http://www.youtube.com/watch?v=7yMIcKmsbzk

На четвёртый день первого Московского путча девяносто первого, я, наконец, вернулась в дом родной - любимый «Бункер» «Интуриста».
Я злилась на весь этот политический спектакль, саботировавший мой культурный запой. Целых три дня пришлось пить в одиночестве в тёмной норе. По улицам шли танки. В буфете позвякивал хрусталь.
Мне больше нравилось пить в обществе храбрых бизнесменов иностранцев. Они как космонавты, ступив на планету Россия, не чувствовали почву под ногами. Нервные, вымотанные, они любили меня за то, что я – дикая тварь, говорю на их языке.
В тот август девяносто первого я впервые в жизни вкушала свободу, цена которой была жизнь моей матери. Её сбил пьяный бандит, заснувший за рулём.
Пить начала ещё в самолёте из Стокгольма в Москву. Это помогло мне по приезду выбить дверь маминой квартиры одним ударом ноги, к разочарованию ушлой соседки, собиравшейся продать мне мамин ключ за тысячу долларов.
На кухонном столе стояла недопитая чашка чая, а в ванне было замочено бельё.
В тот же вечер начались звонки: - « Жить надоело? Да?». И так каждый вечер.
Звонил убийца матери и его товарищи.
Квартира – первый этаж. Я не боялась. В крови бродил адреналин.
Не хотелось ни есть, ни спать. Очень ясно чувствовалось невидимое присутствие матери. Допив кое- как бутылку водки к трём утра, я всё- таки засыпала.
«Не сдавайся, доча!»
Просыпалась, словно кто -то тряс за плечо. Выпивала стакан водки, заедала куском чёрного хлеба и становилась под холодный душ. Горячей не было.
Дело не заводили. Целыми днями моталась по разным государственным учреждениям, писала жалобы, прошения. Безрезультатно.
За день до путча ответили все организации, по которым я мыкалась, дело завели, в милицию пригласили, сочувствие выразили. Видимо, вышло указание сверху - дела притормозить, а накануне путча завести. Показуха. Трюк для повышения рейтинга власти.
Моё разочарование в жизни началось с разочарования в маме. Я перестала ей доверять ещё в бессознательном возрасте. Она безбожно обманывала, но чаще была обманута сама. Вот и судьба её обманула
Ещё в позднем детстве я поменялась с мамой ролями. Она была эгоистичным ребёнком. По большому счёту она была моим первым ребёнком.
В восемь лет я решила, что так жить нельзя. Я стала сама убираться и готовить. Мама обижалась. Она считала, что умеет готовить. Хуже того – она считала, что умеет шить. Есть, то, что, она готовила и носить, то, что она шила было подвигом, на который я шла ради любви. Она меня тоже любила. Поэтому лишала всего – времени, пространства, средств - не выпускала на улицу, прятала одежду, отнимала зарплату. Она пыталась меня удержать. Когда поняла, что не сможет, ушла сама.
Мы порвали отношения болезненно, как сиамские близнецы. Она ушла в купленную на мои средства кооперативную квартиру, забрав все ценные вещи, бросив меня на съедение соседям по коммуналке. Меня немножко погрызли, а потом стали как шёлковые, когда пригрозила, что поменяюсь с алкоголиком
Мама вскоре вернулась, чтобы забрать меня с собой. Я не пошла. Она готова была отдать мне всё. Я не взяла. Я сказала: - «Оставь меня в покое»
Я погрузилась в альтернативную жизнь, которая стала для мамы шоковой терапией. Она всю жизнь просидела в конторе, была очень одиноким человеком, вертушкой, болтушкой, толком ничего не умела. У неё была куча планов и никаких сил. Она выдыхалась мгновенно и засыпала в прыжке.
На пятом десятке она вдруг проснулась. Появилась цель – спасти меня.
Она стала учить английский, ушла в религию, в политику, научилась неплохо рисовать. Ушла из конторы. Зарабатывала на жизнь портретами на Арбате.
Она шпионила за мной, врывалась в мою жизнь, вызывая всё большее отторжение, пока не поняла, что единственный способ меня вернуть – это просто ждать, когда я приду сама.
Иногда мне её не хватало. Я мчалась через весь город, не позвонив заранее, сидела часами под дверью. Она дала мне ключ. Там было уютно, но я больше не хотела и не могла пускать корни.
Мой самый большой недостаток – не умею прощать.

Заполнив собой «Бункер», залив в себя пару стаканов джин - тоника, я осознала силу своих феромонов, будучи единственной женщиной во всей этой пивной.
Потом с криком « Эси – Диси» : - «are you ready for the good time!?» - я сгребла за грудки благообразного шведа, оказавшегося бывшим бойцом иностранного легиона.
Ангел из Лондона сидел у входа, широкоплечий, статный, в голубой джинсовой рубашке под цвет глаз. Он окинул взглядом мой мятежный образ: мятую цыганскую юбку, бешенные кудри, бешенную грудь, лихую размалёвку. На его правильном лице возникло патетическое выражение оскорблённого достоинства. Ангел из Лондона плюнул на пол, резко встал и покинул помещение с гордо поднятой головой.
(Он был каким - то крутым журналистом. Вскоре мы снова встретились там же. Он меня не узнал. Я была одной из многих женщин «Бункера» и выглядела цивильно. Целый месяц он заботился обо мне как никто и никогда в жизни. Готовил мне завтраки. Стирал моё бельё.
Потом отвёз туда, откуда взял – в «Бункер». Вернулся в Лондон. Написал обо мне рассказ)
Но это всё было потом.
А на четвёртый день первого Московского путча девяносто первого декорации политического спектакля ещё маньячили уличных зевак. Да! Встряхнули улей. Никогда не видела на улицах такое количество двухметровых трутней -биологических роботов. Они смотрели вокруг бесстрастно, эти живые, ходячие камеры. И тут среди них я увидела Женьку. Сердце нашего класса – Женька! Что с тобой сделали!?
На меня смотрели мёртвые глаза человека лишённого памяти. Он прекрасно выглядел в пятнистой спецназовской форме. Аккуратная стрижка. Лихо сдвинутый набок берет. Женька, такой гладкий, собранный.
Невероятно! Он всегда был ужасный неряха, всклокоченный, разболтанный, в тесном пиджаке, в брюках по щиколотку. Он был талантливым поэтом, импровизировал на ходу. Он был нежным, ранимым, опекал и согревал нас. Он был другом, братом, лидером.
- Женька! Помнишь!
Я перечисляла общих друзей, вспоминала забавные истории пережитые вместе. Мои слова звучали, как эхо в пустоте. Эго лицо было неподвижно. Он молча взял меня за локоть и по- хозяйски повёл в подворотню. Я всё болтала, пытаясь разбудить в нём память. В последний момент мне удалось. Что - то мелькнуло в его глазах. Мы стояли у куста акации. Он разжал захват: - «Иди».
У него впереди было десять лет жизни.
Потом нашла обрывок из старой телефонной книжки с его номером.
- Женю можно?
- Он здесь не живёт – ответил женский голос – А вы кто?
- Какое тебе дело?
- Я его жена – её голос дрожал.
Они встретились в девяносто первом. Выйдя из состояния зомби, он не мог найти себе места в жизни. Он снова стал таким же неприхоженным, нежным и ранимым ,как и в школьные годы. Она не знала, что он был спецназовцем.
- Может ты путаешь?
- Его спутаешь!
- Вообще- то, да
Его не сразу сломали. Я и раньше встречала его в форме. С истерически смехом он рассказывал, как ему приходилось убивать. Однажды он вытряхнул мою сумку и устроил мне дисциплинарный досмотр прямо на улице.
Наорал за непорядок.
Его жена рассказала, что он умер от рака.
А на четвёртый день первого Московского путча девяносто первого всё это ещё предстояло
Я ждала приезда родственников. Собравшись, они посоветуют взять с убийцы матери денег и забыть о случившемся. Они состарились от страха. Я собиралась умереть молодой.