Вероника, Вероника! – Лёвка окликнул девочку, шедшею по лесной тропинке, к речке. Девочка остановилась. Мальчик, отдышавшись, выпалил – хочешь со мной к звёздам – прямо сейчас? Ты что, свихнулся? – глаза девочки стали похожи на глаза лемура, но спустя мгновение сузились, до размеров нулевой диафрагмы и она прошептала, – еще бы! Лёвка схватил её за руку и потащил за собой через кусты неизвестно куда: наверное, к звёздам… Его катерок ждал их под сенью громадного, старого дуба. Садись, здесь недалеко, минут двадцать полёта, – и Лёвка легонько подтолкнул Веронику к катеру. Вероника знала, что после Лёвкиного «подвига», все подростковые катера лишились статуса «Космический» и были ограничены высотой, до десяти километров над землёй и поэтому спросила, – а как же запрет? Лёвка только хитро улыбнулся и подмигнул, – сейчас увидишь! Больше они не разговаривали, а катер нёс их на юго-восток, навстречу утреннему солнцу и выгоревшим, июльским, донским степям. Через двадцать минут, они сели рядом с небольшим строением. Понять, что оно из себя представляло в прошлом, было трудно. Архитектурой – бессмысленной, а назначение – тем более и если учесть, что оно было полуразрушено, то общая картина была более странной, чем их предстоящая затея. За домом был сад: глухой, заросший кустарником шиповника и орешника. Бурьян и крапива делали его совершенно непроходимым. Пошли, – и Лёвка двинулся вглубь этой жгучей сельвы, увлекая за собой девочку и мужественно прокладывая путь им, двоим. Спустя две-три минуты заросли внезапно кончились, как оборвались и на открывшейся их виду полянке, Вероника увидела «нечто», чему трудно подобрать название: мысль, воплощенная художником сюрреалистом в реальность и вполне пригодная для эксплуатации. Это же… душевая кабина! – удивлению девочки не было предела… Ты точно – сумасшедший! И что дальше? – она в растерянности прикусила губу и смолкла. А дальше вот что: лезь в кабинку, – и Лёвка нажал на кнопку дистанционного пульта. Дверца мягко и без шума открылась. Девочка медленно поднялась по пригороженной к этой «ракете» лесенке и только теперь увидела множество каких-то непонятных предметов, облепивших кабинку снизу, по бокам. Мальчик вошел следом и дверца закрылась. Сесть было не на что, но в прозрачный корпус были вмонтированны ручки и Вероника взялась за одну из них. Ну, что, пробуем – сам всё сделал, а главное, на моём агрегате нет маяка, значит, нас не засекут, – и, помолчав, спросил, – боишься? Совсем чуть-чуть, – она была очень близко и Лёвка, вместе со словами, ощутил её дыхание. Тогда – вперёд: ты только держись крепче, – и нажал «пуск». К их общему удивлению ничего страшного не произошло. Прозрачный кораблик, следуя нормальному ускорению, понёсся ввысь по параболе и уже через десять минут, они счастливые и никем незамеченные парили над самой планетой, а Лёвка набирал код взаимодействий со струнами. Лёв, а, Лёв, – Вероника запнулась, – как же ты всё это соорудил? – и восхищенно добавила, – ты – гений! Лёвка перестал перебирать кнопки и заговорчески прошептал – «Топик» помог. Он летал, находил, доставал и доставлял нужное оборудование, а потом мы с ним вместе всё монтировали. Да и делов-то, вобщем-то, было немного – всё ведь из модулей: бери и «клей», – и довольный таким грамотным, взрослым ответом, рассмеялся. Он продолжал «колдовать» над пультом, а девочка, широко раскрытыми глазами, смотрела на землю, солнце и звёзды и иллюзия обладания пространством была совершенной и полной. Кабина была абсолютно прозрачной и ей казалось, что она держится за эту черноту, как за подол маминого платья, только громадного и торжественного, надетого ею всего один раз, когда умер дедушка.
В эту оглушительную тишину, вдруг ворвался голос зуммера. Застрекотал, как кузнечик и с каждой секундой всё усиливал и усиливал звучание. Потом вдруг смолк, будто напуганный собственным звуком и несколько раз отчетливо «вылепил»: ку-ку, ку-ку, ку-ку… Лёвка только успел крикнуть, – держись! – и следом за вспышкой, дрожь корпуса кабины, отозвавшаяся дрожью в коленках девочки и обжигающее тепло рук Лёвки, успевшего обнять её и посадить на пол, вырвавшегося из колодца на свободу, лифта. Она боялась открыть глаза. Так боятся только слепые, когда, после операции им говорят: вы зрячи! Но свет – он же вездесущ. Он проник в глаза Вероники туманным облачком, настойчиво провозглашая себя светом близкой звезды и, девочка её увидела. Звезда была необычайно красива – сиренева, с переливами цвета: от палевого к перламутру; от голубого в фиолет. Темнела. Почти погасала, но в какой-то момент оживала снова и уходила своим сиянием в роскошно-розовое и… необъяснимое. Ребята, как завороженные, смотрели на этот звёздный карнавал, а звезда всё меняла и меняла свои оттенки света и цвета, будто разговаривала с ними, а может?..
Слушай, Лёв, ты, о чем думаешь? – Вероника тронула мальчика за руку. Он не ответил. Ты, что. Ты, это, – не молчи, – и она отвернулась, не зная: обидеться, или подождать. Звезда вдруг потемнела и ушла в глубокий фиолет. Чернота космоса в миг поглотила их маленькое судёнышко, лишая всякой надежды на возвращение. Они почти не видели друг друга, хотя их разделяло только дыхание. Лёвка поёжился и легонько толкнул Веронику плечом, – погоди, я вот думаю… тут такая штука интересная, – и он опять смолк. Какая «штука»? Вслед за сказанным девочкой, полыхнул такой яркий свет от звезды, что оба зажмурились, а Лёвка вдруг так заорал, что окончательно перепугал Веронику. Ты понимаешь, понимаешь, – повторял Лёвка, – она же на нас реагирует. На слова, мысли, даже чувства. Понимает нас и вслед за нами, или радуется, или огорчается. Одним словом – она мыслит и чувствует, только светом и цветом! – поняла? Поняла, – выдохнула Вероника и тут же, звезда засияла всеми цветами радуги. Ответила, ответила, – вслед за Лёвкой закричала девочка, а звезда продолжала игру света и цвета и, космос ожил, отдав часть своей бесконечности детям! А, признайся, о чем ты подумала? – спросил Лёвка Веронику. На этот раз молчала девочка, но звезда ответила за неё. Она, в отличие от человека, не могла скрывать ни слов, ни чувств, как малое дитя, которому подвластен громадный оркестр светомузыки! Ладно. Я понял, – сказал Лёвка и легонько сжал ладонь Вероники. Они еще долго смотрели на это светопредставление и молчали. Да и что значат слова, когда сам свет сказал за них всё, что они думают друг о друге.
Как, ты говоришь, называется эта звезда: «Диадема», да? – спросила девочка и тут же, сама себе, ответила, – я о таком украшении и мечтать не могла и как это странно всё же: «Волосы Вероники», «Диадема» и… я, и тоже – Вероника, – и рассмеялась, то ли звуком, то ли цветом, то ли светом звезды.