Посвящается К.М. Кошкину.


36 ТЫСЯЧ И ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЦАРИЦЫ АССИРИЙСКОЙ.


Мой старый друг Костя К.—волшебник. Он обладает удивительной способностью благоприятно влиять на самые сложные, порой неразрешимые ситуации… Делает он это при помощи довольно интересного фокуса: вот идёт человек, беспечно вертит головой в разные стороны, думает о чём-нибудь приятном… В этот момент к нему, обаятельно улыбаясь, непринуждённо подходит Костя… Виртуозным движением молниеносно схватывает его за горло своими длинными, в перстнях, железными пальцами… И всё вокруг начинает ярко блестеть, мерцать и пульсировать! Но об этом я расскажу чуть позже.
Мы с Ларисой впали в депрессию. Уже второй год мы ждали постановку нашей пьесы в одном из самых известных московских театров. Вроде бы всё было обговорено, и причин для беспокойства быть не должно… Но мы волновались… Слишком всё затягивалось, слишком… Договор с нами не подписывали… Аванс мы не получили… Нас уверяли, что всё будет нормально, но мы нервничали…
Уже были случаи, когда московские театры интересовались нашими пьесами, просили их никому больше не показывать… Мы радовались, думали, что всё серьёзно… И вдруг очередной театр как будто умирал… Ни звука оттуда… Измучившись от неопределённости, я, преодолевая величайшее отвращение к себе и к театру, набирал номер завлита, и между прочим, спрашивал как поживает наша пьеса… Завлит, видимо тоже смущаясь, отвечала растерянно, нервно, и странно невпопад. Что она говорила, не важно… Важна интонация. По интонации я понял—постановки не будет.
Неужели и сейчас получится такая же история? Это было бы катастрофой. Дела наши удручали нас. Периферийные театры, в которых шли наши пьесы, высылали какие-то смехотворные деньги—100, 200, 300р. за спектакль, и мы очень надеялись на аванс… Московский театр был сильный, богатый—но с деньгами не спешил, а просить мы стеснялись… Одно оставалось—надеяться…
Но! Наступил момент, когда надеяться стало не на что… Нужно было забыть о премьере, где-то, что-то занимать, и как-то жить… Деньги, немного, занять удалось… Мы успокоились, и Лариса села за компьютер в поисках литературной работы… И сразу наскочила на интересное объявление: один из телевизионных каналов приглашал к сотрудничеству драматургов и сценаристов для создания юмористической передачи. Лариса отправила своё резюме, её пригласили, она съездила и, вернувшись домой, рассказала, что это за передача…
В то время на канале развлекали народ два странных персонажа… Имён у них не было, были клоунские клички… Ну, скажем, Пук и Мук… Я однажды посмотрел кусочек передачи с их участием, и сразу забыл об их существовании… Там всё было неинтересно: обычная телевизионная пошлятина… Аляповатая, с жирной грязнотцой… Но! Ларисе предложили писать для этих комиков… И это было серьёзно, поскольку даже(!) обещали заплатить, если пройдёт пилотный вариант… Сумма гонорара не обсуждалась… Сколько сможем, столько и дадим—такой вырисовывался расклад… Конечно, таких работодателей надо сразу посылать к чёрту, но «времена не выбирают, в них живут и умирают».
Творческую группу организаторы собрали огромную: два или три десятка сценаристов, человек пятьдесят актёров… И все, скрипя зубами, согласились на эти условия.
Писать нужно было для Пука и Мука. Они были сердцевиной проекта. Всем прочим—выпускникам знаменитых театральных училищ—отводилась роль обычного, тусклого гарнира…
Я спросил Ларису, почему вокруг этих ужасных Пука и Мука такая возня? Чем и кому они интересны? Лариса объяснила, что у передачи с ними—высочайший рейтинг… И продюсер, со странной фамилией Мыльников—Ракушка, обещал руководству поднять его ещё выше…
Ну, всё ясно: чем глупее передача, тем выше рейтинг… А чем выше рейтинг, тем больше денег… Но денег всегда мало, и, чтобы получить побольше, нужно сделать передачу ещё глупее… В этом смысле Пук и Мук очень подходили…
На следующий день Лариса получила по электронке указания редактора, и мы сели работать. (Я помогал ей.)
Полтора месяца мы сидели не разгибаясь, и, видимо, достигли успехов: на одном из собраний Ларису отозвала в сторону главный редактор, и конфиденциально сообщила, что ей, как самому талантливому автору решено заплатить 1. 500 долларов.
Что получат все прочие, было неизвестно. Скорее всего ничего. Но мы имели право об этом не думать, поскольку вкалывали как негры, и накатали тонну всякой чепухи.
Я позвонил приятелю и сообщил, что скоро верну ему долг… Только я сделал эту глупость, как ужасная новость пронзила нас с Ларисой: Мыльникова—Рвкушку увольняют и проект, над которым, утопая в поту, трудилось столько народа, закрывают! Без объяснения причин…
Да, давно мы с Ларисой не получали таких оплеух… Мы ходили контуженные, понимая, что денег не будет, и никак не могли сообразить, что нам делать… Наконец Лариса решительно заявила, что она опять уходит работать на Мосфильм (16 часов в день. Ноябрь. Реквизит.) И стала обзванивать подружек, нет ли где места для неё… Место, разумеется, нашлось… Ларису знали, любили, она работала хорошо… И она стала собираться… У меня был один вариант спасти Ларису от каторжного труда, и я на него решился.
Я позвонил Косте К. , который был довольно заметным человеком на канале, и всё ему рассказал. Костя секунду молчал, потом сказал, что он ничего не обещает, но попытается что-то сделать.
Несколько слов о Косте. Всё, что я о нём написал в начале повествования—полная ерунда и враньё. Сделал я это для того, чтобы в рассказе была затравка… Без затравки рассказы не читают. Пальцы у Кости самые обычные, не железные, никого он ими за горло не берёт, и вообще он человек интеллигентнейший и доброжелательнейший.
Когда-то очень давно, «на заре туманной юности» мы служили с ним вместе в армии, в ансамбле ПВО, где и увиделись впервые. Там (и после), мы весело выпили с ним две или три небольших речки дешёвого портвейна. Работали в известных театрах, расположенных в двух шагах друг от друга. Почти каждый вечер ходили в знаменитый ресторан ВТО, таинственно погибший в начале эры новых экономических отношений.
Сейчас Костя работает на телевидении. Уже 15 лет. Я пишу пьесы для театра. Профессия моя называется драматург. Как ни странно, сейчас мало кто знает что это такое. Ни я, ни Костя больше не пьём. Медицина жёстко взяла нас в плен. Но мы смирились. Компенсируем этот пробел в картине жизни долгими ночными разговорами по телефону… И с удовольствием поливаем весёлым ядом всё, что с нашей точки зрения в этом нуждается.
Ну вот, только мы с Ларисой собрались погрузиться в долгое оцепенение в ожидании Костиного звонка, как он позвонил. Неожиданно быстро. Он велел мне взять ручку, и продиктовал номер телефона какой-то Майи. Лариса должна была ей немедленно позвонить. «Мне кажется, деньги вы получите.»--сказал Костя, и повесил трубку. Я рассказал всё Ларисе. Она молча смотрела на меня, я на неё. Произошло чудо. Мы не секунды не верили, что это возможно.
Веря и не веря в существование Майи, Лариса позвонила ей, и оказалось, что Майя существует… Но не просто существует, а ещё занимается деловыми вопросами… Майя, мгновенно поняв кто ей звонит, сообщила Ларисе, что ей причитается 36 тысяч рублей, и что завтра в 16. 00 она будет ждать её на телевидении, где и вручит ей карточку, по которой Лариса получит деньги.
На следующий день в 17. 00 Лариса вернулась домой и, весело улыбаясь, покрутила у меня перед носом голубую карточку Газпрома. Ночью я позвонил Косте и, поблагодарив, попросил объяснить, как ему удалось вытрясти наши деньги.
--Да ничего особенного я не сделал,--сказал Костя. –Я подошёл к Витьке (Мыльников-Ракушка) и рассказал про твою жену, и про обещанные деньги. Витька её сразу вспомнил. Хорошо о ней отозвался. И потом позвонил в бухгалтерию и всё устроил. Кстати, он затевает новый проект. Так что ждите звонка.
Я удивился, ведь Ракушку уволили! Какой звонок?
Костя объяснил, что Ракушку уволили не с телевидения, а с проекта. Кому-то он там не угодил.
Я наивно поинтересовался, кому Ракушка не угодил?
Костя сказал, что этого никто не знает, и никогда не узнает. Вообще, вы связались с телевидением, сказал Костя, так что привыкайте к нашим крутым поворотам. Мы поговорили ещё немного и распрощались.
«Пятьдесят человек вышибли с проекта одним пинком, без объяснения причин,»--с содроганием подумал я. «Действительно, поворот крутой. И наверняка, денег не заплатили ни копейки. Нам просто повезло.»
Видимо, ситуация была такая: вылетев с проекта, и примериваясь к другому, Ракушка просто забыл о драматурге Ларисе Титовой, которая горбатилась на него полтора месяца, и которой была обещана приличная сумма денег за работу. Только ей одной. Но даже о ней умудрился забыть термоядерный продюсер Мыльников-Ракушка. Костя напомнил ему, тот шевельнул пальцем, и деньги были перечислены. Ясно, что если бы Костя не вмешался, то не видать бы нам этих денег, как своих ушей.

Ну вот и всё, хватит! Убегаем! Выныриваем из душного сумрака телевизионной жизни на поверхность… К солнцу, дождику, снегу, метро…
И как можно скорее купим специальную таблетку, величиной с автомобильное колесо… Разрубим её лопатой, съедим с хрустом и, забудем навсегда о Пуке и Муке, телевизионном юморе, и телевидении вообще!

Как я и ожидал, на следующий день мне позвонил мой друг Жора Лапландский. Шутливо-торжественным тоном, он сообщил, что ждёт нас с Ларисой к 7 вечера… На встречу с одной замечательной, уникальной женщиной. Мы помнили, что у его жены, красивой, нервной брюнетки, Риты Лапландской был день рождения. Увидеть их мне было бы приятно, но всё-таки я не очень хотел ехать—у меня не было приличной одежды. То есть она была, и не самая плохая, но она мне не нравилась. К тому же нужно было получить деньги. Как это делается по карточке, мы не знали, нервничали, и день рождения совершенно в наши планы не вписывался. Но Лапландские были старые друзья, и не поехать было невозможно.
Мы с Ларисой решили так: получаем деньги, и я отправляюсь на день рождения, а Лариса с деньгами домой. Я просил Ларису поехать со мной, но она с сожалением отказалась, боясь ездить по городу с такой суммой.
Через час мы с Ларисой подъехали к огромному, прозрачному, современному зданию, в котором торговали иностранными машинами. В нём находился ближайший к нам банкомат Газпрома.
Испытывая не совсем приятные чувства вошли мы в это сверкающее царство красоты и богатства: машины кругом стояли потрясающие. При входе нас встретил суровый, хорошо одетый мужчина с военной выправкой. Слегка нахмурясь, он оглядел нас, и молча ждал, что мы скажем. Мы спросили, где находится банкомат Газпрома. Мужчина явно успокоился, и вежливо указал на синий ящик в углу салона. Это и был банкомат. Далее начинается самая трагическая часть повествования.
Мы подошли к банкомату, и Лариса, изучив карточку, попыталась снять деньги. Ничего не получилось. Она попыталась ещё раз. И опять не получилось. Лицо Ларисы стало краснеть, и я понял, что у неё поднимается давление. Она опять стала изучать карточку и банкомат. Лицо её стало совершенно малиновым. Я оцепенел от страха за неё. Я молчал и боялся пошевелиться. Что-то говорить Ларисе, «помогать»--нельзя было. Она от гнева могла потерять контроль над собой, и просто сломать карточку. Я чувствовал, что близок к потере сознания. Что бы не раздражать Ларису излишним вниманием, я отвернулся от неё и осмотрел салон.
В двух шагах от нас, две молодые, тоненькие, черноглазые таджички, в платках и рабочих халатах, протирали тряпками на палках блестящий, чистейший пол. Они двигались совершенно бесшумно, и их как магнитом притягивало к банкомату. Ясно было, что они, умирая от нетерпения, ждали момента, когда из банкомата полезут деньги. Странного в этом ничего не было. Всем интересно посмотреть, как из ящика лезут деньги… И сколько лезет… Но я, находясь в состоянии полусумасшествия, почувствовал в таджичках что-то опасное, угрожающее…
--Вам что-нибудь угодно?—злобно и грубо спросил я у таджичек.
Их как ветром унесло в другой конец салона. Я посмотрел на Ларису. Она, насупясь, перечитывала инструкцию. Щёки её горели. «О, ужас!»--подумал я, и отвернулся… И словно током ударило меня! Кошмарные таджички, опять бесшумно подкравшись, буквально в метре от нас, бессмысленно возили тряпками… И пристально, как загипнотизированные, смотрели в щель банкомата. Я знал, что ещё раз гаркнуть на них нельзя… Это бы возмутило мягкосердечную Ларису… И я сделал некий гневный, безмолвный жест, достаточно понятный даже для таджичек. Они опять улетели с поразительной быстротой и бесшумностью. Я посмотрел на Ларису. Она собралась, решительно вставила карточку в банкомат, нажала какие-то кнопки, и деньги выскочили плотной, солидной пачкой. «Не может быть!»--подумал я. Лариса весело посмотрела на меня, и стала пересчитывать деньги.
Лицо её быстро становилось нормального цвета. Железные когти, сжавшие мои сердце и мозг разжались. Несколько минут назад я был уверен, что с Ларисой произойдёт что-то ужасное, и готовился умереть рядом с ней.
--Всё нормально,--сказала Лариса, спрятала деньги в сумочку и мы пошли к выходу. Вслед нам смотрели неподвижно застывшие таджички.
На улице было холодно, темно и мокро. Я, как параноик, стал озираться, не следит ли кто за нами. Как говорили детективы: всё было чисто. Мы сели в троллейбус и поехали домой. Лариса дала мне 2 тысячи на цветы для Риты. Я вышел у метро Рязанский проспект, а Лариса поехала дальше. Через две остановки она была дома.
Оказавшись на улице, я зашёл в цветочный магазин, и купил цветы. Это были хорошие розы, приятно украшенные разноцветными лентами. Не без вкуса. Букет мне понравился, и может быть поэтому меня перестало дёргать. Я спустился в метро, и поехал к Лапландским. «Неужели это всё было, и это всё прошло?»--думал я. «Неужели я еду на день рождения к друзьям, и буду есть что-то вкусное, и что-то пить?» Я попытался оценить своё психическое состояние, и мне казалось, что я в порядке. Но я ошибался. Я слишком был травмирован, чтобы правильно поставить себе диагноз.
У Лапландских было хорошо… Тихо… Вкусно пахло… В большой комнате был накрыт прекрасный стол… Жора, встряхивая седыми кудрями, поцеловал меня, пошлёпал по спине… Я не обольщался… Наши отношения уже давно дали трещину… Но это так… Не важно…
Рита была, как всегда, красива и элегантна. Но меня удивило выражение её больших, прекрасных глаз… Вопрос в них читался, которого я раньше не замечал… Вопрос печальный: «Что я такого плохого сделала, что мне стукнуло столько лет?» Рита явно была в растерянности…
Жора сыпал шутками, вспоминал наши подвиги столетней давности… Я молча улыбался…
Когда Рита ставила мои цветы в вазу, три бутона сразу отвалились. Оказалось, продавцы—милые женщины, привязали их нитками к стеблям. Поэтому букет был оформлен с таким шиком. Когда эта тонкая интрига была раскрыта, стало ещё лучше, ещё веселей. Дамам из цветочного магазина было поставлено 5 с двумя плюсами за предпринимательский талант. Даже Рита улыбнулась. И печальный вопрос из её глаз исчез. Ненадолго…
Постепенно квартира наполнялась гостями. Это были здоровые, спокойные, хорошо одетые люди. Кое-кого я знал… Они шутили, смеялись… Они могли пить что угодно, есть что угодно… И я подумал: что ты делаешь здесь, среди этих нормальных людей? Ты, контуженный диабетик? Ты должен знать своё место, и избегать подобных собраний. Сиди на своей кухне, ешь помидоры с горошком, и думай об искусстве. Вечном и прекрасном.
По рукам пошли стаканы с Кампари. Мне, разумеется, тоже предложили, но я отказался: в этом напитке много сахара. Нет, это невыносимо! «За что им это счастье? Что они сделали хорошего?» --обиженно и совершенно несправедливо думал я, наблюдая, как гости, перед застольем поглощают аперитивы, и всякое разное приятное питьё.
«Две, три рюмки водки, не больше!»--мечтал я. При диабете спиртное исключается. Но я разрешил себе. Я пожалел себя.
…Наконец, сели за стол. Разумеется кто-то что-то говорил, произносились какие-то тосты… И я говорил… Что? Не помню… Ну, что-нибудь обычное… Но главное не то, что я говорил, а то, что я чувствовал: после драматического, эпохального, во всех смыслах потрясающего получения неожиданных, очень нужных, и очень больших для нас денег, после нескольких рюмок водки, я потерял контроль над собой… Нервная система, сжатая в комок, стала распрямляться, успокаиваться… И я, незаметно для себя, погрузился в блаженство дружеских отношений, дружеских диалогов… Я стал шутить, пить как нормальный человек, не понимая, что я человек совсем не нормальный, а контуженный, больной…
И место моё не здесь, а дома, в кровати, под присмотром Ларисы, и с банкой лекарств, находящихся на расстоянии вытянутой руки…
Короче говоря, я стал стремительно пьянеть… Люди, которые совсем недавно невыносимо раздражали меня, показались мне, вдруг, самыми чудесными людьми на свете! Я очень хотел им понравиться! Я сыпал шутками и историями, которые действительно когда-то умел рассказывать… Ну, в любой другой ситуации, не в этой… Постепенно разговор за столом затих, на меня стеснялись смотреть… Последнее, что я помню, это свой восторженный вопль. Глядя на Риту, я, вдруг, заорал: «Ритка, ассирийская царица!»
Дальше какие-то короткие пробуждения сознания: незнакомый мужчина в коридоре… Меня сажают в машину, и я оказываюсь в совершенно непонятном мне месте… Потом появилась Лариса… Она куда-то меня тащила… А потом я проснулся, утром, на следующий день, изнемогая от головной боли и стыда…
Лариса налила мне рюмку водки, и всё рассказала…
Вчера вечером ей позвонил Жора, сказал, что Саша (я то есть), слегка перебрал, и что было бы хорошо встретить такси, в котором Сашу отправили домой… Лариса меня встретила. Когда я вылез из машины, я с изумлением огляделся, и спросил её: «Лариса, где я?!»
И так, спасибо Косте за деньги: на Новый год у нас был хороший стол…
Пьесу нашу с Ларисой в известном московском театре поставили через три месяца…
Аванс мы получили…
Но жаль, очень жаль, что я испортил день рождения Рите, Царице Ассирийской… И стыдно, и гадко, и тяжело…
Но я ведь не железный, господа!