36. ТУДА, ГДЕ ВОЛЬНЫЙ ВЕТЕР

Та телепередача была скорее Нурбею для рекламы. Его маховики уже другие. Один, на удивленье, как шнек из мясорубки. Другие тоже, как колесо.

Нурбей, как говорится, от темы отошёл. И ветряка Уфимцева, по-моему, не видел. Ну, видел, разумеется, но издали. Ветряк в долине трудно не заметить. Ирина продолжатель начинания. Материал обширнейший – бумаги самого Уфимцева, фотографии. Что не публиковалось, чего никто не трогал. А если трогал, то с отчётливой тенденцией.

Тут книгу бы писать, но я в библиотеке нашёл одну изданья довоенного. Потом нашлась ещё одна другого автора, написанная позже. Показал Нурбею. Поговорили, что можно бы и третью написать в полемике с тенденцией обеих, довольно скудно рассказавших и об Уфимцеве, и его изобретениях. Нурбей провёл переговоры с дядькой, тот обещал помочь издать.

Но всё пошло иначе. Идея сделать пьесу об Уфимцеве принадлежит Ирине. Зазвали режиссёра драмтеатра. Готовился сценарий. Тут я, пожалуй, сыграл роль закулисную. Стал ревновать и не без оснований. В черновике сценария стишата появились. Хорошие стишата для Ирины:

«Пусть ясная осень тебя околдует?..»
«А третий лишь случай. Но случая нет?»

Я видел, что сценарий к тому же скучноват. На диалогах, умственный. Нет, я за зрителя. Смотреть такую пьесу скучно. Пример – спектакль «Как закалялась сталь», поставленный в театре. Мы ушли, едва дождавшись первого антракта.

Но с пьесой не сложилось что-то. Погибла на полпути до сцены. А жаль, что не сложилось. Тем более, жена Уфимцева из Минска, где жила в то время, Ирине написала, что приедет и готова воссоздать на сцене план дома на Семёновской с усадьбой.

Что говорить об интересе к теме. И я потом её слегка коснусь, тем паче, что имелось продолжение.

Начать тут надо с деда-самоучки. Почётный гражданин, купец, изобретатель. «Зелёный порох» его изобретение и многое ещё. Но описание взрывчатки тайна деда.

Внук из породы той же. Универсал отчаянный. Пока что реалист (учился в реальном), ещё мальчишка. Попал, как говорится, под влияние по моде того времени среди интеллигенции.

Подбил на терроризм тот, что постарше. Зелёный порох был из архива деда. Будильник, батарейки, надо думать. Вот и готова адская машина.

Решили подорвать курскую святыню – икону «Знамения Божьей Матери» в Соборе. Пришли туда последними под видом поклонения иконе. Свёрток с бомбой подложили незаметно. Взрыв прогремел под утро. Разверзся купол, нишу покорёжило, а вот икону взрывом не затронуло.

Полиция искала, разумеется, преступников. Икона, Крестный ход, известный на Руси? Но всё бы с рук сошло, не попадись потом тот, кто подбил, на деле уголовном, а впрочем, социал-демократическом.

Конечно, сдал Уфимцева с его зелёным порохом. Была отсидка с депортацией в Акмолинск. Наука «террористу и безбожнику».

Но и изобретатель был Уфимцев, как говорится, милостью... Поток изобретений самых разных. И маховик, крутящийся без торможенья воздухом, становится проектом, готовым к воплощенью.

Тут возникает Горький почему-то. Писателя проект интересует. Шлёт деньги, переписка, горячее участие. Приезжает в Курск. Мне кажется всё это подозрительным. Скорее, репутация? Ведь Горький – фигура многозначная. Не инженер, во-первых. И не изобретатель, в чём никаких сомнений, а вот же – пишет, шлёт, интересуется.

Нет-нет, не так тут что-то? Допустим, «поэт техники» Уфимцев, как он его назвал. Поэт – поэту, если уж на то. Но я не думаю, что Алексей Максимыч был так уж в курсе техники, особенно новинок.

Кто-то направил Горького? Мне кажется, всё тот же, кто сдал «поэта техники» полиции. Кто уже в сферах или очень близко. Желание использовать вторично.

Нет, я не утверждаю. Фамилии запутаны. Но Горький и Уфимцев как-то слишком разные. И Горький многозначен. Природный провокатор, буревестник, оправдывавший Беломорканал и Соловки.

Как бы то ни было, семилетняя ссылка закончилась, Уфимцев снова в Курске – Семёнова, 13. Семёновская улица и слава террориста и безбожника, которую уже ничем не смоешь.

Курск был церковным городом. Церковным и купеческим, что старожил в калошах донёс у бочки с пивом. Кидали камни, били стёкла в окнах. Пришлось построить нечто вроде крепости.

Но главное – ветряк! Со скрипом, с обвиненьями и очевидной завистью. Однако дело двигалось. Уже не чертежи, а плашки и болты. Ажурная конструкция.

Семёнова, 13. Тут выросла конструкция. Почти что в крепости, недалеко от Кура. Поэтому пришлось конструкцию вытягивать, чтоб ветер со всех румбов дул в паруса удачи...

Три лопасти и хвост-стабилизатор. Энергия вращения передаётся вниз. И там уж – маховик, динамо и всё прочее. Там уже то, что нужно, – электричество.

Воздушные теченья, паруса, живое электричество. Удача воплощенья! Уфимцев первый её осуществил.

Были мельницы, конечно. Однако, жернова, неэффективность. Правило поворотное таскается руками?

Уфимцев совместил. Его Ветряк похож на самолёт, летящий над долиной. И Вышка, как у Эйфеля, такая же ажурная.

Тридцатые года, конструктивизм. Волна конструктивизма по городам России. То, чего в Курске нет. Курск обделён судьбой, что сразу очень видно для приезжего.

Зато, когда спускаешься от Южной автостанции (ну, например, по улице Херсонской), вдруг – этот самолёт над угнетённым Курском, мещанскими домишками, долиной.

Конструктивизм! Засмотришься. Не помнишь про Уфимцева, но всё равно замрёшь. Летящая идея. Лишь хвост-стабилизатор развёрнут необычно. И лопасти не крутятся над лужами и слякотью.

Однако же, крутились. Идея развивалась. Как выключить при очень шквальном ветре, куда девать энергию? Свобода совершенства! Можно вообще поднять ветряк аэростатом.

Туда, где вольный ветер в высоте, где направленья ветра постоянны. Курск был тогда не так уж и большим. Энергии хватило бы на всё, что ему нужно.

В той довоенной книжечке бурлит энтузиазм. И параллельно козни от чиновников ЦАГИ, что самоучке не могли простить таланта. Действительно: поток изобретений встречных и вовсе неожиданных шёл с улицы Семёновской, как, например, деревья пересаживать.

Изобретатель милостью. Великая Идея – как горный пик, откуда всё видней. Другому холмик, этому – обзор всех мелких холмиков, куда взобраться можно.

Дом – цитадель. С бассейном и деревьями, здесь ранее не росшими. Учёный – одиночка. Ну, Горький приезжает, кто-то там из ЦАГИ – были и друзья. А всё равно один. Упрям. От этого и погибает.

Горький помогал ему своим авторитетом. Уфимцев считал себя ему обязанным и провёл на себе тот рискованный эксперимент, за который поплатился жизнью.

Была тогда модная теория – белковая, считалось, что белок способен усилить защитные свойства организма. Желая помочь Алексею Максимовичу, тогда уже больному, Уфимцев решил проверить эту теорию на себе. Не слушая родственников, он сам ввёл себе в вену молоко и... скончался.