27. ХОЧУ КАКИХ-ТО СЛОВ

Так незаметно через весенний терминатор. «Возьмите по яичку!» – это признак Пасхи. А захотим, поедем в заповедник.

Печатаю заявку на изобретение и письма в комитеты по туризму. Если судить по куреву, приехал в Курск таким же. И смысл мероприятия такой же.

Какой-то из растрёпанных грачей принёс мне на окно гирлянду топольковую. Пасхальные яички, гирлянда, весенние костры. Бутоны.

Раскроются – щетиною смородины, сгущеньем синевы в питомнике берёзок. Мне тоже нужен дождь, чтоб травка прорастала. Хочу каких-то слов, снимающих запреты.

Колёсный пароход причалил у кремля. Хоть знаю, что не так, но вот к закату мне южные моря всё же терять не хочется. Но это уже похоже на стратегию.

И шансы мои тоже похожи на колёсник. Податься в пензюки или ещё куда-то? Тут хоть отчёт по НИР – уже самодовольство. Конечно, слабоватое, но всё же.

Уже чуть-чуть затянут своей лабораторией. И кратность пен масштабность исцеляет. На стеллажах в кладовке образцы. Вот двадцать лет сомнительны при всём благоразумии. Уже лаборатория. На кафедре я первый, кто что-то начинал и чем-то грохотал, запасы накопляя. Ко мне приходят с просьбами, кому что-то даю, кому что-то советую.

Тот, что «с приветом» требовал. Я отказал, естественно. Не дал ни уголков, ни арматуры. Ты повозись с моё, тогда и рассуждай. Я не отдел снабжения, катись к чертям свинячьим.

Долина – в обе стороны. А в степь мы не поехали. Пункт вычеркнут из списка. Заметьте, что Долина теперь преобладает в поэтических блужданьях, что понятно. Во-первых, близко к дому, ну, и, конечно, курская.

Всегда есть смысл помедлить вблизи казацкой псарни. Следить за угасаньем курских сумерек. Лишь дальним стёклам виден красный шар. Я говорю о стёклах, что на Стезёвой даче. Дом деда Мячика из сказок бабки Мирл уже в тени ночной.

Дом лишь с фасада сказочен, а сбоку – ободранная дранка, нищета. Дом перенаселён, навряд ли теми, кто его так задумал и построил.

Я безнадёжен – думаю купить. Положим, двести тысяч за патент – пример тому я знаю. Студенческий знакомый разбогател на Кольских апатитах.

Тут никаких сомнений, купил бы, вероятно. Балкончик на мансарде с телескопом. И пара кресел тех, что плетены. Всё для луны зеркальной древней долины Кура.

Туманный пруд и вётлы – вот что бы было видно. Совсем по Фету, правда? И многое, чего мне не узнать даже в моём Лимончике. Стратегия такая, кто её только выдумал

Так я однажды кошелёк нашёл. Пустой, как оказалось. Боюсь, что и стратегия окажется такой же. Без своего штакетника, без собственной сирени и черёмух.

За дамбою, чуть повыше Рощи, долина Кура более степенная. Окрошка из ракит и осокори, монстры встречаются, но реже. Там ещё пара дамбочек.

Кур иссыхает. Пашня, только пашня. Куда ни глянь, она. Я это называл какой-то пажитью и вкладываю смысл какой-то безусловно отрицательный.

Но местами черёмуха на уровне земли. Овраги. Внизу уже качаются берёзки. Знакомый мир – подземные леса. Сгущенья синевы и всякие качанья.

Однако ни самсонов, ни подснежников. Влияют, верно, пажити. Долина иссыхает. Сотрётся в порошок, развеется по ветру. Взовьётся пыльной бурей за трамваями.

Но, как и прошлый год, подземные леса полны бутонов, листьев и сами по себе. Здесь очень хорошо, и на душе весна вдали от всяких тактик и стратегий.

А пажити бескрайни. Апрельский ветер, солнце. Наслушаешься свистов различных диких птиц, и всё в тебе становится на место, а больших ценностей, наверно, не бывает.

Впрочем, как знать. Бывают так же сумерки и дачный огонёк на проходной у зоны. Ну, совершенно дачный, если издали. Вот Знаменская роща – всё же Роща.

А яблоневый сад? Но это уже в мае. Сейчас только готовится. И серпик месячишко, как прошлый год, уколет ожиданием чего-то там простого и хорошего.

Но май такой, что лишь бы не простуда. Дождь в три окна, если смотреть с дивана. Признаешь и дожди, если они весь май. И Курск не виноват, что думы не додуманы.

Конечно, были выборы. Конечно, агитатор. Ходил «по домикам» вблизи Аэродромной. Бывают же любители, как наш доцент Жеребкин, и «домики» его терминология.

Там, в офицерских улицах, при многих поворотах, готовится трамвай, и шпалы разложили. Трамвай от института до Южной автостанции. Событье, эпохальное для Глинища.

Вот если бы тогда? Не надо мыть ботинки и, плюнув на автобус, тащиться до Воротней. И вечная боязнь, что опоздаю, хотя ни разу не опаздывал. Эпоха, чёрт возьми? Эпоха КУЖ и КУЗ. Грузовики, вороны, потерянность и слякоть. Без этого, наверное, и Курск был бы другим. Не тем, который мне тогда достался.

Но пережил эпоху, и розовая комната теперь ушла в историю. И всё, что там случилось, уже какое-то своё, такое невозвратное, закрытое разложенными шпалами.

Таков мой май, другого не дано. Занятия окончились и вновь командировки. В пределах Курской области. Однако скоро отпуск, который проведу, конечно, вне пределов.

Так повелось, что вне. Хотя тот же Хабаровск заслуживал иного отношенья. А Курск? Уж Курск ли не своеобразен. Пожить, скажем, в Клюкве или вблизи Усадьбы?

Но, знаете, такое не приходило в голову. Туристские бюро, больше десятка писем. Всё корабли, каюта в первом классе. Да-да, теперь я езжу только первым классом.
Командировки это не туризм. Там всё же подневольный. Пусть даже в малой степени. Нет-нет, своя каюта и свой иллюминатор. И бар, в конце концов, и сон на верхней палубе.

От осени такое я начинаю строить. Спасибо, обладал возможностью листать туристский справочник. Листать и воплощать – в Курилы, Севморпуть и в Астрахань, где Дельта.

Ну, разве это так уж ненормально? Я знаю тех, кто не был лишь в Австралии. Это, как помните, всего лишь ассистентка. Учебный год для этого. Верней, для смысла жизни. И я такой. Мне тоже тот же смысл, хотя я лирик и приобщался к сидру. Пить сидр – патриотично, ибо садов продукция. Я различаю свежий и тот, взрывоопасный.

Сидр разливается в бутылки от шампанского. Да, проволочка, такая же пластмассовая пробка. Своя идея, только и без меня разлитая. Я опоздал к идее разливанья.

По рубль двенадцать? Курск по части выпивки, я бы сказал, довольно-таки щедр. Стаканчик вермута – любая забегаловка. Болгарский вермут бочковой. И сахар – губы клеются.

И всё-таки дожди. По большей части со стороны большого подоконника. Дожди с Дикого поля. Я бы сказал, тайфунные, но здесь они как будто из Атлантики.

Верхушки серебристых тополей, как говорит Ирина, не знали, куда деться. Ночной тайфун, а утром – тишина. Эмалевое небо, деревья успокоились.

Весь двор усыпан ветками и сбитыми гирляндами. Мальчишки подобрали воронёнка. Сухой и перепачканный, шуршит. Я взял его домой, а то ведь затаскают.

Сидит на подоконнике. Конечно, не летает и ничего не ест. Закутан в альмавиву. Через плечо глядит высокомерно. Я на него с опаской – птеродактиль.

Лишь ложечкой контакт. На ложке мокрый хлеб. Вороны любят всякое блестящее. Поводишь перед клювом и сверху подаёшь. Глотает. Но не здешний. Похож на мышь летучую.

А ночью раскричался. Крик кашляющий, резкий. Разлил свою тарелку, весь измазался. Что делать, надо выпускать. На воле, может, выживет. Там червяки, роса. Глядишь, летать научится.

Несу в руке, он бьётся. Едва не выронил. Но на плече вцепился коготками. Ну, так бы и сказал! Сидит вполне спокойно. И мы уже идём как будто вместе. За Рощей спрыгнул сам. И как-то очень быстро исчез в кустах. Прощай, доисторический! И если выживешь, то вспомни про меня. И прилетай хоть изредка в Лимончик.

Оригинально, правда? Я сам бы удивился идущему с вороной на плече. Вороной из верхушечного мира. Шуршащим птеродактилем, одетым в альмавивку.

После дождей эмалевое небо, как будто не гремело и качало. Сижу на подоконнике, наружу свесив ноги. Курск тёплый, предвечерний, вполне провинциальный.

Вокруг трубы котельной стрижи кругами. Так и сидел бы, смотря стрижей, до новых кучевых на утренней эмали. Так мне начало лета.

А городу досталось – размыло спуски улиц. Упал большой каштан. Порвало провода. Особенно на спуске, что к Кировскому мосту, – под рельсами трамвая едва ли не овраги.

Была иллюминация, ракеты, по поводу чего, уже не помню. Стреляли залпами из сада, где Дюймовочка. В конце – как извержение вулкана.

После дождей – ракеты? В ночное небо Курска. Обычно я к ракетам равнодушен, но здесь как-то доверился. Курск всё же очень южный. Я, впрочем, не впервые такое замечаю.

Твори поэзию пути к аэродромной? По довоенной улице (спуск и подъём Дзержинской), где даже контур ломаный загадочных домов стал что-то обещать. Впервые, между прочим.

Конец июня, самый длинный день. Цветут шиповники, колибри на шиповниках, и это тоже рай, как бы отдельно взятый. Рай в серебристом лохе, что взъерошен.

Да, южное. И серебристый лох по сущности своей маслина, только дикая. И пахнет чем-то пряным, чем-то южным и давно знакомым. Таков сейчас район, где я живу в Лимончике.

С соседями я мудро не общаюсь. Один, правда, знаком по институту. Живёт в двухкомнатной на третьем этаже. И окна «в сад», но там ещё акации.

Он мне продал бинокль и раз зазвал к себе распить коньяк. Балкон – в гуще акаций, тогда ещё цветущих. Но я уже в Лимончике, и каждому своё.

Он каждый вечер возится с машиной. Машина новая, но что-то улучшает. Приёмник встроил сверхдиапазонный. Урчит мотором – слушает как музыку.

Однажды заявил, что ездил аж... «до дамбы». Как тут не рассмеяться? Мы каждый день у дамбы. Долина в обе стороны и, даже, что за дамбой – нам хорошо знакомо на много километров.

Отмечу незабудки. То ли аспект взаправду, но целые поляны в незабудках. Желание внушают на небе поваляться и стать самим собой, с собою познакомиться.

Нет-нет, я ездил и в командировки. Признаться, ничего особо не прибавилось. Течение в овсах, в небесных растушевках. Знакомые осенние предчувствия.

Вот разве консультации? Ко мне в лабораторию пришла некая тётя с целлофаном, наполненным какими-то осколками бетона. Бетон от перекрытия в коровнике: «Крошится потолок, посоветуйте, что делать». Поехали наутро. Коровник где-то в Пристани. Тогда всё укрупнялось. Коровники огромные, и строит ПМК, солидная контора.

Залез на перекрытие. Готов был к компромиссу, то есть свалить на что-нибудь, ну, хоть на технологию. Такие казусы вообще неразрешимы и консультации всего лишь для порядка.

Хотел уже спускаться, но что-то подсказало спросить, когда бетон покрыли изоляцией. В прошлом году: часть до дождей осенних, часть – после них. Какую? Вот эту...

И я, спускаясь с лесенки, держал перед глазами уже готовый акт с рекомендацией. Сырой бетон не высох под нашлёпкой. Мёрз и оттаивал, и снова замерзал.

Да, аналогия. Характер разрушения такой, какой я видел в лаборатории давным-давно по ГОСТу устаревшему. Такие же осколки, шелушение.

Не ждали фокуса, а я по интуиции, ещё водя по воздуху руками. Конечно, взяли водки – ура морозостойкости бетона!

Конечно, это мелочь. Но я по мелочам стараюсь быть полезным чем-то Курску. Студенты ведь приходят и уходят. А это остаётся, пусть даже и в коровнике.

Событья перед отпуском. Нет Дюка Эллингтона, чьей музыкой «Джэз ауэр», как говорил Канновер, когда-то наслаждался. И мне отказ по пенам, но это поправимо. Отказ формальный, буду переделывать.

Путёвка в дельту Волги. Отнюдь не первым классом. На лодках к лотосам, на мускульной энергии. Потом с Ириной в Крым, на настоящий юг. А что потом, блистательно неважно.

Вдали от института, собраний и советов я с парой пива около Дюймовочки. Возможно, это самое прекрасное из отпуска. Таким себя я здесь и оставляю.