1.


Часы на стене неумолимо продолжали свой ход. Тиканье стрелок сливалось со звуком разбивающихся вдребезги крупных капель дождя о стеклянный барьер окна и ,казалось, созданный ими замысловатый марш, ознаменовывал начало войны.
«Все больничные палаты выглядят так мрачно или осенняя погода создала настолько угрюмое настроение?», подумал Джек. Ответа на свой вопрос он не знал. Да и не мог знать, слишком редко до происшествия он посещал подобные комнаты, подсознательно сторонясь их. Ему не нравился особый «запах», который витал вокруг них. Причем, это бы не резкий запах медицинских препаратов, а то неосязаемое, что обволакивало его, когда он переступал порог больницы, когда по мере надобности ему все же приходилось их посещать.

Происшествие – так они называли это. Люди в белых халатах и синих мундирах.

Дверь в палату открылась, и в нее зашел врач. Слишком молодой, чтобы сразу сказать самому себе «ему можно доверять» или «он точно не ошибается». Взглянув на него, Джек подумал только о том, что ему всё равно. Ему было всё равно, что он скажет. То есть совершенно плевать. За этот год слово «Вера» потеряло для него значение, слишком долго он доверял надевшим на себя белый халат людям. За последнее время Джек осознал, что человек для них - это лишь медицинские показания и частота амплитуды на листе кардиограммы.

Не посмотрев на Джека, и ,не произнеся ни слова, доктор пересёк палату, подойдя к аппарату искусственного дыхания. Проведя только ему понятные манипуляции, он произнес:
- Показания улучшились. Ваша жена сможет дышать самостоятельно, аппарат можно отключать. Возможно она скоро придет в себя. – отключив женщину от электроники, которая поддерживала её жизнь на протяжении последнего года, он быстро посмотрел на Джека и снова уставился в свой планшет с медицинскими показаниями.

«Сколько их было? Десяток? Сотня? Обнадеживающих его людей в белых халатах, по каким-то неведомым причинам пытающихся подарить ему напрасную надежду на её выздоровление? На то, что она может прийти в себя и снова поговорить с ним», - Джек не отрывал взгляда от стрелок часов, смотря то ли на них, то ли сквозь стену, на которой они висели.

«Вопрос этики, ничего более. Я для них стал просто манекеном для тренировки ободрений», эта мысль уже давно сидела у него в мозгу назойливой занозой.

«Да черт бы вас всех побрал, я уже смирился!! Она не придет в себя! Она никогда не сможет поговорить со мной. Она также как и было уже десятки раз, сможет дышать самостоятельно в течение дня, а потом начнет задыхаться, и вы снова подключите её к этим бесполезным по своей сути приборам. Они не могут вернуть мне её.», в который раз Джек хотел высказать это всё в их надменные рожи (по крайней мере, они такими ему казались) эти слова. Но не мог. Этот проклятый больничный воздух вокруг сдавливал все чувства, не давая выйти им наружу.

- Спасибо, доктор. – сказал Джек то ли врачу, то ли стене. «Как же я вас ненавижу» - подумал про себя. – «И себя, потому что не могу сказать это тебе в лицо».

Врач вышел, оставив Джека с тем же, с чем и до его прихода. С его несчастной, прикованной к больничной койке женой, и ,разбивающимися о стекло каплями дождя. Сколько дней и ночей он провел рядом с ней, после вот таких же ободряющих визитов?

«Но теперь я здесь не ради ваших слов. Я здесь только из-за неё»

Джек встал со стула, ставшего таким родным за этот год. Да и сама больница стала привычной. Хотя, это отнюдь не значило, что Джек стал чувствовать себя «как дома». Пребывание здесь уже не вызывало у него острого отторжения, как выпивка в конце доброй попойки. Скорее теперь это было похоже на тупую зубную боль, не такую острую, чтобы сразу же бежать к дантисту, но, доводящую тебя до сумасшествия своим неумолимым постоянством. Неотвратимостью постоянной боли, которую ты будешь испытывать, пока тебе не выдернут гнилой зуб с корнем.

- Сколько еще я смогу продержаться, пока окончательно не сдамся. – сказал Джек пустой палате, подходя к затянутому серым светом окну. Именно пустой, потому что его жены здесь не было, а был только он и больше никого. Проведя рукой по запотевшему стеклу, она оставила длинный след, будто от протектора автомобильной шины. Сквозь протектор было видно часть улицы, на которую выходило окно палаты. Автомобили двигались по дорожному покрытию как лейкоциты по кровеносным венам, не зная усталости, и остановить их мог только трехцветный светофорный тромб.

«Кровь.. как же много было крови, Господи». Джек приложился лбом к по-осеннему холодному стеклу, лишь тонкий слой стекла стал отделять его от крупных капель, падающих с неба. «До сих пор я не понимаю, как такое могло произойти со мной. С нами. Конечно, с нами»

«Происшествие», Джека передёрнуло от отвращения. Так они называли то, что поставило всю его жизнь на колени, в одно короткое мгновение забрало всё, что было ему дорого и оставило не с чем.

Короткий свет справа.

«Это было первым, что пришло мне в голову, когда сознание вернуло меня из темноты»

Так и сейчас, стеклянный дом из воспоминаний разрушился, так и не став памятником архитектуры. Реальность вернулась, вместе с нудной зубной болью пребывания в больнице, холодом стекла и шумом дождя на улице. Тугой и обволакивающий воздух снова захватил пространство вокруг Джека, вернув все, что ему принадлежало в этих стенах. В такие моменты Джек завидовал людям на улице, которые шли, укрывшись зонтиками, по своим неотложным делам, за пределами этой чертовой больницы. По правде сказать, от глотка свежего, пьянящего как дорогой коньяк воздуха, он бы сейчас точно не отказался. А в следующую секунду после того, как нейроны в его голове собрали его желания и образы в более менее устойчивую вязь мыслей, не отказался бы и от аппарата искусственного дыхания со всем его напором чистейшего кислорода. Потому что то, что он услышал, не могло произойти в окружающей его мрачной действительности. Однако, когда реальность вырывают из земли, как дерево во время торнадо, и уносят за горизонт, на освободившемся от неё месте может прорости всё, что угодно, ведь так? По крайней мере, Джек на это очень надеялся, потому что три коротких слова, которые он услышал за спиной, сперва показались всего лишь мыслями в голове безумца. В его голове.

Но реальности уже не существовало, её вырвало с корнем и унесло, ведь так?

«Почему.. так темно?»- голос его жены из параллельной вселенной. Ведь в этой она была овощем и была им довольно давно, так что Джек уже смирился с этим фактом. Или…
Джек резко повернулся, оказавшись спиной к запотевшему окну со следом протектора от его ладони, в котором еще проглядывалась дорога с автомобилями-лейкоцитами. Кейт так же лежала на своей койке, не подавая признаков сознания. Однако, что-то в ней было не так, это Джек заметил сразу же, это бросалось в глаза и кололо их раскаленной иглой. Не в позе «лёжа на спине», в которой она неизменно находилась около года. С того мгновения, когда он увидел её в таком состоянии, когда его самого только выписали из отделения интенсивной терапии, и он сразу же бросился навестить жену. Она выглядела тогда так же как и сейчас. В целом. Но что-то изменилось.

Дыхание. Ранее неизменно ровное, такое же, как когда она была подключена к аппарату и когда её отключали от него, и она могла дышать самостоятельно. Какое-то время могла. Пока не начинала задыхаться, не сбиваясь с ритма так, что заметить это могли только медицинские приборы.

Теперь же дыхание было сбитым и заметно учащенным. Вот это сразу же и бросилось в глаза Джеку.
- Где я, что.. ?, - слабый голос. Голос его жены, которую он, казалось, уже потерял.
Джек сорвался с места, бросившись к ней.

- Кейт, ты меня слышишь, это я, Джек, я рядом, о Господи! – Джек стоял на коленях рядом с её кроватью, держа за руку. Он смотрел на нее глазами, которые переполняла надежда и слёзы. И возведенная за год бесконечных ночей у её кровати плотина отчаяния, начала рушиться как во время наводнения.
- Джек.. я слышу тебя.. но ты где то далеко.. и почему.. я? – Казалось, в её голосе показались нотки обиды. Кейт. Кейт, моя дорогая Кейт.
- Я здесь, я рядом родная. И ты снова со мной. – Джек заплакал. Плотина рухнула окончательно.
- Что.. случилось.. со мной? – Кейт разговаривала едва открытыми губами, почти не шевелила ими, когда произносила слова. – Я ничего не… не помню. – На пределе слуха услышал Джек.
Вспышка воспоминаний. И короткий свет справа.
- Не сейчас родная моя. – Джек нажал на кнопку экстренного вызова медсестры, подбежал к двери чуть ли не вынося её всем телом .– Доктора! Кто-нибудь позовите врача, мать вашу!
- Джек… не оставляй меня.. – Снова на пределе слуха, казалось, только в его мыслях.
- Не оставлю, не оставлю никогда. – Джек вернулся к её кровати, как верный пёс всегда возвращается на своё место. Сейчас он готов быть кем угодно. – Теперь всё будет хорошо, я обещаю.


2.


– Состояние вашей жены улучшилось, но я не могу сказать, как долго продлится это улучшение её самочувствия. Сейчас слишком рано делать какие-то выводы. Но, хочу сказать, признаки очень хорошие - мозговая активность в норме. – его голос звучал довольно честно, и Джек почти не сомневался в правдивости его слов. Почти.
– То есть она может навсегда остаться в таком состоянии, так доктор? Но ведь шанс на улучшение есть? – Глаза, переполняемые надеждой и слезами, смотрели в упор на его собеседника.
– Всё возможно, так же, как и регрессия. Не забывайте, что её позвоночник всё так же раздроблен. То, что она пришла в себя, может разговаривать и слышать – это уже чудо. Но эти способности могут исчезнуть. В любом случае, даже при самом положительном исходе дел, вашей жене предстоит долгий путь к выздоровлению, и, как я уже говорил, выводы делать рано. – сказал доктор, крестив пальцы перед своим лицом.
– Спасибо хотя бы за это. – После этих слов Джек вышел из кабинета заведующего отделением интенсивной терапии. На табличке, которая висела на двери кабинета, большими буквами было написано «Доктор Хофферман».

Темный коридор больницы уходил в обе стороны от Джека, насколько хватало взгляда. Возвращаясь по нему обратно в палату своей жены, его не покидали воспоминания последних дней.
Мрачное отчаянье длинною в год. И чудесное возвращение Кейт. За эти пару дней жена с ним почти не разговаривала, но всё равно, то, что с ней происходило, было как вспыхнувший свет в бесконечном тоннеле, показывающий, что как раз конец-то у тоннеля есть. Но насколько далеко этот свет, сказать было невозможно.

«Он может быть на другом конце вселенной, и тебе никогда до него не добраться». Джек скривился. Мысль об этом буравила его все эти дни, неизменно вызывая приступ тупой ноющей боли. «Нет, всё будет хорошо. Я обещал».

Джек открыл дверь в палату Кейт. Всё было по-прежнему. Всё тот же стук капель дождя о стекло и серый свет, заливающий палату. Кейт лежала в той же позе на спине, руки по швам, но учитывая, что двигаться она не могла, это было не удивительно. Кейт была в сознании, и это было его светом.

«Пусть и на другом конце вселенной, до которого тебе никогда не добраться. Но ты хотя бы сможешь видеть его и мечтать к нему попасть». Джек мотнул головой, отбрасывая от себя эти мысли, как пёс отбрасывает назойливых блох.
Рядом с женой, всегда, когда Джеку нужно было отлучиться, находилась сиделка. Увидев зашедшего в палату Джека, спросила можно ли ей идти и, получив положительный ответ, вышла.

– Кейт, это я, ты меня слышишь? – Джек на прежнем месте, возле её кровати. Верный пёс всегда возвращается.
Невидящие глаза Кейт смотрели в потолок. Веки были подняты благодаря стараниям медсестер, которые закрепили их на медицинской клейкой ленте, фактически, приклеив их к бровям. «Это может улучшить мозговою деятельность, и есть возможность, что она сможет видеть, когда мозг адаптируется». Что-то подобное ему ответили на вопрос «Зачем это делать, если видеть она все равно не может».

Манекен для тренировки ободрений.

– Я.. тебя слышу.. Джек. – она всё так же говорила очень тихо, еле передвигая губами и языком, чтобы расчленить на слова звуки, выходящие из горла. – Но.. я ничего не вижу и не чувствую.. не чувствую даже как говорю. Мой голос.. он как будто сам по себе.. и твой.. он так далеко..
«Он на другой стороне вселенной» жгучая мысль снова начала вгрызаться в него своими маленькими, но такими острыми зубками. «Нет! Прочь! Это не так!».
– Всё хорошо, родная, теперь всё будет хорошо. Я тебе обещаю. – Сколько раз за эти пару дней он повторил эту фразу? Он не считал, но даже если бы занялся этим делом, то непременно сбился бы со счета.
– Что.. тогда.. произошло? – спросила Кейт. И, хоть ни один мускул не сдвинулся на её лице, Джек чувствовал, каких усилий стоило ей говорить с ним. И, вероятнее всего, слышать тоже.
– Авария. – Видения того далекого вечера начали возвращаться в мозг Джека, сооружая там гнилое гнездо из пережитого ими. – Мы возвращались от Андерсеннов. Ты помнишь Андерсеннов?
– Я.. да.. – Ответила Кейт, казалось, с какой-то обреченностью.
– Я сам до сих пор не понимаю, откуда взялся тот чёртов грузовик. – Короткая пауза, и Джек продолжает. – После того как я очнулся в больнице и смог более менее связно говорить, ко мне в палату зашел полицейский. Он рассказал, что грузовик проехал на красный свет и врезался в наш автомобиль. Врезался с твоей стороны. – Джек замолчал. Короткий свет справа – это было последним, что он помнил. Короткая вспышка света, вминающая дверь со стороны Кейт. Дальше всё терялось в темно-кровавых сполохах.

«Но крови было много. Да, очень много. Я этого не видел.. но.. чувствовал, что было именно так. Наверно, человек всегда чувствует, что умирает, даже если сознание теряется в темно-красных видениях, человек чувствует, что кровь выходит из него вместе с жизнью».

– Я.. ничего этого.. не помню. – Что-то неуловимое было в её тихом шёпоте, как аромат ириса в её любимых духах Chanel No. 5. – У меня.. ощущение.. что я хуже слышу тебя.. и говорить.. мне.. – Если бы не часто поднимающиеся лёгкие, он бы не понял, что она снова задыхается. – Сложнее.. – Выдохнула она.
– Не надо так напрягаться, родная, прошу тебя, ты должна отдыхать. – Джек поверил бы сейчас хоть в Бога, хоть в Дьявола, лишь бы она замолчала. Он не мог видеть, как она снова задыхается, как на протяжении этого года, когда её отключали от аппарата.
И как будто это подействовало. Дыхание снова стало ровным словно стук метронома.
– Не оставляй… меня.. здесь.. так темно.. и я.. совершенно одна. Ты.. далеко.. – В этот день она больше ничего не сказала. И напрасно Джек говорил с ней и звал её вернуться к нему. Невидящие глаза Кейт неотрывно смотрели в потолок.


3.


– Мне грустно это говорить, но состояние вашей жены ухудшилось. Мозговые синапсы работают нормально, и она в сознании, ваша жена не впала в кому и, судя по показаниям, не впадет. Но связь с внешним миром потеряна окончательно, слух к ней больше не вернется. – Глаза доктора Хоффермана смотрели на Джека, такие добрые, и так хорошо изображавшие сочувствие, что в другой жизни, до происшествия не вызвали бы у Джека никаких сомнений. Но не сейчас.
– Но она говорит со мной, она зовёт меня! – в отчаянии прокричал Джек. Это было действительно так. И это было страшно. На протяжении этого долго месяца, когда она «пришла в себя» (который казался ему гораздо дольше, чем год, что она пробыла в коме), она говорила с ним. Говорила как она его любит, и как ей страшно. И, что было самым ужасным, она говорила, что он её бросил, хотя обещал никогда больше не покидать, всегда быть рядом. И хотя Джек не отходил от нее ни на минуту, но она этого не чувствовала, как не чувствовала трубку у нее во рту, через которую жидкая еда подавалась напрямую в желудок. Не чувствовала она как мочилась и ходила под себя, а «заботливые» нянечки с каменными лицами убирали всё это.
– Ваша жена в сознании, я этого и не отрицаю. Она может говорить и, я думаю, сможет еще какое-то время. Как могла слышать. За прошедший месяц лучшие специалисты нашей клиники провели все тесты, какие было возможно. Но я еще раз повторяю, её состояние ухудшилось необратимо. Вам нужно смириться. – Глаза, такие добрые глаза, которые вызывали только ненависть. И она помогла раздвинуть тяжелый воздух больницы, запирающий его чувства на амбарный замок.
– Она там одна! В темноте, ты понимаешь это, сукин ты сын! – Ярость наконец вышла наружу. И не просто вышла, она шла неостановимым, сносящим все, что попадалось ей на пути потоком. – И ты предлагаешь оставить её там!? Навсегда!? – Еще немного и Джек сорвется с места, налетая на Хоффермана, вбивая кулаками его добрые глаза, и остановится только, когда поймет, что избивает мокрый от его раздавленных мозгов пол.
– Успокойтесь, или я буду вынужден вызвать охрану, и вас выпроводят из клиники. – теперь его глаза уже не казались такими добрыми и заботливыми. Озеро доброты испарилось, как во время июльской жары, обнажая грязное дно с ползучими тварями и жадно глотающими воздух рыбами.
– Пошел ты нахер! – Джек бросил это в лицо врачу с такой злобой, что если бы слова могли испепелять, то от человека в белом халате не осталось бы даже кучки пепла. – Я не смирюсь! – сказал Джек напоследок, захлопывая дверь в кабинет заведующего отделением с такой силой, что дверь должна была слететь с петель.

Выйдя в коридор, Джек простоял там несколько минут. Темнота коридора больницы делала своё дело, тяжелый воздух выдавливал остатки ярости, и она развеивалась как табачный дым, впитываясь в стены.

Вернувшись в палату Кейт, Джек занял своё прежнее место возле её постели.

Дни и ночи тянулись бесконечной вереницей. У себя дома Джек не был уже несколько недель, потому что не хотел оставлять Кейт, которая всё еще разговаривала с ним. Но подсознательно Джек хотел что бы она замолчала, слышать, как она страдает и как ей страшно, он уже не мог. И последние слова Кейт врезались ему в память, как никакие из тех, что он услышал от нее за эти две недели.

– ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ ЗДЕСЬ ОДНУ! ТЫ ОБЕЩАЛ БЫТЬ РЯДОМ! ОБЕЩАЛ, ЧТО ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО! ТЫ ОБЕЩАЛ! – Бог знает, сколько усилий ей стоило произнести это. По громкости эти слова были не выше непринужденного разговора двух людей в ресторане, но Джек слышал, что это был крик. Его жена вопила, будто ей вонзают нож в спину и прокручивают против часовой стрелки.
– Не говори так, любимая! Я с тобой, я тебя не бросил! – Злые слёзы стекали по его щекам, как кислота. Он держит её руки, смотрит в её остекленевшие глаза, и целует в губы, чувствуя солоноватый привкус своих слёз. Но ничего не может сделать, чтобы она почувствовала его рядом.
– ТЫ ОБЕЩАЛ! – Это было последнее, что «живой труп» его жены «прокричал» ему.
Больше она не говорила с Джеком. Проводя в палате Кейт всё своё время, клиника уже стала для него домом, но домом, который он ненавидел всей душой, потому что дышать здесь было всё так же тяжело. Сон потерял своё значение, Джек совершенно забыл о нём. Он старался не отходить от кровати Кейт, продолжал разговаривать с ней, читал ей её любимые книги и надеялся…

«Надеялся на что?» – Спросил Джек сам у себя, в одну из этих бесконечных ночей, в которую не заснуть. «На второе чудо? Ты действительно в это веришь, Джек?». Внутренний голос молчал, не зная ответа.

Прошло еще около двух недель и заведующий отделением всерьез начал разговор с Джеком о перевозке Кейт в Стоун Бридж, которая являлась специализированной клиникой для таких, как его жена.
– Там она получит полный уход, который мы не можем в нужной мере предоставить у нас. – Услышав это, Джек в который раз убедился в том, что никто не будет беспокоиться за неё, кроме него самого. – Терапия не даёт результатов, поэтому это будет лучшем выходом для вас. – сказал Хофферман. – Вы, кстати, плохо выглядите Джек, сколько вы не спали?
– А для неё? – спросил Джек, представляя, как разум его жены бродит в темноте по её запертому телу, крича о помощи, зовя его, а он ничего не мог сделать. Вопрос Хоффермана он проигнорировал.
– И для неё, я не сомневаюсь, это будет лучшим выходом. – ответил доктор.
– Выходом.. – Джек ухмыльнулся, и красные, не знающие сна глаза сверкнули в темном коридоре больницы. – Делай, что посчитаешь нужным, Хофферман. – сказал Джек, выплевывая слова в лицо заведующему отделением.

Джек смутно помнил, что происходило после его разговора с Хофферманом, но он точно заходил к себе домой. Он знал это потому, что сталь сейчас приятно холодила его бок, когда он стоял над кроватью Кейт, заглядывая ей в глаза.
Мысли представляли собой спутанный клубок, который распутать уже, казалось, было невозможно. Скрученные нейроны давили на мозг, и только это чувство давало Джеку понять, что мир пока еще не рассыпался как карточный домик.

Подушка закрыла невидящие глаза Кейт, и Джек, как будто со стороны, видел, как душит свою жену.
«Метроном остановился» – один из нейронов, не желая оставаться в клубке, выбрался и дал команду рукам расслабиться. Джек сделал два шага назад. Кейт уже не дышала.

Заботливо принесенный из дома «Магнум» сорок пятого калибра лёг в руку Джека, отдаваясь приятной тяжестью.
Внезапно, в кармане зазвонил мобильный телефон, мелодия которого вернула наблюдавшего со стороны эту картину Джека. Он совершенно забыл про него и вообще не знал, когда кто-то в последний раз на него звонил.

Не помня, как трубка оказалась у его уха, Джек нажал на кнопку «Ответить». Это был Хофферман.

– У меня для вас хорошая новость Джек! – радость в голосе просачивалась через телефонную трубку. – Это удивительно, но появилась надежда на то, что Кейт может прийти в себя. Вчера я попросил провести контрольные тесты на активность мозга перед сегодняшней отправкой её в Стоун Бридж. И вы не поверите, но доли, отвечающие за базовую моторику, начали проявлять активность! Пока это незаметные изменения, но я уверен, при правильном подходе к лечению ваша жена снова сможет слышать, разговаривать и даже чувствовать! Это поразительно, и я пока не могу объяснить это, но это факт! Алло, Джек? Вы меня слышите?

Ставшие безумными, красные от бессонных ночей глаза Джека смотрели на телефон, уже валяющийся на полу, став никому не нужным бродячим щенком, околачивающимся у ног прохожих.

Доктор Хофферман на «другом конце провода» услышал дикий крик, в котором не было ничего человеческого. Просто потому, что не может человек разом вложить в один крик столько боли и ненависти к самому себе.
Стальное дуло «Магнума» коснулась виска, заботливо холодя вскипающий разум Джека.
Палец лёг на отведенное для него место и нажал на курок.

Короткий свет справа.
Он ворвался раскаленным свинцом в мозг Джека.
Такой яркий.
Такой короткий.