Не представляю, какими судьбами, в результате каких драматических коллизий оказалась она в клубе нашей части, и как ее за долгие годы не растащили по домам офицеры и их хозяйственные жены. Однако факт, что еще в 1961 году эта старинная мебель на золоченых гнутых ножках, с шикарными бронзовыми вставками и ручками, ореховой фанеровкой, гобеленовой обивкой, хрустальными стеклами и прочими, не свойственными современной мебели элементами, присутствовала в нашей спартанской, армейской обстановке.

Такое я видел только в музеях за натянутыми веревками, под строгими надписями "руками не трогать" и "не садиться". Собрана была красота эта в одном зале, служившем "кают-компанией" для офицеров, по вечерам приходивших в клуб развеяться от трудов ратных. Офицеры приходили, в основном, поиграть в биллиард. Играли на деньги и, войдя в азарт, просаживали, по их масштабам, немалые суммы. О столе биллиардном, который даже среди этого великолепия выбивался из общего ряда, и пойдет речь.

Я, начав служить при клубе, сразу обратил на него внимание, да и как было не обратить, если стояло перед мною чудо красного дерева, настоящее произведение искусства на шести мощных, резных, исключительной красоты ногах, оканчивающихся львиными лапами, золоченые лузы, шелковые с кистями сетки, львиные морды по периметру, благородное темно-зеленое сукно. На одной из сторон прикреплена была бронзовая бирка с именем мастера или фирмы, кто, что уже не помню. Был он уже несколько потерт, время не щадит ничего, что только добавляло ему благородства и шарма.

Попытки, хоть чуть, сдвинуть стол с места, обречены были на провал, настолько был он тяжел и массивен. Природу этого я понял, когда при переезде нам пришлось разбирать, а затем собирать его на новом месте. Для проведения "операции" в клуб был приглашен биллиардный настройщик, оказывается, есть и такие, о чем я и не подозревал. Седовласый господин, товарищем его назвать язык не поворачивается, в черном костюме, при галстуке, в роговых очках, с небольшим потертым чемоданчиком, на лице - величие и достоинство, и как только такой господин сохранился, чем - то дореволюционным веяло от него, казалось, достали его из пронафталиненного сундука.

Он внимательно осмотрел стол со всех сторон, ощупал, когда он начал его разбирать, оказалось, что под сукном лежат толстые графитовые плиты не менее пяти сантиметров толщиной, настолько плотно пригнанные друг к другу, что зазоры между ними практически не были заметны. С большим тщанием и осторожностью господин вынимал эти плиты и передавал их нам. Мы не менее тщательно упаковывали их в мягкую бумагу, тряпки, картонные коробки, оберегая даже от малейших соприкосновений с чем-либо.

В дальнейшем, при сборке, сначала был выверен пол и выбрано лучшее место, затем выставлены ноги, с помощью специального ключа поверхность стола была приведена в предварительно - горизонтальное положение. После этого началось самое главное... Язык не поворачивается назвать это работой, укладкой или каким другим прозаическим словом, скорее, мы присутствовали при обряде священнодействия. Каждая плита бережно, как драгоценность, укладывалась на свое место, выверялась различными уровнями и угольниками по всем направлениям и диагоналям до достижения ею идеально горизонтального положения, наш господин трудился, разве что не высунув язык от усердия.

Клянусь, не вру, мы настолько прониклись серьезностью момента, что тишина, установившаяся в зале, ощущалась материально. Когда все плиты были уложены, натянуто поверх сукно, установлены прочие атрибуты, мы вздохнули свободно, как хирурги после успешно завершившейся операции. Настройщик сделал несколько пробных ударов, проследив за движением шара, и удовлетворенно вздохнул. Затем ласково погладил сукно, как будто прощаясь со старым знакомым, а, может, они и были давними знакомцами, кто знает. Ни таких столов, ни таких мастеров больше встречать мне не доводилось, ну стол-то, может, ещё и жив по сей день, на века был сделан, а вот настройщик - вряд ли, тогда уже был довольно стар, и есть ли сейчас в природе настройщики биллиардов такого уровня, очень сомневаюсь.