- Сегодня дежурный? Здравствуй...
Старик-токарь протягивает покалеченную руку.
- Да, дежурный. Здравия желаю.
Подаю руку.
Стоим на улице. К без двадцати восемь подойдет заводской автобус. Ждем. Подходят и другие сослуживцы – женьщины, мужчины. Кто-то держит завернутый в газете обед, кто-то – несет в целофане.
Я тоже держу целофан. Везу с собой варенные яйца, хлеб, немного сыра, сахар и чай.
Работаю за городом. Сторожем. Днем стою к входной двери, когда стемнеет, зажигаю прожектора и лампы. Дежурю через каждые два дня, суточно. Оклад довольно маленький, но лучше, чем совсем без денег.
У старого токаря зарплата больше, чем у меня. Носит запачканный, цвета табака кепку. На правую руку отсутствует толстый и показательный палец. В кармане рубашки хранит очки. На очках, вместо ушек, привязана резиновая лента. Когда наденет, из очков видны его большие, удивленные глаза.
Старик тихий, молчаливый мужик. Год с лишным, как я на заводе, но про него толком ничего не знаю.
Знаю только то, что он великолепный мастер и как все настоящие токаря, он тоже пожертвовал мастерству – пальцы.
Смотрю на часы – половина восьмого.
Ну вот, пришла и Мэги. Она, как и я, с высшым образованием, а на заводе работает упаковщицей.
Иногда представлю вот что: как же было бы здорово, если поженился я на Мэги. Как мы пожыли бы?
Оба живем не припеваюче и поэтому устроили бы простую, скромную свадьбу. Ребенка долго бы не смогла родить – со страха, не потерять работу. Потом по моей настойчивой просьбе, наверное осталась бы беременной и стала домоседкой. Я бы начал работать как осел, не щадя себя. Потом появился бы ребенок. Я бы работал больше, чем осел, побольше не щадя себя. За одним ребенком, последовал бы другой. Постепенно испортилось бы у нас здоровье, нервы. Мэги стала бы настоящей домохозяйкой, я бы – настоящим ослом-работягой...
Вот и она. Подошла, тихо поздоровалась и остановилась возле женьщин.
На плечо у нее перекинута сплетенная из капроновой нити, пожелтевщая сумка.
А если было бы все так, пожалел бы? Наверное, не пожалел.
Я бы работал как осел, и был бы счастлив, потому, что любил бы Мэги...
А кто знает, может пожили бы и по лучше...
Мэги стоит возле женьщин и пальцами крутит пуговицу сумки.
Иногда, тайком смотрит на меня. Я замечаю и мне очень приятно.
Жалко... Хорошая, умная девушка, которая за городом, на заводе упаковщицей работает.
Жалко из-за сумки тоже. Из-за сумки, сплетенной из капроновой нити...
Интересно, жалко ли Мэги меня?.. Что скажешь, токарь?..
Старик стоит молча. Мундштуком курит так аппетитно, что очень хочется закурить, но поздно – подходит заводской автобус.


* * *

У заводских ворот маленькое здание сторожей.
В комнатке стоит стол, два стула, шкаф для одежды, старый электрический печь и самодельный товчань. На товчане валяется обтесанный из дерева пень, похожий на валик. В шкафу для одежды, на стенах приклеены фотографий голых женьщин, вырезанные из журналов. Бетонный пол покрыт линолеумом. На стене часы с маятником. На столе лежит квадратное стекло, отмененный телефонный аппарат и электропульт ворот. Под стеклом лежит расписание смены и календарь. На одной из полке стола лежит несколько тарелек, вилки и соль в коробке.
В этом комнате сижу я. Сегодня дежурю один – мой напарник уехал в деревню, на сбор винограда. Зато обещал два ведра урожая, а накануне нового года – немного вина.
Нажимаю на кнопки электропульта – по утрам в завод заходит и выходит очень много автомашин.
Кажется, простудился – неприятное ощущение в теле. Вечером включу электроплиту и выпью горячий чай.
Вокруг завода индустриальные остатки: заброшенные цеха, небольшие завода, поднявшиеся в небо строительные краны, железные каркасы, разобранные в части экскаваторы, бульдозеры.
К воротам подходит шикарный автомобиль.
Нажимаю на кнопку электропульта. Машина въезжает – быстро, безшумно.
Закрываю ворота и выхожу из комнаты. Из автомобиля выходит высокий, довольно упитанный мужчина. Поправляет пиджак и галстук. Встречают его начальники завода, подают руку, говорят что-то смешное, и опять же сами смеются. Тот даже не улыбается. Разглядывает всех и вся грозным выражением и медленно, достойно шагает. Кинет взор и на меня. Лицо у него такое, будто вот-вот и загремит свирепым голосом, но пока-что молчит. Наверное, еще рано для этого.
Он – новый владелец завода.
Как увидел впервые, сразу же дал кличку – «Девятиголовое чудовище».
Это так – для себя...
Наш начальник смены очень радуется, мол, отныне все будет по лучшему, завод будет работать на полном ходу, будет строгая дисциплина и чуть больше зарплат. Мол, может быть и обед дадут бесплатно...


* * *

Полдень. Сижу возле заводских ворот и греюсь на солнце. Все-таки холодно – очевидно, температура.
Направо валяется приютивщий в завод бродяга пес Боря и стуча зубами, отгоняет мух.
У ворот приближается бабка с мешоком.
Седая – совсем совсем белая. Обута изношенными калошами. Полную травой мешок несет на спине.
Бабка на завод приходит ежедневно. На окно сторожей стучит двум пальцем, натянуто. Когда впустят, наверху, возле старых котелней трава собирает.
Ни душа не ведает, где она живет, и зачем ей трава.
Те, кто видеть ее рады, «Белой Бабкой» называют.
- Белая бабка за травой пришла!
- Белая бабка травку крадет!
- Белая бабка, бабка твоя замуж выскочила!
Весело кричат заводские ребята и смеются.
Бабке трын-трава – немая она.
«Белая Бабка» и меня радует. Изношенные калоши, шерстяное покрывало, намотанная на талий, полный травой мешок – чего же лучше увидеть тут, на заводе!
Лицом она напоминает бабушку-Скандинавку – героя сказки.
Открываю ворота.
- Айайай!
«Белая Бабка» благодарит меня и уходит.
Чувствую благоухание только-что собранной травы. Пока бабка не скроется с глаз, не закрываю ворота.
Сижу и опять холодина в теле. Боре надоело валятся и поднялся, ушел.
Ворона закаркала в небо. Оса прилетела, прожужжала в ушах и улетела прочь.


* * *

- Сегодня дежурный?
Мэги стоит у открытого ворота и пальцами крутит пуговицу сумки.
- Да нет... Просто так пришел...
Не говорит ничего. Улыбается.
- Что с глазами?
- А что?
- Красные весь...
- А кто знает... Простудился, кажется...
Рукой на лбу касается.
- Не кажется, а вправду. Может домой уйдешь?
- Не могу. Сегодня один на посту.
- Куда напарника дел?
- В деревню отпустил, на виноградный сбор...
Мэги смеется.
- Что смешного?
- Ну даешь...
- Зато, обещал два ведра урожая...
- Чего обещал?!
Смеемся оба.
- Хочешь, дам лекарство...
Из сумки достает таблетки.
- Это же болеутоляющее?
- Понижает и температуру. Возьми.
- Благодарю тебя, Мэги...
- Пожалуйста. Виноград за тобой...
- Только никому не слово, прошу...
- Не волнуйся. Не выдам.
Смеется. Вдруг опять представлю.
«Как же было бы здорово, боже!»
- Таблетку сейчас же прими, слышиш?
- Да, слышу...
«Я бы работал как осел и был бы счастлив...»
- Не вешай нос. До завтра!
- До завтра, Мэги...
Поднимается в служебный автобус. Вечереет. Автобус постепенно наполняется сослуживцами, а завод постепенно стихает. Пью лекарство и украдкой смотрю из окна. Мэги не видно в автобусе.
И Мэги жалко меня... Да, это точно...


* * *

Уже ночь. На электропечь ставлю алюминиевый стакан. Пока освещу территорию, закипит и вода. Лекарство не помогло и надеюсь на горячий чай. А если и это не поможет, придется выпить другую таблетку, уж очень худо стало.
Не слуху не дучу во дворе завода. Из старого фонтана журчит вода. У фонтана небольшой, полуразрушенный бассеин. Там же низкая, дугообразная ограда. На ограде рисунок, исполненный мозайкой: толстоногая, здоровая пара - парень и девушка, стоявшие босиком. Девушка держит виноградные лозы, парень – небольшой пшеничный скирд и серп.
Фонтан навещаю по утрам. Когда приберу и подметаю комнату, беру с собой тряпку и палку для пола, чтобы намочить в бассеине. Этому я научился у старых сторожей. От них я знаю и то, где спрятан ведро с выбитым дном и кусок деревянной доски. Эти предметы для того, чтобы включить один из прожекторов – влючатель слишком высоко вмонтировано.
Включаю последнюю лампу и возвращаюсь к комнате. На ходу проверяю замки и затворы цехов. Боря бежит рядом, как верный друг. Иногда перегоняет, подбежит к дереву или к столбу: нюхает, роется. Потом, вдруг, приподнимая ножку, помочит и радостно бежит ко мне.
На заводе сейчас трое: я, дежурный электрик и дежурный слесарь. Из электриков сегодня на посту Илья, а из слесарей – Иван. Илья жуткий пьяница, но хороший, добрый человек. Дочка у него больная, ей 15 лет. С Иваном я не так уж близко знаком. Когда на посту, то всегда сидит у себя, не общается ни с кем. Пол часа назад, когда стоял на ведре с выбитым дном, Илья меня увидел и очень обрадовался: мол, потом подойду и вместе поужинаем.
Стою у закрытых ворот.
Со стороны заброшенных заводов доносится похожий на вой, жуткий голос.
Начавший с ночи, до утра не затихает – каждый час, или пораньше.
Сторожы сказали, что неподалеку цех выжигающий гажа и тому причина этот голос.
Не хочется верить. Мое воображение упрощается и потому.
Поразительный голос. От неожиданности иногда скакивает сердце, но голос такой тайный, подавляющий, что оно нравится, привлекает.
Голосу назвал зовом спящего циклопа.
Зов спящего циклопа – с ночи до рассвета...

* * *

Умираю от жары. Принял и другую таблетку, выпил горячий чай – все напрасно. Сгорбленный сижу у стола и нелепый лай Бори голову сверлит.
Так сильно ослабел, что на ногах не держусь.
Авось, Боря на лает без толку?..
Еле-еле приподнимаюсь и выхожу наружу. Осматриваю заводской двор – ничего. Издалека доносится лай собак и Боря, видимо, им отзывалась.
Сержусь на пса. Замолкает. Махая хвостом и болтая головой, подходит ко мне.
Захожу в комнату. Рывком присаживаюсь. На товчане лечь нельзя – ноги у него шатаются.
Боже, не умори...
Недавно здесь был Илья.
Поужинали, если можно так сказать. Разжевали пару куска и баста. С утра голодный, но все же не смог поесть. Илья тоже не ел.
Ужин принес завернутый в газете.
Ну как жизнь, парень! – весь разворошенный был от водки. Я мол, сам-то как. Да хорошо, хорошо, сказал и махнул рукой. Потом присел, начал о том о сем, да так заговорился, что весь сердце достал.
Дочка, оказалось, у него тяжело больна.
Мол, Эпилепсия в сложной форме. Уже с постели не может поднятся и жалуется на зрение. Мол мочу не может сдержать и переживает за это. Мол помощи от матери отказывается и белье я меняю.
Я спросил, что говорят врачи.
Мол, ничего, умрет скоро, и у него слезы потекли.
Огорченно так разрыдался, что слезы у меня тоже прилегли, но сдержал.
Уж нелегко было...
Когда мужик перед мужиком разрыдается, это совсем иное дело...
Потом извинился, слезы вытер на воротник куртки. Потом тихо, почти щепетом спросил, есть ли что выпить...
Я улыбнулся, мол, нету ничего. Несколько секунд смотрел с сомнением, наверное думал, что есть и скрываю. Я мол, на самом деле нет ничего, и поклянулся на мать, по-ходу открывая шкафчик под столом, чтобы поверил. Да ладно, ладно, слегка рассердился Илья, нет - так нет. Вдруг я вспомнил Ивана – мол, побегу, может у него будет что выпить. Илья сказал, что от этого сволоча ничего не надо и поругался на Ивана. Стул поставил у стола и открыл завернутую газету. Иди-ка сюда, парень, - позвал. Я открыл свой целофан и накрыли стол. У ильи было паек по лучше: маленький кусок ветчины, овечий сыр, чесночный маринад и половина Лаваша.
Ветчину тщательно порезал перочинным ножиком. На большой палец заметил почерневший ноготь – стукнул, наверное, чем-то. Вокруг глаз оставалась мокрота.
Илья взял варенное яйцо, постучил об стол, облупил. Чего же сидиш-то, - пробудил. С утра без аппетита, ничего не смог поесть. Кусок хлеба разжевал и все.
Илья сказал, что без выпивки еда дохлое дело и поднялся. Мол, хоть бы ты чего поел. Я сказал, что и вправду дохлое дело. И ты так?! Смотри-ка, похожий нашелся! – и обрадовался, что я тоже так.
Пойду, сказал, прилягу, покимарю чуточку, и собрался выйти. Еду я опять в газете завернул. Не брал. Я не отвязался и отдал ужин.
Сижу как полумертвый. Голова лежит на стол и от сна глаза тускнеют.
Засыпать на смею – на посту все-таки.
Спящий циклоп воскликнул...


* * *

Слышу шаги. Шаркая ногами, к воротам кто-то идет.
Снаружи никого не видно.
Вдруг слышу – стучат на стекле окна. Натянуто, двум пальцем.
Смотрю из окна и глазам своим не верю – у ворот белая бабка торчит.
Нажимаю на кнопку и изумленный, выхожу во двор.
Белая бабка стоит у открытых ворот, не заходит.
Даже не знаю, что говорить. Или что ей уразумить?
- Здравствуй, сынок. Впустишь?..
Оцепенев, с разинутым ртом смотрю на старуху. Слово не могу вымолвить.
- Не бойся, милый. Я соберу травку и уйду. На свете что есть трава, все должна собрать... Все...
В комнате звонит отмененный телефон. Я весь теряюсь.
- Иди, тебе Мэги звонит...
Старуха отворачивается и уходит.
Стою неподвижно, оцепенелый, напуганный. С комнаты доносится звонок телефона.
Нерешительно беру трубку.
- Слушаю...
- Это я, Мэги...Узнал?..
- Конечно узнал...Как ты тут дозвонилась?..
- Сейчас не до этого. Мне нужна твоя помощь...
- Что случилось, Мэги?
- Хочу, чтоб обнадежил... Если будет беда, поможешь?
- О чем ты, Мэги?..
- Если заболею, присмотришь за мной?..
- Почему должна заболеть?!
- Если не встану на ноги, будешь ухаживать, будешь заботиться?..
- Что за бред, с ума сошла?!
- Я не хочу, не хочу заболеть!..
- Мэги, не плачь!.. Успокойся!..
- Не хочу постель! Не хочу болезнь! Не хочу смерти! Не хочу!
Внезапно голос Мэги прерывается и из трубки доносится зов спящего циклопа.

* * *

Весь перепуганный пробуждаюсь. Дрожу всем телом.
Стекло со стола нет-нет да перепадет.
Дрожащими руками поправляю стекло и выглядываю из окна. Снаружи ни души. Ворота закрыто. Беру трубку телефона – не работает.
Сердце в горле бьется. Весь мокрый от пота. В шкафу висит старая телогрейка – надеваю и выхожу во двор.
Вокруг пусто. И бори не видно.
Смотрю на часы – половина шестого.
Телогрейку застегиваю до конца и спутанными шагами иду на обход.
Чувствую себя слегка лучше. Недолгий сон, немногое вспотение, видимо, помог.
Вспомнится детство.
Было семь лет. Горел от температуры и бредил весь ночь. Помню освещенный торшером комнату, тени родителей на стене.
Засыпанный наполовину, слышал принужденно спокойный голос отца.
Смутно видел младшего брата, который стоял у изголовья и с испугом смотрел на меня.
Не видел только матери. Помню лишь прикасание ее рук на моих ногах. Запах уксуса, мокрые носки и пот, много пота.
На стене комнаты висели старинные часы.
Задушите часы!.. Задушите часы!.. Задушите часы!.. – Бредил я и горел от жары.


* * *

Рассветает.
Я сижу в комнате сторожей и греюсь у электропечи.
Температура упало. Все же болен – ломка в теле.
В окне видно покрасневшее от рассвета небо.
Снаружи, от ветерка ползает сухой лист и мне кажется, что кто-то идет.
Слышу медленный ритм часового маятника.
Ползает сухой лист.
Электроплита воркует и прилипшего на стене паутину своим горячим «выдохом» развевает.
Сижу и дожидаюсь, когда закончится мой рабочий день.
Вспоминаю сказанное начальника смены: строгая дисциплина и чуть больше зарплат.
Скоро тут все изменится.
Служба станет более долгой, тяжелой. «Девятиголовое чудовище» наверное никого не пощадит.
Борю выгонят прочь.
И «Белую Бабку» не впустят больше, собрать травку.
Потом, наверное, и я уйду. Не продержусь долго.
А Мэги? Как она поступит?
Если уйду я, наверное, последует за мной.
А если так, то...
Кто знает, что будет...
Пока должен настать сегодняшний день.
Пока должен придти смена, чтобы мне уйти домой и лечь в постель.
Пока не знаю ничего, пока не могу о чем подумать...
Пока-что я болен...