С того времени, когда это случилось, немало снегов растаяло, много воды утекло, не раз менялась луна. Но эта история, глубоко врезалась в память, и я решил, что она не должна оставаться только моим достоянием, а послужить уроком для других, хотя каких-то особых нравоучений в ней и нет.
… Тонуть мне в те времена совсем не хотелось, да и глупо вообще-то искать смерть. Но все равно обидно. У других оно, как у всех нормальных людей: жил, жил да и помер. А тут совсем по-другому чуть было не вышло – жил, жил и вдруг утонул. Никакой, как говорится, логики. Выходит, выбор у смерти был такой же глупый и нерасчетливый, как она сама, коль я жив остался.
Почему же, собственно говоря, я должен был утонуть? Прожил ведь совсем ничего – двадцать семь лет только. Женой и детьми не обзавелся, даже поплакать и то некому было бы. Плохого, вроде, никому не делал. А о хорошем нынче вспоминать как-то и не принято. Да, что теперь о том говорить? Если бы такие мысли пришли голову в тот момент, когда на меня медведь пошел, мне, наверное, тонуть уже бы не пришлось…

* * *

Началось все с того дня, когда я повстречал старого знакомого из Потапово. Он приехал к нам в окружной центр по своим охотничьим делам. И как-то вечером, за чаем, пригласил приехать в гости. Заодно попросил привезти овощей и жидкого провианта для внутреннего обогрева. Обратно обещался загрузить рыбой и мясом.
Расстались мы под утро. Провожая его на теплоход, пообещался осенью приехать.
Лодки своей у меня не было, все собирался купить, да никак это желание не совпадало с возможностями. Однако на рыбалку выезжал каждый выходной. Благо дело, Енисей под боком, а друзей с плавсредствами много.
В первых числах сентября с одним из них мы и собрались в поездку. А погода стояла морозная, и уж неделю, как земля, хоть и не очень плотно, укрылась белоснежным покрывалом.
Аккуратно уложив весь провиант в лодку, тепло одевшись и взяв про запас бензина, мы двинулись вверх по реке.
Винты мотора с трудом вращались в густой воде, оставляя за собой белую борозду пузырьков. Когда проходили мимо Кабацкого острова, лодку на водной зыби малость трясло. И как бы в такт этой тряске мы с приятелем клацали зубами.
Енисей поздней осенью грозен и опасен. Холодный северный ветер окрашивает его в черный цвет. Но от слишком больших волн река становится серо-белой, потому что, накатываясь друг на друга, они образуют белые буруны, придающие водной стихии светлые тона.
Бывает, выйдешь из города при полном штиле, но как выберешься за очередной мыс, смотришь, а там самый настоящий штормина. Тут-то и проявляются смелость, ловкость и умение. Без хороших навыков вождения запросто можно попасть в гости к усатому налиму.
Тому, кто находится на воде, необходимо знать, как брать попутную или встречную волну, где сбросить или прибавить газ, чтобы, не дай бог, не нырнуть в нее, не дать следующей волне накатиться и накрыть тебя.
А мечтать о том, чтобы доплыть до берега, можно, конечно, но это, в общем-то, бесполезно. Вода в реке и летом холодная, а осенью тем паче. Пять минут побарахтаешься, затем наступит переохлаждение, из-за чего управлять телом станет невозможно. Поэтому в осеннюю пору каждый старается держаться берега. Но тут тоже немало опасностей: в шторм запросто можно наскочить на камень-валун, скрывающийся под волнами, или на каменистую отмель, что в обоих случаях грозит пробоиной.
Когда мы обогнули Грибанов мыс, тряска прекратилась. Зеркальная водяная гладь здорово слепила, отражая лучи заходящего солнца. Вдоль берега белела полоса образовавшейся пены. Прямо из нее время от времени пугливо взлетали утки-одиночки. Пролетев несколько десятков метров, они тут же садились на воду и ненадолго ныряли.
Я предложил Александру подойти поближе к берегу и шлепнуть пару уток из моего ружьишка шестнадцатого калибра. Но он никак не соглашался, и это было мне понятно.
В начале лета Александр приобрел новенькую лодку, и ему совсем не хотелось разбить ее в первую же навигацию. Тем более, когда всем известно, что в районе Никольских островов, мимо которых мы сейчас проходили, под водой скрывается немало камней-валунов, о которые разбилась не одна лодка. Да и надежды на то, что мне удастся что-то подстрелить, было мало. Я ведь охотник не ахти какой, да и дробь в патронах совсем не та. Имелось, правда, два с картечью, случайно попавших в патронташ, но я их берег. На всякий пожарный, как говорится.
Шли мы уже около двух часов. Зубы стали клацать чаще – давал о себе знать пронизывающий на скорости ветер.
Места вдоль берега знакомы. Мы с Александром бывали тут на рыбалке. Первый раз, когда выбрались на Авамку, где, по слухам, хорошо шел хариус. Тогда, из-за быстро сгустившихся сумерек, пришлось высадиться на берег, не дойдя до нее всего каких-то двух километров, как потом оказалось.
Быстро вытащив лодку на галечник, похватали удочки и стали рыбачить. Вода вдоль берега, в буквальном смысле слова, просто кипела от прыгающей рыбы. Поплавков совсем не видели, и вытаскивали удочки только тогда, когда чувствовалось, что рыбина на крючке уже сидит.
Таким образом поймали с десяток хариусов весом граммов по триста. Тут же на берегу выпотрошили, малость посолили, туго завернули в тряпку и положили их под растущий рядом куст травы. Хариус - рыба очень нежная, и «малосол» из нее получается обалденный.
Тем временем, пока созревал скромный ужин, двинулись к кустам в поисках хвороста для костра. Собрав по охапке сухих веток, разожгли огонь. Душе и телу сразу стало тепло, а вокруг - светлее.
Пока ужинали, разжижая снедь водкой, костер наш проглотил почти все принесенные дрова. Поэтому снова возникла необходимость сходить в кусты. Каждый пошел в разных направлениях, и вскоре я на своем пути обнаружил тропинку. Не без интереса, прошел по ней несколько десятков метров.
В темноте обрисовались контуры избушки. Я испугался и, молча, повернул в обратную сторону. Александр, вернувшийся к этому времени, подбрасывал в огонь свежие дрова.
Я рассказал ему о своем открытии, на что он отреагировал очень слабо, полулежа расположившись возле разостланного прямо на земле стола.
За беседой выпили еще по паре рюмок, и нас стало клонить ко сну. Александр предложил снять мотор с лодки, спрятать его в кустах, а самим заночевать в избе, на которую я наткнулся в темноте. И мы пошли по тропинке, изредка спотыкаясь в темноте и громко обсуждая, чья же она может быть.
Подошли к ней совсем близко. Так, что даже в темноте контуры избушки обрисовывались совсем четко.
В это время на крыльце сверкнули два огонька – и мы оцепенели от неожиданности и испуга. По ступенчатой лестнице медленно спускалось незнакомое живое существо с продолговатым туловищем...
Александр выпалил:
– Стреляй!
- Из чего же стрелять? Ружье-то возле мотора осталось, - попытался я объяснить. Дрожащими руками начал искать в карманах зажигалку. Вытащив ее, стал спешно щелкать. Наконец-то вспыхнул жиденький огонек, и я другой рукой увеличил длину его пламени.
Тем временем неизвестный зверь спрыгнул на землю и уставился в нашу сторону. Как только пламя слабо осветило все вокруг, глазам предстал не редкий для этих мест хищник – росомаха длиной метра полтора-два. Испугавшись огня, она в два прыжка тут же исчезла в темноте кустов.
Заходить в избу после этого особого желания не было. Но любопытство подмывало, тем более, что входная дверь оставалась приоткрытой. И, подсвечивая зажигалкой, мы стали осторожно продвигаться вовнутрь.
Под ногами что-то хрустело и трещало. В комнате нашли лампу и фонарь «летучую мышь». И после того как были задействованы два эти источника света, на душе стало спокойнее.
В избе обнаружили полный разгром. Пакеты, в которых хранились запасы продуктов – сахара, чая, круп, макаронов и прочей снеди - были все порваны и валялись повсюду. А под ногами хрустела их смесь.
На всю ширину избы – грубо сколоченные голые полати. Вещи, которыми они были застланы, валялись рваными на полу.
После обсуждения ситуации, немного успокоились и пришли к обоюдному согласию, что за ружьем никто не пойдет. Решили оставить лампы горящими, забаррикадировать дверь и отдыхать, а утро, как говорится, вечера мудренее. Утром обследуем все детально.

* * *

К утру поднялся сильный ветер, и на реке разыгрался шторм. Искать в такую погоду Авамку особого желания не было. Решили скоротать время сбором ягод. Благо дело, урожай в тот год на кислицу выдался хороший.
После обеда ветер стих. Усердно работая веслами, смогли-таки отойти от берега. Александр запустил мотор, и через некоторое время наша “Казанка” покачиваясь, набрала скорость. Километрах в двух от места ночевки, на небольшом мысуя, виднелась здоровенная изба, а ниже – устье реки Авамки.
У входа в него лодка. Неподалеку, метрах в пяти по течению, мы увидели двух человек. Один из них стоял по колено в воде с удочкой, другой чего-то бегал по суше.
Лодка уткнулась в песчаный берег. У самой воды - два эмалированных ведра, повязанных марлей. Мужчина с удочкой вытаскивает одного за другим хариусов, а второй подбирает их, если они срываются на берегу, или же ловко снимает с крючка.
- Что у вас в ведрах, мужики? – спросил Александр.
- Да грибов вот набрали, - ответил тот, что стоял на берегу.
- Какие же грибы из-под снега?
Когда я приподнял марлю, увидел полное ведро рыбы. Долго не раздумывая, стал распутывать удочку, брошенную вчера вечером впопыхах в лодку.
Раскатав голенища сапог, вошел в воду, приладил наживку и забросил. Тут же почувствовал резкий рывок - на крючке резво брыкался хариус.
Пока пытался схватить его руками, он сорвался и упал в воду. А мужики по- прежнему все таскали и таскали хариусов, одного за другим.
Я стал следить за тем, как это у них получается. Оказывается, надо было не опускать крючок в воду, а осторожно водить им над ее поверхностью. Из воды тотчас выскакивают сразу несколько рыбин - и на крючке остается та, что пошустрее.
Но больше поразило, что рыбаки не меняли наживку, а у меня на эту процедуру уходило уж очень много времени. У них, как выяснилось позже, вместо наживки была устроена “мушка” из светлого волоса.
Чтобы смастерить себе подобное, мы определили, у кого он посветлее. И, сняв штаны, без стыда стали состригать ножом вьющийся волос с заветного места. Именно такой можно было использовать для того, чтобы изготовить требуемую наживку, после чего рыбалка дала приличные результаты…
И вот сейчас мы с Александром как раз подходили именно к этому месту, к уже знакомой избе.
- Шура, может, зайдем погреться малость. Да и подкрепиться не мешало бы, сытому всегда теплее…
- Ладно, зайдем. Но только ненадолго. Возьми необходимое для чая и остальное все с закуской, - сказал он, не поворачивая головы, так как надо было выбрать место на берегу, чтобы причалить лодку.
- Ладушки. А ты подходи вон в то улово. Там и волна поспокойнее, и лодку легче вытащить.
Александр сделал небольшой разворот, сбавил газ. И так, на малых оборотах, мы подошли к берегу.
- Глуши! - крикнул он мне, пересиливая шум мотора. Я нажал на кнопку - и двигатель замолчал.
- Что ж ты газ на дистанционку переделал, а кнопку остановки двигателя оставил на прежнем месте? - спросил я у него, медленно опуская ноги в воду. Глубина была небольшая, вода поднялась чуть повыше колен и плотно сжала вокруг них резину сапог.
- Аккумулятор я не ставил, а без него за какой надобностью буду переделывать всю эту систему? Пашет и ладно. Обойдусь без этого пока. Заякорься лучше вон за тот валун. Слушай, - продолжал он, поправляя весла в лодке, - на кой ляд ты прихватил свое ружье? Сезон закрыт, и нарвись мы на охотинспекцию, одни неприятности будут…
- Ты прав, конечно. Но с ружьем как-то спокойнее.
- Спокойнее? Ты кого им пугать собрался, не медведя ли?
- Хоть бы и его, а что? Медведь, говорят, одного запаха пороха боится, не то, что выстрела…
- Ну, ну. Давай, давай - пугай, а я посмотрю.
Преодолев метров сто от воды к кустам, громыхая сапогами, мы шагали по тропинке, аккуратно выложенной круглым плавником.
В кустах показался штабель напиленных чурок.
– Гляди, сколько дров хозяин к зиме наготовил. Видать, наведывается сюда, и не редко. Сань, а чего он недовольство проявлял, когда застал нас тут летом?
- А какой хозяин незваным гостям будет рад? Строить избу мы ему не помогали…
- Да я слыхал, что и не он эту избу строил. Вроде, стоит она тут еще с тех времен, когда людей сюда по этапу гнали.
- Оно, может, и верно. Такую махину ему одному не под силу было бы состряпать.
Изба действительно была прочная и большая, да и к тому же хорошо замаскирована. Она стояла среди крупных, в человеческий обхват, лиственниц и небольших полярных березок. С берега была незаметна, а с воды и подавно.
Обычно избушки строят, ставя в основу, вместо фундамента, пустые бочки или шпалы. Эта же стоит на прочных деревянных сваях. Выложена «в лапу» толстыми бревнами, которые ежегодно приносят весной Енисей.
На пристроенном крыльце сбит небольшой столик, висит прикрепленный к перилам умывальник, засыпанный осенними листьями.
Озябшими руками я дёрнул за дверь, но она не поддалась.
- Погоди, - сказал Александр, - там, кажется, гвоздь забит.
Он протянул левую руку к гвоздю, правой отодвигая меня в сторону. И тут я увидел прибитый к дверям потускневший лоскуток бумаги, на котором слабо просматривались буквы.
- Сань, погоди. Тут вот писулька какая-то, и на ней чего-то нацарапано.
- Ну и читай, коли грамотный, - бросил он мне через плечо, мучаясь с гвоздём.
- Зачем ты так? Может, там информация какая, ведь кругом глухая тундра!
Я развернул клочок бумаги, где очень нечетко виднелась запись, наполовину смытая осенними дождями, и начал читать вслух по слогам:
- Осторожно, в окрестностях бродит медведь…
И тут, мне кажется, жизнь взяла другой темп. Саша встревоженно глянул на меня. В этот самый момент где-то совсем рядом раздался оглушительный медвежий рёв.
Он был очень громким. Мне показалось, затряслись деревья, а не только каждая клеточка тела.
Саша глядел на меня такими широкими глазами, каких я у него никогда и не видел. Не зря ведь говорят, что у страха глаза велики. И, позабыв о таких человеческих достоинствах, как бесстрашие, смелость, вообще не понимая, что со мной происходит и почему волосы на голове вдруг ожили и зашевелились, я совершенно дико затрясся.
Озираясь вокруг, ничего от страха не понимая, мы пытались обнаружить источник этого ужасающего рёва, который раздавался где-то совсем рядом. В тот момент я забыл обо всем на свете и даже о том, что медведь боится запаха пороха. Осознавал только одно - я боюсь его намного больше, чем он запаха какого-то пороха…
Очнулся от резкого толчка, который сбил меня с ног. Мои попытки подняться не приносили успеха, так как Саша наступил мне на полу полушубка.
– Саш, отпусти! - завопил я, валяясь на земле. Но он не обращал на меня никакого внимания, с остервенением выдёргивая проклятый гвоздь.
Наконец ему это удалось. Он стал открывать дверь, отталкивая ею меня. Я все же изловчился заползти следом за ним.
Ворвавшись в коридор, Сашка хаотично стал хватать всё, что там лежало, и тут же бросал обратно, пока в его руки не попал топор.
А рёв раздавался с прежней силой, и нам уже казалось, что медведь ходит вокруг избы. С трудом поднявшись на ноги, я прошел внутрь. Подошел к окошку, слабо освещавшему комнату, стал высматривать, где находится медведь, как будто это зрелище могло успокоить.
Раздался очередной, повергший нас в ужас рёв. И тут на пригорке, метрах в пятидесяти от избушки, я во всей красе увидел страшного “хозяина”. Понятно стало, что наше появление ему не понравилось. Со злостью и необыкновенной лёгкостью он с корнями выдёргивал вокруг себя деревья и отбрасывал их в сторону.
Не прекращая реветь, медведь стал копаться на одном месте.
«Ну чего ты там, клад нашел, что ли? – спросил я мысленно. - Чего злишься-то? Шёл бы подальше отсюда, а мы уж как-нибудь оклемаемся тут…».
В коридоре раздался грохот. Увлечённо рассматривая медведя, я его, кажется, и не услышал бы, а тут вспомнил про Сашу. Но что же он громыхает там? Неуж-то дерётся со вторым медведем, которого я, может быть, не углядел?
Взяв ружьё наизготовку, начал стволом потихоньку открывать дверь. И тут увидел смешную картину: Саша в спешке баррикадировал входную дверь, кидая под неё всё, что находилось в коридоре.
- Саша, брось ты этот кошкин труд, - сказал я ему.
- Пошёл ты, знаешь, куда… - огрызнулся он, продолжая работать.
- Да не сердись, - успокаивал я его. - Иди лучше глянь на того, кто нас так сильно напугал.
- А где он? - испуганно проговорил Александр, прекратив свои старания. Потом как-то неуклюже прошел в комнату, прильнул к окошку.
Я показал ему медведя.
– Ах, вот ты какой. Хорошая зверушка! - воскликнул он.
- Зверушка как зверушка. Ты лучше подумай, что нам дальше с ней делать.
- А чего думать? Хана нам пришла, Серый, - махнул Санька рукой. - С таким долго не потягаешься. Одним весом удавит. Гляди, какой здоровяк, килограммов триста будет...
- Да не паникуй ты, Сань. Вспомни лучше: “Если Бог закрывает дверь, он обязательно оставляет где-то открытой форточку”. Давай лучше будем искать эту самую «форточку» и как-то выходить из каверзной ситуации.
- Выходить, выходить … – ворчал Сашка, не отрывая взгляда от медведя.
… Осматривая заваленные всяким хламом полки в комнате, на одной из них я обнаружил несколько стреляных гильз и картечь.
– Ну вот, это уже кое-что, - показал я, радуясь, находку Саше.
- А что ты ему этой картечью сделаешь, зад почешешь? - съязвил он. - Для него твой бекасник, что укус комара.
- Ничего. Я ему этих самых комариков всажу в нужное место…
- В нужное место… А ты сперва попроси, чтобы он подставил его да подождал, пока ты прицелишься.
- А чего его просить? Вот сейчас сделаю надрез на гильзе да отправлю по зарядику в глаз и в ухо. Потом попотчую тебя медвежатиной…
- Слушай, Сергей. Я не пойму, кто на кого охотится?
- Разница, в общем-то, есть: или остыть в объятьях медведя, не успев сменить штаны, или снять с него шкуру. Смекаешь?
- С тобой и на тот свет идти не скучно. Всё шуточки да шуточки…
- А чего ж горевать? Давай, лучше заберёмся на крышу и расстреляем его оттуда. Пока он будет забираться к нам, можно и по туловищу в упор пальнуть, и в голову.
- Если за стенами избы боимся, как бы в штаны не наложить, то на крыше этого не избежать. А ты знаешь, - улыбнулся Александр, - я не привык на холоде штаны менять. Ещё чего доброго простатит заработаешь…
- Не знаю, как там с простатитом, но геморрой от страха, говорят, бывает.
Не знаю почему, но страх уже прошел немного, и я почувствовал себя смелее. Но поднять как-то дух у Александра мне никак не удавалось. Он по-прежнему стоял возле окна и не сводил глаз с объекта нашего устрашения. А медведь тем временем немного успокоился и, тихо рыча, улёгся под высокой толстой лиственницей.
- Слушай, Сергей, у меня мысль появилась. Смотри, ветер играет на нас, со стороны медведя дует. Значит, не унюхает, если попытаться тихо исчезнуть…
- Мысль, конечно, неплохая. Но в сапогах, в полушубке я не пробовал бегать наперегонки с медведем. Это ж дикий зверь, Саша! Кусты - его стихия, а для нас – преграда. И где гарантия, что успеем добежать до лодки, спустить её на воду и, запустив мотор, уйти от преследования? Миша ведь и плавает неплохо…
- Мы постараемся тихо, чтобы не услышал. Глянь, он уже успокоился и отвернулся даже.
- Ну, что ж. Риск, говорят, дело благородное. Хорошо бы спустить с него шкуру или хотя бы спугнуть, как он нас. Ну, хоть одним выстрелом…
- Только не вздумай стрелять, - с опаской произнес Александр. - Давай, выходим потихоньку.
Мы осторожно вышли на крыльцо, без шума спустились по ступенькам. В том же духе стали тихо продвигаться по тропинке из плавника. Преодолев половину расстояния от избы до каменистого берега, Александр ускорил шаги, грохоча сапогами. В руках сжимал топор, прихваченный в избе.
Полусогнувшись, держа ружьё наизготовку, я шёл следом за ним, путаясь в длинных полах полушубка. Плавник в этом месте был выложен плохо, что и послужило причиной моего падения. Падение, в свою очередь, вызвало негромкий шум и, как бы в ответ на него, медведь снова заревел.
Александр тем временем исчез с поля зрения.
« Куда ж он мог деться? – пронеслось в голове. - Куда, куда? К лодке, конечно, шкуру свою спасать».
Раздвигая кусты, я стал пробираться к реке напрямки. И, выбежав на галечник, увидел Александра.
Он пытался столкнуть на воду лодку, но это получалось плохо.
«Ну и трус же ты, Сашок! – возмутился я мысленно. – Посмотрим, как у тебя очко сработает, а я уж убедился, что оно у тебя не железное…».
Спрятавшись за одним из валунов, двигать которые было по силам только Енисею, и сложив руки рупором, я прорычал, подражая медведю.
Александр резко оставил свои попытки столкнуть лодку. Схватил в руки топор и стал оглядываться, ища медведя.
Эта картина заставила обнаружить себя громким смехом.
- Чего ты ржёшь, дурак? Где ходишь? Давай, помоги скорее лодку на воду столкнуть. Смываемся быстро отсюда, - зло выговорил Александр.
- Надо ж с мишаней распрощаться, а то ведь ни здрасьте тебе, ни до свидания, - ответил я ему. - А лодку сейчас спустим. Не суетись только.
- Серёга, кончай шутить. Ты меня этими шуточками очень злишь. Смотри, останешься тут со своим мишаней.
- А я и не сомневался в том, что ты способен на это.
- Ну, знаешь? Толкай лодку, чего уставился! - покраснев от натуги, выкрикнул Александр, брызгая слюной.
- Ладно. Поорал, и будет. Садись за руль, а я лодку оттолкну. Поддай немножко газку. Может, запустим с первого раза.
Намотав на маховик шнур, я резко его дёрнул. Двигатель чихнул пару раз, но не завелся.
Александр обернулся и сказал:
- Плесни в карбюратор грамульку. Чего капризничает? Без ста граммов завестись не хочет?
Я сдёрнул шланг с соска двигателя, прижал его пальцем, качнул грушей. Тонкая струйка бензина брызнула в карбюратор через воздухозаборник. И, надев шланг на сосок, я качнул грушу ещё пару раз.
Двигатель завелся, разорвав тишину, укутавшую на Енисей, но обороты были слишком большие.
- Сбавь немного, чего движок насилуешь?- крикнул я Александру.
- Ничего, пусть прогреется. Врубай ход, - ответил Александр, сбавляя обороты, - и с Богом дальше…
Проплыв до фарватера, решили перекусить. Чтобы течение не сносило лодку, не стали глушить мотор, а оставили его работать, но только на холостых оборотах.
- Где наша сумка с продуктами? - спросил я у Саши.
- Где, где? В избе осталась, - нервно ответил он.
Порывшись в своем рюкзаке, я вытащил оттуда банку свиного паштета и бутылку водки. Подал все это Саше, который уже успел достать из бардачка кружку. Ловким движением открыл бутылку, налил и молча выпил. Тут же поднес и мне такую порцию.
- На, пей - произнес он, держа кружку в протянутой руке.
- Не буду! – сказал я.
Пить мне действительно не хотелось, да и кушать тоже. Захотелось воды, и, перегнувшись через борт лодки, я черпнул ладошкой из Енисея, сделал несколько глотков. Потом, усевшись на борт, смотрел на то место, откуда совсем недавно пришлось бежать в таком страхе.
На душе было муторно и нехорошо. Мучала горькая обида за товарища, с которым решился на эту поездку.
Там, на берегу, остался зверь. Но мне почему-то сейчас казалось, что в его медвежьей душе меньше звериного, чем в человеке, сидевшем рядом со мной. Терзала мысль - почему он такой? С рождения это у него или приобретенное в течение жизни?
А чем, собственно, его жизнь обидела? Единственный ребенок у родителей, жена – верная и любящая, подрастает маленький сын. Недавно получил жилье, тёща по два раза в год приезжает оказывать помощь. Как-то говорил, что машину собирается купить…
Сколько хорошего в жизни у него и столько плохого в душе! А, может, ему просто жалко расставаться с этим земным достоянием? Как бы ни было, у меня тоже много ценного в этом мире, но ставить на одну полку человеческие достоинства и материальные ценности не смогу никогда. И какой бы трудной ни была жизнь, даже мысли подобные буду гнать от себя. Ведь ничто на земле не ценится так высоко, как человеческие отношения.

* * *

Вспоминая случившееся и оценивая его, я перевёл взгляд немного выше того места, где стояла изба. Километрах в полутора, на берегу, поодаль от кустарника, заметил палатку, возле которой копошились люди. В самом кустарнике разглядел недостроенную избу.
- Сань, глянь, там палатка и люди. Надо предупредить их, чтобы мишаня не загрыз ночью.
- А тебе какое дело, кто там у тебя – брат, сват?
- Слушай, Александр, давай к ним. И не артачься, мы не на базаре, – со злостью выговорил я ему. Потом закричал во весь голос, размахивая руками:
- Эй, на берегу!
На берегу нас заметили, но вряд ли услышали. К воде, по крайней мере, никто не спустился.
Я взял ружьё, выстрелил и опять помахал рукой. Один из находившихся на берегу стал спускаться к реке, куда мы собирались причалить. Ухватившись за нос лодки, он подтащил её на галечник и спросил:
-Чего шумим, мужики?
Это был мужчина лет тридцати пяти, широкоплечий, с рыжими усами. Из-под энцифалитки торчал воротник тёплого свитера, связанный из собачьей шерсти. Зелёные брезентовые брюки заправлены в широкие голенища сапог.
- Да вот хотим предупредить, - начал Александр, - что рядом с вами медведь бродит. Как бы в гости не пожаловал…
- А чего же вы гулять его оставили, коль ружьишко имеется? – насмешливо спросил он.
- Иметь–то имеем, да только дробью, что у меня в патроне, его не возьмешь, - ответил я ему.
Познакомились. Зовут Павлом, работает банщиком в нашей городской бане а друга звать Виктором. Решили с ним избу к зиме закончить, потому и оказались здесь, объяснил он нам.
- Ладно, пара пуль у меня есть. Съездим, поговорим с вашим медведем, - спокойно проговорил Павел и собрался было подняться к палатке.
- Слушай, Паша, у вас, вижу, костерок горит, - остановил я его. - Айда я по-быстрому переплавлю свой бекасник в пули. Особой хитрости тут не надо. Надеюсь, баночка консервная у вас найдется?
Павел слушал меня вполоборота, намереваясь отправиться к палатке.
- Делай, - сказал он. - Банок здесь, сколько угодно.
Не откладывая в долгий ящик, я приступил к реализации своей идеи. И вскоре шесть пуль уже остывали на камушке.
– Вот это да-а-а. С таким запасом не страшно идти к мишане, - одобрил мою работу Павел.
Он вынес из палатки двустволку и обратился к Виктору:
- Ну, что, Витёк, давай с нами, коли не слабо.
Тот, кивнув, стал спускаться к лодке. Смеясь, мы вчетвером уселись в нее и мигом оказались в том месте, где еще недавно мне было не до смеха.
- Нет, мужики. Я во второй раз к нему не пойду, – заявил вдруг Александр.
Виктор взял в руки багор, прихваченный с собой, растерянно присев после этих слов на борт лодки.
- Ну, что ж. Оставайтесь оба здесь, - все поняв, скомандовал Павел. - Подойдёте к нам после выстрелов.
Порешив на том, мы двинулись к избушке. По дороге обсуждали план действий.
Понятно было, что прежде, чем начать что-то делать, надо было знать, где находится медведь. Ведь за это время он спокойно мог уйти в тундру. Разговаривая таким вот образом, не заметили, как подошли к избе.
Вокруг тишина. Дверь распахнута настежь. Подумалось, что медведь может залечь в избушке. Вскинув ружья наизготовку, осторожно стали подниматься по ступенькам, прислушиваясь к каждому шороху. И не напрасно.
Напряженную тишину разорвал вдруг мощный рёв, раздавшийся с тальникового кустарника.
- Ага, на месте наш дружок, - проговорил я тихо.
Мы быстро поднялись на крыльцо и выглянули из-за угла дома. Медведь тот же час заметил нас и затревожился, стал метаться вокруг лиственницы.
- Идём в избу, оттуда его лучше видно, а нас он не увидит. Может, успокоится. Там и план действий обсудим, - предложил я.
Из окна медведь действительно был виден лучше. Он присел и, мотая головой, нюхал воздух.
- Хорош-ш-ш матрос… - произнёс Павел. Слушай Сергей, не мог ли он в петлю попасть? Смотри, далеко от дерева не отходит. А мог бы уже сто раз убежать…
- Может, оно и так, но я не вижу самой петли. Что это за петля такая, если он далеко от лиственницы ходит?
- Могли и из троса петлю поставить, - высказал догадку Павел, не отрывая взгляда от медведя. - В этом случае ему ни в жизнь не вырваться из неё.
- Но и освободить его мы тоже не сможем. Как подступишься?
- Делаем так, - скомандовал Павел. - Ты идёшь на него с одной стороны избы, я - с другой.
- Слушай, Паша, а если он кинется на кого из нас? Мы же перестреляем друг друга. Давай, лучше идти вместе. А стрелять будем по очереди: сначала я стрельну, потом ты. Пока буду перезаряжать, держи его вторым стволом на мушке.
- Ладно, Серый. Уговорил, - вяло ответил Павел. - Пошли.
Мы вышли из-за торца избушки и стали пробираться вдоль ее стенки. Паша, молча, указал на петлю. Как он и предполагал, петля была из троса и располагалась на углу избы.
Когда мы выглянули из-за дома, зверь начал метаться из стороны в сторону, но петли у него на шее я не увидел.
Нас разделяли каких-то десять метров, когда медведь поднялся на задние лапы и, словно человек, пошатываясь, пошёл навстречу.
Я снова ощутил, как на голове зашевелились волосы. Не поверите, но вдруг стало жалко это существо, которое только и могло, что реветь и мычать.
Медведь, мотая головой, протягивал передние лапы, словно сдавался, или просил о помощи. Трудно было определиться. И этот вид вызывал уже не страх, а жалость.
Я на мгновение увидел его глаза. Они поблёскивали. Зверь зверем, но и он, наверное, как-то осознавал трагичность этой драматической ситуации. Простояв так минуты две, мишка резко развернулся и буквально двумя-тремя перехватами взобрался на дерево, оказавшись метрах в трёх от земли.
- Вот теперь, мишаня, ты наш, - радостно сказал Павел, держа его на мушке. – Ну, выгляни из-за ствола, чего спрятался ? - продолжал он победоносно.
Медведь, хорошо ухватившись лапами, держался на дереве. И вдруг на мгновение выказал из-за ствола голову. В тот же миг я вздрогнул от громкого выстрела.
Стрелял, конечно же, Павел.
Медведь начал медленно сползать. Но опять прозвучал выстрел, и он, дернувшись всем телом, резко пошел вниз.
- Приглянь за ним, а я перезаряжу, - проговорил суетливо Павел. Если что, стреляй в ухо…
Меня стало знобить. И мушка почему-то запрыгала. В душе опять проснулась жалость, а к горлу подступил тяжёлый ком. Из такого состояния вывели еще два Пашкиных выстрела.
Медведь, вздрагивая в ответ на них всем телом, продолжал сползать вниз. И было непонятно, почему он вздрагивает – то ли от попаданий, то ли от громких звуков выстрелов.
Пока Паша перезаряжал ружьё, медведь грохнулся на землю, поднялся на все четыре лапы и двинулся на нас.
Напарник мой, загоняя очередной патрон в ствол, прокричал:
– Стреляй, стреляй! По башке ему, по башке!
Я опустил ружьё, целясь в грудь, надеясь попасть в сердце. Медведь продолжал приближаться, и нас уже разделяло метра три, когда мой онемевший палец нажал на спусковой крючок…
Выстрела своего я не услышал, но медведь рухнул на землю, несколько раз перевернулся, скатываясь с бугорка. И мы увидели трос, который тянулся от лиственницы к шее медведя.
- Привязанного убили! - с возмущением крикнул я Паше. – А он ведь помощи у нас с тобой просил… На дерево забрался, чтобы трос могли перебить. А мы… Не допёрли, охломоны! За что ж мы его так, а?..
- Чего ты рассопливился, Серёга?- сказал, пожав плечами, Павел. - Всё уже, панихиду потом отслужишь. Глянь, какой красавец! Сколько мяса, а шкура, шкура-то какая! Твоя она, ведь ты стрелял последним. А желчь и одну лапу мне отдашь. Говорят, от радикулита лучше средства не найти.
Я был в оцепенении. И слова не мог произнести.
Паша стал совать мне в руки свое ружьё, приговаривая:
- Держи-ка. Сунь ему в ухо, только сзади не подходи, иначе может лягнуть в судороге. Надо глотку перерезать, чтобы кровь стекла.
Я обошёл тушу, оглянулся и увидел, как из-за угла избушки показалось сначала острие багра, а следом голова Александра.
- Ну, чего мужики, живы или как? – произнес он. – Мишанька-то, куда девался? Чего-то не слыхать его. Никак угрохали?
- Да нет, решили вас подождать, - пошутил Павел. - Куда же нам без вас?
- Брось, Паша, я всерьёз. Где медведь?
- Да тут он, тут. Подходите сюда, поможете держать, а то он трепыхается, стервец.
Александр вышел из-за угла. Осторожно ступая и оглядываясь по сторонам, направился к нам.
Следом за ним шёл Виктор. Александр багром раздвигал кусты впереди себя.
- Гляди, точно убили! Ну и здоровяк! Вить, смотри - уже готовый, – радостно проговорил Александр, пиная тушу багром.
- Эй, ты! Не очень тут, шкуру испортишь своим оружием, - охладил его пыл Павел.
- Нашёл чего жалеть – шкуру убитого медведя. Ну, ты даёшь!
- Чего даёшь, чего даёшь?- возмутился я. - Мне эту шкуру не меньше было жаль и когда в ней жизнь ключом била. А мы герои - убили привязанного медведя и радуемся, да?
- Ты Сергей, чего-то недопонимаешь в этой жизни, - сказал нравоучительно Александр. – Какая тебе разница, привязанный он был или вольный. Наш он теперь, наш. Понял?
- А ты бы только и делил – наше, ваше… Подумай лучше, чья это изба и чьи петли? Небось, когда бы в твоей петле медведя угрохал кто другой, ты бы стерпел это. Да ты бы весь город переспросил о том.
- Конечно, - ответил Александр. – Ты погляди, ворсистый какой. Такую шкуру да на пол, или на стену заместо ковра… - красотища! Мужики, а Серега правильно говорит. Шкуру я заберу и отдам хозяину. Ведь, в любом случае, все претензии будут ко мне.
Мы не первый раз сюда приплываем и всё на моей лодке. А тундра - она хоть и голая, но глазастая. Так, что шкуру надо отдать хозяину. Это я беру на себя, а пока, Сергей, отвязывай его да сруби подходящую берёзку. Подготовь тушу для транспортировки. А мы курнём пока, - закончил властно свою длинную речь Александр.
Я взял топор и стал искать подходящую берёзку, которая могла бы выдержать тяжесть. Вернулся к остывающей туше и припасённой верёвкой начал связывать попарно передние и задние лапы. Управившись, присел возле ребят, разминая в руках папиросину. Закурив, глянул на них и сказал:
- Чего расселись? Тащите, а я покурю. Посмотрим, как это у вас получится.
- Мы махом утащим его к лодке, - сказал с уверенностью Александр. - А ты, Серый, собери ружья и топай за нами.
Павел подошёл к медвежьей туше и стал проталкивать жердь между связанных лап.
– Айда, разом, - скомандовал Павел.
Но как они ни тужились, пытаясь поднять тушу, ничего не получалось. Ее не удавалось даже от земли оторвать. Изрядно помучившись, обступили ношу, которая никак не поддавалась.
- Сколько ж в нём весу? – спросил Виктор, пиная тушу ногой.
- Не пинайся, футболист, - возмутился я. - Сколько б ни было, весь его. А ты, видать, мало каши ел, коль поднять не можешь.
- Чего ты ноешь? - раздраженно произнес Виктор, обернувшись ко мне.
- Да у него ещё жалость не пропала, - сказал, усмехаясь, Павел. - Всё никак не успокоится, что стрелял в привязанного.
Все дружно засмеялись, что очень меня обозлило.
- Да, жалко, что не можем его утащить. Надо бы сфотографироваться возле палатки. У Сергея же с собой фотоаппарат. Никак предусмотрел встречу с медведем? – съязвил Павел.
- Да нет, - пояснил Александр. - Он всегда таскает его с собой, всё ищет кадр – “природы чудное мгновенье”…
- Чего ж ты мишке не предложил попозировать, когда увидал его? - спросил я. - В тот момент я бы щёлкнул тебя в его объятиях. Жаль, не было фотоаппарата, когда ты пятки ему показывал…
- Хватит языками чесать, надо растушевать его. Утащим кусками, - сказал Павел. - Съезди, Виктор, за ножом.
Я расстегнул полушубок и, вытащив из висевших у меня на поясе ножен аккуратный тесачок, подошёл к задним лапам медведя.
– Ну–ка, народ, помогите-ка мне разделать его. Я его порешил, я и начну разделывать.
Лапа, за которую ухватился, малость поддалась, и я полоснул по ней ножом.
Шкура расходилась вслед ножу, и под ней открывался белый жир. Обрезав шкуру вокруг кисти, попытался снять её мешком, но, увы. Это вам не кролик и не заяц – толстая, ворсистая шкура никак не отслаивалась.
- Да нет Сергей, так не пойдёт. Ты что? Надо сначала ножиком подрезать, иначе ничего не выйдет, - сказал Павел, помогая мне оттянуть для удобства вторую лапу. – Я тебе подмогну, пока Витя нож привезёт. - И фонарь прихвати, Витя, - крикнул ему вдогонку Павел.
Темень надвигалась быстро. И пока Виктор вернулся с фонарём и ножом, мы с Пашей работали практически на ощупь. Сняв шкуру, разрубили топором тушу на части и перетащили в лодку, которая еле держалась на плаву. На малом ходу добрались потихоньку к палатке, возле которой горел небольшой костёр, служивший нам ориентиром. И уже через пару часов ветер разносил здесь вкусный, приятный запах почти готовой картошки с медвежатиной.

* * *

Мясо медведя мне предстояло попробовать впервые. Слышал много раз, что сладковато оно на вкус и что после первой пробы не избежать “медвежьей болезни”. Чертовски уставшие и голодные, мы жадно уплетали наскоро приготовленное варево.
Не знаю, действительно ли мясо было таким вкусным, но ели с большим аппетитом. А после этого пили чай, заваренный по-купечески. Меня тут же стало клонить ко сну.
Мужики тоже стали располагаться на матрацах, разостланных в палатке. Разговоры постепенно утихли, только изредка слышались сонное посапывание и храп. Проваливаясь в сон, я подумал о том, что день, принесший столько событий, уходит в невозвратное, однако есть память, с помощью которой всегда можно в него вернуться.
Не знаю, сколько проспал, а проснулся от боли в животе. Внутри что-то урчало, и это урчание сопровождалось резкой болью, отдающей в левый бок. Ворочаясь с боку на бок, надеялся найти удобное положение, чтобы боль унялась, но она становилась всё резче и невыносимее. А потому поднялся, схватил ружьё, вышел из палатки и направился к кустам.
Где-то внизу, в темноте, плескался Енисей. Съёжившись от холода, начал пристраиваться в кустах и, полуприсев, положил ружьё на колени. В это время сзади послышался треск сучьев. Я мгновенно вскочил, схватив одной рукой ружьё, второй придерживая штаны. Затем в ускоренном темпе направился к палатке.
Штаны застегнул уже здесь. С улицы тут же послышались осторожные шаги. Вздрогнул от испуга, схватил лежавшее рядом ружьё и направил его на вход.
Шторка, закрывавшая его, зашевелилась, легко раздвинулась - и в проёме показался человек.
- Стой, ты кто? – выпалил я с перепугу.
Фигура вошедшего вздрогнула, и знакомый голос произнёс:
- Ты чего, Сергей, не признал? Это же я – Виктор. Сон что ли приснился? Чего ружьё-то наставил?
- Так это ты, а я подумал - гость незваный к нам пожаловал, - сказал я, успокаиваясь.
- А чего ты со штанами возишься, наложил со страху что ли?
- Знаешь, до этого было недалеко… Выходит, это ты по кустам шарахался…
Все мне теперь стало ясно. Виктор тоже выходил из палатки по той же надобности, что и я. И мы с ним до смерти перепугали друг друга. Хорошо, я не успел ружьем воспользоваться.
- Да, история, - стал хохотать я. - А не продолжить ли нам её?
- В каком смысле? - спросил Виктор.
- Пойдем, доделаем всё спокойно…
- Нет уж. Теперь все как рукой сняло, - заулыбался Виктор.
- Да, все как будто рассосалось, - согласился я, ложась досыпать и укрываясь полушубком.
Однако ночное происшествие встревожило, и я долго не мог заснуть. К тому же беспокоили мысли о завтрашнем дне.
Туман, укрывший Енисей, мог сорвать нашу поездку. «Но, может быть, он рассеется к утру?» - подумал я, засыпая.
В подтверждение этих мыслей палатка как будто задышала, заколыхавшись вдруг от крепких дуновений ветра. Съёжившись от холода, нагнанного его порывами, я прогнал к черту все мысли и погрузился в сон.

Часть вторая

Утром совсем не хотелось вылезать из-под тёплого полушубка. Сквозь дыры старенькой палатки проникал свет нового дня. Усилившийся ветер трепал шторку, прикрывающую вход. Я на коленях подполз к выходу и, придерживая ее рукой, выглянул наружу.
Енисей разыгрался. Плеск его волн был злее обычного. Они скрывались в клубах тумана, который поднимался над водой густой белой пеленой. Шум разбивающихся о берег волн свидетельствовал о том, что река разыгралась не на шутку.
Одно другого не лучше. «Вчера медведь, сегодня шторм» – промелькнуло в мыслях. - Неудачной получилась поездка. Хоть бы живым домой вернуться, какое уж тут Потапово…».
Застёгивая полушубок, стал спускаться вниз к реке. Видимость была слабая, а шторм приличный – двухметровые волны методично накатывались друг на друга. Разлетающиеся брызги вынудили отойти подальше от воды.
– Приехали, значит, – проговорил я вслух, вглядываясь в белую пелену. - Что ж, придётся куковать тут.
Лодки мы еще с вечера вытащили на берег. Но вода за ночь поднялась, и теперь их развернуло волной вдоль берега.
«Благо дело, хоть якорь надёжный, – подумал я, хватаясь за нос одной из них, делая попытку развернуть её. – Пора, наверное, будить мужиков и решать, что делать дальше».
От ночного костра остались только мелкие головешки. Я подобрал валявшийся под ногами сухостой и сложил его на пепелище. После нескольких попыток раздуть огонь стал отдуваться от дыма.
– Тьфу ты чёрт, злой какой. Аж слезу вышиб...
Чайник в углу палатки был пуст. Прихватив его и, размахивая рукой в такт шагам, спустился к Енисею за водой. Но она была мутной от шторма. Положив чайник на галечник, стал раскатывать голенища сапог, чтобы войти в воду и подальше от берега набрать чистой.
Она достигала до колен моих коротких ног. Зачерпнул набежавший гребешок с надеждой, что она будет почище. Крепкая волна ударила по ногам, и брызги обдали лицо, полетели за голенища сапог.
– Смывай, смывай всю грязь и грехи вчерашние!
Очередная волна оказалась сильнее, и облила меня, словно из ковша.
– Ну, вот и умылись, - проговорил я вслух, выходя из воды.
К моему возвращению костёр набрал силу. Примостив чайник на огонь, пошёл к палатке.
– Эй, охотнички–работнички! Пора уж расставаться с царством Морфея, а то скучно одному чаи гонять, - прокричал я, стоя на коленях у входа.
В ответ прозвучало чьё-то неразборчивое бормотание. Павел приподнялся на локтях и спросил:
– А ты, никак, и чай уже сообразил?
- Само собой.
- Ну, молоток, Серый. А который час?
- Давно не утро. Десять скоро будет.
Постанывая и кряхтя, ребята завозились, ругая холод и жесткую постель. Но надо было подниматься. Ежась от холода, стали выползать по одному из палатки, и толпой обступили костёр.
– Туманище-то какой! - восхитился Александр, глядя на Енисей.
Вода в реке была тёплой, и от нее образовался пар, который шевелящимися клубами извивался над темной поверхностью. Они, будто управляемые, со злостью кидались друг на друга и смешивались, образуя белую непроглядную муть. Сверху все смотрелось, как облака, которыми мы всегда любуемся из иллюминатора воздушного лайнера.
Было в этом зрелище что-то завораживающее, манящее. Так и хотелось пробежаться по верхушкам клубящегося ковра, который, казалось, сможет выдержать любой груз. И только шум волн, скрытых где-то там, под ним, возвращал всех к действительности.
- Ты воду для чая, где брал, Сергей, - спросил Павел, прикуривая от уголька костра.
- Где ж еще, как не в Енисее. Только он сегодня что-то не даёт подступиться к воде.
- И не боялся заблудиться в этой мгле? Глянь, какая густая.
- А я далеко от берега не заходил. Знаю, глубина немалая здесь. Волной накрыть может. И так весь мокрый. Волны так и пляшут…
- Не вынесем мы эту пляску, когда пойдем до Потапово.
- А чего туда переться? Надо здесь ждать. Может, к обеду поутихнет малость. Шутки с Енисеем плохи.
Я стремился убедить Александра в том, что нет резона идти сейчас в Потапово. Не стоит рисковать жизнью. Но он всегда поступал, как заблагорассудится, не считаясь с другими мнениями.
- Да ты не дрейфь, - сказал он, - я ещё и не в такую погоду ходил по Енисею.
- Оно понятно, - упирался я, - с осторожностью можно пройти в любой шторм. Но видимости сегодня - никакой. Берега с трех метров не увидишь. Куда унесёт, сам чёрт не узнает.
Я стал злиться на Александра. И, не зная, чем себя занять, начал от волнения поправлять костёр, и чуть было не опрокинул чайник.
- Что вы, в самом деле, как дети малые? - не выдержал Павел и вступил в наш разговор. - Чего вам дался этот посёлок, так уж надо спешить туда? Переждем тут, утихнет – поедем. Мясо есть, рыбы – навалом. Хлеб, правда, на исходе. Но и это не проблема. Если пройтись по избам, можно сухарями разживиться. А вы заладили – поедем, не поедем…
Он махнул рукой и быстрыми шагами направился к палатке.
- Оно, конечно, можно и переждать, - стал размышлять вслух Александр, - но такая погода нам выгодна. Мы ведь за осетриной поедем, везти ее будет безопаснее, чем в тихую погоду, когда рыбоинспекция не спит.
Павел слышал его слова. И, выходя из палатки с пачкой индийского чая, проворчал:
– Рыбу ему, видите надо, осетрину. Да дам я тебе её, дам. Сколько надо? У меня этой рыбы килограммов двести будет. Вчера, перед вами, мы с Виктором охан разгрузили. Того, что взяли, и вам, и нам хватит. Всего не утащишь. Там такие дураки есть, что о-ей-ей, - закончил свое выступление Павел, снимая с огня закипевший чайник.
Он открыл крышку и засыпал заварку.
– Ты чего везёшь в Потапово? - спросил у Александра, склонив набок голову от дыма.
- Картошку, капусту и водку - всё, что заказали.
- И много этого добра?
- Всего понемножку, ну и водки еще бутылок десять осталось.
- Вот и прекрасно, - обрадовался Виктор. - Пока шторм утихнет, мы малость попируем, а вы загрузитесь - и обратно.
- Я поддерживаю Виктора, - сказал Александр. - Но хватит об этом. Давайте чай пить.
Чаепитие проходило в полном молчании. Каждый, посапывая, с удовольствием хлебал горячий напиток. От него стало теплее, настроение заметно улучшилось. Силы слегка восстановились, разыгрался аппетит. Поэтому мы решили разогреть приготовленную с вечера медвежатину.
Управившись с мясом, молча допили чай, оставшийся в чайнике. Александр поднялся, огляделся и сказал мне:
- Пошли, мясо спрячем.
- Зачем? - с недоумением спросил я.
- Давай, идём. И поменьше спрашивай.
Я поднялся и пошёл за ним к лодке.
Взвалив по мешку на спину, мы направились к укромному месту. Метрах в двухстах от берега находилось старое русло ручья, дно которого было устлано приличной величины голышами. Туда и сбросили мешки.
Выкурили по сигарете. Александр поднялся и, уперев руки в боки, повернулся к Енисею.
– Интересно, а как на той стороне, не тише ли? – размышлял он вслух. - Тут поворот реки. На том берегу должно быть тише. Он защищен от ветра.
Немного помолчав, добавил:
– Давай спрячем трофей и попробуем прорваться к тому берегу.
И хоть я был с ним не согласен, возражать не стал, так как был уверен, что Александр всё равно поступит по-своему.
Опустившись на колени, стал ворочать булыжники, сооружая небольшое углубление. Вывернув очередной камень, который никак не поддавался и всё ускользал обратно в яму, зло глянул на Александра и сказал:
- Что стоишь, как столб? Помоги что ли, видишь, мучаюсь.
Он опустился рядом и стал помогать, а я продолжил:
- Яма эта – вещь неплохая. Но в ней от хищников трофей не сохранишь. Если медведь пожалует или росомаха, достать его им будет нетрудно. А что касается росомахи, от нее вообще ничего не спрячешь…
Но мы все же опустили мешки с мясом в яму. Завалили их булыгами. Конечно, яму следовало сделать поглубже, чтобы больше осталось пространства для ее маскировки. Не помешало бы навалить сверху еще пару рядов камней. Однако решили что, может, хватит.
Когда вернулись к ребятам, Павел спросил у Александра:
- Ну, что, не раздумали ехать?
- А, что тут думать? Некогда думать. Ехать надо. Может, к вечеру успеем обратно вернуться, - ответил тот.
- Зря ты это, - сказал Павел. - Переждали бы с нами. А утихнет, так езжайте. Никто держать не будет.
Молча слушал я Пашу, полностью с ним соглашаясь, но переубедить Александра - упрямого рязанского парня, не получалось. Мы всей компанией спустились к реке, стали разворачивать лодку носом на воду.
Я залез в неё чтобы вставить вёсла в уключины, но первая же набежавшая волна выбросила посудину на берег. Падая, я все же сумел воткнуть весла и придерживал, чтобы они не задевали камней, когда мужики станут отталкивать лодку. И наконец им удалось это сделать.
Александр моментом запрыгнул в лодку, скомандовав:
- Работай веслами, Сергей!
Старался я изо всех сил, но впустую. От берега отойти не удавалось, и нас несло вдоль него против течения на расстоянии нескольких метров. Однако моими стараниями мы всё же отошли метров на пять.
Можно было запускать мотор, но Александр что-то уж долго возился, согнувшись над ним. Я грёб изо всех сил, уставившись на его спину.
Павел с Виктором медленно следовали берегом и что-то кричали нам, но из-за шума волн их нельзя было расслышать. Наконец Саша выпрямился и взялся за шнур стартера.
После первого же рывка, мотор заработал на больших оборотах. Я на мгновение отпустил весло, чтобы освободившейся рукой уменьшить обороты движка дистанционкой. По этой причине лодку развернуло боком к волне, и нас тут же стало подбрасывать, как легкий поплавок. Ухватившись обеими руками за правое весло, я, стоя, начал выравнивать лодку.
- Хорош мучится, - крикнул Александр, занимая место рулевого. - Садись, и с Богом!
Я пробрался к корме, задал двигателю рабочий ход и, обернувшись, помахал на прощание Паше с Виктором рукой, дико завидуя им. Они остаются на берегу. А тут вот пропадай из-за жадности этого дурака…

* * *

Лодка уверенно запрыгала по волнам, и вскоре берег скрылся в густой пелене тумана. Навигационных приборов у нас, естественно, никаких не было. Ориентировались только по волнам.
Если принимать во внимание то обстоятельство, что Александр старался брать волны наискось, то можно было рассчитывать, что мы идём к левому берегу. Но на каком расстоянии он находится, оставалось только гадать, так как видимость была всего лишь метров десять, не больше.
Взору представилась во всей своей красе стихия, играющая нашей лодкой, словно спичкой. Белые буруны огромных волн, осыпая брызгами, отвлекали от сторонних мыслей. Александр пристально смотрел вперёд, стараясь ловить каждую волну. Но это не всегда ему удавалось, отчего лодка шла зигзагами.
- Может, лучше вернемся, Саша?- предложил я ему.
- Отстань. Подай мне спасательный жилет. И сам, на всякий случай, надень, - проворчал он.
- Нет. Давай вернемся, - настаивал я. – Смотри, что тут творится. Сам чёрт не разберёт.
Но Александр не хотел меня слышать. Подстелив под колени жилет, он не отрывал взгляда от воды.
Мне, в отличие от него, попался надувной. Я стал надевать его поверх полушубка. И когда управился, застегнул лямки и начал надувать его через сосок, оказавшийся прямо у рта. В жилете можно было чувствовать себя намного спокойней и удобней.
Посмотрев вперёд, увидел мелькнувшую в клубах тумана темную стену. Тряхнул головой, подумав, что это мне примерещилось, но, приглядевшись, убедился, что так оно и есть.
Стена, высовываясь из тумана, двигалась прямо на нас. Кинув взгляд выше, увидел якоря и тут же бросился к Александру.
- Саша, бери быстрее вправо! - истерически прокричал я ему. - Судно на нас идет!
Александр вздрогнул и глянул влево, куда я указывал рукой.
- Газу, газу дай больше, иначе винтами засосет!
Судно, качаясь на волнах, медленно надвигалось. Наезд, казалось, неизбежен…
Из рубки вряд ли можно было разглядеть нас среди волн, а на палубе в такую погоду – никого.
За эти минуты мы стали мокрыми. То ли от водяных брызг, то ли от ужаса. Мотор работал на предельных оборотах, а расстояние между судном и лодкой не увеличивалось…
Через несколько минут мы медленно проходили вдоль борта огромного морского корабля.
«Ещё бы немножко уйти в сторону, чтобы к винтам не затянуло, - рассуждал я в страхе. – Полкорпуса, кажется, уже прошли, а заметно отойти не удается. Забросит волной к винтам. И там будет наш конец…».
В голову вдруг пришла идея. Я схватил ружьё, лежавшее на заднем сидении, взвёл курок и выстрелил вверх. Перезарядив, снова выстрелил, с надеждой, что нас услышат на судне и застопорят ход. Но выстрелы глухо таяли в тумане, вместе с надеждой на благополучный исход.
По рубке стрелять я не решался. Огромного вреда своим бекасником я бы не натворил, но там ведь люди.
В лодку уже порядком наплескалось воды, но мы того не замечали. Внимание было сосредоточено на хвостовой части корабля, к которой как раз подходили.
Как только разминулись, я лёгкими движениями весел стал помогать Александру удерживать лодку прямо. А расстояние между нами и судном стало увеличиваться. Минут через пять Александр развернул лодку и пошёл следом за ним. В тумане мы видели его корму, то поднимающуюся, то опускающуюся на волнах, но близко не подходили.
Затянувшееся молчание прервал Саша:
- Как думаешь, мы уже дошли до ребят?
- Не знаю, - ответил я. - Ты возьми правее, ближе к берегу. А там сориентируемся. Пойдём вдоль него, чтоб видно было. Так безопаснее будет.
- Тут где-то песчаная коса, ты же помнишь. Полтораста метров, наверное.Чего доброго и наскочить можно…
- Да мы наверняка уже ее прошли.
Через несколько минут судно растаяло в густых клубах тумана, как будто его и не было. Из непроглядной белой мути доносился только слабый гул дизелей. Вскоре показался берег, и когда его очертания стали более четкими, мы с облегчением вздохнули.
–Слава Богу, пронесло! - воскликнул Александр.
- Да, пронесло. Ребята, наверное, где-то впереди. Минут через пять подойдем. А ты, Саша, весь мокрый. У меня даже в сапогах хлюпает. И когда это хлестануло? - удивился я.
- Прикури-ка по сигаретке для успокоения, - попросил Александр, удерживая двумя руками руль, если у тебя сухие.
- Сухие, а то как же. Я в целлофане их держу.
Достав из внутреннего кармана аккуратно упакованные сигареты и прикурив, отдал одну Александру. Другой, попыхивая, наслаждался сам.
- Кажись, подходим, Сань?
Виктор с Павлом сидели на галечнике неподалеку от воды и о чем- то беседовали. Из-за плеска волн не слышали работы мотора, поэтому для них наше появление из тумана стало неожиданным. Оба даже не успели подняться, как мы уже заглушили мотор, стали веслами подгребать лодку к берегу. И в том нам помогали волны.
Подоспевшие Витька с Пашей взялись за борта лодки. Мы тоже спрыгнули в воду, и вместе вытащили ее на берег.
- Ну, что съездили? - спросил Павел. - Говорил же вам, что глупо это все.
- Глупо или нет, - откликнулся я, - главное вернулись, хоть и промокли насквозь. Там ужас, что творится, Паша, - сказал я, указывая рукой на Енисей.
- Знаю. И говорил Виктору, что вернетесь, если не пойдёте на корм налимам, - съехидничал Павел. – А что за судно прошло вниз, вы ведь должны были его видеть?
- Видели, Паша, видели. Сергей его первым заметил. Думали, хана нам. Прямо на нас выскочило. Но, слава Богу, пронесло, - сказал облегченно Александр.
- Хорошо, что все закончилось удачно, - подвел итог разговору Павел. - Будем жить, как говорится. А запасы у нас неплохие. Рыбка есть, мяско тоже. Правда, хлебушка маловато. Придумаем чего-нибудь. Водка, надеюсь, сохранилась. Когда ж вам было ее пить?
- А вот мы зараз и проверим, - сказал я, забираясь в лодку. – Здесь должна быть, в носовой части.
Будучи на воде, я не слыхал звона стекла. Да и вряд ли можно было его там услышать. Ребята напряженно следили за мной в ожидании. Я вытащил куртку лежавшую сверху, затем рюкзак с походной посудой.
За это время никто не проронил ни слова. Только шум волн нарушал наступившую тишину. Мне с головой пришлось нырнуть в люк, чтобы достать лежавший в самом низу еще один рюкзак – с водкой.
Народ с большим напряжением следил за моими действиями. И тут я обрадовал всех:
– Вот он, родненький, целехонек!
- Тащи к палатке, - сказал Александр. - А мы с мужиками возьмем все остальное.
- Ради Бога, не споткнись и не разбей его, Сергей! - занервничал Виктор. - А не то искупаем тебя в Енисее.
Я обхватил рюкзак руками и, прижав к себе, направился к палатке. Осторожно опустил ценный груз на землю, выпрямился и глянул на Енисей. Ребята быстрой цепочкой поднимались наверх.
На душе стало спокойно и тепло. Прежде всего, от ощущения твердой почвы под ногами и оттого, что рядом были люди. Хотя, надо признаться, одиночество мне никогда не приносило неудобств.
За свою жизнь я к нему привык. Длинные выходные в пору темных полярных ночей люблю проводить один. Иногда коротаю время за ремонтом магнитофона или приемника, а то книга интересная попадется или просто, усевшись в кресло, слушаю музыку.
У меня неплохая фонотека и аппаратура, только слушать музыку люблю громкую. И соседи делают по этому поводу замечания, иногда было прибегали даже к помощи милиции. В свое оправдание всегда говорил им одно и то же: как можно слушать тихо звучащий тяжелый рок?
… Подошли ребята с Енисея. Первым появился в палатке Александр. Присел устало. И я не удержался:
- Ну, что, Сашок, говорил я тебе надо переждать непогоду? Не верил, куда там! Разве кто-то для тебя авторитет? Отчего ни с кем не считаешься?
- Да пошел, знаешь, куда… Мне дома баба надоела со своим нытьем, а тут еще ты, как банный лист.
- Во, во - горлом берешь, упрямством. А нужно словом, делом, верным решением. Не зря на работе Горлохватом зовут. В том весь и проявляешься…
Александр зло глянул на меня, поднёс к губам окурок, который жег ему пальцы. Сощурившись от дыма, лезшего в глаза, глубоко затянулся и выбросил его в костер. Затем потер опухшие от ветра глаза и отвернулся обиженно.
Я поймал взгляд Павла, явно хотевшего что-то мне сказать.
– Ну, говори. Чего улыбаешься?
- Да вот смотрю и удивляюсь тебе. Ростом не вышел, увертливый и хитрый как лис. Рассудительный не по годам, да впридачу хозяйственный, наверное, мужик…
Я не понял Пашу. К чему он это говорит? А он, оказывается, подвел все таким вот образом к тому, чтобы предложить мне кашеварить.
- Будешь у нас вроде старшины, если мужики не против. Как вы все на это смотрите? – спросил он у присутствующих. И все дружно согласились с его предложением.
Я удивился Пашкиной прозорливости. И в глубине души обрадовался. Кухня для меня - любимое дело. А привязанность к этому делу с детства.
В семье был самым младшим. И уроки жизни, хозяйствования давали не только родители, но и два старших брата с сестрой.

* * *

В те далекие годы жили мы в Молдавии. Семейная обстановка в ту пору дала много полезного для будущей жизни. Родители со старшими с утра уходили в поле, а я оставался на хозяйстве. В мои обязанности входил большой объем работы: уборка дома и двора, водопой и кормежка коровы с телкой. Вечно доставала своим визгом маленькая хрюша.
Немало хлопот доставляла домашняя птица, которую ни в коем случае нельзя было пускать в огород. А сорняки, прораставшие быстрее всяких злаков, тоже требовали рабочих рук. Все это было на моих детских плечах.
К приходу старших я должен был приготовить ужин. И только при условии выполнения своих обязанностей мог рассчитывать на то, что вечером смогу встретиться с соседскими ребятами, затеять какую-нибудь игру или полазать по чужим огородам.
Уставшие родители и братья с сестрой оставались дома. Каждый занимался своим делом, а я до позднего вечера носился по улице. И только звонкий голосок выдавал меня то в одном, то в другом затаенном углу двора. Детские шалости прерывались строгим отцовским голосом:
- Сергей, давай домой. Хватит носиться. С утра работать надо.
Ослушаться отца было невозможно, поэтому его слова оказывали на меня магическое действие. Но только не потому, что я его боялся, нет.
Мы все очень уважали и любили отца, ценили за справедливость и житейскую мудрость. Смыв уличную пыль, я забирался к нему под одеяло, прижимался и слушал, как размеренно бьется его натруженное сердце. Своими ручонками брал отцовскую мозолистую, потрескавшуюся от тяжелого труда руку, клал на лицо, вдыхая запахи, впитывая всем существом ее силу.
Пальцы, которыми отец крутил козьи ножки, пахли табаком, ладошка издавала терпковатый запах засохших мозолей с едва уловимым оттенком чабреца. Но все эти запахи превосходил мощный, волнующий аромат земли и хлеба. Руки отца пахли трудом, смешанным с землей, которая по осени покрывается туманом.
Я смотрел на Енисей и видел все это давно ушедшее в клубах пара, поднимавшегося над водой. Воспоминания прервали грубый толчок и резкий окрик Александа:
– Ты что, Сергей, уснул?
Вздрогнув от неожиданности, я молча посмотрел на Сашу. Улыбнулся и сказал:
- Да нет, наверное. Заснуть не заснул, но сон видел. Тебе такой ни в жизнь не увидеть…
- Ты что, ненормальный, что ли? Как это видеть сны, не спамши?
- Да нет, я нормальный, но тебе этого не понять. Лучше скажи мне, где ты детство провел. В городе?
Он с удивлением глянул на меня и, склонив на бок голову, с загадочным видом ответил:
- Ну, в городе. А что? Если хочешь точнее, то в Рязани.
- Вот, вот. Потому и не понять тебе меня. Но я знаю одного парня рязанского, который известен всему миру…
До Сашки никак не доходило, о чем я ему говорю. Помогая собирать дрова для костра, он спросил:
- Ты что, бывал в Рязани?
- Бывал, - ответил я, наклоняясь над валежиной. – Благодаря тому парню и бывал…
- А он, что - из самой Рязани?
- Нет, из села, деревенский он. А потому и сны наши с ним схожи.
- Чего ты темнишь, Серый? Сны, сны… Схожи, не схожи… При чем тут эти сны? Скажи, наконец, кто он, где ты с ним бывал?
- Ты, вот опять горлом берешь. Разве можно с тобой поговорить нормально?
- Да перестань говорить загадками. Меня это бесит.
Я присел на охапку дров. Помолчал. В душе вдруг стало светло и хорошо. Сказал Александру:
– Этот парень из Константиново. Зовут, как и меня, Сергеем. И жизни наши чем-то схожи. Я ведь тоже, наверное, мог сказать:
О, Русь – малиновое поле,
И синь, упавшая в реку.
Люблю до радости и боли
Твою озёрную тоску.

Холодной скорби не измерить,
Ты на туманном берегу.
Но не любить тебя, не верить
Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,
И не расстанусь с долгим сном,
Когда звенят родные степи
Молитвословным ковылем.

Я смотрел в небо, и мысли мои ушли далеко. Но Александр вернул меня с небес на землю очередным своим вопросом:
- Это Есенин, что ли?
- Что ли, Есенин, - ехидно ответил я ему.
- Ну, я о нем поболее твоего знаю.
- Если знаешь, поделись. Думаю, и ребятам тоже интересно будет. Как раз в это время мы подошли к палатке, где сидели Паша с Виктором.
- Что там рассказывать? Был я в этой Константиновке. Ничего особенного там нет. Деревня как деревня. И березки стоят обычные, как и на всей Рязанщине.
Я, молча, его слушал и рассуждал. Насколько же далек этот человек от всего возвышенного, да и даже от происхождения своего. И как же бывает жестока к людям природа, наделив это чудовище, наряду со здоровьем и силой, наглостью, мещанством и жадностью. А мы заводим себе друзей, делимся с ними самым сокровенным, потом, разобравшись, разочаровываемся…
- Эх, ты! Береза, дуб, каштан… Ничего ты о нем, о Есенине, не знаешь. Ему бы нашу жизнь!
- А че ему наше житье? Чего в нем?
- Ничего. Просто мало он познал хорошего за свою недлинную жизнь. У поэтов, как закон, жизнь с закорючками, и не зря ведь говорится - “У поэтов - путь тернист”. Но сколько их судьба ни бьет, не сгибаются они, не отступают от своего пути. Души чувствительные, легкоранимые – творческие люди! Они - продукт природы, ее сыновья.
Взять, к примеру, те же березки. Как поэт с ними общается? Как с подружками, с невестами. А ты говоришь, что они обыкновенные. Не согласен я с тобой, не могут они быть обыкновенными. Хотя бы потому, что он с ними беседу вел.
Вот ты хоть раз пытался говорить с деревом? Нет. А Есенин в те самые березки душу вселил. И душа эта поныне в них живет, только некоторым все равно этого не узреть…
- Тебе бы попом пойти работать, Сергей. Заливать можешь хорошо, а верующим старухам это и надо. Они о душах любят поговорить, особенно о переселенных, - зло выговорил Александр.
- Молоток, Серый, хлопая меня по плечу, - сказал Павел. - И не слушай ты Саньку. Лучше вот что скажи, если знаешь, конечно. У него француженка какая- то была. Вроде жены, что ли?
- Была. Только не француженка, а американка – Эйседора Дункан. И, знаешь, Паша, знакомство у них было довольно интересным. И только их познакомили, так получилось, что они остались одни. Но уже через несколько минут Дункан гладила кудрявую голову Есенина, приговаривая – «Золотая голова, золотая голова…».
По-русски она вообще-то не говорила, и ее спросили: « А как же вы поняли стихи Есенина, он же на русском их читал?». И знаете, что она ответила? Вот что: «Слов я не поняла, но музыка стихов его – прекрасна, значит и стихи прекрасны. В каждом стихотворении есть своя музыка, своя мелодия. Вот возьмите какие-нибудь стихи, попробуйте почитать их с необходимой интонацией и сами все поймете».
Ребята слушали с молчаливым вниманием. И даже во все вмешивавшийся Александр тоже молчал.
В беседу включился Виктор. Он заерзал, подобрал под себя ноги и спросил:
- Серега, а ты не знаешь эту женщину, которая застрелилась на могиле Есенина?
Вопрос этот вызвал у меня улыбку.
- Знать не знаю, конечно, но слышать - слышал. Ты, наверное, имеешь в виду Галину Бениславскую. Была такая. Она редактировала стихи Есенина и очень любила его. А когда поэт умер, пришла к нему на могилу и застрелилась. Прямо на могиле, желая остаться с ним навечно.
Прибежавшие на выстрел люди застали ее еще живой. Вызвали скорую помощь и отправили в больницу. Но по дороге она скончалась, и последним желанием умирающей была просьба похоронить ее рядом с Есениным.
Так она и покоится на Ваганьковском кладбище - рядом с могилой своего любимого.
Ну, ладно, хватит. Я вам еще расскажу о Есенине. Все, что знаю. А сейчас поесть бы не мешало. Соловья баснями не кормят, - пошутил я. - Беритесь чистить картошку, а я возьмусь за рыбу. Сварим уху, а потом поговорим. Где рыба, Паша?
- В Енисее, - улыбнулся Павел. - Пойдём. Сам и выберешь.
Мы с Пашей двинулись к кустам, а Виктор с Александром, прихватив кастрюлю с картошкой, направились к реке.
Когда подошли к месту, где была спрятана рыба, я пропустил Пашу вперед.
– Иди, показывай, где твоя добыча.
- Да тут она, рядом.
Он пролез подальше в кусты, нагнулся и, что-то там приподнимая, сказал:
- Ну, вот она. Иди, выбирай, какую хочешь.
Я пробрался к нему и удивленно воскликнул:
- Вот это да!
Здесь лежали не завязанные мешки с рыбой. Завязать их было невозможно, так как оттуда торчали огромные хвосты осетров. Я хватался то за одну, то за другую рыбину, все время восклицая: «Вот это да, вот это да!».
Такое обилие осетрины просто вывело из равновесия. Немного успокоившись, стал вытаскивать из мешка приглянувшегося костерка. Осетровые шипы цеплялись за мешковину. Павел стал мне помогать, и, наконец, нам удалось вытащить одну рыбину. Она, чмокнув, шлепнулась оземь.
– Готово. Эту заберем или других еще посмотришь? Там и покрупнее есть, - сказал Павел.
- Зачем крупнее? Мы и с такой не управимся. Я вообще-то думаю с одной головы уху состряпать. Самое то.
Павел спорить не стал.
- Голову отварим и вынем, а потом положим мясо.
- Можно и так, - согласился я с Пашей. - А не жирно будет?
- Под водочку пойдет, - сказал аппетитно Павел.
- Ну, коль так, пошли.
Схватив рыбину за хвост, я поволок ее за собой. Павел запихал мешок в кусты, огляделся и пошел за мной.
Саша с Виктором сидели у костра, попыхивая сигаретами. Услыхав шаги, повернули головы в нашу сторону. Александр спросил:
- Ну, что, выбрали?
- Гляди, - поднимая двумя руками рыбину, продемонстрировал я ему нашу добычу.
Енисей по-прежнему бушевал-злился, словно хотел выбраться из сдавивших его берегов и пробежаться по тундре. Следами его злости был помечен весь берег: белая пена покрывала галечник вдоль реки, а ветер, расшвыривая гребешки волн, рассеивал их мелкими дождинками на приличном расстоянии от воды. Небо, опустилось так низко, что, казалось, вот-вот коснется левого берега. Над правым образовался искусственный навес, созданный природой.
Воздух насквозь пропитался сыростью, которая пробирала до костей. И мы, как могли, прятались от пронизывающего ветра, но дряхлая палатка спасала мало. Настойчиво жались к костру, но и это не очень помогало, спасая только на время.
Еще в большей степени остужала нас дававшая о себе знать неустроенность природы. Мы давно от нее отвыкли, и она для всех нас была словно вредная мачеха.
Обжив Дальний Восток, Восточную Сибирь и Заполярье, люди в основной своей массе просто прикипели к городскому уюту. И дом, квартира служат теперь всем кораблем спасения от любых природных катаклизмов.
В них мы уединяемся, верша благие и грешные дела. Иногда, собираясь семьями, обсуждаем производственные проблемы, ругаем руководство, всегда повинное в наших неудавшихся судьбах. Незаметно переходим на решение мировых проблем, спорим и осуждаем политических деятелей, нагнетающих внутреннюю и внешнюю обстановку.
В итоге, ругнув сегодняшнее бытие крепким матом, переходим на семейные темы, запивая все наболевшее рюмкой водки. Лучшего снадобья для снятия стресса человечество еще не придумало. А наш духовный мир не так богат, чтобы удовлетворить и опьянить себя интеллектуальной беседой. Поэтому проще, как говорится, залить глаза и поболтать о разном.
Ужин удался на славу. Употребив бутылку водки на четверых, завязали разнотемный разговор. Сытая закуска, значительно понизив градус, не позволила сильно захмелеть. Но по развязанности языков можно все-таки было понять, что народ выпил.
– Не везти же ее назад в город, - как бы оправдываясь, заметил Александр. - Сегодня ли, завтра, все равно участь у нее одна…
Я сидел, слушая ребят, и думал о своем. В первую очередь о том, как завтра дойти домой. Осенние ветра на Севере утихают не скоро, и если уже вторые сутки штормит, то на скорое затишье рассчитывать вряд ли стоит. Старожилы говорят так: если в течение суток ветер не утих или не сменил направления, значит, в лучшем случае, будет дуть трое суток, в худшем – все девять.
За разговором потихоньку перебрались в палатку, затащив туда булыжники, нагревшиеся в костре. Какое–никакое, а все ж тепло. И вскоре уснули, успокаивая себя мечтами о том, что к утру все стихнет: насовсем или хотя бы на время. Этим затишьем надо было воспользоваться, чтобы добраться домой.

* * *

Утро следующего дня вряд ли кого из случайно сколотившейся компании могло обрадовать. Берега Енисея давно уже тронул день, а из палатки никто и не думал выходить. Каждый грелся под своей шубой, прижимаясь поплотнее к соседу. И никто не решался расстаться с этим теплом.
Я давно уже не спал, хотя спать хотелось ужасно. Ночью, закрывая глаза, ненадолго проваливался в сон, но холод не давал уснуть. Так всю ночь и провел, ворочаясь время от времени и подтягивая к подбородку ноги.
Сквозь тонкие, колышущиеся от ветра, стенки палатки слышался плеск Енисея. Значит, ветер еще не утих.
Я прислушался. Действительно, дул он порывами, правда, не очень сильными. Волны стали более покатыми, и шум их набегов на гальку доносился с более продолжительными паузами.
Недолго терзался догадками и предположениями. Надо было вставать да заодно и ребят поднимать. Но надежды на то, что это удастся, было мало. Однако попытка не пытка.
– Эй, сурки! – прохрипел я. - Вылезем мы сегодня из этой норы или нет?
В ответ - дружное сопение. Затем начали ворочаться, кряхтя и протирая глаза.
- Как на улице? – спросил, не поднимая головы, Александр.
- Да вроде ничего, стихает. Оно, конечно, лучше бы глянуть, да как нос на улицу покажешь?
- Сходи, сходи, Серега, - сказал осипшим голосом Павел. – Погляди, каково там, да костерок заодно сообрази. Ты вот что – лодки, сходи, глянь. Не унесло бы…
- А вы дрыхнуть будете?
В ответ - тишина.
Я стал одеваться, натягивая отсыревшие сапоги. Когда с ними управился, привстал на колени, накинул полушубок, вдев руки в рукава. Стал застегивать его на все пуговицы. Снял с головы шапку, запустил в волосы пятерню и, словно расческой, прошелся по ним пару раз. Голова слегка побаливала.
Прислушавшись, уловил мелкие удары по палатке, словно дождинки покрапали. «Неуж-то и впрямь дождь?», – мелькнуло в голове.
Стараясь не наступить на спящих, направился к выходу. Отодвинув полог палатки, опасливо выглянул наружу.
Землю припорошило снегом. Его мелкие крупинки падали и подпрыгивали, словно мячики. Ну, вот теперь ясно, что стучало по палатке.
Туман над Енисеем рассеялся. Мелкие буруны волн окрасили его в белый цвет, и казалось, что течет молочная река. Прямо как в сказке.
Ну, где еще можно такое увидеть? И как передать эту невообразимую красоту?
Нет слов, чтобы описать увиденное. Никакой преподаватель географии в мои школьные годы не смог бы рассказать о Енисее, как о молочной реке. Да и разве мог я когда-нибудь представить самую могучую сибирскую реку вот такой, как увидел сейчас? Слегка бурлящей, чарующим своей красотой и мощью.
Спустившись к реке, подошел к лодкам. Уровень воды поднялся. Вчера мы вытащили лодки метра на два от воды, а теперь их развернуло течением, и они болтались на волне.
Я попытался подтащить одну из них, но ничего не получалось. Тогда стал подтягивать нос, который полегче кормы. С большим трудом удалось развернуть обе лодки, но это мало что изменило. Волны брызгами захлестывали двигатель.
Долго стоял в нерешительности, напрягая «серое вещество», с надеждой выудить из него что-нибудь рациональное. Оглянувшись, увидел кусок брезента, валявшийся на берегу. Тут уж и думать не пришлось.
Схватив его в охапку, залез в лодку, разорвал брезент пополам и стал обматывать двигатель. То же самое проделал и со вторым мотором, поругивая воду, брызги которой залетали за ворот. Управившись с этим неотложным делом, отошел и стал любоваться своей работой.
Ноги запутались, глянул – проволока. Так это ж то, что мне и надо! Подобрав его, вернулся к лодкам и, поочередно, обмотал им оба двигателя. Теперь уж ветер ни за что не сорвет брезент.
Поднявшись к палатке, остановился возле кострища, поправил камни, из которых было смастерено что-то наподобие печки. Разгреб золу, стал ломать мелкие веточки и укладывать их меж камней.
Вскоре рядом с палаткой к небу потянулся белый дымок. Набросав в костер дровишек, решил сходить в соседнюю избу за сухарями. Это километрах в двух.
Отсутствовал я недолго, около полутора часов. За это время, друзья по несчастью уничтожили остатки ухи и лениво попивали чай.
- Ты, что ли, движки укутал? - спросил Павел.
- А кто же еще?
- Ну, что ж, Сашок, - сказал Павел, прихлебывая чай, - покурим - и попробуем пробиться в Дудинку.
… Когда смотришь с берега на волны, они кажутся не такими уж и большими, но на реке пугают своей величиной и силой, белыми бурунами.
Лодки спустили на воду. И я стал грести изо всех сил, стараясь отойти подальше от берега, чтобы не задеть винтами камни. Александр копался с движком, перегнувшись через корму «Казанки», которую изрядно болтало на волнах. Поодаль так же кидало «обяшку», в которой были Виктор с Пашей. Павел запустил движок, немножко прогрел его и включил ход. Лодка запрыгала и резво понеслась, оставляя за собой белую борозду пузырьков.
Следом пошли и мы. Идти нам было проще, потому что передняя лодка разрезала гребни волн, и по образовавшемуся коридору можно было следовать без проблем.
Груз, помещенный в нашу лодку, создавал большие неудобства. Я сидел на корме, прижимая рукой надувной жилет. Ноги протянул и положил на мешок с мясом, лежавший прямо по центру лодки. Справа, у борта, валялся запасной бачок, с левой стороны валялась пустая канистра. Чуть дальше, на хребтах шести осетров, которые заняли всю длину лодки, – сумка с ключами и мелкими запчастями. Рядом с Александром два мешка друг на друге - с картошкой и капустой.
Александр стоял на полусогнутых и пристально всматривался вперед. И хоть мы шли вторыми, в лодку все равно попадало немало воды, которая тут же замерзала. И скоро весь находившийся в лодке груз покрыло ледяным панцирем.
Впереди показался мыс с видневшейся на нем избой. Паша, сделав небольшой разворот, направил лодку в улово – как раз против нее. Сбавив ход, подошел к берегу. Рядом с ним причалили и мы. Стали обсуждать пройденный путь, а затем дружно двинулись к избушке.
Изба эта принадлежала совхозу «Полярный», и порядок в ней был совхозный: в тамбуре крыша разворочена, на полу рассыпана зола. Дверь, соединяющая его с избой, открыта. Возле входа - печка-буржуйка. Над ней с потолка свисают крючки для сушки одежды.
Возле окна, с которого открывался вид на Енисей, стол. На нем почерневшие сухари, кусковой сахар вперемешку с чаем и махоркой. Три четверти жилого помещения занимают двухъярусные полати, голый вид которых совсем не согревает.
Павел нашел на полке пачку чая и сахар. Виктор, молча, снял с печки чайник и пошел с ним к реке. Я, прихватив топор, вышел на улицу в поисках дров, а когда вернулся, Паша с Александром уже спокойненько похрапывали.
Пока я возился с печкой, вернулся Виктор с чайником.
- Ну что, Серый, будет у нас сегодня чай?
- Чего ж не быть? Ты воды принес, а печку я мигом раскочегарю.
- А что это наши сурки спать улеглись?
- Да пускай поспят. В избе тише будет, - ответил я ему, раздувая подложенную под дрова бумагу. - Дрова вот только сырые. Жди, пока разгорятся…
Но скоро дрова уже горели. Охваченные языками пламени, они затрещали, пахнув теплом. Чадящий дым потихоньку заполнял избу.
Отвернувшись от топки, покашливая и протирая полные слез глаза, сказал Виктору:
- Фу, аж голова закружилась. Как будто рюмашку пропустил…
- А ты подойди сюда, глянь на Енисей. Твой хмель, как рукой снимет, - произнес, не отворачиваясь от окна, Виктор.
- Туда нынче и трезвому не следовало бы соваться, не то, что хмельному, - поддержал я Виктора. - Видишь, как она, природа, с нами, как и мы с ней. Это она нас за медведя наказывает…
Виктор глянул на меня и усмехнулся.
- Ты прямо как праведник какой рассуждаешь. Чего же тогда пулял в него, а теперь каешься вроде?
- Да мы все иногда теряем контроль над собой. И только потом осознаем ошибки. Тогда начинает совесть терзать. А в компании каждый хочет свое геройство показать. Мужество, что ли? Не знаю даже, как такое поведение и назвать-то можно. Короче, стараемся не сплоховать и не ударить в грязь лицом.
Согревшись чаем, решили идти дальше. Но не правым, а левым берегом, вернее, протокой. Для этого необходимо было пересечь Енисей перед Шельмовскими островами, где его ширина достигает семи километров.
Виктор с Павлом опять пошли первыми. Берег с каждой минутой удалялся, нас окружала вода в сплошных белых бурунах. Казалось, прошла целая вечность, и хоть мы пристально всматривались вперед с надеждой увидеть берег, его, к сожалению, не было видно. Лодку кидало на волнах, как щепку. Когда в очередной раз оказывались на гребне, пытались увидеть берег, но ничего, кроме бескрайней водной пучины.
Лодка, то и дело, срезала верхушки волн, и нас обдавало холодной водой. Брызги, попадавшие на шапку и полушубок, тут же замерзали и падали, звеня. Усидеть было невозможно, так как лодка буквально взлетала, а затем падала вниз. Поэтому мы стояли на коленках.
То появляясь, то пропадая, слева шла «обяшка». Когда она показалась в очередной раз, увидел такую картину: один из ребят сидел на веслах и усиленно греб, второй, нагнувшись, копался в двигателе.
- Саня! - крикнул я с ужасом. - У них что-то с мотором. Давай, к ним. Может, помощь нужна…
Александр встревоженно стал искать лодку среди волн. Отвлекся на мгновение, и этого хватило, чтобы лодку развернуло. Огромная волна хлестанула с такой силой, что я не удержался и повалился на дно лодки. Вода полилась за ворот и обожгла спину. Падая, я успел ухватиться за бардачок и подтянуться к стеклу, которое немного закрывало от брызг.
- Держись! - крикнул Александр. - Идем к острову, он где-то здесь недалеко. Им мы вряд поможем. Самим надо спасаться…
Ну, что я мог сделать, что мог сказать? Оставалось лишь согласиться с Александром.

* * *

Лодка шла с горем пополам, и мы всматривались вперед, надеясь увидеть берег. По сторонам смотреть не хотелось, творившееся на воде нагоняло страх. А стоит хоть немножко растеряться, и все пойдет кувырком. Ни я, ни Александр никак не среагировали на громадную волну. Ее удар оказался настолько сильным, что меня выбросило из лодки.
Мотор заглох. Борт лодки был совсем рядом, но мне никак не удавалось ухватиться за него. Рядом из воды торчала голова Александра. Он крикнул:
- Плыви к лодке! Не бойся, тут неглубоко. Я на ногах стою.
«С твоим-то ростом можно стоять, - пронеслось в голове. - А мне глубины хватит вполне, чтобы утонуть».
Не хватало всего лишь нескольких гребков, нескольких усилий. А силы с каждой минутой таяли. Отяжелевшая одежда усложняла плавание и тянула ко дну. Мешало и закинутое через плечо ружье. Уже почти захлебываясь, я дотянулся-таки до кормы и крепко схватился за нее руками.
- Залазь в лодку! - крикнул Александр. - Я потащу ее к берегу.
Он помог мне перевалиться через борт, и я снова оказался в воде. Лодка была наполовину залита. Оглядевшись и, не найдя ничего подходящего, взял плавающую канистру, открыл ее и стал вычерпывать воду.
Я уже не обращал внимания на волны, не искал берег, который слился с водой, а полностью ушел в работу. Мясо, рыба и весь находившийся в лодке груз намертво примерз к сланям.
Александр шел впереди лодки, разбивая образовавшуюся на мели наледь и шугу. Вскоре днище зашуршало по песку. Мы долго смотрели на воду с надеждой увидеть ребят, но ничего, кроме разбушевавшихся волн, в этой кутерьме увидеть было нельзя. Бросив лодку, пошли по мелководью к песчаному берегу.
Выбравшись на песок, я лег на спину, задрал ноги кверху, чтобы вылить из сапог воду. Но она странным образом полилась по штанинам на живот, потекла по спине и через ворот вылилась на землю. Когда я встал на ноги, вода снова начала стекать в сапоги.
Мы попытались вытащить лодку на берег, но ничего не получалось. Пришлось потихоньку, кружками, вычерпать незастывшую воду, и тогда она немного приподнялась. После этого нам удалось подтащить лодку ближе к берегу.
- Закурить бы… - мечтательно прервал я молчание.
- А где взять?- откликнулся Александр. - Промокло ведь все.
- Нет, у меня в рюкзаке с водкой есть и сигареты, и спички.
- Ну и что, что есть? Они, небось, давно уже раскисли, - с надеждой в голосе произнес Александр.
- А, может, и нет. Я ведь их в целлофан запаял. Сейчас поглядим, - и я, сняв ружье и положив его на песок, полез в носовой багажник. Вынув оттуда упаковочку, уселся и стал разрывать ее зубами.
От выкуренной сигареты стало как-то теплее, и слегка закружилась голова.
- Ну, все, - сказал я. - Дальше с тобой не пойду, лучше уж подохну на этом острове голодной смертью, чем тонуть. Спички у меня есть, доберусь до кустов и буду жечь костер. Может, заметит кто.
Я поднялся и пошел в сторону кустарников, видневшихся неподалеку. Шел, не оглядываясь, как вдруг услышал громкий окрик.
–Вернись, Серый!
Оглянулся, вздрогнув от неожиданности, но по-прежнему продолжал идти.
Александр поднялся и угрожающе заорал:
- Вернись, не то шандарахну!
Я стал как вкопанный и с удивлением смотрел на Александра. В руках у него было ружье, направленное на меня.
– Садись в лодку, иначе пристрелю как собаку…
- Ты что, рехнулся? – спросил я, обалдев от такого поворота событий, и стал оглядываться, как бы ища помощи, какого-то выхода из этой дурацкой ситуации. Но вокруг ни души. И черт знает, что у него на уме…
- Я тебе сказал, вернись, - не унимался Александр. - Если суждено утонуть, тонуть будем вместе.
«Ничего себе! От этого человека всего можно ожидать, - пронеслось в голове. – Ребят на воде бросил… Где они теперь, что с ними?».
Ничего не оставалось делать, как подчиниться. И я, молча, направился к лодке.
Александр тоже подошел и, положив в нее ружье, приподнял на фиксатор мотор, дернул за стартер. Движок издал пару глухих хлопков. Еще несколько попыток - и он запустился. Но работал только один цилиндр.
Сашка выкрутил свечи, продул их и снова ввернул.
– На одном пойдем, - бросил он резко.
- Куда ты идти собрался? Нам бы сейчас костерок небольшой - согреться, одежду просушить…
- Просушим, - зло сказал Александр. - Километрах в десяти избушка есть на острове. Дойдем, там и обогреемся, обсушимся.
- Ладно, пошли, - ответил я, работая веслами. - Только от берега далеко не отходи.
- Ну не песок же винтами грести, - проворчал он.
Скорость была слабая, лодка тяжелая, одному цилиндру не под силу бороться с волнами, хотя они и были здесь намного меньше, чем на фарватере.
Избушки в предполагаемом месте не оказалось. Зато в большом количестве виднелись избы на коренном, левом берегу. Однако перебираться туда на одном цилиндре было делом опасным. Тем не менее, другого варианта у нас не было.
Александр развернул лодку и направил ее к противоположному берегу. Мощности двигателя не хватало, чтобы разрезать гребешки волнорезом, и лодка с большим трудом забиралась на волну. Шли медленно и тяжело.
До берега было далеко, и я молил Бога об удачном исходе нашей переправы. Волны со злостью кидались на лодку, словно хотели проглотить ее вместе с нами и нашим скарбом. Скромные избушки, выглядывавшие из кустарника на берегу, неудержимо манили к себе. Там можно было обогреться, отдохнуть, прийти в себя…
- Саня, бери курс вон на тот мысок! - крикнул я, указывая рукой, приободренный мыслью о предстоящем отдыхе. – Надо в улово попасть, там потише будет.
- Нет, выйдем перед мысом. Там легче лодку вытащить. Волны помогут, - сказал он, не отрывая взгляда от берега.
- Ничего у тебя не выйдет. Не сможешь вырулить туда.
- Ладно, глохни со своими идеями, - бросил он через плечо.
Я умолк, но про себя продолжал с ним спорить. Не позволяло успокоиься какое-то нехорошее предчувствие. Я привстал на колени, ухватившись одной рукой за борт, а другой за стекло.
Мы с каждой минутой подходили все ближе к берегу, но выправить лодку в намеченное место никак не удавалось. Течением упрямо сносило на мысок, и очередная волна, приподняв лодку, понесла ее на гребне. Она уже было соскочила с него и скользнула боком вниз, но вдруг следующая волна накрыла и с силой выбросила нас из лодки.
Все произошло в какое-то мгновение. Я, заметив, как переворачивается наша «Казанка», набрал в грудь воздуха и тут же оказался в воде. Одежда потащила ко дну. Оттолкнувшись от него ногами, вынырнул и начал учащенно работать руками.
Волны несли меня вдоль берега, и я видел только мелькание камней, но подплыть к ним никак не удавалось. В какой-то момент удалось все же ухватиться за прибрежный булыжник. Но волной меня сорвало с него. Руки заскользили по обледеневшей кругляшке. Течение сносило на глубину.
Силы терялись, грести становилось все труднее. Неоднократные попытки избавиться от сапог закончились неудачно. Надежда на спасение с каждой минутой становилась все призрачней. «Это все, конец!» – пронеслось в голове.
Я снова и снова погружался на дно, отталкивался от него ногами, а, вынырнув на долю секунды, успевал глотнуть воздуха, чтобы опять уйти под воду. Как ни старался, а наглотался ее все же с избытком.
Тонуть было страшно. Проще, казалось, умереть от пули. И я начал снимать ружье, но ничего не получалось. Перетянул его из-за спины на грудь, пытаясь снять ремень. Но он прочно застрял-зацепился где-то за воротом.
Увлекшись ружьем, я уже ни о чем не думал, кроме как скорее снять его и застрелиться, чтобы не мучиться. Мысли путанно проносились в сознании, возвращая в давно прожитое - плохое и хорошее…
Вдруг приклад стукнулся обо что-то твердое. Это волна приподняла меня и опустила на камень. Я тут же зацепился за него ружьем. Волны то и дело швыряли моими ногами из стороны в сторону, а я тем временем потихоньку заползал на камень.
Дышать было трудно, я с жадностью хватал ртом воздух. Хотелось кричать и петь от радости, оттого, что спасен. Но сил для этого уже не оставалось. Хватило только, чтобы заныть тихонечко, заскулить. По мокрым щекам потекли теплые слезы. А силы совсем оставили. Лень было рукой пошевелить. Тело содрогалось от озноба, но потом дрожь угомонилась, и даже как-то тепло стало. Я начал засыпать.
Проснулся от толчков. С трудом открыл глаза и увидел перед собой Сашкино лицо. Он что-то говорил, но я не слышал, а только видел, как шевелятся его губы.
Стал смутно вспоминать, что же случилось, как и почему оказался здесь.
Александр ткнул меня в бок.
- Вставай, дурень! Замерзнешь…
Я пошевелился, пытаясь подняться. Все тело ныло. Холода вроде не ощущался, но было зябко и сыро.
Он помог мне встать, сообщив, что лодку уже вытащил и закрепил. Надо бы только повыше подтянуть ее на берег, и можно идти в избу греться. Я медленно шел за ним, молча его слушая.
- Ну и гад же ты, Саня! - прорвало меня - Лодку он тащил… А если б я утонул? Не человек ты, зверь какой-то. Как только земля держит таких сволочей!
В эту минуту хотелось разорвать его на куски. Но было больно до слез, что он физически меня превосходит.
Лодка стояла в улове, именно в том месте, куда я просил Александра причалить, когда мы подходили к берегу. А снесло меня прилично – метров триста от мыса.
Весь груз на месте, в лодке. И воды в ней много, которая уже превратилась в лед. Подтащить такую тяжесть мы не смогли. Взяли из переднего отсека рюкзак с водкой и тушенкой и пошли к избе, прихватив по чурке распиленных дров. Поднимаясь по тропинке, припорошенной снегом, не обнаружили ни одного следа.
Возле входа в избушку, валялись распиленные бревна, щепки. В коридоре, было темно, однако, приоткрыв дверь, увидели ящик с углем, на котором лежали топор и пила. Все есть для того, чтобы сделать в избе Ташкент.
Осмотревшись, решили с этого и начать. Но в замерзшей одежде, сковывающей движения, возиться с печкой не с руки. Мигом сбросили все мокрое, раздевшись догола. А кого здесь стесняться?
Все тело покалывало множеством иголок. Я открыл рюкзак, вытащил бутылку водки и, сорвав зубами пробку, стал пить ее, как воду. Несколько капель стекли по подбородку и упали на грудь. В этом месте сразу же почувствовалось тепло. Налив водки в ладошку, стал растирать ею все тело. Отдал бутылку Саньке, и он в такой же последовательности проделал эту процедуру с собой.
Согревшись изнутри и снаружи, занялись вплотную печкой. Дрова разгорались неохотно, но вскоре все же заполыхали, исходя дымом. Печка весело загудела.
Александр принес с улицы большую охапку поленьев.
- Пусть горят. Затем уголька подбросим, - распорядился он.
Я вышел на воздух, потому что в избе было непродохнуть от дыма. Ступил босыми ногами на снег и почувствовал сильное жжение в подошвах. Ощущение не из приятных. Пришлось вернуться, не солоно хлебавши.
Огонь быстро съедал поленья в печке. Разлившееся по избе тепло выдавило дым на улицу. Засыпав уголь, мы уселись на полатях. Я достал с полки сухарь и стал грызть. Александр поднял с пола пожелтевший окурок.
– Вот теперь и подымить можно, - сказал с довольной улыбкой.
- А почему бы и нет? - поддержал я его.
Стал рыться в развешанной одежде, надеясь, что мои припасы сохранились. Но, увы. В кармане обнаружил целлофановый мешочек с мокрой кашицей. Прокусил зубами уголок, и из него потекла вода. Дав ей стечь, вывалил содержимое на печку и стал помешивать его палочкой. Вскоре вся изба пропахла горелым табаком. Я насыпал его немного на газетку и скрутил козью ножку. Осторожно, дрожащей рукой, зажег спичку и с удовольствием закурил.
После нескольких затяжек закружилась голова. А в комнате с каждой минутой становилось теплее. Начала действовать и выпитая водка. Неодолимо потянуло в сон, чему никто из нас не стал сопротивляться.

* * *

Не знаю, сколько мы спали, и от чего я проснулся. В избушке было очень жарко, пахло овчиной. Значит, одежда наша высохла, наверное. Я поднялся и пошел ее проверить. Она не то что высохла, а пересохла, даже потрескивала, когда щупал.
Свет, проникавший в избу через небольшое окошко, потускнел. Вечерело. Стояла тишина. Енисей, кажется, совсем притих. Волн почти не было слышно. И потому так явственно послышался далекий звук мотора.
- Сань, - толкнул я его. - Мотор вроде…
Александр привстал, глянул в окно.
- Да, кажысь, мотор. Кто это и откуда?
На воде - мигающая лодка, в ней двое. Но цвет и тип лодки в сгущающихся сумерках не рассмотреть.
- Ой, да это ж Пашка с Виктором! - обрадовано воскликнул я.
- Откуда они тут взялись? – заерзав, спросил Александр.
Лодка медленно приближалась к берегу. Енисей, кажется, успокоился, набесившись вволю, поиграв и нашей судьбой, и их. Они причалили рядом с нашей лодкой. Сомнений в том, что это Павел с Виктором, не было.
Через минуту ребята ввалились в избу, усталые и промокшие до ниточки.
- Ну, что козлы, просохли уже, да?- зло спросил Павел. – Что, шкуры свои спасали, а нас бросили? Не могли подойти? Сволочи…
- Да мы сами еле до острова добрались, Паша. На одном цилиндре шли. Вот у Сергея спроси, если не веришь, - выдавил из себя Александр.
- Да ладно уж. Живы, и слава Богу. Давайте, раздевайтесь и сушитесь. Потом разберемся, кто чего не так сделал. У нас тут вот еще и водка есть. Можно малость расслабиться. Да только с закуской проблема.
Выскочив в коридор, я нашел там куски засохшего хлеба, две банки тушенки и макароны. Мигом вернулся в избу.
- Во, мужики, глядите, чего нашел. Живем теперь!
Пока варились макароны, ребята успели пару раз пустить кружку по кругу. Я процедил это варево через дуршлаг, затем вывалил обратно в кастрюлю, добавил туда содержимое банок, тщательно перемещал. В избушке вкусно запахло ароматными пряностями и тушенкой.
- Серый, не издевайся. Давай скорее закусь. Знаешь, как жрать хочется? - повернулся ко мне своей волосатой грудью Павел.
Я выставил на стол макароны и размоченные сухари. Из кастрюли аппетитно валил пар.
- Сань, ну-ка налей нашему кашевару за его старания, - весело сказал Павел.
Александр налил чуть больше половины кружки и поднес мне.
– Давай, Серый, вмажь за все хорошее.
- Можно и за хорошее. Но хочу выпить за дружбу и взаимовыручку…
После этих слов молча опрокинул содержимое кружки. Схватив вилку и, наколов на нее несколько макаронин, закусил.
В избе стало тихо. Все сидели, опустив головы, и каждый думал о своем. Первым нарушил тишину Павел.
- Ты это к чему, Серега?
- Да просто так, Паша. Понимаешь, эта наша поездка какой-то нехорошей вышла. Как-то и между нами все не по-человечески получилось. И погода палки в колеса постоянно сует. Ну, просто все не так, как надо. Давай, лучше наливай еще, если есть. Выпьем и будем отдыхать, утром ехать надо. Осталось всего ничего – километров двадцать пять-тридцать.
- Не. Мы с Виктором еще за мотором сходим. Надо его просушить хорошенько, да и зажигание не мешало бы проверить. Это из–за него мы заглохли тогда…
Ребята оделись и пошли за мотором, а мы с Александром стали прибирать на столе и готовиться к ночлегу. Ведь пока сидели компанией, время не стояло.
Утром, глянув в окошко на реку, укрывшуюся легкой пеленой тумана, я не мог разглядеть, что там творится. Поэтому пришлось одеться и спуститься вниз.
Енисей был спокоен. Вдали просматривались городские многоэтажки. Но до них предстояло еще добраться.
Когда вернулся в избу, ребята пили чай.
- А что, покрепче ничего нет? Все, что ли, вечером выпили?
- А черт его знает, - пожал плечами Павел. – У тебя же припасы…
- Сейчас глянем.
В рюкзаке, лежавшем под полатями, оказалась последняя бутылка…
Опохмелившись, начали собираться в путь, укладывая вещи и одеваясь. Павел с Виктором копались с мотором. Все, что с вечера было оставлено в лодке, оказалось на месте.
Мы с Александром спустились к воде раньше ребят, следом подошел Павел с мотором на плече, за ним Виктор. Пока они его крепили, мы спустили свою лодку на воду и первыми отошли от берега.
Пока шли прибережно до своеобразной крестовины, образовавшейся за счет Кабацкого и Шельмовских островов, все было нормально. Но на «крестовине» волна всегда мощнее. И на волнах наш мотор начал барахлить, как бы захлебываться стал.
Город приближался, ходу до него оставалось еще минут тридцать. Впереди неприятное место – подход к порту, где возвращающихся в Дудинку всегда встречает какая-то чертовская пляска волн.
«Крестовину» прошли и уже огибали остров Кабацкий. Александр, всматриваясь вдаль, крикнул мне:
- Серый, поболтай бачок. Сколько бензина осталось? Хватит до дома докочегарить?
Я перебрался на корму, открыл люк, приподнял полегчавший бачок и поболтал его. В нем оставалось каких-нибудь три литра.
Навстречу, немного в стороне от нас, двигалась лодка. Мы стали кричать и махать руками. Но нас не видели и не слышали, а, может быть, просто не хотели замечать. Продолжали идти, не меняя курса.
Я снял ружье из-за спины и выстрелил вверх. На лодке сбросили обороты, повернули к нам. А наш мотор, чихнув пару раз, заглох.
Лодка подошла к нам.
- Чего пуляете, мужики? – спросил один из сидящих в ней.
- Дайте чуток бензину, домой дойти. Вторые сутки пробиваемся, - попросил Александр.
- Не, мужики, не можем. У нас у самих он на исходе, - ответили с лодки, и она стала удаляться.
Ничего не оставалось, как запустить мотор и идти, пока не закончится бензин. Это мы и сделали.
На подходе в порт, лодку снова начало кидать. В устье реки Дудинки, там, где она вливается в Енисей, всегда творится что-то несусветное. Вот как раз в это место мы и попали.
Мотор снова начал работать с перебоями. Я схватил бензобак и приподнял его немного, наклонив в одну сторону. И так держал все время, пока не добрались до лодочной станции и не причалили к берегу.
Сойдя на берег, упали на землю и, раскинув руки, радостно предались мгновенному отдыху, осознавая, что еще предстоит выгрузить все, что привезли с собой. Но это уже казалось мелочью. Мы находились на твердой земле, на берегу, почти что дома…
Пришедшие лодки всегда обычно встречают: рыбоинспекция или транспортная милиция. Но нам здорово повезло, потому что никого на берегу не было. В противном случае нам бы не миновать неприятностей. Тем более, что лицензии на медведя нет, а доказывать, почему его пристрелили, – дело бесполезное. Кто поверит - менты? Да никогда.
Саша остался на берегу, а я отправился в город за машиной, чтобы перевезти груз. Долго искать не пришлось. Подвернулся знакомый. И как только я объяснил ему суть своих проблем, он сразу же согласился помочь, зная, что в долгу я не останусь. Тем более, есть чем отблагодарить – медвежатиной, которая даже для Севера редкий деликатес.
Мы быстро перегрузили в его «Ниву» мясо, рыбу, сбросили с себя верхнюю одежду и поехали домой к Александру. Вывалив на пол мясо, разделили его поровну, а тройку осетров и медвежью шкуру даже не выгружали, потому что заранее договорились, что шкура остается мне.
Всю эту неожиданную добычу пришлось выгрузить в деревянном сарае, который находился рядом с домом, так как квартира была маленькой, да и в холодильник все бы не поместилось. Здесь у меня хранились мясные консервы, выданные в наборах профсоюзом, мотоцикл «Восход», на котором я иногда выезжал, и прочая, необходимая в хозяйстве, мелочь.
На работе договорился, что возьму десять дней в счет отпуска, чтобы отвезти отцу шкуру для дубления. Он у меня занимался этим делом. И не только дублением, но и шитьем одежды и головных уборов. Все районное начальство обеспечил старик ондатровыми шапками, которые были в большой цене.
Когда я позвонил отцу и сообщил, что скоро приеду и привезу шкуру в подарок, он посоветовал хорошенько ее просолить, чтобы не сопрела и не испортилась. И я все сделал, как он велел.

* * *

… Возвращаясь однажды домой после работы, заметил неладное, а когда подошел к сараю, увидел, что замок на двери взломан. Даже вспотел от неприятной неожиданности и все не решался ее открыть.
Когда открыл, моему взору предстала ужасная картина. Все, что раньше аккуратно было сложено на полках, валялось на полу. Мясо, подвешенное к потолку, болталось на прежнем месте. А вот мотоцикл и медвежья шкура исчезли, а с ними и кое-что по мелочам.
Расстроившись, стал подбирать с пола разбросанные журналы, книги, банки с тушенкой и сгущенкой, снова раскладывая все по полкам. Вместе с основными ценностями, обнаружил отсутствие рубанка, который был для меня бедой и выручкой. Я даже никому и никогда не давал им пользоваться.
Терзая себя догадками, медленно, как побитый, побрел домой. Настроение испортилось. И ситуация была критической, как говорится. В милицию за помощью не обратишься. Кто же будет искать добытую незаконно медвежью шкуру?
Конечно, залезть в сарай мог только тот, кто знал, что там находится. Таких людей было немного, но кого-то конкретного подозревать я был невправе. Потому что кражу эту мог, в общем-то, совершить любой.
О случившемся старался никому не рассказывать, и носил в себе эту маленькую тайну в надежде, что где-то в компании все равно когда-нибудь всплывет какая-то информация. Нет ничего тайного, что бы не стало явным – успокаивал я себя. Тот, кто украл, все равно как-нибудь да засветится. О мотоцикле почти не думал, так как знал, что искать его надо будет весной, когда растает снег.
… Длинная зима подходила к концу. Пришла весна, и вскоре на Енисее пошел лед. Река вскрылась, и рыбаки на своих моторках разъехались по избушкам: порыбачить по высокой воде, проверить состояние промыслового хозяйства после долгого отсутствия.
Однажды вечером ко мне зашел Слава, давнишний приятель. Расспросив о жизни, перешел к главному. Он, оказывается, задумал построить избушку на берегу реки, и ему требовалась помощь.
- Захватишь свой рубанок, - попросил он, - и смастеришь мне окна и двери, а дом мы с мужиками сами срубим.
Я объяснил ему, что остался без инструмента, и Слава пообещал выпросить его для меня у своих знакомых.
- Ты, главное, сам приходи в субботу к моему балку на лодочной, - сказал он, прощаясь. – А инструмент будет. Заберем тебя. Места хватит, потому что идем несколькими лодками. Доски везем…
На том и порешили.
Погода в тот день стояла солнечная и теплая. Но для тундры все равно надо одеваться тепло, тем более, когда собираешься идти на лодке по реке. Вода в ней и летом холодная, а ветер вообще насквозь пробирает. И я оделся так, как того и требовали обстоятельства. Однако дело не в том. Вернемся, как говорится, к нашим баранам…
Ехать пришлось вторым рейсом, потому что первым лодки под завязку загрузили досками. И когда подошли невысокому берегу, на котором Слава и его друзья венец за венцом рубили избушку, все мужики уже работали.
Славка вручил мне рубанок, ножовку и топор. Для дверей он привез половую доску, а для окон раздобыл в экспедиции заготовки. Но их все равно еще надо было подгонять.
Приступив к свому делу, я сразу же почувствовал в руках хороший инструмент – рубанок. Справный, ловкий, ну прямо как мой…
И когда Слава подошел ко мне, я спросил у него, где он раздобыл такой хороший инструмент.
- У Александра выпросил, - ответил Слава. – Ты ж его знаешь.
У меня, что называется, повисли руки. Тут же начал разбирать рубанок, и на обратной стороне ножа обнаружил метку, которую сам же и поставил когда-то.
… Светило солнце. Плавилась в его лучах енисейская вода. Мужики, весело переговариваясь, тюкали и тюкали топорами. А я, ошеломленный своим неожиданным открытием, стал рассказывать Славе вот эту историю, которую ты, дорогой читатель, только что прочел.

Петр Николаевич Ботнарюк.
647000 Красноярский край, г. Дудинка.
e-mail osv@norcom.ru


Авторские прова зарегистрированны публикация в любых средствах массвой информации только с разрешения автора.
Если интересно данной тематики есть еще много, не известного и не упубликованно. Жду поддержки.