САМЫЙ НАДЁЖНЫЙ ДОПИНГ
/из записок тренера/
Полдень. Жарко. Солнце висит прямо над головой, впечатление такое, будто до него не трудно дотянуться рукой, были бы силы и желание. Но духота уничтожает самую мысль о движении. На стадионе ни души, только я и Наденька, моя ученица.

– Наденька, без энтузиазма настаиваю я,– всего один круг. Пробежим — и свободна. Преодолей себя ради нашего с тобой успеха.
Наденька лежит на траве, у края беговой дорожки, расслабленная и беспомощная. В глубине души я осознаю, ни моя настойчивость, ни её показное усердие ничего изменить не смогут. Я как тренер снова остаюсь у разбитого корыта. Ощущение безысходности лишь подчёркивает бессмысленность моего упрямства. Но я продолжаю уговоры, успокаиваясь на том, что и в бреду встречаются порой вспаханные плугом трезвости идеи.

– Достали вы меня, Василий Петрович, честное слово, достали,– прерывает Наденька поток моего уставшего сознания, устремляя куда-то вдаль затуманенный взор, а я пытаюсь угадать, что видится ей, пьедестал почёта или другая жизнь, в которой нет места ни мне, ни спорту. – Вы как раз тот случай, когда проще согласиться, чем отказать.– Духота сплющивает слова Наденьки в месиво неразличимых звуков, а мои до предела обострённые нервы не позволяют совместить их потаённый смысл с необратимой реальностью.– Меня не колышет, кто будет первой на финише, я или же такая, как я, дура. Я хочу жить, а не побеждать. А потому ваш девиз о необходимости большой победы, даже в отдельно взятом маленьком забеге, вгоняет меня в такую тоску, что задолго до старта могу предсказать его результат. Не пора ли менять?

– Что менять?– скупо соображаю я.
– Или девиз, или систему тренировок,– и, волоча ноги, как я свои мысли, Наденька направляется к условной стартовой черте. Меня сводит с ума набрызг иронии на созданных для поцелуев губах, но время разбрасывать камни ещё не приспело, и я ограничиваюсь выражением восторга, напоминающим плач Ярославны. Невразумительно бормоча, что моря покоряются смелым, а длинные дистанции — упорным, пытаюсь удержать Наденьку от искушения привычно нырнуть в спасительную иллюзию, будто мир прекрасен и без моих никчемных призывов к спортивному совершенствованию, чтобы с комфортом в ней обосновавшись, лишить меня не только смысла жизни, но и хлеба насущного.

В моей практике это не единственная попытка вытащить начинающих спортсменок из болота безразличия и самоуспокоенности. Предшественницы Наденьки, сообразив, что можно зарабатывать ногами, чрезмерно их не утруждая, не оставили мне выбора, кроме, как попытаться удержать ненадёжную, но талантливую ученицу на коротком поводке тщеславия. Я льстил, разливая перед нею сметанные реки с кисельными берегами, перейдя от окриков и угроз к униженному коленнопреклонению, дабы умалением своего мужского достоинства укрепить её спортивную /и девичью!/ гордость, но всё равно был ближе к отчаянию, чем к той счастливой минуте, когда надежды маленький оркестрик исполнит гимн страны-победительницы.

В тот, теперь уже памятный день, робко радуясь, что преодолел наконец Наденькино безразличие, я стал рядом с нею и, зажав в потной ладони секундомер, подал команду глухим и отрывистым, как собачий лай, голосом. Я и подумать не мог, что в эти мгновения мы с Наденькой на гаревой дорожке запущенного стадиона ковыляем к самому высокому в мире финалу. Это представлялось тем более невероятным, что плетущееся рядом со мной сухопарое, напоминающее глисту в обмороке, создание по всем признакам находилось в состоянии грогги, и я с ужасом осознавал, что через сотню-другую метров она не просто остановится — упадёт.

–Я хочу тебя, Наденька, – произношу неожиданно для самого себя и, пользуясь её замешательством, ухожу в отрыв, спиной ощущая недоуменный взгляд, который не сводит с меня и после того, как мы снова располагаемся на отдых. В нём затаился вопрос, равносильный разгадке жизни, действительно ли я решился на столь необычное признание или ей померещилось?

Три вещи непостижимы для меня, хотя и остальных не понимаю: путь спортсменки к олимпийскому золоту и роль тренера в её успехе, а так же пути мужчины и женщины, рвущихся друг к другу, но не осознающих этого.
– Продолжим!– решительно предлагает Наденька, вскакивая. Я облегчённо вздыхаю. Причина, понятно, не в амбициях, ей совершенно чуждых, а в непредвиденном увеличении призового фонда, столь неосмотрительно мною обещанном.

Мы преодолеваем круг за кругом и всякий раз на одном и том же месте с упрямством фонографа напоминаю ей о моем желании. Она оборачивается ко мне, чтобы не упустить ни словечка, не смея ни верить услышанному, ни сомневаться в нём. В ней появляются свежесть, уверенность в своих силах, тело становится гибким, а шаг — стремительным. Но для меня важно не обретение Наденькой второго дыхания, а осознание ею того, что только в непрерывном движении / а не в состоянии покоя/, сможет разрешить одолевающие её сомнения.

Мы валимся на траву, усталые, но счастливые. Наденька близко-близко придвигается ко мне, освобождаясь от прилипшей к телу майки. Грудь её волнуется, дыхание зыблется, а губы, перелистав любовный словарь, жадно приникают к таинственному источнику, неся успокоение душе, заплутавшей в пустыне страстей и честолюбий, именуемой спортом высших достижений.

Так продолжалось до самых соревнований. На тренировках мы сливались в любовном экстазе, и это не только не мешало нам отрабатывать технику поворотов и спурта, но во многом способствовало её усвоению. Уже первые старты подтвердили правильность избранной мною тактики. Едва я приспосабливался на облюбованном для сексуальных игр месте, как Наденька, не дожидаясь сигнального выстрела, стремительно уходила в отрыв, оставляя на финише огорошенных соперниц и судей. Она жаждала отдаться мне, но ей была невыносима мысль, что при этом будут присутствовать посторонние.

Я ликовал: свершилось! Мой тренерский талант, основательно зарытый в каменистую почву отечественного спорта, наконец, заявил о себе во всеуслышание. В этом, несомненно, утешительном факте, черпал я силы и терпение, иначе бы не выдержал адского напряжения, связанного с поддержанием спортивной формы моей подопечной.

Но всему есть предел и существуют известные границы. Годы славных Наденькиных побед не отменяли того непреложного факта, что рано или поздно перестает действовать самый надежный допинг, и спортсмен, словно поверженный полководец, слагает своё боевое знамя у ног нового кумира публики.
Им стала моя ученица Оленька.
Борис Иоселевич