- Что вы на всё это скажете, товарищ Мухин? – спросил председатель товарищеского суда Фёдор Степанович Кулиш. – Да вы встаньте, встаньте, когда к вам обращаются. И отвечайте внятно и понятно, как всё произошло, как вы избивали свою жену и за что. Только всё по порядку и обстоятельно. Должны же мы, наконец, разобраться кто прав, а кто виноват. Мы вас слушаем, Мухин.
- А шо говорить? Ну, пришёл, ну увидел, ну дал в глаз, блин… - вставая, произнёс обвиняемый.
- Вы, Мухин, – пропищала общественный обвинитель Вера Павловна Чижова, – излагайте всё по порядку. С чего всё началось и как вы докатились до того, чтобы поднять руку на женщину, мать ваших детей.
- Гражданин судья, - взмолился Мухин, – шо это она про детей? Нет у меня никаких детей.
- Значит, мать своих будущих детей, – не растерялась Вера Павловна. - Не уходите от ответа, Мухин. И не надо здесь юлить.
- Да, Мухин, отвечайте по существу, – произнёс председательствующий, непонятно для чего постучав карандашом по графину с водой.
Отвечать по существу Василию Мухину было не под силу. Во-первых, он чувствовал себя в данной ситуации полным идиотом, а во-вторых, произнести фразу без мата для него было непосильной задачей. Матерные слова Вася начал произносить раньше, чем осилил слово «мама». Сказалось воспитание отца и старших братьев. В шахте было ему легко и просто общаться с коллегами – там этот язык был предельно понятен каждому горняку, но в суде, пусть даже товарищеском, Василий чувствовал себя явно не в своей тарелке. А ведь говорить что-то надо.
- Гражданин судья… - неуверенно начал Мухин, но председательствующий его оборвал:
- У нас суд товарищеский и тут обращение принято «товарищ». Не волнуйтесь, Мухин, мы здесь, прежде всего, чтобы вам помочь стать на правильный путь. А если мы не найдём взаимопонимания, то передадим это дело уже в гражданский суд, а там уже будут с вами не так говорить. Давайте всё по порядку рассказывайте, с чего всё началось.
В зале сидело около полусотни человек. Одни пришли из любопытства, других обязали присутствовать как представителей участка, на котором работал обвиняемый. Один из этих представителей коллега и друг Мухина Витька Хромушин выкрикнул:
- Давай, Васёк, расскажи по быстренькому, а то на автобус опоздаем.
- Попрошу тишины в зале! – строго крикнул председатель. – Мы вас слушаем, Мухин.
- Ладно, всё расскажу, – покрываясь потом, произнёс обвиняемый. – Только не перебивайте, Христа ради. Кгм…кгм…Давеча крепим лебёдку в штреке. Я и этот му… Казбек не русский. Я откос в лапу вставил… он ссс… длинный, блин… я держу, тяжёлый б… бляха… Ору этому мму… Казбеку: «Подбей лапу, бб…» А он ммму… «Чем бить буду?» Я… мне тяжело, ббб…лин, ору: «Возьми кувалду, ддолб…бб, и бей по лапе!» А он, ммм… «Больбна будит!» Я ему: «Х… нне русский, бей по лапе, говорю, мать твою за ногу!» А этот ддол…бак своё: «Больна будит!» У меня спина, бб… трещит, я держу откос… у меня ж… в дулю… в глазах мухи, ору: «Бей, ббб… я уже не могу б…сколько можно же ж… бей ссу…» А он опять: «Больна будит!» Ну не ммму…? У меня уже сил нет, думаю уже, брошу нах… эту хху… дровеняку, блл… А как подумаю, опять подымать, то думаю: ну её нах… Ору этому пи… «Бей по лапе, турецкий твой папа, она железная!» И этот му… как ухху… мне кувалдой по ноге… Ёпп…понский его папа! Догнал бы – убил бы нах… этого пи…пианиста, блин. Кинул ногу в канавку нах… Вода, бб… аж шипит. Думал, поможет. Них.. ббб…синяя ббб… как баклажан у негра. А этот пи…анист… нну, Казбек: «Я же говорил, больна будет». Я в него кинул кувалду… ббб… промазал нах… а то убил бы нах… Тут начальник пришёл, говорит: «В больницу надо». Ну, нах… в больнице я не лежал! Тогда он говорит: «Пи…ну, в ощем, иди домой». Я и попи… ну, пошёл домой. А Тоська су… ну, не знала, что я раньше приду, бб… Гришка, мразь, тоже не знал пи… ну, он тоже пианист, только умный, не то, что этот ммму… Казбек. Я захожу, а они е… ну, как его… Вот, блин, как это называется? Ну, ладно, Гришка в окно… С моей ногой куда нах… гнаться за этим молокососом. А Тоська ссу…голая совсем, бб… говорит: «Вася, это не то, о чём ты подумал».Я ей: «Ты шо, ох… совсем бб… у меня нога больная, б…, а глаза здоровые пока ещё нах…». А Тоська: «Вася, не верь глазам своим, верь мне!» Ну, нах… я ещё не совсем е… ну, не поехал, нах…. Глазам своим не верить, куды ни нах… Дал ей промеж глаз, а рука у меня тяжёлая, блин, а то бы растянул удовольствие нах… Думаю, убью ещё нах… потом нахх… посадят… Ну её нах… и пошёл к куму лечиться, блин… Вот…
К концу рассказа сохраняли спокойствие только председательствующий Фёдор Степанович и тощая, как велосипед старая дева Вера Павловна – общественный обвинитель, – обязывала возложенная на них ответственность. Остальные катались от смеха в самом прямом смысле, особо смешливые сползли под сиденья откидных кресел. Напрасно судья стучал карандашом по графину, призывая к порядку, напрасно грозил кому-то кулаком в зал. Контроль над публикой был безнадёжно утерян. Но недаром Фёдор Степанович Кулиш два года учился на юридическом (ходили слухи, что выгнали его из института за пьянку); он поднялся во весь свой далеко не богатырский рост и крикнул в зал:
- Товарищи, это же вам не балаган! Будьте благоразумны! Решается судьба вашего товарища! Вам что, хочется, чтобы его посадили?
Этого никому не хотелось и зал притих. Смеяться, конечно, не перестали, но делали это уже не так громко. Как только стало немножко потише, судья продолжил:
- Может быть, кто-то сможет перевести на нормальный язык, что тут нагородил этот нах-них? Что скажет общественный защитник?
Общественным защитником от участка был выдвинут я. Язык своего товарища я хорошо понимал, но даже не это было главным. Мне были хорошо известны все обстоятельства этого «запутанного» дела, поэтому я был тоже не прочь блеснуть красноречием:
- Товарищи! Двадцать пятого числа Вася Мухин и Казбек Алиев крепили в восьмом штреке лебёдку. Вася вставил в металлическую лапу четырёхметровый откос. К лапе на цепи крепилась лебёдка. Чтобы лебёдку не сорвало при погашении арочной крепи для этого её нужно надёжно закрепить. Откосом служило бревно мокрое и тяжёлое. Что бы распереть откос между кровлей и почвой, нужно было подбить низ откоса. О чём Василий и попросил Казбека. Но Казбек по-русски понимает плохо…
- Да, плохо понымаю, савсэм плохо, – выкрикнул со своего места Алиев. – У мэдвэда лапа есть, у человэка лапа есть, у лэбьётка лапа – нэт.
- Вот, сами видите, – продолжил я. – Вместо того, чтобы подбить лапу, Алиев врезал Васе кувалдой по ноге…
- Он сказал, что у нэго железный лапа, - опять выкрикнул с места Казбек. - Я подумал, навэрно, протэз. Я лэгонько попробовал – нэ сылно ударыл.
- Ага! Не сильно! – воскликнул подсудимый. – У меня аж с конца закапало…
- Мухин, не забывайтесь! – строго сказал председатель. – Вы в суде, а не в забое. Защита, продолжайте.
- Ну, Казбек нанёс пробный удар слегонца по ноге Василия кувалдой. Понятно, что больно. Тут пришёл начальник участка. Осмотрели ногу. Начальник предложил Васе обратиться в здравпункт, потому что было подозрение на перелом, но Мухин отказался. Тогда Петрович говорит: «Иди домой, Вася, дам тебе пару отгулов на лечение, если нет перелома. А если перелом, тогда иди в больницу». Вася пришёл домой на пару часов раньше обычного и застал жену с любовником. Гришка убежал. А жене куда деваться? Вот Василий и не сдержался – наказал за супружескую неверность. Поэтому я прошу товарищеский суд учесть все обстоятельства дела и быть снисходительными к нашему товарищу, передовику производства, скромному в быту и в личной жизни, примерному семьянину и труженику.
На этом моё красноречие иссякло.
- Да уж, - пробормотал растеряно Фёдор Степанович, - дела-а. Как же так, Антонина, - обратился он к женщине в первом ряду, на которую до сих пор никто не обращал никакого внимания, - сама набедокурила и на мужа жаловаться пришла?
Женщина подняла голову, затем встала. Оба её глаза почти полностью скрывались за чёрными кругами, поблёскивали только две узкие щелочки. Это была жена Василия Мухина, женщина с аппетитными формами, в скромном платье и при этом с ярко накрашенными губами, что только усиливало впечатление от мастерски проделанной работы мужа.
- Да нешто я на моего Васятку жаловаться пришла? – удивилась с нотками возмущения в голосе женщина. – Мой Васятка хороший! Я бы на него ни в жисть жаловаться не пошла. Подумаешь, ударил разок. Делов-то! Других баб без дела колотют мужики и ничего, не жалуются.
- Я вас совсем не понимаю, - вытаращил глаза председательствующий, затем налил полный стакан воды из графина и залпом выпил. – Чего же вы тогда хотите?
- А чтобы ихнего начальника, этого Петровича наказали.
- А его-то за что? - ещё больше удивился Фёдор Степанович.
- Ну как же? – в свою очередь удивилась женщина непонятливости судьи. – Это из-за него рушится наша семья.
- Да почему это из-за него? – уже не скрывал возмущения Кулиш.
- Да, ну как же? – искренне не понимала тупости председательствующего Антонина. – Если бы Петрович не отправил Моего Васятку раньше времени домой, то всего бы этого не было и семья бы наша не рушилась. А теперь Васятка отказывается со мной жить.
Зал загудел. Фёдор Степанович осушил второй стакан. Старая дева – общественный обвинитель стала усиленно протирать очки.
- Я всё же не могу понять, Антонина, - стараясь сохранять спокойствие, сказал Кулиш, - от нас чего ты хочешь? Чем мы можем помочь в ваших семейных делах?
- А накажите Петровича и Васятке скажите, чтоб домой шёл, – уверенно потребовала женщина.
- Это ваши семейные дела. Разбирайтесь сами. Мы тут причём?
- Вас поставили судить, вот и судите по справедливости. Не хотите наказывать начальника? Ладно, не надо! У вас никогда начальство не виновато! Но Васятку верните домой!
- Да забирай ты своего Васятку и иди себе…- начал закипать Фёдор Степанович.
- Ну, так вы ему скажите, чтобы домой шёл, - не отступала женщина.
- Да как я ему скажу? Это ваши семейные дела, разбирайтесь сами.
- Не хотите, значит, по-хорошему, - в голосе женщины прозвучала угроза, - и на вас управа найдётся. Я в горком пойду!
- Да иди, иди куда хочешь!
- И пойду! Я этого так не оставлю! У нас семья рушится, а тут такое равнодушие. Вы ещё попомните меня, Фёдор Степанович!
- Мухин, дорогой, - взмолился общественный судья, - забери нах… бога ради, свою жену и идите, дома разбирайтесь, а то я уже них… ни хрена не соображаю. Все мозги за… замучила в доску! Заседание товарищеского суда объявляю закрытым! Просьба всем разойтись к е… едрёной маме.
Фёдор Степанович вылил остатки воды в стакан, но не выпил, а вылил себе за ворот рубахи и повалился на стул, растирая ладонью грудную клетку.
- Дурдом, - пробормотал он, глядя на весёлую публику, покидающую зал.- Такого цирка у меня ещё не было.
Последними зал покидала чета Мухиных. Антонина, вцепившись в руку мужа, пыталась тянуть его к выходу и приговаривала:
- Васятко, ну пойдём домой. Ты же слышал, что сказал Фёдор Степанович: чтобы ты забирал меня домой и там разбирался. А я согласная. Я и курочку приготовила, как ты любишь и оладушков напекла. Ну, пойдём домой, Василёчек…