Ирина Руденко
/ из "ненаписанных писем" /

Я знаю

Второй месяц я на новой работе. Сижу перед окном, смотрю на море.
Вот он – южный берег. Передо мной, как на ладони, белый пароход
у самого края горизонта. Чайка сидящая на фонаре.
Я жду ужин. Ужасно болит голова. Выпила столько наименований таблеток, сколько имелось в нашей аптечке. Ничего не помогает.

Вспоминаю. Вспоминаю наше последнее свидание в Ялте. Вместо радости от встречи, я как всегда злилась:
- Отдыхай, – раздраженно говорил ты, и заставлял смотреть какую-то
дурацкую, французскую комедию.
Я ненавидела этот говорящий ящик, этот бредовый фильм, я ненавидела тебя, я любила тебя. И ты тоже любил меня.
Но ты принял решение. И приехал прощаться. Не смог отказать себе в последнем свидании Позволил себе взглянуть на меня еще раз.
Ты был снисходителен Благороден. И злился, на себя, на меня, и на то, что нет сил начать все заново. (Со мной или без меня.) Сил хватило только на то, чтобы развалить мою жизнь. И ты позволил себе утешаться тем, что спасаешь меня, вырываешь из лап злодея-мужа.

Лето только начиналось. Мы гуляли по набережной, держась за руки, ссорились, мирились, целовались, ели мороженное, купались в отвратительно холодном море, валялись на обжигающе-горячей гальке,
Тебя раздражала моя старая джинсовая юбка и застиранная футболка. Они не вписывались в шикарный холл интуристовской гостиницы. Меня раздражал твой слишком респектабельный вид. Ты пыхтел и ругался, осматривая номер. Тебе не нравились обои на стене и вид из окна.
Мне нравилось все, потому, что рядом был ты.

За окном ночь. В оконное стекло кабинета, где я предаюсь воспоминаниям, бьются ночные бабочки. Глупые. Какие они глупые.
Бабочки, Бабы, Дуры. Какие неведомые силы заставляют их мчатся, поддаваясь порыву на свет, и сгорать от страсти, так и не узнав, к кому.

- Ты меня любишь? – спрашивала я, спрашивали мои глаза, спрашивало мое тело.
- Я желаю тебе поскорее выйти замуж, за какого-нибудь идиота,
который прижмет тебя к стенке и выбьет из твоей головы всю глупость.
- Ты любишь меня? – спрашивала я.






2

Тебе нравилось кормить меня шоколадом, сырокопченой колбасой и апельсинами.
Мне нравилось есть все это, но у меня дико болел живот, от непривычной пищи.
Мы пили коньяк, смотрели друг на друга влюбленными глазами и ссорились. И, наверное, ещё на что-то надеялись. Ты на то, что я все-таки начну отстаивать свои права на тебя, а я на то, что ты вспомнишь про свои обязанности передо мной.

Потом, через пару часов, мой желудок мучительно расставался с коньяком. Я плакала и жалела себя, тебя и нашу несчастную любовь.

Вечером мы гуляли возле гостиницы. У двухэтажного автобуса суетились люди, с «не нашими» лицами, доставали раскладные столы, стулья. Усаживались, готовились ужинать, говорили на непонятном языке.
На клумбах пестрели какие-то цветы, от их дурманящего запаха мне закладывало нос и першило в горле. Я часто останавливалась и неприлично сморкалась в твой носовой платок. Невдалеке, какой-то местный художник складывал свои картины. И портреты, написанных им дам. Я очень хотела иметь свой портрет, но боялась сказать тебе об этом. И, вообще, старалась изо всех сил поменьше говорить, чтобы не "сморозить" какую-нибудь глупость. Но все равно, время от времени, меня "прорывало" и мне было наплевать, что будет дальше. И я "несла" такое…

Я была молода, любила тебя, ненавидела твою жену, твой город, твой мир. Ненавидела все, что было у тебя без меня. И так порой хотелось бежать, бежать куда-нибудь подальше от всего этого кошмара, и так хотелось продлить подольше эту муку, не отпускать от себя, не отпускать.

Ночь была сумасшедшей, как перед концом света. Мы не могли насытиться друг другом, понимая, но, не осознавая, что разлука на долгие-долгие годы, а может быть, навсегда. И не были согласны с этим, и ничего не могли сделать. Мы оказались слабее, нахлынувших на нас чувств. И сейчас, понимая, что чувство пережив долгие годы не стало слабее, я задаю себе один и тот же вопрос: "Зачем? Зачем мы так долго сражались с собой, если все равно проиграли?" И чувство долга, наши семьи, дети, успешная карьера не смогли перевесить другую чашу весов, на которой – "я помню". И все может полететь к черту, и снова закружиться бешеной каруселью, и кубарем покатиться, и понестись ураганом над морем, над горами, над буднями и снова все превратить в ожидание, когда время растягивается, удлиняется и обретает смысл в молчании по обе стороны телефонных трубок, я знаю.
Я это точно знаю.






3

Мы очнулись, не проснулись, нет, очнулись утром. Вот она беда. Стоит рядом. Мы прощаемся навсегда. Пьем чай в последний раз, доедаем конфеты, смотрим из окна на море – вместе, в последний раз.
Сдаем номер, расплачиваемся и плетемся на вокзал.
Ты улетаешь первым, я провожаю.

В такси сидим молча, испуганно, ты держишь меня за руку. В аэропорту покупаешь мне в последний раз цветы. Розы. Красные.
Терпеть не могу розы. Этот букет долго, засохший, стоял у меня на шкафу, пока бабушка, воспользовавшись моим отсутствием, не выбросила его.

Мы прощаемся. Ты целуешь меня. Тебя снова раздражает всё. Ты хочешь уйти. Я не отпускаю тебя. Задаю какие-то дурацкие вопросы, сама на них отвечаю, только бы протянуть время подольше. Зачем?
Не знаю.

Всё. Ты разрываешь паутину, которой я оплетала тебя. Решительно. Уходишь не оглядываясь. Я плачу. Вот тебя уже и не видно. Ты затерялся в толпе. Я одна. Пусто. Пусто и темно. И непонятно, зачем жить дальше, ходить по этой земле, дышать, если тебя в моем мире уже не будет.

И вдруг… Я вижу твои глаза. Ты оглянулся. И я увидела твои глаза. В них отчаяние и боль, и страх, и надежда, и вера, и любовь.
И любовь!
Я знаю.

Вот сейчас бы броситься на встречу, друг другу, дотянуться, пока еще не поздно, пока мы еще рядом и всё равно, что скажут люди, что
самолет улетит без тебя, и мой ревнивый муж устроит дома скандал, и плевать на мою старую джинсовую юбочку и на твое чувство долга.

… Ты уходишь. Всё.

Свет гаснет. Бабочки больше не летят, и не бьются о стекло.

Наверное, это кажется странным. Но я никак не могу поставить точку в этой истории, Может быть потому, что она еще не завершена? Я помню твои глаза, они не могли солгать. Мы должны еще встретиться.
И совсем не важно, когда это будет – через неделю, через год, или в следующей жизни. Важно, что встреча эта состоится.
Я верю в это. И ты тоже веришь.
Я знаю…


© Copyright: Ирина Руденко, 2008