Глава 38.


В последних числах сентября 1941 года в тылу противника авиаразведкой фронта была замечена крупномасштабная перегруппировка войск. Экипаж старшего лейтенанта Жолудева получил приказ в одиночку нанести бомбовый удар по колонне танков и мотопехоты, совершающей ночной марш-бросок по шоссе Великие Луки – Кунья – Ржев. Ночные боевые вылеты одиночными экипажами
стали практиковаться после неудачного опыта дневных штурмовок, обернувшихся для авиаполка высокими потерями.

Ночь была ясная. После полутора часов полёта бомбардировщик пролетел над Западной Двиной и вышел в район цели на высоте полутора километров. С первого захода цель обнаружить не удалось. Пилот снизился до тысячи метров и повёл машину на второй заход. И вновь его постигла неудача. В третий раз пилот вопреки инструкциям снизился к самым верхушкам леса и полетел прямо над шоссе. Теперь вероятность разминуться с колонной противника была сведена к минимуму. Пилот вглядывался во тьму до ряби в глазах. Штурман уверил его, что шоссе прямо под ними, но оно было пустынным. Наконец за поворотом дороги блеснули фары немецкой мотоколонны. Они блеснули всего на мгновение и пропали из виду, но этого было достаточно, чтобы сориентироваться. Тяжёлые бомбы одна за другой плотно легли вдоль шоссе. От близких разрывов самолёт затрясло, словно автомобиль, мчащийся по ухабистой дороге. Штурман доложил о двух очагах пожара и сообщил командиру уточненный обратный курс. В районе реки экипажу блеснул в глаза луч немецкого авиамаяка. Очевидно, немцы по шуму моторов приняли самолёт за своего разведчика. «Расстреляем маяк!» - предложил пилот. «Командир, топлива осталось в обрез. Расстреляем в другой раз. Я его запеленговал», - ответил штурман.

Командир полка, выслышав доклад старшего лейтенанта, не стал откладывать, приказал снова загрузить машину тяжёлыми бомбами и лететь с прежним заданнием, а на обратном пути уничтожить пулемётным огнём и немецкий маяк. Теперь уже на цель вышли сразу по издалека видимому с большой высоты пламени пожаров. Отбомбившись, полетели к маяку. Однако на этот раз система распознавания «свой-чужой» не подвела немецкую ПВО. Немецкий маяк больше не подавал сигналов. Снизившись до высоты 400 метров, пилот включил посадочную фару и стал виражить в районе цели. Наконец с земли, словно приглашая, блеснул луч прожектора. Выполнив вираж с крутым снижением, пилот вывел самолёт прямо на цель. Ослепительный свет брызнул ему в лицо. В то же мгновение раздался скрежет металла. Самолёт содрогнулся от сильного удара. Фонарь кабины пилота разлетелся вдребезги, струёй холодного воздуха с левой руки пилота сорвало перчатку, а сам пилот, выпустив из рук штурвал, повис на ремнях и зажмурился, ожидая удара о лобовое стекло. Но удара не последовало, прожектор остался позади, и пилоту хватило доли секунды, чтобы подхватить штурвал на себя, открыть глаза и, спрятав лицо от ледяного ветра за обломком лобового стекла, быстро сориентироваться в обстановке. Левый двигатель не работал. Правый, кажется, был в норме. Осторожно проверив рули, пилот убедился в управляемости машины и, развернув самолёт к линии фронта, увеличил нагрузку правого двигателя до максимальной и приступил к опросу экипажа о полученных ранениях. Ранений не оказалось. Штурман уверял, что успел дать короткую очередь и сам видел, как брызнули стёкла прожектора. Самолёт набирал высоту. Пилот уже мысленно видел самолёт катящимся по полосе ночного старта родного аэродрома, когда взгляд на бензомер вернул его к суровой действительности. Топливо было на нуле. Очевидно, были пробиты бензобаки, и только резиновые протекторы не позволили горючему вытечь сразу.

- Веду самолёт на вынужденную посадку!
- Командир, впереди по курсу болото! Разрешите прыгать с парашютом.

Проигнорировав голос штурмана в шлемофоне, пилот включил посадочный фонарь и сосредоточенно искал место для аварийной посадки.

- Командир! Высота 150 метров. Разрешите прыгать! – упорствовал штурман.
- Прыгать не разрешаю. 150 метров – это к уровню аэродрома вылета. А тут один чёрт знает, какая высота.

Командир слукавил. Он сообразил, что выбираться через линию фронта к своим сподручнее втроём, чем в одиночку. Словно подтверждая его слова, навстречу самолёту всё быстрее бежали в свете фонаря верхушки деревьев. Затем промелькнули погост и часовня на холме. Деревня! А где деревня, там должно быть и пастбище. Интуиция не подвела пилота. Разлглядев за околицей вздыбленных лошадей, напуганных быстро приближающимся посадочным фонарём и рёвом мотора, пилот выполнил доворот, сбросил скорость, а когда самолёт, пролетев над самой крышей одинокой избушки, полетел над лугом, убрал газ, выключил зажигание и подобрал штурвал на себя. Выровнять самолёт времени уже не хватило. Скользящий удар левым крылом о землю резко развернул самолёт, бросив пилота на ремни. Торможение было резким, но коротким. На этот раз первым из машины выбрался и спрыгнул на землю пилот. Под ногами хрустнула инеем луговая трава. В эту ночь случились первые заморозки. Когда к командиру присоединились штурман и радист, ноги пилота успели по щиколотку погрузиться в ледяную воду. Самолёт сел на заболоченный луг. «Командир! Вы целы?» «Я в порядке. Где радист?» «Я здесь!»
«Надо убираться с этого болота. До рассвета осталось два часа. Противник засёк нас по влюченной фаре и наверняка будет искать. Не узнав дороги у местных жителей, нам через болото до реки не добраться. Предлагаю отправиться на разведку в деревню, взяв с собой бортовой паёк. На сборы – пять минут.»

Ящик с бортовым пайком обнаружил радист. Пилот и штурман тем временем установили, что самолёт лишился левого крыла и успел до половины погрузиться в болото, а фюзеляж и капот двигателя изрешечены осколками зенитного снаряда. Рассовав по карманам содержимое ящика и достав пистолеты, авиаторы двинулись к деревне по тормозному следу, перебираясь с кочки на кочку. В одинокой избушке за околицей они узнали, что до Западной Двины десять километров, что село называется Виногроды, и что уходить нужно немедленно, так как в соседнем селе есть немецкий гарнизон. Разжившись опорками и суконными армяками, авиаторы поспешили покинуть село. То и дело проваливаясь по щиколотку в ледяную жижу, прыгая с кочки на кочку, они пересекли луг, продрались через мелколесье и трухлявый бурелом, но очень скоро выбились из сил и сделали короткий привал. В это время позади послышался лай собак и прозвучала автоматная очередь. У авиаторов открылось второе дыхание, и они оторвались от погони. Наступил рассвет, а реки всё не было. Зато над головами беглецов прогудел немецкий самолёт. Они укрылись от него под большим деревом. Но самолёт вскоре вернулся, а затем снова послышался и лай собак. Окончательно выбившись из сил, экипаж занял круговую оборону на крохотном островке суши среди заболоченного леса. Командир распределил секторы огня и приказал строго экономить патроны. Наступила тишина. Беглецы и преследователи затаились, стараясь по звуку определить положение друг друга. Прошла минута. За ней другая. Опасаясь засады, немецкий командир приказал открыть беглый огонь по острову с расстояния 300 метров. Стрельба из автоматов и карабинов продолжалась минут двадцать. На головы залегших за деревьями авиаторов сыпались сбитые пулями ветки. Затем стрельба стихла и уже не возобновлялась. Прошёл час. Над лесом взошло солнце. Пригревшись в его лучах, сморенные усталостью авиаторы один за другим заснули.