я тебя серьёзно спрашиваю, ты в неё влюбился?
- Мишка, я хочу спать!
- Нет, пока не ответишь, я тебе спать не дам!
- Хорошо, что я должен ответить?
- Ты в неё влюбился?
- Если я скажу да, ты от меня отстанешь?
- Отстану.
- Да.
- Я так и знал!
Наконец-то он от меня отцепился! Я, наслаждаясь каждой секундой процесса, стал погружаться в долгожданный сон, успев всё же подумать о том, а что же он, собственно, знал и о чём?



XXXV.

Через три дня припылил Моисеич.
- Нашлась для вас очень хорошая работа, друзья мои,- голос начальника партии был тёплым и вкрадчивым, из чего я заключил, что он нам приготовил какую-то подлянку.
Так и оказалось: кто-то где-то не доделал несколько ходов, а, поскольку в нашей партии все исполнители – асы, то выбор, естественно, и пал на нас, охламонов, не зарекомендовавших себя трудовыми героями.
С начальством не поспоришь, поэтому уже через два часа мы были в Шуйском.
Глиссер отваливал в восемь утра следующего дня, и ночевать нас Моисеич определил на дебаркадер – плавучую гостиницу.

Когда мы с Андрюхой вернулись с начальственной аудиенции, всё уже было на мази: столы накрыты, а орлы давились слюной, с нетерпением ожидая начала банкета.
После первого тоста и усиленной работы челюстями, Мишка поинтересовался:
- Ну и куда мы на сей раз?
- Вверх по Сухоне-реке,- ответил я, потом, подумав, добавил,- а, может, и вниз.
- Так вверх или вниз?- Женька хотел всё знать точно.
- А хрен его знает!
- Во даёт!- уставился на меня Шерп.- Всего один стакан принял, а совсем потерял соображаловку!
- Ты, Шерп – чайник!- убедительно сказал Андрюха.
- Это почему это?!- закипятился «чайник».
- Да потому! Выводы делаешь, не зная фактов!
Мишке надоела эта перепалка:
- Да объясни ты им, Серёга, а то они возомнят себя единственными тут психически здоровыми людьми. А если не хочешь объяснять, тогда давай выпьем.
Мы выпили ещё, и я начал пояснять:
- Конечно, мне нужно было раньше провести с вами небольшую лекцию о географии, гидрографии и Сухоне в частности. Ну да ладно. Итак, Сухона вытекает из озера Кубенское и, перерезав Вологодскую область практически из центра на северо-восток, в конце своего пути, слившись с рекой Юг, образует Малую Северную Двину. Та же, в свою очередь, слившись с Вычегдой, образует Северную Двину, которая впадает в Белое море. Но иногда наша Сухона начинает вдруг течь вспять и теперь уже выкачивает воды из Северной Двины, неся их в Кубенское озеро. Понятно?
- Понятно!- расплющил рожу улыбкой Шерп.- Река эта такая же шизанутая, как и наши начальнички!
- Зато ты ужасно умный,- щёлкнул его по носу Андрей.
- Пусть я не очень умный, но я хотя бы предсказуемый! Чего о вас не скажешь!
- Ладно,- прервал я пикировку,- о твоей предсказуемости поговорим в другой раз. А теперь о Сухоне. Местность здесь равнинная, перепады высот незначительны, поэтому течение реки зависит от уровней вод в озере и в Северной Двине. А уровень этот колеблется в зависимости от паводков, засух и других катаклизмов. И поэтому-то течёт Сухона то вправо, то влево. Как видите, всё просто!
- Просто-то просто, да без стакана не поймёшь,- сказал Женька и, налив всем, провозгласил тост.- Предлагаю выпить за Сухону, такую же непостоянную и изменчивую, как женщина!
Тост нам понравился, и мы с удовольствием выпили. Потом мы пили за Малую Северную Двину, за Северную Двину, за Белое море, за Ледовитый океан и, наконец, за всю гидрографию земного шара.
- А теперь я предлагаю выпить за красавицу Неву!- произнёс Андрюха заплетающимся языком.- Все пьют до дна!
- До дна Невы?- икнул Жека.
- Да!- Андрюха уже не совсем врубался в смысл. Он осушил посудину и громко заорал.- Ура-а-а-а-а!
Поорать ура – это русская национальная традиция, а что ж, мы не русские, что ли?!
На рёв пяти глоток прибежала администраторша – женщина лет тридцати пяти, ничего себе в обличии. Минут десять она уговаривала нас вести себя приличнее, потом минут десять мы её уговаривали присоединиться к нам. Мужские аргументы оказались весомее, и Клавочка – так звали администраторшу – очутилась за нашим столом, благо других постояльцев на дебаркадере не было.
Женщина в чисто мужской компании – великий стимул, и мы тут же принялись кидаться остротами, рассыпать комплименты в клавочкин адрес, в общем, вели себя так же по-идиотски, как и большинство мужиков в подобной обстановке. Но это инстинкт природы – борьба за женщину, тем более что она была так близка и казалась так доступна, а постоянно добавляемое спиртное делало её всё божественнее и желаннее!

XXXVI.

Мне снился сон, будто я, вместе с Туром Хейердалом и Сенкевичем, плыву на плоту по Сухоне. Тепло, солнечно. И вдруг из воды показывается огромная крокодилья пасть и приближается ко мне. Я хочу отодвинуться, но не могу, пытаюсь закричать, но нет слов. И тогда Сенкевич прижимает меня к себе и говорит женским голосом:
- Серёжа, пора вставать!
Я открываю глаза и, ничего не понимая, оглядываюсь: каюта явно не наша, да и кровать какая-то не такая. Но, самое неожиданное, что на этой кровати вместе со мной находится тёплая и довольная Клавочка! Быстренько начинаю вспоминать весёлое застолье, но окончание праздника безнадежно утеряно. Бросив взгляд на Клавочку, я делаю вывод, что ночью было всё нормально, краснеть, вероятно, не придётся.
- Иди, ребят буди, а я вам чай сделаю,- говорит моя сокроватница и выскальзывает из-под одеяла.
Ах, какая же у неё потрясная фигурка и гладко-розовая кожа! Я вдруг ощутил такое дикое желание, что не смог, да и не захотел его сдерживать! Быстренько соскочив с кровати, я обхватил Клавочку сзади. Она, видно, этого ожидала и только тихонько застонала.
Эх, Клавочка, Клавочка – мороз по коже, в жилах кипяток!

Конечно, времени на чай не осталось. Хорошо ещё, что на глиссер не опоздали!
Рожи у всех были слегка припухшие от недосыпа и перебора тостов, произнесённых накануне, но настроение – шутливо-бодрое!
- Ну, Серёга, рассказал бы!- подмигнул остальным Шерп.
- Молодец, Шерп, что напомнил. Я ведь действительно вам хотел кое-что рассказать. Значит, приснился мне сон, будто я, Сенкевич и Тур Хейердал плывём по Сухоне. Но дело совершенно не в этом, а в том, что утром я сочинил стишок о великих путешественниках:
На «Ра» как-то плыли Сенкевич и Тур,
Тот самый Тур, что Хейердал,
Спросил Юра: «Дай табачку на раскур»,
А Тур ему х-е-е-е-р дал!
Все посмеялись, но Шерп не отстал:
- Нет уж, ты расскажи-ка нам о другом!
- О чём же ещё рассказать тебе, мин херц?
- Что там у вас было.
- Где?
- В каюте у Клавочки.
- Послушай, Шерп, это несправедливо! Ты ведь нам не рассказал в деталях, что вы делали с Иринкой, пока мы гуляли по лесу. Если уж начинать, то с тебя!
Шерп обиделся и пересел на другое место.
Мишка трепался с какой-то девахой, Жека дремал. Я же решил разузнать у Андрюхи подробности вчерашнего.
- Ты думаешь, Серж, я очень помню? Так, кусками. Однако, когда ты ей стихи читать начал, тут её глазки загорелись!
- Я ещё и стихи читал? Чьи же?
- Вроде как свои, но гарантировать не могу. Потом она попросила тебя её проводить и всё. Дальше, как я понимаю, дело техники.
- Да, что только ни сделаешь в порыве вдохновения!
- Ты разочарован?
- Нет, что ты! Такое классное тело!
- А как насчет души?
- О чём ты спрашиваешь, Андрэ, я ведь её в сознательном состоянии видел всего час!
- Да и этот час ты не в душе ковырялся, а в другом, более приятном месте, да?- и мой друг, эта, извините, зараза, заржал весело и громко!

Спустя десять минут капитан глиссера любезно высадил нас на берег в неположенном месте.
- Вот, ребятки, эта речка, впадающая в Сухону, называется Марша,- проинформировал Андрей.- Вверх по ней нам и предстоит гнать ход.
- Прямо сейчас?- угрюмо спросил Мишка.
- А почему бы и нет?- не понял я.- Найдём репер и вперёд.
- А как же насчёт позавтракать?- подал голос Жека.- Во рту, кроме никотина, ничего не было.
Еда – дело святое (если, конечно, она есть!), тут никто не возражал. Развести костёр и приготовить кашу с тушёнкой – дело получаса.
- Ну, а это от меня подарок!- неожиданно для всех, Мишка достал из своего рюкзака бутылку водки.
- Не слабо,- почесал в затылке Андрюха и достал из своего рюкзака бутылку портвейна.
А когда к ней прибавилась бутылка из рюкзака Шерпа, то удивляться уже стало неинтересно. И всё же я их удивил, достав бутылку коньяку!
- Вот, это Клавочка мне сунула. Из своих запасов.
- Вот это да!- поскрёб щетинистый подбородок Мишка и сделал вывод.- Молодец, Серёга, не посрамил топографов!

XXXVII.

Раздувшееся красное светило, зевнув в последний раз, скрылось за горизонт, забрав с собой в спальню светлый день. И тут же из-за всех кустов, деревьев, кочек, сначала робко, потом всё смелее и смелее, начали выползать сумерки. Но небо, светлое на северо-западе, ещё пока сдерживало их тотальное наступление.
Нагретая земля источала из себя волны тепла, и они поднимались, как и положено по всем законам физики, вверх. Но здесь их встречал воздух более холодный, и тёплые волны, остановившись и сжавшись, обиженно слезились, порождая туманную пелену. Особенно мощной эта пелена была над рекой. Она имела такую густоту, что, казалось, по ней можно кататься на лыжах и кувыркаться, как на мягкой взбитой перине.
Ночь всё-таки победила, и небо потемнело полностью.
Туман поднимался над землёй и водой метров на десять, а выше него струился чистый прохладный воздух, в котором и теперь, ночью, не угасала жизнь. Множество слепых (но ориентирующихся получше иных зрячих) охотников вылетели на поиски добычи. Они бесшумно сновали в пространстве, немыслимо резко меняя направления полёта и изредка планируя на своих кожистых крыльях. Весь день провисели они в тёмных укрытиях вниз головами, терпеливо поджидая ночи, и сейчас отводили души стремительным свободным полётом и набивали утробы вкусной питательной едой.
Темнота и тишина сгущались, обволакивая сонной паутиной всё живое, то, которому ночное бдение было не по нраву. Но это всё живое лишь дремало, потому что крепко спать ночью могут себе позволить только одни существа – люди. Остальным же нужно всегда быть начеку, если, конечно, хочется проснуться на вольном просторе, а не в тесном и зловонном желудке!
Но сегодня, в этом плотном тумане, на реке оказались такие люди, которые, расслабившись больше положенного, не позволили спать никому!..

Я проснулся, а, вернее, подскочил от какого-то адского рёва. Однако, прислушавшись, понял, что это перекликаются пароходные ревуны. Один был низкий, басовитый, внушающий уважение, другой же – тонкий, визгливый, с треском режущий душу.
- Вот так, наверно, нас позовут трубы Господни на Страшный Суд!- зябко поёжился Жека.
Над Сухоной сплошным белым одеялом висел наигустейший туман, и, хотя источники звуков находились совсем близко от нас, было не видно ни фига. Самое интересное заключалось в том, что туман был только над водой. Казалось, что река вышла из берегов, но не разлилась, а поднялась вверх, да так и потекла, огороженная невидимыми бортами.
Низкий ревун умолк, зато визгливый наяривал за двоих. Не успели мы поломать головы о том, что же могло произойти на реке, как в предутренней промозглости, будто с неба, раздался звонкий металлический глас:
- Едрит твою в корень, куда ж ты лезешь?!
- Сам глаза-то протри, мудила,- глас был не один.- Каким бортом расходишься?!
- Я щас вот на твою посудину перелезу да покажу тебе борта-то!
- Давай, лезь, я тебе габариты-то по роже пораскрашу!
И тут пошёл такой мат-перемат, с такими образами и коленцами, что любо-дорого послушать!
- Ништяк!- балдел Андрюха.- Никак не мог предполагать, что среди тайги можно попасть в театр!
А действие, между тем, разворачивалось в довольно интересном ключе. Через полчаса перебранки маты вдруг прекратились, и один из голосов спросил:
- Слышь, Иваныч, это ты, што ль?
- Я. А ты не Колька ли Боков?
- Он самый!
- Дак что ж ты молчал-то!?
Мишка только потряс головой:
- Ну, если это называется молчать, тогда я – умер!
Капитаны же, выяснив, что они друзья, начали обычный светский разговор: о жизни, о семье, о погоде, о рыбалке. Всё это происходило будто в радиопостановке: видимость нулевая, зато голоса, усиленные мегафонами, явно создавали театральный эффект. Друзья потрепались ещё полчаса, перекинулись парой анекдотов, потом баржи (это выяснилось из разговора) всё-таки разошлись. Неизвестно какими уж там бортами, правыми ли, левыми, но удачно, не утопив друг друга!
Андрюха был зверски доволен прошедшим радиоспектаклем:
- Словно в БДТ побывал – какой накал страстей!
- А какая неожиданная развязка!- разделил я андрюхин восторг.
Мишка оказался более прозаичен:
- Меня удивляет другое: как при таком отношении к судоходству это самое судоходство ещё существует? Ведь плавать в таких условиях – это самоубийство!
- Самоутопство,- поправил его Шерп и зевнул.- Давайте спать.
Я посмотрел на часы:
- Всё, отоспались, время – шестой час. Считайте, что наш сегодняшний рабочий день начнётся немного пораньше. Это за вчерашний незапланированный отдых!
После завтрака мы, без особой радости, но всё-таки погнали ход вверх по Марше.
- Какие-то странные названия здесь у речек,- бубнил Шерп,- Лёжа, Раком, теперь ещё Марша вот.
- Самое рабочее название,- не поддержал его Андрюха,- Марш, марш, вперёд!
- Марш, марш, вперё-о-о-о-д, рабочий народ!- тут же похвастался Женька полным отсутствием голоса и слуха.
Неожиданно, метрах в тридцати от нас, послышался треск, и из березняка на берег речки прыжком выскочил лось. У самой воды он остановился и уставился на двуногих млекопитающих. Лось был очень большой, с огромными разлапистыми рогами, а из ноздрей его вырывались струи пара.
- Вот это паровоз!- восхищённо прошептал Мишка.
Мокрая шкура животного матово поблескивала, и солнечные лучи радугой пробегали по загривку.
Наконец, шумно вздохнув, чем действительно напомнил паровоз, лось прыгнул в воду, быстро переплыл реку и исчез в лесу на противоположном берегу.
- Красотища!- восхитился Жека.
- Красотища, конечно, но не очень хотел бы я встретиться с ней на узкой тропке!- возразил Андрюха.- Да ещё настроение у этой красотищи плохое.
- Почему плохое?
- А ты примерь такие же рожищи, и мы посмотрим на настроение твоё!

XXXVIII.

- Что-то медленно мы идём,- пожаловался я Андрею.- Эта чёртова речка петляет, как пьяный тракторист Толя.
- Ничего,- коллега был настроен более оптимистично,- ещё километра полтора осталось этой дребедени. Зато потом посмотри, практически сплошная равнина. Десяток километров проскочим со свистом!
- Что ж, как говорят людоеды: пожуём – увидим!
Шерп и Женька были близоруки, причём, значительно. По равнине же, на которую мы всё-таки вырвались, гулял встречный ветер. Вроде бы, факты разнополюсные, но связь их обнаружилась довольно скоро.
На ровном открытом месте плечи (расстояния от нивелира до реек) берутся метров по двести. Это – по инструкции. Мы же иногда забабахивали и по четыреста (время – деньги).
- Женя, вон там, далеко-далеко, видишь, кустик растёт?- инструктировал Андрюха парня.
Женька долго смотрел, прищурившись, потом кивнул.
- Отлично. Дойдёшь до него, встанешь так, чтобы тебя было хорошо видно.
Когда я отнаблюдал заднюю рейку, где остались Мишка с Шерпом, а Андрюха записал отсчёты, то, естественно, развернул нивелир в сторону Женьки, но, как говорится, тяжело искать негра в чёрной бочке, особенно, если она залита гудроном!
- Странно, куда он мог подеваться?
- Может, куда провалился?- высказал Андрей предположение, а потом заорал.- Эй, Чугун!
Я тоже покричал, но результатов – ноль! Тогда я навёл нивелир на одинокий куст и отрегулировал резкость. И тут же Женькино изображение проявилось, как на фотобумаге. Конечно, он стоял за кустом!
- Вижу идиота!
- Где?- покрутил головой Андрюха.
- Мог бы и сам догадаться. Естественно, он встал за куст, а ветер от него, так что, кричи, не кричи, толку – шиш!
- Кустик-то вроде редкий, может, отнаблюдаешь?
- Будь перед этим раздолбаем даже три куста, я бы отнаблюдал, но в данном случае это невозможно.
- Почему?
- Да потому что этот, извини за выражение, Женечка рейку повернул не в нашем направлении, а аккурат поперёк, и теперь я очень чётко вижу его гордый курносый профиль, по которому с удовольствием бы сейчас съездил его рейкой!
Подошли Мишки. Андрюха тотчас же взял их в оборот:
- Так, Мишель, зрение у тебя хорошее?
- А что?- заволновался тот.
- Да ничего. Вон там куст, видишь? Где-то в нём спрятался Чугун. Найдёшь его, дашь по шее три раза, потом выставишь рейку, чтобы хорошо было видно. Шлёпай. А тебя,- Андрюха повернулся к Шерпу,- тебя мы сейчас будем мочить!
- Что я такого сделал?!
- Ты лучше спроси, чего ты такого не сделал? У тебя есть очки дома?
- Две пары.
- А какого же хрена они у тебя там, а не тут?
- Ну, я подумал, что чем больше их таскаешь, тем более вероятна их поломка.
- Смотри, какой умный!- Андрюха постепенно распалялся.- Думает он ещё! А ты не думал, что чем меньше ты их таскаешь, тем более вероятна поломка твоего носа?
Шерп помотал головой, но нос всё же прикрыл ладоныо.
Тем временем Мишка выставил Женьку как положено, и я начал наблюдения.

Едва мы подошли к злополучному кусту, как Жека принялся жаловаться:
- Серёга, скажи Мишке, чтоб не дрался, я же не виноват, что плохо вижу!
- Плохо видеть никому не зазорно,- ответил вместо меня Андрей,- но вот очки с собой таскать – это твоя обязанность! А что Мишка дал тебе по шее, так это сделать его я попросил!
Мишка только развёл руками:
- Приказ начальника – закон для подчинённого!
- А ты зря улыбаешься, Мишель,- заметил я, перекладывая штатив с нивелиром с одного плеча на другое, ведь тебе работки теперь прибавится. Придётся оставаться на задней рейке, ориентировать её, а потом галопом мчаться на переднюю и ориентировать её тоже. Одним словом, будешь водить своих дружков за ручки!
Мишка посмотрел на горе-реечников, поскрипел зубами и сплюнул:
- А как насчёт доплаты за совмещение профессий рабочего и няньки?

XXXIX.

- Ну, стахановцы, последний рывок!- забросив на плечи тощенький рюкзак, бодрым голосом воззвал Андрей.- До Сухоны два километра, так что часа через два, максимум, три, ходик этот мы порешим!
- Остаётся ерунда: добраться до базы,- вставил я, но, подумав, что слишком всё просто и мягко складывается, добавил.- Если, конечно, удачно переправимся через Сухону.
- На чём?- полюбопытствовал Шерп.
- Вот уж чего не знаю, того не знаю! Можно на плотике, а можно и вплавь. А лучше вообще не переправляться.
- Правильно!- горячо поддержал меня Жека.
- Нет, Женя, ты не понял, я не о твоей безопасности пекусь. Я забочусь о наших ножках. Ведь переправа нужна нам лишь для того, чтобы удобнее было идти до дома пешком. Но мы можем спокойненько доплыть до Шуйского по реке. А для этого нам надо тормозить глиссер.
- Или пароход,- предложил Мишка.
- Или ледокол,- блеснул остроумием Шерп.
- Или жёлтую подводную лодку,- заулыбался Женька.
- Хватит трёпа!- оборвал нас Андрюха.- Пошли, там видно будет.
Подлесок кончился, и впереди открылась предсухонская равнина. И разве могло кому-то даже померещиться, что именно здесь нас поджидает очередная пакость судьбы!
Сразу после подлеска, параллельно реке, тянулась полоса кочек, шириной метров в сто. Но что это были за кочки! Высоченные, до полутора метров, они были так близко расположены друг к другу, что даже боком протиснуться между ними представлялось делом наитруднейшим.
- Вот это да!- разинул рот Шерп.- Такого я ещё не видел!
Мы немножко повосхищались фантазией природы и, оставив Мишку с Жекой на задней рейке, пошли к реке.
Ха, ха, ха, как говорил Фантомас! Не то, что идти, продраться было практически невозможно!
- А если ползти прямо по кочкам?- высказал оригинальную мысль Шерп и полез наверх.
Макушки кочек мгновенно разошлись, и Шерп нырнул головой вниз. Всё это произошло очень быстро, экспериментатор даже не ойкнул, а мы, увидев впереди себя мельтешащие в воздухе подошвы его сапог, от души заржали. Но вот Шерпу было не до смеха: нырнуть-то он нырнул, а вынырнуть у него никак не получалось! Он барахтался и что-то верещал, но мы помочь ему не могли – и протиснуться невозможно, и смех лишает последних сил!
Всё-таки Шерпу удалось развернуться и кое-как высвободиться из кочечного плена.
- Ну, как ощущения?- безуспешно пытаясь согнать с лица улыбку, спросил Андрюха.
- Нормально! Йоги говорят, что стоять на голове очень полезно – кровь лучше циркулирует.
- Эх, Серж, как нам повезло, теперь у Шерпа мозги наконец-то начнут работать как надо, при хорошей-то циркуляции крови! Только зачем же ты так громко орал?
- Кто орал? Я? Нет, я песню пел.
- Какую же?
- Интернационал.

Спортсмены бегут стометровку секунд за десять, черепаха проползает её за полчаса, даже пьяная в кисель улитка управится с этим делом за час. У нас же ушло почти два часа! Плюс к этому – полный упадок сил.
Немножко отдышавшись, я отнаблюдал заднюю рейку:
- Всё, Мишель, можете просачиваться к нам!
Мишка с Женькой затратили времени на прохождение полосы препятствий вдвое меньше, чем мы. Сразу видно, что были учтены все наши промахи.
Сигнал, к которому нужно было привязаться, находился рядом, искать долго не пришлось. А буквально через час показался глиссер, мчащийся в нужном нам направлении. Мы замахали руками, рюкзаками и заорали, кто во что горазд. И опять радость: капитан был тот же самый, что привёз нас сюда! Глиссер лихо наехал на берег, и мы быстренько загрузились.
- Вот и везуха пошла!- Андрюха довольно улыбался.- Если так и дальше будет продолжаться, то почему бы и не жить на этом белом свете!
У Мишки свои заботы:
- Сейчас у Моисеича деньжат стрельнём, портвешку организуем. Кайф, мужики!

Моисеича на базе не оказалось.
- А он по бригадам поехал,- сказала его жена, находящаяся здесь весь полевой сезон, выполняя дешифровку и чертёжные работы.- А к вам он заедет на обратном пути. Это будет дней через пять-семь.
Заняв у неё немного денег, мы поплелись восвояси.
- Ну что, Андрэ, везуха кончилась?- похлопал я друга по плечу.
- Почему кончилась? Моисеича нет? Да хрен-то с ним! Деньги у нас кое-какие есть и свободного времени навалом. А везуха, Серж, вся впереди, гадом буду!
Я посмотрел на довольное, но уверенное андрюхино лицо и, ощутив внутри, где-то под ложечкой, приятное щекотание, поверил, что всё так и случится!

XL.

Деревня Ботаново вдруг стала Иваново! Это не каламбур, это – реальность!
Во время нашего последнего отсутствия в деревню привезли сорок девушек разного калибра. Это были студентки, коим перед началом учёбы нужно отработать месяц в совхозе на уборке картошки (как быстро прошло лето!). Поселили студенточек, конечно же, в нашем доме, благо, жилплощадь позволяла!
Но всё это мы узнали потом, а в первый момент возвращения с работы главным чувством, посетившим нас, стало сомнение в нормальности наших мозгов. Посудите сами: мы, до предела измотанные и слегка разочарованные (в смысле денег), притаскиваемся в свой домишко и видим целые толпы представительниц прекрасного пола! Если это не галлюцинация, то Андрюха – пророк!
Тут же к нам подбегает эдакая деловая, очкастая и рыжая:
- Здравствуйте, ребята, вы, наверное, наши соседи? Кто у вас старший?
Андрюха оценивающе посмотрел на рыжую, неудовлетворённо прищурил глаз и показал пальцем на меня:
- Вот наш бугор.
- Меня зовут Валентина.
- А меня Серёга. А это,- я оглянулся, но орлы уже слиняли, оставив меня наедине с деловой.
- Надеюсь, мы уживёмся!
- Я в этом просто убеждён!- глаза мои внимательно изучали собеседницу. Отбросив всю предвзятость к деловым и очкастым, я вдруг понял, что девочка – то, что надо! Особенно её глаза, со спрятанными в глубине озорными искорками.
- А вы геологи?
- Топографы.
- Карты составляете?
- Ага, пытаемся,- я был поражён, ибо это случилось впервые, что слово топограф кому-то что-то сказало! Рыжая в моих глазах выросла сразу на голову.
- А вы, интересно, за какие заслуги попали в эту глухомань?
- Для начала, в целях более тесного знакомства, предлагаю перейти на ты.- Валя вопросительно улыбнулась.
- Это ты здорово придумала,- тут же поддержал её я и чуть не ляпнул, что готов перейти к самому тесному знакомству, но вовремя спохватился:
- Так значит, ты тут оказалась...
- Я тут оказалась, чтобы отработать месяц перед учёбой в институте.
- Очень мило. Я тоже перед технарём месяц картошку собирал.
- Правда?- обрадовалась Валя.- Хорошо, что у нас есть что-то общее!
Я вопросительно посмотрел на неё.
- Для пользы дела,- слегка порозовела она и продолжила.- Наш институт находится в Молочном – это недалеко от Вологды – а я буду учиться на агронома.
Чем больше мы разговаривали, тем больше во мне крепла уверенность, что я давно знаю эту рыжую озорноглазую девчонку, и мы просто встретились после длительной разлуки.
Неизвестно, сколько бы мы ещё беседовали, но тут нарисовался Шерп:
- Серёга, лопать-то будешь? Ужин готов.
- А, Шерпуня, спасибо, сейчас, минуточку!
И Шерп исчез.
- Странное у него имя,- удивилась девушка.
- Это не имя, это его натура,- и я ей рассказал, кто такие шерпы.
Потом пришел Андрюха:
- Серж, если ты очень занят, либо полностью потерял аппетит, так и скажи, чтобы мы не ждали!
- Нет-нет, сейчас иду,- смутился я и спросил Валю:
- Завтра на работу?
- Да, нужно, хоть и нет большого желания. Особенно теперь!
Она сняла очки и посмотрела на меня. В её глазах не было весёлых искорок, но там я увидел нечто такое, от чего во рту стало сухо, а под ложечкой приятно заныло.
- Погуляем сегодня?- предложил я.
- Лучше завтра,- запорхали валины реснички и брызнули в глаза новую порцию озоринок.
Девушка повернулась и быстро убежала, а я остался стоять, как Александрийский столп, так и не поняв, был ли какой-то намёк с её стороны или же это всё мне почудилось от избытка воображения.

XLI.

Наутро я проснулся в поганом настроении и сразу понял, что сегодня обязательно напьюсь, причём – в лохмотья! После вчерашних полуоткровений и непонятной недосказанности в душе у меня было неуютно, как в заброшенном доме.
- Подъём!- заорал.- Бухать будем? Все за?
Вопрос до свинства риторический – ответ не требуется!
Когда я дал Мишке денег на десять бутылок водки, то думал, что он удивится, но нет, для него это оказалось вполне нормальным.
- И пару банок томатного сока,- добавил трёшку Андрюха.- Будем пить кровавую Машу. Эх, я вчера с такой Машей познакомился, о-ля-ля!
- А я с Ирой,- заулыбался Шерп.
- Что-то ты всё больше на Ир налегаешь,- подмигнул мне Андрюха, но его весёлость споткнулась о моё, вероятно, не очень-то милое выражение лица.
Он пожал плечами и обратился к Женьке:
- Ну, а ты что хорошего скажешь?
- Ну, а я ничего хорошего не скажу!
- Зря. Как много девушек хороших!
- Я не любитель этого дела.
- А ты и не должен быть любителем!- с пафосом воскликнул Андрей.- Ты должен быть профессионалом! Бери, вон, пример с Сержа. Мы ещё к дому не подошли, а он уже самую главную жень-шень заарканил!
- Иди ты в задницу, Андрэ!- не выдержал я.- И так настроение скверное!
Шерп удивлённо посмотрел на меня:
- Что-то тут нечисто. Вчера его за шкирку оттащить не могли от этой бригадирши, а сегодня вдруг хандра такая! Либо они вчера разругались, либо Амур в них пострелял!
- Кто пострелял?- не понял я.
- Кто, кто! Амур! Когда он стреляет в сердце, любовь начинается, балда!
В словах Шерпа была беспощадная правда, и поэтому я разозлился ещё больше:
- Идите вы все далеко и надолго!
Но к тому времени, когда Мишка принёс выпивку, я как-то перегорел, хандра спряталась в глубине души.
Перед разливом по ёмкостям Женька достал полулитровую кружку:
- Мне наливайте полную. Вы сейчас тут начнёте выяснять разные любовные отношения, а я не хочу слушать всякие бредни и исповеди!
Мы выпили по сто грамм, Женька – пол-литра. Пару минут он был нормален, затем глазки начали советь. Ещё через пять минут на лице его нарисовалось идиотское выражение умиления, а, спустя ещё пять минут, Женька мирно посапывал на своей раскладушке! Вся процедура отрубания заняла едва ли четверть часа.
Мы пожелали другу красивых безгрешных снов и продолжили начатое дело.

На седьмой бутылке отключился Шерп, на восьмой – Андрюха. Девятую мы допили с Мишкой вдвоём, и он тоже свалился. Я же никак не мог отключиться. В голове было пусто, как в кармане перед получкой, – никаких желаний, никаких эмоций. Осталась последняя бутылка, но пить было не с кем. Посидев немного, я подумал, что, когда все проснутся, то бутылки будет мало.
И я пошёл к магазину, но на полпути сознание меня покинуло. Вновь оно вернулось, вероятно, скоро, оттого, что кто-то тормошил моё тело, живое процентов на десять. Открыв глаза, я увидел, что сижу на крылечке магазина, а передо мной стоит Валентина:
- Тебе плохо, Серёжа?
- Очень.
- Ты много выпил. Что-то случилось?
- Случилось. Я хотел напиться и улететь далеко от этого мира. Но не получилось. То есть, напиться-то я напился, а вот улететь – никак!
Валя помогла мне подняться:
- Пойдём, я отведу тебя домой.
Странное дело, голова вроде бы соображает, а ноги её не слушают!
- Валюша, как ты думаешь, это хорошо, что мы встретились?
- Вчера я подумала, что хорошо, а сегодня уже не знаю.
- Почему?
- Ведь ты хотел улететь отсюда. От меня?
- Я хотел улететь, но не потому, что хотел, а потому, что не хотел… Что-то я совсем запутался… Я не от тебя, я от себя хотел убежать. Я знаю, так не бывает, но я... я тебя, кажется, люблю!
И тут огромная тяжесть свалилась с меня, и я поплыл в розово-синюю дымку…

XLII.

И понеслись весёлые денёчки, ну а точнее – вечера и ночки!
Моисеич всё не ехал, и у нас из голов совершенно вылетело то, почему мы, собственно, находимся в этих краях. Поднимались не раньше двух часов, завтрако-обедали и с нетерпеньем ожидали приезда своих подруг с работы. Даже Женька-женоненавистник не избежал излучений Эроса и завёл себе миниатюрную подружку Леночку.

- Сегодня буду к Ольге клинышки подбивать,- довольно заявил за обедом Мишка.
- А как же Галочка?- удивился Андрюха.- У вас ведь такая крутая любовь!
- Ну уж нет, у неё слишком серьёзные перспективки на будущее. Начала мне вчера мозги втирать, мол, есть у нее квартирка в Череповце, будем жить там, породим троих детей и т.д., и т.п.
- Что тебе не нравится?
- Ничего мне не нравится! Я человек свободный, семейное болото не для моей живой натуры!
- А я вот своей Ирочкой нарадоваться не могу,- вдруг влез Шерп,- такая спокойная, ласковая, и всё мне разрешает!
Андрюха даже ложку на стол бросил:
- Вот это наглость! Дома жена ждёт, не дождётся, а он тут ласкается с кем ни попадя! Пойду сегодня же на почту и пошлю Иринке телеграмму. Она человек шустрый, завтра же здесь будет. Ох, и оторвёт твои шарики к чёртовой матери!
- Какие шарики?- побледнел Шерп.
- Те самые, с помощью которых ты делаешь всё, что тебе разрешает твоя ласковая Ирочка.
Андрюха, конечно же, купил Шерпа, но тот пока этого не понял, и на его лице проявились чувства, боровшиеся в душе друг с другом: тяга к той Ирочке, которая была рядом и страх разоблачения перед другой, находящейся сейчас далеко, но незримо присутствующей здесь.
Наконец, не выдержав, Андрюха рассмеялся, и гневное негодование моментально испарилось с его лица:
- Что, Шерпуня, душа срыла в пятки или ещё в какое место?!
- А если бы меня инфаркт шибанул? Нельзя такими вещами шутить!
- А блядовать можно? А вдруг твоя жёнушка там тоже кому-то что-то разрешает?
- На этот счёт я спокоен, она не такая. Ирина у меня самая лучшая и верная!
- Ну, ты даёшь!- я больше не мог оставаться равнодушным.- Сидишь тут, восхищаешься женой, а через несколько часов побежишь заниматься любовью с другой и её же потом будешь нам нахваливать!
- Что же поделать, Серёга, коль я такой любвеобильный человек?
- Тогда тебе надо стать мусульманином,- внёс предложение молчавший до этого Женька,- им можно иметь несколько жён.
- Да, я бы не отказался,- мечтательно протянул Шерп.- Пожалуй, троих мне бы хватило!
- А ещё у них есть временные жёны,- продолжал искушение Женька.- Если ты уезжаешь от дома дальше‚ чем на сто километров, то можешь взять себе такую на любой срок.
- Вот это бы как раз для меня подошло!- Шерп даже слюной забрызгал.- Эх, и везёт же некоторым! Ну почему мы такие отсталые?!
Тут Мишка небрежно, с лёгкой зевотой сказал:
- Послушай, Шерп, а ведь дело поправимое.
- В каком смысле?
- Да в самом прямом. Если ты хочешь жить по мусульманским законам, принимай ислам, а мы тебе в этом поможем.
- Как это вы мне поможете?- Шерп никак не мог понять, куда гнёт Мишка.
- Очень просто. Ты громко говоришь, что хочешь принять ислам, потом трижды восклицаешь, что Аллах акбар! Ну а затем, по исламским обычаям, мы делаем тебе обрезание. И всё, ты – мусульманин, можешь идти выбирать себе жён!
Только после того, как мы все дико заржали, попадав в припадке смеха, кто куда, Шерп понял, как его здорово протянули. Он засмеялся тоже, но не так раскованно, как мы.
- Ну так что, ты согласен?- немного успокоившись, спросил Мишка и, не дожидаясь ответа, предложил.- Тогда давай, резанём в два счёта! Только учти, мы в этом деле неопытные, и если после обрезания тебе не с чем будет идти к временным жёнам, не обессудь!


XLIII.

Прошла неделя,
Я наслаждался своим неожиданным счастьем, проводя с Валюшей всё её свободное время, отчего она постоянно недосыпала.
Между тем, Моисеич всё не появлялся, а вместе с ним не появлялись ни деньги, которых у нас не осталось уже ни копейки, ни материалы следующей работы.
Мишка предложил что-нибудь продать. Идея всем понравилась (тем более что других вариантов не оказалось), и тут же началась инвентаризация имущества. В итоге мы набрали кое-что для продажи: три противоэнцефалитных костюма, шесть марлевых пологов, несколько накомарников и два брезентовых плаща, которые мы с Андрюхой, как техники, имели в своём гардеробе.
- Ну,- огляделся я,- кажется, собрали всё, что можно.
- Ещё палаточка осталась,- напомнил Шерп.
- Палатку оставим на самый мрачный день. Итак, вперёд, коробейники!- и я запел:
- Эх, полным-полна моя коробушка,
Есть в ней марля и брезент,
Пожалей меня, душа-зазнобушка –
Бывший я интеллигент!

В северных лесных деревнях наши товары пошли нарасхват. Особенно новенькие брезентовые плащи – мечта рыбаков и охотников. На них спрос оказался настолько велик, что, продавая их, мы устроили нечто вроде аукциона и сдали каждый по тридцать пять рублей!
Итого у нас набралось чуть больше сотни, до приезда Моисеича должно было хватить.
Но в последнем селе, как назло, был магазин, а в магазине отличный портвейн! Ну не идиоты же мы в самом деле, чтобы вот так просто, посмотрев на изысканный напиток, погнать обратно к дому, хоть там и ждали нас сладкие подруги?!
Село носило гордое название Дубровское.
- Смотри-ка,- изумился Андрей,- здесь тоже Пушкина уважают!
Я пожал плечами:
- Может, тут Пушкин и не при чём. Есть ведь город Ленинск-Кузнецкий, что ж, там Ильич подковы ковал?
- Тоже верно.
В селе, однако, оказалась совхозная столовка, куда мы и двинулись, прихватив по бутылке винца с собой. Войдя в зал столовой, мы обалдели: одна из стен была расписана талантливым художником (Андрюха в этом понимал). Это оказался великолепный пейзаж с тёмными лесами и золотыми полями, а на переднем плане красовался не кто иной, как Дубровский, стоящий в пролётке, которую мчала тройка гнедых лошадей!
- Ну что, Серж,- победно глянул на меня Андрюха,- кто был прав?!
И всё же, когда мы забирали тарелки с едой, я спросил у раздатчицы о названии села и получил великолепный ответ:
- Село наше названо в честь Дубровского, который здесь жил и боролся за свободу!
- Дубровский здесь жил?- я был в недоумении.
- Конечно!
- Но это же литературный персонаж, вымысел!
- Я не знаю, какой такой персонаж, а он тут жил. Вот учились бы хорошо в школе, читали Тургенева, и всё бы знали!
Я посмотрел на Андрюху:
- Съел?
- Но всё-таки я был близок к истине.
- Только не с той стороны. Не Пушкина тут уважают, а Тургенева, так что: му-му!
Мы пообедали на славу. Как ни странно, но для голодной Вологодчины в этой столовке было просто изобилие! Но еда-едой, а пары портвейна потянули нас снова к магазину, а, так как он уже готовился к закрытию, мы забили вином рюкзак доверху.
А дальше всё, как у Владимира Семеновича:
Вторую пили близ прилавка, в закуточке,–
Но это были ещё цветочки!
Потом – в скверу, где детские грибочки,
Потом не помню – дошёл до точки!

Когда я очухался и открыл глаза, то первое, что увидел, было тёмное звёздное небо. Я зябко поёжился: холодно и сыро – сентябрь не очень-то уютен для ночного лежания на травке! Неуверенно встав на ноги и оглядевшись, я никого не обнаружил рядом, но в двух шагах от меня лежал рюкзак, в котором после короткого исследования, я отыскал четыре полные бутылки портвейна.
Делать нечего, нужно идти к дому, вот только куда? Я вопросительно глянул вверх, но ни красотки Андромеда с Кассиопеей, ни храбрый Персей, ни даже мудрый Волопас направления мне не захотели указать. Тогда я покрутил головой по сторонам. И справа, и слева маячили огоньки. Слева поближе. Туда я и направился. Через полчаса нетвёрдые ноги привели задубевшее тело и глупую голову к Дубровскому. Что ж, так и должно было случиться. Одно хорошо, теперь хоть понятно, куда идти.
Ночной холод быстро согнал остатки хмеля, и десять километров, разделявшие Дубровское и Ботаново, я прошёл часа за полтора.

Дома был только Женька, сладко сопевший в спальнике. Сначала я хотел его растрясти, но потом передумал, отложив все расспросы до утра.
Раскрыв спальник, я обнаружил там записку:
«Серёжа, приезжал ваш начальник, Иван Моисеевич, сказал, чтобы вы собирали вещи, через три дня он за вами приедет. Он так же выразил недоумение, что никого не застал. Я, кстати, его в этом поддерживаю!
Валя».
И только тут я сообразил, что мы ушли, никому ничего не сказав, рассчитывая быстро обернуться.
«Милая моя Валечка, какая же я скотина!»- подумал я, но не очень-то энергично.

XLIV.

Я проснулся ровно в полдень и сразу обнаружил, что появился ещё один член торгового синдиката свободных коробейников. Это был Андрюха. Он храпел в спальнике, а рядом, живописной кучкой, валялись его шмутки, все грязные и заляпанные какой-то вонючей тиной.
Женька уже проснулся и молча лежал, уставившись в потолок. Я тоже посмотрел на верхнюю часть нашей комнаты, но ничего интересного там не обнаружил.
- Как самочувствие, Жека?
- Самочувствие моё, Серёга, такое, будто меня только что родили, причём, не через естественное отверстие, а через то, что находится рядом!
Я не стал его слюнявить сочувствием, но вытащил из-под кровати рюкзак и потряс им. И, едва Женька уловил мелодичный звон стеклянных наполненных ёмкостей, как лицо его посетила улыбка, а глаза блеснули осмысленностью.
- Ну, а теперь расскажи, как ты добирался,- спросил я его после того, как мы слегка промочили горло.
- Что значит как?- удивился Женя.- Вы же сами меня в трактор запихали!
- В какой трактор?
- Привет! Мы сидели, пили, пили, потом, вдруг, трактор подлетает, а в нём тот самый мужик, что нас тогда вёз.
- Вася?
- Ага. Ты, как увидел его, обрадовался, налил стакан и сказал, что надо одного с вещами довезти до дома.
- С какими вещами?
- Ну, рюкзак-то у нас был.
- Постой, так ведь я его сюда притащил, вот же он!
- Правильно. Вы меня засунули в этот тракторишко и отправили на хрен, а рюкзак так и остался у вас.
- Однако!- только и смог сказать я.- Доехали хоть нормально?
- А ты не заметил разве?
- Что не заметил?
- Как что? Крыльцо. Этот Вася, чайник, меня к самому дому решил доставить, но не рассчитал и крылечко снёс к едрене фене!
- То-то я ночью лез в дверь по каким-то дровам! Ещё материл того идиота, который их тут разгрузил!
- Во-во, это и есть оно самое, крылечко!

Где-то через час очухался Андрюха. Я ему сразу налил винца, кое он с жадностью в себя влил.
- Ох, хорошо! Полночи в воде просидел, а жажда почему-то мучает.
- Какой тебя чёрт туда занёс?- полюбопытствовал я, приготовившись услышать очередную занимательную историю.
- Если честно, начала я не помню. После того, как мы Жеку в трактор запихали, – правда, до сих пор не пойму, на кой ляд? – у меня провал в памяти образовался. Пришёл я в себя от холода. Открываю глаза: вокруг кусты, я – по пояс в воде, а под носом бухтит какая-то наглая лягушка. Сколько выбирался, не знаю, но то, что очень долго, несомненно. Но вот я всё же вылез из этой трясины, а сапожки мои – тю-тю, там остались!
Тут только я обратил внимание, что андрюхиных сапог нигде нет:
- Так что ж, ты босиком чесал?
- Нет, надо было сидеть там с мокрой жопой и ждать, когда же это вы догадаете мне обувку принести!
Женька, стоящий у окна, вдруг вытянул руку:
- О, Шерп верхом едет!
Мы подскочили к окошку. Точно, к дому подходила лошадь, а на ней, верхом, сидели двое, один из которых несомненно был Шерп.
А вскоре, изрядно поддатый, но довольный, он нам рассказывал:
- Иду я по дороге, не знаю, куда, зачем, а навстречу мне мужик на коне. Подъехал, орёт:
- Стой, кто идёт? Пароль!
- А ты что за хрен, чтоб пароли требовать?
- Я – Котовский!
- Ну, тогда я Петлюра!
- Значит, я тебя затопчу лошадью!
- Топчи!
Мужик разогнал конягу и на меня. Но конь не идиот, человека давить не будет! Мужик ещё раз попробовал – опять фигу! Тогда говорит:
- Слышь, Петлюра, поехали водку пить?
- Всегда готов!
И мы поехали к нему в деревню. Всю ночь там и пробухали. А теперь всё, я пошёл спать!
- Подожди-ка,- задержал я его отрубание,- а Мишку ты, случаем, не видал?
- Так он же пошёл сестру провожать.
- Какую ещё сестру?
- Не знаю. Когда мы Женьку отправили, глядим, идёт баба какая-то молоденькая. Мишка сразу вскочил и заорал, что это его сестра, нужно проводить её до дому, мол.
- Ну и?..
- Ну и подошёл к ней: ля-ля-ля – три рубля, так с ней и слинял. Первый раз слышу, что у Мишки тут есть сестра!
Я посмотрел на Шерпа со снисхождением:
- Если бы это сказал Жека, я бы и то удивился, но от тебя, Шерп, такой наивности не ожидал! Какая сестра? Что ты, не въезжаешь? Это же – Мишка!
- Любитель прекрасного пола!- торжественно произнёс Женька.
- Нет, – профессионал!- поправил его Андрюха и щёлкнул пальцем по вздёрнутому женькиному носу.

XLV.

- Так, опять пьянка!- в дверях стояла Валентина, а из-за плеча её выглядывала весёленькая рожица женькиной подружки Ленки.
И когда они только вошли, интересно? Знать, очень уж мы увлеклись приятными воспоминаниями вчерашних похождений!
Я набрал в грудь побольше воздуху, чтобы в безостановочном монологе запутать свою любимую и, если повезёт, выставить себя невинными жертвами рока, но Андрюха меня опередил:
- Эх, Валечка, Валечка, как же ты не понимаешь, что не от радости всё это, а токмо, чтобы ослабить печаль!
Валюша на секунду задумалась, потом быстро нас пересчитала, и благородный гнев синичкой упорхнул из её бровей:
- А где Мишка? С ним что-то случилось?
- Мишка?- Андрей едва не сбился с мысли.- Нет, с ним-то всё в порядке. У нас печаль другого рода, но мы вообще-то думали, что и ваше состояние будет нам в унисон!
Девушки вопросительно посмотрели на Андрюху, но тот только развёл руками, как бы говоря: ну и бестолковки же вы!
- Валенька,- не выдержал я, поняв андрюхину мысль,- ты ведь сама писала мне записку, а в ней чётко обозначено, что через три дня нас здесь уже не будет!
- И поэтому вы, конечно, решили напиться?!
- Не знаю, как для тебя, но для меня – это трагедия!- постарался я придать голосу как можно больше печали, и у меня, чёрт подери, даже слёзы навернулись на глазах!
- Это правда для тебя трагедия?
- Ты сомневаешься?
Валентина подошла и молча меня обняла, потом, слегка отстранившись, заглянула мне в глаза:
- Мы ведь всё равно будем вместе?
- Конечно, закончится сезон, и я приеду к тебе!
Но тут, слава Богу, появился Мишка, и напряжение резко упало.
- Кажется, я не опоздал,- увидев на столе бутылку, заорал он радостно,- люблю приходить вовремя!
Все как-то сразу затусовались, забегали.
- Как «сестрёнка»?- шепнул я Мишке на ухо.
- Знойная женщина!- так же прошептал он в ответ и, уже громче, спросил:
- А что с нашим крылечком случилось?
- Это какой-то пьяный ночью на тракторе врезался,- сообщила Ленка.- Мы повыскакивали, а его уже след простыл!
Женька только ухмыльнулся.
Неожиданно в мою голову просочилась идея, и я поспешил её обнародовать:
- Предлагаю прямо сейчас, не откладывая на потом, восстановить разрушенное сооружение, а то послезавтра уедем, а девочки тут ножки ломать будут.
- Куда это мы уедем?- насторожился Мишка.
- Это неведомо,- я протянул ему записку и подмигнул,- пока мы тут ходили на дешифрирование, приезжал Моисеич.
- Так вы работать ходили?- удивилась Валя.
- Ну не на танцульки же!- на сей раз я сказал чистую правду, ведь потанцевать нам не пришлось!
- Почему нас не предупредили в таком случае?
- Кто знал, что мы так долго задержимся, думали, к вечеру вернёмся. Где уж нам, даже великий Пушкин не знал, что день грядущий ему готовит, правда, Андрэ?- и я бросил печальный взор на друга, который с громадным трудом сдерживал себя от здорового смеха, вспоминая село Дубровское и зело грамотных его обитателей.
Поверила мне Валя или нет, не знаю, но посмотрела она на меня очень ласково.
Когда крылечко было уже почти восстановлено, на помощь к нам выполз Шерп. Он долго стоял, не понимая сути происходящего, потом глубокомысленно изрёк:
- Плотничаете?
- Точно, Шерп,- утвердительно кивнул Андрюха,- кто-то ночью крылечко развалил, ты, случайно, не в курсе?
Тот только покачал головой. Ещё минуту понаблюдав за нами, Шерп вдруг засветился в довольной улыбке и ткнул указательным пальцем в угол крыльца, видимо, обнаружив в нём какой-то дефект, но сказать не успел, заметив краем глаза свою временную жену. Он моментально забыл и про крылечко, и про всех нас и, по-медвежьи косолапя, почопал к Ирине.
А мы, закончив свою работу, радостно и удовлетворённо взирали на дело рук наших, пусть и непрофессиональных, но очень добросовестных!
Эх, рано, рано мы радовались!

Сначала мы услышали тракторный гул, а затем и воочию узрели нашего знакомого железного коня. На зверской скорости он подлетел к дому и врезался в только что отреставрированное архитектурное сооружение! И заглох. Из кабины вылез Вася и улыбнулся:
- Опять тормоза дома забыл!
И почему-то все, вместо того, чтобы негодовать и избивать Василия руками, ногами и составными частями крылечка, залились дружным весёлым смехом.
Как выяснилось позднее, Вася приехал как раз для того, чтобы загладить свою вину, а для этой цели он прихватил три литра самогона.
Вторично, да под действием допинга, ремонт крылечка прошёл быстрее и, главное, качественнее, так как Вася оказался не только трактористом широчайшего профиля, но и плотником высочайшего уровня! В общем, не было бы счастья, да отсутствие тормозов помогло!

Глубокой ночью мастер-золотые-руки всё же засобирался домой:
- Ну, дак, это, если ещё что починить – всегда с удовольствием.
- А ты и дома можешь собирать?- спросил Андрюха.
- Могу и дома.
- Хорошо!
- Ты что, дом решил построить?- удивился я.
- Да нет, это я на тот случай, если Вася в следующий раз нашу резиденцию своим железным другом раздолбает!

XLVI.

- Всё, упарился, требую замены!- с этими словами Шерп скинул тяжеленный рюкзак на прихваченную инеем траву.
- Женька, твоя очередь,- подтолкнул Мишка парня к рюкзаку, но тот не проявил никакого энтузиазма.
Шерп, тем временем закуривший сигарету, размечтался:
- Вот бы надуть эту заразу каким-нибудь летучим газом, парила бы она над нами, как шарик на верёвочке!
- Скорее, как аэростат,- уточнил Андрей.
Речь шла о резиновой лодке, которая отныне являлась нашим плавсредством, так как после высотных ходов Моисеич подкинул нам работку поинтеллектуальнее – изыскания рек. Лодочка эта была капитально сработана из резины и брезента и вес имела килограммов под сорок!
- Да, жаль, что у нас нет никакого газа,- продолжал бормотать Шерп.
Тогда Андрюха, выпустив из-под усов струйку дыма пополам с паром, стрельнул в меня смеющимися глазами:
- Как раз газа-то у нас до фига и больше!
- Летучего?- оживился Шерп.
- Не только летучего, но и пахучего. Сероводородом называется, слыхал?
- Интересно, провести бы эксперимент: накачать лодку и посмотреть, а вдруг она взлетит?
- Ну, это запросто,- пожал я плечами,- сейчас мы тебе вставим ниппель в задницу, а ты давай, экспериментируй. Только поднатужься как следует!- и я так отчётливо представил Шерпа в этом интересном положении, что неудержимо заржал, но тут же закашлялся, подавившись едва не проглоченным хабариком.

Через час мы притащились к истоку первой речки. Это был едва видимый ручеёк, шириной сантиметров двадцать. Андрюха пошёл вперёд, чтобы визуально оценить местность и сравнить её с картой, а я принялся объяснять рабочим технологию изысканий:
- Значит так. Берётся колышек и забивается в берег метрах в десяти от воды. От него, поперёк речки, через каждый метр устанавливается рейка, и я беру по ней отсчёты.
- Рейка ставится на дно реки?- уточнил наиболее серьёзно слушавший Мишка.
- Совершенно верно, и на десяток метров по противоположному берегу рейка ставится так же через каждый метр. Таким образом, у нас получается поперечный разрез реки в данной точке.
- И это всё?- наивно спросил Женька.
- Всё. Но поперечники мы делаем через каждые сто метров вдоль всей реки и по ним, дополнительно, прогоняем высотный ход.
- Но это же несложно – какой-то ручей промерять!
- Это он сейчас ручей. Через пять километров он уже станет речкой метров десяти в ширину. Ещё через десять километров его ширина станет метров двадцать, а глубина – хрен доныряешься!
- Так для этого нам и выдали лодку?- догадался умный Шерп.
- А ты думал, что для водного отдыха? Или чтобы Женьку переправлять без ущерба для нашего имущества и моисеичевой совести?!
Неожиданно, возбуждённый, примчался Андрюха:
- Мужики, там рыбы до фига и больше! Только нужно лопату взять!
- Зачем?- не понял я связи рыбы с лопатой.
- Как зачем? Рыбу ловить!
- Лопатой?
- А чем же ещё?
Мишка посмотрел на Андрея внимательно и участливо спросил:
- Ты там нигде не упал?
- А ты откуда знаешь? Шишку, что ли, видно?- потёр тот рукой лоб.
- Не волнуйся, шишки никакой нет, это я так догадался, случайно.
- Тогда хорош трепаться, хватайте лопату и за мной!
- Может, лучше сетку взять?- предложил я.- У нас же есть небольшая, если ты, конечно, помнишь!
- Да ты что, Серж, идиот – сеткой рыбу ловить? Я же говорю: лопату нужно!
- Лопату так лопату, тебе видней!
Но, как ни странно, Андрюха оказался прав: такую рыбу и в таком месте можно выловить только лопатой, ну, может быть, ещё штанами, как предложил Шерп, однако, снимать их и мочить не отважился. Дело в том, что речка весной разливается на многие километры по низменной долине, а, когда вода уходит в русло после разлива, остаются многочисленные лужи, кишащие мальками щук. За лето мелочь подрастает, но выбраться из импровизированного садка ей некуда. И тут приходим мы и начинаем вычёрпывать рыбу лопатой из лужи, как суп ложкой из тарелки.
Вот этому увлекательному занятию мы и посвятили первый день изысканий.
- Объедаловка! Честное слово, объедаловка!- виртуозно работая ложкой, восхищался Шерп.
- Да, ушица что надо!- подхватил Мишка и не смог удержаться, чтобы не добавить.- А если б ещё по стопарику!
Но, вероятно, чудеса, отпущенные нам, закончились. Ни с неба, ни из воды, ни из-под земли, ни с каким-либо попутным добродетелем, ниоткуда нам нынче ничего не обломилось!

XLVII.

Первые дни, когда речушку можно было переходить вброд, дело шло быстро и качественно.
- Какая, ты говоришь, Серёга, норма у нас?- эдак небрежно поинтересовался Шерп утром третьего дня.
- Десять поперечников в день.
- А мы по двадцать запросто лепим! Странно, либо мы так хорошо работаем, либо нормы явно занижены!
- Рано радуешься, стахановец хренов,- попытался остудить его Андрюха,- это мы всё по ручейку бродили. Вчера тебе еле-еле сапог хватило, чуть не черпанул, а сегодня уже придется лодку использовать. Держать же рейку, находясь в вертлявой лодке, да ещё при значительном течении – это, уверяю тебя, дело более сложное, чем шагать, как аист, по дну!
Но Шерп есть Шерп, фиг он принял эти слова всерьёз. А зря!
В этот день мы сделали только десять поперечников, правда, часа два ушло на приведение лодки в боевую готовность.
Вечером, сидя у костра и запивая ужин крепким чаем, Андрюха попросил Шерпа:
- Ну-ка, давай, поделись впечатлениями о сегодняшнем дне.
- День как день. Просто времени много потеряли: то с лодкой возились, то кусты подрубать пришлось.
- То – то, то – это! Теперь каждый день будет что-то не то! Скажи спасибо, дождей нет.
- Да лучше б дожди,- проворчал Мишка, сворачивая козью ножку из махорки, изрядный запас которой мы в последнее время всегда таскали с собой как н.з.
- Если тебе приятно быть мокрым, иди, вон, окунись!- от чистого сердца посоветовал Жека.
- Мне не приятно быть мокрым, но ещё меньше удовольствия я получаю, когда моя задница по утрам примерзает к постели!
Что правда, то правда! По утрам заворачивали такие заморозки, что вода в лужах и старицах покрывалась льдом в палец толщиной.
Я попытался сбить хандру:
- Ничего, мужики, заморозки – не морозы! А работы нам тут от силы на три недели. Перетерпим!
- Тоже мне, утешил,- погрустнел Шерп,- да через три недели здесь снегу по-пояс будет, а вместо лодки нам понадобится ледокол «Ленин»!
- Если уж река встанет капитально, да снег ляжет, то не будем мы тут закаляться, не волнуйся!
- Правильно!- поддержал меня Женька и, неожиданно для всех и самого себя, выдал на гора стих.- Пускай там эскимосы морозят свои носы!
- Ишь ты!- только и смог выговорить Мишка.
- Рифма правильна, но ударение – ни к чёрту!- отрецензировал я женькин экспромт с апломбом профессионала, но все на меня посмотрели с явным неодобрением.

По ночам (и, особенно, под утро) в палатке было далеко не жарко. Не помогали и тлеющие всю ночь брёвна, уложенные перед самым входом. Их тепло, конечно, передавалось ногам, но снизу, от земли, плотно тянуло холодом.
Больше всего доставалось лежащим с краёв, им приходилось вертеться в течение всей ночи, как сосискам в кипятке, чтобы поддерживать хоть какой-то положительный температурный баланс в телах. Чтобы никому не было обидно, вначале мы определяли места на ложе с помощью жребия, но, когда Шерпу два раза подряд выпало спать в самой середине, решено было установить очерёдность. Андрюха составил хитрый график так, чтобы никого не обидеть. Будь нас четверо, всё б было просто: ночь – с краю, ночь – в центре, но пятый вносил путаницу. Всем ведь хотелось поспать не просто в серединке, а в самом геометрическом центре! После долгих вариаций такой график удалось сделать, и споры с перебранками временно прекратились. И всё равно, когда Шерпу выпадало спать с краю, каждое его пробуждение начиналось примерно так:
- Опять сегодня мороз завернул! А вчера такая теплынь стояла. Всю ночь не спал, маялся!
- Это он маялся, называется!- возмутился Жека.- Да у меня от твоего храпа до сих пор перепонки в ушах ходуном ходят!
- Это я не храпел, просто у меня от холода внутри всё замёрзло, и что-то хрипело в бронхах.
- А я ему в следующую ночь портянку в рот запихаю,- мрачно пообещал Мишка,- и храпеть не будет, и внутренности не замёрзнут!
- Что ж, спасибо за заботу, я всегда знал, что вы настоящие друзья!
- Ладно, на обиженных воду возят и лодки носят,- примирительно похлопал Шерпа по спине Андрюха,- ты бы лучше попытался исправить свой недостаток.
- Что-то всё лето мы проспали в одной палатке, никаких недостатков не было, а тут вдруг все на меня накинулись!- Шерп подумал и сделал неожиданный вывод:- Спать надо крепче!
- А ведь правда,- поразился я,- что-то не помнится мне никаких храпов в летний период нашего лесожительства. Даже в Ботаново я не слышал, как Шерп храпел, и в Исадах, и в Шуйском на дебаркадере…- тут я осёкся, осознав, что ляпнул не то, но Мишка схватил на лету:
- Эк ты хватил! Да разве ж ты мог что-либо слышать на дебаркадере, кроме страстных горячих стонов! Но в остальном ты прав: я лично не помню шерповых храпов.
- Тут два варианта,- подумав, высказался Андрей,- или летом мы настолько уставали и так крепко спали, что вообще ничего не слышали, или храп – это явление сезонное!
- Ага,- кивнул Мишка,- чем больше мороз, тем сильнее храп!
- Нет! Храп – это защитная функция организма, и мы должны Шерпа на руках носить! Ведь сейчас вокруг столько голодного зверья, которое с удовольствием перекусило бы нами! Но даже стая оголодавших волков вряд ли подойдёт ближе, чем на сто километров к источнику таких мощных звуковых излучений!- сделал Женька очень оригинальный вывод.
- Точно,- выпустил Мишка из всех отверстий на своём лице клубы вонючего махорочного дыма,- у волков закон: на идущие в разнос механизмы не бросаться!

XLVIII.

…Волк грустно посмотрел на свою убегающую подругу и нехотя, через силу, потрусил за ней. Нет, он не был старым или больным, но весь вчерашний день прошёл в бесплодном преследовании лося, который вымотал и волка, и его друзей до полного изнеможения! Волчица же в это время отдыхала и отсыпалась, и теперь она, конечно, бодрая, а он – никакой!
Хорошо, хоть морозец сегодня не поленился и затянул лужи крепким прозрачным льдом, а хлюпающую грязь превратил в прочную, пусть не везде ровную опору для гудящих лап.
Волчица бежала, временами резко прыгая влево или вправо, хватая крепкими здоровыми зубами зазевавшегося мышонка. Она его тут же глотала, почти не разжёвывая, но со своим спутником добычей не делилась, потому что ещё не простила ему неудачной охоты. А так хотелось лосятинки!
Но вот чёрный нос волчицы уловил тонкий и далёкий запах зайца. Она повернулась и бросила на самца такой взгляд, что он сразу понял: рядом добыча. Волчица, осторожно ступая, пошла навстречу ветру и вскоре увидела зайчишку, притаившегося возле маленькой ёлочки. Он же не мог заметить надвигающуюся опасность, потому что сидел к охотнице спиной.
Резкий прыжок, и добыча в зубах волчицы! Заяц дёрнулся несколько раз, но стальные челюсти очень быстро лишили его жизни.
На этот раз волчица поделилась добычей со своим другом, и теперь, слегка перекусившие, они полулежали рядом, а она облизывала его нос горячим, с привкусом зайчатины языком и заглядывала в его глаза, показывая, что больше не сердится!..

Однажды утром Женька не выдержал:
- Я замёрз! Замёрз, и хочу хлеба!
- А что больше: замёрз или хочешь хлеба?- без жалости в голосе спросил я.
Парень немножко подумал и шмыгнул носом:
- Хлеба!
- Тогда собирайся, пойдём в магазин. Вернее, поплывём.
- А далеко?
- Ну какое это имеет значение, если ты так хочешь хлеба? А вообще, рукой подать: километров десять по реке и два раза по стольку же пешкодралом.
Женька снова подумал и опять согласился:
- Лучше стереть ноги по задницу, чем их отморозить!
- Что ж,- подбил я итоги,- значит, в поход. А вы тут пока прогоните нивелировку по поперечникам, хорошо, Андрэ? Жека, бери рюкзак и прыгай в лодку! Короче, если к ночи не вернёмся, считайте нас дезертирами!
- А если вернётесь?- спросил Шерп.
- А если вернёмся, считайте нас.
- Кем?
- Да не кем, а просто считайте нас: все ли вернулись.
Мы плыли вверх по одной из многочисленных в этом районе речек. Из-за небольших перепадов высот течение было несильное, но заниматься греблей на большие расстояния в резиновой лодке – занятие не из приятных! Судёнышко лёгкое, вертлявое, чуть неровно гребанёшь, сразу начинает крутиться, в общем, не гребля, а иное, сомнительное удовольствие, рифмующееся с ней!
- Серёга, смотри, волки!- близоруко щурясь, указал рукой куда-то мне за спину Женька.
Я обернулся и увидел на берегу, метрах в тридцати от нас, двух серых хищников. Да, это были волки, истинные хозяева здешних мест! Но их сила, красота и ум, который высвечивался в волчьих глазах, породили во мне не страх, а уважение и восхищение!
- А они на нас не прыгнут?- взволнованно зашептал Женька.
Но звери, словно побрезговав такой добычей, повернулись и рысцой направились к лесу. Когда же они в нём скрылись, я сказал чуть охрипшим голосом (вероятно, испуг всё же погулял в моем организме):
- А ты говоришь, прыгнут. Они посмотрели на наши страшные рожи и сами, небось, перепугались!
- Конечно, перепугались! Они или сытые, или побежали за подмогой. Я читал, всякие случаи бывают!
- Бывают. Всё бывает! Садись-ка лучше за вёсла да греби, и очень скоро у тебя в башке появятся другие мысли!
А речка всё сужалась, и скоро вёсла начали цепляться за берега, да и глубина стала меньше полуметра.
- Всё, Жека, бросаем тут лодку и идём пешком.
- Как бросаем? А если её кто-нибудь стащит?
- Да кому тут, кроме зверья, быть? Не думаю я, что волки большие любителя гребного спорта!
- Не скажи, всяко может статься!
- Ну, если хочешь, тащи её на себе, я не против.
Но над этим предложением Женька не стал даже и думать. Мы запихали лодку в ольховые заросли и потопали прямо по руслу речушки.
Через час, выбравшись на открытое место, я сверился с картой:
- Теперь всё время прямо. Сейчас час дня. Если будем идти с хорошей скоростью, то часам к восьми вернёмся к лодке.

До магазина добрались без приключений. Приключения начались сразу же после покупки хлеба и заветной бутылочки, которой мы с Женькой решили премировать себя за трудный и опасный поход.
Я завязывал верёвочки рюкзака, когда меня кто-то хлопнул по плечу:
- Попались, охламоны!
Я обернулся и увидел перед собой сияющую загорелую рожу Валерки Денисова, техника из нашей партии.
- А ну, признавайтесь, каким хреном вас сюда закинуло?
- Моисеичевым, каким же ещё! Вот, хлебушком затовариваемся.
- Значит, всё блыкаетесь по тайге-матушке?
- Мы – не вы, пока в асы не выбились, до съёмки нас не допущают!
- Ладно прибедняться, думаешь, интересно на одном месте весь сезон торчать? Тоска заела! Кстати, насчёт тоски, надо это дело отметить!
- Что, тоску?
- Ага, и встречу заодно. Моя хата тут, с краю.
- Да нам, вообще-то, нужно сегодня вернуться, нас с хлебом ждут,- чуть-чуть посопротивлялся я.
- Подождут!- отрезал Валера и начал закупку вино-водочной продукции.
- Ну вот,- сказал он удовлетворённо, когда рюкзак его наполнился,- теперь пойдём. Посидим, поговорим. Отогреетесь, просушитесь, потом, может, и пойдёте.
- А у тебя жена-то с сыном здесь ещё?- задал я вопрос для полной очистки своей совести. Идти сейчас в лес ужасно не хотелось, но ведь там ждали нас, беспокоились, и Таня Денисова – жена Валерки – была моей последней надеждой, так как я твёрдо знал, что она не допустит долгой пьянки даже при наличии обалденного повода.
- Нет, я их отправил домой две недели назад,- радостно ответил Валера, и моя последняя надежда приказала долго жить!

XLIX.

Было уже за полночь. Женька и Витёк – рабочий Денисова – спали на тёплой русской печке, которыми так славятся (и по праву!) северные деревни. Мы же с Валерой никак не могли угомониться. Он мне всё рассказывал о своей скучной жизни.
- Поехала моя Татьяна в июле с пацаном домой по делам, ну, я, естественно, решил слегка расслабиться и как закочегарил недели на две – просто ужас! Видишь, весь пол в дырках?
- Давно уже смотрю.
- Это я чертей стрелял.
- Как это?
- Да вот так. Допился до того, что черти стали по полу бегать. Вылезают из подвала и чешут прямиком к ящикам с тушёнкой, и давай банки к себе в подвал перетаскивать. Я попытался с ними по-хорошему договориться, а они мне рожи корчат да языки зелёные показывают! Тогда я взял ружьё, залез на печку и пошёл их картечью поливать!
- Ну и как результаты?
- Верь, не верь, но ночь пострелял, и больше их тут не было. И тушёнку вернули!
- А ещё кто тебя здесь посещал?- осторожно спросил я.
- Ты на меня так не смотри, Серёга, я же не идиот, понимаю, что это всё глюки!
Я в согласии покивал головой, хотя в душе моей скреблись большие сомнения:
- Вот, а ты говоришь, скука!
- Слушай, что дальше было. Неожиданно в этих местах появляется наша Аллочка!
- Какая ещё Аллочка?
- Ну ты что, совсем? Наша, дешифровщица.
- Куколка, что ли?
- Она самая. Работа в этих местах у неё, видите ли! Ну, мы с ней и закеросинили!
- С ней?- не поверил я.- Такая девочка!
- Это они зимой в Питера все такие гордые и недоступные, а как вырвутся на свободу, тут всё естество и вылезает! В общем, дня три мы с ней покувыркались, и надо же – Татьяна возвратилась! И как раз в самый такой момент!
- Представляю, что было!
- Сомневаюсь, что ты представляешь! Хватает Татьяна Аллочку, которая сидела на мне верхом, и за волосы, голую, вытаскивает на улицу. Та вырывается и бегом шпарит вдоль всей деревни, сверкая своим великолепным задом!
- Вот это сюжетик! Полжизни б отдал, чтобы посмотреть! Ну, а ты что?
- Мне тоже попало, будь здоров! К вечеру Татьяна успокоилась и разрешила отнести одежду Аллочке. Иду я со шмутками по деревне, а бабки стоят, судачат о чём-то. Я прислушался: говорят, что такое знамение – голая баба – к концу света! Ну, думаю, конец, там, света или нет, не знаю, но конец твоему концу, Валера, это точно!
- А Куколка?
- А она сидела в кустах и ждала, тепло ведь. Правда, комары закусали. Но зато кожа её стала такая пупырчатая, сексуальная, что я не смог удержаться от тесного прощания. Потом она пошла дальше дешифрировать, а я – домой.
- И тебе супруга больше ничего не сделала?
- Даже слова не сказала. Но я знаю: всё впереди!
- Эх, Валера, ты ещё смеешь жаловаться на скуку!
- Да не говорил я про скуку!- возмутился Денисов.- Про тоску – может быть, но это ведь нечто другое!
Не успел я задуматься о разнице между тоской и скукой, как раздался глухой стук, а затем посыпались звонкие выражения в русском стиле. Оказалось, это Женька свалился с печки.
- Цел?- помог ему подняться Валера.
- Вероятно, да.
- А трезвый – разбился бы!
- Какой дикий сон мне снился: я ползу по горящему лесу. Жарко. Дышать нечем, вот-вот конец придёт! И подползаю я к реке: берег высокий, но зато внизу вода, прохлада, спасенье!
- И ты туда прыгаешь,- закончил я за Женьку.
- Точно, но до воды так и не долетел!
- На, выпей,- протянул ему кружку Валера,- пожар сразу погаснет. А сон у тебя такой, потому что спишь на горячей печке. Так что, если опять будешь от пожара уползать, то в реку не прыгай больше, а лезь куда-нибудь наверх.
- Ага,- поддакнул я,- и проснёшься на крыше или на трубе!

L.

Плыть по течению, конечно, легче, нежели против оного, но это в обычных условиях. Всё получается гораздо интереснее, когда наша заботливая мать-природа подкидывает очередную каверзу, например, в виде мороза!
Речка замёрзла. Но замёрзла она очень оригинально: лёд был не настолько толст, чтобы выдержать вес наших тел, но и не настолько тонок, чтобы, пренебрегая им, плыть, подобно ледоколу! Пришлось подстраиваться под необычные условия. Женька сидел на вёслах, а я, находясь впереди, на носу лодки, дубиной сокрушал ледяные оковы. Ползи мы по-пластунски, продвижение наше наверняка было бы интенсивнее!
И всё-таки за два часа отчаянной борьбы мы преодолели около двух километров, а потом нам повезло. Солнце и всё увеличивающаяся ширина реки сделали своё благое дело: по фарватеру лёд растаял! Можно было плыть спокойно. Но, увы, вместе со льдом растаяли и наши силы, плюс сказывалась полубессонная ночь с изрядными возлияниями.
И тут Женька вспомнил:
- Серёга, у нас же есть бутылёк! Если немножко подкрепиться, то сил прибавится и здоровье поправится!
Это было дьявольское искушение! И всё же я подумал о другом:
- Нет, Жека, давай перетерпим. Как-то неудобно получается: ребята там работают, мёрзнут, а мы тут приплываем, отогревшиеся и с пьяными харями!
- Но причина-то уважительная!
- Нет, Женька, всё! Пузырь оставим мужикам – тот, кто ждёт, бывает, устаёт сильнее!
И мы, собрав, как мусор в кучку, остатки наших сил, поплыли дальше, а я внутренне порадовался своей силе воле.

Правильно мы сделали! Встреча и так была торжественна, но, после извлечения поллитровки, я и Женька стали чуть ли не героями! Опять же, нам тоже достались боевые сто грамм!
- А мы тут всю ночь здоровенный костёр палили,- возбуждённый водкой и свежим хлебом, рассказывал Шерп,- наверное, кубометров сто дров сожгли! Кстати, там больше ничего нет?
Да, не задай он этот вопрос, это был бы не Шерп!
Ещё неделя пролетела, и вот, наконец, последний поперечник.
Накануне потеплело (если, конечно, плюс пять можно назвать теплом), но зарядил меланхоличный осенний дождь, бесконечный, как Вселенная. Мы сидели в палатке и мандражировали от холода. Костёр, чадивший перед входом, тепло отдавал неохотно и не нам.
И вдруг Шерп запел, вернее, застонал хриплым обмороженным голосом:
- Холодно, голодно, палатка без дна,
Где тебя мне найти, чтобы мне дала?!
- Какой же ты эгоист,- прервал его Мишка,- всё себе, только для себя!
- Что я, виноват, если слова такие?
- Слова всегда можно изменить.
- Попробуй.
- Пожалуйста:
- Холодно, голодно палатка без стен,
Где тебя нам найти, чтоб дала всем!
Шерп немного подумал и одобрил:
- Да, так действительно лучше, как-то по-товарищески.
- Пой, не пой,- поёжился Андрюха,- никто не придёт и ничего не даст. Эх, сейчас бы в Ботаново, к Машеньке! Хотя, они давно уже оттуда уехали.
И все загрустили, вспоминая своих подруг. Я тоже безумно жаждал увидеть Валюшу, но старался не терзаться пустыми мечтами. Вот закончим работу, приеду, и встреча будет изумительна! Но, чёрт меня подери, работа ведь закончена!
- Мужики, а чего мы тут сидим? Кино-то давно кончилось!
- Какое кино?- посмотрел на меня Андрюха с сочувствием.
- Да это я так, к слову. Работу, говорю, мы сделали?
- Сделали.
- Так какого рожна нам ещё надо?
- Ждём, когда дождь кончится.
- А если он не кончится никогда? А если он в снегопад перейдёт? Ну-ка, быстро собираем манатки и – домой!
- Домой?- заулыбался Женька.
- Ну, в смысле, к Моисеичу. А потом пора уже и к настоящему дому отправляться.
Великое дело – стимул! Когда он есть, запросто можно простой кувалдой заколотить памирские семитысячники в землю и сделать площадку для гольфа!
Мы собирались весело, дружно, совершенно не думая о том, что не день и не два предстоит полуплытъ, полуидти, продираться сквозь заросли, чмокать по болотам. Плевать! Главное, впереди целъ, точнее, финиш, разорвав ленточку которого, мы упадём в море тепла и радости, покоя и удовлетворения!
Когда позади остались первые десять километров, и наш дружный отряд остановился на отдых, Андрюха, задумчиво покуривая цигарку, произнёс:
- Что-то у меня в душе нехорошие предчувствия.
- Какие там предчувствия!- отмахнулся я.- Всё хорошо идёт, да и мы идём неплохо!
- Так-то так, но, как бы там ни было, внутренний голос мне шепчет: рано радуешься!

LI.

Утопить бы в самом глубоком и гнилом болоте этого Андрюху вместе с его идиотским внутренним голосом!
Женьку и обоих Мишек Моисеич отправил на базу экспедиции, где они рассчитаются. Шерп с Женей сядут в поезд, направляющийся в Ленинград, а Мишка поедет к своему, более близкому дому.
- Ну, с Шерпом и Жекой вы сами договоритесь, а я буду ждать вашей телеграммы,- прощаясь с нами, взволнованно, говорил Мишель.- Можете мне не верить, но теперь я просто не представляю, что будет, если весной мы опять не пойдём в тайгу! Я тогда, наверно, запью навсегда!
Я обнял Мишку и честно сказал:
- Я и сам этого не представляю!

И вот они уехали, а мы с Андрюхой стоим и разглядываем жёлтые зубы, которые нам показывает в своей сомнительной улыбке Моисеич:
- А вам, ребятки, небольшое заданьице: найдёте несколько реперов и опознаков, отметите их на снимках и карте, и всё!
- И всё,- потухшим голосом повторил Андрюха,- А что, больше некому поискать эту дрянь?
Моисеич только пожал плечами, дескать, у меня технари серьёзные, а такой дребеденью только вам и заниматься. Я его понял.
До места мы добрались в попутном самосвале и, конечно, не в кабине.
На обочине дороги стоял столб, а на нём табличка с надписью «Буй».
- Ну и названьице. Буй!- Андрюху даже передёрнуло.
- Отличное название для каламбуров,- моё же настроение – в пику другу – почему-то стало улучшаться.- Можно, например, послать на Буй, и никто не обидится.
- Тоже верно. А ещё частушка есть на эту тему:
Виднелся в море красный буй,
К нему поплыл какой-то... дядя.
- Вот видишь, какое великолепное название! А представь, ты приглашаешь девушку в гости:
Ты приходи в род мой Буй,
Я покажу тебе свой ... дом!
- Всё это хорошо, а магазинчик, интересно, имеется в этом Бую?
- В посёлке Бую, верней, на краю, стоит магазинчик на самом… виду!- меня определённо вдохновляло это название.
Магазинчик действительно был на краю и выгодно отличался от старых – в большинстве – домов своей белой кирпичной отделкой. Но содержимое его, увы, абсолютно не соответствовало помпезной наружности. Если сказать проще, то основным товаром данного торгового предприятия являлась пустота! И всё же, при более детальном изучении ассортимента, нам удалось обнаружить халву и сухое вино.
- А хлебца у вас, случайно, нет?- вежливо спросил Андрей у пожилой продавщицы, которая с увлечением что-то читала и не обращала на нас никакого внимания.
- Хлеб привозят только для местных жителей три раза в неделю,- отрезала она и, оторвавшись от книги, строго посмотрела на бестолковых покупателей.- Вы – местные?
Мне стало совсем весело, и я ответил как можно более жалостливо:
- Нет, тётя, мы не из Буёв,
Мы из приладожских краёв!
- Вот там хлебушко и покупайте!
- Да ладно, Серж, возьмём халвы вместо хлеба.
- Конечно, Андрэ, возьмём! Сушняк с халвой – это то, чего нам так не хватало в последние полгода!
Денёк был явно не ноябрьский: безветренно, и солнышко не скупилось на улыбки. Мы сидели на крылечке магазина и балдели.
Мужик с тусклым взглядом появился, когда мы уже собирались отваливать. Он проходил мимо магазина, но, увидев нас, остановился:
- Здорово, парни.
- Здорово, дядя,- поприветствовал его Андрюха,- накидывая на плечи лямки тощего рюкзака.- Как говорится, здравствуй и прощай!
- А вы, слышь, из каких краёв?
- К великому нашему огорчению, не из Буёв,- ответил я.- Мы из Ленинграда, а таких у вас тут не жалуют и хлебом не кормят!
- О, а я три года в Питере служил, во флоте. Вернее, в Кронштадте.
- Морской волк, значит?
- Да нет, я, слышь, на берегу служил, в море был-то два раза: когда служить привезли да когда на дембель отправляли. А вы тут на отдыхе?
- Какой, на фиг, отдых, работа, дружище!
- Много работы, слышь?
- Работы-то немного,- усмехнулся Андрюха,- да вот желания ещё меньше!
- Так может, тогда за встречу, по стакану?
- Сушняка?- поморщился я.
- Не, я компот не люблю. Самогоночку, слышь, пьёте?
Андрюха заулыбался и закивал головой:
- Охотно, охотно!
- Только с закуской у меня бедновато: яйца да курятина,- пожаловался тускловзглядый.
У меня в животе тут же что-то засосало, перед глазами замаячила куриная ножка, а во рту звучно забулькала слюна.
- И это, мореман, ты называешь бедноватой закуской?- укорил я мужика и, заметив на левой его руке татуировку, добавил:- Прибедняешься, Гера!
Он было удивился, но быстро сообразил:
- Моряк, слышь, без наколки, что баба без щёлки!

LII.

- И зачем ушли из тепла?- нудил Андрюха.- Тащись теперь, на ночь глядя, чёрт знает куда!
- Ну и оставался бы, а мне эта самодеятельность всю душу вытряхнула! Тоже мне, солисты хора Пятницкого!
- Люди от души старались.
- Конечно, и ещё до утра стараться будут!

У Геры сначала было хорошо: мы отъелись, остаканились, и я уже уверился в тёплом уютном ночлеге. Но не тут-то было! Гера куда-то шустро сбегал и приволок двух своих подружек, вероятно, ровесниц затопления крейсера «Варяг». Они влупили по стакану и тут же накинулись на питерских интеллигентов с очень очевидными намерениями. Отбиваться от притязаний «молодок» стоило громадных усилий, но тут, к счастью, Гера достал балалайку, и они все переключились на частушки.
Милый дроля плохо дролит
И меня не беспокоит,
А меня же между ножек
Беспокойство, ох, как гложет!-
это из самых пресных, но чем дальше, тем круче! И я понял, что сегодня нам не то что поспать не дадут, а, того и гляди, нашу честь отнимут!
Андрюха же был доволен. Он подпевал подружкам и пытался что-то плясать. И тогда я решил сматываться, потому что конца этому концерту не предвиделось, вернее, конец вырисовывался кошмарный! С большими усилиями я вытащил друга, и мы пошагали в ночь. Слава Богу, весёлая компания не заметила нашего английского ухода.
Но от одной проблемы мы смылись, а другая отчётливо выплыла: нужно было искать ночлег!

Ночь выдалась звёздная и морозная, но любоваться красотами Вселенной желания не возникало.
- Холодно!- Андрюха слегка подрагивал.- Где спать-то будем?
- Дай подумать.
- А что тут думать? Рыщем, как два волка среди поля! Сидели бы сейчас в тепле…
- В милом женском обществе!
- Ой, лучше не вспоминай! Меня одна как прихватила своей ручкой, так там всё сразу куда-то спряталось. До сих пор не найти.
- Вот, а ты хотел остаться. Сейчас бы нас там уже вовсю насиловали!
- Да, Серж, ты прав, лучше погибнуть от мороза, чем от страсти бабы яги!
Вскоре нам попалась скирда соломы, и мы принялись оборудовать спальню. Дело это не из лёгких, так как солома плотно слежалась, но, зато, потратив много сил, мы получили нечто уютное и пригодное для ночлега!

Утром, вместо зарядки, пришлось заняться разгибанием и сгибанием всех конечностей, ещё не отмороженных, но находящихся на грани этого состояния.
- Теперь я представляю, как себя чувствует курица в морозилке,- едва разжимая сведённые холодом челюсти, процедил я.- Если мы сейчас же не разведём огонь, то моя Валюша меня не дождётся, по крайней мере, полностью дееспособного!
- А давай эту скирду подпалим и погреемся?
- Нет, не стоит,- подумав, отказался я от заманчивого предложения,- всё же люди старались. А вот энное количество соломки для костра мы несомненно используем
- Совсем забыл, Серж,- вдруг хлопнул себя по лбу Андрюха,- я же вчера успел прихватить на прощанье!- и он достал из рюкзака бутылку.- Правда, здесь всего половина, но для сугрева хватит.
Ещё Андрюха успел прихватить на прощанье два варёных яйца и половину курицы. Молоток!
Через полчаса температура наших тел поднялась с поднулевых значений до отметки, определённой природой. Я извлёк из кармана мятую пачку сигарет:
- Вот теперь можно жить и работать!
- А я бы сидел так и грелся!- задумчиво произнёс Андрей.- И хрен с ней, с работой!
- Ну, уж нет!- решительно воспротивился я.- Хватит ночёвок в соломе и плясок на шабаше ведьм! Сегодня обязательно всё доделаем и в Ботаново.
- А Моисеич приедет через три дня.
- Подождём.
- Без денег.
- Зато в тепле!

И мы всё сделали!
До дому – двадцать километров по знакомой дороге. По ней мы уже разок шлёпали, возвращаясь из достопамятной бани. Ночь опять была холодная, и, хотя у нас имелся стимул, настроение оставляло желать лучшего.
А через пару километров нас нагнал грузовик, перевозивший коров. В кабине мест, конечно, не оказалось, и пришлось лезть в компанию к бурёнкам, благо, прошлогодний опыт общения с ними имелся!
Машину болтало по дрянной дороге, и мы постоянно, хоть и держались руками за высокие борта, тыкались то в бока, то в зады коров, не проявлявших любопытства к двум идиотам. Неожиданно одна из скотин махнула своим навозным хвостом и измазала мою рожу от щеки до щеки.
И такая тоска меня вдруг охватила, что я поднял эту унавоженную рожу к звёздам и завыл, как одинокий голодный затравленный волк:
- У-у-у-у-у-у-у-у!!!

LIII.

День пошёл через задницу сразу же, без каких-либо задержек и проволочек!
Едва я поднялся и присел на раскладушку, как она хрустнула и переломилась пополам, а подголовник, вырвавшись из фиксаторов, трахнул меня по виску. Я это перенёс молча и пошёл на ручей умываться.
Промозглая сырость, как выстиранное, но не отжатое бельё, висела на голых кустах и в гнилостном воздухе. Она разогнала мороз, но не прибавила хорошего настроения.
Небольшой мостик, сделанный каким-то умелым человеком, раскачивался уже давным-давно, но сломался он именно сейчас, во время моего умывания! Купание в ледяной воде я тоже выдержал молча.
Но когда у плиты, которую я хотел растопить, обвалилась стенка, спокойствие моё накрылось самым прекрасным женским местом! Я поднял кирпич, заорал и со злостью бросил его в стену, от которой он отскочил и шлёпнулся в батарею пустых бутылок.
Мои крики и плачущий звон стекла наконец-то подняли Андрюху с постели. Он стоял, недоумённо выпучив глаза и, конечно, ни фига не понимал. А я схватил топор и принялся с остервенением обухом колотить пустые бутылки, которые сейчас для меня были символом всех моих бед. Я их молотил и выплёвывал сквозь зубы какие-то непонятные звуки, рождавшиеся не в горле, а где-то на самом донышке моей уставшей души.
Но тут Андрюха проявил инициативу: он вцепился в топорище и вырвал плотницкий инструмент из моих рук:
- Ты что, ошизел с утра пораньше?!
- Ошизеешь тут!- я хотел было рассказать ему обо всех несчастьях, свалившихся на мою бедную голову, но неожиданно успокоился:
- Слушай, Андрэ, а ведь у нас столько пустых бутылок и банок, что на них мы сможем прожить пару дней!
- А если б ты ещё не расколотил половину!

Но и оставшейся посуды вполне хватило на еду, курево и, конечно же, литруху водки: надо же было как-то согреваться, коли печка отжила своё!
Водка пошла не в то горло. Я закашлялся, на глаза навернулись слёзы, в гортани противно запершило.
- Кто-то торопится, не иначе!- заметил Андрюха и, опрокинув в себя дозу, тоже чуть не захлебнулся.
- Не Моисеич ли?- высказал я гипотезу.
- Я не знаю, Моисеич или нет, но если он так будет торопиться, то мы, вместо того, чтобы согреться, Богу души отдадим!
Однако дальнейшее водкопитие пошло как по маслу.
- Или у Моисеича машина сломалась, или он передумал к нам ехать!- сделал вывод Андрюха, уминая хлеб с солью – нашу, практически, основную еду.
- Пусть. До завтра мы ещё продержимся.
- А если он не приедет и завтра? Рванём в Шуйское?
- Рванутъ-то мы можем, но ты уверен, что он там?
- Нет.
- В таком случае, будем сидеть тут до упора!
- При наших финансовых возможностях этот самый упор наступит завтра к вечеру.
- А мы тогда продадим всё, что у нас осталось. Хотя,- подумал я хорошенько,- ни шиша у нас не осталось!
- Да я хоть себя продам, был бы от этого толк!
- А что, Андре, это идея! Давай тебя сдадим в аренду какой-нибудь вдовушке?
Андрюха почесал щетинистый подбородок:
- Я не знаю как ты, Серж, но я ещё не забыл Зиночку, к которой мне пришлось сдавать себя в аренду! Так что, давай мы этот вариант оставим на самый крайний случай. Правда, при нашем скудном питании, с этим делом затягивать нельзя, а то запросто можно осрамиться! Всё равно, подождём, а вдруг что-то произойдёт безумно неожиданное и бесподобно приятное!

И опять Андрюха напророчил, а мы – в который уж раз! – удостоверились, что и Дюма-отец, и Морис Дрюон – всего лишь жалкие и неопытные фантазёры по сравнению с обычной жизнью, которая ничего не придумывает! Она лишь тасует карты и небрежно разбрасывает их!..

Поздно вечером раздался осторожный стук в дверь, и на порог шагнули Валюша и Маша.
- Серёжа, я больше не смогла выдержать!- и Валя виновато улыбнулась.- Ты не сердишься?
«Вот и всё!- подумал я, прижав её к груди.- Всё! Больше мне ничего не надо! Больше я ничего не хочу! У меня теперь всё есть!!!»





К Н И Г А Т Р Е Т Ь Я.

С О В Е Р Ш Е Н С Т В О.


«Лучше один раз полюбить,
чем сто раз влюбиться!” –
высшая мудрость.




I.

- Нет, Серёга, не могу я тебя понять! Не могу!- Мишка почесал сивую щетину подбородка и налил из чёрного чайника с проволочной ручкой в свою огромную кружку тёмный-тёмный чай. Бросил в неё по одному пять кусочков сахару, потом, подумав, кинул ещё три, но одновременно. Задумчиво и неторопливо отхлебнул напиток, но алюминиевый край кружки так здорово вобрал в себя тепло чая, что мишкину задумчивость и неторопливость унесло в мгновение ока, и он заорал, промокая обожжённые губы ладонью:
- Да едрит твою в кочерыжку!
Я посмотрел на него без жалости:
- Нет, Мишка, не могу я тебя понять!
- А чего меня-то понимать? Ну, обжёгся, с кем не бывает! Но я, по крайней мере, не ною целыми днями с рассвета до заката о неудавшейся жизни и серости будней!
Мишка попал в моё больное место, и я сразу загрустил. Машинально достал сигарету, хотя только что затушил предыдущую, закурил, глубоко вдыхая ароматный дым, в который умело замаскировались всяческие смертельные токсины.
А Мишка, отхлебнув, теперь уже осторожно, дымящийся чай, продолжил:
- Ну скажи, Серёга, чего тебе не хватает?
Я пожал плечами, но тут же оживился:
- Ботаново мне не хватает! Или Устья-Вологодского. А ещё Женьки с Шерпом и Андрюхи. А еще...
- Ну, пошёл мотать! Я же не про то. Мне и самому без этого не сладко. Но здесь-то тоже неплохо!
Я только скривил губы, показывая Мишке, что мне-то здесь очень даже плохо.
- Не понимаю!- Мишка снова, забывшись, резко отхлебнул из кружки и, взвыв от боли громко и яростно, швырнул посудину прямо в зев огромной русской печки, возле которой, за столом, мы и сидели.
- Чётко в девятку!- констатировал я точность броска.- Тебе, Мишель, в гандболе нужно играть – хватка есть!
Мишка посмотрел на меня недовольно и тоже закурил:
- Вот видишь, до чего меня довело твое нытьё! Первый раз в жизни кружку в печку закинул!
- А что, до этого всё время мимо швырял?- Мне вдруг стало весело.- А давай соревнование устроим по бросанию кружек в печку? Только тут главное не попасть ни в кого!- и мы, поглядев друг на друга и вспомнив кое-что, неудержимо засмеялись.

Не успели мы ещё толком обжиться в этой деревеньке, как Мишка уже нашёл себе зазнобушку. Это была фигуристая женщина лет тридцати с очень симпатичным личиком. Звали ее Тоня. Так вот, Мишка очень быстро завязал с ней самые наитеснейшие отношения и через неделю уже захаживал к ней, как в свой собственный дом, а так как Тонечка жила одна, то Мишка совсем стал считать себя хозяином. Но однажды он пришёл неестественно возбуждённый и поведал мне очень весёлую историю:
- Представляешь, Серёга, захожу я в дом и знаю, что Тонька должна быть тут, но её нигде нету. Ну, думаю, может, на двор выскочила. Я иду на кухню, чтобы пока глотнуть чайку. Заглядываю в печку, и, веришь, нет, но меня такой ужас пробивает! Я чуть не заорал, но голос куда-то подевался. А потом, присмотревшись, я начал смеяться, да так зверски, как мы тогда у магазина, когда пили «Любительскую», помнишь? Оказалось, что здесь принято мыться в печке! Да, да! Выгребают из неё угли и золу, берут теплую воду, залезают внутрь и моются себе спокойненько! И хотя внутренности русской печки и объёмны, но встать там в полный рост нельзя, и приходится мыться согнувшись. А теперь представь, что увидел я: из полумрака печи на меня смотрит что-то белое, широкое сверху, но сужающееся и раздваивающееся книзу. А посредине этого широкого – продольная полоса с большим черным пятном внизу, разделённым пополам розовой чёрточкой!
- Ты, Мишель, как младенец, как будто никогда этого не видел!
- В печке? Никогда!
- Ну, мог бы и догадаться.
- Так я и догадался. Только меня вначале чуть кондратий не хватил!

Мы посмеялись, но недолго.
Мне снова стало тоскливо.
- Нет, не могу я понять,- снова завёл свою волынку Мишка,- ведь всё так, как ты хотел! И на съёмке мы работаем, и живём на одном месте в собственном доме, и даже невеста у тебя появилась! Только скажи, что она тебе не нравится!
- Почему же? Нравится. Леночка очень хорошая, умная, красивая, но…
- Ну что ещё за но?
- Но слишком уж она правильная, слишком рассудительная.
- И что же в этом плохого?
- Не знаю. Может и ничего.
- А ты сходи к ней, пообнимайся, настроение и улучшится!
Я посмотрел на Мишку грустно и печально:
- Разве может улучшиться настроение в деревне с таким названием!
- Название как название, бывают и похуже. И вообще, Воскресенское-на-Мусоре – это даже звучит!
- Ещё как! Ты представь, Мишель, что мы живём на мусоре. На свалке! И это так.
- А может,- включил свою логику Мишка,- мусор это не грязь, а мент какой-нибудь геройский, и в честь его и назвали эту деревню?
- Ага, с намёком. Мол, когда-нибудь этот мусор воскреснет и всем покажет, где раки справляют Новый Год! Нет, Мишка, мусор – он и в созвездии Водолея мусор!
- Я что-то совсем запутался. О каком именно мусоре ты говоришь сейчас? О человеке или о хламе?
- А-а, какая разница! Если человека так называют, значит, он – хлам!
- Эх, Серёга, ты такую тоску на меня нагнал, что у меня только одна мысль теперь прыгает в мозгах: напиться до поросячьего повизгивания!
Я посмотрел на Мишку и почувствовал, что в душе у меня взорвались сто фейерверков:
- Так что ж ты, зараза, меня столько мурыжил? Не мог раньше этого придумать?
Мишка только виновато развёл руками:
- Вероятно, был не в той кондиции

II.

Водка, конечно, очень часто становится живой водой для наших зачерствевших душ и потасканных тел. Она размягчает первые и заживляет ссадины на вторых. Но иногда эта живая водица начинает действовать почему-то прямо противоположно.
Именно такой эффект и получился в этот раз. В то время как моя душа оживала, увлажняясь слезами умиления ко всему окружающему, мишкина наоборот, суровела, покрываясь плесневым налётом хандры. И чем больше становилась доза выпитого, тем явственнее эта хандра спелёнывала такую радостную ещё недавно душу.
- Да, прав ты, Серёга! Тоска тут и полное убожество! Эх, сейчас бы в лес, в болотину, в дырявую палаточку!
- В гостеприимные комарьи объятья!- жизнерадостно подхватил я.- И чтобы из всей еды был один брикет горохового супа с червячной начинкой!
- Пусть! Зато там была жизнь! Там мы всегда чего-то искали, к чему-то стремились!
- А-а, Мишель, быстро ты позабыл, как вы, наполненные по плеши этой жизнью, желали мирным пассажирам гостеприимного парохода немедленного затопления!
- Дураки были, потому и орали. Но с тех пор прошло четыре года, и извилин в голове поприбавилось.
- Сомневаюсь,- посмотрел я внимательно на Мишку,- сомневаюсь, что извилин стало больше! Хотя, если честно, то не количество их определяет ум, а наполненность этих самых извилин да конденсация памяти в мозговых клетках!
Мишка посмотрел на меня, как бушмен на стиральную машину, налил полный стакан водки и пододвинул его ко мне:
- Ну-ка, выпей, может, тогда ты начнёшь говорить по-человечески. Ты, вероятно, забыл, что я не Леночка. Это она, а не я, прочитала все книги на свете и даже Большую советскую энциклопедию!
- И кто тебе мешает? Взял бы да тоже проштудировал эти интересные книжонки.
Мишка встал и вышел в горницу. Вернулся через минуту и снова уселся за стол. Я немного подождал, потом спросил:
- Ну и что это за дефиляция такая? Чего ты там искал?
- Не чего, а кого. Так, идиота одного.
- И нашёл?
- Да нет, слава Богу!
- А где ты его искал?
- В зеркале!
Тут уж мой мозг отказался воспринимать мишкины бредни, и я с жадностью влил в себя содержимое стакана. Пожевал задумчиво пёрышко сочного зелёного лука и уставился на собутыльника:
- И всё равно я ни шиша не понял.
- Ещё налить?
- Харе! Пока. О каком идиоте ты говорил?
- Какой же ты тупой!
Я чуть не подавился хлебной коркой: так ласково меня ещё никто и никогда не называл!
- Ну, конечно же, тупой!- невозмутимо и почти серьёзно продолжил Мишка.- Я же сказал, что искал идиота в зеркале. Не ясно? Ну ты же сам мне сказал, чтобы я прочитал эту дурацкую энциклопедию. Вот я и пошёл посмотреть, нет ли в моей роже признаков идиотизма, ведь только идиоты читают такие книги!
- Интересно, а какие же книги читают люди… нормальные?
- А нормальные люди и книги читают нормальные.
- Ну какие, какие?
- Детективы, приключения, фантастику.
- А я, значит, по-твоему, идиот?
- А ты что, всю энциклопедию прочитал?
- Нет, Мишель, энциклопедию я не прочитал, но это ни о чём не говорит!
- А фантастику и приключения ты читаешь?
- Конечно.
- Так что ж тогда переживаешь? Какой же ты идиот? Ты – нормальный!
- Ну, спасибо, а то я уже сомневаться начал!
Мишка задумчиво посмотрел в низкое узкое окошко и глубокомысленно излил:
- Сомнения – это основа разума!
Челюсть моя отвалилась и едва не брякнула о край стола. Но это длилось всего мгновение. Оторопь прошла, и я, схватив бутылку, налил полный стакан тёплой уже водки:
- А ну-ка, Мишель, пей быстрее, пока из тебя не полезли философские заморочки. Пить и философствовать – это то же самое, что трахаться и слушать лекции по сопромату: пользы – максимум, но удовольствия – минимум!

III.

Прошло два часа и, к великой нашей радости, и шершавая хандра, и философские потуги благополучно затонули в водочном омуте. Вернее, они там, заспиртовавшись, притаились до следующего благоприятного момента. Но нас это пока не тревожило!
- Эх, как там наши други? Всё ли у них благополучно?- тяжёло вываливая слова, вспомнил вдруг Мишка.
- Да что с ними станется? Сам же читал письмо две недели назад, а там нет ни жалоб, ни недовольства.
- Конечно, чего им жаловаться, гоняют себе высотку, как и прежде. Красота!
- Это нам с тобой так кажется. А они всё хотят на съёмку попасть.
- Идиоты. Не понимают, что это за радость такая.
- Нет, Мишель, ты тут не прав. Хочется же поработать на всех операциях. Мы вот настропалились высотку гонять и рады – это наше! А ведь есть ещё и полигонометрия, и триангуляция, и ещё много чего. И там тоже свои прелести.
- И свои гадости!
- Ну, не без этого.
- И всё равно, Серёга, на следующий год давай мы лучше на высотку махнём? Чёрт с ним, с комфортом! От него только лень во всех членах.
- Неужели во всех?- ехидно посмотрел я в мишкино, одушевлённое страстными планами лицо.
- А ведь во всех, Серёга, вот те крест!- размашисто перекрестился он.- Вон, Тонька под боком, а что, я к ней каждый день бегаю? Хрена с два! И два-то раза в неделю неохота. А она бабёнка – то, что надо! И даже лучше!
- И что, в лени всё дело?- с сомнением покачал я головой.- Ты, Мишель, просто зажрался!
- А это и есть лень! Вспомни, как мы, после недель воздержаний, красиво и страстно знакомились со всеми подряд!
- Ну-ну-ну, Мишель,- погрозил я ему игриво пальцем,- вообще-то это вы с Шерпом кидались на всех подряд! А нас сюда не очень-то приплетай, мы с Андрэ – люди верные! А Жека совсем пай-мальчик!
Мишка покрутил головой:
- Странно. Никого вокруг нет, а ты несёшь такую ахинею, однолюба из себя корчишь. Уж на что ты к Валентине тогда прочно приклеился, и то хватило зимы, чтобы её позабыть и моментально найти другую! Посчитать, сколько их было за последние три года?
- Считай, не считай, Мишель, а до тебя мне далеко!
- Далеко, говоришь?- задумался Мишка на мгновение.- Ну, вероятно, вероятно. И всё-таки о лени мы тогда не вспоминали!
- Да прав ты, я разве спорю!
Мы выпили ещё помаленьку и надолго замолчали, вспоминая своё неленивое прошлое. Много, ох, много было там таких эпизодов, какие никогда не канут в Лету, даже если очень этого захотеть!
- А помнишь, Мишель, как ты под кроватью сидел?
- Ещё бы! 3абуду только, когда умру!

Было это в третий сезон, сразу после приключений в Ботаново и других местах присухонской равнины. Вкалывали мы в том же составе и на том же виде работ – высотке. И вот однажды, после почти месячного блуждания по тайге, мы, измотанные лесным бытом и изрядно оголодавшие, выбрались в небольшую деревеньку. Было в ней десятка полтора домиков, а в них человек двадцать населения, но из прекрасного пола в рабочем, так сказать, состоянии была лишь одна – пышная сорокалетняя крестьянка. И хотя внешность её ох, как оставляла желать лучшего, но всем хорошо известно, что на безрыбье любая каракатица сойдёт за бельдюгу! И Мишка эту бельдюгу запеленговал и начал забрасывать наживку в виде грубоватых комплиментов типа: «Вот это задница! Вот это объёмчик! Такой красоты я ещё не встречал!» Это он говорил не нам, а ей, но она, к нашему удивлению, от этих слов млела и цвела! И, кажется, всё бы хорошо, да чёрт поднёс зажигалку не к тому концу сигареты – у этой пышки имелся муж. И это был не просто муж, это была помесь Отелло и Каренина! Как только он осознал, что мы остаёмся в этой деревне на ночь, он намертво приклеился к своей супруге и не отпускал её от себя ни на полшага!
Тем временем мы, раздобыв самогоночки, направились в баню к соседу этого Отелло. Мишка же, несмотря на жёсткую опеку мужа, уже успел договориться с женой насчёт интима. Но как с ней уединиться хотя бы на полчаса?! И Мишель придумал простой план: нужно этого Отелло напоить. Но тот оказался мужиком крепким и, понимая все возможные последствия, долго сопротивлялся соблазну. И всё-таки мы его впятером уговорили!

Добела отмытые в чёрной баньке, мы сидели и расслаблялись возле неё на мягкой зелёной травке. Отелло был хмур и сосредоточен, и, стоило кому-либо из нас встать и отойти в сторону (для справления естественных надобностей), как он вскакивал и бежал проверять свою супругу. Тогда Андрюха придумал оригинальный финт: Мишка, якобы созревший, ложится спать тут же, рядышком, чтобы быть на виду. Отелло это видит, но, когда он в очередной раз бежит на контроль, Мишка раздевается до плавок, делает чучело из своей одежды, а сам прячется за баней. И вот Отелло, довольный, возвращается, и мы продолжаем весёлый пир, а Мишка в это время устремляется к дому своей бельдюжки, чтобы сделать там греховное, но горячее дело.
Мы сидим, веселимся и, сколько есть сил, терпим, чтобы лишний раз не бегать по нужде и, тем самым, не подвергать друга смертельному риску. И всё-таки природа берёт своё, и вот уже Шерп, покачиваясь, уползает в кусты сирени. Отелло тут же вскакивает и мчится домой. Андрюха вслед ему, как может, высвистывает сигнал воинской тревоги, и мы надеемся, что Мишель всё поймёт. По тому довольному виду, с каким вернулся Отелло, нам стало ясно, что всё прошло хорошо.
- Ну, как там супруга?- нагло интересуется Андрюха.
- Да что-то приболела, лежит в постели,- отвечает Отелло, видимо, довольный именно этим фактом.
Мишка не возвратился, а Отелло, посидев ещё немного, засобирался домой. И как мы его ни уговаривали, но он всё же ушел. Андрюха снова просвистел тревогу, и мы стали ждать появления нашего казановы. Но прошёл час, а его всё не было.
- Что-то тут не то,- прищурился Андрей.- Или этот мужик грохнул Мишеля, или наш любовничек где-то спрятался в доме, а вылезти не может!
- Ну и пусть себе сидит и думает о своём поведении!- не пожалел Мишку Шерп.
Но мы так зло на него посмотрели, что Шерп захихикал, закашлявшись:
- Да пошутил я, что вы ко мне пристали?
- Смотри, Шерп,- назидательно сказал я,- не зли пословицу!
- Какую?
- Такую! Как аукнется, так и откликнется, слыхал? Сам ещё, может, не раз попадёшь в такую ситуацию.
Шерп понурил голову, а потом вдруг ожил:
- Я счас!
Он вскочил и помчался к дому Отелло. А через десять минут он уже почти насильно тащил того за собой. Оказывается, он его как-то сумел уговорить выпить ещё, на сон грядущий. Наспех хлебнув стакан, Отелло опять убежал, но зато появился Мишка. Он был грязный, весь в паутине, из чего мы заключили, что прятаться ему пришлось под кроватью. И всё-таки он был доволен:
- Эх, не тому мужику баба досталась!
- Это ты себя имеешь в виду?- небрежно бросил Андрюха.
Но Мишка ничего не стал отвечать. Он налил полный стакан и произнёс:
- Да здравствуют риск и чужие жёны!
- И друзья,- добавил Шерп,- которые вовремя приходят на помощь и спасают некоторым как внутренние их органы, так и наружные, половые!

IV.

Долго ли, нет ли ещё плавали бы мы в тёплых и светлых воспоминаниях, но наше плаванье прервали шаркающие шаги и последовавший за ними стук двери. Шаркающий звук усилился, и через секунду в кухне появился гость. Вернее, если рассуждать здраво, это был не гость, это был хозяин, ибо именно у него мы и снимали этот домишко.
- О, Гена!- обрадовался Мишка.- Гена, как насчёт вмазать?
Вошедший нахмурил брови, неприветливо заострив свой взгляд, но тут же расплылся в улыбке и закивал в радостном согласии.
Вообще, это был человек малость странный. За те три месяца, что мы прожили здесь, я практически не слышал, чтобы Гена разговаривал… трезвым. Но когда в его изрядно облуженное горло проливался стакан-другой, он менялся до неузнаваемости. Под воздействием спиртных испарений все его тормозные системы разблокировались, и агрегаты организма, – особенно, речевой, – начинали работать активно и ритмично, как бы навёрстывая упущенное за время простоя, вызванного отсутствием горючего.
После первого стакана Гена что-то беззвучно зашептал, а после второго речь его восстановилась полностью:
- Валька, зараза (Валька – это жена Гены, злостная матерщинница), загнала меня в огород! Вот ведь дура, думает, я буду тяпкой махать на жаре!
- Правильно, Гена,- одобрил Мишка,- ну их всех на фиг – и тяпку, и жару, и жену!
- Да, тяпкой махать – не картошку жрать!- философски изрёк я и налил всем понемножку.
Гена, выпил быстро и затараторил:
- Да не мужицкое это дело – в огороде горбатиться! Наше дело, вон, лесу навалять да дом сробить, а картошку подрывать – бабья работа.
- Вообще-то, один мой друг по имени Андрэ говорит несколько иначе: стирать, варить, детей воспитывать – это всё женская работа, а мужицкая доля – нажраться в соплю и валяться рожей в салате!- внёс я свои коррективы.
Гена посмотрел на меня удивлённо, потом вытянул руку с поднятым большим пальцем и заржал:
- Во! Здорово! А ещё наша работа – по тюрьмам сидеть!
- На хрен, на хрен!- закашлялся Мишка.- Уж лучше всю жизнь не работать!
- А ты что, Гена, и на зону успел сползать?- полюбопытствовал я.
- А как же.
- По уму? Или… по большому уму?
- А сам посуди. Лет десять назад было это. Счас который? Восемьдесят первый? Ну, точно, десять лет. Получили мы в кузне получку, – я в кузне тогда работал, ковал помаленьку, – ну и дерябнули, как положено. Все домой потопали, а я, дурак, в магазин – подарок жёнке захотел купить. А сам-то уж пьянёхонек – ого-го! Ну, в магазине, пока деньги доставал, пока то да сё – совсем развезло, и я завалился за печку. Да там и заснул. Просыпаюсь, не пойму, где же я? Темно. Потыкался туда-сюда, почиркал спичкой, да и понял, что меня в магазине-то и закрыли. А магазин-то у нас работал тогда три дня в неделю, а продавщица жила в другой деревне. Посидел я, погоревал, а потом думаю, что ж я тужу, когда вокруг и выпивка и кормёжка! И денег в кармане полно. Вот я там два дня и прогулеванил. Но денежки все исправно на весы клал, чай, не вор! Даже и не напаскудничал нигде – под это дело пустые бутылки приспособил. Да-а... Много я там за два дня передумал, много перерешил. Даже жизнь надумал переменить. Эх, да что там говорить! В общем, открыли магазин и увидели, что сплю я там, субчик, довольный, а вокруг бутылки пустые да объедки. Быстренько вызвали милицию и увезли меня в район... Вот и всё.
- Как всё?- не поверил я. - А чем же кончилось это дело?
- Так чем? Три года общего.
- Три года? Да за что?!
- А денег мало я положил.
- Так добавил бы,- удивился Мишка,- делов-то!
- Где ж мне столько взять? Мне за такие деньги полгода работать надо!
- Да ты что, там побил всё, что ли?
- Нет, я аккуратно. Это продавщица, Клавка, насчитала. Значит, так и есть.
- Эту бы Клавку! стукнул Мишка со всего маху кулаком по столу.- Этой бы Клавке забить в задницу всё, что она там понасчитала! Она ж у тебя, Гена, три года жизни отобрала!
- Дык сам виноват,- ответил тот, но я увидел, как в уголке глаза его блеснула тусклая слезинка,- не нужно было пьяным по магазинам болтаться, а если уж попал, то сидеть бы смирно.
Мишка задумался, нахмурившись, и я понял, что эта история его очень взволновала. Он закурил сигарету и молча тянул её, глубоко и основательно вдыхая дым. Потом, будто на что-то решившись, спросил:
- Гена, а Клавка эта жива ещё?
- А что ей будет? Ей тогда лет тридцать было, сейчас, значит, сорок. Хорошо живёт, крепко, да только муж от её ушёл, года три назад, кажись.
- Это хорошо, очень хорошо!- потёр ладони Мишка.- А где она живёт, говоришь?
- Да в соседней деревне, в Марково. Дом у её рядом с магазином, она там счас и работает.
- Мишель, что ты задумал?- подозрительно посмотрел я на него.
- Да ничего, Серёга, всё законно. Но этой Клавочке я одну бяку сделаю!
- Ага, и поедешь по генинским местам!- сам собою скаламбурил мой язык.
- Нет,- зло прищурил глаза Мишка,- я сделаю то, за что не сажают. Я сделаю то, за что убивают!
- Успокоил!
- Серега, поверь, если всё получится так, как я задумал, то ты мне первый руку пожмёшь!
Но тут дверь с треском распахнулась, и в горницу вбежала Валька – невысокая, полненькая и кривоногая. На плече она держала тяпку. Посмотрев зло на всех нас, но особенно на Гену, своими блёклыми, не излучающими радости глазами, она открыла рот, и из него выплеснулись два-три десятка слов, из которых самым цензурным было:
- … козёл задрюченный!

V.

Мишка поднял меня в шесть утра.
- Пора на работу!- радостно заявил он, и я понял, что здесь что-то не так.
Мишка же, прочитав удивление на моей заспанной роже, тут же всё прояснил:
- Понимаешь, Серёга, нет у меня сегодня почему-то настроения на выпивку! А если мы сейчас не уйдём, то, скорее всего, похмелимся, а если похмелимся, то напьёмся – без всяких вариантов!
Я только вздохнул – логика мёртвая! Нет, мне вовсе не хотелось ни похмеляться, ни напиваться, но и начинать день в шесть утра тоже особого желания не было. И всё же делать нечего, не выглядеть же перед своим рабочим, пусть и другом, эдаким неженкой!
А Мишка уже успел приготовить завтрак, видать, встал он очень рано, что с ним случалось не так часто.
Вообще-то, съёмка тем хороша, что не нужно ходить далеко на работу. Участок у нас был площадью около двадцати пяти квадратных километров, а дом наш торчал практически в центре его, и получалось, что до самой дальней точки – километра три хода. Поэтому мы не поднимались почти никогда раньше семи, а работать начинали в восемь-девять, а то и позже, в зависимости от настроения и состояния, которые, при нашей любви к горячительным налиткам и весёлым приключениям, иногда оставляли желать лучшего.
Но сегодня мы были на месте уже в семь часов, поэтому все коровы, пасшиеся на лугах, взирали на нас с удивлением.
Я споро установил штатив, привернул к нему мензулу с планшетом, установил кипрегель и вопросительно посмотрел на Мишку. Тот кивнул и пошёл прочь от меня, устанавливая рейку через каждые сорок метров, а так же на все характерные точки местности. Я наводил на рейку кипрегель, измерял до неё расстояние, определял превышение той точки над своей и отмечал на планшет при помощи циркуля-измерителя и масштабной линейки данную точку. Вот и всё, А потом уже, по этим точкам и их высотам, и будет рисоваться карта местности и горизонтали рельефа. Такая работа была у нас в этом сезоне.
Но сегодня, вероятно, Всевышний решил, что до работы он нас не допустит ни под каким видом, и принялся брызгать на наши головы редкие, но крупные капли дождя. Я быстро укрыл ватман планшета брезентовым чехлом и посмотрел на небо. Ничего хорошего там я не обнаружил, лишь серая бесконечная пелена висела низко над нами и протекала, как старая палатка в конце сезона.
Очень скоро, слегка промокшие и страшно не довольные утопленным порывом энтузиазма, мы были дома. Маленькая стрелка часов приближалась к десяти, а настроение – к хандре. И, когда я уже почти решил предложить Мишке повторение вчерашнего дня, в окно ударил солнечный луч, а в голову мне влетела сумасшедшая идея. Она полностью пленила мой ум и настырно вторглась в каждую клеточку организма.
- Знаешь, что, Мишель, а ты вчера был прав!
- Знаю. А в чём?
- Ну, в отношении Леночки.
- В том, что она очень умная?
- Нет.
- Что она красивая?
- Нет.
- Тогда я не знаю. Ты уж говори сам, а то у меня гипотезы закончились.
- В общем, ты был прав, что нам с ней нужно...- я замялся, почему-то застеснявшись произнести необходимое слово.
- А-а, конечно,- закивал Мишка,- нужно, очень нужно, и чем чаще, тем лучше!
Я посмотрел на него с сожалением:
- Ну дебил, типичный дебил!
Но Мишка не обиделся:
- А кем же мне быть? Каков начальник – таков и подчинённый!
- Значит так, Мишель, я иду к Леночке с конкретным предложением!
- Понятно. Ты ей хочешь предложить, чтобы она завязала со своей спокойной приятной жизнью.
- В каком смысле?
- В прямом. Ты ведь хочешь на ней жениться? Так?
- Так.
- Ну, а тогда скажи: какая же нормальная баба, прошу прощенья, девушка, сможет жить спокойно и приятно с тобой?
- Думаешь, ты лучше?
- Ну, я-то много хуже! Но вот жениться не бегу.
- Что-то я тебя не пойму, Мишель, ведь вчера ты мне всю плешь прогрыз, чтобы я сделал это, а сегодня вдруг начал шпалы поперёк пути кидать!
- Да ничего я никуда не кидаю. Решил, так женись!
- Но ты – против?
- Да что я тебе, папа, чтобы благословение отвешивать?!
- Я, вообще-то, думал, что ты – друг!
- Я друг, Серёга, но, честное слово, я не могу тебя толкать на такой шаг! Вчера мне казалось, что она для тебя, а сегодня мне почему-то видится всё иначе. Я не знаю.
- Всё, Мишель, я решил! Иду! Вот если бы ты стал меня уговаривать бежать к ней и предлагать себя, я бы поостерёгся. Но теперь я точно знаю, что пойду и всё ей скажу!
- И что ты ей скажешь?
- Что надо, то и скажу!
- Ну, давай, давай. А я пойду, отправлю телеграмму друганам, чтобы готовились к трауру.
- К трауру?
- А как же! Мы все люди свободные, даже Шерп развёлся, а ты вдруг решил среди нас выделиться и от нас отколоться!
- Зачем же от вас откалываться?
- Если ты этого не захочешь, то Леночка твоя непременно заставит это сделать. Она не Валюшка, быстро тебя взнуздает!
Мне показалось, что Мишка всё это говорит лишь от зависти, и я брякнул:
- Дурак ты, Мишель, сам не понимаешь, что несёшь. Или завидуешь?
- Господи!- всплеснул тот руками.- Чему?!
Но я не ответил и решительно вышел из дому. Солнышко радостно сияло и подмигивало мне:
- Вперёд! Смелей!

VI.

…Долго и упорно толкал родничок разлёгшийся обрюзгший валун, но силы были явно не равны. Тогда он решил схитрить. Он осторожно начал пробираться вдоль этого неуступчивого камня, выискивая места, где глина, прилипшая к валуну, имела в себе песчаные прожилки. И родничок нашёл эти песчаные полоски и, легко размывая их, начал быстро продвигаться вперёд, а потом и вверх. Он трудился настырно, и усилия были вознаграждены ярким светом – родничок пробился на волю!
И он побежал! Как же он радовался этому стремительному бегу, как он им упивался после того подземного черепашьего продвиженья! И родничок, не сдерживая себя, защебетал, запел, зажурчал, воспевая волю и свет! И, хотя бежал этот звонкий ручеёк по дну тенистой – из-за нечёсаной шевелюры кустов – балки, где света было ничтожно мало, но ему это казалось просто чудом после мрака подземелья!
Но вот родничок-ручеёк, вдоволь насладившийся резвым бегом, притомился и, раздавшись вширь, замедлил ход. Теперь он плавно, как толстая сытая анаконда, лениво извиваясь, не бежал, а двигался неторопливой поступью.
Вот ручеёк миновал раскачивающийся висячий мостик и, ловко перепрыгнув каменистый порожек, в котором жили деловитые и домовитые шитики-ручейники, покатил свои ледяные воды дальше, ополаскивая попутно тёмные, заскорузлые ноги ольшин и стройные, гладкие ножки черёмух…

Я шёл и не понимал, зачем же я иду? Да, я лихо всё только что разъяснил Мишке, доказывая ему его неправоту, но сейчас, себе, я не мог точно ответить на простой вопрос: зачем я иду?
Во мне появился какой-то злорадный скептик, который, подобно театральному гению, на все доводы логики хохотал и кричал: «Не верю!» И я, неторопливо шагая, спорил с ним так же, как недавно с Мишкой.
- Леночка так красива личиком и фигурой, что подобную больше не найти.
- Не верю!
- Её ум как раз подходит под мой. Он такой же пытливый, цепкий, ненасытный. Мы мыслим в унисон друг с другом.
- Не верю!
- Она точно знает, чего хочет в этой жизни. Она мне поможет стать человеком.
- Не верю!
- Но я же люблю её.
- Не верю! Не верю!! Не верю!!!
- И она любит меня.
На это злорадный скептик дико расхохотался и даже захрипел, давясь смехом. А потом спросил с издёвкой:
- А ты сам-то в это веришь?
Но я не стал отвечать, а внутри что-то со звоном оборвалось, и скептик замолчал.
Дорога к библиотеке проходила через небольшую балку, на дне которой, в вечном полумраке ольховых зарослей, змеился разговорчивый ручеёк. В нём вода была ледяной в самый жаркий полдень и в минуту сводила судорогой руки. С одного края балки на другой был перекинут подвесной тросовый мостик с поручнями же тросами. Ширина его была такова, что одновременно по нему могли пройти трое, правда, если они не имели габаритов Васи Алексеева или Лёни Жаботинского.
Я вступил на слегка раскачивающийся мост и очень медленно пошёл, перестав теребить себя безответным вопросом, но уяснив одно: когда я дойду до конца моста, я буду точно знать те слова, что скажу Леночке. И это решение успокоило меня, и я, кажется, перестал думать обо всём на свете. Я просто шёл и смотрел под ноги.
Но вот мостик стал раскачиваться всё сильнее и сильнее, и я, оторвав свой взгляд от дощатого настила, посмотрел вперёд. Навстречу мне, бок о бок, шагали три красотки. Ах, что это были за девчонки! Стройные, с распущенными, нежно перебираемыми ветерком чёрными волосами, в лёгких прозрачных платьях, нисколько не скрывающих ладность их фигурок, созданных самым великим скульптором во Вселенной. А безукоризненность их точёных ножек завершали беленькие, на высоких каблучках туфельки. И эти ножки ступали по мосту с той же чёткостью, что и ноги солдат на плацу, но с грацией и изяществом балерин!
Три красотки шли навстречу мне, абсолютно не думая уступать дорогу. Но ведь и мне некуда было деваться, не прыгать же вниз! И вообще, почему это я должен уступать им дорогу? Ни за что! И я, упёршись взглядом в ту из красоток, что шла прямо на меня, не стал уворачиваться или сторониться, а направился прямо на неё. И вот мы остановились в метре друг от друга и скрестили свои взгляды, как д‘Артаньян и Рошфор – шпаги. И я сразу же, с первой секунды, понял, что знаю эти смеющиеся, черпнувшие чёрного космического безмолвия глаза. Я их знаю! Я их видел совсем недавно! Я всматривался в милое личико девушки и, увы, не узнавал его. Но глаза! Где же я их видел? Где?! Время помчалось бешеным мустангом или, наоборот, остановилось, не знаю, но подружки моей черноглазой незнакомки уже далеко отошли от моста и что-то кричали своей спутнице. Но она не реагировала. Она стояла и смотрела на меня своими смеющимися озорными глазами, а нижняя губка её была легонько сжата зубами. Я же, балда, совсем одеревенел и не мог раскрыть рта, чтобы хоть как-то раздробить эту неестественно тянувшуюся и нестерпимо давящую паузу.
И, когда я уже почти решился, когда первое слово почти сползло с моего пересохшего языка, девушка перестала улыбаться, сделала шаг в сторону, а потом, не взглянув больше на меня, торопливо пошла следом за скрывшимися из виду подружками. А я, обернувшись, смотрел на уходящее от меня чудо, и одна только мысль трепетала в лишённой ума голове:
«Если она обернётся, то мы с ней встретимся!»
Девушка миновала мостик и пошла верхом балки. Потом тропинка заставила её повернуть и идти уже вниз. Сначала земной горб отобрал у меня её ножки, затем проглотил девушку до талии, до плеч, и я, холодея и теряя последние капли надежды, закричал громко, с надрывом: «Да оглянись же!». Но крик мой был слышен только мне, ведь это кричала, разрываясь на лоскутки, моя душа! И всё-таки, невероятно, но она оглянулась!!! Или услышала меня? Она остановилась на мгновенье и кивнула мне легко, едва заметно, но я это увидел, и душа моя заорала:
«Ах, как же тебе везёт, придурок! Какой же ты счастливчик!»
Я стоял на дрожащем мосту, но нет, никто не шёл по нему, заставляя сотрясаться подвесное сооружение. Это мои пальцы, вцепившиеся в трос-поручень, передавали ему дрожь моей плоти. Меня бил такой озноб, словно температура тела давно зашкалила за сорок, а сердце упрямо колотилось в горло, как будто ему внутри было тесно и душно!
Прошло уже много времени с того мгновения, как девушка скрылась за земной вспухлостью, а я всё не мог успокоиться. Организм властно требовал допинга-никотина, но спички одна за другой ломались в трясущихся пальцах. Но, когда штук двадцать их крохотными корабликами отправились в плаванье по руслу ручья, я всё же сумел прикурить и, несколько раз глубоко затянувшись, унял тряску взволнованного организма.
А потом я пошёл дальше, к библиотеке, но теперь спокойно, не перелопачивая мозги в поисках ответа на терзавший меня совсем недавно вопрос. Я точно знал, что скажу Лене!

VII.

Как только я узнал, что в Воскресенском есть библиотека, без промедления направился туда. Съёмка – это такая работа, даже не работа, а образ жизни, которая вполне позволяет заниматься серьёзным чтением.
Внешний вид книжного дома меня не порадовал: изба, как изба, лет ста от роду, а последние лет двадцать явно не ласкаемая малярной кистью. Но, как говорят умные люди, внешность обманчива, поэтому выводов делать я не стал, а решительно прошагал по скрипучему крылечку и вошёл в дом. Внутри оказалось чистенько, светло и просторно. Хотя всё свободное место занимали стеллажи с книгами, но они были расставлены так умело, что пространства хватало вполне.
Я, как дикарь, увидевший перламутровый бисер, раскрыл рот и прямиком пошагал к книгам, начисто проигнорировав сидевшую справа от входа библиотекаршу. Нет, не был я таким уж совсем невоспитанным балбесом, но то, что я увидел, заставило меня забыть все правила приличий. А увидел я тёмные корешки книг, а на них золотые надписи: Александр Дюма.
Через секунду я стоял у одного из стеллажей и перелистывал «Трёх мушкетёров», вдыхая с книжных страниц аромат приключений и любовных интриг. Я возбудился, начисто позабыв, где нахожусь, и зачем тут оказался, и поэтому не сразу осознал, что кто-то ко мне обратился. Но и то хорошо, что я хоть услышал это обращение. Я повернул голову и встретился с взглядом библиотекарши, но слова, что она адресовала мне, увы, мои органы слуха не зафиксировали.
- Вы что-то мне сказали?- неуверенно произнёс я и наконец-то рассмотрел хранительницу книг. Она стояла за низеньким столиком – молоденькая, стройная, красивая, а её синие глаза, затенённые нахмуренными бровями, смотрели строго и чуть осуждающе:
- Да, сказала. У нас здесь принято здороваться!
Я машинально сунул книгу, которая явно мне стала мешать, куда-то на полку, но совсем не в то место, где она стояла, и ляпнул:
- У нас – тоже.
- Где это у вас?
- В Ленинграде,- попытался я улыбнуться и добавил: - Здравствуйте!
- Здравствуйте!- ответила девушка, и строгость в её лице смягчилась приятной улыбкой.
А внутри меня проснулся и запрыгал бесёнок, давно уже прописавшийся там без моего согласия, и заколотил мне по рёбрам:
«А ну-ка, удиви её чем-нибудь! Угадай её имя!»
Я стукнул себя в бок кулаком, вызвав этим действом удивление в девушке, и решительно сказал:
- Если вас зовут не Елена, то я сейчас пойду и утоплюсь!
Она приоткрыла свой красивый ротик, показав изумительные, словно ненастоящие зубки и медленно опустилась на стул:
- Но как вы это узнали?!
- Очень просто!- я совсем обалдел оттого, что угадал.- Только Елена может быть такой прекрасной!
Но она вдруг улыбнулась и облегчёнию вздохнула:
- Какая же я глупая! Вам, вероятно, кто-то сказал это!
Мне так стало обидно за неоценённое ясновидение, что я плюхнулся на колени и, прижав руку к сердцу, горячо воскликнул:
- Клянусь, что никто мне про вас никогда не сказал ни полслова!- Потом пожал плечами и улыбнулся:- Это судьба!

В противоположность Онегину и Ленскому, которые, как всем известью, не имели ни единой точки соприкосновения, мы с Леной совпали буквально во всём. У нас были схожие интересы, схожие взгляды на жизнь, как семейную, так и общественную, нам нравились одни и те же книги и литературные герои, и даже редкая хандра посещала нас одновременно. И было лишь одно, в чём мы расходились кардинально – отношение к сексу. Я, раздолбай, уже давным-давно утратил свою невинность и абсолютно не жалел об этом. Но Лена к своей чести относилась трепетно. Она уже двадцать лет её свято берегла, решив сохранить себя в полной целостности для любимого мужа.
Я размочалил все мозги выдумыванием пикантных ситуаций, в которых этот, нещадно мучающий меня вопрос, мог бы быть разрешён естественно и безболезненно для леночкиной щепетильности, но она стояла твёрдо и непоколебимо, как Эверест под натиском урагана! Будь она одной из многих красоток, которых посчастливилось мне встретить на своем коротком веку, я бы махнул рукой и нашёл другой объект для утоления страсти. Но Леночка настолько вошла в меня, так прочно заняла всё пространство моей души, что даже бесёнок, не решаясь щекотать мне рёбра, надолго заткнулся, придавленный где-то в закуточке этой яркой натурой!
И когда я чётко осознал, что без штампика в паспорте мне никогда не придётся стать счастливым обладателем этой красоты, вот тогда-то меня и посетила мысль о женитьбе. Но нет, конечно, не только жажда этого сладкого тела подвигла меня к браку! Была ещё причина. Я вдруг почувствовал себя зрелым человеком, изрядно помотавшимся по жизни, и, хотя мне было всего двадцать пять лет, но последние годы я прожил так бурно, что каждый из них вполне пошёл бы года за три обычных. И я подумал, что пора притормозить эту жизненную гонку и войти в спокойное теченье семейного быта. А лучшей жены, чем моя Еленушка, я не мог представить. Да и не хотел!
Мишель тоже усердно капал мне на мозги, рисуя заманчивые картинки семейной жизни, хотя сам от этого бежал, как алкоголик от нарзанных ванн. Но он, зараза, упирал на то, что не встретил в своей жизни такое чудо, как Леночка, поэтому, де, и холост, как залп «Авроры»!
- И потом, Серёга,- соблазнял меня Мишка-искуситель,- представь: ты приезжаешь в Питер с такой женой-красоткой! Все просто падают, а Андрюха от зависти – в корчах! А?
Да, чёрт возьми, удивить Андрэ, – ради этого стоило жениться!

VIII.

Я поднимался по ступенькам скрипучего крылечка тяжело, будто на ноги мне навесили огромные шары, спрессованные из грехов моей стремительной жизни.
Леночка, вероятно, увидевшая меня в окошко, выпорхнула на крылечко и, обняв моё вялое безвольное тело своими мягкими тёплыми руками, по хозяйски обмусолила мою щёку:
- Здравствуй, Серёжка!- и, отстранившись чуть, строго спросила:- Ты скучал по мне?
А я посмотрел в леночкино лицо, но вместо её синих глаз увидел те, чёрные, так легко переломившие мою спокойную и спланированную жизнь. Я помотал головой, гоня прочь виденье, но Леночка поняла по-своему:
- Не скучал? Мы не виделись три дня, а ты не скучал?!
Все те слова, которые я так решительно собирался сказать своей, теперь уже бывшей невесте, робко сбились в кучку и умотали куда-то в лабиринт извилин, безнадежно там заплутав. А на их месте осталось только одно: как же я ей всё скажу?
И вдруг передо мной замаячил, явственно и осязаемо, стакан, до краёв налитый водкой, и я понял, что только это средство сможет перерубить путы нерешимости, прочно опоясавшие меня.
А Леночка, видя моё странное состояние и ничего не понимая, тревожно спросила:
- Серёжа, ты заболел?
- Да, заболел,- ухватился я за это слово,- заболел. Мне срочно нужно выпить водки!
- Водки? Но для чего?!
- Это лекарство, Еленушка, поверь, я не придумываю. Мне нужно выпить, тогда я тебе скажу всё, что сказать должен!
В глазах Леночки тревога сменилась на радость, и я понял, что она решила, будто я буду делать ей предложение!
- А у меня, между прочим, тут есть немножко водки,- засуетилась девушка,- так, на всякий случай, даже сама не знаю, на какой. Вот и пригодилось!
Мне стало стыдно и больно, я ощутил нестерпимую мерзость к самому себе за то, что сейчас сделаю, что сейчас скажу. Я посмотрел на Леночку, весело улыбающуюся и неумело наливающую в жёлтый фужер водку, и уронил горечь слов:
- Еленушка, я самая последняя сволочь на свете! Я самый мерзкий подлец и ублюдок!
Улыбка застыла на лице девушки, а рука её мелко задрожала, и прозрачная жидкость заслезила на полированный стол.
- Ты меня больше... не любишь?- прошептала, нет, прохрипела, нет, простонала она.
А я снова упал на колени, как тогда, в первый день, и склонил голову:
- Ударь меня! Ударь меня так, чтобы мои идиотские мозги вылетели со всею своей дурью и больше никогда не вернулись в тупую голову!
- Но что случилось? Но почему? Что изменило тебя в эти три дня?- водка уже вся вылилась из бутылки, но Леночка всё ещё держала её над фужером, а в прозрачную лужицу на столе капали невинные, чистые, моею жестокостью рождённые слёзы.
- Прости меня, Еленушка, но я вдруг понял, что не получится у нас счастливой жизни, о коей мы так мечтали. Да, мы схожи почти во всём, но есть вещи, которые будут нас разделять!
- Я всё поняла! - девушка увидела, что всё еще держит бутылку в руках, и поставила её на стол.- Я всё поняла! Я сейчас закрою эту дурацкую библиотеку, и мы пойдём ко мне. Мне не нужно никаких штампов в паспортах, я – твоя! Твоя вся, вся, вся!
И она, упав рядом со мной на колени, принялась меня лихорадочно целовать в губы, в глаза, в шею. Ах, если бы это случилось три дня назад! Вероятно, жизнь пошла бы по иному маршруту – ровному, спокойному, предсказуемому. Но... если бы!
- Еленушка, я же не смогу себя считать мужчиной даже на капельку, если воспользуюсь сейчас моментом твоей слабости! Пожалуйста, не терзай меня этим!
Я почувствовал, как и у меня, чёрствого, в общем-то, человека, побежали по щекам горячие шарики. И тогда я решил рассказать всю правду.
Елена слушала, качая в отрицании (или неприятии) головой, а в синих, почти фиолетовых глазах её были боль и непонимание. Когда я закончил, она лишь спросила:
- Как её зовут?
- Не знаю.
- А где она живёт?
- Не знаю.
- Она местная?
- Не знаю.
- Но так ведь не бывает!!
- Да, так не бывает, но это случилось.
- Но хоть что-то ты о ней знаешь?
- Да. Я знаю её глаза!
- И всё?
- Всё. Но поверь, Еленушка, это так много!
Она снисходительно покачала головой, и я увидел в её взоре строгость:
- Когда из тебя выйдет эта детская хворь, приходи. Я тебя жду.
- Это не хворь!
- Это хворь, детская хворь. Все мы ею переболели, влюбляясь в видения или сны.
- Сон!- вдруг вскричал я, озарённый вспышкой памяти, как ночное небо кривой молнией.- Сон! Я эти глаза увидел во сне!
- Ну вот видишь,- спокойно произнесла Лена,- я тебе о том и говорю: всё это детская хворь!
- Может, и хворь, но мы с тобой всё равно не найдем счастья вместе. Даже Мишка мне это сказал, а уж он-то был, сама знаешь, самый горячий сторонник нашей женитьбы!
- Мишка?!- чёрные брови девушки с двух сторон клинками врезались в переносье.- Мишка! Так вот кто влез между нами!
- Мишка тут не при чём,- поспешил я оградить друга от незаслуженных неприятностей и искренне желая немедленного усыхания своему дрянному язычонку, но понял, что глупость мне не исправить. Лена меня даже не слушала, а на лице её, бледном и решительном, явственно читалось: «Берегитесь меня!»

IX.

- Ну, спасибо тебе, Серёга!- Мишка выкурил сигарету секунд за десять и тут же присмолил следующую.- Спасибо! Вот теперь жизнь-то у меня настанет весёлая и насыщенная неожиданностями!
- Мишель, ну что я, специально, что ли? Сам как-то язык дурной брякнул.
- Правильно сказал – дурной язык!- покачал указательным пальцем Мишка.- Я бы больше сказал: язык твой – вредитель!
- Я же не спорю. Но, Мишель, что она тебе сделает? Обойдётся.
- Обойдётся? Да в мире нет ничего страшнее, чем баба, нашедшая виновного в своей загубленной жизни! Я-то это хорошо знаю!
- Ну-ка, ну-ка, расскажи об ужасах бабской мести.
Мишка задумался на минуту, потом прикурил ещё одну сигарету и, затянувшись до слёз, начал своё повествование:
- Было это как раз перед тем, как я в первый раз в нашу экспедицию надумал пойти. Шабашили мы с мужиками в одной деревне – телятник рубили. Я-то плотник хреновый, всё больше на подхвате был: где доску отпилить, где в магазин слетать, где чего достать, короче. И прилипла ко мне одна бабёнка местная. И так, и сяк пытается меня соблазнить, а я – ни в какую. Чего она мне не приглянулась, не знаю, и вроде всё при ней, ан нет, не хочу её и точка! Она мне и водочки принесёт, и вкуснятинки какой притащит, а меня, хоть убей, воротит от неё! Тогда она пришла как-то раз, вижу – выпивши изрядно, и говорит: «Если ты от меня откажешься, то я тебе или жизнь поломаю, или смерть лютую устрою!» Ну я, дурак, похлопал её по заднице: иди, мол, Нюрка, спать, муж заждался. А муж у неё здоровый лось был и заводной, как пускач на «Беларуси». «Хорошо,- говорит Нюрка,- я уйду, но ты пеняй на себя!»
А ночью будит меня одна баба знакомая и говорит, чтоб бежал я мигом, а то муж нюркин с друганами да с колами идут меня убивать. А я и правда, слышу уже мат-перемат, крики пьяные да возгласы не очень вежливые в свой адрес. В общем, я даже шмутки не все успел собрать, так, босиком, и драпанул. И инструмент там остался. А какой топор был! Старинный! По нему ноготочком щёлкнешь, а он звенит, что твой колокол!
- А чего они на тебя навалились-то?- не понял я.
- А того. Нюрка, стерва, пришла к своему бугаю и бух ему в ноги: мол, прости дуру, но слаба я на передок оказалась, соблазнил меня Мишка-чёрт!
- Вот гадина!- возмутился я.- Но ты тоже хорош! Надо же было рассказать им, что всё это Нюрка со злобы подстроила!
Мишка посмотрел на меня, как старый кот, по макушку насыщенный мартовскими разборками, на только что прозревшего котёнка:
- А давай, Серёга, я тебя колом потрамбую полчасика, а потом мы посмотрим, что ты сможешь рассказать или хотя бы подумать!
- Да, конечно,- почесал я нос,- это я не подумавши ляпнул. Кто б тебе там дал время на разговоры! Но здесь, слава Богу, другой случай, ведь нет у Леночки никакого мужа, да и зло у неё только на меня!
- Как там поэт сказал?- вдруг сделал умную рожу Мишка.- Нам не дано предугадать, как в бабе слово отзовётся! Так, что ли?
- Не совсем,- хмыкнул я,- но по сути – точнее не скажешь!
Мишка закурил ещё одну сигарету, и дышать стало совершенно нечем.
- Мишель, пошли-ка на воздух, а то мы тут скоро закоптимся, как охотничьи колбаски!
Мы вышли на улицу и уселись на скамеечку перед домом. На землю плавно планировал вечер, а на нас комары, но совсем не плавно, да, в общем-то, они и не планировали, а пикировали, решительно и бесстрашно, как маленькие настырные штурмовички.
Мимо нас поплелось стадо, возвращаясь с ближних лугов, а два пацана-пастушка, сурово матерясь, уставшие, но довольные, вышагивали рядом. Поравнявшись с нами, они приподняли кепки и по-взрослому кивнули. Мы им в ответ помахали руками, а Мишка спросил:
- Ну, как жизнь, пацаны?
- Хорошо!- твёрдо проокал один из пастушков и циркнул слюной на дорогу.
Стадо прошло, и улица опустела.
Мы сидели и пускали колечки дыма в тихий воздух, а комары ныряли в них, как Чкалов под мост на своём верном аэроплане.
- Может, спать пойдём, Мишель? Что-то я сегодня устал, ничего не делавши-то.
- Ничего себе, не делавши! Да ты сегодня свою жизнь в штопор закрутил! Да и мою, похоже.
Я виновато пожал плечами, вздохнул, но вдруг передо мной, как две спиральные галактики, засияли чёрные глаза, и я расправил грудь:
- Нет, Мишель, ни в какой штопор я жизнь не закрутил! Я счастлив, как никогда!
- Ну и слава Богу!- подвёл итог Мишка.- Тогда пойдём на боковую!
Но, едва мы поднялись, как наши уши уловили знакомый звук.
- Мишель, кажется, наш «уазик» жужжит, а?
- Точно, он. Я его где хошь узнаю!
И вот он уже мчит, подпрыгивая на колдобинах, как резвый нетерпеливый жеребёнок, наш любимый автомобильчик, уставившись на дорогу жёлтыми фарами.
Из кабины бодро выпрыгнул Володька Стрельцов – начальник партии. Он пожал крепко наши руки и улыбнулся:
- А теперь, орлы, внимание: сюрприз!
Я приготовился к чему-то неприятному, невесёлому, но то, что я увидел, меня просто лишило и дара речи, и дара мышления. Из-под брезентового тента на землю спрыгивали, как ни в чём не бывало, Андрюха, Шерп и Женька! Шерп покрутил головой, пошевелил рыжими усами и изрёк:
- Ну, вот мы и в мусоре по самое некуда!

X.

Если вы подумали, что наши верные друзья приехали к нам с пустыми руками, то вы очень плохо о них подумали!
Не прошло и получаса, как стол был уставлен незамысловатой снедью, но очень даже замысловатой выпивкой. Здесь были и водка, и коньяк, и вина различной сухости, и пивко, и лимонад. Лимонад – это специально для Вовки Друганцева, водителя, так как через пару часов ему нужно было везти Стрельцова обратно.
Вова Стрельцов возрастом был лет на пяток постарше нас с Андреем и начальником партии работал первый год. До этого он трудился таким же исполнителем, как и мы, поэтому наши языки не могли ему выкать и называть его по имени-отчеству. Да он и не требовал этакой чести.
Ещё Вова не был сторонником сухого закона на полевых работах, он лишь просил соблюдать меру:
- Ну, день попили, ну два, ну три, ну, чёрт с ним, – неделю! Но зачем же напиваться-то до неприличия и батальонов чертей?!
И мы, естественно, не напивались, но денёк-другой – под получку или под плохое настроение – святое дело!
- Ну, орлы,- поднял стакан с коньяком Вова (с этого года он пил исключительно коньяк), давайте пригубим за то, чтобы работалось вам легко, отдыхалось наполненно и чтобы все местные женщины сходили от вас с ума!
Тост понравился всем, кроме меня. Я осушил стакан и загрустил.
- Что, Серёга, проблемы? С прекрасным полом?- поинтересовался Вова, налегая на сало, которое мы выменивали у местных на тушёнку.
- Да фигня, Вова, разбёремся.
- Разберёмся!- влез Андрюха в наш разговор безо всяких церемоний.- Раз я тут, то у Сержа проблем не будет! Отвечаю самым ценным, что у меня есть!- и Андрюха любовно погладил свою чёрную густую кучерявую бородку.
- Ну ладно, вижу, что разберётесь.- Вова подлил ещё коньячку и лихо влил его в свой немаленький ротик.- А теперь про дела. Значит, так, Серёга, участок этот тебе одному не осилить и до зимы, поэтому я привёз тебе твоего кореша. Ты уж тут ему покажи, что это такое – съёмка, и чем её закусывают. А у меня к вам есть маленькая просьба. Я бы мог это приказом оформить, но не хочу, лучше, когда всё делается по доброй воле. Короче, километрах в двадцати отсюда остались недоделанными полста километров высотки, и нужно до конца месяца их пробежать. Как? Сделаете?
- Вова!- у меня даже руки задрожали от нетерпения тут же умчаться в лес.- Вова! Спасибо тебе! Спасибо! Если б ты знал, как я рад!
Стрельцов посмотрел на меня с подозрением, чуя какой-то подвох, и попытался оправдаться:
- Я понимаю, Серёга, что вам это и на фиг не нужно, но, ей-богу, у меня поблизости ни одной бригады, кроме вас! Я бы и сам мог сделать, но нет времени ни дня.
- Да ты что, Вова, я серьёзно рад! Не веришь, спроси у Мишки. Только вчера мы с ним плакались, вспоминая прошлые сезоны и давясь в кольцах ностальгии по чудесной нивелировке!
- Ну, тогда всё отлично!- радостно вздохнул Вова.- Так, значит, до конца месяца нужно это сделать. Харе?
- Есть, господин начальник партии!- по-пионерски отсалютовал Андрюха.- Партия сказала: «Надо!», бригадир ответил: «А фигли ж!»
- Только одно прошу,- Вова замялся, подыскивая нужную интонацию.
- Чтобы мы себя вели здесь потише?- без труда догадался Андрей.
- Да, потише, это ты правильно сказал, а то после прошлого сезона, когда вы устроили шум на весь Белозерский район, ещё не все полностью очухались!..

Было это в Бичевинке. Сезон уже заканчивался, и мы больше скучали, чем работали, потому что хода все были пройдены, а увезти нас пока не могли – всё что-то мешало. Денег же у нас, чтобы весело и достойно проводить время простоя, тоже практически не осталось. И тут, вдруг, приезжает наш начальник партии Суханов и привозит нам все деньги за последний месяц. А работали мы этот последний месяц прилично, и получилось на всех больше полутора тысяч. Но вот нюанс: Суханов заявляет, что вывезти нас сможет только через неделю, и нам нужно либо подождать, либо искать самим какие-то пути отъезда. Но выехать из Бичевинки – дело непростое, поэтому мы решаем: будем ждать.
Слава Богу (вернее, чёрт его подери!), но в Бичевинке был магазин, и первые два дня ожидания промчались быстро и незаметно. Зато с третьего дня всё пошло помедленнее, но насыщеннее. Андрюха, этот пьяница-бабник-раздолбай, нашёл себе смазливенькую молодку и решил на ней жениться! Но, так как в деревне не было ни Загса, ни сельсовета, ни даже попа-расстриги, то женитьбу он задумал устроить гражданскую и для этого пригласил всю Бичевинку.
Три дня мы поили всё местное население и значительную часть населения отдаленного, не замедлившего слететься на великую халяву и прикинуться населением местным!..
Суханов примчался на день раньше, ибо, находясь в Белозерске, за полсотни километров от нас, он услышал, что в Бичевинке какие-то щедрые люди бесплатно поят всех желающих!
Суханов нас забрал чуть тёпленьких, брезгливо проигнорировав гражданскую жену Андрюхи, которая упрямо требовала, чтобы её взяли с собой!
Все деньги, конечно, остались там, в Бичевинке, но зато резонанс этой великой гулянки долго ещё щекотал языки и умы жителей Вологодчины и работников экспедиции № 183!
Итак, пообещав быть потише, мы посадили поднабравшегося Вову в кабину «уазика», сунули Друганцеву пару бутылок с собой и помахали ладошками вслед удалявшимся красным огонькам.
- Эх, други!- обнял я Шерпа и Андрюху.- Если бы вы не приехали, я просто не знаю, что бы мы тут с Мишелем понавытворяли!
Андрюха почесал бородку, посмотрел на Шерпа, подмигнул ему и сказал:
- Эх, Серж, ты даже не представляешь, что теперь мы тут понавытворяем!

XI.

Солнышко уже давно весело подглядывало в наши окна, а мы ещё и не думали ложиться. Да разве мог сон заползти в наши души, истосковавшиеся за долгие месяцы разлуки, но переполненные впечатлениями и переживаниями!
Я заканчивал свою печальную, но с оптимистическим окончанием историю:
- И вот я иду по мостику навстречу счастливой семейной жизни. Я спокоен и вполне доволен принятым решением, предвкушаю радость своей невесты. И всё рушится в одно мгновенье! Я вижу, что на меня идут они, эти чёрные, бесконечно прекрасные глаза, которые снились мне в последние ночи, покорив меня и подчинив своей власти!
Я говорил взволнованно, восторженно, с огромным пафосом, но Андрюхе, вероятно, не понравилась вся эта напыщенность, и он, метнув улыбку своими, тоже чёрными глазами, спросил:
- Так что, эти твои бесконечно прекрасные глаза так и шли навстречу?
- Конечно,- не понял я вопроса, но интуитивно почувствовал какую-то готовящуюся подколку.
- Странно. А как же насчет лица и туловища,- я уже не говорю про ножки,- это-то было? Или чёрные глаза шпарили сами по себе, начисто оторвавшись от остальных органов?
- Ну, конечно, тебе главное – позубоскалить и поёрничать!- обиделся я на друга за то, что он так лихо приземлил мои возвышенные чувства и кувыркающуюся в радости невесомости душу.- Конечно же, всё было и всё, между прочим, прекрасно! Но какое это имеет значение, ведь глаза – это…это... всё!
- Ну о чём речь, Серж, глаза – это всё!- И Андрюха многозначительно посмотрел на Мишку и Шерпа (Женька к этому времени уже нырнул в сладость снов), из чего я заключил, что сейчас он скажет какую-то остроумную гадость.
А Андрюха помедлил, прикуривая сигарету, и продолжил:
- Да, глаза – это всё! И мы все это прекрасно знаем, ведь все наши увивания за женщинами и забивание их легкомысленных головок словесной диареей, всё это преследует лишь одну цель: затащить их в постель и там, ночи напролёт, любоваться этими прекрасными глазами! А больше нам ничего и не нужно! Точно, Шерп?
Шерп растянул гармошку пьяной улыбки по своей довольной роже и отрицательно покачал головой:
- Не-е, Андрюха, меня в бабах глаза не интересуют!
- Ну и придурок!- сделал вывод Андрей.
Молодец, Андрюха! Он легко сбил с меня это возвышенное, но абсолютно не к месту состояние, и окончание истории я выложил уже спокойно и даже с искорками юмора, хотя, скорее всего, чёрного.
- Правильно, Серж,- одобрил Андрей.- Никогда не делай ничего через нежелание!
- И ещё немножко думай, когда что-то говоришь!- проворчал Мишка, напомнив о своей проблеме.
Но Андрюха, уяснив суть её, только махнул рукой:
- Предоставьте это мне. Я всё отрегулирую! Кстати, эта Леночка обличием, надеюсь, не в племянницу Квазимоды? Хотя, племянниц у него, кажется, не было.
- Леночка – это самое прекрасное творение природы!- нисколько не рисуясь, воскликнул я.
- Всё ясно, Серж, и если бы не эти чёрные глазки!.. Короче, Мишель, я сделаю так, что все угрозы, нависшие над твоей бедной головушкой, звонко полопаются мыльными пузырями!
- Ну, за это и дерябнем!- предложил Шерп, налил всем и крикнул, повернувшись к спящему: Жека, подъём, хорош дрыхнуть, давай-ка выпей да расскажи что-нибудь интересное!
- А я и не сплю,- приоткрыл глаза Женька, поднялся с раскладушки и потянулся,- я люблю иногда подремать, особенно под хорошую беседу.
И он выпил, пожевал сала и закурил.
Молчание затянулось, и я поспешил его прервать:
- Ну, так ты будешь нам рассказывать что-нибудь интересное или мы так и усохнем в тщетном ожидании?
- А что рассказывать-то?
- Откуда я-то знаю?- искренне удивился я.- Но если Шерп намекает, значит, есть, что поведать!
- Давай, давай,- подбодрил Шерп Жеку,- расскажи друзьям, как ты в баньку сходил!
Женька почесал вздёрнутый кончик своего носа и растянул углы губ к ушам:
- Нет, Шерп, лучше сам расскажи.
Шерп довольно потёр ладони и затараторил:
- Пошёл Жека в баню, но перепутал и влез не туда, куда надо!
- Стоп, стоп, стоп!- решительно перебил его Андрюха.- Ни хрена ты, Шерпуня, не умеешь рассказывать! Уж лучше я сам. Дело было так, Серж. Вышли мы из лесу в какую-то деревушку – название не суть – и договорились с одной женщиной насчёт баньки. Ну, истопила она баньку, и мы с Шерпом пошли. А Жека решил идти после, заявив, что устал, как слон на лесоповале, и несколько часиков поспит. А у этой женщины была, оказывается, дочка лет двадцати пяти, но наружностью,- и Андрюха поморщился,- не фонтан. И работала эта дочка где-то на дальней ферме или ещё где-то там, не важно. Мы с Шерпом помылись, а тут и дочка подгребает с работы, ну, мамаша её и отправила в баньку, пока Женька спал. А тот возьми, да и проснись:
«О,- говорит,- вы уже помылись. Тогда и я пойду».
Хозяйки в это время дома не было – корову, что ль, доила? Я тогда и решил Женьку повеселить. Показываю Шерпу кулак и говорю:
«Иди, Жека, только там сосед моется, но места хватит, да и веселей будет. Его Саней зовут».
А дочку-то хозяйки Шурой кликали! Ну, Жека собрался и почопал. Мы же сидим и ждём, что сейчас он примчится и начнет нас молотить всеми членами. Хрена с два! Полчаса проходит, час, а его всё нет. А часа через два глядим, а они вместе с Шурочкой идут, розовые, довольные!

- Здорово!- улыбнулся я и подмигнул Женьке.
- Здорово, Серж, не это,- продолжил рассказ Андрюха,- а то, что произошло в бане. Как ты знаешь, Женечка наш, мягко говоря, слаб глазками, и надо ж так случиться, что и Шура имела тот же дефект! Но и этого совпаденья мало! У Женьки голос тоненький, женский, у неё же оказался грубый, мужицкий! Да и имена-то их, как ни крути, а какие-то бесполые! Так вот, заходит наш друган в баню, раздевается в предбаннике и шлёпает в мойку, а там такой полумрак, что и со стопроцентным-то зрением не сразу всё разглядишь. Ну, как и положено, Жека здоровается:
«Привет, Саня!»
Та говорит:
«Привет! А ты кто, что-то я не узнала?»
«Я – Женя»,- говорит наш мальчик.
«А, Женька!»- восклицает та довольно. Оказывается, Женька – это соседка и приятельница Шуры.
И они спокойно моются, почти молча, так как наш Жека красноречием в трезвом виде не отличается, а девушка тоже оказалась явно не риторичка. Но вот Шура просит:
«Женя, потри мне спинку!»
Жека беспрекословно берёт мочалку и начинает добросовестно тереть шурочкину спинку, ничуть не опасаясь прикоснуться к ней своим телом. А та вдруг чувствует, что у соседки её что-то не то в районе паха. Она в недоумении лезет туда рукой, и её мокрые, плотно облегающие голову волосы приподнимаются вверх, подобно лепесткам пиона! Женька же, ощущая чужую руку на своем мужском достоинстве, раздражённо хлопает своего напарника по груди, но вместо плоского мускулистого волосатого тела ладонь его ловит что-то мягкое, нежное и очень большое! А Шурочка произносит логически верную фразу:
«Ты кто?»
«Я – Женя»,- следует ответ, тоже не лишённый логики.
«Какая же ты Женя?»
«А какой же ты Саня?»
«Я не какой, а какая!»
«И я не какая, а какой!»
Но что самое интересное: во время этого диалога Шура женькины причиндалы из руки не выпускает, а они, в полном соответствии с зовом природы, начинают резко изменять свои параметры. Женька же продолжает потирать свою собанницу, но уже без мочалки и гораздо ниже спины!
В общем, Серж, всё кончилось тем, чем и должно было кончиться, и, слава Богу, почти без кровопролития и уж точно без членовредительства!

- А что же сказала мамаша этой Шуры?- задал я вполне резонный вопрос.
- А тут вообще атас, Серж. Она как узнала о том, что случилось промеж её дочкой и нашим блудливым сыночком, так моментально брякнула на колени перед иконой и запричитала: «Святой Никола-угодник, сделай так, чтобы эта дура понесла да родила мне внучонка!» А потом она постелила постель для неожиданных новобрачных и взяла Женьку за руку: «Женечка, сыночек, прошу тебя, не поспи эту ночку, а я за тебя всю жизнь молить буду! Ведь так и останется эта дура одна – нету у нас тут мужиков!» Вот развязка, а, Серж!
- Нет,- не согласился я,- развязка будет, когда Шура родит!
- Я представляю,- задумчиво пуская сигаретный дым, пренебрежительно изрёк Шерп,- кого она там родит!
- А ведь ты завидуешь, Шерп!- укоризненно покачал я головой.
- Я завидую? Чему это?
- Завидуешь, потому что, как бы эта история на первый взгляд ни выглядела глупо, но она прекрасна и романтична!
Андрюха кивнул согласно и крепко пожал мне руку!




XII.

Андрей вдруг подскочил к окну, заметив что-то интересное на улице, и восторженно зацокал языком:
- Ого! Вот это красотка! И не иначе, она идёт к нам!
Я подошёл к другу и тоже выглянул в окно. То, что я там увидел, беспощадно ударило мне в солнечное сплетение, перекрыв доступ воздуха и брызнув в глаза разноцветными блестящими горошинками. По направлению к нашему дому шла... Лена. Но не факт появления её так меня ошеломил, а вид девушки – она шла тяжело, покачиваясь, а распущенные, нечёсаные волосы скрывали лицо. Меня остро пронзила боль понимания, что это именно я являюсь виновником еленушкиного горя.
И вот дверь распахнулась, и порог перешагнула моя экс-невеста. Она откинула с лица волосы, и я увидел её глаза, полные… бесшабашного веселья:
- Ого, как вас здесь много! Ну что ж, всем привет!- и Лена тяжело плюхнулась на стул.
Я подбежал к ней и заглянул в это совсем ещё недавно самое родное мне лицо:
- Еленушка, что с тобой?
- Со мной? Ничего. Всё прекрасно, всё великолепно!
И тут я понял то, о чём ранее даже и помыслить не мог:
- Ты... пьяна?
- Да! Я напилась, как последняя шалава, но впервые в жизни! А что ещё делать? Увы, я не Анна Каренина, да и поезда здесь не ходят. Но спасибо тебе, мой любимый... мой бывший любимый, что ты сам подсказал мне про это лекарство!
Лена посмотрела на меня, и я увидел, что за этой бесшабашной весёлостью спрятались в самой глубине синих глаз горечь и безнадёжность. Во мне что-то взорвалось, а в голове вспухла, безжалостно раздавив все недавние светлые мечтания и радостные предчувствия, гнетущая мысль. Нет, это даже была не мысль, это была мольба:
«Господи, сделай так, чтобы я умер!»
И это желание было настолько искренним, настолько страстным, что я почувствовал, как моё сердце остановило свой плеск, а к рукам и ногам побежали ледяные волны,
«Я умираю,- подумал я,- какое счастье!»
Но нет, вероятно, Господь не был сегодня так милостив, чтобы столь легко разрешить мои проблемы! Сердце снова затолкалось, а пальцы на руках и ногах потеплели. И тогда я взял со стола почти полную бутылку и медленными глотками, прямо из горлышка, стал вливать в себя тёплую водку, потерявшую в этот миг для меня и вкус, и запах. Но каждый глоток я воспринимал как дозу забвения и успокоения, как то единственное, что могло меня сейчас спасти от горькой действительности и от самого себя!
Сначала в голове зашумело, как бывает до затишья перед надвигающейся грозой, потом по глазам ударил яркий свет, и тут же всё окутало тьмой...

Я очухался уже под вечер в спальном мешке на своей раскладушке. С трудом, но всё же поднялся. Нет, это было не примитивное похмельное состояние. Во всём теле ощущалась такая усталость, как будто я проработал долгие годы без сна и отдыха напарником у Сизифа.
Осознав, что в доме никого, кроме меня, нет, я утолил жажду оставшимся лимонадом и поплёлся на улицу, чтобы там, сидя на скамеечке, поразмыслить о смысле жизни.
На скамеечке сидел Жека и, довольно улыбаясь, покуривал сигаретку.
- Женька!- обрадовался я, сел рядом и обнял друга.
Тот посмотрел на меня внимательно и облегчённо вздохнул:
- Ну, слава Богу, кажется, прошло!
- Что прошло?
- Желание застрелиться.
Я в недоумении помотал головой:
- Я хотел застрелиться?!
- Ещё как! Сначала залудил из горла пузырь водки, а потом подумал и изрёк: «Друзья мои, застрелите меня, пожалуйста! Или я сам это сделаю!». А Андрюха посмотрел на тебя и ласково ответил: «Да мы бы с удовольствием, только вот не из чего! А из рогатки твой тупой лоб хрен пробьёшь!»
- И что же я дальше стал делать?
- Да ничего. Отрубился, ко всеобщему облегчению!
Я тоже закурил, но, сделав пару затяжек, мне стало так противно, что я тут же сигарету выкинул, и она, ткнувшись мундштучной частью в холмик грязи на дороге, гордо задымила, представляя себя не иначе как Везувием!
И вдруг я вспомнил самое главное:
- А где Лена?
- Да с ней всё в порядке. Она посидела ещё часика два, Андрюха напоил её чаем, а потом пошёл проводить до дому.
- И давно?
Жека посмотрел на часы:
- Да уж часиков с шесть будет.
И во мне тут же заскреблась острыми коготками ревность.
«Ах ты, гад!- обратился я со злостью к самому себе.- Кобель на сене! Чего ты ревнуешь, ты же сам её бросил, растоптал!»
Как ни странно, но это обращение привело меня в норму, и я подумал:
«А вдруг Андрюха сможет как-то положительно повлиять на Леночку, как-то её успокоить? Он же умеет, если захочет, целительно влиять на человеческие души!»
И я снова закурил, но на этот раз сигаретный дым пришёлся мне по вкусу.
- А где же наши Михайлы?- вспомнил я об остальных друзьях.
- А они пошли в соседнюю деревню. Мишке там с кем-то поговорить нужно, ну а Шерп решил с ним за компанию прогуляться.
- Это в какую деревню? Уж, не в Марково ли?- забеспокоился я.
- Ага, в Марково. А что?
- Пока ещё не знаю, но всё это может закончиться не очень-то прелестно. А они хоть трезвые пошли?
- Да, счас, пойдут они тебе трезвые! А в чём дело-то, Серёга?
Я вкратце рассказал Женьке историю про Гену и Клавку, но он, подумав, отрицательно покачал головой:
- Нет, навряд ли Мишка сделает что-то незаконное. Если б он с мужиком шёл разбираться, тогда – возможно, но чтоб Мишель стал бабу бить? Нет, не думаю.
- Что ж, будем надеяться на избыток разума в мишкиной голове. Только бы Шерп не подбил его на какую-нибудь бяку!
Женька посмотрел на меня серьёзно и тихо спросил:
- Серёга, а ты серьёзно считаешь, что та история, ну, банная, прекрасна и романтична? Без подкола?
- Да ты что, Жека, какой подкол! Честное слово, я сам даже завидую тебе!
Женька смущённо улыбнулся, а потом начал торопливо говорить:
- Это всё ерунда, что сказал Андрюха, будто Шура не фонтан! Она очень хорошая и... несчастная. Мы всю ночь с ней проговорили. А то, что мы так легко в бане... соединялись, так сам посуди: она ведь живая, страждущая, а вокруг никого нет, и, когда мы оказались в таком положении, конечно, не смогла устоять против желания плоти! И ещё, едва наши тела соприкоснулись, как мы поняли, что мы друг другу не чужие. Это сложно объяснить. Но, Серёга, если б ты её увидел, то понял бы всё! Ты бы понял, какая она милая!
- А запросто, Женя! Возьмём как-нибудь и съездим к ней, ты меня и познакомишь!
Женька с благодарностью посмотрел на меня и кивнул:
- Обязательно!

XIII.

В три часа ночи, горланя в две мощные глотки песню «Стоп, стоп, мьюзик, танцует девушка с другим!», по главной улице деревни с изяществом слаломистов пробарражировали Михайлы. Они были пьяные, грязные, но довольные до кончиков макушек. На все наши расспросы они только безумно улыбались и отвечали одной фразой, намертво зацепившейся за последние извилины их мозгов:
- Стоп, стоп, мьюзик!..
Тогда, осознав, что ничего осмысленного от них не добиться, мы запаковали обоих вокалистов в спальные мешки, и уже через десять минут они сладостно храпели, и лишь Шерп изредка вздрагивал и гнусавил тоненьким голоском:
- Нет, Мишка, мне больше не наливай!
- Да, видать, выпили они больше, чем могли вместить их утробы!- не то с завистью, не то с осуждением пробубнил Женька и тоже залез в мешок.
А во мне сна было меньше, чем влаги в полуденном воздухе Сахары, поэтому я взял свою любимую книгу – «Черный обелиск» Ремарка – и погрузился в чтение.
Но недолго продолжалось моё чтение. Глаза натолкнулись на штампик Воскресенской библиотеки, и я сразу же увидел перед собой чудный образ Леночки, но мгновенно его затмил другой образ, обжигающий меня чёрными смеющимися глазами!
Я бросил книгу на стол:
- Всё, сегодня же пойду её искать! Найду и скажу ей, что я ...- тут я притормозил свою лихую речь и задумался.- А что, собственно, я ей скажу? Здравствуйте, вы мне снились, и я вас полюбил? А она мне ответит: «А не пойти бы вам куда подалее вместе со своими сновидениями и наглыми мыслишками!»
Я так расстроился этими размышлениями, что уронил голову на книгу и едва не заплакал. А потом я провалился в вязкое забытье, из которого меня вывел бодрый андрюхин голос:
- Серж, не пора ли тебе проснуться? Времечко-то уже – девять!
Я поднял лицо от стола и увидел напротив себя улыбающуюся бородатую рожу. Но Андрюха не просто улыбался, он прямо светился радостью, он излучал счастье!
- Что с тобой, Андрэ? Я тебя таким никогда не видел!
- А я таким никогда и не был! Серж, я влюбился! Представляешь? Десятки, сотни девушек и женщин прошли со мной бок о бок, грудь в грудь, но ни в одну я не влюбился. А в эту – сразу и насмерть!
- В Леночку?- без труда догадался я.
- Да, Серж, в неё!
- В неё нельзя не влюбиться!- вздохнул я без малейшей фальши.- Только, Андрэ, будь с ней, пожалуйста, нежным! Она такая хрупкая, ранимая. У неё есть небольшой предрассудок, но ты его не рушь!
- Что за предрассудок?- насторожился Андрюха.
- Это, вероятно, и не предрассудок, не знаю. В общем, она не может пойти на интимную близость до свадьбы. И с этим надо считаться!
Андрюха посмотрел на меня недоуменно:
- Что-то ты ерунду городишь!
- Это не ерунда, уж мне-то поверь!
- Да нет, это ты мне поверь! Была ведь у нас уже эта, как ты выразился, интимная близость. Вот совсем недавно!
- Была?- раскрыл я рот и глаза шире, чем это возможно от природы.- Была? Но как ты её уговорил?! Неужели… силой?
- Да ты что, Серж, я же не урод какой! Да и уговаривать-то не нужно было, всё как-то само собой произошло.
И вот тут-то в меня воткнулся кинжал зависти и принялся безжалостно кромсать мою застонавшую душу! Как! Я три месяца ходил вокруг да около своей любимой с лаской и мольбами и ни шиша не выходил! А тут приезжает мой лучший друг и в полмгновения укладывает эту неприступную гордыню в постель!
Ах, какая низкая и подлая штука эта зависть! Как ловко и натуралистично она нарисовала в воображении изумительное тело, так и не доставшееся мне!
И вдруг шальная мысль отрезвила меня:
«Она же это сделала мне назло!»
Но Андрюха, будто заглянув в мою грязную душонку, нежно прошептал:
- А как она любит меня, если б ты знал!
- А ты уверен в этом?- осторожно, боясь обидеть друга, спросил я.
- Да, Серж, я в этом уверен! Но я подумал о другом.
- О чём?
- Представляешь, вот если бы ты не встретил свою черноглазую мечту, то что бы могло случиться? А? Мы бы с тобой могли убить друг друга из-за Леночки!
И я понял, что он прав, прав миллион раз:
- Андрэ, это судьба! Это Бог свершил для того, чтобы дружба наша не умерла!
А Андрюха крепко обнял меня и горячо воскликнул:
- Пойдём к ней, к твоей черноокой! Я хочу упасть перед ней на колени и спеть ей хвалу!
- Пойдём!- встрепенулся я, но мгновенно поник.- Только я не знаю, где её искать!
- Да какая разница! Будем заходить во все дома и всех расспрашивать. Найдём!

И мы пошли по деревне, заходя в каждый дом и изводя хозяев расспросами о трёх прекрасных девушках.
До вечера мы обошли все дома, но никто красавиц не только не видел, а даже и не слышал о них!
Мы сидели напротив магазина. Я был уставший и опустошённый, а голова, перемешивая бесполезные мысли, белела тупо и давяще.
- Серж, ты только не переживай, всё будет отлично, найдём мы её!- запас оптимизма Андрюхи был неисчерпаем.
- Ты знаешь, Андрэ, мне теперь кажется, что и не было никого на мостике, что не купал я свой взгляд в космосе её глаз! Это был сон, реальный, осязаемый, но – сон!
- Вот только не надо этого мистического нытья! Ты видел её или нет?
- Видел.
- Тогда больше не скрипи! Сколько тут рядом деревень?
- Три, кажется.
- Завтра пойдём по ним!
- Ты думаешь, что?..
- Не фиг думать, делать надо! Не с Венеры же они свалились! Завтра обшарим те деревни и найдём! И я тебе обещаю, Серж, что, даже если их тут никогда не было, то они всё равно будут!
Я посмотрел на Андрюху и понял, что он готов мчать в любую точку планеты и даже галактики, чтобы привезти сюда ту, которая своими озорными глазами раздробила в моей голове последние камушки разума!

XIV.

Прошло два дня. Все близлежащие деревни были нами добросовестно обшарены, а жители их допрошены с пристрастием. Но, увы, ни следа, ни намёка, ни надежды!
Зато Мишка каждый день к вечеру, как на работу, таскался в Марково. Нам он ничего не говорил, но лицо его становилось всё довольнее, из чего я заключил, что месть его близка к осуществлению.
Андрюха все эти ночи проводил у Леночки и цвёл от этого всё ярче и ярче.
Я же наоборот, мрачнел, тускнел и становился не по делу раздражительным ко всем окружающим. Но друзья понимали моё состояние и не обижались на вспышки протуберанцев моих эмоций.
Шерп и Женька наслаждались относительным покоем, отсыпаясь и занимаясь мелкими бытовыми делами.

- Андрэ, пойдём-ка на высотку, - предложил я утром третьего дня.- Все эти поиски ничем не кончатся, а я тут или с ума сойду, или с вами переругаюсь насмерть. Не хочу ни того, ни другого!
- А что, это правильно, пожалуй,- поддержал меня он,- пока мы ходим туда-сюда, работаем, пройдёт неделя, не меньше, а вдруг за это время что да изменится!
- Тогда сегодня и двинем?
- Подожди-ка, Серж, у меня мелькнула мысль. Глупая она, конечно, но нужно проверить.
- А давай потом проверим, когда вернёмся?- я чувствовал, что не могу здесь больше оставаться ни часа.
- Нет. Сегодня. Или я там буду мучаться ею и не получу никакого удовольствия от работы в нашем дружном квинтете.
- Ну, хорошо. Давай, выплёскивай свою глупую мысль.
- Я тут подумал: дома-то мы обошли не все.
- Как это не все? Все!
- Нет, мы обошли лишь те дома, в которых кто-нибудь да живёт!
- Ну правильно, ведь если дом стоит пустой, то какого чёрта в нем искать?- но я ещё не договорил последних слов, как надежда посветила на меня слабеньким фонариком. - Андрэ, ты – гений! А я идиот!

В четвертом по счёту домике, – голубеньком, под драночной крышей с заколоченными ставнями, – дверь оказалась незапертой. Мы вошли в сени, и мне резко ударил по глазам белый листок бумаги, прижатый к поверхности небольшого столика старинным чугунным утюгом.
Я дрожащими руками взял этот листок и прочитал прыгающие и расплывающиеся строчки:

«Если ты читаешь эту записку, значит, действительно
меня любишь! Если ты сможешь понять, кто я, тогда
сможешь меня и найти!
Твоя Судьба».



Я держал в руках полный стакан водки и в третий раз пытался его выпить. И в третий раз все мои внутренности начинали восставать против этого, взбрыкивая и содрогаясь.
Андрюхе это надоело, и он, поскрежетав зубами, стакан у меня отобрал:
- Не можешь пить – не мучай тело!
- А я могу!- Шерп радостно потянулся к посудине.
- Мочь-то ты, конечно, можешь, но сегодня не будешь!- сурово отрезал Андрюха, перелил водку из стакана в бутылку и заткнул её куском хлеба.- Всё! Пока не дойдём до начала хода, пить не будем!
Шерп сделал недовольную рожу, но возражать не решился.
А Андрюха взял меня под руку и потянул на улицу. Там мы уселись на нашу скамеечку и закурили.
- Давай-ка, Серж, подумаем логически. Самое главное из всей этой чертовщины – это то, что твоя незнакомка абсолютно реальна! Далее. Она к тебе, ох, как неравнодушна – это и ребёнку ясно! И остаётся всего пустячок – вычислить её!
- Эх, Андрэ, какой же это пустячок? Это и есть самое главное!
- Ну, нет, самое главное – это то, что она существует! Понимаешь, она ведь специально сюда приехала, чтобы показаться тебе на глаза! И тут же скрылась. Но она точно знает, что ты её найти сможешь. А отсюда вывод: ты её раньше встречал!
- Нет, Андрэ, если бы я раньше встретил такое чудо, то, поверь, никогда бы не смог его позабыть!
- А вдруг в тот момент, когда она встретилась на твоем пути, ты был сильно пьян? Тогда провалы памяти естественны и объяснимы!
- Нет, будь я тогда болен, пьян, мёртв, но, увидя её, я бы выздоровел, отрезвел, я бы воскрес!
- И всё-таки, Иисус… прошу прощенья, Серж,- Андрюха фиг упустит удобный случай, чтобы не подколоть,- ты подумай, напрягись, прокрути последние годы не торопясь.
- Да чего их крутить? Ведь не в детском же садике мы с ней познакомились! А последние годы мы все вместе были, ты бы и сам смог её вспомнить.
- Интересно, как же это я её вспомню, если не знаю, о ком речь? Вполне вероятно, что я её видел, но откуда же я могу знать-то, что это именно она!?
- Андрэ, если бы ты её хоть раз увидел! Эти глаза!..- мечтательно закатил я глаза свои.
- Да, пустой разговор!- поморщился он.- Но ты всё равно пытайся что-то вспомнить. И не хандри! Я знаю, что если даже ты её и не вспомнишь, то она непременно даст о себе знать! Если, конечно, ты ей дорог.
- А если нет?
- Тогда зачем бы она стала оставлять эту записку?
- А почему мы решили, что эта записка – мне?- вдруг выпалил я и сам испугался своих слов.
Андрюха посмотрел на меня, как на предателя Родины и погрозил кулаком:
- Ещё раз подобную гадость скажешь, и я тебе в рожу двину безо всяких раздумий!
Я сжал ладонями его кулак и со всхлипом сказал:
- Прости, Андрэ, ты прав, а я – урод!
Андрюха часто заморгал и бросил взгляд на часы:
- Ого, уже полночь! Что-то Мишеля не видать, не забыл бы он, что завтра отчаливаем.
И Мишель тут же появился, словно стоял за стеночкой и слушал нашу беседу:
- Здорово, бугры!- картинно поклонился он нам, и я понял, что его настроение – в пику моему – наивеликолепнейшее.
Андрюха тоже заметил это и шутливо-строго приказал:
- А ну, колись, чего это ты такой довольный?
Мишка посмотрел на меня и жёстко отчеканил:
- Всё, Серёга, за Гену я отомстил!
- И что же ты сделал?
- Да сделал-то я мало, но, увы, большее мне не под силу. Короче, я за эти три дня так её в себя втюрил – с ума сойти! Хотя, это было не сложно, она ведь одна уже не первый год, а с мужиками – с нормальными мужиками – здесь перебои. И вот сегодня я её уложил в постель, облобызал, разжёг до температуры околосолнечной поверхности, и она кричит: «Войди, войди в меня или я умру!» И тогда я неторопливо одеваюсь и говорю ей: «Пусть плешивый медведь, измученный дизентерией, входит в тебя!» Она смотрит на меня испуганно и ничего не понимает. И тогда я ей бросаю: «Это тебе за Гену. Помни, стерва, что ты отняла у мужика три года жизни!» И ухожу к чертям от неё, но слышу сзади такой яростный вой, что даже жутко стало!
Мишка передёрнулся, словно всё еще слышал клавкины завыванья.
Я посмотрел на него уважительно и попросил:
- Ты только Гене не рассказывай, он не поймёт, а молва пойдёт не в твою пользу.
- Главное, вы никому не говорите,- нахмурился Мишка,- а то дойдёт до Тонечки – фиг она поверит, что я всё это справедливости ради!
А Андрюха соорудил на лбу лесенку из морщин и выдал:
- Что тебе сказать, Мишель?- Ты – прирождённый садист! Я б так не смог. Уж если бы я распалил женщину, то, какой бы она ни была стервой, месть моя носила бы иной характер!
- Чтобы догадаться о характере твоей мести, большого ума не надо,- решил я немного остудить Андрюху,- ты б её просто затрахал до смерти, и вся недолга!

XV.

… Четыре дня шестеро здоровых мужчин валили лес, шкурили брёвна и вколачивали в них кованые скобы. А потом затарахтели трактора, поднатужились и подняли странное сооружение. И взметнулась на высоту леса красавица-пирамида, поблёскивая новеньким, в брызгах смоляных слёз скелетом!
Мужчины уехали, а пирамида, гордясь своей стройностью и лёгкостью, осталась тут хозяйкой и смотрительницей над тайгой.
Первыми прилетели болтушки-сойки. Они уселись на самый верх пирамиды и принялись весело перемывать косточки лесным жителям. Но это им скоро наскучило, и они убрались восвояси.
Потом по стройной ноге пирами прошмыгнуло серое пятно. Это хвостатая непоседа белка решила проверить, нет ли чего наверху вкусненького. Она обсмотрела и обнюхала верхнюю площадку с малюсеньким столом, но, ничего не найдя, по спирали скатилась вниз.
А на полянку уже выходил тучный, лохматый хозяин леса – настоящий хозяин! Он долго смотрел на непонятную штуковину, не решаясь подойти, ведь всюду пахло человеком! И всё же, коль он считал себя хозяином, то должен был принять в свои владения и эту вещь. Медведь полез было вверх по узкой деревянной лесенке, расположенной на ноге пирамиды, но передумал. Он лишь дважды обошёл её, помечая этот новый объект своего хозяйства, и поплёлся в малинник.
Над пирамидой и сквозь неё, посвистывая, пролетали ветра и годы. И вот уже она, накренившаяся и обросшая вездесущими мхами, посерела, потрескалась. Ноги её, да и все рёбра, изъеденные полчищами древесных гурманов, прогнили, наполнились пустотами. Но пирамида не горевала, она с надеждой ждала уже близкий день, когда её больное тело рухнет на кусты, развалится на части, а из этих останков начнётся её новая, светлая жизнь!..

Ах, как приятно тянули лямки рюкзака отвыкшие от ноши плечи! Ах, с каким смачным чавканьем вытягивали ноги сапоги из вязкой болотистой каши! Ах, как жадно и деловито атаковали нас эскадрильи истребителей-комаров и штурмовиков-оводов! Ах, как пьянил, сводя с ума и до невозможности раздувая лёгкие, сладкий, настоянный на хвое и грибнице таёжный воздух!
Я шёл, распевая в душе радостные песни, напрочь позабыв все треволнения последних дней. Ура! Снова мы вместе! Снова мы в тайге! Ура!
- Куда идем мы пятачком – большой-большой секрет!- вдруг пропел Шерп, а мы радостно заголосили, подхватив весёлую песенку:
- И не расскажем мы о нём, о нет и нет, и…
- Да!- резко остановился идущий первым Андрюха.- А не пора ли устроить привальчик?
- Пора!- начал Шерп снимать рюкзак.
- Нет, не пора!- не согласился с ним Мишка.
- Пора, не пора, я иду со двора!- вспомнил детство Женька.
Все замолчали и посмотрели на меня. И в этой минутной тишине мы явственно услышали близкое тарахтенье работающего явно без нагрузки трактора. Мы переглянулись и, не сговариваясь, потопали на этот звук.
На небольшой вырубке невесело ворчал оранжевый трелёвщик, упершись мордой в здоровенную сосну. Гусеницы его медленно вращались, но сам он прочно стоял на месте. В кабине виднелся тракторист. Он сидел, неестественно склонив голову набок и чуть назад.
Мы остановились возле трактора, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Первым решился на действие Мишка. Он, скинув рюкзак, запрыгнул в кабину и легко заглушил мотор, ибо имел, к счастью, навыки обращения с тракторами.
Тишина резанула по ушам, и в ней чётко прозвучал храп тракториста.
- Пьяный в сосиску, зараза!- крикнул нам из кабины Мишка и спрыгнул на землю.
Но в это же мгновение тракторист, резко вздрогнув, очухался и, подёргав какие-то рычаги, начал вылезать из кабины. Его болтало так, будто в лесу гулял ураган силой в двенадцать баллов. Не видя в упор, что рядом находятся люди, тракторист засунул свои передние конечности под капот, и мы услышали противный треск пускача, через несколько секунд перешедший в ровный рокот работающего дизеля. После этой процедуры тракторист опять залез в кабину, включил скорость, и гусеницы снова медленно, жалобно скрежеща, пустились в своё бесконечное путешествие. А тракторист, удовлетворённый выполненным долгом, незамедлительно запрокинул голову и заснул.
Мишка снова залез в кабину и вторично заглушил мотор, но теперь уже что-то выразительно выговаривая в адрес как трактора, так и его водилы. Но тракторист, хоть и спавший, но явно бывший начеку, ту же зашевелился, вылез из кабины и повторил процедуру заводки. А потом снова уселся на сиденье и отпал от реалий жизни, как хвост от ящерицы, когда на него наступает нога антиюнната.
Когда в третий раз, как под копирку, прокрутилась история пуска-заглушки двигателя, Андрюха остановил Мишку, собравшегося опять лезть в кабину:
- Всё, хватит! Пускай тут тарахтит, пока солярка не кончится, авось, далеко не уедет!
Мишка пожал плечами и надел рюкзак:
- Мне просто стало интересно, на сколько же раз его хватит?
- О-о! Силы человека, так же, как и его глупость, безграничны!- это уже изрёк я и добавил, решив в очередной раз блеснуть широтой ума.- Никто ещё не осознал все ресурсы гомо сапиенса!
- Если это, Серж, ты говоришь о своей глупости и её безграничности, то всё это истинная правда!- поддел меня Андрюха.
- А я и не спорю, Андрэ! В этом я с тобой согласен на все сто!
А Андрюха, осознав, что невольно сбил меня на печальную дорожку, решил изменить тему:
- Ладно, хрен с ней, с глупостью! Посмотри-ка лучше, сколько нам осталось до сигнала.
Я глянул на карту, прикидывая расстояние, и сообщил:
- Пять километров, не больше.
- Тогда обойдёмся без привалов!- решительно разрешил спор двух Мишек Андрюха.

Сигнал мы нашли без труда. Это была пирамида четвёртого класса высотой метров двадцать. Все брёвна, из которых она была когда-то сколочена, имели серо-зелёную, плотно подогнанную одежду изо мхов, да и внутренности этих брёвен уже давно сгнили до пустот.
- Вот смотри, Серж, стоит эта роднуля уже лет сорок, насквозь прогнила, скособочилась, а ведь не падает, а!- восхитился дряхлым сооружением Андрюха. - А на вид-то такая хрупкая, кажется, стукни посильнее кулаком, она и сломается!
- А ты попробуй, стукни!- подзудил Андрюху Мишка.
И тот, не долго думая, повернулся к стойке задом и, как норовистый жеребец, лягнул гнилое дерево. И оно, жалобно хрустнув, ушло внутрь пирамиды, а вся конструкция абсолютно беззвучно, вначале медленно, потом всё быстрее стала крепиться в сторону, туда, где находилась сломанная стойка. А через секунду, глухо охнув и распавшись на множество составных частей, роднуля лежала на земле, а посредине её, аккурат между двух пирамидных ног и между двух поперечин, стоял Шерп, держа в руке свой детородный орган, из которого он мгновение назад собрался излить излишки жидкости организма. И когда он осмотрелся и осознал, что же всё-таки случилось, жидкость полила из него такой мощной струёй, что, казалось, скоро весь Шерп изольется на ноль!
И он излился, но не жидкостью, а визгом:
- Вы что, ошизели? Ведь я лишь чудом жив остался!
А мы все и сами-то здорово перепугались, оценив, какие могли быть последствия. Но Мишка всё-таки схохмил:
- Да не ори ты, Шерп, всё и было рассчитано на чудо. Но, увы, его не произошло: ты опять остался цел и невредим!
А Шерп стоял бледный, позабыв застегнуть свои штаны, и комары не замедлили этим воспользоваться. И опять окрестности вздрогнули от шерпова визга:
- Гады! Сволочи! И вы на меня? Последний целый орган мне калечите!
- Ни фига ты, Шерп, не понимаешь!- серьезно, но, явно сдерживая себя от хохота, заявил Андрюха. - Комары не орган твой калечат, а делают тебя суперменом. Ты представь, какой он у тебя будет толстый и бугристый! Да все бабы изо всех окрестных деревень сбегутся к тебе, лишь узнают об этом!
- Ни хрена они не узнают,- проворчал Шерп, запаковывая своё богатство.
- Ну, это уж доверь мне! Я, ради друга, сам, лично, обойду все деревни и на каждой избе повешу объявление!
Шерп зло сверкнул глазами на Андрюху и решительно шагнул в сторону от поверженной пирамиды, но зацепился ногой за бревно и смачно рухнул в то самое место, куда только что так бурно изливался!

XVI.

С утра зарядил тихий, но упорный дождик, перечеркнув пунктирными строчками капель все наши планы по началу нивелировки. Но меня этот тёплый летний дождь абсолютно не расстроил, наоборот, он только прочнее связал с лесной реальностью мою истосковавшуюся душу.
- И всё-таки хорошо, что взяли палатку,- сказал я, лениво потягиваясь и наслаждаясь монотонным шумом недовольно ворчавшего брезента, отражающего удары дождевых капель.
- Ещё бы. А послушались бы Андрюху, так сидели б счас мокрые и трясущиеся!- проскрипел чем-то недовольный Шерп.
- Так кто ж знал?- пожал плечами Андрей.- Метеорологи обещали три недели засухи.
- О, они наобещают!- недовольство Шерпа усилилось.- Работа у них такая: гадать да обещать! Вернее, наоборот, – обещать да гадить!
- Ну, в основном-то они всё-таки правильно предсказывают,- заступился за синоптиков Жека,- а ошибиться любой может.
- Конечно, Женечка, ошибиться может любой, только вот корни ошибок у всех разные!- назидательно заметил я.
- Ну-ка, ну-ка, пофилософствуй!- ехидно прищурился Андрюха.
- При чём тут философия? Я о синоптиках говорю. Знаете ли вы, друзья, как составляется прогноз погоды?
- Да элементарно!- поменял руку для упора Андрюха. Он полулежал у самого выхода из палатки.- Берут данные с метеостанций, обрабатывают и нате, ешьте!
- Так, Андрэ, делают прогнозы только дня на три-четыре. А вот если, например, на месяц? А?
- Ну а на месяц ещё проще,- зевнул Мишка.- Пишут несколько вариантов на бумажках, кидают их в шапку и тянут. Что вытянут – такой прогноз и будет!
- Точно,- согласился Шерп,- если судить по совпадениям прогнозов и погоды, то так и есть!
- В принципе, вы не так уж и далеки от истины, - продолжил я лекцию.- Бумажки, конечно, в шапку не кидают, но делают вот что. Перелистывают погодные данные за предыдущие лет сто и находят год, максимально соответствующий нынешнему. Потом смотрят, как же развивались события в годе том, и дают это в прогноз на год текущий. Вот и вся механика предсказаний погоды!
- Ни фига себе!- почесал Шерп макушку.- Тогда я совсем не понимаю, как же у них хоть иногда что-то совпадает?
- Да они это и сами ни хрена не понимают,- ещё раз, но очень звучно зевнул Мишка и напомнил:- А есть-то мы будем чего или сегодня обойдёмся?
- Что значит, обойдёмся?- заволновался Шерп.- Еда – это закон!
- Тогда иди, разводи костёр, законник!
Шерп высунул руку из палатки, подержал несколько секунд на улице и втянул обратно. Рука была мокрая. Шерп знобко передёрнулся:
- Мерзость какая! Эх, счас бы в избу с русской печкой!
- Кстати, о печках!- оживился Андрюха.- Шерп, расскажи-ка, как ты русскую печь растапливал!
- Да обыкновенно.
- Э, нет. Обыкновенно растапливают местные жители. А Шерп наш, Серж, оказался человеком, проявившим незаурядность ума!
Андрюха с удовольствием раскурил сигарету и с не меньшим удовольствием начал повествование о шерповой незаурядности:
- Вышли мы как-то в деревушку из пяти домов. Было это около полудня. Дождь хлестал бессовестно, и мы были мокрые, как паруса бригантины, совершившей оверкиль.
- Что совершившей?- выпучив удивлённые глаза, прервал рассказчика Мишка.
- Оверкиль, балда! Это когда корабль переворачивается килем кверху! Так вот, постучались мы в первый же дом, а там жила одинокая бабулька. Она как увидела нас, мокрых, запричитала сразу, мол, ох, сынки, вы же заболеете да помрёте! В общем, хорошая бабулька, но уходила она куда-то срочно на целый день. Тогда она нам и говорит: «Вы тут сами растопляйте печь, сушитесь, а я приду вечером». И пошлёпала. Представляешь, Серж, оставила нас одних, незнакомых в своём доме! Вот это люди! Ну ладно, дальше. Мы обрадовались, и прямиком к печке, но тут-то и заклинило. Вы, Серж с Мишкой, представляете, что такое русская печка, но мы-то этого не представляли! И так мы крутились, и сяк, но не хватает длины рук, чтобы запихать дрова внутрь и поджечь их там! И тогда Шерп уверенно заявляет: «Знаю я, как это делается!» Он залезает внутрь печки, а мы ему подаем туда дрова и растопку, которые он там и поджигает.
Вылезает наш истопник из печи весь в саже, в золе, до отупения надышавшийся дыму, потому что, как оказалось, дым в русской печке не сразу идёт вверх, а сначала плывет вперёд и только перед самым выходом из печи начинает тянуться ввысь по дымоходу! А отдышавшийся Шерп изрекает: «Ну и придурки же эти местные! Это ж надо, каждый день так мучиться, чтобы растопить печку!»
Вечером вернулась хозяйка. Она долго смеялась над нашими поучениями о том, как нужно правильно делать печки. А потом она нам показала, как нормальные люди производят растопку. Есть у них такая штучка – ухват называется, так вот, он не только для того, чтобы горшки и чугунки туда-сюда шмыкать, но и для растопки печи – тоже! Бабулька так ловко с его помощью укладывала дровишки внутрь печки, а потом и зажжённую бересту, что мы просто ей зааплодировали! Но представляешь, Серж, какая это была картина: Шерп, согнувшись в три погибели, чихая и кашляя, сидит в печке, сооружая там костерок и негодующе матеря местных печников!
Мы посмеялись, а я сразу вспомнил историю иную, поведанную мне Мишкой, и тут же рассказал её. И Шерп, с его экспериментами, мгновенно поблёк перед Тонечкой, блистающей в зеве печи белоснежной кормой!
Андрюха, как истинный художник, зримо представил эту ситуацию и восхищённо произнёс:
- Да, это настоящая картина. Шедевр!
- Пейзаж!- выплюнул умное слово Шерп.
- Нет, портрет!- моё воображение работало несколько иначе.
- Какой же портрет?- удивился Шерп.- Портрет – это лицо!
- Задница, между прочим, бывает иногда выразительнее лица!- твёрдо отстаивал я свою точку зрения.- А пейзаж тут уж вовсе не при чём!
- Как это не при чём?- загорячился Шерп.- Пейзаж – это что? Это леса, поля, возвышенности, складки между ними!
- И глубокие тёмные пещеры!- добавил Андрюха.
- Точно, и пещеры!
- Да что вы спорите,- начал натягивать сапоги Мишка,- это и не портрет, и не пейзаж. Это – натюрморт!
- Нет, Мишка, натюрморт – это всякие вкусные штучки!- уверенно заявил Женька.
Мишка с сожалением посмотрел на него:
- Эх, сынок, да разве есть на свете штучка вкуснее мягкой нежной женской попки!

XVII.

Четвёртый день мы вкалывали в полную силу, и объём задания был нами сокращен почти наполовину.
Я шёл, весело посвистывая, на следующую станцию. На плечо приятно давил штатив с нивелиром, а на душу не давило абсолютно ничего – она была легка, светла и певуча!
И вдруг всё внутри оборвалось от резкого шумного хлопанья, и перед самыми глазами мелькнуло большое, тёмно-серое пятно. Испуг парализовал меня на секунду, как пуля убийцы, и мурашки стройными колоннами забегали по телу. Наконец, дар речи вернулся ко мне, и я огласил чудный таёжный пейзаж безобразным смачным матом.
Андрюха, шедший сзади меня шагах в десяти, миролюбиво бросил:
- Серж, пора бы уже привыкнуть.
- Да не могу я, Андрэ, привыкнуть к дебильному поведению этих сволочей!
- А ты просто не думай о них!
- Не получается!
«Этими сволочами» были обыкновенные куропатки, но поведение их действительно нас уже доконало, и, что бы там мне ни советовал Андрюха, но и сам он точно так же реагировал на него. А заключалось это поведение в следующем. Милая птичка куропатка залезала в травку и что уж она там делала, один чёрт ведает – питалась ли или просто отдыхала, не важно! Но вот она сидит и слышит, что кто-то идёт. Ну и улетай себе поскорее и подальше! Хрена с два! Эта сволочь сидит и ждёт, когда ты на неё почти наступишь. И вот, в тот момент, когда нога практически касается её, эта птичка вдруг решает свалить, но делает это с таким шумом и треском, а, главное, с такой неожиданностью, что сердце, оторвавшись от всех своих артерий, устремляется следом за ней, и только черепная коробка удерживает его от последнего полёта!
- Нет, Андрэ, привыкнуть к этому невозможно. Хотя я иду и знаю, что сейчас она выскочит, но всё равно это происходит так же неожиданно, как беременность у жизнерадостной дамочки, разменявшей второй полтинник!
- Ладно, давай-ка я пойду первым!- проявляет благородство Андрей и обходит меня.
Но уже через пару десятков шагов раздаются знакомое частое хлопанье и наполненный чувством мат Андрюхи.
Я опускаюсь на колени, упирая штатив в землю, и долго-долго смеюсь.

- Так что, Серж, пойдём мы по этому болоту или нарисуем его по карте и снимкам?
- Знаешь, Андрэ, не могу я схимичить, как прежде, честное слово! Понимаешь, мне перед самим собой будет стыдно. Мы же не первогодки какие!
- Да, ты прав, лучше потеряем день, чем совесть!
- Мы ничего не потеряем, мы только обретём!
Андрюха посмотрел на меня задумчиво и медленно покрутил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами:
- Ну, в каком-то смысле – да. Да!
И когда наши рабочие узнали о принятом решении, мы обрели моментально. Но, увы, не что-то там нравственно-возвышенное, а обычное, приземлённое – недовольство!
- Да что вы, не мастера, что ли?- забрюзжал Шерп.- Сколько таких болот заделали, не замочив подошв! Одним больше, одним меньше, кому от этого радость?
- А правда, может быть, вы всё нарисуете, чего мучиться?- в унисон запел Женька.
Мишка молчал. Да, лицо его не источало бурной радости по поводу усложнения рабочего процесса, но в глазах самого опытного рабочего я прочёл понимание того, что мы хотели делать. А делать мы хотели лишь то, что и положено: гнать ход по болоту.
В отличие от обычной, твёрдой местности, когда ноги штатива втыкаются в плотную землю, а под рейки забиваются стандартные железнодорожные костыли, в болотистых местах технология резко изменяется. Чтобы нивелир стоял, как и положено ему, абсолютно неподвижно, под каждую ногу штатива приходится вбивать длинный кол. Под рейки так же забиваются колья.
Три километра – не расстояние даже для ребёнка. Но три километра нивелирного хода по болоту – это, уверяю вас, дело трудоёмкое! Три километра – это десять стаций, на которые необходимо тридцать кольев, да ещё дюжина кольев требуется под рейки. И, если учесть, что опыта в освоении болот мы по своей глупости почти не нажили, то недовольный ропот наших тружеников-героев не был так уж необоснован!
Слава Богу, болотце это оказалось не из тех, кои обозначают на картах значками типа «Глубже З м», что означает их некоторую бездонность! Нам было вполне достаточно кольев двухметровой длины, чтобы инструмент стоял прочно.
Единственным неудобством оказалось то, что вся болотная растительность не превышала полутора метров – это были редкие, тоненькие сосёнки. Применительно к нивелировке данный факт был благоприятен – видимость отличная, но вот колья-то пришлось заготавливать впрок и тащить их на себе!
И вот, потихонечку, со скоростью черепахи, прожившей после пенсии ещё пару полноценных жизней, мы, плечо за плечом, станция за станцией, всё-таки начали укорачивать сложный участок хода.
Часам к восьми вечера болотце было благополучно, а, главное, по всем правилам геодезии пройдено нами – самыми величайшими изыскателями современности! Ну, или почти самыми.
Ни Мишка, ни Женька, ни даже Шерп нас не укорили ни единым словом, а мы с Андрюхой видели, что они страшно довольны и очень горды собой!
И всё-таки, после ужина, когда мы уже готовились ко сну, Мишка, выползший откуда-то из чащобы леса, бросил возле палатки два небольших колышка.
- Ну и что сие означает?- добродушно спросил Андрюха, а я почему-то сразу понял мишкину мысль. И он не замедлил это подтвердить:
- А это два осиновых кола. Когда вы с Серёгой захрапите, я в вас их и вколочу!
- Нет, Мишель,- заулыбался Андрюха,- ты что-то путаешь, осиновые колья забивают в вампиров да в оборотней!
- А кто же вы есть-то? Всё время были нормальными мужиками, а тут, вдруг, как волки накинулись на нас со своими принципами и совестями! Вы же из нас этой бестолковой работой всю кровь выпили!
Да, такого вывода не ожидал даже я!
XVIII.

Я шёл по раскачивающемуся мосту, а навстречу мне шла она, моя прекрасная таинственная возлюбленная! Вот сейчас, наконец-то, я увижу её лицо и узнаю его, вспомню! Но ветер закрутил, заплёл чёрные длинные волосы девушки, и они залепили её лицо так, что я ничего не мог разглядеть, ничего, кроме огромных чёрных глаз, излучающих озорную весёлость. Я подошёл вплотную и протянул руку, чтобы убрать с её лица волосы и увидеть, увидеть этот образ, так измучивший мою уставшую душу. Но девушка вдруг прижалась к тросовым перилам моста и быстро перемахнула через них. Я закричал и прыгнул следом, чтобы поймать её и спасти, но увидел, что она не упала, а парит в воздухе, и её волосы развиваются, как хвост кометы. Но вот она взмахнула рукой и, всё ускоряясь, полетела к ослепительно горящему солнцу. Через мгновенье моей возлюбленной уже не было, и только огненный шар равнодушно являл мне свой раскалённый лик! Стало жарко, а глаза заслезились от нестерпимо яркого света и жгучей душащей обиды. Я медленно опустился на дно балки и ... проснулся.
Проснулся я в палатке. Полы входа были откинуты, и мне приветливо улыбалось радостное солнышко. Я взглянул на часы и оторопел: было уже одиннадцать!
У костра Андрюха колдовал над кастрюлей, а через минуту из зарослей выкарабкался Женька, с грациозным усилием тащивший несколько здоровенных хворостин.
Я выполз наружу и спросил удивлённо:
- А что случилось, Андре? Почему меня не разбудили? У нас что, сегодня выходной?
- Ага, выходной,- весело ответил тот, помешивая варево ложкой с привязанной к ручке палочкой.
- А где Шерп с Мишкой?
- Скоро придут.
Я налил из боевого чайника холодного чаю, с жадностью выпил и всё-таки не выдержал:
- Нет, Андрэ, ты мне всё же скажи, что происходит?
- Да ничего не происходит. Успокойся и не торопи события.
Я понял, что ни черта добиться не смогу. Тогда я закурил, сел на брёвнышко возле костра и принялся ждать обещанных событий.
Где-то через полчаса появились Михайлы. Они были радостны и возбуждены. Мишка снял с себя рюкзак и, к моему полному обалдению, принялся из него извлекать бутылки с водкой и вином.
И тут-то я вспомнил кое-что, помогшее мне разобраться в этой бестолковой ситуации. Ведь сегодня был мой день рождения! Я начисто позабыл об этом, а вот друзья помнили!
- Это вы, случайно, не в честь меня попить собрались?- чуть дрогнувшим голосом выдавил я.
- Ну наконец-то, доехало!- бросил в кастрюлю свою ложку Андрюха, подошел ко мне и неловко облапил мои плечи.- Поздравляю! Как-никак, а четверть века – это дата!
Мишки и Женька тоже меня потискали. Шерп не упустил случая и несколько раз мощно деранул мои уши.
- А кстати,- опомнился я,- где вы раздобыли выпивку?
- Ну, это-то не сложно, были бы деньги да желанье!- едва заметно улыбнулся Мишка.- Мы с Шерпом встали пораньше и прогулялись подальше.
- Постойте, постойте,- я взял карту и поискал ближайшую от нас деревню. - Это же километров пятнадцать!
- Девятнадцать,- внёс поправку Шерп.- В той деревне магазина не оказалось, пришлось ещё четыре проехать.
- Проехать?
- Ага, мы там велик нашли.
- Как нашли?
- В смысле, попросили. Тут люди добрые, что хошь дадут на веру. Эх, не завидую я им!
- Почему же?- удивился Андрюха.- Наоборот, они счастливы, что верят всем.
- Это-то да,- покивал Шерп,- но когда-нибудь к ним попадёт чувачок-шустрячок, и всё их счастье закончится. Кто-нибудь их да облапошит!
- Конечно, уродов хватает,- не смог не согласиться я с Шерпом,- но только вот мы ими никогда не станем!
- Аминь!- перекрестил нас Андрюха, полагая, что его бесовская бородка даёт ему право прислониться к церковному клиру. Потом он снял с костра кастрюлю и предложил:- Хорош философствовать, пора праздновать! Первым слово имеет слово Жека.
- Почему я?- вздрогнул тот.
- Потому что умные слова должны произноситься последними, а ты у нас самый молодой!
- Понятно,- вздохнул Женька,- то есть, самый глупый!
- Нет-нет-нет!- замахал руками Андрюха.- Ты у нас самый неопытный, а это глобальная разница!
- Ну, хорошо, я скажу первым. Желаю тебе, Серёга, конечно, здоровья и счастья, но, главное желаю, чтобы эти годы, что ты прожил с нами, остались в твоей памяти не как самые будничные!
- Молодец, Жека!- одобрил Андрюха, и водка дружно побежала по нашим пищеводам.
- Теперь ты, Шерп,- продолжил распорядитель банкета.
- А я, между прочим, старше тебя,- прищурился Шерп,- так что ты должен говорить передо мной!
Но Андрюху просто так не собьёшь с пути истинного:
- А кто тебе сказал, Шерп, что старше – это значит умнее?
Тот в ответ только разинул рот, но слова из него не исторглись. Андрюха не стал долго ждать:
- Правильно, открыл рот – говори!
Шерп шмыгнул носом и родил:
- А я тебе, Серёга, желаю никогда не быть под началом таких придурков, как этот бородатый умник! И вообще, пусть вокруг тебя будут только хорошие люди!
- Вроде Шерпа!- заключил Андрюха.
Потом тамада предоставил слово себе:
- Серж, я тебя знаю миллион лет, но ни разу, даже в самую чёрную минуту наших с тобой ссор, я не пожалел, что ты мой друг! Желаю, чтобы и ты ни разу не пожалел, что я, нет, что мы – твои друзья! И ещё, Серж, я буду тебе вечно благодарен, ты сам знаешь, за что и за кого!
Немного грустное, но тёплое молчание накрыло маленькую полянку, на которой расположился наш лагерь. И даже комары куда-то попрятались, словно не хотели мешать нам в этот добрый и светлый день.
- А я хочу тебе пожелать, Серёга,- прервал паузу Мишка, - хотя, может быть, мне и не следует этого говорить, но я хочу тебе пожелать, чтобы ты поскорее нашёл ту, ради которой ты теперь живёшь, ту, которая, вероятно, отберёт тебя у нас. И всё-таки я желаю тебе, чтобы ты поскорее её нашёл!
Кружка задрожала у меня в руке и выпала из разом ослабевших пальцев. Водка, вылившаяся в едва тлевший костёр, взметнулась ярким высоким факелом, и в нём я увидел чёрные глаза. Но в них не было озорной радости, в них были только печаль и укор: «Ну сколько же тебя ждать?!»

XIX.

- Вот он, красавчик!- закатал Андрюха рукав энцефалитки, и мы увидели, как по его руке неторопливо ползёт, с трудом преодолевая волосяные заросли, блестящий коричневый клещ.
Это, конечно, удивительно, ню за все годы наших скитаний по тайге клещи нам почти не попадались! Если припомнится десятка полтора случаев, и то хорошо.
- А он не энцефалитный?- насторожился Шерп и немного отодвинулся от Андрюхи.- Ещё цапнет, скотина, и – каюк!
- Ерунда это всё!- уверенно заявил Женька и даже пощекотал клеща пальцем.- Нам же прививки сделали!
- Прививка – это не гарантия!- поспешил я «успокоить» Женьку.- В сто восемьдесят девятой экспедиции есть инженер по технике безопасности. У него тоже была прививка, но теперь он ходит, скрючившись, а пол-лица как заморожено. Так что, прививка – не гарантия!
- А с другой стороны,- наблюдая за движением клеща, сказал Мишка,- не будь этой прививки – не было бы и инженера. Точно, Жека?
Но Женька заметно посерьёзнел. Он был до жути мнительным, мы это знали, и Андрюха не преминул воспользоваться данным фактом:
- Да не кручинься ты, Жека. Ну, цапнет клещик, ну, перекорёжит личико, а вдруг именно в этом счастье? Помнишь, у Гюго, был человек, который смеялся? Так ему, в конце концов, повезло!.. Кажется… А теперь давайте-ка, ребята, я вам прочитаю лекцию о клещах. Но для начала мы этого красавчика продезинфицируем,- и Андрюха бросил клеща в костёр.- Значит, так. Клещи – это сволочи, вернее, паразиты, а питаются они нашей кровушкой. Прыгают с кустика или травинки на ногу, например, и ползут себе потихоньку вверх и только вверх – вниз они ползать не умеют. Потом они подыскивают себе тёпленькое местечко. Особенно им нравятся подмышки и паховая область. Да, я б и сам у какой-нибудь красотки в паховой области поползал!- на секунду Андрюха погрузился в сладкую фантазию, но тут же резко мотнул головой, гоня прочь дивные грёзы, и продолжил.- И вот клещ, найдя подходящее место, приступает к делу. Он втыкает свой хоботок поглубже в наше тело и раскрывает его там подобно якорьку. Всё, теперь он от еды хрен оторвётся или отвлечётся, даже если рядом окажется клещиха и призывно покрутит задницей!
- А я слышал, что если ему помазать маслом попку, которой он дышит, то клещ сразу вылезет,- выплеснул из себя Женька очень глубокие познания.
Андрюха поморщился:
- Какую чушь ты несёшь! Сам посуди. Если тебе во время обеда намазать маслом и нос, и рот, и даже задницу, ты что же, жратву бросишь? Да ты ещё и это масло всё схаваешь!
- Ну как же, люди учёные об этом пишут!
- На то они и учёные, чтоб писать. А простые люди, неучёные, делают просто: берут этого клеща за жопу и выдёргивают на хрен!
- Но там же его голова останется!
- Ну и что? Берут нож – чирк по коже, и голову долой! А потом смазывают ранку спиртом.
- А где его взять, спирт-то?- мрачно ухмыльнулся Мишка.
- Ну, тогда не спирт,- не растерялся Андрюха,- взял, да и пописал на то место!
Мишка посмотрел на него, как на детсадовца:
- Ты сам-то хоть понимаешь, что говоришь? Ну, предположим, паховую область я себе, хоть и с трудом, но обоссу, а вот в подмышку, боюсь, струя не достанет!
Всё это он сказал настолько серьёзно, без малейшего намёка на шутку, что мы колодами попадали возле костра и затряслись от жутчайшего смеха. Мишка не долго хранил серьёзность на лице и очень быстро присоединился к нам.
Отсмеявшись до коликов и икот, мы успокоились было, но Андрюха подкинул сушнячка в угасающие угли:
- Ты, Мишель, если сам достать не сможешь, попроси меня, я, так и быть, брызну тебе хоть подмышку, хоть в другое место!
Вторая волна смеха прошла менее разрушительно.
Мы отдохнули от авральной работы органов дыхания и закурили.
- А всё-таки, если останется часть клеща в теле, что делать?- высветил свою неугасающую тревогу Женька.
- Полагаться на Господа Бога!- невозмутимо ответил Андрюха.- Что будет, то и будет!
- А что может быть?
- Ну что может быть? Температурка подскочит, тошнотка приударит, а то и кто с косой не вовремя припрётся.
Это Андрюха, конечно, загнул, но Женька загрустил капитально. И я поторопился его успокоить:
- Брось ты думать об этом, Жека! Ты же сам видишь, что клещей мы встречаем реже, чем красавиц в деревенских банях! Ты помнишь хоть один случай за все эти годы, чтобы кто-то пострадал от них?
- От кого? От красавиц?- заржал Андрюха.- От них-то все мы пострадали!
Но Женька веселья не разделил:
- А как же тот инженер?
- Так это всего один случай. Исключение.
- Где один случай, там и другой,- насупился Женька,- где одно исключение, там и другое!
- Послушай, Жека,- подсел к нему поближе Шерп,- Серёга сказал, что завтра, в крайнем случае, послезавтра мы всё здесь доделаем. Так что, скоро будем дома, а там клещей нет, там только тараканы!
- Нет, Шерп, тараканов у нас нет!- гордо заявил я.
- Вот видишь, Жека, ни хрена у нас дома нет! Потерпи ещё пару деньков.
Я посмотрел на Шерпа благодарно. Вот ведь, вечно он нудит, вечно всем недоволен, а взял да успокоил парня. Молодец!
- Но зато,- продолжил Шерп-молодец,- зато у нас дома есть то, чего почему-то мы здесь ни разу не встретили.
- И что же такое у нас там есть?- снисходительно, но с некоторой раздражённостью поинтересовался Мишка.
- Как? А вы разве не знаете? Столько там живёте и не видели? Я так сразу заметил!
- Да что мы не видели-то?
- Как что? Две гадюки живут у нас на дворе. Я в первый же день их увидел, да думал, что вы в курсе!
Женька мгновенно побледнел, но Андрюха потрепал его за нос:
- Да кого ты слушаешь, Жека? Ты что, этого придурка не знаешь? И гадюк он увидел не двух, а одну – когда в сенях с зеркалом столкнулся!
Да, рано я похвалил Шерпа, рано. Хотя, если трезво разобраться, то какой бы это был Шерп, кабы так не поступил? Очень хреновый!



XX.

На следующий день, часам к семи вечера, мы добили последние километры хода, привязали его к новенькому – лет пяти от роду – сигналу и, довольные выполненным делом, свободно вздохнули.
- Ну вот, как раз уложились!- удовлетворённо подытожил Андрюха.- Сегодня двадцать восьмое июля, так что Вова спокойно может приезжать первого!
До дому ходу было отсюда километров сорок, но мы решили завтра утром двинуть в другую сторону и добавить к этим сорока ещё десять. Здесь всё было логично, ибо в десяти километрах отсюда находилось село Алексеево, и, хотя от него до нашего Воскресенского было уже под шестьдесят вёрст, но зато между этими населёнными пунктами имелась отличная грунтовка, и мы резонно рассчитывали найти какой-либо попутный транспорт.
- Ну вот,- складывая карту в сумку, порадовал нас Андрей,- завтра часиков в семь выйдем, а в десять будем в Алексеево – это если идти еле-еле, ну а там, Бог даст, к вечеру доберёмся и до дома!
- Хорошо,- улыбнулся Женька и почесал у себя в подмышке.
- Что-то чешется подмышкой – надо сбегать за малышкой!- прозубоскалил Шерп.
- Да задолбала меня уже эта подмышка!- пожаловался Женька.- Чешется и чешется!
Андрюха насторожился и решительно расстегнул молнию женькиной энцефалитки:
- А ну-ка, снимай!
- Зачем это?
- Снимай, говорю!
Женька снял энцефалитку, рубашку и остался в голубой майке. Андрюха поднял его руку и плюнул от злости:
- Так и есть! Сидит, гад!
Мы все сунули свои носы Женьке в подмышку и увидели там тёмный шарик – точь-в-точь вишню.
Женька выпучил глаза и захрипел:
- Клее-е-е-щ?
- Да, но о-о-очень маленький!- сказал Андрюха так пренебрежительно, будто величина клеща меняла суть дела.
- Всё, это исключение!- прошептал Женька и начал заваливаться на спину.
Мишка подхватил почти безжизненное тело и потряс его:
- Жека, да ты что? Да мы сейчас эту букаху моментом вытянем!
Но Женька уже плавал в другом измерении, там, где клещи не впиваются, а змеи не имеют ртов!
Мишка положил парня на энцефалитку:
- Счас мы его оживим!
Но я его остановил:
- Погоди-ка, Мишель, давай, пока он в отрубе, выдернем эту мерзость.
И мы сделали всё так, как и рассказывал Андрюха накануне: оторвали то, что удалось, а потом Мишка своим острейшим ножом сделал маленький надрез и выдавил останки клеща. И только прижигать ранку мы не стали отработанной жидкостью организмов. Обнаружилась жидкость другая, более антисептическая – водка. Где именно она обнаружилась, догадаться, думаю, не очень трудно: конечно, у Мишки, в его тайниках.
- Я хотел эту бутылку сегодня достать, чтобы принять по соточке за завершение работы,- начал было оправдываться он, но нам эти оправдания были абсолютно не нужны.
Итак, мы прижгли водкой ранку в женькиной подмышке и приступили к реанимации владельца этой пострадавшей части тела. Оживили мы его довольно быстро, влив в рот несколько глотков водки.
Женька открыл глаза и мгновенно вспомнил жуткую реальность:
- Где клещ?
- На небесах!- успокоил его Шерп и предложил: - На-ка, Жека, выпей!
Тот взял в руки кружку с водкой, поднёс её к губам, но тут же отстранился и сунул посудину обратно Шерпу:
- Нет, пить нельзя, когда впивается клещ, это только усугубляет!
- Да пей ты,- настаивал Шерп,- это же стерилизатор!
- Нет-нет, нельзя!- Женька стал торопливо одеваться.- Что-то мне холодно.
- Сейчас я тебе чайку сделаю,- предложил Мишка. Он взял чайник, налил из него в кружку горячий напиток и, незаметно для Женьки, плеснул туда немного водки.- На, Жека, пей, это чай.
Тот мелкими глоточками осушил кружку и поёжился:
- Всё равно холодно.
Тогда Андрюха потрогал женькин лоб и удивлённо воскликнул:
- Да у него же температура хрен знает какая!
Мы все со знанием дела пощупали лоб больного и согласно покивали: да, температура не малая!

Всю ночь мы жгли костёр перед палаткой, чтобы лежащему там Женьке было теплее. Мы его укрыли всем, что смогли для этого приспособить, а он метался и бредил, роняя несвязные слова и фразы, и только одно слово можно было разобрать: Шура.
- Ишь, Шурика всё какого-то зовёт,- недоумевал Шерп,- и кто хоть это такой?
- Это не Шурик, а Шура, и не такой, а такая, - пояснил я.
- Уж не та ли полудурочная?
- Это ты, Шерп, полудурочный! И вообще, ребята,- посмотрел я серьёзно на всех,- не нужно Жеку подкалывать Шурой. Для него всё это очень серьёзно, а он слишком мягкий человек для того, чтобы влепить по лбу некоторым, слишком шустро размахивающим своим языком!
- Да не размахиваю я языком!- обиделся, но самую малость Шерп.- Серьёзно так серьёзно. Кто спорит?

В семь часов, погрузив Женьку на сооруженные из черёмуховых жердей носилки, мы тронулись в путь. Редко где тропа позволяла нам нести пострадавшего вчетвером, в основном приходилось это делать по двое.
В Алексеево мы прибрели далеко за полдень, абсолютно обессиленные и выдохшиеся. На наше счастье, здесь оказался медпункт, которым заведовал жизнерадостный мужик-фельдшер, лет тридцати пяти. Он основательно расспросил нас, внимательно осмотрел ранку в подмышке и задал вопрос, по которому я понял, что это действительно мастер своего дела:
- А ваш друг, случайно, не мнительный по натуре?
Я поведал ему о позавчерашнем разговоре, и фельдшер довольно улыбнулся:
- Всё правильно. Типичный случай самовнушения! Вы идите-ка, погуляйте, а часа через два-три ваш друг, я думаю, сможет сам ходить.- Фельдшер секунду помедлил и добавил:- И даже водочки мы с ним вполне сможем выпить!
«Ах, доктор ты наш дорогой!- подумал я.- Мог бы и не намекать, неужели же мы такие бессердечные сквалыги, что не напоим тебя до отвала за здоровье нашего друга!»

XXI.


Добрый, жизнерадостный доктор Иван Иваныч после четырёхчасового застолья стал ещё добрее и ещё жизнерадостнее. Правда, он порядком устал, выслушивая наши бесконечные благодарности за спасение друга и похвалы в свой адрес, которые мы источали тем активнее, чем больше огненной влаги затекало в наши организмы.
Женька был румян и весел. Он уже почти позабыл о своём предсмертном состоянии. И слава Богу!
Я долго расспрашивал Иваныча об очень эффективных методах его лечения. Шутка ли, оживить полумёртвого человека так, чтобы через несколько часов он смог пить, есть и даже петь матерные песенки! Но фельдшер либо не хотел выдавать мне своих секретов, либо и правда, не было тут иной тайны, кроме досконального знания человеческой натуры.
- Давайте-ка я вам лучше расскажу одну историйку,- радостно потирая свои безразмерные ладони, предлагает Иван Иваныч, и я понимаю, что он очень хочет сменить тему беседы.- Дело было два года назад, в мае. Часа в три ночи я проснулся оттого, что в дверь кто-то оглушительно, но монотонно долбил явно каблуком сапога, ну, или башкой деревянной! Я вскочил и, не одеваясь, помчался открывать. Распахиваю дверь, а там стоит мужик – взлохмаченный, с бешеными глазами, да и пьяный изрядно, естественно. Увидел меня и заорал:
«Доктор, срочно роды принимай!»
« У тебя, что ли?»- говорю.
«Нет, я пока не созрел!- он ещё и шутит, гад!- У жены роды!»
Мужик скрылся, а через секунду тащит – именно тащит! – бабу с распущенными грязными волосами. Да и вся она была такая грязная, будто он волочил её лесными тропами километров двадцать! Тут сон с меня окончательно слетел, и я узнал-таки мужика. Эго был Лёша Петров из соседней деревни, а славился он тем, что всё на свете знал и всем давал очень полезные советы, которые, правда, у него никто не просил.
А Лёша тем временем бросил на мою чистенькую кровать свою нестерильную ношу и принялся быстренько её раздевать. Женщина в самом деле имела такой живот, что я понял: беременность в стадии завершения. Накинув кое-что из одежды и вымыв руки, я начал её осматривать. Но, едва я стал ощупывать живот роженицы, как она, лежавшая до этого с закрытыми глазами, распахнула их, а потом и рот, и заголосила... частушки! Я в оторопи едва не сел на пол, а баба знай себе горланит:
«Мой милёночек нахал,
Он елдой меня пугал.
Нынче я его пужаю –
Ребятёночка рожаю!»
И тут я понял, что она такая же пьянющая, как и Лёша!
«Ты что, сдурел,- ору я на него,- разве же можно ей пить!? Да и потом, почему ты решил, что она рожает?»
«Что ж я, неумный?- икает этот идиот и достаёт какой-то блокнотик.- На, смотри, сегодня ровно девять месяцев!»
«Ну и что?»
«Как это что? Раз девять месяцев прошло – должна рожать!»
В общем, плюнул я на это дело, пошёл, вызвал скорую, и их увезли: её – в роддом, а его – в вытрезвитель!

- А как же самое главное?- озвучил Андрюха вопрос, интересовавший всех нас.- Как же роды? Или их не было?
- Как это не было? Всё прошло нормально. Родила. Мальчика. Но через неделю.
- А это опасно, родить позже срока?- осторожно спросил Женька, и я понял, что его этот вопрос очень даже волнует.
Иван Иваныч улыбнулся:
- А кто их знает, эти сроки? Разве что Господь Бог! Младенец сам сообразит, когда ему пора вылезать.
- Это точно,- согласился Мишка,- вот вылез бы он точнёхонько в свой срок и что бы увидел? Пьяную мамочку, дерущую глотку частушками да папочку, тоже нетрезвого, размахивающего блокнотиком с математическими выкладками! Да я бы на месте этого младенца тут же обратно залез и больше никогда бы не показывался!

В два часа ночи мы всё-таки вспомнили, что нам нужно как-то добираться до своего Воскресенского, да и сидеть за хлебосольным столом в гостеприимном садике Ивана Иваныча немного надоело. И очень даже странно (а может и не очень), но мы напрочь позабыли, что глубокая ночь укутала плотно и заботливо всё живое, всё, кроме нас.
Первым поднялся Андрюха:
- Эх, Иваныч, хороший ты мужик, но нам надо к дому!
- А где дом?- заулыбался фельдшер.
- А везде! Но в данный момент мы живём в полном мусоре!
- В Воскресенском, что ли?
- В нём самом.
- Так на чём же вы поедете?
Андрюха задумался на секунду и выдал:
- А что, автобусы уже не ходят?
- Какие автобусы?- загрустил вдруг Иваныч и вздохнул:- Тут вообще ничего не ходит!
- Тогда пойдём пешком!- решительно махнул рукой Андрюха и плюхнулся обратно на скамейку.
- Нет, ребята,- вскочил, что-то задумав, доктор,- я вас отвезу лично! Пошли!
- Куда?- вяло спросил я.
- Да здесь рядом. У меня тут друг живёт, а у него машина есть.
И мы, воодушевлённые неожиданно открывшейся возможностью благополучно добраться до дому, бодро потопали за Иваном Иванычем.
Шли мы по улицам хоть и без песенных вариаций, но шумовой эффект был тем не менее велик. Собаки во дворах взлаивали, а некоторые взвывали. В курятниках, сбитые с толку, петухи принимались вопить во все глотки и прыгать на своих жёнушек, а те, не осознав спросонья реальности, истерично кудахтали, решив, что их насилует кто-то посторонний.
Друг доктора – Толян – упирался очень долго – до третьего стакана. Потом, включив в сузившихся глазах зелёный свет пофигизма, завёл свой драндулет – бортовой «газончик» неопределённого цвета и возраста, и мы, вполне счастливые, загрузились в кузов.
Иван Иваныч, нисколько не колеблясь, полез вместе с нами:
- Пока вас не доставлю до дому, не успокоюсь!
Когда мы, всё-таки распевшись, проехали с полчаса, Иваныч вдруг что-то вспомнил и заколотил кулаками по кабине:
- Стой, Толян, стой!
- Что случилось? Забыли что?- удивился я.
- Да я ж Толяну забыл сказать, куда ехать нужно!- улыбнулся жизнерадостный доктор.



XXII.

Что-то я сегодня совсем расклеился: голову ломило так, будто в неё настойчиво и добросовестно, один за другим, вбивали дубовые клинья.
- Ладно, посиди-ка ты денёк дома,- великодушно предложил Андрюха,- а Мишку я возьму с собой, пусть Шерпа с Женькой натаскивает.
Ребята ушли, а я остался один. Развалившись на скрипучей раскладушке и закрыв глаза, раздражаемые ярким дневным светом, я по уши окутал себя своей печальной думой, изо дня в день гложущей меня всё больше и больше, всё яростнее и яростнее. И теперь, когда я был абсолютно один, эта дума совсем доконала меня: она выбила из разума последние подпорки уверенности и здравого смысла, и он перекатывался в голове безвольно и бестолково, усиливая и без того невыносимую боль!
Будь рядом Андрюха, он быстренько бы взял меня в оборот и изыскал методы для выдворения из меня безнадежности хандры! Но, увы, я был один.
Вероятно, я задремал на какое-то время, потому что нервно вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей руке руки другой. Эта рука, нет, эта маленькая ручка была мягкая, тёплая и почему-то мне очень знакомая. И во мне вдруг взорвалась радость: неужели это ОНА!!! Я резко распахнул глаза и увидел… Леночку! Она стояла, склонившись надо мной, и в её глазах мерцала лёгкая тревога:
- Очень болит?- мягко спросила Лена.
Я только пожал плечами и попытался улыбнуться.
- А я тебе принесла лекарство. На, выпей.- Она закинула мне в рот пару каких-то таблеток и протянула кружку с водой.
Я всё это проглотил и сел на раскладушке:
- И откуда же ты узнала, что я заболел?
- А разве ты заболел?- удивилась Лена.- Нет, это печаль тебя давит. Но она скоро пройдёт!
- Да, Еленушка, ты, как всегда, права. Но не во всём!
- И в чем же я не права?
- А в том, что это пройдёт.
- Пройдёт, Серёжа. Помнишь царя Соломона и его кольцо?
Я в отрицании помотал головой.
- Ты не прочёл Библию?!
- Нет ещё.
- Но это же позор! Я сегодня же тебе её принесу, и изволь, пожалуйста, прочесть!
Я смотрел на строгое личико Лены и думал:
«Вот то, что мне в ней не очень нравится – её уверенность в своей правоте!»
Но вслух сказал:
- Обязательно прочитаю, если ты на этом настаиваешь!
- Да пойми, это тебе нужно, а не мне! Ведь там ты найдёшь ответы на многие вопросы и, может быть, на тот, главный, что тебя гложет!
- Хорошо, хорошо, Еленушка. Так что же Соломон?
- Было у царя Соломона, – а Соломон – это великий царь и мудрец, – кольцо, по которому шла надпись: «Всё пройдёт!» И когда Соломону бывало плохо, когда он был чем-то опечален, он всегда читал надпись на своём кольце и всегда успокаивался. Но однажды отчаянье так сильно овладело им, что даже слова, начертанные на кольце, не внесли в его душу успокоения. И тогда царь сорвал с перста кольцо и в раздражении бросил его. Кольцо попрыгало по полу и улеглось у ног Соломона. И он вдруг увидел, что внутри кольца виднеются ещё какие-то буковки. Он поднял кольцо, поднёс его к глазам и прочитал эти буквы. «И это пройдёт!»- гласила надпись. И царь успокоился.
Я смотрел на Лену с нежностью и понимал, как же она мне близка! И я не стал сдерживать в себе чувства:
- Еленушка, ты для меня самая близкая, самая любимая… сестрёнка! Я знаю, что ты меня простила, но я себя буду бичевать до конца жизни!
Но Лена сжала мою ладонь между своими, маленькими ладошками и в отрицании покачала головой:
- Нет, Серёжа, не смей себя даже ругать! Да, в тот день мне было нестерпимо больно и стыдно. Я посчитала себя ненужной, отслужившей свой срок вещью. Но потом, какое же счастье я обрела потом! Ведь Андрюша – это… это… тот, без кого я жить – теперь я это твёрдо знаю! – не смогу! И я благодарна тебе! Ты поступил как врач: причинил боль, но во имя радости!- и Лена поцеловала меня горячо, но всё-таки, как сестра.
Потом она внимательно посмотрела мне в глаза и улыбнулась:
- Ну вот, всё и прошло. Теперь у тебя ничего не болит, ни голова, ни душа!
И я с удивлением осознал, что да, улетучилась из меня боль, как эфир из незакрытой склянки!

Мы с Леной пили на кухне чай и болтали о каких-то пустяках. Беседа была лёгкая, бездумная. Но вот, внезапно, на лице Лены мелькнула тень тревоги, нет, не тревоги, а какой-то озабоченности, и девушка задала мне неожиданный вопрос:
- Серёжа, скажи мне, пожалуйста, ты ведь в курсе, а сколько у Андрюши было до меня девушек?
Я вздрогнул и отхлебнул такой большой глоток, что не смог пропихнуть его в глотку, и горячий крепкий чай деревянной пробкой закупорил её. Откашлявшись и отслезившись, я хрипло выдавил:
- Ну и вопросики ты задаёшь!
- Я понимаю, что это нескромно, но я всё же хотела бы знать правду.
- А обо мне ты подумала?
- В каком смысле?
- А тут смысл ясен, как луна в январе! Кем же я буду, если расскажу тебе про все андрюхины... увлеченья?!
- Но ты ведь для меня как любимый братишка!- чуть виновато улыбнулась Лена.
- Да, но Андрэ – это мой лучший друг, а значит, он мне ближе и дороже и братишек, и сестрёнок.
- Даже ближе, чем я?- с лёгкой обидой в голосе бросила Лена.
Я посмотрел на нее ласково, но ответил жёстко:
- Он мне ближе всех!
- Ну и правильно!- с силой тряхнула головой девушка.- Правильно, Серёжа! Это я, дура, спрашиваю не то, что можно!
И я опять восхитился ею и попытался немного смягчить свою позицию:
- Ну подумай, Еленушка, разве имеет какое-то значение, был ли кто у Андрюхи, не был? Ведь главное, что он любит тебя, а ты любишь его, и вы точно знаете, что для вас никого больше на свете нет и не будет!
Синее небо лениных глаз выжало чистейшую слезинку, и она, легко пробежав по гладкой девичьей щёчке, упала в кружку с остывшим чаем:
- Серёжа, я безумно желаю тебе, чтобы ты поскорее нашёл свою мечту. И ещё, я очень хочу увидеть её!
Теперь уже из моих, непонятного цвета глаз без стеснения выкатилась слеза и, цепляясь за щетинки давно не бритых щёк, шмякнулась на стол:
- Как же я люблю тебя, милая сестрёнка! Ведь ты, почувствовав мою боль, без раздумий пришла на помощь!
Лена запорхала влажными ресничками и потупила взгляд:
- Вообще-то, это Андрюша ко мне прибежал и попросил, чтобы я к тебе пришла. Он сказал, что ты лежишь один – больной, несчастный, страдающий!
Мы посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

XXIII.

Прошло уже три дня, как Вова Стрельцов посетил нашу бригаду, забрав материалы высотного хода и оставив нам зарплату за прошлый месяц, а гаврики наши – Михайлы и Жека – всё еще с удовольствием бухали!
Мы же с Андрюхой в этот раз откололись от них. Андрей проводил всё свободное время, конечно же, у неё – моей сестрёнки Леночки, а я углубился в изучение мудрейшей на свете книги – Библии. Много интересного и полезного я там почерпнул, но не со всеми пророкам согласился в их видении добра и зла. Да, их слова и заветы могли решить многие вопросы, но, увы, ответа на вопрос свой, главнейший, я в книге книг пока не обнаружил! Да если честно, я и не надеялся, что какая-либо книга сможет мне помочь. Нет, только я сам в силах разрешить эту проблему. Я должен вспомнить, я должен понять! И я бессовестно, с изыском искуснейшего инквизитора, пытал свою бедную память. Но она пока стойко переносила все эти пытки и не давала мне ни малейшей надежды на раскрытие тайны!

Андрюха подсел ко мне, отобрал книгу и отложил её в сторону:
- Знаешь, что, Серж?
- Не знаю,- честно ответил я.
- Нет, ты всё знаешь! В общем, наши орлы могут так запиться, что нам всем будет тоскливо. Я у своих деньги отобрал, забери-ка ты и у Мишеля, а то всё это добром не кончится!
- Эго ты правильно решил, Андрэ.

Наутро сборы на работу начались с нытья:
- Ох, как же мне плохо! Ох, как же мне тошно!- причитал Шерп, а сам всё время зыркал на нас с Андрюхой, проверяя, какую реакцию вызовут его стоны.
- И у меня что-то башка на части раскалывается!- вторил Шерпу его вечный подголосок – Жека.
- Странно, и чего бы это твоей умной башке раскалываться? Не иначе, передумал вчера не в меру!- без намёка на какое-либо сочувствие и понимание произнес Андрей.
Мишка же, как всегда, страдал молча. Он с некоторым отвращением глотал крепчайший – практически чифир – чай и только изредка глубоко вздыхал.
Мы взяли инструменты, планшеты и разошлись: Андрюха со своими – налево, а я с Мишкой – направо.
Сегодня я снимал участок местности, где ещё недавно росла рожь. Теперь её убрали, и поле было ровным, открытым, и лишь редкие скирды соломы разбавляли его однообразие.
Скирда – высокое и длинное, как деревенский дом, сооружение, но я это всё говорю отнюдь не для того, чтобы похвастаться знанием некоторых агротехнических нюансов. И скоро это станет ясно.
Я установил мензулу и сориентировал планшет. Снимать поля достаточно легко, но нудно, а реечнику тут нужно лишь одно: мысленно разделить всю площадь на квадратики со сторонами сорок метров и ходить параллельными курсами.
И Мишка начал своё монотонное движение. Первые три-четыре ряда он прошёл легко, полностью мною видимый, но следующие ряды проходили уже за скирдой, и Мишка на несколько секунд из поля моего зрения стал выпадать. Я на эти понятные паузы вначале не обратил особого внимания, да и не было для этого возможности: я отмечал на планшете точку, высчитывал её отметку, подписывал (а это всё – время) и когда я бросал взгляд на поле, то уже видел Мишку с другой стороны скирды.
Но вот я стал замечать, что мне приходится ждать появление мишкиной, постепенно уменьшающейся фигуры, причём ждать изрядно! Конечно, чем дальше он от меня отходил, тем большее время ему требовалось для прохождения мёртвого пространства, создаваемого скирдой. Но не настолько же! Мне стало очень даже любопытно, и я решил засечь, сколько же секунд уходит у Мишки на преодоление невидимого участка пути. Стрелки часов безжалостно показали, что он затратил три минуты на расстояние метров в тридцать-сорок! И тогда я решил разгадать этот маленький секретик.
Я взмахом руки отпустил Мишку, дождался, покуда скирда скроет его от меня, и бегом помчался к ней. До скирды было метров сто, и мне потребовалось секунд пятнадцать-двадцать, чтобы промчаться это расстояние. Я осторожно выглянул из-за соломенного укрытия и увидел, что Мишка широко шагает в мою сторону. Но вот он остановился и нагнулся, и я разобрал, что он что-то поднял с земли и поднёс к голове. Всё стало ясно: Мишка пил, и только школьник, пришедший в первый раз в свой первый класс, мог бы подумать, что хлебает этот дяденька лимонадик!
Между тем Мишка наклонился, поднял с земли ещё что-то, развернулся и быстро пошёл обратно, к оставленной им рейке. А я же, бросив своё укрытие, ходко потопал за ним следом. Но сапоги мои с громким хрустом ломали сухие обрезки ржаных стеблей, и Мишка уловил эти звуки. Он повернулся и, увидев меня, виновато пожал плечами, а я обнаружил в его руках наполовину опустошённую бутылку и пакетик с закуской, в котором были и огурчик, и помидорчик, и лучок с хлебцем.
- А что, Мишель, ты запасся неплохо! Дай хоть огурчика-то пожевать!
- Понимаешь, Серёга, была у меня бутылка в заначке.
- Ну, это-то ясно! Вот если бы у тебя бутылки в заначке не было, тогда б я точно не понял!- добродушно улыбнулся я.
- Хотел я её с утра с ребятами выпить,- продолжил Мишка,- но когда глянул на вас с Андрюхой, то понял, что хрен это получится. И тогда я её взял с собой.
- А от меня-то чего прятаться?
- Ну, если б ты со мной выпил, тогда б я не стал шухериться, а так как-то неудобно.
- Неудобно яичницу на утюге жарить – яйца разбегаются!- сказал я и отобрал у Мишки бутылку.- А ну-ка, дай-ка и я глотну, а то ты, в одиночку хлебая, совсем окосеешь!

Домой мы вернулись довольные и удовлетворённые, но там нас встретили Женька с Шерпом – ещё более довольные и ещё более удовлетворённые. Да и по Андрюхе было видно, что он тоже немного глотнул этого довольства.
- Понимаешь, Серж, задолбали они меня своим нытьём и поминутным хватанием за останавливающиеся сердца настолько, что я, сложив из мата Вавилонскую башню, сам, лично, сходил в магазин и бросил им в их наглые рожи это мерзкое лекарство!
- Дай-ка я порассуждаю, что было дальше,- прервал я андрюхин рассказ.- Итак, применив метод дедукции и логического анализа, а также теорию ошибок и вероятностей и изначально откинув все производные случайных величин, я могу сделать парадоксальный вывод: они это лекарство беззастенчиво выжрали!
- Гениально!- похлопал в ладоши Андрюха.- Но ты, Серж, упустил маленькую детальку – последствия лечения, вернее, одно из последствий.
- Стоп, Андрэ! Дай подумать!.. Я всё понял! Всё, кроме одного: где?
- Что где?- оторопел Андрюха от моего вопроса.
- Как это что? Детальку где вы спрятали?
Андрюха хлопнул себя по лбу:
- Доехало! Вот она,- и он вытащил из-под стола бутылку.
Тогда я повернулся к Мишке и скомандовал:
- А ну, доставай! А то одна деталька без другой погоды нам не сделает!

XXIV.

Мишка, Шерп и Женька азартно резались в подкидного. Играли не на деньги, а на более интересный и ядрёный эквивалент: каждый раз проигравший должен был залезть под стол и выкрикнуть оттуда как можно громче: «Я самый вонючий козёл на свете!» Я, правда, хотел вначале выяснить у них, что это за Света такая, на которой побывало так много козлов, да ещё не очень ароматных, но решил не рисковать – а вдруг тоже захочется?
Чаще всего из данной троицы этим вонючим козлом оказывался Женька, реже Шерп и только один раз признался в этом Мишка. Что ж, здесь всё сложилось чётко, по старшинству.
Андрюха, естественно, был на посту номер один и усиленно его охранял и лобызал. Если кто не знает: в армии пост номер один – это знамя части, оно в каждом полку является самым великим и прекрасным, ну а андрюхин пост был несравненно прекраснее, это скажет любой, даже тот, кто и не знает, что же такое армия!
А я, сидя на кухне, подальше от козлов вонючих, занимался укладкой горизонталей, одним словом, работал.
Вот мой карандаш вычерчивает линии извивающихся горизонталей, отображая глубокую лощину, и они складываются в рисунок – это будто бы длинные, распущенные на прямой пробор девичьи волосы. Рука моя сама собою принимается рисовать глаза, опушая их густыми ресницами...
Я вздрогнул, тряхнул головой и бросил карандаш на стол. Достал сигарету, закурил и задумался. Всё о том же. Но я не успел погрязнуть в трясину печали, потому что хлопнула дверь, и в горницу влетел возбужденный Андрюха. Он, увидев, что я сижу на кухне, сразу же метнулся туда:
- Серж, тут такое дело! Серж...
- Ну что, что за дело?
- Понимаешь, Лена... у Лены...
- Что с ней случилось?!- вскочил я и схватил Андрюху за плечи.
- Нет, нет, Серж, с ней ничего не случилось. Но вот, телеграмма ей пришла. Отец у нее умер.
Я оторвался от Андрюхи и спустился на стул. Лена рассказывала мне, что её родители живут в Иркутске, а отец давно и серьёзно болен. И вот, значит, час пробил.
- Серж, ты знаешь, у Леночки сейчас такое состояние, что одну отпустить её я не могу. Мне нужно ехать с ней!
- Конечно, Андрэ, о чём ты говоришь, ты должен с ней поехать! Вернее, полететь. Поезд – это очень долго.
- Да, лететь, конечно же! Только, вот, Серж, насчёт денег. У меня всего...
- А ну-ка, тормозни на фиг!- грубо прервал я его и пошёл в горницу к азартно спорящим картёжникам:
- Мужики, есть дело!
Они уставились на меня, но никто из них не проронил ни слова, видимо, выражение моего лица было достаточно красноречиво.
- В общем, Андрюхе нужны деньги.
- Сколько?- кратко спросил Мишка.
- Все, что у нас есть!
- Ну, так в чём проблема? Отдай.
- Но я же должен спросить вашего разрешения!
- А что стряслось-то?- вытаращил глаза Жека.
- У Лены умер отец,- сухо сказал Андрюха.
- Так что тогда городить!- засуетился Шерп.- Оставь нам, Серёга, рублей сто на курево, а остальные отдай!
- Никотином мочиться будешь!- зло бросил Мишка.- Он пошутил, Андрюха, бери всё, что есть. Сколько у нас, Серёга?
Мы подсчитали: получилось около тысячи. Я удовлетворённо кивнул:
- Ну вот, Андрэ, я думаю, хватит!
- Спасибо, други! Мы потом с Леной отдадим всё!
Мишка удивлённо посмотрел на Андрея, шумно вздохнул и резко вышел из избы. За ним поплёлся Шерп, сокрушённо качая головой.
- Ну зачем же ты сказал такую гадость!- бросил я, сморщившись, как от боли.- Взял и наплевал нам всем в рожи!
Андрюха только пожал плечами и понурил голову.
- Ну ладно, не это главное,- сказал я помягче, понимая, что Андрюха ни в чём не виноват,- а как вы добираться собираетесь?
- Лена пошла к своим знакомым – у них машина есть. Довезут нас до Череповца, оттуда до Питера – на автобусе или на поезде. Ну, а там в аэропорт.
- Не забудь документы взять и бумажонку исполкомовскую, авось, да пригодится!
- Конечно, Серж. Если тут начальство заявится высокое, то ты уж чего-нибудь им навешай. А мы, я думаю, за неделю управимся.
- Вы там не торопитесь, сколько нужно, столько и оставайтесь. В крайнем случае, телеграммку швырни. А насчёт начальства. Не буду я им ничего вешать! Ты разве не имеешь права своей невесте в трудную минуту помочь?!
Андрюха посмотрел благодарно на меня и на Женьку, всё это время молчаливо стоявшего рядом.
- Да, Андрэ, а вещи-то будешь какие брать?- напомнил я о бытовых мелочах.
- Да знаешь, Серж, я подумал, ведь всё равно через Питер поедем, так там заскочим ко мне, я всё, что надо и возьму.
- Тоже верно.

И вот мы вышли на улицу, и Андрюха подошёл к Мишкам, сидевшим на скамеечке и усиленно задымлявшим окружающую среду:
- Мужики, извините за глупость! Вернусь, за каждое дурное слово поставлю по бутылке!
- Денег не хватит!- угрюмо бросил Мишка, но сразу же снисходительно улыбнулся:- Неужели ты думаешь, что мы на тебя обиделись?!
- И заметь, что даже я не ловлю тебя за язык! А это что-то, да значит!- гордо добавил Шерп.
- Это значит только одно,- дрогнувшим – самую малость – голосом произнёс Андрюха,- это значит, что я просто не представляю, что бы я без вас делал!
И Андрюха, резко отвернув лицо, быстро зашагал прочь. А Женька крикнул ему вслед:
- Все мы, Андрюха, не представляем, что бы мы делали друг без друга!




XXV.

Вечером второго дня (если считать от отъезда Андрюхи и Лены), когда мы уже отужинали и немного отдохнули после ударно отработанной смены, Шерп вдруг предложил:
- А пошли на танцы!
Я посмотрел на него, как Винни-Пух на неправильных пчёл:
- Куда-а-а?
- На танцы,- удивлённо покрутил головой Шерп,- а что, вы никогда на танцах не были?
- В болотниках и энцефалитках – никогда!- отрубил Мишка.
- Ну тем более нужно пойти! Мишка, подумай, какая память останется!
Мишка подумал. Подумал и сказал:
- После танцев память может остаться разная!
- Ты, наверное, свою Тонечку боишься,- пощекотал Шерп Мишку за самолюбие,- как узнает, что ты по танцулькам похаживаешь, так и…
- Ну что и? Договаривай!
- Так и обидится на тебя, что её не приглашаешь!
Но Шерп, естественно, не это имел в виду, и все прекрасно поняли подоплёку его слов.
- Хрен с ним, пошли!- решился Мишка и предложил мне:- Серёга, айда с нами!
- Нет, чего-то у меня не танцевальное настроение.
- А вдруг мы там совершим что-то не то, а подсказать будет некому? Тогда как?
- Ну, вы же не дети. Да и трезвые до неприличия.
- Пошли, пошли, Серёга, а то опять тут будете давить друг друга.
- Кто будет давить? Кого?
- Ты – тоску, она – тебя. А она, зараза, всегда сильнее, когда ты один!
- А мы тут с Женькой побеседуем.
- Да я вообще-то, Серёга, тоже прогуляюсь с ними,- бессовестно и непринужденно бросил меня Женька.
И тогда я, подумав, что одному мне здесь и правда будет кисло-горько-солёно, согласился:
- Ладно, пошли! Только, чур, без приключений!
- Тоже сказал, - недовольно скривил губы Шерп,- а на хрена же тогда на танцы ходить?

И приключения, не заставив себя долго ждать, посыпались на нас, как красные кляксы кленовых листьев под дуновением западного октябрьского ветра на грязную холодную землю.
Ещё не дойдя до избушки с отшибленными курьими ножками, которая в нашей деревне притворялась домом культуры, мы заметили двух симпатичных – по формам телес – женщин, идущих перед нами. И Шерп тут же проявил свой интерес к ним:
- Эй, девчонки, посмотрите-ка, какие молодцы идут за вами и вздыхают!
И девчонки посмотрели. Но когда я увидел их анфас, то первым желанием, которое впорхнуло мне в голову, было свалить отсюда к далёким и прекрасным берегам моря Лаптевых, и чтобы пять лет ко мне не могли долететь самолёты и пробиться ледоколы! А девчонки – эти сорока с большу-у-у-ущим хвостиком страшилищи – жутко обрадовались, что четыре идиота обратили на них внимание, и мгновенно подрулили к нам:
- Ой, какие красавчики! На танцы идёте? Тогда и мы с вами!
Мишка ласково посмотрел на Шерпа – как палач на Робеспьера – и процедил сквозь зубы:
- Да нет, девочки, мы совсем в другом направлении, но попозже приходите, может, и встретимся.
Мы чудом оторвались от общительных незнакомок и со свистом промчались мимо клуба. Возле него народу было очень мало: лишь две весёлые девчушки да три мужика лет тридцати, изрядно поддатые. Но из открытых дверей избушки доносилась музыка, и Шерп сразу заволновался:
- Счас я быстренько сбегаю, посмотрю, есть ли там кто стоящий.
И он, слегка косолапя, потрусил к клубу. Девчонки-сорокалетки его не заметили, и наш Шерп благополучно шмыгнул внутрь.
А мне вдруг до того стало тоскливо и муторно, что я понял: больше ни минуты я не смогу торчать здесь, а затащить в этот клуб меня не сумеет даже самый мощный бульдозер!
- Всё, мужики, вы как хотите, а я пошёл к дому!
- Пойду-ка я лучше к Тонечке схожу, а то она, верно, заждалась – три дня не был,- изрёк Мишка.
Женька посмотрел сначала на меня, потом на Мишку и облегчённо вздохнул:
- А я вообще не хотел сюда идти!
И мы, решительно развернувшись, пошли обратно, но возле клуба остановились, поджидая Шерпа. Шерп появился очень скоро. Он вышел, нет, он выбежал и, увидев нас, махнул рукой куда-то в сторону и туда же помчался.
- Странно, что это с ним?- недоумённо посмотрел я на Мишку.- Может, за кем-то погнался?
- Да нет,- начал тот засучивать рукава энцефалитки,- чует моё сердце, что это за ним кто-то гонится!
И это предположение оказалось абсолютно верным. Из дверей клуба выскочили четверо парней, явно догонявших Шерпа, но первое, что они увидели, это были трое незнакомцев, одетых в такие же наряды, что и убегавший от них. И тогда они приняли логически верное решение: вместо того, чтобы сажать свои дыхалки в погоне за одним, которого ещё искать да искать, они, не сговариваясь, накинулись на троих таких же, но идеально статичных.
Четверка парней, как квадрига жеребцов, подлетела к нам и, даже не пожелав доброго вечера, принялась руками и ногами рихтовать выступающие части наших тел. Но мы, естественно, не стали следовать библейским заветам (ох, не всё в Библии правильно, не всё!) и оказали им достойное сопротивление, очень скоро, ввиду нашей кристальной трезвости, перешедшее в контратаку. И мы их начали теснить, и победа была уже близка, но тут к нашим противникам подоспела подмога в лице троих мужиков, тех самых, что болтались у клуба.
Удары сыпались на нас со всех сторон, а искры, вылетавшие из наших глаз, освещали улицу бледным светом. Но семеро местных головорезов, упивающихся своим численным превосходством и непродуктивно размахивающих всеми конечностями, не знали того, что среди нас находится величайший кулачный боец – Мишель! Каждый удар его правой руки, достигший цели, укладывал противника в дорожную пыль почти намертво! И когда против нас осталось всего трое, они дрогнули и разбежались в разные стороны как круги на воде!
- Пошли отсюда,- сплёвывая на землю кровь, сказал я,- а то сейчас набежит шобла и замочит нас, а мы так и не успеем сказать спасибо дорогому Шерпу!
- Ну, Шерп, счас я из него блин сделаю!- мрачно пообещал Мишка.
Женька ничего не сказал, но зато пнул ногой каждого из четырёх поверженных врагов.

А дома, за столом, сидел Шерп, а перед ним стояли две бутылки и тарелки с нарезанными салом, огурцами и помидорами!
Едва мы вошли, Шерп вскочил и заорал:
- Ну не виноват я! Откуда же я знал, что они на вас накинутся?!
Мишка посмотрел на накрытый стол, облизнул свои разбитые губы и произнёс, но совсем не мрачно:
- Вот чем мне нравится Шерп? Он всегда вылезет из любой, даже самой грязной, даже девственно-узкой задницы, причём, вытащив оттуда ещё и выгоду для себя!
А Шерп, подобострастно улыбаясь, уже разливал по кружкам выпивку.

XXVI.

Утром солнышко, улыбаясь, заглянуло в наши окна, но, увидев нас, в ужасе отпрянуло и закрылось тёмными тучами как можно плотнее, чтобы уже наверняка избавить себя от неприятного зрелища!
А зрелище действительно было неприятное: у всех нас (естественно, кроме Шерпа) были разбиты губы, носы, под глазами весело посвечивали новенькие фонарики, да и внутренние органы давали знать о своём неполном соответствии крепкому здоровью.
Но зато Шерп выполнял все наши желания. Он приносил кому сигаретку, кому водички, одним словом, суетился, как мог!
Ещё вчера Шерп рассказал нам об истоках инцидента. Оказывается, он, зайдя в этот дом культуры, сразу же заприметил подходящую девчонку и, поскольку возле неё никого не было, решил её закадрить. Но девчонке он явно не понравился, и она посла его в самый многофункциональный женский орган. Тогда Шерп, не долго думая, тоже послал эту девчонку, но на другой орган, имеющийся у каждого дееспособного мужчины. Не успели они как следует освоиться на новых местах, как откуда-то выскакивает один дееспособный и заявляет Шерпу, что Шерп, дескать, козёл, урод и ещё кто-то, сродни этому! Тогда наш обиженный мальчик, не долго думая, но, всё же приметив, что рядом других дееспособных не наблюдается, влепил своему оппоненту от души в пятак. И тут мгновенно, как тараканы из щелей, отовсюду полезли желающие познакомиться с Шерпом поближе. Но он почему-то застеснялся и, не откланявшись, свалил.
Когда он пришёл домой и осознал, что там, у клуба, нас, скорее всего, немножко попинают, то его недюжинный ум быстренько нашел выход из нагрянувшей, попахивающей пинками и тумаками ситуации. Шерп побежал к Вале и договорился с ней на обмен: две банки тушёнки – на две бутылки самогонки. И этим спас свою хитренькую физиономию и глупую задницу, искательницу приключений!

Часов в пять нас навестил Гена:
- Ну как, хлопцы, живы?
- Да что нам, Ген, будет?- улыбнулся Мишка.- И не такое переживали!
- И это пройдёт,- вспомнил я соломоново кольцо.
- Я чего пришёл-то?- покряхтев, опустился на стул Гена.- Банька у меня готова, может, желаете? Веничком да по синячкам – ох, как пользительно!
Баня у Гены срублена на совесть! Она, в отличие от большинства местных бань, топится по-белому, а ещё имеет три отделения: предбанник, мойку и парную, и каждое отделение просторное, с высокими потолками!
Нет, всё-таки нам повезло, что мы пострадали, а Шерп остался цел! Как он за нами ухаживал! И парил нас в два веника, и нежно натирал мягкой мочалкой наши побитые спины, и подливал горячей водички в тазики. Эх, такого сервиса я не видел нигде и никогда!
И, сидя в предбаннике, распарившиеся докрасна и отмывшиеся добела, попивая холодный валькин квасок, мы полностью и безоговорочно простили Шерпу его фортель!
- Фигня, Шерп,- довольно отдуваясь, выдохнул Мишка, разве это травмы? Так, мелочь. Помнится, раз так мне досталось, что три дня и по нужде сходить не мог! Думал, крякну. А это всё мелочь. Да и что ж такое получалось? Целый сезон почти прошёл, а ни мы никому, ни нам никто ни зубов не покрошил, ни рёбер не поломал!
- Вообще-то, я бы так и отработал – с целыми зубами и рёбрами,- не согласился я с Мишкой,- я не кровожадный, да и не мазохист.
А Женька отхлебнул кваску и заявил:
- А мне понравилось!
- Что именно?- мне стало очень любопытно.
- А всё! И то, как мы им накидали, и то, как Шерп перед нами расстилается!
- Ну, это-то и мне понравилось!- поддержал я Женьку.

После бани Гена пригласил нас к себе, что случалось довольно редко – это был первый раз!
Мы сидели, попивая вкусную самогоночку, уплетая ароматное сало, и блаженствовали! А Валентина тараторила:
- Ну, теперь вы тут герои! Вы ж самых главных наших драчунов поколотили! Они ж сначала побежали народ собирать, чтоб вас совсем залупцевать. Но когда узнали, что вы вчетвером их семерых отходили, то никто не пошёл.
- Побоялись, что ли?- горделиво подбоченясь, спросил Женька.
- Да нет, просто у нас тут трое на одного не ходют!
- А семеро на четверых, значит, похаживают?- сильно засомневавшись в местном благородстве, бросил я.
- А вот потому-то и не пошли,- уверенно кивнула Валя,- когда узнали, что семеро – на четверых!
Что ж, хорошо, что здесь, на Вологодчине, ещё живы какие-то принципы, а то, очень даже вероятно, что не Шерп бы нас ласкал веничками и мочалочкой в гениной баньке, а другие люди и в другом месте обмывали бы наши прохладные телеса и делали б они это абсолютно без подобострастия!

Было уже довольно поздно, и Валя ушла спать. А мы всё сидели, но пили только чай, и в душах наших было тепло, как в баньке по-белому!
А Гена вдруг оживился и посмотрел на меня и Мишку:
- А помните, я вам рассказывал, как на зону попал, ну, про Клавку-продавщицу?
- Конечно,- кивнул я,- разве такое забудешь!
- Так вот, вчера гляжу: идёт, зараза! И идёт ко мне в дом! Ну, думаю, ещё с какой гадостью пожаловала. А она подходит, кланяется мне до пола и говорит: «Прости меня, Гена, за мою пакость!» Стерва, мол, я, и совесть совсем заела! Я как стоял, так и брякнулся на стул. А Клавка достаёт свёрток из-за пазухи и кладёт на стол. «Тут,- говорит,- три тыщи – по тыще за год, что я у тебя отобрала. Возьми и прости меня!»
Гена замолчал и тяжело вздохнул.
- Ну и что, ты взял?- спросил Мишка, нахмурясь.
- Хотел, было, даже рука дёрнулась. Но, слава Богу, не смог! Сказал только Клавке, чтоб забрала деньги, и что зла на неё не держу.
- А вот это, Гена, ты сделал правильно!- пожал Мишка ему руку так сильно, что тот тихо охнул.
А я смотрел на Мишку и думал, как же это он догадался сделать именно то, сказать именно так, чтобы эта чёрствая, безразличная баба вспомнила, что она женщина – самое великое творение во Вселенной!

XXVII.

… Первые лучи ещё непоявившегося солнца легко раздробили ночную тьму и щедро, но небрежно вымазали небо пурпурными красками. Обитатели маленького, наполовину заросшего камышом и тростником озера, зашевелились, захлопали крыльями и стали готовиться к самой важной утренней процедуре – завтраку.
Утки, смазав пёрышки жиром, поплюхались в воду и бодро задрали хвосты к небу, обшаривая широкими клювами подводные заросли.
Но некоторые птицы почему-то не окунали свои серые или тёмно-зелёные шейки в коричневатую воду, а задумчиво застыли в ленивых позах. Тогда мощный селезень подплыл к одной из таких ленивых уток и толкнул её грудью. И в этот же момент что-то гулко бахнуло, и по воде ударили тугие комочки, взметнув маленькие бойкие фонтанчики. Селезень взмахнул крыльями, но взлететь не смог. Он выдавил из себя хриплый, булькающий звук и устало уронил голову в воду, в которой появились красные разводы. И он уже не услышал, как со всех сторон захлопало, а по воде застегали невидимые бичи.
Утки, жалобно и испуганно крякая, начали быстро взлетать, стремясь умчаться прочь от этого жуткого места. Но не всем это удалось – и тут, и там на воде покачивались серые безголовые тушки.
А от берега, шумно фыркая, плыли собаки, и глаза их светились азартом и предвкушением тёплой пьянящей крови...

В пять часов вечера мы закончили работу. Конечно, светового времени ещё было навалом, но дело в том, что очередной планшет мы досняли, а чтобы начинать новый, нужно было возвращаться, потом идти обратно, одним словом, морока! И я решил, что на сегодня хватит.
Целый день мы проработали под аккомпанемент ружейных выстрелов. Особенно с утра пальба стояла такая мощная, словно эсэсовская дивизия «Мёртвая голова» выкуривала из лесов задолбавших их до цирроза печени бородатых партизан.
- Ну вот, пока мы тут бродили в лесных дебрях, там уже война бушует в полный рост!- состроумил Шерп.
Женька взглянул на его веселую рожу и спросил с некоторой тревогой:
- А интересно, кто это стреляет? И зачем?
- И по кому?- внёс я существенную добавку.
- Да не иначе, как охота открылась,- уверенно сказал Мишка,- вот и палят сдуру, кто во что горазд!
- Зачем же палить сдуру, можно стрелять по дичи!- не понял я мишкиной иронии.
Но он посмотрел на меня с явным сожалением:
- Ты, Серёга, вероятно, никогда не был на открытии охоты?
- Нет,- честно признался я,- да и не очень-то хотелось!
- А я вот бывал. Интересная это штука – открытие охоты!
- Только для дебилов это может быть интересным!- холодно бросил я.
- Ну, это дело вкуса. Я же имею в виду совсем другое. На открытие охоты обычно идут, как на праздник, ну а на праздник что берут с собой?
- А хрен его знает, что берут с собой на праздник,- пожал я плечами,- лозунги какие-нибудь?
- Нет, знамёна,- предположил Женька.
- Ни фига вы не шарите!- пренебрежительно скривился Шерп.- На праздник берут политбюро на палках!
Мишка мотнул головой и усмехнулся:
- Сразу видно, что вы любители всяких демонстраций и митингов! Нет, на праздник берут побольше выпивки! Какое ж без неё настроение? Вот, на открытие охоты и прихватывают бухла, кто сколько сможет. А когда всё это высосут, тут-то самая стрельба и начинается, только цели её иногда оказываются очень неожиданными!
- Ну, это нам знакомо!- оживился Шерп.- Помнишь, Жека, как Андрюха с Демьянычем на охоту ходили?
Тот довольно заулыбался, значит, помнил!
- Что за Демьяныч такой?- услышав незнакомое имя, спросил Мишка.
- Да есть на Вологодчине охотничек!- и Шерп замолчал, но я его ткнул в бок:
- Давай, давай, рассказывай, чего козла за бороду тянешь?
- Было это в мае,- начал Шерп.- Ползли мы по лесу и вдруг наткнулись на избушку. Невысокая такая, с малю-у-у-сенькими оконцами. А жил в ней, оказывается, охотник – Демьяныч. Сначала-то он всё хмурился, смотрел на нас исподлобья, но когда мы достали тушёнку, чаёк, табачок, то моментом подобрел. У него там, рядом с избой, погребок был сооружён, он туда – нырк! А оттуда лезет с десятилитровой бутылью. А в бутыли горстей десять клюквы, а остальное – спирт! В общем, посидели мы денёк, пообщались. Хорошо! А Андрюха с Демьянычем тему общую нашёл – охоту. Говорит, мол, я в душе охотник прирождённый, только не удаётся как следует этому делу отдаться!
- Да уж, охотник!- вспомнил я убитую Андрюхой птичку в Устье-Вологодском.
- Короче,- продолжил Шерп,- собрались эти два придурка на медведя. Взяли с собой спирту, тушёнки пару банок, ещё какой-то жратвы – с ней в засаде можно с год просидеть – и потопали, качаясь, как матросы после дальнего плаванья, и роняя сухие ёлки и сосёнки. А нам оставили задание: наточить топоры и ножи, чтобы удобнее было медведя свежевать. Ну мы, конечно, на это дело плюнули, а вмазали ещё по стакашку, да и улеглись отсыпаться, думая, что дня три не увидим наших охотников.
Нет, увидели мы их немного пораньше – часа через три. Были они трезвые, ободранные, но почему-то без медведя! И жратвы с выпивкой у них не оказалось. Андрюха бледный, а Демьяныч – красный, орёт: «Один хрен мы кого-нибудь сегодня завалим!» Ну, думаю, счас мне как всадит жакан в селезёнку! Нет, не стал. Побежал к сараюшке и Андрюхе рукой машет, мол, иди! Выгнали они пинками оттуда поросёнка, да какой, на хрен, поросёнок – кабанище! – и Демьяныч как бахнет в него из двух стволов! Поросёнок кувырк набок и замолк. А Демьяныч говорит: «Айда, хлопнем по стакану, а потом свежевать пойдём. Топоры-то с ножами наточили?» Я киваю, мол, конечно, а сам думаю, что здесь, ой, не всё в порядке!
Так и случилось. Оказалось, дошли эти медвежатники до какой-то поляночки и устроились на ней, чтобы спокойненько побухать. Размаялись и вдруг видят: прямо на них медведь прёт! Но, вместо того, чтобы хватать ружьё да валить зверя или просто попробовать его задушить, наши охотнички поступают иначе. Они, как заправские сборщики фиников, практически без участия рук, ловко карабкаются на ближайшие деревья и оттуда взирают на медведя, умоляя его глазами не лезть следом. Но медведь был не такой идиот, как они, да и по лесу он ходил отнюдь не в поисках такой лёгкой добычи. Всё дело в том, что, проходя невдалеке от полянки, мишка почуял вкусный залах тушёнки, и обильные струи слюны притопили его природную осторожность. Не обращал внимания на двух придурков, висящих на трясущихся ёлках, медведь вылизал открытую банку, а потом ловко управился и с другой. Он её открыл без открывалки, зажав между передними лапами и немножко их сдавив. Подъев всё остальное и посмотрев на каждого из медвежатников, медведь поклонился им с благодарностью и пошёл дальше по своим делам. Через полчаса охотники сползли на землю, и Андрюха резонно спросил:
«А чего ты не стрелял-то, Демьяныч?»
«Да забыл я, чёрт, что мы на охоте-то!»- не менее резонно ответил тот.
После их рассказа пошли мы свежевать поросёнка. Выходим из избушки, а никого на улице и нет! Только несколько кровавых пятен на том месте, где лежал кабанчик. Пошли по следу – а след вёл в сарай – и обнаружили там недобитую дичь, мечтательно жующую что-то вкусненькое. Оказалось, что первая пуля вообще прошла мимо, а вторая лишь чиркнула кабана по башке, но всё же оглушив его. А может, он просто упал в обморок от такого вероломства хозяина!- оригинальным выводом закончил Шерп.

Мы все весело посмеялись и порадовались за неубитых животных, а я подвёл итог:
- Если и после этого опыта Андрэ захочет стать охотником, то придётся всерьёз заняться настройкой его мозгов!

Мы пошли к дому, но, перейдя вброд небольшой ручей и поднявшись на травянистый пригорок, обнаружили там продолжение известной со школьных лет картины Перова. В первом её варианте, как известно, три охотника сидели, рассказывая друг другу что-то невероятное. Здесь же, в варианте втором, дополненном, эти три добытчика, рассказав, вероятно, всё, что было в их силах, смачно похрапывали в живописных позах, а рядом валялись их ружья и пустые бутылки. Дичи никакой не было. Но была маленькая собачка не установленной наукой породы – скорее всего, своей собственной. Она жадно доедала остатки закуски, любезно помахивая хвостиком, полным репейника.
- Ну, что я вам говорил?- ткнул Мишка рукой в охотничью троицу.- Интересная это штука – открытие охоты!
Но я из всего этого сделал неожиданный вывод:
- Вот если бы все так охотились, то у нас в лесах зверья было бы видимо-невидимо!
А Женька развил мой вывод в ином направлении:
- И ещё в лесах было бы до хрена маленьких зелёных чёртиков!

XXVIII.

И снова вечер, и снова я на кухне вожу карандашом по ватману планшета, выгибая горизонтали. И снова моя рука вырисовывает чёрные глаза – счастье и боль моей жизни! А из горницы снова раздаются редкие возгласы: « Я самый вонючий козёл на свете!»
Я в миллионный раз гонял свою память по лабиринту последних лет, но она, плача и стеная, не понимала, чего же я от неё хочу, ведь она от меня не скрыла ни единого дня, ни единой встречи! Я безумно устал, занимаясь каждый вечер, каждую ночь этой нескончаемой работой. Я был настолько порабощён ею, что ничего не мог более делать. Я ничего не читал, не ходил с ребятами на поиски приключений, я просто сидел или лежал часами. И вспоминал. Но вспомнить не мог.
И сегодня, когда рука моя весь планшет изрисовала глазами – смеющимися, грустными, строгими, озорными, я понял, что скоро либо сойду с ума, либо что-нибудь с собой сделаю. Я знал, что это мгновение придёт неожиданно, властно и скоро, может быть, даже сегодня. Но я не боялся его, а ждал, ждал и... торопил!
Мягко скрипнув, открылась входная дверь и в неё... Нет, конечно, в неё не вломилось то роковое мгновенье! В дверь вошёл Андрюха!! Он поставил большую сумку на пол, оглядел всех нас и удивился:
- Интересно, а почему это вы такие довольные? Я-то думал, что они тут плачут и наливаются до косоглазия, печалясь о разлуке с другом! А здесь смех и радость! Я разочарован.
Ах, Андрэ, какой же ты молодец! Как ловко ты смёл с меня паутину безнадёжности!
А он, окружённый возбуждёнными верными соратниками, уже вытаскивал из своей необъятной сумы интересные вещи:
- Так, орлы, это вот то, чем славится Байкал!
- А чем он славится?- радостно потирал руки Женька.
- Неужели не знаешь?
- Не знаю,- виновато пожал плечами парень.
- Ну, Серж-то точно знает! Скажи-ка, чем славится Байкал?
Я подумал и выдал:
- В Байкале самая чистая вода. А ещё там есть тюлени.
- Ну вы, братцы, здесь совсем разэрудировались! Извини, Серж, тюленя я не привёз, а вода и у нас тут не хуже. Но привез я то, чем действительно славен Байкал – это омуль, идиоты!
- Ну, про омуля-то я знал!- вылепил из себя Шерп человека бывалого.- Это-то я пробовал!
А Андрюха между тем достал из сумки две грелки.
- Лечить нас будешь?- непонимающе уставился на них Мишка.
- Эх, Мишель, в самую точечку ты клюнул! Лечить вас буду, и в первую очередь – Сержа. На него глядеть больно.
- Да,- вздохнул Мишка,- совсем доходит.
И я не понял, сказал он это в шутку или же на полном серьёзе.
- Ничего, Мишель, я его вылечу в три глотка, потому как в этих грелочках – спиртик, да не простой, а настоянный на кедровых орешках. А вот, кстати, и они,- и Андрюха вытащил из сумы пузатый холщовый мешочек.
Что было вкуснее, кедровый спирт или копчёный омуль, определить не представлялось возможным, да и на фига этим определением заниматься, если одно бесподобно подходит под другое!
Андрюха дымил ленинградским «Беломором» и рассказывал, как они с Леной добирались до Иркутска:
- В Череповец мы приехали чётко к поезду, но билетов уже не было. Хорошо, что проводниками работали студентки – я с ними быстро договорился. Правда, одна потом попыталась со мной пообщаться, и мне долго пришлось объяснять Леночке, что я – это не я! На самолет билетов тоже, конечно, не оказалось, а телеграмма-то была не заверена. И даже моя исполкомовская всесильная бумага здесь силу имела только в одном месте – над унитазом! Мы совсем было раскисли и приготовились идти до Иркутска пешком, но тут случилось просто чудо! Встретился мне Лёха Проскурин – мы вместе в школе учились. Ну, разговорились, то да сё, и вдруг я узнаю, что он работает бортинженером на транспортном самолёте, и скоро их аэроплан отчаливает, да курсом-то прямо на Братск! А Братск от Иркутска как Вологда от Питера! И мы полетели с ними да ещё бесплатно! Правда, все деньги, что сэкономили, потом истратили на такси от Братска до Иркутска, а иначе было не успеть. Приехали как раз вовремя. Всё справили, как надо. Леночкина родня вся от меня в полном отпаде!- эти слова Андрюха произнёс как бы вскользь, но глазками всё же стрельнул в меня, наблюдая, произвёл ли эффект.
Да, эффект он произвёл, но прямо противоположный. С мыслей о леночкиной родне и о Лене я очень быстро перепорхнул на мысли о ней, моей безымянной черноглазой судьбе!
Андрюха, заметив это, хлопнул меня по плечу:
- Помнишь, Серж, ты не раз говорил мне, что я пророк?
- Было, Андрэ, было.
- Так вот, пророчу тебе: ты вспомнишь её, вспомнишь, и это произойдёт не позже, чем через неделю! Ты мне веришь?
Я почти испуганно вперился в чёрные андрюхины глаза и понял: так и будет!
- Я тебе верю, Андрэ!
- Ну, тогда давай за это и выпьем!
Я проглотил мягкий спирт и потянулся за омулем, но в этот миг послышался глухой треск, а следом за ним посыпались громкие проклятия. Мы переглянулись: среди нас не было Шерпа. Но почему-то никто не вскочил и не побежал за дверь, откуда вылетали сочные выражения, чтобы посмотреть, что же там произошло.
Через минуту Шерп вошёл сам, а мы сразу же заткнули носы и замахали руками:
- Ну куда, куда прёшься!
- Да что я, виноват, что эта палка отломилась?
Мишка встал и начал выпроваживать Шерпа:
- Давай, давай, на улицу, там бочка с водой. Дальше как, сообразишь, что делать?
Шерп вернулся через полчаса без запаха, но и без одежды. Он вытерся, надел новую рубашку и старые серые брюки и подсел к столу.
- Так что, говоришь, жёрдочка сломалась?- напомнил Андрюха.
Шерп молча налил полный стакан, выпил и кинул в рот кусок рыбы:
- Я знал, что она сломается, и сломается именно тогда, когда я там буду заседать!
- Ну, раз ты это знал, тогда ничего страшного,- резонно рассудил я.
Вся суть дела была в особенности туалетов в вологодских избах, то есть, в полном отсутствии оных. Изба состоит из двух частей: жилой и нежилой – двора. Двор примыкает вплотную к жилой части, но пол в нём – это земля, тогда как пол в жилой части поднят над землей метра на два. Предположим, что вам захотелось избавиться от излишков переработанной пищи. Вы выходите из жилой части и, перейдя узкий коридорчик, оказываетесь на дворе. Вдоль двора – поперёк дома – идёт настил, огороженный поручнем-жердью, а за ним, на глубине двух метров, и есть сам двор, в котором находится вся скотина. И вот, вы садитесь на корточки задом в сторону двора и, держась за поручень, делаете своё пахучее дело.
В нашем дворе скотины никакой не было, поэтому всё сваливалось в кучку, и она лежала, никем не растаскиваемая. В эту-то кучку и свалился Шерп и поэтому был так нерадостен!
- Да, второй раз не повезло!- вздохнул он и налил ещё один стакан.
- А когда же был первый?- искренне удивился Андрюха.- Что-то я не помню.
- Да вы про него не знаете, я не рассказывал. А дело было ещё в Ботаново. Помните, какой у нас там был сортир?
- Нормальный,- пожал плечами Мишка.
- Эго он был нормальный на втором этаже, а на первом – полный атас! Когда вы смылись, оставив меня с Иринкой, я как-то случайно забрёл в то местечко. Сижу, думаю о чём-то. Вдруг сзади – шмяк! Я, не понимая, поворачиваюсь, а за мной, в стенке, не хватает двух досок. Я туда рожу сунул и посмотрел вверх. И вижу я чудесную картину: надо мной нависает чья-то голая задница! Это я потом уж догадался, что иринкина. Но вначале я не понял, сижу, любуюсь! И вдруг из этой задницы будто мыльный пузырь выдулся, только тёмный. Едва я сообразил, что это такое, как оно мне прямо по роже – бац!
Когда минут через десять мы начали по одному вылезать из-под стола, вытирая с раскрасневшихся лиц слёзы и с трудом восстанавливая дыхание, выбитое из привычной колеи сумасшедшим смехом, Шерп закончил:
- Знать бы, какой идиот придумал такой сортир, утопил бы в дерьме!
- Нет, тут ещё неизвестно, кто больший идиот: тот ли, кто придумал или тот, кто высунул свою любопытную рожу, ловя острые ощущения,- охрипшим от хохота голосом высказался Мишка.
- Но главное,- добавил Андрюха,- что Шерп эти ощущения так удачно поймал!
А я погнал мысли в другую сторону и спросил:
- А Ирине ты об этом рассказывал?
- Нет, ты что!
- Ну и зря. За это, я думаю, она бы тебе простила все грехи, как прошлые, так и лет на сто вперёд!

XXIX.

А на следующий день мы уже интенсивно занимались работой. Планшеты, на которых велась съёмка, были пограничные, и поэтому мы с Андрюхой находились друг от друга в полукилометре, а Мишка и Шерп, бродя с рейками параллельными курсами, постепенно сближались.
Женька остался дома. На съёмке вполне достаточно одного реечника, поэтому мы решили, что кто-то будет постоянно находиться в нашей избе, занимаясь уборкой, готовкой пищи и протопкой печи, поскольку ночи становились очень даже прохладными, и в доме под утро было не теплее, чем в Антарктиде в летний полдень.
Мишка и Шерп, проходя последние ряды, встретились и остановились перекурить. Мишка бросил рейку на землю, а Шерп своё орудие труда воткнул в какую-то ямку, и оно торчало как орудие зенитное, жадно вынюхивающее в небе добычу.
Я надписал последнюю наколотую точку, тоже закурил и плюхнулся на спину в жёсткую жёлто-зелёную траву. Прикрыл на минуту глаза, а потом распахнул их и увидел замечательную картину. Большая тёмно-серая туча двигалась с запада прямо к ярко сияющему солнцу. Её неровно оборванные края, царапая синюю плоскость неба, были грязно-белые, как простыни после месячного использования. Вот туча своею вытянутой вперёд частью, словно рукой, коснулась солнца, пробуя, не горячо ли оно, и жадно, быстро проглотила сияющий блин. Но верхняя часть тучи, вытянутая, как купол Исаакия, мгновенно зажглась по краям ярким, слепящим глаза горным хрусталём, контрастно оттенившим центральную тёмную часть, в которой появились два ярких пятна. И я понял, что никакой это не купол собора, я увидел совсем иное: сбегающие прямым пробором волосы, но не чёрные, а светящиеся, словно вплели в них переливающиеся солнечные лучи, а два яркие пятна превратились в глаза, глядящие на меня с укором. Эго был негатив, негатив лица, бесконечно мною любимого и тщетно мною вспоминаемого!
И вдруг от одного глаза отделилась светящаяся слезинка и неуловимо быстро скользнула вниз. Не успел я подумать, что это, вероятно, знак свыше, как по ушам бабахнуло с такой силой, что я вскочил на ноги не сгибаясь! И наконец-то я понял, что замечательная небесная картина через несколько минут обернётся обычным грозовым ливнем.
Я повернулся к Мишкам, чтобы крикнуть им, что надо сматываться, но увидел картину, воистину замечательную. Шерпова рейка дымилась, расщеплённая вдоль сверху донизу, а Шерп и Мишка, стоявшие от неё в десяти шагах, напоминали своей неподвижностью искусные изваяния. В первый момент я даже решил, что их контузило, но тут же изваяния ожили и зашевелились. Особенно бурно проявляло признаки жизни изваяние шерпово. Оно хваталось за кудрявую голову руками, сотворяло из них различные комбинации и издавало тонкие визгливые звуки непонятного содержания. Изваяние мишкино согласно кивало головою, но в остальном вело себя спокойно.

А через четверть часа мы, всё же слегка прихваченные дождиком, уже находились под своим, почти родным кровом. Женька, не ожидавший такого раннего появления бригады, еду ещё не приготовил, но зато в зеве печи радостно потрескивали сухие дровишки, а возле них стоял чайник, готовый вот-вот разродиться струёй пара.
Но ни пить, ни есть нам пока не хотелось, мы ещё были полны ярчайшими впечатлениями от этой поздней грозы. И полнее всех был, конечно же, Шерп:
- Ну, Жека, ты даже не представляешь! Ведь ты бы мог меня больше не увидеть!
- Да нет, увидеть бы он тебя увидел, только вряд ли узнал бы твой негритянский облик!- подкорректировал Шерпа Андрюха.
- Тебе смешно, а я мог запросто погибнуть!
- Ну и погиб бы, а чего тебе волноваться?- успокоил его Мишка.- Жены у тебя уже нет, а детей нет ещё, так что, не велика потеря!
Шерп посмотрел на Мишку, как Фидель Кастро на американский образ жизни, и огрызнулся:
- Можно подумать, что у тебя целый гарем жён и детей две футбольные команды!
- Да не переживай ты, ведь всё обошлось!- попытался успокоить Шерпа Андрюха.- Но, даже если бы и шлёпнуло тебя, то ещё неизвестно, какие последствия могли бы быть.
Шерп закурил и нервно усмехнулся:
- Чего ж ту неизвестного? Был бы или кучкой пепла, или придурковатым заикой.
- Нет, Шерп, мало ты читаешь популярной литературы. Иногда случается так, что в человеке после поражения его молнией открываются невиданные способности.
- Какие это?
- Разные. Одни клады находят, другие голоса слышат потусторонние.
- Ну, голоса-то и я слышу после пятого стакана! А вот клады искать – это бы здорово!
Я послушал их и внёс свою лепту полезной информации:
- А вот живёт один мужик, не помню где, так в него молния раз пять попадала, а ему хоть бы что! У него тело какое-то диэлектрическое. А вдруг и ты, Шерп, такой же?
Тогда Женька, молчавший до сих пор, предложил:
- А пусть он сунет пальцы в розетку, тогда мы и узнаем, как на него электричество действует!
- Сам суй в розетку!- окатил Шерп Женьку злым взглядом.- Да не пальцы суй, а что-нибудь другое!
- Нет-нет-нет, друзья, вы все не правы, вклинился Андрюха в спор,- в розетку ничего совать не надо. Вы забыли самое главное! Молния-то бьёт не по всяким там членам, а точно по башке, поэтому мозг, резко подзарядившись, и начинает работать в параметрах необычных! Так что вывод из этого такой: давайте посадим Шерпа на крышу, а он пусть башкой ловит молнии. Когда же энергии накопится достаточно, тогда он нам и укажет все клады в округе! Слышь, Серж, и твой клад найдёт.
Но я только вздохнул и понурил голову.
А Мишка вдруг сказал то, о чём мы как-то и не подумали:
- А почему это вы все решили, что опасность угрожала только Шерпу? Мы же рядом с ним стояли.
- Но ведь в мою рейку попала молния, а не в твою!- загорячился Шерп.
- Но рейка же была далеко. Вот если б ты её держал в руках, когда мы рядом курили, то нам бы обоим и досталось от Ильи-пророка.
- Вот здорово!- обрадовался Женька.- Представляете, было бы у нас два выдающихся, долбанутых молнией человека: один бы клады искал, а другой с духами беседовал!
Мы все, кроме Шерпа, рассмеялись, а он, вынужденный поделиться ореолом несостоявшегося мученика, только жалко улыбнулся.

XXX.

Я считал дни. Я понимал, что это глупо, что ясновидцев на свете после Кассандры не осталось, но я упрямо считал дни! Три из напророченных Андрюхой семи уже прошли, но оставшиеся четыре представлялись мне долгими однообразными годами, которые я должен был, как нескончаемую бечеву, вытягивать и сматывать в гигантский клубок.

Сегодня с утра мы все отправились на не совсем привычную работу: Мишка попросил помочь Тоне выкопать картошку. Шли мы с разным настроением: Шерп – нехотя, Женька – равнодушно, Андрюха – с азартом, Мишка – по-хозяйски, а я с огромной радостью, справедливо полагая, что дружная и весёлая работа поможет мне прожить этот день незаметно.
Огород Тонечки, как и у всех в деревне, был за домом, он вытянулся в сторону колхозного поля повылинявшим длинным половиком, и весёлый тракторист заканчивал копать его последнюю борозду. Доделав всё и получив за работу две поллитровки, он, очень довольный, умчался восвояси.
Участок, занятый картофелем, был немалый – соток двадцать, поэтому к работе приступили сразу же. Мы вчетвером – я, Женька, Шерп и Тоня наполняли мешки ядрёными клубнями, а Мишка и Андрюха таскали их под навес, где и рассыпали картошку для просушки. Хорошо работать, когда знаешь, что делать, как и для чего (или для кого), тогда всё получается так, как надо, а душу и тело не поглаживают нежные пальчики лени.
Последний час мы работали впятером – Тоня чем-то занималась в доме – и всё же к четырем часам дня дело было сделано. Уставшие, но довольные мы собрались было топать до дому, но хозяйка, выпорхнувшая на крылечко, нас остановила:
- Куда же вы, ребята? У нас так не поступают. Ну-ка, давайте мойтесь и в хату!
- А вот это мне уже начинает нравиться!- заулыбался Шерп и огляделся.- А где тут умывальничек?
- Вон бочка стоит, видишь?- показал Мишка.- Вот тебе и умывальничек.
Шумно отфыркиваясь и обрызгивая друг друга, мы помылись и прошли внутрь дома, оставив сапоги на крылечке. Я здесь был впервые и с любопытством рассматривал жилище мишкиной зазнобы. И я с удовлетворением отметил, что живёт здесь женщина аккуратная, чистоплотная и очень-очень трудолюбивая. «Вот бы Мишелю такую жену!»- мелькнула в голове мысль, мелькнула, да и тут же забылась, потому что Тонечка принялась нас угощать.
Для начала она поставила перед нами огромные тарелки, в которых дымились кислые щи с белыми грибами. Это оказалось такой вкуснотищей, что мы просто стонали от удовольствия! А потом пошла еда обыкновенная: тушёная картошка с бараниной, грибочки, огурчики, помидорчики, лучок. Ну и, безусловно, хозяйка не поскупилась на самое главное, на то, чем всю эту еду запивают, вернее, подо что еда идёт особенно обильно!
Тоня сама ела мало. Она больше наблюдала за нами, и было видно, что ей доставляет удовольствие смотреть, как насыщаются уставшие, от души поработавшие мужчины. На всех нас она глядела ласково, но когда взгляд обращался на Мишку, то глаза её начинали излучать такую теплоту, такое счастье, что я снова подумал: «Да, лучшей жены Мишелю не сыскать!»
Выпили мы довольно много, но обильная вкусная еда не позволяла винным парам одурманивать мозги больше, чем это было необходимо для хорошего настроения.
- Эх, братцы, как мне понравилась работать на уборке картошки!- заявил раскрасневшийся Шерп, откинувшись на спинку стула.- Хоть каждый день бы так вкалывал!
- Что-то, когда пересыпали вёдра в мешки, ты так не радовался,- осадил Шерпа Андрюха.
- Ещё бы,- поддержал я его,- пересыпать вёдра в мешки – это одно, а переливать рюмки в желудок – это совершенно другое, неизмеримо более приятное!
- Ну, ничего сказать нельзя!- обиделся Шерп.- Всё перевернёте!
- А ты делай всё от души – и работай, и на танцы ходи, и пьянствуй, тогда никто ничего не перевернёт!- посоветовал Мишка.
- И ни в чём не ищи выгоды!- ткнул указательный палец в потолок Женька, опьяневший больше нас всех.- И тогда ты получишь истинное удовлетворение от жизненного процесса!
- Всё, готов!- резюмировал Андрюха.- Если Жека начал философствовать, значит, ему пора бай-бай!- И Андрей с намёком посмотрел на меня.
- Да-да,- понял я его,- ребятки, пошли-ка к дому.
- Да что вы, посидели бы ещё,- всплеснула руками Тонечка,- мне же так приятно вас слушать, а то всё одна да одна!- и она многозначительно глянула на Мишку.
- Спасибо, хозяюшка, за хлеб-соль,- поблагодарил её от всех Андрюха, - но нам и правда пора. Нужно, вот, друга до постели доставить, да и печь ещё у нас не топлена.
- Да мы к вам в гости всегда с удовольствием!- заголосил Шерп.- Мы же здесь месяца два ещё проработаем, точно, Серёга?
- Пошли, хватит орать,- ткнул я Шерпа кулаком в бок так, что он даже охнул.
Тоня проводила нас до крылечка, а Мишка, уходя, повернулся к ней и негромко бросил:
- Я скоро вернусь!

Андрюха и Шерп держали под руки Женьку, который вдруг обмяк и начал выплетать длинными ногами паутину вологодских кружев, а мы с Мишкой шли сзади, шагах в десяти.
- Мишель, а чего ты-то с нами пошёл? Или дома что нужно взять?
- Да нет, Серёга, я просто хотел поговорить с тобой.
- Так что домой ползти, давай здесь.
- Давай,- согласился Мишка, и мы, усевшись на бревнышко, лежавшее возле голубенькой изгороди, закурили.
- Понимаешь, Серёга, какая штука,- хрипловатым голосом начал Мишка излагать суть дела,- мне уже тридцать пять лет.
- Ну, это-то я знаю.
- Так вот. Решил я, что хватит шляться мне одному, надо где-то осесть.
- Так у тебя же дом есть,- удивился я,- да и родни там навалом!
- Всё правильно, и дом есть, и родня. Но у них своя жизнь, да и бываю я там так редко, что забывать стали. Но Бог с ними. Нравится мне Тоня, Серёга, и даже очень! И меня она любит.
- Ты не поверишь, Мишель,- обрадовался я,- но я, глядя на вас, весь день сегодня думал, что вы друг для друга – идеальная пара, особенно, она для тебя!
- Значит, Серёга, ты понимаешь меня?
- Ну конечно, Мишель, что ты говоришь! А Тонечка ещё молодая, детей тебе нарожает!
- Уже.
- Что уже?
- Уже один в животе шевелится.
- Правда?
- Да что, я тебе врать буду?
Я посмотрел на Мишку и увидел на его лице радость. Он её пытался спрятать за суровым безразличием, но она, как октябрьское солнышко сквозь серую пелену облаков, пробивалась и светилась, смывая эту суровость!
- Мишка, если ты это решил сердцем, если тебе этого очень хочется, то я рад за тебя до одурения!
Мишка пожал мою руку и скупо сказал:
- Спасибо, Серёга!
Потом, несколько раз глубоко затянувшись серо-синим дымом и не глядя на меня, он произнёс:
- Ты заешь, если бы я был уверен, что от удара молнии погибну, но перед этим смогу узнать всё, что захочу, я бы на это согласился, чтобы сказать тебе, где же сейчас она, твоя любимая!
Таких слов я не ожидал услышать даже от своего друга Мишки! А он смотрел на меня серьёзно, жёстко, без малейшей искорки шутки или розыгрыша. Мишкино лицо начало передо мной увеличиваться и колебаться, и я понял, что это слёзы, заполнив до краешков глаза, коверкают моё зрение!

XXXI.

- Ну всё, хлопцы, пока, хорошей вам работы!- и наш молодой начальник партии уселся в кабину своего боевого «уазика».
Вовка Друганцев помахал нам рукой и поблагодарил:
- Спасибо за рыбку, мужики, за мной – пиво!
Машина тронулась, но, пройдя метров десять, тормознула, и Стрельцов, высунувшись из окна, заорал:
- Серёга, иди-ка сюда!
Я подошел к кабине, а Вова протянул мне руку с конвертом:
- Совсем из башки вылетело. Вот, письмишко вам.
- Кому?- почему-то испуганно спросил я, а сердце запрыгало вверх-вниз, влево-вправо.
- Да Шерпу вашему. Ну ладно, я поехал.
Я взял конверт, посмотрел вслед удаляющейся машине и только тут понял, что весь взмок от пробившего меня волнения.
Подойдя к Шерпу, я сказал:
- Пляши, зараза!
Тот посмотрел на меня обиженно:
- Это почему же я – зараза?
- Я разве так сказал?
- А как же?
- Андрэ, как я сказал?
Тот непонимающе глянул на меня, потом облегчённо улыбнулся:
- Ты сказал «три раза».
Шерп посмотрел на нас, как заведующий психбольницей на своих пациентов:
- Давайте, давайте, полепите из меня дурачка!
Я его пожалел и отдал письмо.
Шерп вскрыл конверт, вытащил аккуратно сложенный двойной лист бумаги, исписанный ровным мелким почерком, и принялся внимательно читать, щуря свои близорукие глазки (очков ни Шерп, ни Женька, несмотря на все наши мольбы и угрозы, так в поле и не брали!).
Шерп дочитал письмо, сел на скамеечку и задумался. Во рту его болталась незажжённая сигарета, из которой он время от времени пытался втянуть в себя дым. Таким Шерпа я ещё никогда не видел и подумал, что вот сейчас он, по-видимому, и есть настоящий, без налёта всех смертных пороков, которые, хоть и мелкими брызгами, но всё же его окропили!
Я подсел к Шерпу и, ничего не спрашивая, посмотрел в его лицо. Он поднял на меня глаза, забросанные лёгкой изморосью, и выдавил одно слово:
- Иринка.
Я понимающе кивнул, но опять ничего не стал спрашивать. Шерп никогда нам не рассказывал, почему они с Ириной развелись, и я не хотел его мучить досужим любопытством.
Рядом с Шерпом на скамеечку уселся Мишка, потом подошли Андрюха с Женькой, но все молчали, понимая, что Шерп должен сам выплеснуть переполнявшие его чувства.
И Шерп начал выплёскивать:
- Иринка пишет, говорит, что она – дура.
- Сама говорит, что дура? Вот так молодец!- засмеялся Женька, но, получив от меня затрещину, обиженно заткнулся.
А Шерп, не обратив внимания на женькин выпад, раскурил всё-таки сигарету и продолжил:
- Нет, не она, а я дурак. Кретин! Чего не жилось с ней? Чего я бегал за каждой встречной? Ведь все три года – до самого развода – я кого-то искал. И что, нашёл? Нет. Потому что лучше Иринки для меня никого быть не может!
- Эго истина, Мишка,- положил я руку Шерпу на плечо,- пока не потеряешь, не поймёшь, что это-то и было самым главным.
- Но какого ж чёрта вы развелись?- не выдержав, вскричал Андрюха.
- Да это вообще по глупости. Появилась в нашей квартире соседочка. Молоденькая, смазливенькая. Ну, я, естественно, к ней – ля-ля-ля, тополя! А она – хи-хи-хи, ха-ха-ха! Короче, нашли мы общие темы. Но кроме слов – никаких действий, клянусь! А Ира заметила наши перешептывания и стала на меня подозрительно посматривать. А потом как-то говорит:
«Если я узнаю, что ты к ней под одеяло залез, то я сначала перетрахаюсь со всеми встречными-поперечными, а потом с тобой разведусь!»
Я понял, что она так и сделает, но с соседочкой всё же отношения поддерживаю, правда, без интима. А у той как раз день рождения, и она меня приглашает, пока жена на работе. Ну, думаю, чего не зайти, водочки не похлебать? Купил ей букет роз и вперёд, через коридор. Посидели мы попили, потрепались, потанцевали даже немного, но танцы я решительно пресёк, потому что такой жар от соседочки исходил, что я начал разум терять! И решил я тогда выпить побольше, чтобы опьянеть да к себе уползти от сладкого греха подальше. Но то ли не рассчитал, то ли ещё что, но просыпаюсь я оттого, что меня кто-то трясёт. Открываю глаза – Ира! Я улыбаюсь: привет, мол, а она мне как вмажет по роже и прочь уходит. Я, ни хрена не понимая, трясу башкой и только тут осознаю, что нахожусь я не в своей комнатке, а в соседкиной! А ещё я вижу, ужасаясь и дико трезвея, что и сама она рядом со мною похрапывает! Я вскакиваю и мчусь к себе, но Иры там уже нет.
Пришла она заполночь, пьянющая, а этого с ней, сами знаете, никогда не случалось, и заявляет:
«Ну, муженёк, можешь себе шляпу с дырочками покупать! Скоро у тебя рога по всему черепу прорастут!»

Шерп замолчал и прикурил ещё одну сигарету.
- Да, старая история,- вздохнул Андрюха,- преступление и наказание.
- Но я ж ей не изменял с этой соседкой!- взвыл Шерп.
- А ты точно это знаешь? Уверен?
- Нет, я-то не помню, но она мне так сказала.
- Ну,- поморщился Женька,- сказать можно всё!
Шерп ещё раз прочитал какие-то строчки в письме и ткнул в них пальцем:
- Но самое главное вот: мне-то Иринка ни с кем не изменяла! Она меня обманула! Она, оказывается, поехала к своей подруге Лидочке, всё ей рассказала, а та давай её утешать ликёрчиком. Вот и доутешала. А сейчас Ирина пишет, что за эти два года она поняла только то, что она дура, и что без меня ей жизни нет! Ведь она за эти два года ни с одним мужиком ни-ни, даже не поцеловалась!
Андрюха вдруг подпрыгнул, что-то сообразив:
- Слушай, Шерп, а ведь ты и сам за эти два года ни с кем и ни разу!
- Понимаешь, Андрюха, какая штука, пока Иринка была моя, я хотел всех-всех-всех! Но как только мы развелись, мне все бабы стали по фигу! Честно! Я думал лишь о ней, мне снилась лишь она!
- Тогда, Шерп, всё в порядке!- стукнул его Андрюха изо всей силы кулаком в плечо, от чего Шерп ойкнул и скривил физиономию.- Бери бумагу и срочно пиши, что ты самый большой идиот из известных человечеству, что ты никогда и никого не любил, кроме своей жёнушки, а за последние два года даже и не глянул ни на одну деваху, как одетую, так и полностью обнажённую! И, если хочешь, все мы будем этому свидетелями. Давай, я поставлю свою подпись и кровавый отпечаток любого пальца, хоть двадцать первого!
Несмотря на легкую хохму, которой Андрюха, не удержавшись, наполнил свой монолог, Шерп посмотрел на него с благодарностью и кивнул:
- Да, прямо сейчас всё и напишу. Серёга, а можно, я её сюда приглашу?
- И тебе не стыдно об этом спрашивать? Не можно, а – нужно!
- А мы с Иринкой здесь снова поженимся, и вот в этом-то вы точно будете свидетелями!

XXXII.

Три часа ночи. Мои друзья уже давно путешествуют в гротесковом мире снов, проживая яркие и бурные жизни. Сегодня, как ни странно, но все ночуют дома. Или сговорились, зная, что у меня нынешний день – критический?
Я этот день ждал, как мой дед Победу сорок пятого года! И вот, три часа назад, он наступил. И ничего не произошло, ничего не случилось!
Рассудок спокойно говорил мне, что ещё не время, ещё впереди двадцать один час, подожди! Но душа не пела, душа не ликовала, как она это делала прежде, предчувствуя что-то радостное. И я сидел на кухне, забившись в угол, и во мне пухла обида на весь свет, на всех людей, на самого себя. Она давила меня изнутри, перехватывая дыханье, останавливая бег крови в сосудах, пуская по кругу глупые досадные мысли. Мне хотелось заплакать навзрыд, чтобы слёзы текли нескончаемыми потоками, чтобы рыдания до боли стискивали мою грудь! Но, увы, не плакалось.
Я курил сигарету за сигаретой и пытался отвлечь себя, увести хандру и досаду по другой дорожке. Ведь не всё же так плохо! Вот Шерп, кажется, вновь обрел своё счастье. А Андрэ изменился до неузнаваемости, глотнув настоящей любви. И Мишель, слава Богу, успокоился, отыскав радость своей жизни. Даже Женька, этот простодушный и мягкий флегматик, нашёл родственную душу. Разве это не здорово? Ведь я же рад за них, рад до одурения!
И мне захотелось написать что-то красивое, чувственное о своих друзьях и их прекрасных судьбах. Я снял свою полевую сумку с гвоздика, вбитого в бревенчатую стену над раскладушкой, и вернулся на кухню. И вот на свет появилась толстая тетрадка, которую я таскал с собою все эти годы, мечтая записать в неё выдающиеся стихи. Но всё, что я смог извлечь из своего вдохновения, поместилось на двух десятках страниц. Ещё там были записаны некоторые умные мысли, изредка вспыхивающие в моей глупой голове.
Я посидел, покряхтел, напрягая мозги и теребя вдохновение, но оно, как видно, очень крепко спало или же вовсе слиняло в неизвестном направлении, поэтому ничего из меня не вылилось, а пальцы, крепко вцепившиеся в карандаш, устали и бросили его на стол. Тогда я принялся листать тетрадку, вчитываясь в строки, написанные красиво и чётко. Нет, нельзя написать что-то страстное, щемящее красивым чётким почерком! Когда пишешь сердцем, рука не успевает выписывать буквы, и они скачут, как дикие мустанги!
Я неторопливо перелистывал страницы, усмехаясь наивности своих мыслей, и неожиданно наткнулся на листок, исписанный чужим почерком. Мне стало любопытно, и я развернул его:
«Здравствуй, Сережа!
Если ты удивишься, что я тебе пишу, то я
буду очень рассержена! Ты должен всегда
ждать письмо от своей невесты!..»
- Это же Катенька!- прошептал я, и перед глазами предстала хрупкая девчушка с длинными чёрными волосами и огромными чёрными озорными глазами. Что-то во мне вздрогнуло, затряслось, мысли веером разбежались врассыпную, и одно только слово било в виски:
- Сейчас! Сейчас! Сейчас!
Я судорожно облизнул губы, но и они, и язык, и весь рот были шершавы, словно туда набросали горячего сухого песку. Я медленно, с усилием, будто это был толстый лист меди, перевернул листок:
«... Ты сейчас забудешь меня, забудешь на
годы, но тем радостнее и прекраснее
будет тот день, когда мы встретимся,
и ты ясно увидишь и перед собой, и в себе
свою
желанную,
единственную
Екатерину».

- Это она! Это она!- чуть не закричал я, но слова пропали, а появившиеся мысли погнали намётом, с болью дробя черепушку. И они, шустро порыскав, отыскали и вытащили из закоулков памяти то, что она упорно прятала: мы плывем на барже, а напротив стоит Катенька и бросает мне прощальные слова:
«До свидания, Серёжа, до свидания через пять лет!»
Пять лет! Боже, прошло пять лет! Но ведь так не бывает, нельзя же знать судьбу!..
Да, но она знала! Она мне всё рассказала!

Ну где же ты, радость? Ну где же ты, счастье? Ведь я вспомнил, я нашел её!
Нет, во мне была лишь злоба, злоба на себя: как я посмел забыть Катеньку, как я посмел забыть её слова?! Теперь я был уверен, теперь я знал: да, это была она, и она специально приехала, чтобы я, увидя её, понял, что есть на свете и любовь, и чудо! А я не смог вспомнить, а я оказался глухим и слепым! Да разве достоин я любви самой прекрасной, самой чистой девушки? Да разве достоин я быть рядом с нею в этой жизни? Да разве достоин я самой жизни?
И здесь все: и рассудок, и сердце, и душа выкрикнули в один голос: «Нет!»

Я шёл прямо, не сворачивая, по полю, по лугу, сквозь густую мешанину кустов. Я шёл к лесу и знал, что обратно я уже не пойду. Было достаточно светло, но восход солнца ещё не близок. Туман, редкими клочками ваты замусоривший низину перед лесом, холодил меня и смачивал горячий лоб. Сейчас, сейчас я войду в лес, и буду идти, ползти столько, сколько хватит сил, а потом лягу в ожидании спокойствия. И оно придёт! Придёт, когда руки и ноги похолодеют, когда сердце убаюкается и заснёт, когда свет в глазах потускнеет и погаснет.
Я шёл по лесу, стряхивая с лица росу и слёзы, а лес, вначале молчавший, зароптал, зашумел и вдруг крикнул мне грозно:
- Куда ты идёшь? Зачем? Уходи отсюда! Иди к ней! Она ждёт! Иди к ней!
- Нет,- закричал я,- я её не достоин! Я её забыл!
Сухие валежины прыгали мне в ноги, не давая идти, и, ломаясь, трещали:
- Иди к ней! Она ждёт тебя! Иди к ней!
Гибкие ветки хлестали по моим щёкам, по носу, по лбу и, присвистывая, шептали:
- Иди к ней! Она ждёт тебя! Иди к ней!
Мощные, колючие лапы елей хватали меня за одежду, царапали лицо:
- Иди к ней! Она ждёт тебя! Иди к ней!
Я упал, уткнулся в мокрый мох и зашептал:
- Я её не достоин! Я её не достоин!
Но в шевелюрах мохнатых великанов скользнул порыв ветра, и я услышал:
- Д-у-у-май!
И я подумал тогда о том, что в голову мне почему-то до сих пор не пришло:
«Но ведь Катенька любит меня! Но ведь она ждёт меня! А если я не приду к ней, вдруг, она не захочет жить так же, как я не хочу жить теперь?!»

На середине поля я оглянулся на тёмный лес. Первые солнечные лучи мазнули яркой охрой шапки-будёновки самых высоких елей, а светло-сиреневое небо, вбирая в себя мрачные краски тайги, наливалось синью и щедро впрыскивало в меня радость! Я уже собрался идти, нет, бежать дальше, но в это время порыв ветра, пролетевший по своим делам, погладил макушки ёлок, и я услышал то ли стон, то ли вздох, словно лес – мой старый товарищ – желал мне счастья!..

XXXIII.

Я осторожно, боясь разбудить друзей, открыл дверь и шагнул внутрь горницы, но то, что я увидел, позволило мне с чистой совестью захлопнуть дверь, громко пристукнув. За столом, усиленно дымя сигаретами и папиросами, сидели они, мои друзья, и пристально глядели на меня. Мне захотелось подбежать к ним, всех расцеловать и сказать, что они самые-самые лучшие люди в мире!
- Слава Богу!- облегчённо вздохнул Мишка.- Жив и здоров!
- Ну, Серж, кто она?- очень тихо задал Андрюха вопрос, который так волновал всех.
- А помнишь девчушку, что нас переправляла ночью через Сухону в Устье?
- Да, конечно. Катя, кажется?
- Да, Катенька!
И я принялся быстро, глотая слова, рассказывать всё-всё: и про катенькино пророчество, и про сегодняшние мои думы, и про письмо, подсказавшее мне разгадку, и про лес, не пустивший меня к смерти...
- Боже мой!- вскричал Андрюха, когда я закончил рассказ.- Боже мой! Ну почему же со мной не случилось таких невероятных событий?!
Я удивлённо приподнял бровь:
- Ты не доволен, что встретил Лену?
- Нет, Серж, я счастлив! Но всё это как-то… просто.
- А откуда ты знаешь, Андрюха, как дальше сложится твоя жизнь?- немного печально остудил его Шерп.- Впереди ещё много может быть всяких неожиданностей. Вот как у меня, например.
- Нет, Шерп,- замахал Андрюха всеми членами,- нет, таких неожиданностей мне не нужно! Пусть лучше всё будет просто!
- А ведь мы, Серёга, видели, как ты уходил,- заявил Мишка,- и то состояние, в каком ты был, мы тоже видели. Но Андрюха запретил нам тебя останавливать.
- Ну и правильно он сделал.
- А ты знаешь, что он сказал, когда я выразил опасения по поводу твоей жизни?
- Нет, но, кажется, догадываюсь.
- Он сказал, что всё будет нормально, но, если ты вдруг что-то с собой и сделаешь, то так, значит, и должно быть!
- Понимаешь, Мишель, Андрэ – ясновидец, и теперь я в это верю стопроцентно. Он всё знал, что будет, поэтому и был так спокоен!
Мишка пожал плечом и сказал Андрюхе:
- Ты не подумай, что я стучу на тебя, но я не хочу, чтобы между нами были ненужные секреты.
- Да что ты, Мишель, я б и сам рассказал. А то, что мы его отпустили одного, так сам подумай: задержи мы его, и что б было дальше?
- Не знаю,- хмуро ответил Мишка, которому этот разговор был явно не по душе.
- А я знаю. Он бы и сам с собою не разобрался, и мы для него стали бы врагами!
- Вы всё сделали правильно,- с благодарностью и любовью посмотрел я на ребят,- потому что вы – самые прекрасные люди на свете!
Шерп только махнул рукой, Андрюха зачесал переносицу, Мишка отвернулся к окну, а Женька просто смотрел на меня и хлопал длинными мокрыми ресницами!
- Ну, а теперь, други мои верные,- прервал я затянувшуюся влажную паузу,- я хочу попросить у вас разрешения на несколько дней отлучки.
Шерп удивлённо округлил свои не зоркие глазки:
- Эх, Серёга, да разве же нужно спрашивать такие глупые вещи? Неужели ты думаешь, что мы бы тебе позволили сидеть тут, если она тебя ждёт там?!
Вот уж от Шерпа таких душевных слов я и не мечтал услышать!
А Женька подошёл ко мне и заглянул в глаза:
- Серега, помнишь, ты говорил, что мы съездим к Шуре?
- Помню, конечно,- всё понял я и сказал:- Собирайся, поедем вместе. Сначала к Шуре, потом к Катеньке. Андрэ, ну-ка покажи, где вы Жеку в женскую баньку запихали.
- А вот здесь, Серж, в этой деревушке,- ткнул пальцем тот в лист потрёпанной карты.
- Ну что ж, почти по пути. Значит, так, Жека, один день мы у тебя, а потом едем в Устье!
Женька радостно закивал, а после предложил:
- А можно и наоборот, Серёга. Ведь я понимаю, что тебе не только каждый день, но и каждый час – боль и мука!
- Нет, Женя, если мы поедем вначале в Устье, то я не знаю, что я буду делать там, увидев Катеньку. Я вообще не знаю, что я буду делать! Поэтому я лучше помучаюсь ещё один день, но обещание, данное тебе, выполню!
Женька радостно кивнул в знак согласия и неожиданно выпалил:
- А знаете, что я подумал? Ведь лес-то Серёгу не пустил к беде почему? Да потому, что столько лет прожив в нём, мы стали для него своими, и он нас признал за младших братьев!

XXXIV.

Да, когда Всевышний задумывал и конструировал Женьку и Шуру, он, несомненно, знал, что они встретятся! Эти двое влюблённых были подогнаны друг под друга, как цилиндр под поршень, как пуля под ствол! Я смотрел на них и, даже не зная Шуры, понимал, что это – идеальная пара. А они, совершенно позабыв о моём существовании, сидели за столиком на светлой верандочке и, глядя неотрывно друг другу в глаза, о чём-то нежно шептались. Мне было очень приятно наблюдать за ними и замечать в них сходства и различия. Впрочем, различия имелись лишь внешние: Шура была коротко, по-мужски острижена, а Женька наоборот, носил густые завивающиеся волосы – мечту любой женщины.
И всё же, каким бы ни было приятным для меня это зрелище, но все клеточки моей плоти и души рвались в Устье, к Катеньке! Я каждые пять минут смотрел на часы, но стрелки намертво прикипели к циферблату и ни за что не желали сдвинуться хотя бы на миллиметр.
Я машинально жевал яблоки, любезно предложенные мне Шурой, и они мне казались пресными и твёрдыми, царапающими дёсны. Но, к счастью, в яблочках-то, как и положено, имелись витамины, и они, попав в мой организм, активизировали его и, прежде всего, серое вещество мозга. И забегали в нём мыслишки, одна демоничнее другой, о том, как бы заставить Женьку побыстрее распрощаться со своей подругой. Я гнал прочь эти гадкие мыслишки, но душа, уставшая ждать, их очень даже приветствовала. Тогда я разозлился на себя за низость своего мышления и стал кодировать волю:
«Нет, буду упорно ждать Жеку, что бы ни случилось! Буду ждать Жеку! Буду ждать Жеку!»
«А для чего?»- вдруг проснулся во мне бесёнок, о котором я совсем позабыл.
«Как это для чего?»
«Ну для чего, для чего?»
«Чтобы он поехал со мной в Устье».
«А ему нужно это твоё Устье?»
«Нужно,- твёрдо сказал я, но тут же осознал всю нелепость этого факта и радостно добавил,- нужно, как мне – Занзибар!»
Милый мой бесёнок, как же вовремя ты проснулся! Ну конечно же, пусть Женька остаётся и кайфует себе на здоровье! А я еду, мчусь, лечу к ней, к Катеньке!
Женька очень обрадовался моему решению, полагая (и совершенно справедливо!), что теперь-то я не скоро вернусь за ним! А я, оставив ему на всякий случай денег, расправил свои затёкшие крылья и полетел!

В Вологду я добрался только к вечеру и понял, что сегодня в Устье не попаду. И всё же я поехал на речной вокзал, чтобы там скоротать ночь, а утром на самой первой посудине отправиться вниз по Вологде-реке.
Почти целый день я ничего не ел, и теперь голод властно напомнил о себе. И всё-таки сначала я пошёл в порт, посмотреть, а вдруг какой-нибудь пароходик отчаливает, а если да, то не возьмут ли и меня на борт. Но я не увидел ни старого знакомого «Шевченко», ни «Кольцова», ни шустрой «Ласточки», только несколько барж стояли вдоль причалов. Я уже собрался вернуться к вокзалу, как вдруг очень даже знакомая речь заставила меня развернуться:
- Сашка... твою мать!.. ...бай! Ты будешь запускать дизель,.. тебе в …у!
Я, задыхаясь от радостного предчувствия, подбежал к барже и узнал её. Это была она, родная, её мы разгружали, теряя последние силы и крохи самой жизни! Но хрен с ней, с разгрузкой, я усиленно вспоминал, как же зовут шкипера-матюгальщика. Ваня? Петя? Коля? Толя? Точно, Толя! Толян!
Я перебежал по сходням на борт и столкнулся со шкипером нос в нос:
- Здорово, Толян!
Тот посмотрел на меня внимательно и пожал плечами:
- Да позавчера, кажись, поздоровей видали!
В это время из люка моторного отделения вылез моторист, и я сразу вспомнил и узнал его:
- Здорово, Саня!
Но и Саня меня не узнал:
- Здорово, коли не шутишь!
- Эх,- укорил я их,- быстро же вы нас позабывали!
И они меня вспомнили!
- Как я рад вас видеть, мужики!- искренне сказал я, а мой язык сунулся с невежливым вопросом:- А вы случайно сейчас никуда не поплывёте?
- Ну, плавает пускай другое,- поправил меня Толян,- а мы пойдём!
- Прямо сейчас?
- Нет, отходим в полночь.
- А в Устье не будете заходить?
- А как же, мы туда товар и везём. В магазин.
- А меня с собой...
- Да ради Бога!- не дал мне договорить Толян.
- Эх, жаль, что нельзя вам выпить, а то сейчас было бы так здорово!- посокрушался я.
- Да почему же нельзя?- удивился Толян.- Наливай!
- А купить можно где-нибудь? У меня с собой нет, только деньги.
- Давай сюда,- легко, как свои, забрал Толян купюры и заорал зычно и грозно:- Васька, раз...ай ...уев! Ты где, … ище, концы прячешь? Бегом сюда, ...ать тебя, колотить!
И на свет появился Васька:
- Да хватит тебе орать!
Нет, это был не тот затюканный пацанёнок, который, стоя по пояс в воде и дрожа от холода, заколачивал лом кувалдой с целью внеплановой швартовки. Если бы не его характерное лицо, я вряд ли узнал бы того тощего салажонка в этом высоком широкоплечем мужике. А лёгкая небритость васькиной физиономии делала его мужественным и, несомненно, привлекательным для прекрасного пола.
- Слышь, Василий,- гораздо спокойнее и намного тише попросил Толян,- сходи, пару бутылочек возьми.
Василий глянул на меня и сразу узнал:
- О, старый знакомый! Помнится, мы вас с нашей калоши на плот пересаживали!
- Точно, Вася,- кивнул я, и в душе моей потеплело,- был такой эпизод в фильме жизни!
Василий взял деньги, какую-то сумочку и, уверенно прошагав по сходням, скрылся.
- А это ничего, что вы поддатые будете?- для очистки совести спросил я.
- А что тут может случиться?- непонимающе пожал плечами Сашка.- У нас на реке ГАИ нету!
- Да, конечно,- согласился я, но память мигом высветила и два судна, не сумевших разойтись в тумане, и «Щуку», выбросившуюся на берег в результате умелого судовождения. И всё-таки это меня не напугало ни на йоту, наоборот, во мне лишь острее вспыхнуло желание поскорее отплыть, и, даже наверняка зная, что баржа наша затонет через пару миль, я бы на ней отправился в путь и доплыл бы до Устья вплавь, дополз бы до него по дну!..

В полночь мы отвалили и самым малым ходом пошли вниз по реке. Я сидел в рубке у Толяна и смотрел на спокойную, припудренную редким туманом поверхность воды, а душа моя, стоя на коленях, умоляла старенький дизель пойти в разнос и развить безумные обороты! Но дизелю было абсолютно на всё наплевать, и он монотонно бухтел себе под нос какую-то заунывную песню.
- А ты что в Устье-то забыл?- вывел меня из оцепенения Толян, ловко поигрывая кнопками управления судном.
- Да как тебе сказать, Толян? Сердце я там своё оставил.
- Понятно. Значит, радость тебя ждёт?
- Ты знаешь, до сего момента я в этом не сомневался, а сейчас вдруг что-то тревога затеребила!
- А это всегда так бывает,- затенил лицо серьёзностью, словно что-то припомнив, Толян.- Идёшь, идёшь к чему-то, торопишься, боишься, что упустишь, и вот оно уже, за поворотом, беги! Но тут-то и начинаешь мандражировать, страшишься выглянуть из-за этого поворота, а вдруг, это вовсе не то, к чему стремился?

XXXV.

Я без труда отыскал голубенький домик с резными наличниками на окнах, хотя видел его лишь раз, да и то пять лет назад. Возле него, в саду, какая-то женщина, склонясь к цветочной клумбе, срезала длинные, недавно распустившиеся гладиолусы.
Я открыл рот, чтобы поздороваться, но острая, обжигающая мысль вдруг больно резанула меня:
«А что, если я ошибся, и там, в Воскресенском, была вовсе не Катенька?!»
Я качнулся и, чтобы не упасть, схватился рукой за калитку. Она со скрипом раскрылась, и звонкий лай возвестил о том, что у этого дома есть охранник. Небольшой беленький густошёрстный пёсик колобком выкатился откуда-то из-под веранды и, быстро мельтеша короткими лапками, побежал ко мне. Он лаял громко, заливисто, но бодро повиливающий короткий хвостик показывал, что лает его хозяин не злобно, а приветственно. Женщина выпрямилась, посмотрела на меня, и я увидел её открытое доброе лицо и смеющиеся глаза, увеличенные линзами очков.
- Малыш, не ругайся,- попросила она пёсика.
Но тот и не думал этого делать. Он обнюхал мои сапоги и, встав на задние лапы, упёрся передними мне в колени. А хвостик его мелькал, как бабочка возле цветка.
- Проходите,- приветливо сказала женщина и указала рукой на скамейки и столик, стоящие под яблоней.
Я прошел к ним и всё-таки выдавил из себя:
- Здравствуйте!
- Добрый день!- улыбнулась женщина, подождала, пока я усядусь на скамейку, и спросила:- Вы ко мне?
Я облизнул пересохшие губы и выдохнул:
- Если сказать честно, я даже не знаю. Мне нужна Катенька.
Хозяйка присела напротив и стала внимательно меня рассматривать. Глаза её сузились, я понял, что она не просто смотрит на меня, она меня изучает. Мне сделалось несколько неловко, и я уже собрался повторить свои слова, но женщина, сняв очки и положив их перед собой на стол, вдруг сказала:
- Ну, здравствуй, Серёжа!
Если бы кто-то подкрался сзади и изо всех сил треснул меня дубиной по голове, то состояние моё было бы много лучше того, в котором я оказался сейчас!
- Кстати, меня зовут Анна Петровна, я – бабушка Кати,- и женщина протянула мне ладонь.
Я осторожно пожал эту, хрупкую на вид, маленькую ладошку, но она, на удивление, оказалась довольно твёрдой.
- Здесь нет ничего удивительного, Серёжа,- серые глаза Анны Петровны потеряли серьёзность, и в них запрыгали весёлые искорки, совсем, как у Катеньки.- Катя последние пять лет только о тебе и говорила, а недавно, возвратившись из Череповца, заявила, что ты скоро приедешь и заберёшь её с собой!
- Она была в Череповце?- вырвалось у меня.- А у неё есть там две подружки, очень на неё похожие?
- У Кати там двоюродные сёстры-двойняшки. Если их троих поставить рядом, то любой скажет, что они из одной клеточки появились. Похожи друг на друга невероятно!
Солнце, висевшее в бирюзовом небе справа от меня, взорвалось и запульсировало тысячей ярких радуг! Я, сходя с ума от опалившей меня радости, схватил руку Анны Петровны, жарко её поцеловал и закричал:
- Ура! Ура!
Малыш, свернувшийся калачиком у моих ног, вскочил и звонко залаял, прыгая и крутясь, не понимая, что же произошло.
Не выпуская руки женщины, я простонал:
- Но где же Катенька? Где?
Анна Петровна пожала плечами:
- Вот этого я не знаю.
- Разве её здесь нет?- яркие радуги на небе остановили свой бег, потом поползли обратно к тускнеющему солнцу, сбились в плотный комочек, и комочек этот погас, а сзади, в спину, мне дунул ледяной колючий ветер.
- Нет, Катя, конечно, здесь, в Устье,- легко прогнала противный ветер и зажгла в небе солнце Анна Петровна,- но вот где именно, я не ведаю. Каждое утро она куда-то уходит, а возвращается только к вечеру. Я ей говорю, а как же Серёжа, если он приедет, где тебя искать станет? А она отвечает: «Он знает, где меня найти!»
Да, я знал, где её искать!
Я резко поднялся и пошёл к калитке, но на полпути остановился и повернулся к Анне Петровне:
- Я пойду к ней, хорошо?
- Конечно,- она часто заморгала и, чтобы скрыть влагу глаз, поспешно надела очки, но толстые стёкла не спрятали, а наоборот, выявили, увеличив, капельки-слезинки,- конечно, Серёжа.- Потом, спохватившись, попросила:- Подожди минутку.
Анна Петровна торопливо зашла за веранду и вскоре вернулась, держа в руках огромную красную розу:
- Возьми, это её любимый цветок.
- Спасибо!- я взял розу осторожно, словно она была хрустальной и могла рассыпаться от неосторожного движенья.
...Снова пришло утро, и снова старая ржавая, выброшенная на берег баржа горестно вздохнула. Как же тяжело ей было добивать жизнь здесь, на суше, вместо того, чтобы мощно рассекать плотные воды своею широкой грудью!
А по реке, словно дразня её, сновали шустрые моторки, пролетали по воздуху, как самолёты на взлёте глиссеры, медленно, важно проходили пароходы, безжалостно колотя ни в чём не повинную воду лопастями больших колёс.
Ах, да хоть бы разок, хоть на мгновенье оказаться в этой воде, почувствовать её упругость и податливость, а там и утонуть! Старая баржа горестно заскрипела дверцей каюты, шевельнувшейся в порыве утреннего ветра. Да, тяжело добивать жизнь никому не нужной!
Но вот гулкие звуки отвлекли баржу от горьких дум, и она эти звуки узнала. Это опять идёт та девушка. Она каждое утро сюда приходит, взбирается на самый верх, где раньше стояли шкиперы, и смотрит, смотрит на реку.
И старая баржа успокаивается, тяжёлые думы на время уходят, и она радуется, что хоть кому-то ещё нужна, хоть для кого-то ещё полезна. И, выдавив конденсат слёз на потрескавшихся стёклах иллюминаторов, она желает девушке, чтобы та никогда не оставалась одна, что бы она дождалась и встретила того, о ком каждый день проливает слёзы, обжигающие ржавую палубу!..

Я очень медленно поднимался по ржавым ступеням трапа старой баржи, а сердце оглушительно било набат.
Катенька сидела на том же месте, что и я пять лет назад, и смотрела на плавно движущиеся воды Сухоны. Я подошёл и опустился перед нею на колени. Рука моя, державшая розу, судорожно сжалась, и шипы цветка пронзили её, но боли я не чувствовал, боль была только в сердце.
Катенька резко повернула ко мне лицо, и я увидел её чёрные, полные укора глаза и бледную прикушенную губку, на которой тёмным рубином застыла капелька крови:
- Как же я устала тебя ждать! Почему ты так долго ко мне шёл?!
Я положил розу ей на колени. На каждом шипе цветка матово поблёскивала капелька моей крови, но ни я, ни Катенька не обратили на это внимания. Я положил голову на плечо любимой и, вдохнув божественный аромат её волос, прошептал:
- Прости меня, Катенька! Прости за то, что я не поверил тебе, прости за то, что я забыл тебя, прости за то, что не узнал тебя! Прости меня, Катенька!
А Катенька, прижав свои горячие ладошки к моим щекам, приподняла мне голову и мягко сказала:
- Как я счастлива, что ты пришёл!
Её мягкие губы прильнули к моим, обветренным, и наконец-то я узнал, что на свете самое прекрасное и великое! Это – поцелуй любимой! Поцелуй, нежный и горячий, которого ты ждёшь целую вечность, за который готов беспрекословно отдать свою жизнь, он и только он и есть величайшее чудо и счастье!
Наши губы горели одним огнём, наши сердца стучали в одном ритме, наши души сплелись в одном узоре, наши жизни слились в одно русло! И теперь это русло нельзя разделить, и теперь это русло нельзя изменить!
Этот поцелуй был нескончаем! И вот уже вечер набрасывает сумеречную сеть на землю, а мы всё не можем оторваться друг от друга! А может быть, уже прошло много дней? много лет? много веков?..

Резкий басовый гудок разделил наши бледны губы, и мы увидели, как по Сухоне шлёпает лопастями трудяга «Синоптик», коптя беленькие рыбки облаков густым чёрным дымом. И тут же ещё один гудок прорезал тихий вечер: это величаво и спокойно приближался «Шевченко».
«Но этого же не может быть!- подумал я, «Шевченко» здесь никогда не ходил!»
А пароходы, поравнявшись друг с другом, испустили два мощных гудка, и они слились в один, низкий, чуть вибрирующий, сочный!
- Это они нам желают счастья!- прошептала Катенька.- Вот смотри, сейчас «Шевченко» остановится и повернёт назад – это ведь не его маршрут.
- Капитан сбился с курса?!- не поверил я в такую возможность.
- Нет, он специально свернул сюда, чтобы нас благословить!
«Шевченко» действительно остановился и начал медленно разворачиваться. Катенька радостно замахала рукой, а из рубки парохода вышел мужчина в форменной одежде и помахал в ответ. Потом он поднёс ко рту мегафон, и мы услышали мягкий, но с трещинкой волнения голос:
- Катюша, будь счастлива!
«Шевченко», развернувшись, потихоньку набрал ход и пошёл по положенному ему курсу. А я смотрел на Катеньку, вероятно, так глупо, что она, не выдержав, засмеялась:
- Это мой дядя! Я его попросила, чтобы он сегодня так сделал. Я ему сказала, что ко мне приедет мой любимый делать мне предложение, и мне нужно его благословение. У меня ведь нет родителей, только две бабушки и дядя, который мне вместо папы. Вот он меня, нет, нас и благословил.
Катенька вопросительно посмотрела на меня, и в её глаза вернулись знакомые, сводящие меня с ума озоринки:
- Я всё правильно ему сказала?
А я сжал обе её ладошки своими ладонями и горячо произнёс:
- Катенька, если тебе скажут, что я смогу без тебя радоваться – не верь! Если тебе скажут, что я смогу без тебя дышать – не верь! Если тебе скажут, что я смогу без тебя жить – не верь! Когда я мчался к тебе, в душе моей было так много красивых торжественных слов. Но теперь они мне кажутся пустыми, ненастоящими!
- А ты забудь их, Серёжа, ты отпусти из себя только те слова, что сами рвутся наружу!
- Катенька, я люблю тебя и прошу лишь об одном чуде: будь МОЕЮ Катенькой!
Она крепко-крепко обвила мою шею руками и еле слышно прошептала:
- Какая же я всё-таки молодчина! Как здорово я всё нагадала!
А я трепетно обнимал свою Любимую, свою Судьбу, свою Катеньку и ронял на её платье радостные слёзы.

Из далёкого закутка души вдруг появился мой оппонент, злорадный скептик и, смущённо откашлявшись, вздохнул:
- Ничего не поделаешь, в это не поверить я не могу!







Э П И Л О Г,

или объяснение в любви автора

своей главной героине.


Ах, Катенька, Катенька! И откуда же ты появилась в моём воображении? Кто вдохнул в меня твой образ – черноглазый, черноволосый, бесконечно родной?! Ведь я тебя не выдумывал, призывая капризное вдохновение долгими мутными ночами. Нет, ты сама выпорхнула из моей души, как первая апрельская бабочка – прекрасная и неожиданная! Ты заполнила меня, завладела мной, стала частью меня!
Долго мучил я своего героя, путал его, соблазнял красавицами, подвешивал разум и жизнь на тонком волоске над адской бездной! Но сам-то теперь оказался не там же?
А может быть, ты не вымысел мой? Может быть, ты есть? Но где? Где? Где? Не стоишь ли на старой барже, всматриваясь сквозь волны тумана и времени, и ожидая… меня?
Ах, Катенька, Катенька! И зачем же я вызвал тебя в свой роман и в своё сердце! И что же делать мне теперь – с тобою в себе, но без тебя возле себя?!
Ах, Катенька, Катенька!..