Жил-был город. Был он не старый, не молодой - просто город. Но речь не о нем.

Стали в городе строиться дома. Высотные и жилые дома.
Дома были все как на подбор - многоквартирные, с балконами. Белые крашенные деревянные рамы на окнах, незатейливые обои на стенах.

Надо сказать, что именно эти невзрачные обои, которые при заселении в квартиру жильцы спешно сменяли другими, наклеив сверху обои на свой вкус - спустя годы при очередном ремонте, обнаруживались и умиляли взрослых. Детям же сие чудо казалось нечаянно найденным сокровищем.

Дом спешили обжить счастливые квартиросъемщики, а проще говоря, люди, работающие на машиностроительном заводе города N .

Встречаясь на лестнице, у лифта или во дворе, соседи неизменно обсуждали потаенные места, где достали, где можно достать и где уже не достать мебель и прочую бытовую радость. Времена дефицита были в самом разгаре, так что даже короб туалетной бумаги казался ценным уловом.

Выстояв очередь сутки, а то и более, счастливчик выходил из мебельного магазина с долгожданной покупкой. И так обставлялись все, ну, или почти все.

Однажды, у многоквартирного дома остановилась грузовая машина с крупной надписью "МЕБЕЛЬ" на боку. Ее вышли встречать счастливые обладатели гарнитуров спальных, кухонных, мягких. В предвкушение обновки, жильцы громко смеялись, шутили между собой и весело растаскивали привезенное добро.

Так и появился в одной из квартир многоэтажки кухонный стол. Появился он в компании навесных и напольных шкафов, в тандеме со сверкающей, белой раковиной.

По правде говоря, недавно покинув лоно мебельной фабрики, стол смотрел на мир широко раскрытыми глазами.
Вот и сейчас он боязливо глядел вперед. Надвигающийся на него дверной проем подъезда доверия ему не внушал. Более того, его пугала сомнительная глубокая темнота приближающейся пасти.
В тот момент, когда ужас достиг своего пика и жизнь, казалось, кончена, стол зажмурился, приготовившись пасть смертью не совсем храбрых. Он почувствовал, как левые ноги чиркнули, задев что-то.
«Видимо, именно так уходят молодыми...", - подумал, с гулко бьющимся сердцем, стол.
Но нет, он все еще парил где-то «над».
Поворот сменялся поворотом и, приоткрыв один глаз, стол с удивлением обнаружил, что его несут вверх по лестнице. Мимо медленно проплывали перила, а где-то под ногами - ступеньки.
Стол немного позавидовал перилам - их участь уже была решена, они спокойно дремали, томно поглядывая на суетящихся жильцов, искренне подозревая их в полоумии.
Люди, крепко державшие его по обе стороны, страх не внушали. Таких же людей стол видел на мебельной фабрике. Вот и эти тащили его в неизвестность.
Неожиданно траектория движения сменилась, послышались новые голоса, и его внесли в квартиру и поставили в маленькой комнате.

Стол и раньше знал, что большинство его собратьев изготавливались для вот таких маленьких комнаток – кухонь. Только теперь он ясно осознал, что и его не миновала эта участь.
Он с любопытством оглядывался по сторонам, на мгновение, забыв о творящейся вокруг суете. А люди продолжали вносить оставшиеся части кухонного гарнитура, кое-как, наспех, размещая их по углам. Спустя примерно полчаса люди перестали скакать между разбросанными предметами. Они ушли, оставив мебель привыкать к новой обстановке.

Стол уже не волновался, он понял, что судьба благосклонно предрекла ему жизнь довольно однообразную. Но он не мог не признать, что могло быть намного хуже. Вспоминая рассказы бывалых заводских служебных столов, которые повидали многое на своем веку и слышали тысячи историй из уст рабочего класса, стол понимал, что ни за какие коврижки не хотел бы попасть в места общественного питания. Там каждый без зазрения совести, мог чиркать столовыми приборами по белоснежному покрытию.

Стол меланхолично и покорно наблюдал в окно, как на улице сгущались сумерки, в необжитой квартире было тихо и пусто. Со дня на день жизнь здесь должна была забить ключом, а пока он устало закрыл глаза - день выдался тяжелый, и сейчас особенно приятно было расслабиться, почувствовав себя в безопасности.
***
Дни побежали стремительно, комната приобретала жилой вид, обрастая предметами быта. Суета завораживала, все притягивало внимание и развлекало. Каждый день привносил нечто новое в череду событий жизни новоселов.
Одно из самых ярких впечатлений в своей жизни стол испытал тогда, когда его впервые накрыли наспех к обеду.
Этот день он представлял себе очень часто. Воображение рисовало картинки, на которых каждый раз все было иначе: то шикарно, то скромно, то долгие посиделки с задушевными разговорами, то быстрый завтрак.
Отчасти было, как и мечталось: суетливо рассаживаясь, хозяева, действительно, находились в приятном расположении духа, радовались удобному столу, рассуждали о качестве покрытия, приходя к выводу, что оно хорошее. Этим они несказанно обрадовали его обладателя.
Первый звон ложки в кружке с чаем, первые аккуратно сметенные крошки хлеба после сытного обеда, первое знакомство с теми, с кем предстояло прожить долгую жизнь.
Люди обживались, и стол все чаще ощущал на себе приятное обжигающее тепло горячей посуды, ему доставляло удовольствие замирать и каждой клеточкой ощущать прохладные водные процедуры.
Он чувствовал заботу о себе, знал, что его ценят и берегут.
Каждое утро, едва забрезжит рассвет за окном, стол встречал хозяйку семейства.
Она, проснувшись раньше всех, немного озябшая и сонная, ставила на газ. плиту чайник, на боку которого красовался букет роз.
В тихом звоне посуды чувствовалось особое утреннее настроение. Это было начало бурной симфонии звуков. Звуков, которые с силой врывались в утро спустя каких-нибудь полчаса.
Завтрак встречал всех в тесной комнате, каждый член семьи собирался с мыслями, планировал свой день за столом. Настроившись и выпив чаю, семейство разбредалось по дому собираться дальше.
Время выбрасывало всех вон из дому по одному, в квартире наступала тишина, лишь за окном слышался шум машин.
Небо каждый день дарило столу повод поразмышлять о бренности бытия, о бесконечно прекрасных красках, в которые оно окрашивалось в течение длинных ярких летних или же коротких, серых зимних дней.
Творческий беспорядок, оставленный утром на столе, нисколько его не смущал, не раздражал. Он был молод, полон сил, и некий хаос лишь подогревал самолюбие, заставляя почувствовать себя на коне.
Стол любил свою кухню, любил бесконечно длинные нитки комнатных лиан, аспарагусов, свисающих над ним с потолка. Он любил тихий звон капель воды, любил тонкую струйку сквозняка, скользящую из-за приоткрытой двери. Он с гордостью поглядывал на ковер, который уютно покоился на полу, у него под ногами. Стол привыкал к спокойной и размеренной жизни, не задумываясь о прошлом и не беспокоясь о будущем.
Стол догадывался, что в соседних комнатах течет другая, ему неведомая жизнь. Каждый день он провожал взглядом своих хозяев туда, где они также отдыхали после трудового дня, используя другие предметы быта.
Он подозревал, что деятельность хозяев не ограничивается приемом пищи. Из разговоров он уяснил, что вся квартира заполнена интересными и незнакомыми вещами, знакомство с которыми явно принесло бы массу положительных эмоций, умей стол перемещаться так же, как люди. Но ему оставалось лишь фантазировать на эту тему, успокаивая себя тем, что каждому свое, а он и так неплохо живет.
***
Однажды утром стол услышал, что сегодня намечается некое мероприятие, сулившее хозяевам некоторые хлопоты, а ему новые эмоции: на нем собирались работать - резать стекло.
Стол немного переживал, т.к. знал, что любое " резать" сопряжено с острыми предметами, а он страсть как берег свое покрытие. Ему вовсе не хотелось обзавестись парой царапин.
Он с трепетом прислушивался к звукам, доносящимся из-за входной двери.
Волнуясь и, одновременно, понимая, что хоть он и обычный, ничем не выдающийся предмет интерьера, хозяевам он нужен, да и глупо было бы тянуть из семейного бюджета деньги на новый кухонный стол, ведь, безусловно, без него жизнь в доме превратилась бы в бессмыслицу.
И, почти успокоившись, стол задремал, погрузившись в немного тревожную, как будто в ожидании знаменательного события, дрему.
Проснувшись, стол понял, что шум за дверью ему не приснился. Он касался именно его, это был его личный шум, как бы предупреждающий о том, что волнительный момент настал. Дверь открылась, послышались торопливые голоса, раздающие советы, перебивающие друг друга.
Он старался угадать принесли ли то, что планировали, когда все случится и случится ли. Дверь в кухню резко распахнули, стол понял сразу все, он забыл о чем думал, находясь в ожидании, и превратился в нечто чутко слушающее и внимательно смотрящее.
Сердце било гулко и громко, стекло водрузили на поверхность стола. Он ощутил давящее присутствие твердого предмета.
Повертев немного стекло из стороны в сторону, хозяева одобрили окончательно положение стекла и стали обсуждать дальнейшие действия.
Стол стоял, замерев, сердце, как ни странно, стучало вновь ровно и спокойно.
Глянув на небо, он ощутил себя невидимым, как будто он спрятался под огромным камнем и мир его не замечал, а он видел всех.
Странно, но ему было некомфортно, и он немного с тоской стал ждать окончания процесса.
Стол даже не сразу понял, что работа уже начата.
Сквозь пелену мыслей, он услышал скрипящий скрежет, ощутил толчки в разные стороны, легкие пылинки стекла, щекочущие его.
Закончив работу, стекло сняли, поверхность очистили и тщательно проверили - не осталось ли ничего на полу.
Забрав все, хозяева вышли, стол остался опять один.
Он взглянул в окно, потом вверх на лианы цветов, на чайник с розами на боку.
Все прошло и не случилось ничего страшного, плохого, унизительного и непоправимого, но стол четко осознал, что стал старше. Он уже не тот, и этот момент он будет вспоминать с неприязнью, немного жалея себя, немного с болью в сердце.

День закончился как обычно. Впоследствии, он иногда думал, что все это было просто сном.


***
Новость о том, что стол в квартире не один, ужасно поразила его.
В особые дни работа на кухне кипела с утра и до вечера, кулинарный хаос сводил с ума, тарелки с необычными для будничного меню, блюдами уплывали в недра хозяйского дома. Уплывали туда, где был другой стол.
Урывками был слышен звон посуды, раскладываемой на Нем.
Судорожно искали скатерть, солонку, салфетки и прочие мелочи, которые в обычный день особо никого не интересовали.
Стол испытывал раздражение от того, что его наглым образом использовали как перевалочный пункт, разбрасывая на нем небрежно и грубо полуфабрикаты, заготовки и ножи.
Он злился на Тот стол за то, что ему - кухонному - не оказывают и никогда не оказывали столько чести. Он знал, что все равно на кухне хозяева проводят время гораздо чаще, но стряхнуть с себя ощущение пролетарского клейма ему не удавалось.
Он с раздражением прислушивался к звукам, доносящимся из недр квартиры, луч света из злосчастной комнаты, падающий на пол в коридоре, раздражал своим мягким, желтым и уютным светом, заставляя весь мир почувствовать себя ущербным и одиноким.
Стол ждал, когда, наконец, с него уберут забытые праздничные бокалы, которые благородно поблескивали кристальными боками. Он даже был согласен с радостью принять сию же минуту всю грязную посуду, лишь бы знать, что праздник подходит к концу и он, кухонный стол, снова нужен, снова центр трапезной вселенной. Наблюдая, как стрелки кухонных часов медленно отсчитывают время, он завидовал им.
Часы ярко-красным пятном сияли в центре кухни. Среди салатовых навесных и напольных шкафов, среди белизны столешниц, оконных рам и нового, молочного цвета, холодильника, часы разительно отличались, кричали, привлекали и в то же время хранили молчание, как по волшебству синхронизируя свой ход с движением солнца за окном. Они были неповторимы и задорны. Столу казалось, что им чужды сомнения и муки ревности, что самолюбие их не задето, да и в принципе судьба к ним невероятно благосклонна, наградив столь жизнерадостным видом.
Промучившись весь праздничный вечер, стол засыпал с горьким чувством обиды и несправедливости.
А завтра все снова вставало на свои места, завтрак и суета, тишина рабочего дня, тихий, усталый вечер и ужин, ночь, и снова утро. Обида забывалась, невидимый соперник на время был прощен, и справедливость вновь была на стороне кухонного стола.
Стол с интересом наблюдал взросление младших жителей квартиры, сам взрослел. Иногда, в тиши полуденного часа, он томно созерцал, как за книгами просиживали дети, раскладывая на его поверхности содержимое школьных рюкзаков.
Частенько он посмеивался про себя, когда в спешке дети сметали с него крошки и торопились убрать грязную посуду, не успевая выполнить поручение родителей, которые вот- вот должны нагрянуть с работы.
Иногда в дом приходили гости.
Бывали гости, которых чинно встречали там, в недрах квартиры, усаживая за ненавистного соперника. А были гости, которые весело рассаживались за кухонным столом, теснясь и перехватывая на ходу еду с тарелок.
Стол для удобства выдвигали на середину кухни, места едва хватало, чтобы расставить табуретки.
Он был счастлив. Стол знал, что такое времяпровождение в разы дороже и уютнее и для самих хозяев, и для их гостей.
По вечерам стол часто наблюдал как заваривают и разливают по кружкам ароматный чай.
Это было обыденное и привычное зрелище, как и многое другое, но именно это и было той самой жизнью, которая наполняла дни, превращая их в однообразное, но любимое и ожидаемое чувство уюта, стабильности и спокойствия. Единственным небольшим минусом были пятна от чая, которые стол ужасно не любил и с нетерпением ждал, когда их отмоют.
Каждый вечер, когда все потихоньку укладывались спать, стол со знанием дела предугадывал очередность событий, которые предшествовали полной тишине и наступлению ночи.
Он знал кто ложится первым, кто любит по вечерам задерживаться у телевизора, кто по ночам включает яркий свет в дальней комнате и медленно идет на кухню, чтобы перекусить и выпить чаю. Это было самое любимое время суток.
Очень часто стол внимательно слушал, когда за ним что-то горячо обсуждали, когда дети делились своими проблемами, радостью, спрашивали совета.
Он сопереживал семейству в трудные периоды жизни, от всей души желал помочь и хоть чем-то быть полезным.
Грустные и тягостные разговоры он принимал близко к сердцу, долгое многозначительное молчание за ужином лишало его сна на всю ночь. Именно в эти моменты он сожалел, что не может сдвинуться с места, что он так ничтожен и всего лишь мебель.
Раздумывая по ночам, стол часто встречал рассвет в дурном расположении духа.
Впадая затем днем в тяжелую дрему, стол пропускал завтрак, обед или ужин. Просыпаясь, он удивлялся тому, что не слышал как за ним ели. Это обстоятельство, подогреваемое его фантазией, внушало ему, что хозяева нарочно вели себя тихо, что они чувствовали связь с его мыслями и душой. Спустя время, он себя ругал за такие глупые и смешные домыслы, но в глубине души хранил те эмоции, которые дарило ему его воображение.
Стол, как ни странно, не знал ничего о способности других предметов так же, как и он, думать.
Внешне они были молчаливы и неподвижны, как, впрочем, и он. Конечно, не смотря на полное отсутствие общения с другой мебелью на кухне, он, несомненно, испытывал разные чувства к разным вещам.
Табуретки он считал частью себя, ревностно следил за их перемещением, т. к. от них зависело многое, и без них смысл его существования терялся.
Стоящий рядом холодильник частенько будил его по ночам своим дребезжанием, заставляя стол дрожать в такт. Это было весьма неприятно.
Все продукты, которые извлекали из недр холодильника, были прохладными или страшно холодными, в разное время года вызывая разные эмоции.
Стол был очень рад тому, что кроме него на кухне был длинный и вместительный разделочный стол. Все, что необходимо было нарезать, делалось на нем. Это избавляло от ненужных страхов.
Стол уже и забыл где он родился и как попал на уже такую родную кухню. Здесь был его дом, его душа, и он не задумывался ни о прошлом, ни о будущем.
Наступил момент горизонтального движения, когда паришь счастливо по жизни и думаешь, что так будет всегда. Ничто не меняется, не ломается, суета не тревожит, приятные будничные моменты дарят счастье и улыбку, заставляя дни лететь стремительно и безмятежно.
Стол не замечал мелких царапин, которые иногда добавлялись на его ножках. Он понимал, что это неизбежно и принимал все как должное, как шрамы, которые лишь украшают его. Зима дарила ранние вечера, шумные приготовления ужина при свете желтой лампы под потолком.
Радовали морозный воздух из форточки, забытые или небрежно брошенные перчатки, варежки, заботливо принесенные снежки, которые медленно таяли на столе, образуя мокрые лужи.
Лето впечатляло обилием купленных овощей, которые ели, закатывали в банки, складывали под стол до выходных, чтобы потом их заготовить впрок на зиму. Рокот сверчков по вечерам и говор людей за окном до поздней ночи, крики играющих детей, взлетающая до потолка воздушная занавеска, громкий шум ливня за окном или осеннее монотонное капанье по железному подоконнику.
Незваные воркующие голуби, нечаянно присевшие у окна. Стол замечал и радовался всему. Так же с радостью он принял появление нового члена семьи.
Дети росли, и старшие стремились к взрослой жизни, потихоньку начиная создавать свою молодую семью.
Как это часто бывает, уходя из дома в свое новое гнездышко, дети часто навещают родителей, обращаясь к ним за помощью, поддержкой или просто напомнить самим себе, что они все равно любимы, и все равно дети.
Стол радовался этим переменам, и так как в доме по-прежнему было много людей, он не грустил.
Жизнь текла, меняя лишь немногое, оставляя главное постоянным - он был востребован.
Он не успевал хандрить, он ждал утра или вечера, он томно отдыхал в обед, было о чем подумать, чему улыбнуться.
Стол понимал, что люди не молодеют, как и он, болезни и невзгоды не обходят их стороной.
Он смутно представлял себе, что бывает в жизни, когда молодость уже прошла и как все если и не заканчивается, то резко меняется.
Он наблюдал, как, уже изменившиеся лица старших, радостно встречают внуков, как усаживают их все за тот же стол, заботливо стараясь накормить самым вкусным.
Как дети детей, повторяя подвиги своих родителей, лихо прячутся под столом, толкая его и расшатывая уже немолодые ножки.
Стол терпел и не злился, он стал мудрее, он даже перестал ненавидеть Тот стол, т.к. понял, что у каждого из них свое предназначение и своя доля.
Он даже вел диалоги с Тем столом, воображая себе их беседу, отвечая за двоих.
Эта беседа была между двумя друзьями, которым было о чем поговорить, чем поделиться, на что посетовать.
Стол бесконечно благодарил судьбу за то, что хозяевам не нужны были лихие изменения в интерьере, и он служил им много лет, став уже членом семьи или, по крайней мере, ощущая себя им. Казалось, что так будет всегда и никакие события уже не внесут никаких резких изменений в устоявшийся быт.
Но жизнь текла, и времена менялись. Стол интуитивно стал чувствовать - время неотвратимо по капле забирает из сложившейся мозаики важные элементы.
Били ли виной тому сложившиеся обстоятельства, которые неумолимо настигали всех жителей города. А может, по законам жизни и природы, все когда-то видоизменяется и заканчивается. Судить сложно.
Бег в горизонтальной плоскости событий неумолимо подходил к концу. В квартире реже стали собираться гости. Кто-то из знакомых уехал, кто-то просто перестал заходить.
Все чаще слышались фразы о нехватке и дефиците, о тяжелом труде и безвыходном положении. Грустные мысли одолевали стол.
Стремительный и шумный отъезд детей в другие края лишь добавил к общим переменам последний штрих.
Стали звучать слова о переезде и остальных членов семьи. Правда не далеко и совсем не в другие края. Но для стола это означало одно – он останется здесь один, в тишине шкафов навесных и напольных, слушать мерное тиканье красных часов и ждать редких визитов тех, к кому так привык.
Насколько шумным был въезд в новую квартиру, настолько же тихим был отъезд хозяев из обустроенного жилья в другой мир.
Стол, конечно же, остался тут. Он был этому рад и ничуть не сожалел о том, что его не забрали туда, в новую и иную жизнь.
Редкие встречи с хозяевами квартиры после переезда даже стали немного тяготить его.
Привыкнув к тишине опустевшего дома, он подолгу смотрел в небо, размышлял о прошедшем, вспоминал или просто дремал.
Старые пятна на его поверхности стали чуть темнее. Покрываясь тонким слоем пыли, стол ощущал себя в несколько ином, параллельном мире. В мире, где нет людей, завтраков, обедов и ужинов. Где шум машин – это не здесь и сейчас, а далеко и не нужно. Где нет места свежему воздуху из окна и случайно пролитым напиткам.
Не было ни проблем, обсуждаемых за ужином, ни праздничной суматохи.
Утром – яркий свет, днем – серые тучи или жаркое, теплое солнце, вечером - сумерки, ночью – темнота и гул голосов соседей за стеной.
Когда пустая квартира погружается в темноту, происходит некое волшебство. Все стоит и не движется. Все не живет, но в то же время дышит и ждет. Без надежды и грусти. Без души и переживаний.
Треск внезапно отклеившихся обоев звучит выстрелом. Но никто не слышит. Случайный звон телефонного аппарата в тишине кричит в никуда и никому.
Плюшевый медведь, сидящий в неестественной и небрежной позе, таращит свои глаза-пуговицы в темноту. Смотрит ли он или, подобно духу обжитого помещения, перестал быть частью некоего уюта.
Пол не скрипнет, телевизор не брякнет, дверь не хлопнет.
Зайдя в такое помещение, нутром чувствуешь опустошение. Все на своих местах, но здесь не живут. Нет забытой кружки с испитым чаем. Нет книги, раскрытой на читаемом месте. Нет крошек, нет брызг на зеркале в ванной комнате. Здесь никого нет.
И если у людей старость или закат жизни – это определенная судьба и воля случая, то у вещей она, эта старость, тоже разная и по-своему печальная, задумчивая.
Дожив до момента, когда в твоих услугах больше не нуждаются, оставшись среди лиан и аспарагусов, поливаемых раз в две недели забегающей хозяйкой, стол не мог порой вспомнить - а как же оно было тогда, раньше?
Старый и запятнанный коврик, пролежавший тут со дня появления стола в квартире, теперь не вызывал в душе ни чувства уюта, ни желания видеть его и любоваться им.
Стол был ещё в отличном состоянии, ведь его когда-то берегли и обращались с ним аккуратно.
Встречая рассветы и закаты, он размышлял о своей пригодности, возможно ли ещё в будущем собирать за завтраком или обедом вокруг себя семью, их друзей, детей и внуков.
Однозначного ответа стол не находил. Вполне вероятно, что его впереди ждало ещё много других радостных событий. А может он так и останется на года здесь, в одиночестве, прислушиваясь к шорохам за дверью или за окном. Кто знает, что ждет его в будущем. Остается лишь сейчас, в настоящем, с достоинством переносить свое отшельничество, повинуясь судьбе и обстоятельствам, так круто изменившим его жизнь.
И стол стоял.
Стояли и не тикали часы. И холодильник не тарахтел.
Жизнь неминуемо что-то изменит, разрешит то, что сейчас кажется концом или остановкой. Сдвинет с места людей и обстоятельства. Меняя жизнь предметов, меняя судьбы и одиночество на суматоху и шумный говор за кухонным столом. Время покажет.