Мой дом

Наш дом был самым длинным во дворе, если не во всем городе. Восемь подъездов как никак. Я жила в третьем. А во втором жил Мирон. Умный добрый старый еврей. Он был маленьким, сутулым и сухоньким, однако силы духа в нем было столько, что к нему тянулись дети со всего двора, независимо от пола, возраста и социальной принадлежности. Он любил играть в шахматы и шашки и привлекал к этому делу девчонок и мальчишек.
- Вот так надо ходить! – неслось по двору.
- А теперь твой ход! – раздавался голос Мирона.
Чтобы организация процесса шла лучше, Мирон смастерил клуб. Он оббил продуваемую всеми ветрами дворовую беседку, которая представляла собой шиферную крышу, держащуюся на металлических конструкциях, фанерой и досками, и получилось такое маленькое здание. С каким удовольствием мы помогали Мирону! Взрослые же относились к строительству, как и к нашему учителю, неоднозначно. Оббитая разного калибра досками беседка после реконструкции приобрела не самый эстетичный вид. Взрослым не нравилось. Мы же крутились возле Мирона стаями, его глаза всегда горели, а речь была быстрой и завораживающей.
Другой дед, тоже еврей, живший на первом этаже в моем подъезде, его имени я никогда не знала, а голоса практически не слышала, занимался озеленением двора. Наш подъезд был самым красивым в этом смысле. Над двумя лавками, стоящими друг напротив друга возле входа, дед сконструировал каркас из проволоки и железных прутьев и каждое лето над скамейками образовывался шатер из вьюна, за которым дед аккуратно ухаживал. Сидеть возле нашего подъезда в жаркую погоду было одно удовольствие, и теньком часто пользовались многие жители дома. Но мы не любили деда. Каждую весну мы приносили из парка веточки разных деревьев, а после того, как они, постояв в вазе с водой, давали корни, пытались посадить в саду, надеясь, что когда-нибудь вырастет дерево. Но на следующее утро из года в год, наши саженцы исчезали. Мы знали – это дело рук деда с первого этажа.
На дворе стоял расцвет брежневской эпохи. Мне было лет десять, и я уже успела нахвататься в школе знаний о коммунистических принципах. Прочитав у Гайдара про «Тимура и его команду», я решила организовать такую же в своем дворе. Чтобы всё было по серьезному, вступление в команду должно было быть подкреплено клятвой с целованием красного знамени. Впрочем, клятва не была длинной и умудренной. Да и торжественность момента создать было нелегко. Знамени у нас не было и закреплять клятву приходилось на том, что попадалось под руку и хотя бы имело красный цвет. Однажды советский стяг заменил красно-синий мяч с белой полоской. В следующий раз не было даже мяча, и мы нашли на территории детского сада, расположенного во дворе нашего дома, беседку, в которой металлические опоры были покрашены в красный цвет.
- Торжественно клянусь быть преданной нашему делу…- Гордо произнесла Элонка, стоя под крышей беседки. Мы расположились кружком. В кульминации действа новая тимуровка чмокнула красную трубу. Тут же за забором детского сада раздался смех. Спрятавшись за бетонной оградой, за торжественным принятием в «тимуровцы», наблюдали мальчишки нашего двора.
Сейчас я уже не помню, сколько и каких хороших дел нам удалось сделать. Но одно навсегда запало мне в душу. Как-то раз, играя во дворе, мы услышали женский крик:
- Идиот безрукий! Как попало веревку привязал, лишь бы отделаться!
Пожилая женщина отчитывала своего мужа. Он плохо закрепил бельевую верёвку на столбе, которая от тяжести мокрого белья свалилась на землю вместе с простынями и наволочками. Схватив с земли запыленную простынь, женщина стала лупить ею мужа. У меня разрывалось сердце от происходящего. Мужчина покорно переносил этот ужас у всех на глазах. А бабка в конце заключила:
- Стирай теперь бельё сам!
Через минуту на улице появился большой таз с водой, и мы с девчонками стали помогать дедушке полоскать упавшее на землю бельё. Дома я никогда этого не делала. Но здесь просто не могла стоять на месте.


Моя команда

В мою команду входило немного девчонок. Все они были младше меня. Для старших авторитетом я не была, хотя и с ними дружила тоже. Основным же костяком команды стали три девочки.

Элонка
Во взрывоопасной Элонке текло минимум три крови. Её папа был, кажется, мордвин. А мама наполовину грузинка, наполовину немка. Всё хозяйство семьи держалось на бабушке–немке, в доме всегда было сытно и чисто. Наши семьи соседствовали, жили через стенку, хотя и в разных подъездах. Меня и Элонку соединял балкон. Вернее, разъединяла решетка между балконами. Но это не мешало нам бывать друг у друга в гостях, перелезая через решетку, несмотря на высоту – мы жили на четвертом этаже. Ну, а когда кто-либо забывал ключи от дома, попадать в квартиру через соседский балкон было делом обычным. Элонка училась на год младше меня, внешне была очень даже хороша и похожа на Орнеллу Мути. Такая же щелка между верхними зубами и родинка над губой. Очаровательности добавляли карие раскосые глаза и светлые волосы. Она была остра на язык, и с ней никогда не было скучно. Как и я, Элонка не любила сидеть дома одна, и часто мы болтали, выйдя на балкон, коротая время до занятий в школе. Бывало, летними ночами мы спали на балконе – она на своем, я на своем. Смотрели на звездное небо и мечтали о будущем. Однажды перед школой ей захотелось, чтоб я непременно пришла, а точнее, перелезла к ней в гости. Время было предобеденное, до занятий оставалось немного. И сигать через балкон мне совершенно не хотелось. Но подруга была непреклонной. Привыкшая ни в чем себе не отказывать, она решила пойти на крайние меры. «Помогите! Убивают! А-а-а! Помогите!» - стала кричать на всю улицу Элонка, надеясь шантажом выкурить меня из дома. Мои уговоры и призывы к разумности не помогали. Но я не стала идти на поводу у террористки. Однако, вечером меня ждала взбучка от Элонкиной бабушки. Почему-то она подумала, что виновата в произошедшем я, и именно я стала причиной истерики её внучки, которую слышали все соседи. Отчасти она была права.

Юлька
Мама Юльки работала «на базе». На вещевой. Всё. Дальше можно не писать. Если у кого-то родитель работал на базе – это был пропуск в счастливую жизнь. Красивые макасы, разноцветные рубашки, импортные сапожки – всё, что составляло советский дефецит, не составляло нужды для работников базы. Ко всему, тётя Юли жила в России и работала на международных рейсах стюардессой. О, это уже был пропуск в сказку. После встречи с тётей, как уж это происходило, не помню – толи тетя была пролетом в нашем городе, толи Юлька гостила у неё дома, а может тётя присылала посылку, но после этого в квартире нашей подруги появлялась кока-кола, жвачка, трубочки для коктейлей и ещё много всякой всячины, незнакомой нам, советским детям. В наши рты попадала только жвачка. Банки от кока-колы мы изучали уже в пустом виде. Но рады были и этому. Юлька была очень спокойной и имела на всё свою точку зрения. И я не помню, чтобы она хоть раз повысила голос или на кого-то обиделась.

Таня
Таня была самой младшей из нас. Самой мягкой и тихой. Такой же рассудительной, как и Юлька - они были близкими подругами. Родители Тани были скромными и интеллигентными людьми, она хорошо училась и никогда ни с кем не ссорилась.

Все мы, кроме того, что жили в одном доме, учились в одной школе. Наши родители были знакомы между собой, а наш двор объединял нас в одну компанию, особенно летом, когда после завершения учебного года впереди маячили три долгих месяца отдыха и безделья.


Мой театр

- Кем ты хочешь стать? – этот вопрос задают каждому ребенку, как только он научится говорить.
- Артисткой! – отвечала я всем, кто меня об этом спрашивал.
С детства я выступала на всевозможных праздниках, очень любила внимание других людей, всегда старалась оправдать ожидание зрителей и отхватывала немало похвал. Я умела всё – танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах и читать стихи.
- В артистки берут только красивых, – регулярно подрезала мне крылья мама.
В такой констатации факта мама ошиблась дважды. Во-первых, глядя сейчас на свои детские фотографии, я не понимаю, почему мама считала меня некрасивой? Не говоря уже о том, что вряд ли девочке нужно говорить об этом, даже если это так. На самом деле, мама просто была слишком придирчива к собственной внешности и внешности своей дочери. «Мы – средние, – повторяла она часто, цитируя слова бабушки, - не красавицы, но и не уродины». И потом, в артистки берут не только красивых. Почему мама не хотела этого признавать? Коротко говоря, моё желание стать артисткой в семье никто не поддерживал, считая это блажью.
Однако сама я нисколько не сомневалась в своих способностях. И будучи старшеклассницей, наконец, попала на сцену. Записалась в десятом классе в театральную студию при народном театре в городском дворце культуры. Правда, ролей так и не сыграла. Наступило время экзаменов, затем поступления в институт. И я бросила студию, так и не поучаствовав в спектакле. Режиссер народного театра не заметил во мне особых данных. Может быть, отсутствие актерских способностей у дочери видела и мама? Единственное, что я успела – понять, что мне удается писать рассказы. В студии мы занимались хореографией, пением, работой на сцене и сочинительством. Наш руководитель задавал тему рассказа и засекал время. Потом кому-то предлагалось читать написанное вслух.
- Сегодня задача такая. Вам нужно объединить в тексте три слова - Париж, блоха и подзорная труба, – как-то раз сказал преподаватель.
По-настоящему связать эти слова одной сценарной линией удалось только мне. Хотя, как теперь мне кажется, эта связь шита белыми нитками. Я привезла морского офицера в Париж, посадила его в кафе и подала ему на блюде блоху в собственном соку, которую ему пришлось рассматривать в подзорную трубу.
- Света, ну а теперь давай ты, - чтение моих рассказов вскоре стало обязательным.
Между тем, испытать свои режиссерские и артистические данные мне удалось ещё в детстве. Я организовала постановку спектакля, в котором сама сыграла одну из ролей. Театром стала беседка Мирона. Правда в ней уместилась только сцена. Партер расположился за пределами беседки – в виде лавок и принесенных из дома стульев. Актерами стали девчонки из моей команды. Причем, играли по настоящему сценарию. В учебнике третьего класса, который я только что закончила, на последних страницах была расписана в ролях сказка «Двенадцать месяцев». Ну, помните, где маленькую девочку в зимнюю стужу мачеха отправляет в лес за подснежниками? Начинается сказка со сцены во дворце. Профессор дает уроки юной принцессе.
- Надоело, учиться, учиться, учиться... Только это и знаете. Вот издам сейчас указ и велю всех казнить! – восклицала Элонка. Играть капризную принцессу ей удавалось с блеском! Падчерицу сыграла скромная Таня, самоуверенную доченьку – Юля. Мне досталась самая незавидная роль – злой мачехи. На роль профессора я пригласила свою одноклассницу.

В СУББОТУ В 15.00 В НАШЕМ ДВОРЕ СОСТОИТСЯ СПЕКТАКЛЬ «ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ»! ПРИХОДИТЕ!

Такие объявления мы с девчонками расклеили на нескольких столбах нашего длинного двора. Но в назначенный день премьера чуть не сорвалась. Мальчишки, которых мы не принимали в свою команду, старались навредить нам, ломая реквизиты. Они оторвали картонную люстру и утащили штору, разделяющую сцену от закулисья, откуда собственно и должны были появляться действующие лица. Идейным вдохновителем наших врагов стала Каринка – внучка той самой вредной бабки, избивавшей принародно своего мужа. Она была постарше меня и по всей вероятности не хотела признавать успех «тимуровской» команды. Однако, несмотря ни на что, спектакль состоялся. Зрители хлопали, а мы кланялись, устроив после премьеры небольшой концерт. Честно говоря, я не слишком помню своих чувств и эмоций по этому поводу. По-видимому, организовать спектакль для меня было делом обыденным.
Нужно сказать, артисткой я всё-таки стала. Но не совсем настоящей. Так сложилась жизнь, что побывав сначала инженером, а потом преподавателем в колледже, после резкого поворота в моей судьбе, я попала на телевиденье. Проработав несколько лет журналистом, стала телеведущей и реализовала, таким образом, свои артистические амбиции. Но мама об этом так и не узнала.


Тридцать лет спустя

Я шла по родительскому двору. «Тимуровские» времена остались в далеком советском прошлом. Таня была единственной из команды, кто так и остался жить в нашем длинном восьмиподъездном доме. Мы часто встречаемся с ней по дороге на работу. Она стала юристом и, отработав много лет преподавателем, ушла на вольные хлеба – участвовать в процессах в качестве адвоката. Как и я, она воспитывала сына и жила с мужем, купив квартиру в одном доме с родителями.
Юлька уехала в Россию к тёте. Окончила техникум, вышла замуж и родила двоих детей. Однако, и с ней мы видимся регулярно. Она приезжает в родной город, чтобы навестить маму, которая осталась жить здесь.
Элонка рано вышла замуж, и спустя немного времени развелась. Сын, оставшийся после брака, стал называть мамой и папой родителей Элонки. Она же часто шутила: «Сын сказал: не переживай, Элона, я вырасту и женюсь на тебе». Как-то, уже будучи взрослой, а став постарше, мы перестали быть дружной командой, я сидела у своего подъезда и плакала. Нет, я рыдала. Окончив институт, я должна была уезжать по распределению в другой город. Мой парень не останавливал меня. И мне было очень больно от этого. После вечеринки в моей квартире, устроенной в честь получения диплома, я поняла, что предложения он мне так и не сделает и, сидя возле своего подъезда, всхлипывала под воздействием выпитого шампанского, Стояла ночь. Элонка возвращалась домой, и, увидев меня расстроенной, села рядом и стала успокаивать. Уж не помню, какие слова она нашла, но ей удалось это сделать. «Надо же, – подумала я тогда, - какой взрослой она стала, взрослее меня…» А потом вся семья Элоны уехала в Германию. Там она снова вышла замуж, и, кажется, не один раз. Связь с Элонкой давно прервалась, я не смогла найти её даже в интернете.

Двор моего детства был по-прежнему ухоженным и красивым. Вместо беседки появились качели и горка. Потомки Мирона и дедушки-садовника давно грелись под солнцем Израиля, как и многие из моего двора. Я же жила в двух кварталах отсюда вместе со своим сыном. В гости к отцу, мамы к тому времени уже не было в живых, приходила каждое воскресенье. И вот однажды, я увидела, как, отделившись от группы детей, ко мне побежала девочка лет семи. Её руки были распахнуты, глаза горели, губы улыбались. Она неслась ко мне со счастливым лицом, будто увидела самого родного человека в мире. Я не могла не ответить ей тем же. И приняла её объятия. Здесь надо отметить, что на мне была желтая куртка. Цвет был безумно ярким и необычным. А работала я вот уже пару лет журналистом, часто появляясь в этой куртке в кадре, и меня узнавали благодаря и ей тоже. Однажды двое маленьких мальчишек, увидев меня на улице после очередного появления на экране, стали показывать в мою сторону пальцами и кричать:
- О, смотри! Она вчера в телевизоре была!
Вот и теперь, наверное, куртка и узнаваемое лицо сыграли свою роль. Поэтому я не сильно удивилась порыву девочки и с удовольствием подыграла ей.
- Привет! – сказала я.
- Привет! – закричала она радостно.
- Как тебя зовут?
- Вика, - не переставала улыбаться симпатичная малышка.
С того дня мы стали неразлучными подружками. Выходя от отца, я брала с собой что-нибудь вкусное, чтобы угостить Вику. Мы садились на лавочку и разговаривали.
- Сегодня папа ругал маму, - жаловалась девочка.
- Мама сказала, мы уедем от папы, - огромные глаза Вики были грустны, а под ними появились синие круги. Слушая девочку, я вспоминала в детстве себя:
- Никому не рассказывай, что мы с папой ругаемся, - учила меня регулярно мама.
- Вчера дома был скандал! – только лишь переступив порог детского сада, выпаливала я воспитательнице. И начинала рассказывать подробности. Моя детская психика не могла выдерживать груза, которым обременяли меня родители, ругаясь на моих глазах. Вернее, ругался отец, приходя домой нетрезвым. Мама была непреступной как скала. Мне же всегда было страшно.
- Ты не бойся, - гладила я Вику по голове. Помочь ей я могла только тем, что внимательно слушала, давая выговориться. Несмотря на свою худобу и болезненный вид, Вика всегда была в центре своих подружек. Вместе с девчонками она носилась по двору. И её лицо во время игр менялось - становилось веселым и беззаботным.
Прошло ещё несколько лет. Так получилось, что Вика исчезла из моей жизни. По всей вероятности, её родители разъехались. И больше, не встречая Вику во дворе, я совершенно забыла про её существование. У меня самой была куча проблем – много работы, постоянная нехватка денег, воспитание взрослеющего сына…
И вот однажды, идя в воскресный день по двору дома родителей, я увидела в толпе детворы знакомое лицо. Боже! Эта девочка! Я даже не помнила её имени. Она стала взрослой: ей было лет двенадцать–тринадцать. Она тоже смотрела на меня. Я подошла ближе.
- Здравствуй! – сказала я. На мне не было желтой куртки.
- Здравствуйте, – ответила девочка.
- Ты меня не узнаешь?
- Нет… – Завертела она головой. Её личико нахмурилось. Видно было, что она пытается что-то вспомнить, но не может. Она молчала. Я не стала продолжать разговор, и пошла дальше.
«Вот и кончилось детство», – подумала я. Время, когда ты беззаботен и готов довериться первому встречному. Когда ты ещё не боишься, что подумают о тебе другие и бежишь с распахнутым сердцем, открытый всем ветрам. Детство кончилось, началась взрослая жизнь…

Где вы, девчонки моей команды, какие вы сегодня? Хмурые и беззащитные? Жизнерадостные и беззаботные? Как вы живете? Делаете ли добрые дела, несмотря ни на что? Жалеете ли близких? И вспоминаете ли беззаботное время нашего детства, когда хотелось помогать людям, верить в лучшее и вместе дышать весенним воздухом свободы и любви?
Где ты сейчас, моя маленькая Вика? Как живешь, обожженная детскими страхами и обидами? Пусть жизнь твоя будет долгой и счастливой! И пусть на твоем пути как можно чаще встречаются добрые люди, которым ты без страха всегда могла бы доверять свои девичьи тайны и мечты…