ПЛАСТМАССОВЫЕ СОЛДАТИКИ

- Группа, внимание!
- Шестьдесят секунд.
- Доложить готовность к десантированию.
- Топографирование точки сброса проведено. Замечаний нет.
- Каналы связи подключены. Сигнал устойчивый. Полоса в пределах нормы.
- Сорок секунд.
- Боекомплект загружен. Системы вооружения проверены. Замечаний нет.
- Пульс, давление, общее состояние – в пределах нормы. Замечаний нет.
- Двадцать секунд.
- Системы юстировки задействованы. Прикрытие активировано. Точки эвакуации подготовлены.
- Внимание!
- Три, две, одна…
- Первый – пошёл!

***

Мне повезло – я остался жив. Мне не повезло – группу накрыли, и я остался один.
Теперь моя задача проста, как мычание. В той скале – дыра. Через неё можно выйти из котловины. И оторваться от преследования. Удаление - пятьсот. Половину этих метров я уже прошёл. Осталось чуть-чуть. Совсем немного. Два рожка, и три гранаты. Нож. Это надёжно, и тихо. Но тихо уже не получается. Вокруг гремит, и трассеры указывают дорогу, которой не стоит ходить. Стоять – тоже.
Осталось чуть-чуть. Совсем немного. Пот не заливает глаза, он давно расползся по телу, плотно облепив его грубой шкурой камуфляжа. Это не хорошо, и не плохо. Это данность, которая не мешает двигаться. Я расчетливо скольжу среди валунов, подспудно ощущая себя холодной змеёй, берущей пробы воздуха пересыхающим языком. И самим языком, мгновенно слизывающим информацию с воздуха, раскалённого трассерами. Туда, где я был секунду назад, несутся хвосты маленьких комет. Я рад им: они дают нужную информацию.
Щёлкнувшая чека отлетает в сторону, и у меня остаётся две гранаты. И три секунды, которые надо переждать. До их огневой пятнадцать, разлёт осколков – двести, до моей промокшей шкуры - пятнадцать.
Визга маленьких квадратиков я не слышу. Его перекрывает грохот взрыва, страшно оттенённый жутким воплем отошедших в небеса ребят. Меня это не задевает, и совесть не будит. Её сейчас нет. Вся осталась там, позади. Я слышу вопль, вижу то, что вместе с дымом взлетает над камнями, и радуюсь, что не промахнулся. На моём пути становится двумя стволами меньше. А пещера – десятью метрами ближе.
Рывок заячьей скидкой, и она становится ещё ближе. Ненамного. На полпути приходится волчком катиться в сторону и чуть назад. Чтобы успеть вырваться из-под фонтанчиков, накрывших место падения моих рёбер на острые камни. Камуфляж держит их, передавая костям лишь глухие удары соприкосновения.
Боковое зрение сняло точку выстрела. Инстинкт выдал направление. У разума не осталось времени, чтобы вмешаться. К счастью. Он медлителен. Всё пробует на вкус. Пытается разобраться, что приемлемо, что – нет. Неприемлем он. Он стратег. Здесь – тактика. Выживания. И потому две коротких отсечки уходят в цель на инстинкте. Он надёжен. Крик, скручивающийся в замирающий вой, подтверждает это.
Бухгалтер, в дальнем уголке мозга, ставит ещё одну галочку в графе «безвозвратные потери». Скоро туда попаду и я. Бухгалтер подсчитал эту вероятность с минимальной долей погрешности. Я верю. И потею не только от напряженной гонки по камням, и корням, вывороченным их снарядами.
Я не герой. Мне очень страшно. Но я должен выйти на эту дыру в скале. И я на неё выйду. По камням, по корням, по трупам. По живым? И по ним – тоже. Мне надо туда. И я там буду. На гоноре, наглости, нахрапе – не важно, на чём именно. Мне нужно туда. Это правда войны, у которой нет правды. Здесь сплошная ложь о том, что можно выиграть. Но выигрывает тот, кто умеет врать лучше других.
Трасса проходит впритирку к шлему, звонко щёлкнув по нему единственной пулей. Я ору предсмертным криком, вскидывая ствол к небесам, и, хрипя, валюсь оземь. Стрелок довольной физиономией засвечивается над валуном, из-за которого дырявил мою глупую морду. И кровавым цветком раскрывает свою. Война – искусство обмана. В этот раз он удался мне.
Новым рывком ухожу дальше. И ближе. Чёрная дыра в скале уже рядом. Я начинаю питать иллюзию, что осталось совсем чуть-чуть. Ещё немного, и этот кошмар будет позади. Но позади остаётся лишь пройденная заячьими прыжками территория врага. А впереди – не зачищенный враг, живым которому я не нужен.
Это понимание скручивает холодным жгутом, выбивающим из сознания волю к движению вперёд. Оставляет лишь жажду всем телом вбиться в незыблемые валуны, снисходительно поплёвывающие на крохотное визгливое железо. Инстинкт в зародыше давит подлое желание. Он надёжен, и знает грань, на которой можно выжить. Ему нельзя мешать – надо слушать.
Змеёй скольжу между валунами, нырком ухожу под корни, снова извиваюсь среди валунов… ещё чуть-чуть. Вот сейчас…
Это едва не губит меня: из-за грохота я не успеваю понять, что ствол работает в метре от моей, страхом тупеющей, башки… И вываливаюсь прямо на его огневую. Сегодня Господь бережет мою голову, даря стрелку лишнюю секунду на изумление.
Её хватает.
И парень хватает ртом воздух, которого у него осталось лишь на пару секунд.
А я быстро выдергиваю из его подсумка свежие магазины.
Это неописуемое богатство, означающее, что теперь можно не отказывать себе ни в чём. Осталась лишь сотня метров. А у меня четыре магазина, и три гранаты. И я уже непобедим. Если удастся сохранить башку в неприкосновенности. И – холоде.
Но мне, почему-то, страшно так, что мозги кипят чайником, забытым на плите. Они требуют вот сейчас, немедленно, встать в рост, и, паля от бедра, нахрапом пройти оставшиеся метры. Их ведь всего-то чуть-чуть! Вон она, проклятая дыра – рукой подать.
Инстинкт спасает – отшвыривает мозги, со всем, что им принадлежит, в ближайшую расщелину, выдёргивая всё это из-под визжащего металла, плотными граблями прошедшегося по захваченной позиции.
Снова верчусь ужом. Избитое тело деревенеет, оставаясь безразличным к тычкам камней, и работая как механизм, получивший единственную задачу - дойти.
Они бьют с двух стволов. Это радует. Пусть тратят дорогие секунды на опустошение магазинов. Я извиваюсь между корней, а подсознание считает... У первого магазин на исходе… У второго кончится чуть позже…
Автомат первого клацнул затвором, откидывающим последнюю гильзу…
Второй дотягивает…
Первый сбрасывает магазин, и выхватывает из зажима свежий.
Второй дотянул.
Рывок от спасительных корней. Короткие очереди. Прыжок в сторону. Секундная задержка, для накачки крови кислородом. Обломок ветки – в небо. Сканирование направления выстрела. Хлопок подствольника.
Боковое зрение успевает зацепить вспышку справа. Подсознание сохраняет образ реальности, рванувшейся за ближайший валун. С ходу – короткую цепочку маленьких бесенят, зло вскинувших по валуну пыльные фонтанчики. Вскрик. Парень якобы «отошёл».
Не верю.
Щелчок чеки, чтобы не успел перехватить – задержка в длиннющую секунду, и – гранату сволочи. Чтобы не придурялся.
Их становится всё больше. Это иллюзия уставшего мозга, постепенно начинающего утрачивать чувство опасности. Их становится всё больше, но они перестают быть страшными. Мишени не опасны. В них просто надо вовремя попадать. И бежать дальше. Как на учениях.
Перед глазами возникает ёрзающая нетерпением спина, прикрытая рубчатыми каблуками тяжёлых ботинок. Короткая очередь. Подошвы конвульсивно взлетают. В стремительно разваливающемся шлеме видны остатки рожи, искажённой жуткой гримасой.
Я успеваю охватить взглядом мертвеющие глаза, и валю картинку в архив памяти, чтобы сомнениями не давила волю к жизни. Картинки собираются горкой, и начинают выпирать наружу. Я утаптываю их, с яростным хрустом давя каблуками ботинок самые настырные. Они трещат, и разлетаются осколками по артериям, грозя напрочь забить каменеющее сердце. Я уже не боюсь. Мозг отвердел, и больше не воспринимает эмоции. Он принял правила игры, и готов к той реальности, в которую его окунули. Готов к бою. Готов убивать.
Чтобы выжить.
Дыра пещеры нависает над головой. Осталась всего пара метров. Совсем чуть-чуть, и этот кошмар будет позади…
Но на пути возникает сволочь, с полным магазином в ещё неостывшем стволе. Она понимает, голые руки – не аргумент! И знает – эта грязная, оборванная обезьяна сейчас пополнит список её трофеев!
Жуткая злоба затирает осознание несправедливости конца моей жизни. И я даже не успеваю понять, что хруст его шейного позвонка, дело именно моих рук. Просто отшвыриваю этот мешок в сторону, и ныряю в спасительную темноту холодной пещеры.

***
Темнота начинает сереть, наливаться мягким светом, и затуманенным от усталости мозгом я, наконец, осознаю свою ошибку.
Нельзя было сломя голову лезть в темноту пещеры…
Н-Е-Л-Ь-З-Я!!!
Теперь руки мои намертво привязаны широкими ремнями к чему-то монолитному. А в поле зрения, ещё не сфокусированных глаз, медленно проявляется очередная рожа…
Вместе с её туманной гримасой, ко мне приходит осознание, что если вот прямо сейчас не смогу порвать эти ремни, то действительно наступит конец. Всем телом рвусь вперёд. Это ничего не даёт: ноги оказываются тоже привязанными к монолиту.
А рожа, на самой грани восприятия мозга, гулко растягивая слова, начинает требовательно что-то из меня вытягивать. Я не реагирую – расшевеливаю ремни. Они уже становятся чуть податливее… Чуть эластичнее… Вот сейчас… Ещё немного…
Рвусь вперёд, чтобы добраться до хрустящего позвонка его тонкой шеи… Ремни отбрасывают назад, и от злости я начинаю беситься до пены из перекошенного рта!
«Спокойно… спокойно… Всё позади. Успокойтесь».
Что он лепечет? При чём здесь спокойствие? Мне нужна злость, и гипердоза адреналина, чтобы сдёрнуть ремни, и свернуть эту поганую шею!
«Спокойно… спокойно…» - глупо продолжает он идиотскую мантру.
Пелена с глаз окончательно сползает, и я начинаю понимать, что сижу в центре давно откуда-то знакомого помещения. Трассеры мигающих индикаторов, ряды мониторов, белые халаты, и сочувствующие взгляды…
Тягуче, словно через перенасыщенный кисель, в мозг ввинчивается осознание – кто я, и где я.
- Спокойно… спокойно… - всё повторяет, и повторяет этот заведённый, а я начинаю чувствовать уже не злость – раздражение.
- Всё, Эдвин! - устало говорю, почему-то охрипшим голосом. - Я вернулся, и успокоился. Можете развязывать.
- Кто вы? - вместо ответа, задаёт он контрольный вопрос.
- Виктор Дэйнин. - Отвечаю предельно чётко. - И убивать вас я не буду.
- Да! - по одному расстёгивая ремни, соглашается он. - Теперь действительно всё в порядке. Хотите кофе?
- Нет! - мотаю уставшей головой. - Сначала душ. И свежее бельё – не могу больше жить в этом липком коконе.
Разминая затёкшие конечности, встаю, и иду вслед за Эдвином, показывающим дорогу в душевые. Я много раз бывал в этой лаборатории, но почему-то не знал, где они расположены.
Эдвин любезно распахивает передо мной дверь:
- Бельё сейчас принесут. А я пока сварю кофе. Он вам понадобится, поверьте.
- Верю! - киваю я, сдирая с себя мокрый комбинезон. - И если, в придачу, вы найдёте здоровый стакан коньяка, буду особенно благодарен.
- Найду! - усмехается он понимающе. - Все, опробовавшие систему первый раз, идут именно по этому алгоритму: душ, стакан, кофе. И никогда – по-другому!
Он скрывается за дверью, а я, залезая под обжигающе тугие струи ледяной воды, думаю: - «Я подпишу акт о приемке. И положу конец спорам членов комиссии. Я начальник Академии, и каждого курсанта пропущу через этот тренажёр. Каждого! Пусть на собственной шкуре испытают, что в реале чувствуют пластмассовые солдатики. Те самые, которых они с такой лёгкостью расставляют на макетах театра боевых действий. Пусть увидят, как выглядит война не с командного пункта, откуда привыкли руководить условным боем. Пусть хотя бы раз побывают в шкуре солдата, идущего по стрелкам, нарисованным на штабных картах. Пусть знают! И думают о ʺпластмассовых солдатахʺ, когда рисуют эти стрелки…».