Аромат батона свежего белого хлеба был всегда аппетитнее, чем сам хлеб. Мечта о лете радостнее лета. Ося сидел на железобетонной клумбе и считал количество пуговок и надписей на одежде прохожих. Если их число не дотягивает до шести, то количество пуговок или строчек текста воспринимается и осознаётся мгновенно, даже не нужно считать. А если пуговиц шесть, то воспринимаешь как три и три, если восемь – как четыре и четыре.
Ося тоже был разделён на части – ноги стояли на земле, руки в пакете с хлебом, голова вообще в воздухе, и она не всегда видела то, что видели глаза, взгляд присутствовал не там, где присутствовало тело, а руки делали не то, что слышали уши. Этот трёхмерный мир полон напряжения. Напрягаться, чтобы быть всем своим существом в одном месте в полной мере, чтобы хоть какая-то польза была от присутствия на работе, дома, на отдыхе.
В полдень железобетон раскалился, голова заболела. Душно. Ося пошёл домой. Стало ещё жарче, мокрая майка не помогала. Даже из крана, на котором нарисован синий кружок, лилась тёплая вода. Жена Осе сказала: «В подвале вроде остались банки с клубничным компотом ещё с прошлого лета. Если принесёшь, я тоже с радостью попью».
Ося пошёл вниз по лестнице. Уже на пороге освежающе запахло сырой плесенью. В подвале было много чёрных труб, с потолка свисали несколько тусклых жёлтых лампочек на своих проводах. Стены каменные, как в катакомбах. Подвал был разделён на кладовки. Жильцам каждой квартиры полагалась своя часть подвала. Ося снял висячий замок с двери, отделяющей его территорию: закутки, стеллажи, вёдра, прохлада. Хоть переезжай в подвал на всё лето. Рука потянулась к предпоследней банке с клубничным компотом. Схватил банку. Запястье зачесалось. Кисть заледенела. Ледяные гвозди в тело. Цемент в лёгких. Воронка затягивает, сдавливает, сжимает тело в точку. Ося стал плотнее камня. Теперь. Здесь. Прямо сейчас. В одном месте. Во всей мере. Целиком.
Ося впервые был настолько собранным. Паук улетел в стену, получив мощный щелбан. А про компот забыл.