Снежные кружева падали с неба огромными хлопьями, наполняя этот мир праздником, чистотой и свежестью. Весёлыми искристыми ордами набрасывались они на прохожих, спешащих по усыпанной снегом, улице. Белыми пчёлами густые хлопья неслись вслед за санями извозчика, от такого снегопада, ставшего похожим на сугроб с вожжами. Не долетев до земли, снежинки останавливались отдохнуть на шляпках барышень, и на меховых воротниках местных франтов. Даже город, казалось, прятался за эту сказочную, белую вуаль, не то, чтобы от мороза, а скорее из какого-то кокетства, дабы покичиться, пожеманиться перед своими горожанами новым своим нарядом.
И без того вечно весёлые, спешащие на каток, воробьиные стайки гимназистов, сегодня тоже, кажется, пребывали в каком-то особенном, праздничном настроении, от всей этой снежной кутерьмы.
Именно там, на катке, Колька впервые заметил Аню. Нет, однажды он её уже видел. Случайно они оказались в одной компании, на чьих-то именинах. Но там, она была всего лишь одной из многих красивых девочек. Но сейчас, она вылетела на своих стареньких коньках из снежной пелены, прямо на Кольку. Они чуть не столкнулись. Но Аня успела ловко вывернуться, и уже совершив красивый поворот, из-за спины, взглянула на Кольку слегка смущённым, но всё же задиристым взглядом.
- Простите, я Вас не задела? – Извинилась она, так искренне, что Кольке стало как-то неловко за свою неуклюжесть. Ах, если бы она только знала, как ловко он носился верхом по лугам, что раскинулись вокруг усадьбы деда. Как звенел в ушах ветер, срывая с макушки лёгкую матерчатую шапочку. И потом, разгорячённый верховой ездой, прямо с коня нырял он в прохладную воду реки, с забавным названием Тырница. Но сейчас, он в первый раз за эту зиму встал на коньки. Виною тому был не сданный в срок экзамен по греческому. Но лишь только появилось время, Колька оказался на катке, и вот… тут же был осмеян какой-то девчонкой. – Это тебе за излишнее рвение к учёбе. – Мысленно сказал он себе, а вслух произнёс. - Нет, всё хорошо. А Вы не дурно катаетесь!
- Спасибо. Но этому легко научиться. – Она сказала это так просто и легко, что Колька тут же уловил скрытую колкость, но вида не подал.
- Меня зовут Николай. – Представился он, чуть поклонившись, стараясь как можно тщательнее скрыть своё уязвлённое самолюбие.
- Анна. – С лёгкой улыбкой произнесла она, и тут же умчалась прочь. – Всего доброго! – Крикнула она на прощание, и умчалась, ловко лавируя между катающимися.
Прошло несколько дней. Встреча та могла бы и забыться, если б не одно обстоятельство. В первых днях Сочельника, вместе со старшим братом, Митей, Колька отправился за покупками. Гостей ожидалось много, и две пары мужских рук, для такого дела, были куда уместнее, одной женской. Снег искрился на морозе, отражая своими кристалликами и голубое небо, и яркое солнце, тщетно силившееся своими лучами хоть как-то согреть этот белый, морозный мир. Митя, ученик Морского Кадетского корпуса, был высокий, статный, в новенькой морской форме, и Колька даже немного гордился, идя рядом с таким братом. Только внезапно, будто вьюжная россыпь снега ударила в лицо паренька, всего мгновение назад, с гордостью глядящим на окружающих. И эта самая россыпь, вновь чуть не сбившая его с ног, оказалась Аней. Той самой девочкой с катка. В белой своей шубке, с двумя пронзительными угольками глаз, появилась она, как Снегурочка из рождественской сказки. Рядом с Аней стояла Лера, и держала за руку своего младшего брата, Серёжу. Кольке казалось, что сейчас, в данную минуту все три пары глаз смотрят на него, на его удивление и растерянность.
- Здравствуйте, Коля. – Первая нарушила неловкое молчание Аня. – Кажется, я Вас снова ушибла?
- Нет, всё нормально, это скорее я… - Стал оправдываться Коля, чувствуя, что уши его начинают гореть ярким пламенем, не смотря на мороз.
- Тебе следовало бы не мечтать, а глядеть по сторонам. – Сказал Митя, глядя на брата с напускной строгостью. – Извините, мы с братом так спешили за покупками…
Но в этот момент в Колькиной голове мелькнула гениальная мысль. Он вытянулся, чуть искоса глянул на брата, незаметно для девочек дёрнул его за рукав, что было с его стороны тайным знаком, и сказал: - Простите, если не возражаете, мы могли бы сопровождать вас, чтобы никто боле не смог сбить вас с ног.
- В самом деле? – Девушки удивились, но если честно, они были даже рады внезапному предложению. – Мы идём за игрушками на ёлку. - Сказала Лера. – Было бы не хорошо, если бы на обратной дороге нас кто-нибудь сбил.
- Тогда позвольте быть вашими рыцарями, и охранять вас от нападения разбойников. – Чуть с пафосом, но вполне искренне заявил Колька.
- Позволяем. – Засмеялась Аня и подала ему руку.
Не смотря на то, что кондитерская лавка, в которую держали путь молодые люди, была всего лишь через два дома за углом, они, исполненные геройскими чувствами, отправились за ёлочными игрушками в магазин Михельсона, что находился за центральной площадью, возле пожарной каланчи. А это довольно далеко.
Только сейчас Колька смог лучше рассмотреть Аню. Огромные глаза её теперь не казались такими колючими, как прежде. Сейчас они были, скорее печальны. Будто была в них какая-то скрытая от посторонних боль. Прямой нос с небольшой горбинкой, точёный подбородок, всё это делало Аню похожей на египетскую царицу. Двигалась она как-то плавно, будто летела по воздуху, и маленькие снежинки, прежде чем растаять, поблёскивали на её ресницах, словно драгоценные украшения.
- Да Вы меня совсем не слушаете! – Прервала она мысли Коли. – Не отвлекайтесь от дороги, мой рыцарь, а то снова упадёте.
Эту язвительную шутку Колька никак не мог вынести. Ответить уколом на укол – стало его самой лилейной мыслью. Ведь нельзя же позволять так над собою издеваться.
- Нет, нет, я внимательно слушаю, и потому не могу всё время следить за тем, что у меня под ногами. – Ответил он, чтоб хоть как то сравнять счёт.
- А я то, как раз говорила о погоде. О том, что так светло и радостно бывает только зимой. – Аня вдохнула морозный зимний воздух и почти выкрикнула, широко раскинув руки:
Betrachtet, wie in Abendsonne-Glut
Die grünumgebenen Hütten schimmern!
Sie rückt und weicht, der Tag ist überlebt,
Dort eilt sie hin und fördert neues Leben.
O! daß kein Flügel mich vom Boden hebt,
Ihr nach und immer nach zu streben!..
- О! Прошу Вас, Аня, перестаньте! – Воскликнул Колька, смущённый и ужаленный в самое больное место. Ему стало очень стыдно за свои хронические «неуды» иностранным языкам.
- Вы не любите стихов? – Удивилась Аня. – А я считала, что все рыцари должны любить стихи.
- От чего же, люблю. – Колька старался не показывать своего смущения. – Только не немецкие.
- Это же Гёте! – Не унималась Аня, замечая смущение молодого человека.
- Всё равно! – Паренёк обиженно засопел. – Это какой-то грубый, неотесанный язык. Не для стихов. Не представляю, как можно писать стихи по-немецки!
- Запросто! – Уже мягче сказала Аня. – Вот, послушайте….
- И слушать не хочу! – Перебил её Колька. – Это грубо, грубо и некрасиво!
- Да нет же. Нет! Я прошу, чтобы Вы послушали.
Колька вздохнул, и понял, что деваться некуда.
- Хорошо, только тихонечко. – Согласился он, и принял такой вид, чтобы сразу стало ясно, немецкие стихи ему глубоко противны.
- Вот, это… - Аня вздохнула, и начала читать очень мягко, без крика, будто проживая каждое слово, каждый звук –
Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?
Es ist der Vater mit seinem Kind;
Er hat den Knaben wohl in dem Arm,
Er faßt ihn sicher, er hält ihn warm…
- Ну и что! – Надулся Колька. И тут же прочитал:
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал...
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал…
Прочитав стихи, он отвернулся, и обиженно фыркнул. Лера с Митей, держа за руки Сережу, шли далеко впереди, и тоже о чём-то беседовали. Но без той страсти, без того накала, который с первых мгновений общения возник между Колькой и Аней.
- Это чьи стихи? – Вдруг изменившимся голосом спросила Аня. – Ваши?
- Ну,… так.… Напечатали в одной Тифлисской газете… - Небрежно бросил Колька.
Оставшуюся дорогу до магазина Аня молчала. Молчал и Колька. Сухой снег скрипел под ногами, и они слушали этот скрип, будто музыку, родившуюся где-то там, на небе, и ниспосланную сюда, в город, для какой цели, неизвестно.
Накупив целый ворох ёлочных украшений, и вручив огромные коробки своим кавалерам, девушки отправились домой. И снова Лера и Митя ушли вперёд. Теперь уже только Лера вела за руку маленького Серёжу, а Митя нёс огромную красивую, разноцветную коробку.
Коробка Ани была чуть меньше, но Колька нёс её с такой осторожностью, что не сразу заметил, что Аня что-то бормочет себе под нос, глядя на мохнатые от инея ветви деревьев, на крыши домов, укрытые снегом, будто белым ватным одеялом.
- Вы читаете стихи? – Спросил Колька, желая снова поддеть собеседницу. Аня взглянула на него своими огромными печальными глазами, в которых в один миг вспыхнул огонёк. Она улыбнулась, и вдруг стала продолжать громко, по-немецки:
«Nun, beim heißen Sonnenstich,
Bring ich's auf die Bleiche,
Und mit Mühe bück ich mich
Nach dem nächsten Teiche.

Was ich in dem Kämmerlein
Still und fein gesponnen,
Kommt - wie kann es anders sein? -
Endlich an die Sonnen».
От негодования Колька снова засопел, но смирился и выслушал стихотворение до конца.
- О чём это? – Спросил он, стараясь побороть в себе дух протеста.
- О любви. – Улыбнулась Аня.
- Вот уж не думал, что о любви можно говорить по-немецки! – Не выдержал парень.
- А вот и можно. – Загорелась Аня. – Вот послушайте…
- И не желаю! – Оборвал её Колька. И не надо мне этих ваших немецких стихов.
- Вот как. – Обиделась Аня. – Я думала Вы рыцарь.
Молча они шли рядом, и Колька уже корил себя за такую свою вспыльчивость. Он уже понимал, что Аня начинала ему безумно нравиться, и теперь он искал повод, чтобы начать примирение. И повод не заставил себя долго ждать. Внезапно из-за поворота, прямо на его спутницу вылетела шумная толпа раскрасневшейся ребятни, и буквально сбила её с ног. Мальчишки и девчонки весело кидаясь друг в дружку снежками, промчались мимо, даже не оглянувшись, а испуганная Аня так и осталась сидеть в мягком и холодном сугробе.
- Эй, осторожнее! – Крикнул в след детворе Колька, но те, смеясь и поднимая воздух россыпи радужных искорок снега, скрылись за углом дома. – Вы не ушиблись? – Обратился он к сидящей в сугробе, Ане, и протянул ей руку.
- Нет. – Ответила она вставая. – А Вы?
- На этот раз нет. – Ответил молодой человек и улыбнулся. – И ещё… Вы на меня не сердитесь?
- За что? – Аня удивлённо взглянула на Кольку.
- За вспыльчивость… по отношению к стихам. – Уточнил он, помогая ей отряхнуть снег с шубки.
- На Вас… - девушка на минуту задумалась, - на Вас, пожалуй, сержусь. – Гордо вскинув подбородок, ответила Аня.
Уловив насмешку в голосе спутницы, Колька понял, что она на него не сердится, но неожиданный ответ девушки снова поставил его в трудное положение. Ему захотелось сказать ей какую-нибудь гадость в ответ, но в то же время сердце его диктовало совсем иные желания. Противоречия чувств смешивались на палитре его души, заставляя неприлично краснеть оттопыренные уши, делая речь сбивчивой, а взгляд каким-то задиристым и странным. Расставаясь, они договорились встретиться вновь.
- Всё же зря Вы так относитесь к немецким стихам. – Сказала Аня на прощание.
Шла зима. Аня и Колька встречались, долго разговаривали о разных пустяках, казавшихся им в то время важными и первостепенными. И не смотря на сильнейшее Колькино сопротивление, каждый раз при встрече, Аня с упоением читала ему из Гёте. Но ради этих свиданий с Аней, Колька мужественно терпел необычное звучание почти незнакомого ему языка. А Аня день за днём испытывала терпение молодого человека всё новыми и новыми стихами. Бывали дни, когда за одно свидание она три или даже четыре раза читала ему произведениями Гёте и Гейне. Будто весёлый звон льда в морозный день, её голос выводил: «Die Königin steht im hohen Saal ». Колька слушал, как звучит её голос, и наслаждался обществом Ани. Постепенно он понял, что влюблён и в неё, и в этот язык, казавшийся ему чужим. С каждым днём чувства его становились всё сильнее, а стихи, что она читала, становились неотъемлемой частью её самой. Чувствуя себя настоящим влюблённым рыцарем, молодой человек заметил, что сами его мысли приобретали напор и страсть характерную для немецких стихов.
Наступила весна. Колька думал, как признается в любви Ане, и в этот момент ему в голову пришла потрясающая мысль. Почти неделю неотрывно он готовил своё объяснение.
Рыхлый снег, разогретый жадным весенним солнцем, превращался в ручейки, чёрными прожилками, сбегавшими по пригоркам прямо в реку. Скамейка. Раскидистое дерево над ней. На скамейке двое гимназистов. Они сидят рядом и о чём-то беседуют. Молодой человек берёт руку девушки и тихо произносит:
«Ich kenn ein Blümlein Wunderschön
Und trage darnach Verlangen;
Ich macht es gerne zu suchen gehn,
Allein ich bin gefangen.
Die Schmerzen sind mir nicht gering;
Denn als ich in der Freiheit ging,
Da hatt ich es in der Nähe.»
Глаза девушки раскрываются от удивления. Грудь её вздымается сильнее от частого дыхания, а губы произносят: «Ты понял, ты понял»!
Через несколько лет Анна и Николай поженятся. Они пронесут любовь к поэзии через всю свою жизнь. Но переводы с иностранных языков в жизни Николая будут занимать очень важное место.