(Рассказ)

Компания из трех молодых людей играла на берегу реки в карты.
– Крести, – многозначительно произносил высокий худощавый парень с хищно изогнутым носом и судорожно двигающимся кадыком. – Осока, быстрее рожай!
– Крести – дураки на месте! – писклявым фальцетом вторил ему почти такой же по росту, смуглолицый, черноволосый картёжник.
Осока – самый низкий и невзрачный с виду, к которому и были обращены слова смуглолицего, дрожащей рукой вытаскивал карту.
– Валет. Бито!
– Стоять! – с высокомерной усмешкой останавливал его первый картежник и подкидывал очередную карту. – Еще шестерка кверху ногами. Бери, Осока, пока не поздно.
– А мы – и валета!.. – вторил первому черноволосый, тоже подкидывая карту.
– Мои, – грёб с песка карты раздосадованный Осока и зловеще шипел на черноволосого: – Смейся, смейся, Алиич, хорошо смеется тот, кто смеется последний!
– Глаз на задницу натяну, Осока... и моргать заставлю! – шутливо грозил черноволосый Алиич.
Первый картежник достал измятою пачку «Примы».
– Вакула, дай закурить, – проворно потянулся Осока.
– Руки! – звонко шлепнул его по руке Вакула. – Свои нужно иметь... На, Алиич!
Черноволосый ловко поймал сигарету.
– Ну дай закурить, Вакула, не жмись, – продолжал жалобно канючить Осока.
– На, – смилостивился Вакула. – Завтра пачку отдашь!
– Завтра в училище, чуваки, – с досадой произнес Алиич. – Неохота, хоть с Аксайского моста прыгай!
– Да-а, в бурсу... – поддержал разговор горбоносый Вакула. – Опять уроки, тетради, книжки... Осока, ты учиться хочешь?
– Ученье свет, а не ученье – тьма, – заученно ответил тот, стряхивая пепел прямо на карты. – Мой пахан два техникума закончил, а как напьется с получки – на весь подъезд кричит: «Век живи, век учись, а всё равно дураком подохнешь!»
– А мой вчера четвертак нашёл, – засмеялся, вспомнив, Алиич. – Корешей встретил, напоил их, а они ему же рожу набили и бабки стырили! На работу сегодня сачканул. Лежит отходняк ловит.
– Ну твой вообще клоун, – заговорил Вакула. – Помню встречает меня возле магазина. Пьяный, конечно, в дупль. «Витёк, – говорит, – купи бутылку вина». И коробку спичек протягивает. «Иди, – говорю, – дядька Саша, сам покупай». Ну он – в магазин. Я за ним. Он эту коробку – продавщице... Языком еле ворочает. «Бутылку вина и коржик»... Я чуть не умер. Чувиха бутылку ставит, а он ей вместо бабок коробку спичек суёт. Она спрашивает: «Зачем?» – «Прикури!» – «Не курю», – говорит. Я пахана твоего – за черти, а он уперся рогом, как бык. «Хочу коржик!» – и всё тyт. Пришлось покупать.
– У него это бывает, – самодовольно хмыкнул Алиич.
Вакула швырнул последнюю карту.
– Хана, кончил!
– Кончать ночью будешь, – хихикнул Осока, еле удерживая в руке третью часть колоды.
Вскоре кончились карты и у черноволосого Алиича.
– Готово, Осока, – подставляй нюхальник!
Звонко защелкали удары нескольких карт по носу.
Вакула смачно зевнул.
– Скукота...
– Айда по берегу прошвырнемся, – отшлепав картами Осоку, меланхолично предложил Алиич.
Встали, отряхивая песок и заправляя рубашки. Осока забрел в воду.
– Кайф, чуваки! Водичка что надо.
– Пошли! – дернул его за рукав Вакула.
– А в магазин «Солнцедар» завезли, – мечтательно вздохнул черноволосый Алиич. – Вот бы сейчас нажраться!
– Нe говори, – согласился Вакула. – Только бабок – ни шиша... У тебя есть, Осока?
– Откуда? – удивился тот, и пожал плечами.
– И обстрочить некого, – посетовал черноволосый Алиич. – Мы на прошлой неделе с Прокошей рублей пять натрусили... У плугов возле общаги. Вот бы вы позирили!
– А я однажды, – перебил Алиича горбоносый Вакула, – кирпич продал, за червонец. Мужику какому-то. Вот гадом буду, не треплюсь... Идет вмазанный – получка на заводе была. Я – хвать кирпич и за угол. Посмеяться сначала хотел. «Чувак, – говорю, – купи камушек, у тебя морда кирпича просит! Гляжу, он в карман – за бабками. «Сколько, – спрашивает, – с меня?» – «Червонец, – говорю, – батя. Только под расчет давай, у меня сдачи нет». Он и купил. Еще и спасибо сказал, не верите?
– Кто-то купается, – рассеянно произнес Осока.
– Чувак с чувихой, – поддакнул Алиич.
Вакула замедлил шаг.
Впереди, в нескольких десятках метров от них, барахтались в воде два полуобнаженных тела. До приятелей долетел веселый женский смех.
– Купаются, – с завистью глянул в их сторону Алиич.
Вакула присел на корточки.
– Дело есть, пацаны!..
Через несколько минут все трое уже ползли, ломая камыши и шикая друг на друга, к месту, где купающиеся оставили свои вещи.
– Вылезают! – предостерегающе поднял руку Осока.
Треск камышей прекратился. Приятели замерли, вперив глаза в берег.
– Не дышать! – коротко приказал Вакула и скорчил зверскую гримасу.
Счастливая парочка с хохотом упала на песок. Тройка «разбойников» прислушалась к долетающим фразам.
– Миш, а Миш, сказать тебе что-то?
– Ну скажи, скажи, моя золотая.
– Я тебя обожаю, Миш!
До приятелей долетел звук поцелуя.
– Сосутся! – с тоской объявил Алиич.
Вакула зашипел на него, как змея, состроив гримасу страшнее предыдущей.
– Полина, – снова неслось с берега, – сказать тебе что-то?
– Скажи, мой зайчик, скажи.
– Я тебя люблю, Полина!
Опять послышалось чмоканье и бессвязное бормотание. Осока уронил изо рта струйку «голодной» слюны. Вакула слушал, стараясь не пропустить ни слова.
– Полина, скажи мне что-нибудь, – оторвавшись от возлюбленной, продолжал прерванный разговор Миша.
– Я тебя люблю, Миша!
Чмоканье, всхлипы, переходящие временами в какой-то истерический смех.
– Миша, скажи мне что-нибудь.
– Я тебя люблю, Полина!
Всхлипы, смех и чмоканье...
– В трусы ей полез! – всхлипнул в свою очередь Осока.
Вакула больно щелкнул его пальцами по лбу.
С берега по-прежнему доносилось:
– Ми-иша... люблю... Не на-адо!..
Чмоканье, стоны...
– Гляди, гляди! – так и задрожал, подталкивая Вакулу, Алиич.
Миша медленно спускал белые трусики с таких же белых, еще не загоревших бёдер Полины.
– Миша!.. – продолжала негромко стонать Полина.
Миша бережно подхватил ее на руки и понес в камыши, прямо к притаившимся неподалеку приятелям.
– Васар! – побледнел, как полотно, Осока.
В этот раз его щёлкнул по лбу Алиич. Вакула ел глазами соблазнительные ножки Полины.
– Ты меня любишь, Миша?
Чмоканье...
– Люблю, Полина!
Чмоканье...
– Сейчас начнет!.. – облегченно выдохнул черноволосый Алиич.
Вакула, напружинившись, как кошка, изготовившаяся к прыжку, следил за каждым движением Миши.
Тот осторожно опустил свою ношу на распластанное на песке одеяло. Полина задрожала еще сильнее, когда руки его, скользнув по животу, скрылись у нее под мышками. Миша силился расстегнуть бюстгальтер, но сделать это ему никак не удавалось.
– Полина, сказать тебе что-то? – проговорил он, отдуваясь.
– Скажи, – полуприкрыв глаза, томно прошептал Полина, надеясь услышать очередное признание в любви.
Но Миша сказал другое:
– Полина, ты видишь: у меня на груди нет никакой одежды. Я хочу, чтобы и у тебя тоже ничего не было.
– Вот еще! – огорчилась Полина, сбрасывая бюстгальтер.
Затем в воздухе мелькнули красные, с синей полосой, Мишины плавки и снова послышалось чмоканье.
– Ми-иша, Ми-иш-ша! – шипела, как перед тем шипел Вакула на Алиича, Полина.
– Поли-ин-на, По... – вторил ей изменившимся враз голосом Миша.
Приятели с упоением рассматривали Мишин, выделяющийся особой, никогда не загорающей белизной, прыщеватый зад, проделывающий возвратно-поступательные движения. Словно обладатель последнего хотел оторваться от земли, но никак не мог этого сделать, будучи накрепко к ней прикреплённым.
Алиич, не сдержавшись, захохотал на весь берег. Осока схватился за голову и приготовился задать стрекача. Но парочка, не слыша уже ничего на свете, продолжала заниматься своим делом.
– Дурак! – как-то отрешенно бросил Вакула Алиичу и, крепко сжав припасенную заранее палку, смело шагнул из укрытия.
Следом поспешили всё еще давящийся смехом Алиич и – на некоторой дистанции – Осока.
Мишины ягодицы в это время дёрнулись с такой силой, что Полина вскрикнула. Осока, испуганно вздрогнув, остановился. Вакула приблизился к парочке и, размахнувшись, со всей силы огрел Мишу палкой по мягкому месту. Тот юлой взлетел вверх и, потирая сразу покрасневшие ягодицы, затравленно уставился на подошедших. Полина оставалась лежать. Алиич подошел к ней и наступил грязной босоножкой на волосы, широко разметавшиеся по одеялу.
Вакула вторично ударил Мишу, теперь уже по плечу, и решительно скомандовал:
– Лежать, кореш. Забью как мамонта!
Потирая попеременно то ягодицы, то плечо, Миша послушно присел на корточки.
– Ребята, вы чего? Как не совестно! Я на вас... мы...
– Молчи, хорек! – подал голос Алиич. – Добровольная народная дружина... Витёк, покажи удостоверение.
Вакула, кому предназначались его слова, помаячил красной пачкой «Примы» перед носом сбитого с толку Миши.
– Миша, я боюсь! – всхлипнула распростертая на одеяле Полина и закрыла ладонями груди.
У Осоки начала дрожать и отваливаться нижняя челюсть. Алиич слегка пнул Полину ногой.
– Замри, дешёвка!
– Ребята!.. Товарищи дружинники, это моя жена... Мы просто ключ от квартиры, забыли... – пробовал объясниться Миша.
– Ага, ключ от квартиры, где «бабки» лежат, – злорадно хмыкнул Вакула и переложил палку из правой руки в левую.
Миша предпринял робкую попытку дотянуться до одежды, в беспорядке разбросанной по песку. Вакула подцепил палкой и швырнул ему трусы Полины.
– Одеть!
Миша дрожащими руками послушно натянул их на свои кривые, волосатые ноги. Алиич с Осокой рассмеялись. Вакула циничным взглядом окинул комично выглядевшую в женских трусах Мишину фигуру.
– Нормально. Как по тебе сшиты, чувак... А теперь одевайся и вали отсюда, пока при памяти. Ты свободен, как стадо негров в джунглях центральной Африки!
Спину Миши ожёг новый удар палки, так что тот взвизгнул от боли и запрыгал на одном месте.
– За что бьете?.. Больно ведь! Что я вам плохого сделал?
– В милицию захотел?.. Пошел! – добавил ему под зад ногой Алиич.
Миша без дальнейших препирательств принялся торопливо натягивать одежду.
– Миша, а я как же? – заплакала Полина.
– А она? – вопросительно взглянул на Вакулу Миша.
– Её мы конфискуем... как вещественное доказательство, – засмеялся Вакула.
Осока под шумок бочком подкрался к Полине и лапнул её за ляжку.
– Может, не надо, ребята?.. Я денег дам, хотите? – попытался урезонить непреклонного Вакулу Миша.
– Давай, – согласился Вакула.
– А Полину отпустите?
– Отпустим. Только ты останешься вместо неё. Идёт?
Миша отрицательно качнул головой и попятился, ломая камыши, от Вакулы.
– Миша!!! – истерически закричала Полина.
– Полина, я вернусь, жди! – отозвался невидимый за стеной камышей Миша. Полина, оставшись одна, расплакалась ещё сильнее.
– Что вам от меня нужно, хулиганы? Я в милицию заявлю! У меня папа полковник... Отпустите меня-а-а!
Алиич, кривя губы в хищной улыбке, наступил ей ногой на живот.
– Молчи, сука. Сейчас мы тебя оформлять будем... Вакула, начинай!
– Ма-ама, – продолжала скулить Полина, но уже не так обречённо как до этого. Она поняла, что ничего страшного не произойдёт.
Вакула не заставил себя долго упрашивать и занял место, которое незадолго до того занимая Миша. Через несколько секунд всё повторилось: стоны, всхлипы, признания...
По небу сквозь камыши струилась алая кровь заката. Доносился гул идущего на посадку самолета. Наступал вечер.

1981 г.