"...Передо мной лежит огромная старинная книга в тяжелом золотом переплете. Она очень, очень стара - мои руки боятся прикоснуться к ней, чтобы ее пожелтевшие страницы, пахнущие пылью и прошлым, не рассыпались в прах. Когда-то, она была, наверное, прекрасна в своем сияющем дорогостоящем переплете, который сейчас тускло переливается в неверном свете свечи, и ее страницы источали свежий древесный запах, а не желтоватую пыль. Сколько же тебе столетий, старушка? Сколько веков той необыкновенной, удивительной истории, что ты так заботливо хранишь в своем чреве? О каком забытом, потерянном в памяти человечества отрезке истории поведаешь ты мне сейчас? Расскажи мне про давно ушедшее время сильных, храбрых людей, время великих сражений, время безграничной ненависти и беззаветной любви, время настоящей дружбы и юной красоты первозданного мира. И пусть их имена стерлись в людской памяти, пусть давно канули в небытие их голоса, ты, ветхая книга, помнишь их - тех, кто подарил людям счастье на земле, пусть кратковременное, недолговечное, но настоящее счастье.
Итак, я открываю первую страницу... И вот уже доносятся издалека жалобные, пронзительно-тоскливые крики чаек, глухой, рокочущий шум моря, ветреный, пьяняще-горячий воздух древнего Востока, как отголоски вечной, далекой, бессмертной музыки прошлого.

...Дождь лил, не переставая, уже неделю. С утра до вечера между свинцово-серым небом и свинцово-серым морем бушевали ветры, сливая их в одно. Погода ухудшалась день ото дня, и по всему было видно, что приближается страшный, чудовищной силы шторм. Одинокий корабль, белея треугольниками парусов в дымчатом мраке, покорно плыл навстречу серой пустоте горизонта.
Синдбад, раздетый по пояс, стоял возле приоткрытой двери и курил. Брин лежала в постели, укутавшись простыней, вздрагивая от утреннего холода. Было около 6 часов утра. Ветер заносил дождевые брызги в маленькую темную каюту. Брин безо всякого выражения смотрела на блеклый рассвет занимающегося утра, на силуэт капитана в рамке дверного проема.
-" С каких это пор ты начал курить? Раньше ты не имел такой привычки," - безразлично сказала она, глядя в одну точку.
Синдбад молча стряхнул пепел, не удостоив Брин ответом.
-" Ты сильно изменился за последнее время, Синдбад - ходишь мрачнее тучи, как будто тебя что-то гложет."
- " Хочешь знать, что меня гложет? Первое: мы сбились с курса, и я понятия не имею, куда нас несет. Второе: компас сломался. Третье: погода все хуже и хуже, приближается сильный шторм, и я не уверен, что мы его выдержим - у нас одна мачта покосилась, еле держится. Это четвертое," - Синдбад нервно сделал затяжку.
- " Хочешь знать, что я отвечу тебе на это? Первое: компас можно починить, всего лишь навсего барахлит стрелка. Второе: мачту можно укрепить, стоит только расшевелить наших морячков после вчерашней попойки."
- "Расшевелить наших морячков..." - передразнил ее Синдбад, - "Вот иди и расшевели их, я посмотрю, как у тебя это получится."
-" Синдбад, ты стал просто невыносимым!" - Брин даже привстала от возмущения, - " Скажи, по крайней мере, куда мы плывем!"
-" До того, как мы сбились с курса, я хотел плыть в Джазир - говорят, там хорошая торговля..."
- А можно узнать, чем ты собираешься торговать - покосившимися мачтами? Или сломанными компасами? Синдбад, я хочу в Багдад, вся твоя команда хочет в Багдад, мы все хотим на родину, в Персию! - горячо и порывисто заговорила Брин, приподнявшись на постели, - Ты сам не знаешь, куда ведешь корабль. Но разве можно тебя о чем-нибудь просить, если ты даже не оборачиваешься, когда с тобой разговаривают!
Синдбад медленно повернулся; его красивое небритое лицо выглядело усталым и равнодушным, таким же равнодушным, как лицо Брин, как лицо каждого из них.
- В Багдад? Зачем?
- Затем, что это наш дом, затем, что там у нас много друзей, которые нас любят и знают! В Багдаде сейчас тепло и солнечно, там нас помнят и ждут. А что здесь - посреди холода и мрака, плывем непонятно по какому морю непонятно к какой земле! Я думаю, таким способом мы скоро доберемся до самого края света и сверзнемся оттуда вниз!
- Край света не здесь - он там, на севере, где кончаются льды, - Синдбад неопределенно махнул рукой.
- Неважно, черт возьми! Неужели тебе не страшно, Синдбад, ведь впереди нас, на горизонте, только вязкая серая мгла! Мы даже прекратили все связи с главным старейшиной белой магии Дим-Димом! А хочешь, я скажу, почему? Потому что любая вещь, связанная с магией, напоминает тебе ту женщину, ученицу Дим-Дима, которая была в твоей команде и утонула 7 лет назад.
Синдбад поднял голову, впервые проявляя интерес к разговору.
- Она не утонула, учитель Дим-Дим забрал ее к себе."
- В любом случае, оттуда, где она сейчас, не возвращаются. К чему же печалиться о тех, кого больше никогда не увидишь?
Синдбад прищурился и медленно подошел к кровати.
Судя по его заострившимся скулам, Брин поняла, что не на шутку разозлила капитана.
- Ну, конечно, - язвительно начал он, - Я должен прыгать от счастья, глядя на тебя, умную! Послушай, может я чего-то не понимаю? Ты заявилась в мою каюту, разлеглась на моей постели и читаешь мне нравоучения? Ты каждую ночь приходишь ко мне без всякого спроса и разрешения, а наутро начинаешь пилить меня. Какого черта?! Если я тебя чем-то не устраиваю, можешь убираться в общую каюту. Иди, чини компас, укрепляй мачту, приводи в чувство пьяную команду, разворачивай корабль - делай что хочешь, только оставь меня в покое! - Синдбад развернулся и вышел из каюты, с грохотом хлопнув дверью.
- Ну конечно. Обиделся, - Брин с коротким смешком откинулась на постели и натянула простыню до самого подбородка, пытаясь согреться.
Давно уже на Номаде не было тех теплых, дружеских отношений, что царили на нем раньше. Синдбад стал угрюмым и молчаливым, здоровяк Дубар постоянно бранился с Фирузом, Ронгар пил горькую. И к Брин подобралась та же щемящая душу тоска. Но она еще пыталась что-то понять, изменить в ее рушащемся мире. 7 лет она строила свои отношения с Синдбадом, но, если смотреть правде в глаза, ничего не получилось из этих ее попыток, разве что эти самые ночи в каюте капитана. Она все не могла понять, что там, где нет любви, могут быть только длинные темные ночи, где соединяются два одиночества."...

..." Злой и распаленный ссорой, Синдбад вышел на мокрую от дождя палубу. Пронизывающий, ледяной ветер с мириадами брызг сразу же пробрал его до костей. Море было неспокойно - холодные волны вздымались высоко, вровень с бортом.
- " Погодка не для прогулок", - пробормотал капитан, кутаясь в старую меховую накидку. Отсыревшие доски заскрипели под бесцельными, неторопливыми шагами капитана. Вначале он критически осмотрел требующую починки мачту, которую действительно можно было с легкостью укрепить. Затем он прошел к корме корабля, где были свалены ящики из-под фиников, которые Синдбад вез из Эль - Ашхара в Джазир. Синдбад облокотился на бесформенную груду ящиков, глядя на причудливой формы волны, оставляемые кораблем позади себя. Дождь немного поутих. Ветер трепал мягкие, слегка выгоревшие на солнце волосы капитана. Он был еще совсем молодым человеком, хотя уже и не юношей. Он сделал быструю, успешную для своих лет карьеру, начав простым юнгой, а став капитаном. В предыдущие годы его жизнь была крайне бурной и насыщенной благодаря хорошему знакомству с главным старейшиной белой магии Дим-Димом, тогда еще бывшим простым волшебником, а также столкновениями с главным, так сказать, злодеем, злым гением востока Скретчем. Долгие годы между Дим-Димом и Скретчем разворачивалась война, обещающая закончиться грандиозной, решающей битвой. И у того, и у другого было множество помощников, сторонников, преданных делу своего учителя. Синдбад придерживался стороны Дим-Дима, тем более что в его команде была ученица и верная помощница волшебника Мейв. Много приключений, испытаний, опасностей выпало на долю мореходов, но в любой беде добрая, печальная Мейв была как бы талисманом корабля. Она умела помочь, утешить, сделать непонятное ясным, подумал Синдбад. Конечно, она была несчастна, сказал он себе, ведь жизнь среди войны, среди крови и сражений - непосильное бремя для любой, даже самой храброй женщины. Мейв познала только азы белой магии, на как много она могла, могла того, чему не научит никакая магия, никакое волшебство. Он часто сравнивал ее с Брин. Они обе были храбрыми, сильными, решительными, но какими разными! Семь лет назад, во время ужасного шторма, огромная волна смыла Мейв в море. Почти сразу же ее место в команде заняла Брин, женщина, по странной болезни памяти не помнящая своего прошлого, но она не стала для команды тем, чем была Мейв. Синдбад долго искал Мейв; ему казалось, он и сейчас еще ищет ее где-то в глубине своей памяти. А чего он хочет сейчас, куда ведет свой корабль, к какой цели стремится, он и сам не мог понять. В его жизни совсем не осталось места для причалов, он все плыл и плыл в пасмурную даль, не сознавая куда и зачем.
Синдбад посмотрел в свинцовое небо, словно там, за тяжелыми нависшими тучами был ответ на все его вопросы.
От мерного, зыбкого покачивания на волнах Синдбада клонило в сон. Он закрыл усталые глаза.

...Мейв огляделась вокруг, задыхаясь, зажимая кровоточащую ссадину на руке. Вот они, все десятеро. Кармакулы умирали, глубокий рыхлый снег набухал от их крови.
- " Кармакулы...плохие", - сказал Фетхем, с трудом подбирая слова на чужом ему арабском языке.
- "Еще бы, ведь они защитники черной магии. Но в бою они не искусны, мы вдвоем справились с десятью," - заметила Мейв, очищая свой окровавленный меч в снегу. Напарник последовал ее примеру, окуная в снег свой топорик.
-" Тебе не больно, Мейв?" - заботливо спросил Фетхем, притрагиваясь к ее пораненной руке. В его по-монгольски раскосых глазах была тревога.
- " Нет, ничего, это просто царапина," - улыбнулась Мейв. Какой же он славный, этот маленький смешной Айдахо! Кармакулы и Айдахо были одинаково желтокожими, с раскосыми глазами, но Кармакулы были выше ростом и отличались злобным, агрессивным нравом. Их шаман был подчиненным самого Скретча. Айдахо же были славными, спокойными людьми, живущими в мире с их суровой северной природой.
- " Кажется, это был последний отряд Кармакулов в этих краях. В таком случае, моя миссия закончена. В какую же точку земли теперь отправит меня учитель Дим-Дим?"
Мейв сбросила с плеч шкуру барса и глубоко вдохнула свежий, морозный воздух: после горячей стычки ей хотелось прохлады.
- "Пойдем отсюда, Фетхем, что нам делать на месте побоища?"
Они пошли по снегу, неловко проваливаясь в него по колено - высокая рыжеволосая женщина и маленький узкоглазый Айдахо, а снежные вихри кружили над ними, похожие на стеклянный дождь в лучах тусклого заходящего солнца...
Они прошли около мили и остановились на краю горного оврага, расстелив на земле шкуру барса. Далеко вокруг, насколько видел глаз, простирались белые поля, казалось, даже холодное вечернее солнце было запорошено снегом.
Черные преданные глаза Фетхема горели как две свечи посреди ледяных просторов.
-"О чем ты думаешь?" - спросил он со своим смешным северным акцентом, глядя на Мейв, которая смотрела вдаль слезящимися от ветра глазами.
- "Я думаю о моем доме, о Персии... В Багдаде сейчас тепло и хорошо, может быть, там меня кто-нибудь любит и ждет... Семь лет я не была на родине, семь лет Совет Белой Магии посылает меня в разные места, разные страны... А я хочу домой, хочу к своим друзьям, хочу к ..." - ее голос оборвался, она закашлялась, ледяной ветер сковывал горло, - "Нет, никогда я больше не увижу никого из них. Судьба воина - одиночество."
- "Расскажи мне про Восток,"- попросил Фетхем, неотрывно глядя на Мейв внимательными, пристальными глазами.
- "Восток... Восток - это самое прекрасное место на земле. Там всегда тепло, всегда светит солнце, и нет этих мертвых бескрайних снегов, от которых даже мысли мерзнут и притупляются. Восток - это море, синее безбрежное море..."
- "А что такое море?" - спросил Фетхем.
Но Мейв уже не слушала его. Ей казалось, что снежная равнина на горизонте превращается в спокойные лазурные волны. Вдруг она закрыла глаза и начала еле слышно шептать:
- "Фетхем! Я слышу голос Учителя... Он зовет меня... Совет Белой Магии дает мне новое задание в Персии... Я возвращаюсь домой! Я иду, иду, Учитель!"
Мейв встала во весь рост, протягивая руки вперед, уже не жмурясь от свистящих порывов метели. Фетхем тоже вскочил на ноги, не понимая, что происходит.
- "Прощай, Фетхем! Ты был хорошим другом, хорошим помощником. Мы с тобой уничтожили всех кармакулов, теперь племя Айдахо может жить спокойно. Прощай, вспоминай меня иногда! Я готова, Учитель!"
Мейв смотрела вперед с такой неизъяснимой радостью, будто видела перед собой что-то божественно прекрасное. Но впереди виднелась лишь тонкая багровая кромка солнечного диска, умирающего в снегах. Последний, пронизывающий луч ослепил Фетхема; когда через мгновение свет рассеялся, Мейв уже не было. Она словно исчезла. Фетхем озирался по сторонам, испуганно бормоча что-то на своем тарабарском языке. Он запомнит этот день, маленький Айдахо, он пронесет сквозь всю жизнь, бережно, словно легенду, историю о той, что вернула мир маленькому снежному островку, затерянному среди холодных северных морей.

...-"...Синдбад! Синдбад! Ты слышишь меня? Отзовись, Синдбад!" - слышался тихий, далекий, глухой голос, прерываемый громовыми раскатами.
- "Кто это? Кто это?" - Синдбаду казалось, что его собственный голос откликается на незнакомый, уплывающий зов.
- "Наконец-то! Я нашла связь! Ты должен говорить со мной, Синдбад! Я помощница Дим-Дима, белая защитница*!
- "Кто ты?"
-Это неважно. Куда ты держишь курс, где ты, отвечай!
- Я плыл из Эль - Ашхара в Джазир, пока не сбился с курса. А сейчас я не знаю, где мы находимся.
- Нет! Тебя нет ни в области Эль - Ашхара, ни в Джазире! Ты в широтах Сур! Это проклятое, черное место, там нет ни моря, ни земли, ни неба. Сур - это вязкая серая мгла.
Синдбад вздрогнул, вспомнив слова Брин.
- Сур - это пустота, она затягивает корабли и людей, отнимает у них силы, убивает! Опомнись, Синдбад! Ведь ты плывешь в никуда. Сур - это страна разбитых надежд, место душ, охваченных тоской и равнодушием. Вернись, пока не поздно, иначе серый мрак съест, уничтожит тебя и твоих людей! Синдбад, ты сейчас нужен в Персии. Близится время Великой Битвы между Дим-Димом и Скретчем. Дим-Дим верит в тебя, он хочет, чтобы ты собрал войско и принял участие в войне. Возвращайся, Синдбад, ради себя, ради своих людей, ради победы Добра...ради меня."
Вдруг Синдбаду показалось, что он знает этот голос, что он давно и горячо им любим, и жгучая радость взорвалась в его сердце.
- "Мейв!..."
Голос стал прерывистым, чуть хрипловатым, нежным.
- Да, это я. Я вернулась. И ты должен вернуться. Ради всех людей, ради счастья на земле.
Голос умолк. Остались лишь отдаленные грозовые раскаты; постепенно стихли и они.


Синдбад проснулся от обжигающего холода - снова припустил дождь, и ледяные струи хлестали его по лицу, звонко барабанили по деревянной палубе. Он по-прежнему находился на корме, на груде пустых ящиков, где, видимо, и задремал от качки. Некоторое время он продолжал сидеть и мокнуть под дождем, ошеломленный, не понимая, что же с ним произошло. Действительно или говорил с Мейв, или ее голос просто ему приснился? Вдруг что-то больно кольнуло на груди, под рубашкой. Синдбад машинально запустил туда руку и вытащил небольшой зеленый камень, оправленный в золото. Это изумруд, понял Синдбад, рассмотрев его сияющие зеркальные грани, и очень ценный изумруд. Капитан знал, что изумруд заключает в себе добро, свет и счастье; он приносит людям мудрость, надежду и успокоение. Он также знал, что изумруд - символ белой магии. Никто из черных защитников*
не носил изумруды в одежде или украшениях - наоборот, сторонники Скретча боялись даже притрагиваться к враждебному для них камню. Но откуда изумруд мог взяться у него под рубашкой? Вдруг пальцы осененного догадкой Синдбада разжались сами собой, и драгоценный камень покатился по доскам, поблескивая зелеными огоньками. Вот оно, послание от Мейв и Дим-Дима, для того, чтобы он отбросил все сомнения и понял, что это был не сон!

Было 7 часов утра. В общей каюте было тепло, темно и безмятежно тихо. Снаружи доносился глухой, монотонный стук дождевых капель. Впрочем, для всех этот звук стал уже привычным. В последнее время дожди шли безостановочно. Казалось, в небе собралось больше влаги, чем в море. Команда Номада - Дубар, Фируз, Ронгар, порядком во хмелю, мирно храпела на своих местах. Вдруг корабль огласили крики Синдбада:
- "Лентяи! Бездельники! Поднимайтесь, сколько можно спать!"
Настежь распахнув дверь таким ударом, от которого она едва не слетела с петель, в каюту ворвался капитан, а вместе с ним - дождь и холодный утренний ветер. Он был совершенно мокрый, потоки воды стекали с его волос и одежды, но он ничего не замечал, точно охваченный горячкой.
- "Уже 7часов, а вы все еще храпите! Всем немедленно встать! Фируз - почини компас, ведь там всего лишь барахлит стрелка! Дубар, Ронгар - сию же секунду займитесь мачтой! Мы возвращаемся в Багдад! Я в конце-концов наведу порядок в этом сонном царстве!" - с этой грозной тирадой Синдбад вылетел из каюты с такой же стремительностью, с какой ворвался в нее. На минуту воцарилась тишина. Друзья изумленно переглянулись.
- "Что это с ним? Уж не спятил ли он?" - тихо спросил Фируз.
- "Вот уж не знаю. Во всяком случае, пахнет большими переменами. Как он сказал - мы возвращаемся в Багдад? Неужто Брин наконец-то удалось растрясти его? Значит, ей полагается орден!" - сказал Дубар.
Ронгар слушал обоих собеседников молча, по причине своей немоты. И тут корабль потряс такой сильный толчок, что Брин, безмятежно дремавшая в каюте капитана, скатилась с койки, а покосившаяся мачта угрожающе заскрипела.
- "Да что же он там творит?!" - рассердился Дубар.
Все трое поднялись на палубу, вслед за ними выбежала испуганная, наскоро одевшаяся Брин.
Синдбад, схватив штурвал, полусогнув ноги в коленях от напряжения, разворачивал корабль. Ветер трепал его мокрые, потемневшие от влаги волосы, от усилия на руках вздувались светло-голубые вены. Команда как зачарованная смотрела на своего капитана.
- "Чудеса!.." - пробормотал Фируз.
- "Скажи, положа руку на сердце, Брин: что ты с ним сделала? Как тебе удалось его уломать? Женские чары?" - спросил Дубар.
- "Клянусь, я не знаю! Сегодня утром у нас была ссора..."
- "Ссора? Неужто Синдбад разучился ублажать девушек? Никогда в это не поверю!"
- "Нет, Дубар, просто я пыталась выяснить, почему он стал таким угрюмым, и, видимо, задела его слабое место."
-" Да, у женщин есть поразительная способность находить наши слабые места и задевать их", - съязвил Дубар.
Брин слабо улыбнулась, пытаясь скрыть страх. Что-то здесь не так!.. Кто сумел заставить его так измениться?..
- "Смотрите! Что это?" - воскликнул Фируз, подбирая что-то с пола.
У него в руке был красивый, оправленный в золото изумруд.
- "Так... На корабле творится чертовщина!" - сказал Дубар.
- "Наоборот! Изумруд - символ белой магии! Вполне возможно, что Дим-Дим послал ему этот знак!" - произнесла Брин, обрадованная догадкой.
- "Мда... Если уж Дим-Дим посылает знак, то...прощай, беззаботная жизнь! А может, оно и к лучшему? Надоела уже эта скука, хоть в петлю лезь!" - Дубар задумчиво взялся рукой за бороду.
Тем временем корабль был развернут на 180 градусов, и пол перестал предательски уходить из-под ног от сильных рывков. Синдбад развернулся, тяжело дыша и вытирая со лба капельки пота.
- "Ну чего вы стали? Почему не чините мачту - ждете, пока она свалится на ваши головы? Принимайтесь за работу!"
- "Пойдем, Ронгар, видишь, как он разбушевался!"

В этот же день починили и компас, и мачту. Номад с гордо поднятыми парусами плыл в противоположном направлении- то есть с запада на восток.
Следующий день преподнес команде новую неожиданность - капитан, уже с месяц ходивший со щетиной на лице, побрился.
- "В жизни не поверю, что это Дим-Дим вдохновил его на такой подвиг," - сказал Дубар. Брин опять промолчала, терзаясь странными сомнениями...)

(...Через несколко дней зловещий туман начал понемногу, рассеиваться, сквозь его завесу начало проглядывать серое небо, а третий день пути стал для команды настоящим праздником - пелену облаков пронзил яркий, светлый луч солнца - солнца, которого они не видели уже очень давно. В команде произошли существенные изменения. На корабле царило оживление и радостная суматоха, словно в друзей возвращалась жизнь. Словно каждый день обратного пути давал им надежду.
Спустя несколько дней Брин подошла к Синдбаду, стоявшему у штурвала.
- "Синдбад, мне нужно с тобой поговорить."
Брин застыла в неуверенности, заранее ожидая резкого ответа - ведь в последнее время это уже стало обычным явлением. Синдбад обернулся... и Брин поразилась, до чего же резко он изменился. На нее смотрели светлые, пронзительно светлые, ласковые глаза прежнего...почти прежнего Синдбада, со лба исчезла маленькая упрямая морщинка, казалось, он помолодел лет на десять. Сейчас он мало походил на прожженного морского волка, это был юноша, красивый молодой юноша, полный светлых, трепетных надежд.
- "Доброе утро, Брин! Уже встала? О чем ты хочешь поговорить?" - приветливо спросил он.
. "Я хочу поговорить о тебе... если, конечно, это не выведет тебя из себя," - мягко сказала она, пытаясь скрыть удивленную улыбку.
. "О чем ты говоришь? Почему я должен выходить из себя? Иди сюда," - Синдбад привлек Брин к себе, обнял за талию. Но сейчас это объятие выглядело не более, чем дружеским, и они оба подумали об этом.
- "Что с тобой творится, Синдбад? Ты меняешься прямо на глазах - правда, сейчас в лучшую сторону. Это ведь неспроста, Синдбад. Что заставило тебя принять решение вернуться в Багдад, в то время как совсем недавно ты и думать не хотел об этом? Я ведь чувствую, что-то произошло."
Синдбад улыбнулся той легкой, поверхностной улыбкой, которая так нравилась Брин.
- "Я скажу тебе, в чем дело. Просто я понял, что вел себя с вами по-свински, что нам пора круто менять свою жизнь, что нам действительно пора домой. Я вообще многое понял после нашей небольшой размолвки. Брин, будь добра, принеси из трюма карту Междуречья."
Брин отправилась в трюм. Она шла и молча злилась на себя: разговор все-таки не вышел. Может, это произошло из-за ее прямолинейного тона? Или всему виной Синдбад? Да, он изменился, его лицо и голос стали приветливыми, открытыми, но душа оставалась в потемках. Он словно воздвиг вокруг себя невидимую стену, а сам жил внутри нее совсем другой жизнью. Как же ей узнать правду?
Погруженная в свои размышления, Брин подошла к двери трюма, достала связку ключей, открыла дверь и спустилась по маленькой лесенке в сырое, темное помещение. Закрыв за собой дверь, она зажгла свечу, поставила ее на скамью и огляделась. Да, трюм был порядочно захламлен - каких только вещей там не было. В углу были свалены обрывки парусины, стояли сундуки, во времена удачной торговли бывшие наполнены дорогими тканями и драгоценными камнями, а теперь пустовавшие, ящик с винными бутылками, какие-то доски, динамитные шашки... Наконец, взгляд Брин выловил кучу старых, изрядно пожелтевших и потрепавшихся карт. Венчало этот беспорядок хитроумное изобретение Фируза, состоявшее из досок, скреплявшихся гвоздями, предназначавшееся для облегчения управления штурвалом, но так и не приведенное в действие.
- "Ах, Фируз, Фируз. Вечно что-то выдумывает," - Брин улыбнулась, качая головой, и принялась за поиск карты.
- "Так, карта Магриба... Карта Египта... Африка... Вот оно, Междуречье!.. А это что такое?"
Под картой Междуречья лежала толстая массивная старая книга в кожаном переплете. Брин осторожно извлекла книгу из залежей и чихнула, сдувая с нее толстый слой пыли. На обложке были написаны слова:
"Воина хранит меч, мудреца хранит магия."
Брин с трепетом открыла книгу. Ее желтоватые хрустящие страницы пахли какими-то снадобьями и были красиво разукрашены узорами в виде плюща. На первой странице большими красными буквами были выведены какие-то слова на неизвестном Брин языке. Брин долго вчитывалась, пытаясь понять их смысл, и вдруг удивленно ахнула:
- "Да это же язык древнего Шумера! О, Аллах, эта книга стара, как мир!"
Вдруг ее взгляд упал на титульный лист.
- "Мейв, любимой ученице и воспитаннице, в подарок от учителя Дим-Дима," - было выведено на нем.
- "Вот оно что," - нахмурилась Брин, - "Это книга заклинаний той самой женщины, Мейв."
Брин мельком пролистала книгу. Большинство заклинаний было написано на шумерском языке. Но вот среди страниц мелькнули знакомые слова. Одно из заклинаний было написано на арабском.
"Как приблизиться к Свету."
- "К Свету? Интересно, что здесь имеется в виду?" - подумала Брин.
" Свет есть место, где пребывают души наших покровителей, наставников и учителей. Вступить в контакт с ними и получить от них наставления могут лишь избранные и те, кто читает заклинание в 7-й утренний час, при зажженной свече, выгоревшей ровно наполовину. Путь к Свету проходит через фазу Лабиринта, во время которой душа и тело на время разлучаются. Злым и алчным людям нет доступа к Свету..."
Дальше следовало само заклинание, вновь на шумерском. Пытаясь разобрать текст, Брин продолжала машинально шептать слова. Она и не заметила, что свеча на скамье выгорела ровно на половину, а часы пробили 7 утра...

(..." Куда же это запропастилась Брин ? Интересно, что она заподозрила? Во всяком случае, я, наверное, и впрямь сильно изменился, раз вызвал в ней такое недоумение... А все-таки, я поступаю с ней по-свински. Сначала нагрубил ей, теперь вообще отмалчиваюсь, держу в неведении... Она ведь хорошая девушка и совершенно этого не заслужила. Она беспокоится обо мне... Зачем я с ней так? В меня словно шайтан вселился... Но я сделаю все, чтобы исправиться. Пора начинать новую жизнь! Может, рассказать все Дубару? Нет...никому ничего не скажу," - задумчиво размышлял Синдбад, скользя взглядом по жемчужной морской глади.
- "Синдбад! Ты случайно не видел Брин?" - на палубу поднимались Дубар и Фируз.
- "Нет, я послал ее в трюм около получаса назад, и ее до сих пор нет. Так, надо пойти проверить, что случилось."
Дубар и Фируз во главе с капитаном направились в трюм; по дороге к ним присоединился Ронгар. Подходя к двери, они услышали странные звуки, доносящиеся изнутри. Синдбад рывком распахнул дверь; за ним последовали остальные.
Внутри царил страшный разгром. По трюму словно пронесся тайфун. По полу были в беспорядке разбросаны доски и тяжелые деревянные балки, разломанные пополам какой-то страшной, непонятной силой, обрывки парусины, в воздухе летал пух из распоротой подушки. На полу, в ворохе карт, лежала Брин в фонтане разметавшихся волос. Полуприкрыв веки, она стонала, словно в лихорадке, и мотала головой из стороны в сторону. Ее лицо пылало от жара.
Синдбад и Фируз бросились к ней, пытаясь привести ее в чувство: Синдбад хлопал по щекам, Фируз лил ей в рот какую-то настойку, но молодая женщина ни на что не реагировала. Вдруг она резко рванулась, приподнялась на локте. Лицо ее изменилось, хотя глаз она по-прежнему не открывала. Брин приоткрыла пересохшие губы и заговорила... мужским голосом. Через мгновение Синдбад понял, что это голос Дим-Дима.
- "Я приветствую тебя, женщина, поднявшаяся к Свету. Ты не избранная, но ты прочла заклинание ровно в седьмой утренний час, когда свеча твоя выгорела ровно наполовину, и потому ты достойна получить совет и наставление от высших сил белой магии. Ты не помнишь своего прошлого, и потому Я буду звать тебя "Не-помнящая-себя". Ты - одна из подчиненных капитана Синдбада, и Я очень рад, что ты нашла путь ко мне, ибо Я имею сказать ему нечто очень важное. Я знаю, Синдбад, что ты решился вернуться в Персию и вступить на тропу войны... а может быть, на тропу любви. Мужайся же, сын мой, ибо нелегок и полон опасностей этот путь. Но ты достойный сын своей земли, если все же избрал его. Я знаю, что ты храбрый и сильный человек, прирожденный предводитель. Заклинаю тебя всеми силами Добра: собирай войско, созывай людей, готовых отомстить за свою землю и умереть за дело своего учителя! Созывай их со всех концов Востока, и они пойдут за тобой! Совет Белой Магии ждет армию капитана Синдбада в Багдаде!
Теперь обращу я свою речь к Не-помнящей-Себя. Прочтя это заклинание, ты истощила свои силы и будешь спать непробудным сном 3 дня и 3 ночи, не сходя с места. и никто не смеет тронуть тебя даже пальцем, иначе душа твоя разлучится с телом. Только дважды ты сможешь прочесть это заклинание, ибо ты не избранная, иначе помутится твой разум, и ты станешь бесноватой. Вот мое последнее слово."
Брин умолкла, резко выдохнула, дернулась, словно эти слова окончательно выбили ее из сил, и откинулась назад без чувств.
Воцарилось мертвое молчание. Затем моряки вопросительно воззрились на капитана испуганными взглядами исподлобья.
- "И что теперь, Синдбад?" - осторожно пробасил Дубар.
Синдбад стоял в глубокой задумчивости и даже отрешенности от внешнего мира.
- "Брин нашла книгу заклинаний Мейв, вот что. Эта хитроумная книжонка всегда приносила много неожиданностей... Что ж, войско так войско! " - внезапно оживился он, - "Свистать всех наверх! Поднять паруса! Курс на ближайший населенный остров!" - Синдбад бодро взбежал по лестнице вверх на палубу.
Дубар, Фируз и Ронгар уставились ему вслед.
- "Да, он лихой парень," - заметил Дубар...)

(... Ночь... Была глубокая ночь. Наконец-то пришло время долгожданного отдыха. Синдбад упал головой на подушку, совершенно обессиленный. Проводя весь день в уговорах, вразумлениях новобранцев, обучению их боевому искусству, закупке оружия, ночью хотелось только одного - опрокинуться на койку и спать...спать... спать. Синдбад уже давно ночевал один, и не только от усталости. Их отношения с Брин изменились. Они больше не ссорились, стали мягче и ласковее друг к другу... им больше не хотелось близости. Все стало так ясно, так понятно после того странного видения. Они по-прежнему были друзьями... и не больше. Последние семь лет были ошибкой.
Ночь... Но почему-то, несмотря на смертельную усталость, Синдбад никак не мог заснуть. Ночь была беспокойной, ветреной, холодной... Она чем-то напоминала Ночь Безлунных Мистерий Черной Магии, семилетней давности. С часто вспоминал Ночь Безлунных Мистерий, ужасную штормовую ночь, когда он видел Мейв в последний раз. Поистине эта была ночь Скретча; и как же он ругал себя за то, что прервал Мейв тогда, когда она, возможно, единственный раз в своей жизни была готова сказать ему самое главное, открыться ему, когда они на мгновение были близки друг другу, как никогда раньше... Она ведь просто хотела попрощаться с ним - с человеком,с которым так много лет сражалась бок о бок, ради которого нередко рисковала жизнью, целовала, а потом смущенно прятала лицо, вытирая следы от разгоряченных после битвы губ, которого она ревновала и, может быть, любила... А он ничего не понял, и все осталось каким-то недосказанным, пронзительно-печальным. Синдбад закрыл глаза, незаметно возвращаясь мыслями в прошлое...

...Ночь была темной, как сам ад, огромные темные тучи затягивали небо, не пропуская даже отблеска лунного света, холодные волны тоскливо бились о борт с каким-то пронизывающим отчаянием, точно в предчувствии беды. Синдбаду не спалось - он лежал и смотрел на маленький огарок свечи, бросавший причудливые, гротескные тени на стены каюты. Он уже начал беспокоиться о погоде, опасаясь бури. Время было позднее - 2 часа ночи. Вдруг дверь распахнулась, и в каюту ворвался холодный ночной ветер. На пороге стояла Мейв. Она была босоногая и бледная, как смерть, белее собственной рубашки. Она зашла и плотно закрыла за собой дверь. Синдбад приподнялся на по стели, встревоженный, стараясь не смотреть на затененный вырез ее рубашки на груди. Мейв посмотрела на голые, словно отлитые из бронзы в свете свечи плечи капитана, отвела взгляд и судорожно закрыла вырез рукой.
- Неужели она пришла к нему?! Неужели она наконец-то сдалась?!
- "Синдбад , я не хочу, чтобы ты меня неправильно понял. Мне нужно поговорить с тобой. У нас мало времени," - отрывисто произнесла она, глядя себе под ноги.
- "Отчего же, я отлично все понимаю, Мейв! Но зачем разговаривать, стоя босиком на холодном полу? Иди сюда, ко мне. Разве ты куда-то торопишься?" - вкрадчиво улыбнулся Синдбад, подвигаясь на постели.
-" О Господи, нет! Я пришла совсем не за этим... Не для этого... Не потому... Все-таки ты меня неправильно понял!" - сердито воскликнула Мейв, - "Неужели, по-твоему, у женщины не может быть никаких других намерений?!"
Синдбад решительно не понимал, какие еще могут быть намерения у женщины, пришедшей к мужчине в два часа ночи в одной рубашке, однако промолчал и только озадаченно потер лоб, пытаясь скрыть досаду.
- " Зачем же ты пришла? Что-то случилось?"
- "Да, случилось."
Синдбад нахмурился, встал и подошел к Мейв.
- "Жемчужины у меня в шкатулке почернели и обуглились. Это очень плохой знак. Он предвещает шторм...такой шторм, который не щадит корабли! Впрочем, в это нет ничего удивительного - ведь сегодня ночь Безлунных Мистерий Черной Магии, а значит, можно ожидать чего угодно."
- "Ну ничего, корабль у нас крепкий, мачты в исправности. Опустим паруса, приготовим на всякий случай шлюпку..." - рассудительно произнес Синдбад.
- "Да как ты не понимаешь, Синдбад?! Ты можешь выслушать меня, не прерывая?.. Это не простой шторм. Я должна тебе кое в чем признаться, " - Мейв опустила глаза, перебирая пальцами оборки на рубашке, - "много лет назад Дим Дим предсказал мне, что однажды, в ночь Мистерий, во время ужасного шторма, волна смоет меня в море и ... и все. Так вот, мне думается, что эта ночь наступила, и что... нехорошо было бы уходить вот так, не попрощавшись..." - Мейв улыбнулась и подняла на Синдбада влажные глаза, полные беспомощной, нежной растерянности...)
- "Да что ты такое говоришь?" - Синдбад схватил ее за плечи, точно желая хорошенько встряхнуть, и напряженно заглянул в глаза. А она все улыбалась дрожащими губами, она вся дрожала от нежной, безысходной слабости.
- "Ты никогда меня не слушаешь. Ведь я же просила тебя не перебивать. Я еще не закончила. Я хочу попросить тебя об одной вещи - пожалуйста, убей Румину. Ты знаешь, уничтожить ее было целью моей жизни. А если тебе не удастся это сделать, то все равно не поддавайся ни на какие ее уговоры, не верь ей! она желает тебе только зла. Не верь ей хотя бы ради меня, слышишь? И... и еще одна просьба. Береги себя. Ты должен выжить и твоя команда тоже должна выжить и помочь учителю Дим Диму в его нелегком деле. Ты мне обещаешь?"
- "Обещаю," - безвольно сказал Синдбад, опустив руки. Он еще не мог осознать все до конца.
Словно какая-то неведомая сила толкнула их друг другу в обьятия. Это была отчаянная тревога и отчаянная, глубокая страсть. Порыв любви в предчувствии беды. Тогда они долго, жадно, нетерпеливо целовались, словно стремясь наверстать все упущенное, все потерянное, мимо чего они прошли в своей жизни. От боя к бою, от сражения к сражению, им просто некогда было быть близкими друг другу. И сейчас они как будто спешили "налюбиться" - не как влюбленные, а просто как люди, имеющие возможность любить в последний раз.
Небо сотряс оглушительный раскат грома и рев Дубара:
- "Фируз, давай убирать паруса, а то нас смоет к чертям."
...Вот, собственно, и все. Синдбаду было неприятно вновь вспоминать и переживать события той ужасной ночи - как Мейв, все так же улыбаясь странной, дрожащей улыбкой, выбежала из каюты на помощь друзьям, как они все буквально "висели" на парусах, срываемых мощными порывами ветра, а корабль швыряло по воде, словно щепку, лил дождь стеной, затопляя палубу, и вздымались такие чудовищные волны, какие не привидятся даже в самом кошмарном сне. Их всех несколько раз смывало в море, когда корабль кренился набок, скрипя как надломленное вековое дерево, но Дубар успел ухватиться руками за борт, а Фируза и Ронгара волной же занесло обратно. А Синдбад спрыгнул сам, когда услышал жалобный крик Мейв, заглушаемый громовыми раскатами, и увидел ее мокрые, облепившие лицо волосы, замелькавшие на поверхности у самого борта. Вода была обжигающе-ледяной и точно пронзала тело десятками кинжалов. Он ухватился за обломок только что рухнувшей мачты, прижался к нему, как к самому дорогому предмету на свете и огляделся по сторонам. Но Мейв уже нигде не было видно, а ее крики утихли, затерялись в глубине. Синдбад задыхался от холода, судорожно вцепившись в обломок. Смерть была так близко, так же близко, как совсем недавно была любовь, она была повсюду и совсем рядом.
Его носило по волнам до тех пор, пока не кончился шторм, а затем выбросило на незнакомый берег, уже потерявшего сознание и почти захлебнувшегося. Дальше события неслись в том же стремительном темпе: встреча с Брин, прибытие на остров несчастного, полуразрушенного Номада и чудом выжившей команды, решение взять Брин на борт корабля, череда множества беспокойных событий, поиски Мейв. В конце-концов, Брин была молода и привлекательна, и нуждалась в защите, а Синдбад любил защищать молодых привлекательных женщин - как же он мог бросить ее на острове среди врагов? Вот так и получилось, что Брин взошла на корабль, полная больших надежд на будущее, связанных с красивым молодым капитаном. И спустя какое-то время, после бесплодных поисков Мейв, пережив горечь, разочарование и печаль, Синдбад в каком-то смысле оправдал ее надежды... правда, не совсем так, как ей хотелось бы. Брин начинала жизнь с чистого листа, она мечтала об идеальном счастье и идеальной любви, а что из этого получилось, и так всем было хорошо известно. Лишенная прошлого, а стало быть, и женского опыта, Брин казалось, что их близость может проложить путь к сердцу Синдбада. Но сердце Синдбада молчало, и, что странно, ее сердце - тоже. Брин не могла понять, что пытаясь разжечь в Синдбаде чувство, она сама никак не могла загореться. Брин продолжала надеяться... и мечтать. Он не судьба ее... Она не судьба его...
... А ведь тогда, в каюте, перед штормом, у них с Мейв не было настоящей близости. Страстные, нежные поцелуи остались всего лишь поцелуями, и только. Но сколько же в них было всепоглощающего чувства, чувства, которого никогда не было и не будет между ним и Брин!..
Синдбад отвернулся к стене и накрыл голову подушкой, пытаясь отогнать от себя бессонные мысли. Нет, он просто ненавидел ночи Безлунных Мистерий!..)

"...Синдбад стоял, опершись на борт, и не замечал, как разглаживаются усталые складки вокруг губ, как из глаз с каждым мгновением исчезает равнодушная холодная тусклость. С каждым вдохом родного горячего воздуха он превращался в прежнего Синдбада. Как странно - вода у борта голубеет почти небесными красками, а там, вдали, у берега, она совсем зеленая, как глаза египетского василиска. На полмили вперед все еще простирается вода, а дальше, уже совсем близко, - Персия, красавица Персия, клубящаяся тяжкой зеленью акаций и лимонных деревьев, темно-зеленой влагой пальм и бесконечными апельсиновыми и гранатовыми рощами. Уже виден берег, белый от морской соли, и песчаные дюны, простирающиеся далеко вглубь. Чем же ты так дорога своему народу. что в тебе есть такого, что западает в человеческое сердце раз и навсегда? Отчего ты так прекрасна со своими полыхающими закатами и рассветами, Персия? Пройдут годы, столетия, а ты останешься такой же бездумно-прекрасной, необъяснимо дорогой восточному сердцу. Ничто: ни войны, ни пожары, ни землетрясения не сломят тебя, удивительная повесть Востока.
Размышления Синдбада были прерваны чьим-то прикосновением. Это Дубар тронул его за плечо. Синдбад вздохнул, кивнув головой в сторону берега.
- Как хорошо.
- Я тебя понимаю, - с улыбкой сказал Дубар, устремляя взгляд вперед, и на мгновение его грубое, “бывалое" лицо стало прекрасным.
А берег все приближался и приближался, солнце начинало жечь полуденный воздух. Ветром до корабля доносило крики купающихся детей, обрывки слов рыбаков и смех прогуливающихся по берегу влюбленных пар.
Синдбад как-то смущенно улыбнулся, опустив голову.
-" Послушай, Дубар... Прости меня за то, что я тогда,раньше, был груб со всеми вами. Что не хотел возвращаться домой. Я вел себя как идиот."
Дубар добродушно усмехнулся, видно было, что он доволен переменой в капитане.
-"Да ладно, чего уж там... Мы все изменились в этих проклятых широтах Сур*... Но теперь все будет иначе."
Вскоре флотилия кораблей вошла в небольшую бухту Басры, скрытую от порта дюнами, обогнула многолюдное побережье и вошла в залив. Перед ними открылся пустынный берег, которого не было видно на побережье из-за густых зарослей кустарника и сандалового дерева. Кроме того, залив был окружен невысокими отвесными скалами. Синдбад, знавший Басру как свои 5 пальцев, выбрал удачное место для потайной стоянки кораблей.
Фируз, Ронгар, Брин и 20 новобранцев уже вышли на палубу. Ронгар бросил якорь, его примеру последовали капитаны, назначенные Синдбадом на других кораблях.
Дубар огляделся по сторонам и вдруг расхохотался.
-"Хо-хо, Синдбад! Мы тут разместились, точь-в точь, как селедки в банке!"
В самом деле, корабли стояли тесно, словно в строю.
Капитан с сомнением покачал головой.
-"Надеюсь, хоть здесь помощники Скретча нас не сцапают. Эй, там! Пять человек добровольцев, погрузитесь в шлюпку, высадитесь на берег и прочешите окрестности. Постарайтесь остаться незамеченными."...
- "Брин, ты сейчас сможешь выйти на связь с учителем Дим Димом?" - спросил Синдбад.
- "Я попробую".
Брин спустилась в каюту капитана, взяла изумруд и зажгла свечу. Вслед за ней шли остальные члены команды. Брин плотно закрыла дверь, села напротив свечи, и, глядя в пламя, долго шептала заклинание из старой книги. Друзья, притихшие в углу, ждали, когда она войдет в Фазу Лабиринта. Наконец, ее глаза помутнели, и взгляд стал бессмысленным. Брин решительно поднялась с койки, и зачем-то начала соскабливать со свечи нагар. Все удивленно переглянулись. С видом человека, точно уверенного в своих действиях, она разделила кусок воска на 4 части и разбросала их в углах каюты - на север, запад, восток и юг. Затем она вновь присела на койку, взяла изумруд и опустила его в огонь. Фируз тихонько ахнул от ужаса, но на него тотчас же зашикали. Странно было то, что Брин будто бы не чувствовала боли. Она спокойно подставляла пальцы желтым язычкам, и на коже не оставалось ожогов. А с камнем начинали твориться странные превращения: внутри него загорелся свет, он осветил собой все помещение, играя на потолке чудесными бликами. Сияние заполнило все вокруг, и Брин пальцами затушила горящую свечу.
- "О, Господи! Посмотрите ей в глаза!" - еле слышно шепнул Фируз.
В эту минуту Брин была похожа на одержимую. Из недр глазниц выплыл бурый туман, и, как туча закрывает солнце в штормовую погоду, заволок собою белки глаз и зрачки, и выдержать этот черный взгляд было страшно. Но Брин уже достигла Света, теперь у нее открылось внутреннее зрение, Око Вселенной. Здесь, на корабле, было лишь ее тело, душа и разум приблизились к Свету. Она вновь заговорила голосом Дим Дима.
- "Я приветствую тебя, Не-Помнящая-Себя. Я рад, что вы безпрепятственно достигли берегов Персии. Мои помощники будут неустанно следить за вашей безопасностью, но вы сами также постоянно должны быть начеку. Хвала тебе, Синдбад, мой мальчик - ты собрал войско! Но много еще дел предстоит совершить, прежде чем начнется великая битва. В Багдаде мои помощники также собирают войско. Не-Помнящая-Себя, ты больше не сможешь подниматься к Свету. Подобные испытания истощают твой дух. Но тебе предстоит выполнить миссию огромной важности. Моей ученице Мейв, воину Первой Гильдии Белой Магии, нужна помощница. Тебе придется облачиться в одежды персиянки, загримироваться и отправиться в Багдад. Там, в квартале Аддис-Бей, на улице Хасаддин, находится роскошная гостиница, хозяйкой которой является с недавних пор госпожа Сирен, то есть ни кто иная, как Мейв. Прикрываясь этой должностью, она помогает набирать войско белых защитников. Ты явишься в гостиницу под вымышленным именем Лали и принесешь ей в дар цветок лотоса, чтобы она могла узнать тебя. Это будет условный знак. Ты расскажешь ей об обстановке в войске. Но будь предельно осторожна - город кишмя кишит черными защитниками. На губах храни улыбку, а под одеждой кинжал. Синдбаду придется отправиться вместе с тобой. Солдатами пусть управляет Дубар. В окрестностях Багдада, возле Скалы Черепов, ваши пути разойдутся.
(Синдбад, еще не успевший оправиться от новости, что Мейв стала хозяйкой гостиницы, и что она в Багдаде, вздрогнул при словах "Скала Черепов".)
-"Синдбад, тебе предстоит серьезная миссия - пробраться в Скалу, соблазнить Румину и внушить ей, что ты переметнулся на сторону черных защитников."
Синдбад широко раскрыл глаза от ужаса.
- "Ты должен выпытать у нее местонахождения всех секретных форпостов черных защитников, складов оружия, разузнать как можно больше об их главных сторонниках, самых опасных ведьмах, колдунах, гулях*, дэвах* и прочей нечисти. О готовящихся диверсиях сообщай через ястреба Мейв, через Дермотта. Его можно использовать как почтового голубя. Остерегайся пить ее напитки: в них могут быть дурманящие травы. Возьми с собой изумруд, посланный тебе Мейв, и окунай его в питье: если вода почернеет, незаметно выплесни ее. Теперь это будет твой талисман. Помни: ты еще можешь отказаться от всего. Команде передай, чтобы они продолжали обучение солдат боевым приемам и начали вербовку воинов по всей Басре, а также в окрестных деревнях. Но пусть они будут осторожны вдвойне - самир Басры - черный защитник. Вот главное зло, которое нужно уничтожить в этом городе."
Дубар даже присвистнул от неожиданности.
Чудесный свет изумруда начал угасать. Брин умолкла, забилась в конвульсиях, затем сползла с койки на пол и затихла. Фируз хотел было привести ее в себя, но Синдбад удержал его:
- "Ты помнишь, что сказал Дим Дим? Достигнувшего Света нельзя тревожить 3 дня и 3 ночи."
- "Оставь, Фируз, пусть себе спит," - сказал Дубар.
Друзья бесшумно подошли к Брин. Она лежала на полу в тихом, глубоком сне, с лица сошло выражение одержимости, а на пальцах проступили едва заметные следы ожогов.

Спустя пару минут в каюте состоялся разговор между капитаном и членами команды.
- "Синдбад, но это же безумие! Тратить столько времени, отвозя вас в Багдад, в то время, как у нас здесь, в Басре, работы невпроворот!" - горячился Дубар, расхаживая взад-вперед между коек.
- "Мы не будем тратить никакого времени. Мы отправимся практически одни, в шлюпке, в сопровождении 3-4 солдат."
- "Хорошенькое дельце! А ты понимаешь, что опасно белым защитникам отправляться в одиночестве по реке Тигр, в то время как вокруг кишмя кишат черные защитники?
- "Опасно. Но опасно также и то, что большая армия находится в городе, эмир которого - черный защитник. Все, что мы затеяли - опасно."
- "Положим, так. Но даже если вы доберетесь до Багдада целыми и невредимыми, (Что вряд ли), кто будет передавать нам распоряжения Дим Дима?"
- "Дим Дим знает, что говорит. Если понадобится, он сам найдет способ известить вас. А Дермотта можно действительно сделать почтовым голубем".
Дубар сел напротив Синдбада и внимательно посмотрел ему в глаза.
- "Ты очень самоуверен, брат. Все решил, все обдумал за всех. Но подумай, согласится ли Брин на такой риск. Она очень устала за последнее время, ее организм истощен двумя трансами. Или ты даже не будешь ее спрашивать?"
- "Конечно, буду. Но мне кажется, что она согласится. Она устала от меня больше, чем от трансов, и я до смерти устал от наших никчемных отношений. К тому же... Мейв - женщина, а две женщины всегда находят общий язык. Я думаю, они сработаются. Пусть Брин отдохнет от нашего мужского общества."
- "Не знаю, не знаю... Возможно, лучше, что и так..." - Дубар помолчал, искоса взглянул на Синдбада и вдруг засмеялся.
- "Ну, парень, скажу я тебе: ты пропал!"
- "Ты насчет Румины?" - помрачнел Синдбад.
- "Кого ж еще? Оно, конечно, эта колдовка всегда к тебе неровно дышала... Но ты вспомни ее нрав: то ненавидела тебя до смерти, то руки готова была целовать!"
- "Честное слово, я не знаю, как я с ней справлюсь! А вдруг она мне не поверит? А если она даже не даст мне развернуться? Да я даже видеть ее не могу после всего, что она с нами сделала! Черт знает, что за задание!.. Но назад пути нет."
- "Да, тут важен подход... Сколько лет живу на свете и шатаюсь по прибрежным кабакам, а все равно не могу взять в толк, что женщине в жизни требуется!" - засмеялся Дубар, - "Фируз, а ты чего сидишь, как язык проглотил?"
Фируз, все это время пыхтевший над картой Междуречья, отмечая на ней что-то чернилами, поднял голову.
- "А? Что такое?"
- "Брось ты колдовать над этой картой! Скажи лучше, ты помнишь Мейв, нашу рыжую Мейв?"
- "Ну, еще бы!" - поддакнул Фируз, - "Особенно хорошо помню нашу первую встречу - каким славным хуком справа она огрела тебя, когда ты попытался ущипнуть ее!"
Дубар расхохотался.
- "Да, было дело! Синдбад..." - но при взгляде на капитана Дубар сразу же перестал смеяться.
- "Эй, ты чего, брат, ты чего?" - толстяк встревоженно хлопнул его по плечу.
Синдбад хотел улыбнуться, но не получилось. Он почему-то стал бледным, словно вылитым из воска.
- "Так вот в чем дело! Так вот, почему у вас с Брин не заладилось! Ну, я и раньше думал, что причина в ней, в рыженькой! Правильно ведь я говорю? И, помнится мне, была во всей этой истории замешана Румина..."
- "А мне больше всего помнится Ночь Безлунных Мистерий, когда я вел себя, как... как последний идиот! Словно, не хватило ума запереть ее, спрятать, уберечь от шторма!" - Синдбад судорожно скривил губы, встал и вышел вон.
Ронгар, все это время занимавшийся починкой сапог, улыбнулся, глядя вслед капитану.
- "Вот! Видели? А что поделаешь? Скучает он по ней, скучает!" - произнес Дубар.
- "А ведь знаете, у них, пожалуй, и вправду была любовь! Только они это скрывали - и от себя, и от других," - сказал Фируз.
-"А может, и так! И жаль, конечно, ее, Мейв, потому что жизнь у нее - поганей не бывает, и не женская совсем..."
Дубар замолчал, Фируз притих у своей карты, Ронгар отбросил в сторону сапоги. Память давала о себе знать, мысли уносили в далекое прошлое, в прошлое без войны, в жизнь без оружия...)

Память давала о себе знать, мысли уносили в далекое прошлое, в прошлое без войны, в жизнь без оружия...
Воспоминания Дубара".
..." Это был маленький, до отказа забитый трактир, насквозь провонявшийся тухлой рыбой и дешевым пивом, каких много бывает в гаванях Аравийского моря. В очаге потрескивал огонь, тусклый от затхлого воздуха. Дверь была приоткрыта, и из синей черноты южной ночи мягко накатывал шум ночного моря. Время от времени трое курдов в желтых шальварах неуверенно затягивали пьяными голосами песню:
Ехал много дней и загнал коня
Подойди ко мне, черноокая
Выйди на порог, дай воды испить
Я спешил, как мог
Чтоб с тобою быть.
У тебя в глазах яхонты горят
Льется с плеч коса, как ночной Евфрат
Ты, моя краса, вся - вишневый цвет
А в твоих слезах грезит лунный свет.
Только гложет страх, грудь тоской тесна -
Дом разрушен, кровь заброшен, не придет краса!
И давно сомкнулись смертью черные глаза!...
Зори из огня!..
О, Эль-Ашхара!..
Ехал много дней и загнал коня
Подойди ко мне, не томи меня!
Выйди на порог, плача и любя...
Я спешил, как мог. Я загнал коня...

- "Эх, хороша песня!"- крякнул Дубар, залпом опрокидывая кружку рома. Дубару было 20 лет; он был молод, безус и краснощек, и в его огненно-рыжей моряцкой косе не было ни одного седого волоса. Они вошли в бухту Эль-Ашхара ранним утром, и весь день продавали ценную древесину сандала, вывезенного из Джазира. А вечером капитан Али-Раду дал им отгул, и все моряки разошлись по кабакам да бесстыдным домам. Дубар с приятелем Медиром отправились в трактир "Черная Роза".
- "Эй, посмотри, посмотри!" - Медир толкнул Дубара локтем.
Ловко лавируя между столами и протянутыми руками посетителей, стремящихся ущипнуть ее, к ним шла молодая девушка в цветной кофте и шальварах, с подносом в руках. Из-за страшной духоты она не стала надевать чадры. Девушка шла, пряча глаза, сжавшись от наглых взглядов, окружавших ее со всех сторон, и вся она была такой беззащитной, пугливой, совсем как лесная лань. Остановившись возле Дубара с Медиром, она тихо спросила:
- "Еще рому? Если желаете, у нас есть две свободные комнаты за один динар, и..."
- "Спасибо, не надо. Слыхала ты песню про черноокую, красавица?" - ласково спросил Дубар. Он смотрел на нее, не отрывая глаз.
- "Слыхала. Хорошая песня," - ответила девушка, но тут же как-то виновато и испуганно улыбнулась.
- "А как тебя зовут, красавица?"
- "Мала."
- "Мала, ты, краса, вся - вишневый цвет
А в твоих слезах грезит лунный свет...
Это про тебя, Мала."
Девушка изумленно подняла глаза. Оказалось, что они у нее черные, бархатные, влажные, точно она едва сдерживает слезы. И блеск в них каштановый и скорбный, нежный и виноватый, точь-точь как у лани. С минуту она зачарованно смотрела на Дубара, а затем повернулась и ушла, уронив по дороге поднос.

- "Нет, Дубар! Нет! Отец никогда не отпустит меня, он будет проклинать мнея самыми ужасными словами! Он всегда берег меня, как сокровище, не выпускал из дома одной, даже на работу в трактир отпускал только под своим присмотром."
- "Мала, забудь про своего изверга-отца, иначе он на всю жизнь сгноит тебя в девках! Бежим со мной! Сегодня на рассвете мы отплываем. Я упрошу капитана, он поймет меня. Мы уплывем с тобой далеко-далеко, в город Багдад. Я стану строителем, заработаю много денег, женюсь на тебе, у нас будет полон дом детей, и мы заживем с тобой, как два неразлучных голубка. Соглашайся, Мала, я не обману! Клянусь Аллахом, я люблю тебя!"
Прошло две недели с тех пор, как корабль Али-Раду причалил к берегу Эль-Ашхара. Две недели Дубар и Мала встречались ровно в полночь на пирсе, и каждый раз Мала она приходила закутанная с головы до ног в чадру, испуганная, не решаясь поднять глаз, и черное море билось о подножья береговых утесов, и все было как волшебная сказка из "Тысяча и одной ночи". Но сегодня встреча была беспокойной, смятенной, решающей. Мала все оглядывалась назад, на спящие в тишине саманные и глинобитные дома, на отцовский дом, и все не могла решить, чего же хочет ее робкое птичье сердце, не разорвется ли оно от страха, если она убежит с Дубаром?
В колебаниях прошли минуты, и ни он, ни она не услышали позади себя шороха крадущихся шагов.
- "Ах ты, грязная потаскушка! Мерзкая тихоня! Так-то ты платищь отцу за его опеку!" - взревела хриплым отцовским голосом кособокая черная тень. Мала закричала. В темноте взметнулась длинная суковатая палка, хрустко опустилась на голову девушки. Тонкая, маленькая фигурка в чадре, точно в черном саване, легко слетела с пирса, мягко скатилась по камням и с тихим всплеском ушла под воду.
В это же мгновение озверевший Дубар вырвал из рук трактирщика палку и переломил ее о его голову. Тот тяжело ухнул вниз, вслед за дочерью...
...Аравийское море велико и бездонно, оно каждый день становится могилой для стольких людей , что для него не в тягость принять в свое чрево пару новых трупов.
На пирсе было тихо, очень тихо, только ветер шептался с зелеными облаками далеких апельсиновых рощ, и глухо рыдал Дубар, ничком распростершись на камнях. Со стороны города донеслись обрывки песни:
- Дом разрушен, кров заброшен, не придет краса!..
- И навек сомкнулись смертью черные глаза..."

- "Быстрее! Быстрее! Не трясите носилки!" - кричал Фируз, задыхаясь. Носилки были всего лишь рваной штопанной простыней, которую они тащили на своих плечах с еще двумя молодыми, нелпытными врачами. На простыне лежал человек с дико выпученными глазами, как рыба, ловящий ртом воздух. У вавилонского купца, страдавшего грудной жабой, начался сердечный приступ. Ему уже пустили кровь, и она медленно просачивалась сквозь сукно на плечи носильщиков, но это не помогало. Больного нашли задыхающимся у дверей его лавки, и задачей молодых лекарей было срочно доставить его в больницу. Фируз нервничал больше остальных, ведь смерть этого больного означала бы потерю репутации для него, еще начинающего, но уже успешного врача.
- "Мускусная вода... Мне срочно нужна мускусная вода, а еще лучше, смешанная с опием. Да быстрее же, быстрее, черт возьми!" - бормотал Фируз.
Но под рукой не было ни опия, ни мускуса, а у больного уже начались судороги. Они бежали по узким, извилистым, залитым солнцем улицам Вавилона тяжелой трусцой. Жара в этот день была не меньше, чем в пустыне Большой Нефуд, и пот тек по лицам градом.
- "Эй! Подождите! У вас неприятности?"
Все трое врачей даже остановились от удивления - голос был женским, и даже не смущенным, а бойким и звонким. Обычно женщины на улицах восточных городов ходили молча, быстрыми шагами, не отрывая глаз от земли. А к ним бежала молодая девушка с непокрытой головой, со взлохмаченными волосами и горящими глазами.
- "У вас больной? Да?" - она бросила на купца беглый, опытный взгляд, - " У него сердечный приступ, верно?"
- "Да, верно," - признался Фируз. По натуре конфузливый, он покраснел от смущения при виде простоволосой женщины.
- "Ему, безусловно, нужны опий и мускусная вода. К счастью, они у меня есть с собой - я несла их из аптекарского склада своей пациентке," - женщина достала из кожаного мешочка на плече две маленькие склянки, - "опустите носилки."
Они вместе с Фирузом в течение нескольких минут "колдовали" над купцом с помощью опия и мускуса, затем сделали ему искусственное дыхание и вновь пустили кровь. Больной начал дышать все ровнее и ровнее, пульс стал спокойным, с лица сошла мертвенная бледность. Вскоре он провалился в опиумное забытье, означавшее прекращение приступа. Врачи вновь подняли носилки, но понесли их уже медленнее. Дикая гонка кончилась.

- "Скажи, Фируз - я буду называть тебя на ты, хорошо?.." - Фируз хотел кивнуть, но Ванда стремительно продолжала, не слушая его. - "Скажи, Фируз, ты практикуешь лечение подагры?"
- "Да, конечно, использую при этом все тот же опиум - он сейчас в большой моде как медикамент. "
Ванда воскликнула так громко, что на нее осуждающе покосились две проходившие мимо женщины, закутанные в чадру по самую макушку.
- "Какой ужас! Да ты угробишь таким лечением любого больного! Опиум, чтоб ты знал, перестали использовать для лечения подагры еще в прошлом столетии. Запомни - масло лаванды, только масло лаванды, и ничего больще!"
Фируз так смутился, что покраснел до самых корней волос.
- "И как лечат этим маслом?"
- "Очень просто. Достать его можно на складе в гавани, его к нам завозят из Дамаска и Багдада. Лечение осуществляется при помощи втираний и массажа..."
Они шли медленно, неторопливо, совсем близко друг к другу, и тени от их силуэтов ложились на узкие, оранжевые от вечернего солнца улицы.
Выяснилось, что Ванда работает в той же больнице, что и Фируз, просто она новичок, из-за этого он не мог видеть ее раньше. В течение года служащие наблюдали, как разгорается их служебный роман. они не расставались почти не на минуту, многих больных они лечили совместно. Фируз уже начал подумывать о женитьбе... И тут случилось несчастье. В то время борьба между Скретчем и Дим Димом обострилась, и результатом стала жестокая битва белых и черных защитников в Междуречье, где полегла большая часть белых воинов. Больницы Багдада, Вавилона и других окрестных городов были переполнены, каждый день поступало все больше и больше раненых. Спирт, йод, опиум, вата - аптекарские склады опустошались с неимоверной скоростью. И без того бедная вавилонская больница разорилась, работников распустили. Не на что было даже купить бинтов. Для Ванды родственники нашли место в городе Хилла, а Фируз остался на улице, в полной нищете. И только благодаря случаю ему посчастливилось найти работу в гавани, корабельным врачом.
Пасмурным ветреным утром он шел по пристани с тремя огромными сумками. Он собирался в свое первое плавание. В кармане лежал пузырек с каплями от морской болезни. Никто из друзей не пришел проводить Фируза - город осаждали черные защитники, и люди прятались в домах, не решаясь носа высунуть на улицу. И первый раз в жизни Фируз почувствовал острое, дикое одиночество и горечь - каково это, когда тебя никто не провожает.
Вдруг с берега послышался звонкий крик.
- "Стой!.. Стой, Фируз! Подожди!"
По песку бежала тонкая фигурка с раскинутыми руками и развевающимися по ветру волосами. Фируз замер на месте.
- "Опять без чадры..." - как-то нежно и тоскливо пробормотал он.
Ванда остановилась перед ним; глаза у нее сделались большими и влажными, казалось, что если в ее лице дрогнет хоть один мускул, вся влага выльется наружу.
- "Как ты здесь оказалась?! Город ведь осажден, на улице ни души!"
- "Главное, что оказалась, Фируз! Я выехала из Хилла ночью в повозке, тайно от всех, также вернусь и обратно. Не бойся, я не попадусь этим тварям."
- "Эти твари испоганили мою жизнь, они испоганили нашу жизнь, Ванда! Если бы я мог отомстить..." - Фируз сжал кулаки.
- "Какой ты милый сейчас, Фируз! Будь осторожен, постарайся не вывалиться ненароком за борт... Постой, а ты взял с собой масло лаванды?"
- "Зачем?"
- "Как это зачем?! А вдруг у кого-нибудь из команды случится подагра - что ты тогда будешь делать?" - Ванда порылась в своем мешочке и достала несколько пузырьков, - "Вот, возьми."
Фируз не выдержал и засмеялся. Ванда тоже засмеялась, и от этого движения по ее лицу потекли слезы. Они обнялись и долго, долго стояли, прижавшись друг к другу.
Фируз больше не видел Ванду с тех пор. Что сталось с бедной девушкой? Жива ли она? Благополучно ли добралась до Хилла в тот день, или так и осталась стоять на пристани, пошатываясь от горя, когда Фируз смотрел на нее с палубы отплывающего корабля? Помнит ли его?
Черная магия разбила все мечты, все надежды, все светлое и хорошее, и оставила только одно желание - мстить до конца...)


(..."Наконец-то. Большой Нефуд и Эль-Хамад оставлены позади, оставлены навсегда, теперь впереди уже чувствуется близость воды, близость Евфрата. Большой Нефуд и Эль-Хамад - две огромные пустыни Саудовской Аравии, одна переходящая в другую. Денно и нощно, 40 дней и 40 ночей, они готовились к смерти, находя все новые и новые забросанные песком арыки, разбивая лопатами такыры - твердую, растрескавшуюся глину, в поисках подземного источника, двигаясь по глубоким вади - долинам высохших рек. Какраван скотоводов-кочевников двигался из далекого Сомали в Персию. Люди шли, едва переставляя ноги, в истрепанных, покрытым слоем пыли одеждах; за ними плелся усталый скот. Все беды начались с каменистой пустыни Эль-Хамад, усеянной гранитными валунами. Здесь кочевникам несколько раз повстречались фульджеи - воронкообразные пропасти, по форме напоминающие водовороты в море. Фульджеи проходят через всю толщу зыбучего песка и упираются в прочный грунт из камня или глины; они необыкновенно глубоки. В одной из таких пропастей погибла, провалившись вниз, часть каравана - 10 верблюдов и 30 человек. Еще 10 человек погибло, пытаясь спасти несчастных. На 30-й день пути мучащегося жаждой каравана подул горячий восточный ветер самум, принесший с собой тучи раскаленного песка. О приближении песчаной бури предупреждал нарастающий шум - песок гремел в несущемся воздушном потоке, как в погремушке. Солнечный свет померк, и пустыня погрузилась в желтовато-красную мглу. Воздух стал сухим и горячим. К счастью, выжили все, накрывшись парусиновыми полотнищами, только двух женщин ослепил раскаленный песок, навсегда отняв у них зрение.
Но теперь все было позади - и жажда, и самум, и фульджеи. Барханы кончались, на пути встречалось все больше и больше оазисов и наполненных водой арыков.
Ронгар шел босиком, в оборванном рубище, и его голый череп был покрыт толстым слоем песчаной пыли. Рядом с ним шла молодая женщина, негритянка, в не менее обветшалом платье, с сохранившимися, однако, дорогими алмазными застежками. У нее было усталое, изможденное лицо, а в длинных курчавых волосах запутались комочки глины. Пустыня выжала из нее все соки, всю силу, оставив лишь тупое, отрешенное выражение глаз. И все же, несмотря на жалкий вид Ронгара и негритянки, было в их поступи что-то царственное, а осанка оставалась несогбенной и величественной. Что они делают здесь, между аравийской пустыней и Евфратом, царь Сомали и его царственная сестра Урарту? Ведь еще несколько дней назад он, Ронгар, возлежал на шелковых подушках в своем дворце, и рабы обмахивали его страусиными перьями, а рядом с ним сидела Кассурамун, его красавица-жена, царица Сомали, и преданно смотрела ему в глаза. Кассурамун... Он обожал ее, обожал ее черные миндалевидные глаза, их жемчужные белки, белоснежные на фоне темно-шоколадной кожи, до безумия ее обожал. Урарту, добрая, мудрая женщина, всегда недолюбливала невестку и говорила Ронгару, что она ему не пара. Она видела революционные беспорядки, творившиеся в стране, а Ронгар жил в своем дворце, словно в замкнутом хрустальном мирке, ничего не видя, ничего не слыша, ничего знать не желая, кроме своей Кассурамун.
А между тем в столице Сомали Могадишо упорно множились слухи о том, что Кассурамун встречается с любовником, чел