(Рассказ)


На второй день свадьбы шумной компанией пошли купаться на речку. Благо, до нее было рукой подать, прямиком через двор крестного. Были в основном все свои – родственники невесты, моей двоюродной сестры, и потому держались друг с другом без церемоний.
Крестный всю дорогу хвалился моему отцу часами:
– Гляди, кум, позавчера у Новочеркасске купил. Ты послухай, как тикают! – И совал отцу под самое ухо руку с новенькими часами.
«Как маленький!», – думал я, завидуя Саньке, моему одногодку – сыну крестного.
Санька шагал рядом и сбивал хворостиной головы придорожному молочаю. Его, казалось, совершенно не волновала покупка отца. В городе же любой пацан не преминул бы прихвастнуть этим перед приятелями. Я сам считал себя вполне городским – родители переехали в город перед самым моим рождением, но частенько гостили в деревне у родственников – до нее было каких-нибудь полчаса езды на рейсовом автобусе. Так и протекало мое детство между городом и деревней... У меня здесь были свои друзья, лучшие из которых – Санька и жившая по соседству с ним Зойка, девчонка нашего возраста.
– Вы погодите трошки на улице, я собаку сбегаю привяжу, – проговорил крестный возле своего двора и неторопко прошел в калитку.
Из хаты показалась его жена, и угостила меня пирогом с творогом.
«Как маленького!» – снова подумал я, косясь на Зойку, тоже затесавшуюся в нашу компанию, и, улучив момент, сунул пирог Саньке. Я втайне соперничал с ним из-за Зойки, очень гордился своим городским происхождением и порой из кожи вон лез, чтобы доказать свое превосходство! Но Зойка этого, казалось, не замечала и никого из нас, особенно, не выделяла.
Сегодня она вообще почти не обращала на нас с Санькой внимания, а держалась всё больше взрослых парней, чем и вызывала у меня в душе какую-то непонятную досаду, причину которой я никак не мог себе объяснить.
Вода в реке по-утреннему была свежая, и купаться отважились немногие:
крестный в широченных «семейных» трусах-юбке угольного цвета, родная сестра невесты Надька, девка – кровь с молоком, мой отец в точно таких же трусах, как у крестного, еще кто-то...
Двоюродный брат Иван с Зойкой и еще с парнями придумали себе занятие поинтересней: они вынули принесенную со свадьбы водку, дружно задымили городскими сигаретами «Дубровник» и принялись рассказывать всякие забавные истории, пересыпая их матерком.
К слову сказать, как ни охаивают порой деревенские жители город по части испорченности нравов, якобы царящих в нем, но сам я исподволь убедился в обратном: в деревне солеными словечками пользовались поголовно все, от мала до велика! Там это было вроде «здравствуй», так что под конец я перестал этому удивляться.
Сидя на берегу с Санькой, я от нечего делать наблюдал, как крестный (старый хрыч!) подбирается к Надьке... и как та оглушительно визжит, но не так, чтобы от страха или возмущения, а исключительно для порядка, как все делают.
Мать с берега незлобно грозила ему кулаком, красуясь в своем городском купальнике, брат с парнями продолжали булькать бутылками, солнце поднималось все выше и выше...
Вода потеплела, и мы с Санькой тоже решили купаться. Разделась и Зойка. Она почему-то с хохотом обрызгала меня водой, а когда я рьяно за ней погнался – нырнула. Санька отстал, и вскоре мы с Зойкой очутились на другом берегу – речка была неширокая, всего каких-нибудь два десятка метров. Увлекшись игрой, мы заплыли немного дальше купающихся.
Кругом из воды поднимались сплошные заросли камышей. Дно было илистое и неровное.
– Ой, здесь, наверно, змеи водятся, – вскрикнула Зойка, пробираясь сквозь камыши к берегу. Одета она была в простенький ситцевый купальник, плавки которого завязывались шнурками на бедрах. На Зойку было приятно смотреть, но я отчего-то смущался и все время отводил глаза в сторону.
Не знаю, что произошло, но именно в этот приезд в деревню я вдруг начал страшно робеть в присутствии Зойки. Я как будто заново, с другой стороны, посмотрел на нее и понял, что прежним бесшабашным детским отношениям отныне пришел конец. Может быть, причиной тому была свадьба, но я неожиданно открыл для себя, что и Зойка – тоже невеста. Не в прямом смысле, конечно.
Солнце поднялось уже довольно высоко и припекало.
– Давай загорать! – предложила, выбравшись на берег, девчонка и улеглась на траву. От нее сильно попахивало водкой. В то же время я улавливал дурманящий аромат речной прохлады, исходивший от ее молодого здорового тела. Это окончательно сбило меня с толку...
Я расположился рядом, на спине, и, думая о Зойке – какая она непонятная и непохожая на всех других знакомых девчонок, почти задремал, пригретый ласковым июльским солнышком...
– Пускай все тело загорает! – разбудила меня своим голосом Зойка, и я увидел, как она приподнялась и, ловко подергав за шнурки, очутилась без ничего.
Я перевернулся на живот и чуть-чуть отодвинулся от нее, уставившись в камыши. Я не мог даже мельком еще раз взглянуть на Зойку, а так хотелось...
На том берегу вдруг полоснули из ружья.
– Стреляют! – вскинула голову моя спутница, – у наших, слышь?
Я, по-прежнему не глядя на нее, поднялся на ноги. За рекой послышались какие-то крики. Потом опять громыхнуло.
– Плывем! – вскрикнула Зойка и наклонилась за купальником.
Тут я быстро, воровато, окинул всю её фигуру трепещущим взглядом и, отвернувшись, бросился в камыши...
На том берегу все лежали кто где, боясь пошевелить головами. Со стороны это представляло довольно забавное зрелище. Ближе всех к реке, за небольшим бугорком, располагался мой отец, успевший продеть ногу только в одну брючную штанину, да так и рухнувший за свое прикрытие при первых выстрелах. Мать каким-то образом умудрилась отползти по-пластунски, как заправский пехотинец, в разросшиеся поблизости лопухи. Родная сестра невесты Надька спрятала голову под чью-то рубашку, оставаясь в то же время вся на виду. Не в лучших позах пребывали и остальные купальщики.
Из сада крестного с небольшими перерывами, как на войне, потрескивала двустволка и следом неслось:
– Признавайтесь, туды вас растуды, кто часы взял, всех постреляю!
Кто-то дрожащим испуганным голосом пытался его урезонить:
– Иван, очумел? Не брали мы твоих часов!
Слова эти покрывал очередной залп из обоих стволов, и все начиналось по новой:
– Такие-сякие, туды вашу мать, кто часы взял? Никто через мой сад не пройдет, постреляю!
– Кум, зараз же брось ружье, не видели мы твоих часов!
Грохот...
Еще не вразумев что к чему, я застыл на берегу как вкопанный, представляя отличную мишень для крестного. После очередного выстрела Зойка с силой толкнула меня на землю и буквально накрыла собой:
– Ложись, дурачок, застрелит!
Я смущенно пробормотал что-то в ответ и покраснел до корней волос. Я вдруг ощутил спиной приятную упругость ее тела,
Зойка по-хозяйски устроилась рядом, а я всё лежал, боясь пошевелиться, пораженный необычным ощущением, напрочь забыв о двустволке крестного.
Выстрелы между тем не умолкали.
Двоюродный брат Иван, отчаянная голова, с криком: «Была не была!», вскочил и попер наискось через огород, прямо по картошке. Под ногами у него тотчас взметнулся целый столб земли вперемежку с картофельной ботвой – крестный был отличный стрелок. Санька рассказывал, что на службе ему даже доверяли пристреливать ротные ППШ. Брат, как заяц, прянул в сторону и зарылся в ботву...
Кто-то из односельчан догадался послать за участковым.
– Что, Иван Михайлыч, за война у тебя тут такая? – Услышал я вскоре голос участкового Никиты Шабельского, незаметно прошедшего в сад.
– Да вот, сосед, заявляю по всей строгости: часы украли! Позавчера только в Новочеркасске купил, – отвечал крестный, выбрасывая из стволов дымящиеся гильзы.
– Стрельбу прекратить, Иван Михайлыч, и следовать за мной, к речке, на предмет рассмотрения твоего подозрения.
В сопровождении крестного с ружьем и в усмерть перепуганной крестной, участковый проследовал через огород к поднявшимся уже на ноги, перепачканным землей, бледным перепуганным купальщикам.
– Поступило заявление от гражданина Бабакова Ивана в том, что у него якобы были похищены часы, – проговорил он строгим тоном.
– Да какие часы, кум, побойся бога!
– Не видали мы, дядька Ваня, твоих часов!
– Чуть-чуть не побил, скаженный! – Принялись возмущаться пришедшие в себя купальщики.
– Были часы! Вот туточки, в кармане как раз, в брюках, – тряс свои штаны перед участковым чуть не плачущий крестный. – Вылез из речки, хвать, часов нема! Только позавчера купил!..
– Сознавайтесь, граждане, нехорошо! – Увещевал купальщиков участковый.
Крёстная всхлипывала.
– Папка, папка! – радостно закричал вдруг Санька – Вот они где, часы-то, в башмаке как раз! – И он победно поднял над головой в одной руке стоптанный парусиновый туфель крестного, а в другой – новенькие нашедшиеся часы на клеенчатом дешевом ремешке.
Крестный крякнул и смущенно поскреб затылок.
– А и впрямь ведь чуть не пострелял понапрасну! Надо ж такому случиться!
– Зайдешь завтра ко мне, о причине стрельбы доложишь! Все, как есть, – укоризненно посмотрел на него участковый. – Для отчёту...
На берегу все долго стояли и молча смотрели вслед удаляющейся фигуре милиционера в расстегнутом по-домашнему кителе и в комнатных чувяках на босую ногу.
Зойка прыснула и лукаво подмигнула парням, с которыми перед тем пила водку. На меня она снова перестала обращать внимание.
Я надулся и ни за что ни про что окрысился на Саньку, продолжавшего вертеть в руке дурацкий парусиновый туфель. Я понял, что сегодня в наших с Зойкой отношениях что-то кончилось и не вернётся уже никогда. И жалко мне было до слёз этой потери.
Кончался второй день свадьбы...

23 сентября 1986 г.