Готов сгореть

Второй год войны. Я - стол в квартире полуразрушенного дома на Петроградской стороне. Рядом со мной на железной кровати вот уже третий день безучастно лежит, завёрнутый во что только можно, ребёнок. Он замерзает. Он с большим трудом открывает глаза на просьбу матери скушать кусочек хлеба. Её сейчас нет дома - она ещё утром ушла за хлебом. С улицы доносятся выстрелы и взрывы. Дрожат стёкла в оконной раме. С потолка на нас сыпется штукатурка и я в страхе, что вот-вот обрушится потолок.
Наконец мать вернулась и принесла кусочек хлеба, за которым простояла на морозе около двух часов. Теперь надо было затопить печку - буржуйку и нагреть воды, но в доме, кроме меня, не осталось ничего что могло бы гореть. И я готов сгореть, только бы ребёнок согрелся и смог сделать несколько глотков размоченного в воде хлеба.
Женщина взяла в руки топор.
Когда пламя разгорелось, я успел увидеть, как ребёнок, поднесённый к теплу, улыбнулся.