Я ЕЩЁ ЖИВОЙ
Если бы проводились чемпионаты мира по бегу на четвереньках, то наши шахтеры, работающие на тонких пластах, были бы вне конкуренции.
- Вот это драпанули, так драпанули! – с радостными нотками в голосе воскликнул Федя Кафырин. – Я, как только затрещало, сразу рванул, но Серёга меня обогнал, как на резвом скакуне, а у меня форы было метров двадцать. А глядя на комплекцию, никогда не подумаешь, что он такой резвый.
Серёга был самым старшим в звене и самым грузным. Ему как никому другому приходилось тяжело работать в лаве с мощностью пласта восемьдесят пять сантиметров. В сорок четыре года при росте метр восемьдесят и весе сто тридцать килограммов очень непросто поворачиваться в ограниченном пространстве.
- Конечно, жить-то хоцца! Да, Серёга?- пошутил звеньевой Толик Слепко.
- Конечно, хочется, - отозвался Серёга, разглядывая сквозь разодранные брюки разбитое в кровь колено, - и до внуков дожить хочется, и детей троих на ноги поставить тоже хочется. А больше боюсь не смерти, а калекой остаться. Представляешь, каково жене? Мать парализованная, уже пятый год лежит, дед тоже на ладан дышит, трое детей и я тут …
- Ну, нашли о чём поговорить, - сердито сказал бригадир, - лучше посмотрите, все выскочили?
Семеро шахтёров стали дружно крутить головами, пробивая светом поднятую пыль, которая ещё не проветрилась после массированного обрушения пород кровли.
- А горняк где? – спросил звеньевой. – Где Сергеевич? Кто его последним видел?
- Сергеевич пошёл помогать задвигать верхнюю головку, - спокойно сказал бригадир, - ещё до того, как гонять начало ушёл.
- А комбайнёр где? – в голосе звеньевого прозвучала тревога.- Кто последний видел Толика?
- Я видел, как он полез выключить контролёр, - сказал самый молодой член звена Витя Коваль. – Комбайн был как раз на середине лавы, когда загрохотало. Наверное он после того как выключил, полез наверх лавы.
Бригадир подошёл к концевой головке скребкового конвейера лавы, отыскал в штыбе переговорное устройство, так называемую рацию, выругался крепко и добавил:
- Как стадо слонов, ей богу, все провода пообрывали.
Узловатыми крепкими пальцами он скрутил оборванные концы проводов, и рация мгновенно ожила голосом горного мастера:
- Низ! Низ! Ответь! Мать вашу, где вы все пропали?
- Не ори, Иван Сергеевич, провода оборвали, спринтеры хреновы. Бежали так, что когти на ногах заворачивались.
- Ну, слава богу, а то хотел было уже бежать к вам. У вас всё нормально? Ни кого не прихватило?
- Да вроде все выскочили. А Толик комбайнёр у вас?- в голосе бригадира чувствовалась надежда.
- Нет!
Это «нет» резануло всех, как ножом. Наступила пауза тяжёлая как глыба песчаника и зависла над всем коллективом всей своей мрачной массой неизвестности. Первым пришёл в себя на том конце провода горный мастер:
- Низ! Коля! Бригадир!
- Говори! – слышно было, как изменился голос бригадира.
- Коля, ты иди снизу, а я пойду сверху. Всех не бери, возьми одного кого-нибудь. Лава ещё не успокоилась. Аккуратно там!
- Добро, Сергеич!
- Я с тобой, - решительно сказал звеньевой
- Давай! Полезли!
Лишних слов никто в такой ситуации не говорил, все понимали друг друга практически без слов, даже без жестов. Бригадир первым полез в лаву, где ещё раздавался грохот падающей породы, хотя уже не такой, как несколько минут раньше. Он пролез уже метров пять, обернулся и крикнул:
- Мужики, приготовьте на всякий случай лес, инструменты: балду и поддиру. И кусок вентиляционной трубы отрежьте – с носилками тут не развернёшься.
Бригадир и звеньевой скрылись в чреве лавы, кардинально изменившейся после первичной посадки. Индивидуальная металлическая крепь в основном справилась со своей задачей. Если бы не ложная кровля, которая «обыграла» некоторые стойки, то по проходу можно было бы вполне нормально передвигаться. Органная посадочная крепь тоже выстояла, обрезав обрушившуюся породу по самую кромку. Стойки заметно просели, уменьшив и без того небольшую высоту. Местами приходилось ползти по-пластунски. Кое-где возникала опасность попасть под обрушение порванной ложной кровли, нависшей над проходом. Опытный бригадир четко определял степень опасности этих «козырьков» породы: там, где риск был слишком большим, он опускал эти навесы с помощью лопаты, которую кто-то бросил, спасаясь бегством и которая сейчас была как нельзя кстати. Небольшие куски породы бригадир и звеньевой убирали с прохода сразу, так как знали, что пострадавшего придётся тащить в обратном порядке. Движения их были быстрыми и уверенными, не теряя ни одной драгоценной минуты, они продвигались всё дальше и дальше. В том, что случилась беда, сомнений уже не было, оставалась надежда только на то, что степень тяжести случая не будет фатальной.
В восьмидесяти метрах от низа лавы бригадир обнаружил комбайнёра. Толик лежал лицом вниз, придавленный брусом породы внушительных размеров.
- Толя, ты живой? – подскочил к нему бригадир.
В ответ раздался невнятный стон и звуки, похожие скорее на шипение, чем на человеческую речь, но бригадир смог различить слова «живой, кажется».
- Потерпи, браток, сейчас мы тебя вытащим. Молчи, не разговаривай, старайся ровно дышать. Ты не бойся, породина хоть и здоровая, но лежит на стойке, а стойка одним концом на борту конвейера – она весь вес на себя приняла. Толя! – обратился он уже к звеньевому, - тут немного выше рация лежит. Покричи хлопцам, чтоб поторопились и домкрат пусть винтовой прихватят и монтировку. Без домкрата тут не развернёшься. И скажи, пусть диспетчеру срочно позвонят, пусть вызывает ВГСЧ.
Через минуту подлез горный мастер с горнорабочим.
- Ох, ты, мать моя! – воскликнул Сергеевич. – Живой? – спросил он, обращаясь к бригадиру.
- Живой, - вздохнул бригадир. – Стойку «обыграло» и она вместе с породиной рухнула на Толяна. Видишь, один конец стойки на конвейере? Так бы на ухнарь раздавило. Молчи, молчи, Толяша, сейчас вытащим, не боись, - поспешил он успокоить, зашипевшего комбайнёра.
- Может, попробуем приподнять, - предположил горный мастер, - нас же четверо.
- Ты что, Сергеич, смеёшься? – сказал бригадир. – Тут около тонны веса и как к ней подступишься? Это тебе не на штреке, где можно развернуться и подойти с любой стороны. Да вон уже и хлопцы ползут. Эй! Шевели поршнями! – крикнул бригадир в сторону показавшихся в дали огоньков.
Но этих людей подгонять не надо, они сами себя подгоняли, так как каждый знал, что беда может случиться с любым из них. Даже грузный Серёга с разбитым коленом и оторванным резиновым наколенником не отставал от коллектива, спешащего на помощь товарищу. Приползли все взмыленные и раскрасневшиеся от быстрого передвижения на четырёх конечностях с преодолением препятствий в виде горизонтальных домкратов и кусков породы и при этом каждый что-то нёс.
- Где домкрат? – спросил бригадир.
- У меня, - отозвался Серёга.
- Давай сюда. Ставь на борт рештака и поднимай породину. Лёха, а ты бери деревянные стойки и подстраховывай – как только приподнимет хоть чуть-чуть, вставь сначала распил под породу, потом - тонкую стойку, потом - потолще. Ты, Саша, подкрепи вот здесь – не нравится мне этот навес, а опускать нельзя. Остальные - прочищать дорогу. Поубирайте породу, отцепите домкраты. Чтоб ни камушка на пути не было! Где венттруба? Давайте сюда. Сергеевич, мы с тобой, как только приподнимут породину, аккуратно вытащим Толика на трубу и можно будет выдавать на гора.
Все работали быстро и слаженно. Никто не задавал никаких вопросов – любые вопросы сейчас будут глупыми и неуместными. Серёга ловко управлялся с домкратом и порода медленно, но уверенно приподнималась, повинуясь законам физики и не только. В этот момент все товарищи пострадавшего мысленно упирались в эту злосчастную породину и молились за спасение молодого красивого парня. Бригадир лёг и заглядывал под породную глыбу, выбирая момент, когда появится хотя бы малейший просвет. Наконец, он приподнялся и крикнул:
- Серёга, хорош! Никому не двигаться! Сергеич, тянем аккуратно!
Они, взяв пострадавшего подмышки, медленно потянули его на отрезок вентиляционной трубы. Толик застонал.
- Ничего, ничего, - стал успокаивать рабочего горный мастер, годившийся тому в отцы, - потерпи малость. Если боль чувствуешь – это уже хорошо, значит, позвонок целый. А это главное.
Но когда Толика удалось извлечь из-под породы на отрезок капроновой трубы и осмотрев его спину, горный мастер с бригадиром молча переглянулись, поняв, что дела у парня плохи. В районе поясницы, где лежала металлическая стойка, отчётливо была видна яма лилового цвета. Чуть ниже была ещё одна гематома квадратной формы – след от раздавленной аккумуляторной батареи светильника.
- Кровотечения нет – и ладно, - сказал бригадир, - потянули ребята. Не спешите, очень аккуратно тянем, без рывков. Плавненько пошли!
Пострадавшего удалось за считанные минуты вытащить из лавы на штрек, там бережно переложили на деревянные носилки и понесли на погрузочный пункт, где ждал электровоз со спец. площадкой и подоспевшая бригада врачей-горноспасателей. Врачи на своём веку видавшие и не такое, спокойно, без суеты занялись своей работой, не обращая абсолютно никакого внимания на собравшуюся толпу горняков. Их спокойные уверенные действия вселяли надежду, что всё будет хорошо. Вскоре электровоз увёз пострадавшего, врачей и четырёх сопровождающих, которых бригадир назначил для доставки пострадавшего.
- Да-а, - сказал бригадир, - всё в стране развалили, а ВГСЧ как работало чётко, так и работает. На днях скорую вызывал для матери. Не приехали, сказали бензина у них нет. Сволочи. А эти видишь, раньше инспекции приехали.
- Да, сейчас эти налетят, как коршуны по мою душу, - вздохнул горный мастер.
- Не переживай, Сергеевич, твоей вины нет. Лава была закреплена по паспорту, все были проинструктированы несколько раз, начиная с нарядной и, кончая рабочим местом. В обиду тебя не дадим.
- Думал, доработаю до перерасчёта пенсии и рассчитаюсь к чёртовой матери. Видно не получится.
- Успокойся, Сергеевич, доработаешь. Доучишь младшего, а тогда можно и на покой.
- Нет, меньшому ещё три года учиться, я столько не протяну на этой проклятой работе. Двадцать шесть лет горняком отработал, ни одного смертельного случая, а тут на тебе!
- Тьфу на тебя! Что ты такое говоришь, Сергеевич! Жив Толян и жить будет, даже не сомневайся.
- Разве это жизнь со сломанным позвоночником? Если ещё только один позвоночник. Там и почки пострадали, скорее всего. Видел, как он обмочился?
- Тут не только обмочишься… Хватит причитать! Сделаем всё, чтобы поставить парня на ноги. Надо будет – пошлём за границу на лечение.
- Хотя бы выжил, ведь совсем молодой ещё, - Иван Сергеевич так тяжело вздохнул, что бригадир не знал, кого ему нужно больше жалеть: искалеченного парня или пожилого горного мастера, которому грозила роль стрелочника.
- Выживет однозначно, - твёрдо сказал бригадир, - думаю, что молодой организм справится и с такой тяжёлой травмой. Надо верить в это и помогать парню.
Вскоре приехала комиссия для расследования несчастного случая во главе с директором шахты. Опасения горного мастера оказались не беспочвенными. Директор шахты был не особенно искушён в горном деле, поскольку ни дня за свою жизнь не проработал в лаве ни в каком качестве. Внутришахтный транспорт и проходка – основные сферы его деятельности в угольной отрасли. Обладая искусством угодить вышестоящему начальству, он уверенной поступью шагал по карьерной лестнице, порой, не замечая, кто там копошится под ногами. Одним словом олицетворял тип современного руководителя – гроза для подчинённых и угодливый почитатель собственного начальства. Для инспектора государственной технической инспекции устроил показательный разнос горного мастера, ещё до осмотра места несчастного случая.
- Говорил я твоему начальнику, что давно пора тебя отправить на пенсию, - начал он как всегда спокойно, но быстро распаляясь, переходя на крик. - Приспособился тут, присосался к телу коллектива! Угробил парня! Сам поедешь его родственникам сообщать, как ты его калечил! Пусть они тебе в глаза посмотрят! Пусть тебе дети зададут вопрос, что ты сделал с их папой!
- У него нет детей, - вставил слово бригадир.
- А, и ты здесь, - директор сквозь толстые стёкла очков пробуравил Николая тяжёлым взглядом. - Ну, ведите на место, молодцы. Пойдёте на пару - сначала к родственникам, а потом к следователю. Всю жизнь платить будете калеке. А вы думали как, шахта будет платить? А вот хрен вы угадали. Не те времена, сейчас будут платить конкретные виновные.
Опытный инспектор, хорошо знал директора и что тот из себя представляет. Его раздражали тупые угрозы бездарного руководителя, но до поры предпочитал не вмешиваться в монолог, затянувшийся на весь путь до лавы, однако когда непосредственно в лаве директор стал возмущаться тем, до какого жуткого состояния довели новенькую, недавно пущенную в эксплуатацию лаву, не выдержал:
- Николай Николаевич, в лаве произошла первичная посадка. При такой ложной кровле, всё могло быть гораздо хуже. Тут нельзя использовать индивидуальную крепь.
- А где я им комплекс возьму?
- Так они в этом виноваты? Я смотрю, пока что лава закреплена без нарушений, органная крепь не отстаёт, расстояние между стойками соответствует паспортному. Почва зачищена. На штыбе пока ни одной стойки не увидел. А дальше посмотрим.
- Что-то я не пойму, Денис Петрович, вы что считаете, что я напрасно наговариваю на этих преступников?
- Ну, не нам решать, кто в данном случае преступник. Разберутся, кому положено, а мы сейчас зарисуем, потом напишем заключение и на основании этого заключения составим акт по форме Н1.
Для себя я уже выводы сделал, и решение приму соответственное, - пробурчал обиженный такой реакцией инспектора директор. А ведь он так старался именно для него, так как по большому счёту Николаю Николаевичу было глубоко плевать и на пострадавшего и на горного мастера с бригадиром. Главным было то, как инспектор подаст этот несчастный случай вышестоящему руководству.

* * *
Когда комиссия выехала на поверхность, комбайнёра Анатолия Ващука уже доставили в областную больницу в травматологическое отделение, где передали в руки опытных специалистов, которые несколько часов собирали раздробленные позвонки молодого шахтёра. Как только разрешили посещение, бригадир с горным мастером навестили Анатолия в палате, тот был в сознании и сразу узнал своих товарищей.
- Ты как? – спросил бригадир, заглядывая в глаза больного.
Толик лежал на животе в специальной кровати, склонив слегка голову на бок.
- Нормально, - прошипел он.
- А что с голосом?- удивился бригадир.- Тогда было понятно, а сегодня-то что?
- Сорвал, наверное, когда орал от страха, - попытался улыбнуться Толик сквозь свои шипящие звуки, но улыбка получилась кривая, жалкая и не убедительная.
Горный мастер не смог сдержать слёзы и спрятался за спину бригадира, чтобы не расстраивать больного. Толик это заметил и прошептал:
- Сергеич, Сергеич, не переживай так. Врач сказал: всё будет хорошо, голос раньше спины восстановится. Позвонки все собрали… Доктор очень хороший, профессор, говорил, что ещё танцевать буду.
- Так ты ноги чувствуешь? – радостно спросил Иван Сергеевич, уже не пряча слёзы.
- Сейчас нет. Меня обкололи всего, ничего не чувствую. Но доктор сказал, что разрыва спинного мозга нет. Внутренние органы тоже целые. Вот только на животе лежать не любил с детства, а придётся долго…
- Молодые люди, - раздался за спиной голос, - на сегодня достаточно. Убедились, что собрали вашего коллегу в лучшем виде? Можете теперь со спокойной совестью ехать домой. Мы его и без вас поставим на ноги.
Бригадир обернулся на голос и, увидев молодую красивую женщину в синей форме медицинской сестры не удержался от реплики:
- Кто бы сомневался. Тут и без лекарств поднимется всё, что только может. А у вас, доктор, нет отдельной палаты, за отдельную плату?
Медсестре видимо было не привыкать к повышенному вниманию со стороны больных и посетителей. Она совершенно спокойно отреагировала:
- Лучше поезжайте домой, к маме, а то ещё начнёте руку и сердце предлагать, а у меня вас таких вон сколько, на всех не хватит.
- А жаль, - вздохнул Николай. – Ладно, Толя, поправляйся, вижу: в надёжные руки попал. Если что нужно будет, всё порешаем. Понял?
Толик вяло кивнул головой. А сестра стала нежно выталкивать посетителей из палаты:
- Всё уходите, мне нужно ставить ему капельницу.
- Ещё одну минутку сестричка. Толя, у тебя дома никого нет. Хотели жене сообщить, но не застали её дома. Ты знаешь, где она?
- На море, - прошептал Анатолий.
- А как её найти, адрес знаешь?
- Не надо, скоро сама приедет.
- А родители где?
- Мама в Днепропетровске, но ей, ни в коем случае не надо ничего…
- Всё, молодые люди, видите, он устал, - решительно сказала медсестра.- Проведали и хватит. Давайте, давайте, выходите быстренько. Мне работать надо.
Бригадир, выйдя в коридор, попросил сестру выйти на минутку.
- Что ещё? – уже недовольно спросила она.
- Сестричка, ты только не обижайся, вот возьми немного денег и присмотри за нашим парнем.
- Это лишнее. Думаете, без этого он у нас будет без надлежащего ухода?
- Нет, так я не думаю, но это от души, - сказал бригадир и всунул деньги в карман синей спецодежды девушки.
- Ну, спасибо. И не переживайте, у нас хорошее отношение к больным. Зав отделением очень строгий на этот счёт.
* * *
Жизнь пошла своим чередом. Скорый на расправу директор отстранил от занимаемой должности самого опытного горного мастера не только на участке, но и на шахте, лишил премии весь ИТР участка и пообещал неприятности «кое-кому» в виде уголовного преследования. Серёга почти месяц залечивал разбитое колено, вынужденный скрыть эту травму как производственную, выдав её за обычную бытовую. В противном случае, начальник участка грозил массой неприятностей вплоть до увольнения.
А для травмированного Анатолия дни потянулись скучно и медленно, так же как и для его жены, которая отдыхала на море в тот момент, когда случилась беда. У мужа отпуск по графику был только в ноябре, а тут в июле неожиданно у подруги муж не смог поехать в Ялту по путёвке и та предложила ей за полцены прекрасный отдых. Глупо было не использовать такую возможность. Вернулась загорелая, красивая и счастливая, не подозревая, что муж уже почти неделю лежит в областной больнице. О несчастье ей сразу сообщила соседка.
- Приходил бригадир Толика, - продолжала информировать соседка Галя, - сказал, как только появишься, звони ему сразу. Вот он номер телефона оставил.
- Хорошо, позвоню, - беря бумажку с цифрами, сказала молодая женщина.
- Нет, ты сейчас звони, Надя, - настаивала соседка.
- Да позвоню, сказала! Дай опомниться с дороги.
- Звони при мне, а то вдруг тебе плохо станет, когда он тебе подробности расскажет.
- Ты меня, Галка, не пугай! Неужели всё так серьёзно?
- Если увезли в Луганск, а не нашим костоломам доверили, то, как ты думаешь? Давай звони, я подожду.
Надежда сняла трубку и стала набирать номер. Ответили быстро.
- Мне нужен бригадир мужа. Это вы? Я жена Толика Ващука.
- Наконец-то вы отыскались, - откликнулись в трубке.
- А я не терялась, - обиделась Надя.- Лучше скажите, что с моим мужем?
- Он в Луганске, его прооперировали…
- Это я уже знаю. Насколько сильно его покалечило?
- Травма серьезная, но жизни не угрожает. Поправится. Хотите, я отвезу вас к нему?
- Когда?
- Хотите, прямо сейчас.
- Нет, лучше завтра, нужно подготовиться, собраться. Да и, наверное, поздно уже.
- Вас пропустят.
- Нет, давайте завтра с утра. Вы сможете?
- Конечно, как скажете.
- Тогда до завтра.
- В семь я подъеду. Устроит?
- Да.
Надежда положила трубку и произнесла с неприятной гримасой:
- Вот козёл, утешил: жить будет. А если калекой на всю жизнь останется? Как тогда? Я молодая, мы едва год прожили. Порадоваться не успела и вот такая беда.
- Да, бог с тобой, Надежда, что ты такое говоришь, - всплеснула руками соседка, - разве можно раньше времени мужа в калеки записывать?
- Я не записываю, - горько сказала молодая женщина, - это жизнь записывает. Всё-таки как она не справедлива, как несправедлива… Ещё вчера я купалась в море, радовалась жизни, не думала ни о чём, а он уже лежал в больнице и несколько дней мучился, страдал бедный…
Женщины разрыдались.
А утром ровно в семь бригадир позвонил в дверь квартиры, удивляя Надежду своей пунктуальностью. Почти всю дорогу ехали молча. Николай про себя отметил красоту и бронзовый загар молодой женщины. Причём загар его несколько раздражал, стоило ему только представить, как бледно будет выглядеть на фоне бронзового тела, пышущего красотой и здоровьем, его травмированный товарищ, лежащий на животе в беспомощной позе и в уродливом корсете, осунувшийся и не бритый.
- Хочу предупредить, - заговорил Николай уже в больнице, - никаких слёз. Постарайтесь держать себя в руках. Профессор говорил, что его ни в коем случае нельзя расстраивать. Да, ещё хочу предупредить, что у него пока голос не восстановился, он разговаривает шепотом, но понять можно. Не пугайтесь, когда войдёте в палату, с непривычки мне тоже было сначала не по себе, а потом привык. Толик держится молодцом. Всё время спрашивал о вас. Так… вот двенадцатая палата. Наша.
Толик, казалось, спал. Рядом сидела та самая медсестра, с которой бригадир успел подружиться, поскольку бывал здесь почти каждый день - то сам, то с ребятами из бригады, то с профсоюзными лидерами шахты. Медсестра жестом показала, чтобы не шумели и тихонько сели рядом.
- Недавно уснул после капельницы, - шепнула она на ухо Николаю, - совсем плохо спит.
- А я не сплю, - прошептал с закрытыми глазами Анатолий.
- Ну, Ващук, - уже достаточно громко и разочарованно сказала медсестра, - слух у тебя как у собаки. Раз не спишь, встречай тогда жену. Жена, я правильно поняла? – обратилась она уже к Наде.
- Да, - коротко ответила та и подошла ближе к койке.
Толик, услышав голос жены, открыл глаза и дёрнулся всем телом на встречу. Пронзившая тело резкая боль отключила его сознание. Сестра засуетилась, вызвала дежурного врача, который быстро привёл в чувство больного.
- Ващук,- сказал врач, заглядывая больному в зрачки, растопыривая веки пальцами, - ты не хулигань мне тут. Жену увидел и уже всё, готов бежать. От меня не убежишь, я тебя ещё долго мучить буду. Так что наберись терпения, браток. Что, болит? Вижу, что болит. Даша, сделай ему обезболивающий. Пусть пообщается. А потом, дорогой Толя, нужно поспать. Обязательно поспать. Кушаешь плохо, спишь плохо, откуда силы возьмёшь для выздоровления? А у тебя жена молодая, красивая, нужно стараться, хорошо стараться. Всё в твоих руках, прежде всего. Что было в наших силах, мы сделали, теперь только от тебя зависит, как быстро ты станешь на ноги. Так что будь послушным мальчиком и выполняй все наши рекомендации.
Врач увидел, как больной взял за руку жену и крепко сжал её, как бы боясь, что она уйдёт.
- Вот это правильно, - одобрил доктор,- личный контакт лучше всяких лекарств. Будет трудно – зовите.
Врач вышел, следом за ним, почувствовав себя лишним, покинул палату и бригадир.
* * *
Почти три месяца Анатолий провёл в областной больнице, медленно идя на поправку. Потом отправили его в больницу по месту жительства, где он пролежал ещё почти месяц. Получив первую группу инвалидности, был выписан домой со слабой надеждой, что когда-нибудь он, возможно, сможет ходить. А пока он не мог даже сидеть. Жена все дни находилась рядом. Загар давно сошёл, из бронзового превратившись в серый; потускнело и лицо, на котором вырисовывались только усталость и первые признаки безразличия; глаза давно потеряли радостный блеск отражения Чёрного моря. Жизнь ей казалась конченой. Ничего хорошего впереди уже её не ждало.
Бригада скинулась и купила для Толика дорогую специальную кровать для больных с травмой позвоночника, которая заняла солидную часть их однокомнатной квартиры. За последние месяцы Анатолий испытал хоть какую-то радость: наконец-то он дома и у него есть кровать, которая поможет ему скорее стать на ноги. Радовались и друзья, что теперь смогут чаще навещать больного в нормальной домашней обстановке. Только Надежда не выражала никаких эмоций. Она устала. Ей хотелось тишины и покоя, чтобы эта шумящая компания шахтёров, суетящаяся возле кровати больного, пытаясь настроить её в удобное для Толика положение, поскорее оставила её квартиру. Она даже не предложила «обмыть» переезд мужа из больницы домой, на что безрезультатно пытались намекать некоторые члены бригады. В конце концов, решили отметить это событие самостоятельно и, распрощавшись, ушли. Наступила звенящая тишина в квартире. Надя ушла на кухню и тихонько заплакала. У Анатолия после травмы, появилась одна особенность: потеряв почти полностью голос, он приобрёл поистине звериный слух. Тихие всхлипывания жены не остались незамеченными.
- Надя! Надюша! – позвал он настолько громко, насколько позволяли ему голосовые связки.
Супруга вытерла слёзы и вошла в комнату.
- Ты звал?
- Надюша, не плачь, я поднимусь, вот увидишь. У нас всё будет хорошо. Я буду стараться.
В глазах Анатолия отражалась боль и тревога не за себя, а за любимую женщину, а изнутри давило тупое чувство вины и беспомощности.
- Может быть, и встанешь. Только когда? Когда я стану старухой? – Надежда говорила тихо с каким-то надрывом в голосе. - Мне двадцать пять – время рожать детей.
- У нас будут дети, обязательно будут, - Анатолий пытался вложить в свой шёпот всю силу своего убеждения, он искренне верил, что болезнь отступит, что не может быть иначе.
- Какие могут быть у нас дети, когда ты сам, как малое дитя, даже хуже. За тобой уход нужен больше чем за целым детским садом.
- Это пока, Надя, это пока, а потом я поправлюсь и буду ещё сильнее, чем прежде. Я тоже мечтаю о детях и сделаю всё для того, чтобы они у нас были.
- Ладно, - грустно усмехнулась супруга, - пойду есть готовить, а то с голоду помрёт мой мечтатель.
* * *
Через неделю приехала тёща. Она уже несколько лет жила в Польше. Уехав туда на заработки, устроила себе личную жизнь, выйдя замуж за фермера. По внешнему виду можно было сразу понять, что женщина она не промах. Ни в манерах, ни в одежде, ни во всеобщем лоске нельзя заметить ничего деревенского. Можно было подумать, что дама приехала из Парижа, а не из польской деревушки.
- Я приехала на пару дней, - сказала она дочери, - дольше мой Стасик не переживёт. Ну, где тут у нас больной?
Дама вошла в комнату, на ходу снимая роскошную шляпу и перчатки. Подошла к постели, наклонилась и поцеловала зятя в щеку.
- О, какая у тебя шикарная кровать. Сразу видно – Европа. Ну, здравствуй, Толик, как себя чувствуешь?
- Спасибо, нормально, - прошептал зять.
- А что с голосом?
Анатолий махнул рукой и ответил:
- Ерунда, пройдёт.
- Эта ерунда уже пятый месяц проходит, да всё никак не пройдёт, - отозвалась из-за спины матери Надежда.
- А почему от него так плохо пахнет, Надюша? Что не купаешь его? У моего Стасика хрюшки лучше пахнут. Тебе не стыдно?
- Мама, перестань! Почти каждый день обмываю. Мы и бреемся, и зубы чистим, и ногти стрижём. Всё как положено. Я никакого запаха не слышу.
- А я слышу. Ладно, ладно, не сверкай глазами. Лучше расскажите, каковы шансы на выздоровление?
- Врачи говорят: пятьдесят на пятьдесят, - ответила Надя. – Позвонки срослись хорошо, но чтобы восстановились межпозвоночные хрящики, нужно много времени и дорогие лекарства. Или операция, но у нас в стране такие не делают.
- Да-а, дела, - протянула тёща. – Ну, а вставать не пробовали?
- Пробовали, но боли жуткие… до потери сознания.
- Ладно, Толя, лежи, отдыхай, а мы с доцей пойдём чайку на кухню попьём.
Женщины вышли и вскоре Анатолий услышал звон посуды и приглушённый шёпот. Обострённый слух улавливал отдельные слова и обрывки фраз:
-…зачем тебе это? … ты молодая.
- Мама, прекрати…
- Подумай о себе… вся жизнь… калека…
- Не дави на больное… и так тяжело… плохо…
- … я о тебе… у меня… одна дочь… а дети…
- Говори тише… слышит…
- Ну и пусть слышит, - тёща перешла на достаточно громкий шёпот и Анатолий мог различать уже каждое слово, - пусть! Пусть знает, что он эгоист и думает только о себе.
- Мама, ради бога тише.
- Если бы он тебя любил, то не стал бы из тебя делать сиделку до конца дней. Тебе жить надо, а не заживо гнить с инвалидом. Я понимаю, случилась беда, но ты же в этом не виновата. Тебе за что всё это? В конце концов, кто калечил его, тот пусть и занимается с ним.
- Ты предлагаешь мне его бросить?
- Боже, как это грубо: «бросить»! Я бы сказала: оставить. У него есть мать, живая, слава богу, пусть забирает к себе в Днепропетровск.
- Ты что? Он даже сообщать ей запретил. Она до сих пор не в курсе. Он ей письма пишет, как раньше, будто ничего не случилось. У неё там своих забот хватает – отец, парализованный после инсульта, лежит.
- Вот и лежали бы на пару с дедом, всё не так скучно.
- Мама, давай прекратим этот ненужный разговор.
- Почему же ненужный? Еще какой нужный. У меня дочь погибает, а я должна молча это терпеть? Ну, давай я ему помогу с переездом к матери, оплачу все рас ходы. Если тебе тяжело, то я поговорю и с ним и с его матерью. Должны же они тебя понять. А тебя заберу к себе в Польшу. Ты же видишь, что у вас тут творится – сплошной бардак. Поживёшь, как нормальный человек, мужа там найдёшь состоятельного, мир посмотришь. Ты подумай хорошенько над моими словами, у меня ведь кроме тебя никого нет. Я и в Польшу-то из-за тебя поехала. Пока там обустраивалась, ты тут сдуру замуж выскочила, даже не посоветовалась с матерью.
- А как же любовь?
- Какая там любовь! Любовь – сказка для бедных. Думаешь, я своего Стасика люблю? Если бы не его обожание меня при его доходах… да на черта бы мне сдался этот старый хряк? Но он меня боготворит. Упаси боже, чтобы я что-то по дому сделала своими руками – для этого прислуга есть. Раз в неделю я езжу в Варшаву, пройтись по салонам и по магазинам. Привожу себя в порядок и покупаю всё, что мне нужно. И муж радуется этому больше чем я. Он только одного боится, чтобы я никуда не пропала. Но я же не дура, бросать курицу, несущую золотые яйца. Для души есть у меня в Варшаве молодой любовник, но это так, душу отвести. Одного раза в неделю мне достаточно. Правда Юзеку этого бывает мало, тогда я совершаю прогулки верхом на лошади, и мы встречаемся на любимом месте в лесу. Вот такая жизнь по мне. А что я видела с твоим отцом? У меня купальника приличного не было. Сейчас вспоминать стыдно. В тридцать два года подохнуть от водки… Грех, конечно, так говорить, но это лучшее, что он сделал в своей жизни для меня. Ты, естественно, совсем другое дело. Видимо у него было одно предназначение в этой жизни – подарить мне тебя. На этом его миссия на земле исчерпала себя. Если бы я не взяла себя в руки, то спилась бы, как и твой папаша. Но ты же видишь, я в полном порядке, бери пример с меня. Жизнь очень короткая, скоро ты это поймёшь, когда заметишь первые морщины, потом первые седые волосы. В общем, ты подумай над всем, что я тебе тут сказала. Моральную сторону этого дела, если хочешь, этот грех, мать готова взять на себя. Когда сама станешь матерью, поймёшь, что я права, а сейчас просто доверься мне. Теперь я пойду, мне нужно навестить старых друзей, у них и переночую. У тебя всё равно негде. Сейчас ничего мне не говори. Понимаю, трудно в двадцать лет ломать в себе моральные устои, но что делать, дорогая, жить-то надо, а жизнь всего одна. Спасибо за чай, доченька, - перешла тёща на обычный тон, - я пойду, мне ещё нужно многое успеть за два дня. Заскочу завтра.
Она зашла, в комнату, чтобы попрощаться с зятем, которого раньше видела только на свадебных фотографиях: здорового, красивого и счастливого. Теперь перед ней лежал, осунувшийся, больной и глубоко несчастный человек в пластиковом корсете, прикрытый до пояса простынёй, в окружении разных приспособлений для тренировки рук, нелепо свисавшими с каркаса кровати. Анатолий лежал с закрытыми глазами и никак не отреагировал на появление тёщи. Казалось, он крепко спал.
- Ладно, не буду будить, - прошептала женщина, повернув голову к дочери, - пусть спит.
Она взяла шляпу и перчатки, ещё раз бросила взгляд на зятя, мысленно отметив, что несмотря ни на что, лицо у него красивое, в такого можно влюбиться. Ещё немного постояла, как стоят у гроба с покойником, склонив слегка голову, и тихо вышла.
Надежда, проводив мать, вернулась в комнату.
- Всё слышал? – спросила она и сама же ответила: - Конечно, слышал. Забудь, ничего ты не слышал.
Анатолий никак не реагировал на её слова. Только мерное дыхание говорило о том, что он живой.
- Не обижайся на неё, она как любая мать думает в первую очередь о своём ребёнке. Твоя бы тоже заботилась только тебе. Это же естественно и я бы на неё не обиделась. Не обращай внимания. У меня своя голова есть.
- Я умереть хочу, - сказал Толя. И это не был шёпот как прежде, а вполне внятная речь.
* * *
После подслушанного разговора Анатолий замкнулся в себе. Мыслительный процесс приобрёл хаотический характер. Одна мысль, не успев обрести логическую форму, уступала место другой, ещё более аморфной, затем сверху наползала третья мысль, за ней следовала четвёртая… Первая мысль говорила о том, что тёща права – он эгоист, вторая просила поставить себя на место жены. Он ставил, но третья мысль говорила: «нет, случись такая беда с женой, ты бы её не бросил, ты бы боролся». Четвертая: «а если борьба бесполезна? Ей так и оставаться сиделкой всю жизнь?» Пятая: «надо бороться!» Снова встревала первая мысль: «нет, ты всё-таки эгоист, пока будешь бороться, жена состарится!» Откуда-то из глубины сознания послышался робкий вопрос: «что же делать?» И кто-то спокойный и холодный ответил: «что все умные люди делают – не мучить ни себя, ни других».
Чтобы прогнать назойливые, как мухи, мысли, Анатолий замотал головой и сильно шлёпнул себя по щеке. «Так можно чёрти до чего додуматься, - подумал он. – Нужно отмотать кино своей жизни назад, чтобы осмыслить, где берёт исток трагедия, приключившаяся со мной. Почему это случилось именно со мной? Быть может это справедливое наказание? Или необходимое испытание? И то и другое я должен принять как должное. А может быть это просто нелепая случайность? Нелепая и не справедливая?» Мысли стали выравниваться, он вернулся в далёкое детство. Нет, там было всё как у всех, ничего необычного. А вот когда ему было тринадцать лет, погиб его отец, заступившийся за совсем незнакомую женщину, получив удар бандитским ножом в сердце. Вот тогда мир действительно рухнул. Пройди отец мимо пьяных хулиганов, жизнь могла сложиться совсем по-другому, и не лежал бы он сейчас с поломанным хребтом. Следующий удар судьба нанесла, когда мама вышла второй раз замуж. С отчимом отношения не сложились с первого дня знакомства. Толик всех мужчин сравнивал со своим отцом и не удержался, от вопроса новому папе: «Скажите, Павел Арсентьевич, а вы бы смогли броситься на нож, как мой отец?» Отчим долго обдумывал ответ, а потом сказал: «Видишь ли, Толя, твой отец совершил геройский поступок, но очень глупый. Для этого существуют правоохранительные органы. Ему следовало вызвать милицию, позвать кого-нибудь на помощь, в конце концов, а не бросаться на амбразуру». После такого ответа отчим перестал для него быть личностью. Справедливости ради нельзя сказать, что новый глава семьи плохо относился к жене и к пасынку. Занимая большую должность в областной строительной организации, Павел Арсентьевич быстро решил жилищный вопрос, получив большую трёхкомнатную квартиру в элитном доме в центре Днепропетровска. При этом в старой двушке остались жить родители мамы. Он действительно много делал для своей семьи, но был человеком правильным и нудным, требовал к себе уважения и благодарности. Любил ли он маму? Наверное, любил, но пасынка не любил – это точно. Хотя и не повысил ни разу голоса, зато доставал Анатолия нравоучениями и правильными речами. Когда Толя поступил в строительный институт по настоянию отчима и, проучившись год, сказал как-то за обедом, что ему не нравится выбранная не им профессия, Павел Арсентьевич заявил: «Пока я тебя кормлю, одеваю и обуваю, будь добр, не привередничай». Это стало последней каплей в их отношениях и Анатолий, бросив институт, уехал на Донбасс к бабушке – маме отца. Отсюда он ушёл в армию и сюда же вернулся после. Отучившись в училище на машиниста горно выемочных машин, Толя устроился на хорошую шахту. Два года назад очередной удар – умерла бабушка. А через полгода после её смерти, он встретил на дискотеке Надю. Она показалась ему самой красивой и стильной. Пригласив девушку на танец, Анатолий больше не отпускал её ни на шаг. В тот же вечер пришлось на кулаках отстаивать своё право встречаться с такой яркой девушкой, у которой не было недостатка в ухажёрах. Вспомнив этот эпизод, Толик грустно улыбнулся, посмотрел на свои сильные кулаки, на эти бесполезные сейчас придатки неподвижного тела. Потом пошли картинки яркие, светлые, наполненные жизнью и счастьем. Пришла любовь первая и единственная. Она заполнила всё и всё раскрасила в яркие неповторимые тона. И вот уже когда подали в ЗАГС заявление, случился новый удар – умерла бабушка в Днепропетровске, а дедушку парализовало. Анатолий поехал на похороны и узнал ещё одну новость. Отчим оставил маму и женился на молодой своей сотруднице. Он к тому времени уже руководил собственным строительным предприятием и мог себе позволить не только молодую жену, но и новый дом, и солидный счёт в банке. Первая частная яхта в Днепропетровске тоже принадлежала ему. Широким жестом с его стороны было то, что он оставил бывшей жене квартиру и все, что было в ней, кроме антиквариата, на который положила глаз новая молодая жена. Мама была в таком состоянии, что казалось, не обрадовалась скорой свадьбе сына и своей будущей невестке, которую он привёз с собой. Однако когда заговорили об отсрочке свадьбы, она возразила: «Не стоит переносить роспись. Старики должны умирать, а молодые - жить и строить своё счастье». А так как на свадьбу она не сможет приехать, то просила в качестве свадебного подарка принять золотые украшения. И отдала практически всё, что дарил ей за долгие годы второй муж, оставив только узкое обручальное колечко от первого брака. Вскоре сыграли очень скромную свадьбу без родных и близких людей, но как полагается с дружкой и дружком, с белой «волгой» и памятными фотографиями на фоне местных достопримечательностей. Как всё было замечательно до этого рокового дня. Отправляя в Крым на две недели жену, разве он мог предположить, что встретит её лёжа на больничной койке в таком беспомощном состоянии. Так, где же исток? Отец? Отчим? Не погибни отец, не поругайся он с отчимом, разве пришлось бы уезжать на Донбасс, разве избрал бы эту профессию? Был бы сейчас здоров, может быть даже счастлив. Но тогда бы он не встретил Надежду. Даже в эту минуту, лёжа прикованным к постели, он не чувствовал себя готовым променять эти недолгие дни счастья с Надей на всю оставшуюся здоровую жизнь без неё. Опять поймал себя на мысли об эгоизме. И снова стал крутить кино своих мыслей только теперь не назад, а вперёд, пытаясь заглянуть в будущее. А будущее, как не крути киноленту, вырисовывалось не радужное.
С такими невесёлыми мыслями Анатолий начал новый отсчёт своей жизни, приняв для себя твёрдое решение больше не давить на супругу и предоставить ей полную свободу выбора.
А тут ещё новые напасти пришли. На шахте перестали платить зарплату, задерживали выплату пенсий и регрессных исков. Вместо денег шахтёры стали приносить домой мешками муку, сахар, различные крупы. Надежда стала считать каждую копейку. О покупке дорогостоящих лекарств пришлось забыть. Сколько не пыталась бедная женщина пробить глухую стену чиновников, объясняя их с мужем бедственное положение, результат был один: много вас таких, а денег в фонде нет. Однажды нашёлся «добрый» чиновник из горздравотдела, пообещавший решить все проблемы и пригласил Надю для обсуждения создавшейся ситуации в ресторан.
- Вы не понимаете, - сказала Надежда, - у меня нет денег, даже оплатить ужин в ресторане.
- Нет, девушка, это вы не понимаете, - ласково ответил чиновник, - за ресторан буду платить я, а об остальном, думаю, договоримся. А чтобы вы не сомневались в моих добрых намерениях, я сейчас напишу вам записочку, вы подойдёте с ней к главврачу, Петру Васильевичу, он вам выдаст на месяц все необходимые медикаменты. Если мы с вами поладим, то я помогу вам и с получением всех положенных выплат. У меня везде есть связи и в соцфонде, и в исполкоме. Так что дружите со мной, девушка, и вы не пожалеете.
Первым желанием Надежды было послать этого чинодрала очень далеко, но бумажка в руке остановила её от этого порыва. В конце концов, можно получить лекарство без каких-либо обязательств.
- Я позвоню Петру Васильевичу, - сказал ласковый чиновник, - идите прямо сейчас. А вечером я буду ждать вас за столиком в «Меркурии». Будет желание, приходите. Плохо не думайте обо мне. Насилия я не приемлю и принуждать вас ни к чему не собираюсь. Не захотите, ничего не будет, просто посидим, поужинаем, поболтаем о жизни. Признайтесь, вы ведь давно уже не были в ресторане?
- Уже не помню когда, - вздохнула женщина.
- Ну, вот и чудненько, значит, до вечера.
* * *
- Ну, что ты так смотришь? Да, я пьяная, - сказала Надя, вернувшись поздно вечером. – Нужно же решать как-то вопросы. Встречалась с нужными людьми, обещали помочь получить твои деньги. Вон и лекарства тебе выбила. У нас уже в холодильнике мышь повесилась. Скоро совсем есть нечего будет. Ну, что ты так смотришь?
- Да, нет, ничего. Просто первый раз тебя такой пьяной вижу, - миролюбиво сказал Анатолий. – Звонил бригадир, сказал, что завтра принесёт мешок муки, мешок сахара и макароны какие-то импортные. Сегодня на шахте давали. С голоду не помрём.
- Только и того, что не помрём, - пробурчала сердито Надя.
- Ладно, Надюша, ложись спать. Только, пожалуйста, поменяй мне судно и водички поставь.
- Да, конечно, я сейчас. И покормить тебя надо, сейчас разогрею чего-нибудь.
- Нет, спасибо, я не хочу есть. У меня в термосе ещё чаю полно и печенье ещё есть. Не беспокойся. Только водички поставь, таблетки запивать.
Надежда выполнила всё, о чём просил муж, разделась, выключила свет и легла на диван.
- Как я устала, если б кто только знал, - пробормотала она, засыпая, тяжёлым хмельным сном.
После этого случая, Анатолий часто стал замечать жену навеселе. Он ничего не говорил, делал вид, что не замечает, поскольку понимал, что таким образом уставшая психологически женщина снимает напряжение. Между собой они разговаривали всё меньше и меньше, только о самом необходимом. Однажды Надежда спросила мужа:
- Что-то ты совсем перестал со мной разговаривать. И телевизор совсем не смотришь и со мной не говоришь. Всё думаешь, думаешь. О чём ты думаешь?
- Нечего смотреть по этому ящику. Надоели эти кравчуки, ельцыны, гайдары…Всё делят, делят… Смотреть на эти рожи противно. А думаю почти об одном и том же всегда. Побежал бы я наверх лавы, то ничего бы этого не случилось. Ребята побежали на низ, ну и я за ними. Задержался всего на минуту возле комбайна, только чтобы рукоятку контролёра повернуть, потому что так положено. Ползи я чуть медленнее, или чуть быстрее и ничего бы не было, упала бы та породина или спереди, или сзади и все дела. Я бы не мучился сам и тебя не мучил. Ты прости меня.
- За что? Значит судьба такая, на козе не объедешь.
- Судьба! Будь проклята такая судьба! Пусть бы ногу там, или руку отдавило, с этим жить можно, я бы не был обузой…
- Прекрати! Мне и так тошно! Ничего больше не хочу слышать. Думай себе тихонько, о чём хочешь. Всё…
Она не договорила, пошла на кухню, достала из шкафчика бутылку с водкой, налила в чашку и выпила почти как воду, не морщась и не закусывая. Толя слушал ставшие привычными звуки, прикусив до крови губу.
А через некоторое время Надежда пришла не одна. Анатолий слышал, как она провела кого-то на кухню, сказав: «Проходи, погреемся». Затем заглянула к нему и проговорила:
- Мы с подругой на кухне посидим, поболтаем, а ты включи телевизор, чтобы мы тебе не мешали. Тебе что-нибудь нужно?
- Нет, - ответил муж. Он понял, что Надежда пьяна и не имел желания с ней разговаривать.
- Так я включу телевизор?
- Сам включу, - сказал Анатолий и щёлкнул тумблер, заменявший дистанционное управление.
Он прекрасно понимал, что подруга, которую привела жена мужского пола, что сейчас продолжится пьянка, начатая неизвестно где и которая закончится непонятно когда. А что он может с этим поделать? Ощущение бессилия в эту минуту было особенно горьким. Чтобы заглушить эту горечь, он длинной указкой надавил на кнопку в телевизоре, увеличив громкость почти до предела и, взяв эспандер, стал интенсивно работать руками. Через полчаса, испытав физическую усталость, мокрый от пота, он немного успокоился и стал смотреть телевизор. Но телевизора он не видел и не слышал, как не пытался себя заставить. Слух улавливал характерные звуки из кухни, несмотря на орущий телевизор и плотно прикрытые двери. Они звучали не в ушах, а где-то в середине мозга, отчётливо и безжалостно. Толя закрыл ладонями уши – не помогло. Сладострастные стоны жены и равномерное поскрипывание обеденного стола засело уже внутри воспалённого сознания. И он не выдержал, позвал:
- Надя! Надя!
Никто не отозвался, казалось, никто его не слышит и даже не помнит о его присутствии. Тогда он, щёлкнув тумблером, выключил телевизор и снова позвал:
- Надя! Надя! Подойди!
На кухне всё стихло, через минуту приоткрылась дверь, в которую просунулась голова жены с растрёпанными волосами и раскрасневшимися щеками.
- Ну, чего тебе? – недовольно спросила она.
- Надя, - в голосе мужа были смешаны боль, тоска и отчаяние, - Надя, я ещё живой, что же ты делаешь?
- Живой? – Надежда вошла в комнату, даже не пытаясь прикрыть наготу. – А я, по-твоему, не живая? А знаешь ли ты, как я мучаюсь от болей внизу живота? Думаешь, ты один страдаешь? Ещё неизвестно кому из нас тяжелее - тебе больному, или мне здоровой, вынужденной терпеть? Смотри телевизор и не мешай. Так будет лучше.
Она вышла, закрыв за собой дверь. Через несколько минут звуки повторились. Терпеть это не было никаких сил, и Анатолий снова закричал, насколько позволяли ему ещё не окрепшие голосовые связки:
- Мужик! Мужик! Если ты мужик, подойди сюда!
Появилась снова жена.
- Ну, что тебе ещё надо? Дай нам закончить и он уйдёт.
Глядя на растрёпанную пьяную жену, Толя испытал чувство омерзения.
- Позови его, - сказал он, - пусть войдёт. Или ты не мужик вовсе!? Не бойся, я встать не могу, я просто посмотреть на тебя хочу.
В дверях за спиной Надежды появилась пьяная рожа с всклокоченными жидкими волосами с виноватым выражением глаз.
- Извини, брат, так получилось, - сказал обладатель неприятной физиономии.
- Мужик, - почти простонал Анатолий, - если ты мужик, то должен меня понять. Уходите и делайте там что хотите.
- Ещё чего! – воскликнула пьяная женщина. - Я у себя дома. Не слушай, Жора, пошли.
- Нет, Надь, ну я же это… я же не скотина какая… Прости, брат… Надь, я пойду, пусти, Надь, пусти…
- Ну и проваливай, урод!
Они вышли из комнаты и Анатолий слышал как мужик засобирался, одеваясь и бурча что-то невнятное. Потом послышался возмущённый голос Нади:
- Э,э, ты бутылку-то оставь. Ты смотри, какой наглый, ничего не сделал и водку хочет забрать. Иди, иди, давай! Проваливай!
Ухажёр ушёл, а Надежда осталась на кухне допивать водку.
Такие эпизоды стали повторяться снова и снова. Анатолию опять расхотелось жить, он стал всерьёз подумывать над тем, как свести счёты с жизнью. Сделать это, прикованному к кровати, очень непросто. Осмотревшись вокруг, из подручных средств он обнаружил только телефонный шнур. Оборвать шнур и смастерить петлю не проблема, а вот как закрепить шнур на верхней раме кровати, где висят различные приспособления для рук? С первой попытки сделать это не удалось. Подтягиваясь на руках, он дотянулся до перекладины, но ухватиться за неё не смог, сорвался и потерял сознание. Очнувшись, подумал, что хорошо бы вот так же в последний момент потерять сознание и не слышать как петля затягивает горло. Попытки повторялись одна за другой, появился даже какой-то азарт. На третий день удалось закрепить верхний конец шнура, оставалось только подтянуться и продеть голову в петлю.
«Помолиться бы надо, - подумал Анатолий, - но как? Прости меня, Господи». Вслух же произнес :
- Прости, мама.
И отпустил руки…
* * *
Телефонный шнур не самое надёжное средство при выборе способа сведения счёта с жизнью. Он оборвался, но где-то в Днепропетровске в этот момент оборвалась вместе с ним другая жизнь, жизнь его деда. И пока Анатолий лежал в шоковом состоянии, мама тщетно пыталась ему дозвониться по междугородной связи.
Послышался звук открываемой входной двери и голоса. Жена опять вернулась не одна.
- Проходите, проходите. Можете не разуваться, идите в комнату, - говорила кому-то Надежда.
Анатолий судорожными движениями снял обрывок шнура с шеи и сунул его под простынь. Сейчас ему было очень стыдно за свою слабость, возникло чувство, будто его могут увидеть абсолютно голым, причём, не только тело, но и душу. В комнату вошёл горный мастер Иван Сергеевич, Надя даже не заглянула, прошла на кухню.
- Я сейчас вам чайку приготовлю, Иван Сергеевич, - сказала она, загремев посудой.
- Спасибо, не нужно, я совсем ненадолго. Не хлопочите, ради бога.
Иван Сергеевич подошёл к кровати больного, увидев обрывок шнура, свисающий с импровизированной перекладины, молча, отвязал, сунул себе в карман и тихо сказал:
- Не дури, парень. Давай остатки.
Толя протянул ему то, что осталось от петли. Сергеевич и это сунул в карман.
- Всё равно, какой смысл в такой жизни? – сказал Анатолий.
Иван Сергеевич посмотрел на него отеческим взглядом, погладил его по голове, присел рядом на стул и, едва не срываясь на плач, тихо сказал:
- Когда моего старшенького сбила машина, и он несколько дней лежал в реанимации, мы все молились, чтобы наш сынок остался живым, только живым, согласны: пусть будет калекой на всю жизнь, но только бы выжил. Не услышал бог наших молитв. Нет ничего на свете, чего бы я ни отдал за его жизнь. Просил забрать мою жизнь, только бы мой сынок выжил. Но там, - он показал рукой вверх, - там виднее кого забирать, а кого оставлять. В этом вся мудрость бытия. Если бы Господь не забрал старшенького, то не было бы у нас ни Машеньки, ни Алёшки, поскольку жене врачи и первого запрещали рожать из-за слабого здоровья. Но мы родили после этой беды ещё двоих и без каких-либо осложнений для здоровья супруги. Она и сейчас, слава богу, больницы стороной обходит. Если тебя не раздавило тогда, значит, ты ещё нужен кому-то на этой земле.
- Да кому я нужен, Сергеевич, - тяжело вздохнул Анатолий.
- А это одному Богу известно. И не тебе решать божеский вопрос. А матери ты всегда будешь нужен, даже калека. Но я так думаю, что калека сидит у тебя больше в голове, чем в спине.
Он помолчал, о чём-то задумавшись, потом добавил:
- Эх, если бы я мог, отдал бы тебе свой хребет. Хоть и мучает иногда радикулит, но ходить можно. Ладно, пойду я. Поправляйся. Ты обязательно поправишься. Всю эту дурь из головы выбрось. Ты меня понял. Живи и научись радоваться жизни несмотря ни на что. Жене скажешь, что я телефон нечаянно оборвал, а я пришлю Лёху, слесаря нашего, он наладит.
Иван Сергеевич крепко пожал руку Анатолия, потрепал его по волосам и вышел.
Вечером пришла телеграмма: «УМЕР ДЕДУШКА ПОХОРОНЫ ПОСЛЕЗАВТРА ЖДУ МАМА».
* * *
Через три дня приехала мама.
- Сынок! – бросилась она к кровати сына, упав ему на грудь, горько зарыдала и сквозь рыдания, осыпая его лицо мокрыми материнскими поцелуями, запричитала: – Ну, почему, почему сразу было не сообщить? Надя! Почему? Разве так можно с матерью? Сердца у вас нет. Ну, ладно он, его понять можно, а как же ты могла?
- Мама, перестань! – твёрдо сказал Анатолий. – Она здесь ни при чём. Это я запретил тебе сообщать. У тебя и без меня проблем хватало. Я надеялся быстро подняться. Не получилось. Лучше скажи, ты как?
- Что я, что я? Я совсем одна там осталась, - мать попыталась сдержать рыдания, но не смогла и снова разрыдалась. Анатолий понял, что нужно дать матери выплакаться, иначе разговора не получится. Он нежно гладил её по волосам, сквозь краску которых обильно пробивалась седина.
- Постарела, - тихо заметил сын, - скоро совсем старенькой станешь, если будешь так убиваться. Успокаивайся, давай, мне поговорить с тобой надо.
- Хорошо, давай поговорим.
- Нет, ты успокойся полностью. Хочу поговорить без слёз и истерик. Надя, ты, пожалуйста, пойди куда-нибудь, я с мамой хочу наедине поговорить.
- Да, пожалуйста, - фыркнула недовольно жена и вышла из квартиры.
- Мама, - голос Анатолия был спокойным и твёрдым, - послушай меня внимательно. Забери меня к себе. Завтра же забери. Здесь мне оставаться никак нельзя. Сейчас ни о чём не спрашивай, после всё объясню. Сейчас я позвоню своему бригадиру, он поможет всё устроить. Ты, прости, что я тебя не спросил, может быть…
- Что ты такое говоришь! – воскликнула мама. - Никаких «может быть»! Конечно, я тебя заберу, здесь не оставлю. У нас там все условия будут. И специалистов хороших найдём. А места всем хватит: наши три комнаты, да от родителей двушка осталась. Если буду вам мешать, могу и в родительской квартире пожить.
- Мама, ты не поняла, Надя с нами не поедет.
- А как же это?..
- Никак, мама, уже никак. Обойдёмся и без неё. У неё своя жизнь, а у нас теперь своя. Я тебя умоляю, только ни о чём сейчас не спрашивай. У нас будет время поговорить. Дома наговоримся, а тут я уже ощущаю себя гостем, который и так загостился. Надо и честь знать.
- Да как же…
- Мама! Я же тебя попросил. Все вопросы потом. Подай телефон, я позвоню бригадиру.
Организовать переезд оказалось делом непростым. Подключился профсоюз, после чего городское АТП выделило спецмашину, но без бензина. Бригадир срочно собрал всех, у кого имелись автомобили, и попросил скинуться бензином кто сколько может. На решение всех вопросов ушло двое суток. Помочь с погрузкой и проститься пришла почти вся бригада. Анатолия бережно вынесли на носилках, потом вынесли кровать и установили в просторном салоне спецмашины, так же осторожно переложив на неё больного.
- Не растревожили твою спину? – спросил бригадир.
- Нет, всё отлично, - ответил Анатолий. – Николай, а где Сергеевич? Почему он не пришёл?
- Угрохали, нашего Сергеича, - с сердцем в голосе ответил бригадир, - с инфарктом позавчера увезли в кардиологию. Жаль мужика. Это директор, ублюдок, довёл. Сергеич ходил к нему несколько раз, просился назад на участок, а тот только издевался. Я вчера, когда на счёт машины тебе заходил к нему. Говорю, мол, так и так, машина нужна, перевезти Толю в Днепропетровск. А он: «Как угробить человека, так сами мастера, а как перевезти ко мне прибежали. Иди к своему горному мастеру, пусть он перевозит». Сказал я ему пару ласковых и за Сергеича в кардиологии тоже не умолчал, а потом один раз врезал его поганой рожей об стол и пошёл к председателю профкома. Тот оказался человеком. Видишь, какой агрегат выбили – один на город такой. Доедешь с комфортом.
- Что же теперь будет? Тебя же посадить могут.
- Да не переживай за меня. Надо будет, ещё разок врежу. С такими только так и надо. Ладно, брат, давай прощаться. Я тебе двух бойцов выделил, чтобы там помогли. Ребята за них отработают.
- Спасибо тебе, Николай, за всё.
- Поправишься, место комбайнёра за тобой! Всегда тебе рады. Так братва?!
- Так, так, возвращайся, Толян, - загудели столпившиеся возле машины товарищи .
- Ну, всё, Толя, с богом! – сказал бригадир, крепко пожимая руку своего комбайнёра.- Ого! А сила в руках есть, значит, не всё потеряно.
- Подожди, Николай, - сказал Анатолий, - передай Сергеевичу от меня … ну… в общем, что я очень ему благодарен. Он поймёт за что. Пусть держится. И я буду держаться.
- Добро, передам. Не боись, вытащим и Сергеича. Так просто мы его не отдадим. Ну, всё, с богом, счастливой дороги.
Бригадир, вышел, закрыл за собой задние двери и махнул водителю в зеркало заднего вида:
- Поехали!
Машина заурчала и медленно тронулась с места под возгласы провожающих шахтёров. А из окна всё это время смотрела на сцену прощания Надежда. Смотрела и тихо плакала.
Через несколько часов машина прибыла в красивый город на Днепре и началась новая жизнь.
* * *
В дверь позвонили. Мама пошла узнать, кто пришёл. Анатолий, лёжа в отведённой ему комнате, хорошо мог слышать каждое слово.
- Здравствуйте. Я по объявлению, - послышался молодой женский голос.
- Здравствуйте. Зайдите, - ответила мама. – Вы внимательно читали объявление? Нам нужна опытная сиделка по уходу за больным с травмой позвоночника.
- Да, я внимательно читала ваше объявление. Я имею некоторый опыт в этой области.
- Боюсь, девушка, вы не справитесь. Наш больной достаточно крупный и тяжёлый, а вы такая хрупкая и молодая. Нет, боюсь, эта работа не для вас.
- Да вы не сомневайтесь, я справлюсь.
- Послушайте, девушка, - в голосе мамы Толя уловил некоторое раздражение, - как вас зовут?
- Надя.
- О Господи! У нас уже была одна Надежда, которая не оправдала надежд. Уж извините за каламбур. Понимаете, что мне сына нужно на ноги ставить? Его поднимать придётся, его поворачивать надо, одна Надя довела его до пролежней. Пролежни на ягодицах, сын человек молодой, будет вас стесняться. Так что извините, будем искать кого-то постарше.
- Простите, вас, как зовут? – в голосе девушки послышались нотки обиды.
- Анна Сергеевна.
- Анна Сергеевна, я учусь в медицинском институте на последнем курсе. Опыт ухода за тяжёлыми больными у меня сравнительно небольшой, но всё же есть. Я умею делать хороший массаж, что вашему больному наверняка понадобится. Обстоятельства сложились так, что мне очень нужна эта работа. Анна Сергеевна, возьмите меня с испытательным сроком, готова неделю отработать бесплатно, только за проживание, в смысле за ночлег. Не понравлюсь, тогда просто распрощаемся и всё.
- Даже не знаю. Что, очень нужна работа?
- Очень, Анна Сергеевна! Вы даже не представляете как. Папа потерял работу, он в авиации работал, мама одна тянет всю семью – она врач. Кроме меня ещё двое детей. Я старшая. А ваши условия мне очень подходят: место учёбы – через дорогу перейти, возможность предоставления проживания и, главное, работа во второй половине дня.
- Да это так. С утра я ещё трудоспособная, сама управляюсь, а вечером валюсь с ног. Здоровье уже не то. А его и покупать надо, и постель поменять, и проследить, чтобы лекарства выпил, и покормить, и судно поменять и много ещё чего. А я после шести вечера просто отключаюсь.
- Вот видите, нам обоим подходит такой график дежурства.
- Ну, не знаю, не знаю. Пусть сынок сам решает. Как он решит, так и будет. Давайте, пройдём к нему в комнату. Пусть он сам на вас посмотрит.
Анатолий даже слегка приподнялся на локтях, когда мама провела в комнату девушку.
- Вот знакомься, сынок, это Надя. А это Анатолий, мой единственный сынок.
- Очень приятно, - с лёгким поклоном сказала девушка.
- Мне тоже, - ответил Толя.
Первое впечатление девушка производила очень хорошее. Скромно одетая, небольшого роста, худенькая, светлые волосы завязаны тугим узлом на затылке, черты лица правильные и не обременены косметикой, лишь глаза слегка подкрашены только для того, чтобы подчеркнуть их синеву, да губы помадой, близкой к естественному цвету. Было очевидно, что девушка умела себя подать, а это могло свидетельствовать только о том, что она далеко не глупа. Это обстоятельство в первую очередь устраивало Анатолия, а когда девушка под его пристальным взглядом заметно смутилась, сомнений никаких не осталось.
- Я не возражаю, мама, пусть остаётся.
- Когда можно будет приступить, Анна Сергеевна? – спросила, не скрывая радости новая сиделка.
- Да вот сегодня и приступайте. Пойдёмте, я покажу вам вашу комнату и кухню.
- Так мне можно сегодня перенести свои вещи?
- Разумеется.
- Ура! – не сдержала радости девушка, но смутившись, взяла себя быстро в руки и добавила: - То есть я хотела сказать спасибо.
После того, как девушка ушла за вещами, Анна Сергеевна зашла к сыну и спросила:
- Ну и как тебе молодая сиделка?
- Смешная. Пытается показать, что она старше и мудрее чем есть на самом деле. Но при этом не фальшивая.
- Я тоже думаю, что не избалованная девчонка. Уже достойна уважения только за то, что решительно настроена закончить учёбу и не тянуть с родителей последнее. С работой сейчас очень тяжело, без блата никуда не устроишься, даже санитаркой в больницу. А её родители живут аж… тьфу забыла, как городок она свой называла.
- А как же папа авиатор? Какая авиация в маленьком городке? Я думал она местная.
- Так он в сельхозавиации лётчиком работал, поля обрабатывал. Сейчас и междугородные самолёты почти не летают, а о малой авиации и говорить нечего. Я с ней немного поговорила о ней, о родителях, и она произвела на меня хорошее впечатление, а с первого взгляда, надо правду сказать, не очень понравилась. Теперь посмотрим, какова из неё сиделка получится.
* * *
Очень скоро и Анна Сергеевна и Анатолий убедились, что лучшей сиделки трудно было желать. Первое, что им сразу понравилось – её чистоплотность. Любую работу она начинала с мытья рук и переодевания в белоснежный медицинский халат. Кровать, которая казалась чистой, Надежда выдраила до стерильного блеска, поменяла постельное бельё, умело перекатывая больного с боку на бок, затем навела идеальный порядок в комнате, которую проветрила, открыв настежь окно.
- Разве можно открывать окно? – испугалась мама. – Воздух ещё достаточно холодный, он может простудиться.
- Нужно, Анна Сергеевна, - уверенно сказала девушка, - главное, чтобы сквозняка не было, да и прикрыла я Анатолия пледом. Пусть подышит немного свежим воздухом.
- Мама, доктор знает, что делает, - отозвался больной, с наслаждением втягивая в лёгкие прохладный весенний воздух, наполняющий комнату.
Закончив уборку, Надя закрыла окно, подошла к кровати и сказала:
- Так, а сейчас займёмся пролежнями. Мне мой преподаватель одну мазь дал, будем ею лечиться, лучшего средства, по словам профессора нет. А что мы так покраснели, больной? Или вы полагаете, что я ягодиц мужских не видела? Ошибаетесь, насмотрелась достаточно.
- Где, в морге? – мрачно пошутил Анатолий.
- Это мы так шутим, да, больной? Почему, сразу в морге? Я переколола вашего брата вполне достаточно. И, между прочим, все отмечают, что у меня рука лёгкая. Пациенты в очередь ко мне выстраивались.
- Это потому, что к такой красивой медсестре даже за ядом выстроится очередь.
- Опять шутим? Или это можно рассматривать как комплимент? Но мне нравится, то, что вы шутите, пусть даже так. Однако яд вам не светит, даже не надейтесь, поскольку мне нужна эта работа, а посему поворачиваемся на бочок и подставляем попу. Я помогу. Вот так. Ну, тут ничего страшного пока нет, сейчас помажем, прикрывать ничем пока не будем, часок полежим, потом протрём насухо, затем снова намажем и прикроем на ночь салфеточками, а утром повторим процедуру. Кварцевая лампа не помешала бы. Ну, этот вопрос, в принципе, решаемый. Через пару дней можно будет массаж делать. Через месяц забудете о пролежнях, как о недоразумении. Хорошо, что не запущенные, вылечим быстро. Но вообще-то скажу, что до этого можно было не допускать.
Анна Сергеевна стояла рядом и смотрела как девушка ловко, легко и уверенно всё делает.
- Вас, Наденька, наверное, нам сам бог послал, - сказала она. – А я, дура старая, ещё сомневалась.
- Мне вас, наверное, тоже, - ответила девушка, - только я не сомневалась, вы мне сразу понравились.
Женщина поспешила выйти из комнаты, чтобы никто не видел накатившие на глаза слёзы. Надя проводила её понимающим взглядом.
* * *
Через неделю уже невозможно было представить жизнь без этого маленького, но сильного своим духом человека, заряжающего всё вокруг положительной энергией. Буквально в первый же день молодёжь стала обращаться друг к другу на ты. Общаться с Надеждой было легко и просто, ей не нужно было подсказывать или напоминать её обязанности. Что нужно делать для больного она знала лучше мамы и это не могло не радовать Анну Сергеевну.
- Правильную профессию ты выбрала, Наденька, - повторяла она не раз. – Именно такими сердечными должны быть врачи. Доброта и внимание – вот лучшее лекарство для больного.
- Согласна, Анна Сергеевна, но иногда этого слишком мало. Нужны умелые руки, ясная голова и современное оборудование. Сейчас столько всякого разного научного материала поступает к нам в институт, что не успеваешь следить, не то, что изучить новинки. Скоро медицина достигнет таких высот, что инвалиды станут в диковинку. Мы научимся выращивать любые органы искусственным методом и пересаживать их больному, заменяя поражённые.
- Ну, это из области фантастики, - возразил Анатолий. – Фантасты и не то придумать могут.
- Почему же? Искусственную кожу для спасения людей, получивших ожоги, уже давно научились выращивать. Всё начинается с малого.
- Вот и отлично! Выучишься, вырастишь мне новый хребет с мозгами вместе и поменяешь как деталь в тракторе. Согласен быть подопытным кроликом.
- Да ну тебя.
- А что, - не унимался Анатолий, - защитишь на мне диссертацию. И тебе хорошо и мне не плохо.
- Разочарую тебя: направление, выбранное мной, исключает саму возможность использовать тебя в качестве подопытного кролика.
- Это почему же? – притворился обиженным Толя.
- Потому что моё направление – гинекология.
- Жаль! Но, может быть, я буду первым?
Они дружно засмеялись и мама, стряпавшая на кухне, уронила чашку. Она впервые услышала смех сына с тех пор как увидела его после страшной травмы и никак не могла ожидать, что это произойдёт так скоро.
- Кажется, мама что-то разбила, - сказал Анатолий, - пойди, посмотри, пожалуйста.
Когда Надежда вошла в кухню, женщина собирала осколки разбитой чашки и счастливо плакала. Увидев девушку, она показала той битый фарфор и тихо, не совсем уверенно сказала:
- К счастью…
* * *
Когда Надя уходила утром на занятия в институт, Анатолию становилось скучно. Телевизор он не любил, а на книгах становилось всё труднее сосредотачиваться. Потом ему стало не хватать общения даже когда девушка, переделав все дела, уходила к себе в комнату заниматься учёбой. Сначала он искал предлог, чтобы она к нему зашла хотя бы на минутку, а потом просто попросил, чтобы Надя штудировала свои науки у него в комнате, пообещав вести себя очень тихо.
- Хорошо, - согласилась девушка, - но при одном условии: ты не будешь на меня смотреть. Не люблю, когда на меня смотрят во время зубрёжки. У меня в это время бывает очень глупое выражение лица. А кому приятно выглядеть полной дурой?
- Ой, что-то мне не верится, что с такими умными глазами можно иметь глупое выражение лица. Но я согласен не подглядывать за тобой, а ты за это почитаешь вслух свои науки.
- Вслух? Да разве тебе может быть интересна, например, гиперемия, которую мне на завтра нужно вызубрить.
- Абсолютно не соображаю, что это за зверь, но очень хочется узнать. Название уже интригует, красивое.
- А на деле ничего хорошего. Это увеличенное кровенаполнение органа или ткани в результате усиленного притока крови.
- Смотри как интересно! Ты меня заинтриговала. Давай, читай про это кровенаполнение. Я буду нем как рыба и тоже постигать медицинскую науку. Там глядишь, тоже подамся в медицину.
- Ну, смотри, сам напросился, не говори потом, что я тебя учёбой своей замучила.
- Вы, студентка, лучше не отвлекайтесь. Приступайте к занятиям.
- Ладно! – сказала Надя, усаживаясь поудобнее в кресло. – Тогда слушай: «Гиперемия бывает артериальная и венозная. Артериальная возникает рефлекторно под влиянием психических аффектов или раздражающего действия»…
Она долго и монотонно читала толстый учебник, как читают молитву, а Толик слушал, закрыв глаза, наслаждаясь приятным тихим голосом девушки. Когда Надя дошла до венозной гиперемии, он сладко погрузился в дрёму. В этот момент ему было по-настоящему хорошо. Забылись все беды и несчастья, не было никаких болезненных ощущений ни физических, ни моральных. Надежда, бросив мимолётный взгляд на его лицо, сильно удивилась, заметив, как разгладились морщинки на лбу и переносице Анатолия, появилось выражение детскости и душевного просветления. Но стоило девушке замолчать, как молодой человек тут же открыл глаза и спросил:
- Почему остановилась? Книжка закончилась? Возьми другую.
- Странно, я думала, что ты уснул.
- А ты про метод усвоения материала во сне слышала?
- Ну, тогда расскажи, что тебе удалось с помощью этого метода усвоить.
- Элементарно, Ватсон! Артериальная гиперемия – это когда возникает усиленный приток крови… ну, например, когда тебе стыдно, и ты краснеешь под воздействием психического аффекта, ну или когда я изрядно позанимаюсь на тренажёрах и раскраснеюсь как рак, то это фактор физического воздействия. Можно ещё съесть чего-нибудь. Тогда это будет уже биология. Облился кислотой – химия. Ну, и так далее.
- Ну, ты даёшь! – восхищённо воскликнула Надежда. – Ведь, в принципе, всё правильно излагаешь. А мне казалось, что ты даже не слушал.
- А ты думаешь, я в школе двоечником был? Не подумай, что хвастаюсь, но школу я с золотой медалью закончил. Если не веришь, можешь у мамы спросить. Мама! Мама! Ты знаешь, где лежит моя медаль?
- Там где и грамоты, и кубки, - отозвалась из кухни Анна Сергеевна.- В зале в серванте лежит в коробочке. Принести?
- А можно я сама посмотрю? – попросила девушка.
- Отчего же нельзя, - сказала, входя в комнату, Анна Сергеевна, - пойдём я тебе всё покажу. Он у нас был и спортсмен, и олимпиады разные выигрывал. О таком ребёнке любая мать может только мечтать.
Женщина увела Надю в зал, который стал её комнатой и в которую раньше девушка не заходила. За большими стеклянными дверями дорогого красивого серванта красовалось несколько кубков, спортивных медалей и грамот.
- У Толика был первый разряд по лёгкой атлетике по многоборью, - сказала с чувством гордости Анна Сергеевна. - Но самая главная награда вот, - она достала из серванта коричневую коробочку и протянула её Наде. – Заработана честно - не за деньги или по блату. Он всегда всего добивался сам. А хочешь, Наденька, я тебе альбом наш семейный покажу?
- Конечно, хочу. Всё так интересно. Я даже не предполагала… Как с такими способностями человек мог пойти работать в шахту.
- А вот давай присядем, я тебе фотографии покажу и всё расскажу. Только дверь прикроем, а то у него слух чересчур острый. Толя не любит, когда о нём говорят.
Женщины закрылись в комнате и долго секретничали между собой. Анна Сергеевна рассказала всю историю жизни своего сына. И о гибели отца, и о ссоре с отчимом, и о трагедии в шахте, и о жене тоже не могла умолчать.
Надежда была потрясена услышанным:
- Просто не укладывается в голове. У нас с Анатолием совсем незначительная разница в возрасте. У меня, кроме учёбы вспомнить нечего, а у него столько всего произошло…- Надя грустно покачала головой.
- А скажи, Наденька, у тебя есть парень? – спросила женщина, глядя на девушку поверх очков. - Не могу поверить, чтобы у такой очаровательной девушки никого не было.
- Представьте себе, что нет. Я ведь не такая умная, как ваш Толя, мне учёба с большим трудом даётся. На первом курсе был неудачный роман, после которого чуть было с института не вылетела. Поэтому сказала себе: пока не получу в руки диплом, никаких романов.
Чувствуя, что разговор пошёл не туда, куда ей хотелось, Надя спохватилась:
- Заболтались мы, а мужчину кормить пора.
* * *
На следующий день Надежда вернулась из института раньше обычного и не одна. С ней вошёл высокий, солидного вида мужчина, в дорогом костюме при галстуке и в роговых очках.
- Анна Сергеевна, разрешите представить моего преподавателя Петра Евгеньевича. Пётр Евгеньевич согласился посмотреть больного.
- Денисова кого хочешь, уговорит, - сказал мужчина, целуя руку Анне Сергеевне.- Ну, ведите меня к шахтёру. И дайте, пожалуйста, историю болезни и рентгеновские снимки.
- Ой, - всплеснула руками женщина, - а мы всё оставили там, в Антраците.
- Это плохо, - с укором заметил Пётр Евгеньевич. – Как же так? Без этого вас нигде не примут.
- Да мы в таком состоянии были, что даже не подумали…
- Ладно, где у вас можно помыть руки?
- Сюда вот проходите, пожалуйста, - сказала Анна Сергеевна, открывая дверь в ванную комнату.
- Сегодня обойдёмся без снимков, - произнёс, выходя из ванной профессор, - но в ближайшее время, нужно этот вопрос решить. Так, где у нас больной?
Профессор долго и тщательно осматривал всё тело бывшего шахтёра, проверял рефлексы, постукивая и покалывая в разных местах, заглядывая при этом в зрачки. Затем положив больного на живот, закрыв глаза, стал прощупывать пальцами каждый позвонок, начиная от самого верхнего и заканчивая копчиком.
- Денисова! – позвал профессор. – Сейчас, если ответишь правильно, считай, что экзамен по моему предмету сдала. Определи, какие позвонки имеют смещение, и опиши характер этого смещения. Давай, давай, смелее, поработай сначала руками, потом головой, а потом языком. Вот больной, вот комиссия – действуй.
Надя осторожно стала прощупывать позвонки, подражая преподавателю, закрыв глаза.
- Смелее, доктор, смелее, - подбодрил профессор, - от вашего обследования у больного мурашки побежали по всему телу. Глаза можешь открыть. Это мне они мешают, потому что я смотрю пальцами. А ты ещё не доросла.
- Вы мне мешаете, Пётр Евгеньевич.
- Вот это правильно, похвалил профессор, - всё что мешает – в сторону. Один бал, считай, заработала.
Надя несколько раз прошлась по каждому позвонку. Ей было стыдно показать свою некомпетентность перед Анатолием и его мамой. Она густо покраснела, но взяв себя в руки, закончив обследование, подавив волнение, заговорила почти спокойно:
- Смещение имеют позвонки поясничного отдела первый и второй, возможно и третий, но не уверена.
- Умница, я тоже не уверен. Продолжай.
- Незначительное смещение первого позвонка вправо говорит о сколиозе, второй больше смещён кзади – остроугольный кифоз. Такое смещение оказывает давление на спинной мозг и любое движение вызывает сильные боли. При таком смещении невозможно принять положение сидя или стоя. Чувствительность тела ниже повреждения позвоночника свидетельствует о том, что спинной мозг не повреждён и исход лечения может быть благоприятным.
- Давай зачётку, Денисова, - сказал удовлетворённо профессор, - как для гинеколога, ты справилась со своей задачей блестяще. А может быть, ты передумаешь и перейдёшь ко мне?
- Я подумаю, Пётр Евгеньевич.
- Ну, думай, думай, а пока надень корсет больному и положи на спину. Что могу сказать, - повернулся он к Анне Сергеевне. – Собрали, в общем-то, неплохо, даже отростки сохранили, хотя при такой травме их проще было удалить. Но работу свою явно не доделали. После того, как кости срослись, нужно было сразу делать ещё одну операцию по установке позвонков на место. А вас где собирали, молодой человек?
- В Луганске.
- Н-да, в Луганске, - задумчиво произнёс профессор, - в Луганске. Надо ехать в Киев и чем скорее, тем лучше. Срочно нужно отыскать историю болезни и все снимки. Я оформлю направление от нашей клиники, позвоню своему однокашнику. Я ему в прошлом году тестя возил с межпозвоночной грыжей. Руки золотые и оборудование самое современное, даже томограф имеется в его распоряжении. Но хочу предупредить, что стоит очень дорого и обследование и лечение. Зато результат я вам гарантирую.
- Господи, - воскликнула Анна Сергеевна, - да неужели такое возможно?
- Возможно, возможно, дорогая мамочка, - заверил Пётр Евгеньевич. – Собирайте средства. Я сегодня же уточню, во что это вам обойдётся, но, думаю, не меньше пятнадцати тысяч долларов за полный курс. Наши фантики, увы, не котируются. Если вам нужен помощник, то Денисова вам подойдёт? С институтом я помогу уладить проблемы, а остальное, дорогие мои, всё будет зависеть только от вас. Всё, молодой человек, готовьтесь.
Профессор направился к выходу, а женщина засуетилась возле него, не зная, как отблагодарить и уже возле входной двери спросила:
- Пётр Евгеньевич, скажите, что мы вам должны?
- Анна Сергеевна! Так кажется? – возмутился профессор. – Вы мне портите студентку. Мы своих студентов учим бескорыстному служению людям. А вы? Хорош я буду в глазах своей ученицы.
- Я же от чистого сердца!
- Так ведь и я тоже. Если хотите сделать доброе дело, то студентку мою не обижайте. Она моя любимица, хоть и предательница. Да, Денисова, в гинекологию пойдём?
- Уже даже не знаю, Пётр Евгеньевич, - отозвалась девушка, - интернатура покажет.
- Да я шучу, Денисова, лишь бы по душе была специальность. За тебя выбирать никто не должен.

* * *
Переступив через гордость, Анна Сергеевна позвонила бывшему мужу и договорилась о встрече. Он пригласил её в свой загородный дом, пообещав прислать за ней машину. Вечером Анна Сергеевна была доставлена в шикарный особняк на берегу Днепра. Бывший муж встретил её приветливо, представил молодой жене и сказал, что может всё говорить при ней, так как от своих жён у него никогда секретов не было. Рассказывая о трагедии с сыном и проблемами с лечением, бывшая жена поглядывала настороженно на разлучницу, которая тоже с любопытством посматривала на «бывшую». В заключение Анна Сергеевна сказала:
- Я готова за лечение сына отдать любую квартиру. Паша, выкупи у меня, хочешь, нашу трёхкомнатную квартиру, хочешь, родительскую двухкомнатную. Я тебя очень прошу, помоги.
Бывший муж выдержал длинную паузу и, обращаясь к своей молодой жене, словно прося совета, спросил:
- Что думаешь по этому поводу, дорогая?
Молодая, гибкая как кошка супруга встала со своего кресла, подошла к мужу, уселась ему на колени, обняла за шею и нежно промурлыкала:
- А тут и думать не о чем, дорогой. Спасать парня надо.
Муж нежно поцеловал её в кончик носа и произнёс:
- А друзья мне говорили, что ты стерва. Наврали, собаки.
- Ты разочарован? Это у меня внешность обманчивая, а так я хорошая.- И уже, отбросив игривый тон, продолжила: - Анна Сергеевна, на мою поддержку в этом вопросе можете смело рассчитывать. Если есть хотя бы малейший шанс поставить парня на ноги, мы его поставим. Никакие квартиры нам не нужны, они вам самим пригодятся. Не такие уже большие деньги требуются на лечение. Пашины друзья за один вечер в казино больше просаживают. – Она погладила мужа нежно, как ребёнка и опять перешла на игривый тон: - Наш Паша не такой, наш Паша хороший, он даже детскому дому помогает, новый корпус бесплатно построил, хороший мальчик, хороший.
- Ладно, Ксюха, брысь! – мужчина нежно отстранился от жены. – А на тебя, Анна, я в обиде. Могла раньше ко мне прийти. Не чужие люди ведь. И Толик мне как сын. Я на него зла не держу. Даже уважаю за мужской поступок. Одно обидно, сколько я не старался, отцом он меня так и не признал. Даже на свадьбу не пригласил.
- Что уж теперь вспоминать, - грустно сказала Анна Сергеевна.
- Обиделся, видите ли, на отчима! Как же, гордый! А я вот обиду не держу и всё сделаю для него. Значит так, не будем долго тут рассусоливать, завтра я пришлю тебе своего адвоката, он займётся оформлением финансовой стороны вопроса, заключим контракт с клиникой на полный курс лечения. Транспортировкой в Киев займусь лично. Доставим самолётом, не трясти же с поломанным позвонком в машине. На текущие расходы… ну, там, на нянек, санитарок, не знаю на что ещё, сколько надо столько и дам. Ты тоже поедешь в Киев?
- Да, обязательно.
- Тогда поживёшь в моей киевской квартире. Купил по случаю. Летать по делам в столицу часто приходится, но ты же знаешь, я гостиниц не люблю. Возникнут вопросы – звони мне немедленно. Да и вообще держи меня всё время в курсе.
- Спасибо, Паша, - дрожащим голосом сказала анна Сергеевна, - я всегда знала, что ты очень добрый и чуткий.
- Да брось ты, Аня, - смутился Павел Арсентьевич, - разве могут быть между нами какие-то счёты. Я с тобой прожил немало счастливых лет и этого от Ксюхи не скрываю.
- И это чистая правда, - вступила в разговор молодая жена, - он мне всё время вас в пример ставит. Даже обидно бывает. Эх, - она притворно тяжело вздохнула, - приходится брать пример, а то бросит.
- Тебя бросишь! Липучка! Вставай, все ноги отсидела. Иди лучше кофе нам принеси.
- Нет, нет, - замахала руками Анна Сергеевна, - спасибо, я пойду, пожалуй. Там сынок ждёт, не привыкла его надолго оставлять.
- Ты что, даже сиделку не наняла? – удивился бывший муж.
- Сиделка есть, очень хорошая сиделка. Это благодаря ей всё завертелось. Но всё равно у меня сердце не на месте, когда я ухожу из дома. Спасибо тебе Паша, и вам Ксения.
- А ты сыну сказала, что ко мне поехала?
- Нет ещё.
- Ну и не говори. А то его гордыня может всё испортить. Потом когда-нибудь, может, расскажешь, а сейчас лучше не надо. Идём я тебя до машины проведу.
Уже возле машины Павел Арсентьевич сказал с грустью бывшей супруге:
- Жаль, конечно, что всё так получилось, что Толик меня за отца не признал, может быть и у него и у меня всё бы сложилось по-другому. Своих детей у меня нет и не будет. Но, может быть, будут внуки у пасынка и они признают меня в качестве деда. Я буду хорошим дедом, поверь. Вы только потом, когда у вас всё будет хорошо, не забывайте меня.
Анна Сергеевна вместо ответа благодарно посмотрела ему в глаза, ласково провела рукой по лицу и нежно поцеловала в щёку.
* * *
Через несколько дней Надежда уехала в сопровождении адвоката Павла Арсентьевича оформлять все необходимые документы в киевскую клинику. Анатолий затосковал уже через несколько часов разлуки. Мама, заметив грустные глаза сына, спросила:
- Что с тобой, сынок?
- Мне страшно, мама.
- Чего ты боишься, глупый? Всё будет хорошо.
- А вдруг она не вернётся.
- Что за глупости! Наденька не вернётся? Что ты придумал? Не вернётся! Да ты никак, влюбился?
- Я не знаю, мама. Знаю только, что плохо мне без неё.
- Это и есть любовь.
- Но я для неё - только работа. Меня страх берёт от того, что уеду в Киев и кончится эта работа. И мы больше никогда не увидимся. Мне даже хочется оставить всё как есть.
- Да что это с тобой, сынок? Что за мысли такие? Наоборот, ты должен вылечиться и добиваться её любви. Или ты думаешь строить отношения на жалости к себе?
- Пока я буду лечиться, она забудет меня.
- Тогда не судьба, а на судьбу нечего пенять. Но поверь моему материнскому сердцу: она к тебе тоже не равнодушна. Ну, подумай сам, какой ей интерес хлопотать по поводу твоего выздоровления, если она рискует потерять работу, которую так добивалась.
- Всё равно у неё через месяц заканчивается учёба и ей предстоит работать два года интерном. Мы уже можем не понадобиться.
- Тем более тебе нужно вылечиться. На здоровых ногах за девчатами легче бегать.
- Мне не нужны девчата, мне нужна только Наденька. А вот нужен ли я ей – вопрос. Родной жене оказался не нужен…
- А вот это прекрати! С ногами, даже не сомневайся, всем будешь очень даже нужен. Попомни мои слова, ещё прибежит и та Надька. Ой, прибежит! На порог не пущу гадину!
Анна Сергеевна надолго замолчала, Анатолий тоже не знал о чём говорить.
- В общем так, сынок, - после продолжительного раздумья заговорила мама, - не будем загадывать наперёд, что будет. Сначала нужно подняться, крепко стать на ноги. А наша Наденька никуда от нас не денется. Я так думаю, что она не только ради тебя старается, но и ради себя тоже. Ну, кому нужен муж инвалид? То, что ты ей нравишься, я даже не сомневаюсь. А уж как дальше пойдёт - зависит от тебя, только от тебя. Сейчас, главное, дождаться результата из Киева и подготовиться к операции.
- Чего мне готовиться? Как голому подпоясаться.
- Ты не прав. Нужно и физических и моральных сил набраться. Поэтому нужно кушать хорошо и отогнать все мрачные мысли. Всё будет хорошо сынок, ты только верь.
- Эх, мама, сколько раз я себе уже говорил эти слова, и не только себе…
- Ты опять? Будь мужиком, в конце-то концов! Я на тебя рассчитываю, что в старости ты за мной будешь ухаживать, а не я за тобой. Уж ради матери можно постараться?
- Хорошо, мамочка, я постараюсь. Неси свой борщ, сил нет терпеть этот запах. Слюна бежит, как у собаки Павлова.
- Это другое дело, - обрадовалась мама, - твой отец знаешь, как мне говорил?
- Как?
- «Я женился сначала на твоём борще, а потом уже только на тебе». Он, бывало, придёт с работы, ест с аппетитом и радуется, а я смотрю на него и тоже радуюсь. А когда ты подрос и сидел рядом с отцом и тарахтел по миске ложкой, счастливее минут в моей жизни не было никогда.
- Ну, вот, сейчас заплачешь, - Толя погладил мать по волосам, - так и будем утешать друг друга, пока Наденька не приедет. А всё-таки хорошо, что она появилась в нашей жизни, правда, мама?
- Правда, сынок. Есть всё-таки Бог на свете.
Надя появилась только через четыре дня. Влетела в квартиру с лицом победителя и с порога закричала:
- Люди! Всё просто прекрасно! Тринадцатого мая нас ждут в клинике!
Анна Сергеевна бросилась Надежде на шею и покрыла всё лицо девушки поцелуями, даже не пытаясь скрыть слёзы радости.
- Пройди скорее к Толе, - шепнула на ухо растроганная женщина, - совсем извёлся тебя дожидаясь.
- Я только руки помою с дороги, - попросила Надежда.
- Потом, потом, - Анна Сергеевна почти силой втолкнула девушку в комнату сына, - а я пока чай приготовлю и что-нибудь позавтракать соберу.
Женщина ушла на кухню, оставив молодых людей на едине.
- Здравствуй, Толя. Тринадцатого тебе нужно быть в Киеве.
- Здравствуй, я это уже слышал.
- А почему так не радостно?
- Я уже не знаю, чему мне радоваться.
- Что-то я ничего не понимаю. Что случилось, пока меня не было? Я тебя не узнаю.
- Я себя сам не узнаю.
- Ну-ка, давай, быстренько рассказывай, почему такой мрачный.
- Тебе в детстве «Аленький цветочек читали»?
- Ну?
- Там через три дня чудовище чуть не загнулось, а тебя не было целых четыре.
- Ах, вот оно что! Бедное моё чудовище, дай я тебе лучше подушку поправлю, а потом уже поговорим.
Надя наклонилась, чтобы поправить, почти упавшую на пол подушку. Этого момента Анатолий упустить себе уже не позволил: сильными руками он обхватил девушку, притянул к себе и все свои чувства вложил в бесконечно длинный поцелуй. Девушка даже не пыталась вырваться. Одним движением руки она вынула из тугого узла на голове заколку и волосы светлым веером рассыпались на подушку, укрывая их лица, соединённые неожиданным поцелуем.
Анна Сергеевна заглянула в комнату, чтобы пригласить Надежду к чаю; ей не терпелось узнать все подробности поездки девушки в Киев. Но то, что она увидела, заставило её на цыпочках попятиться обратно. Чай подождёт!
Через несколько минут, Наде удалось оторваться от пылающего лица Анатолия.
- Да-а-а, - протянула она, - Пётр Евгеньевич был прав: с рефлексами у вас, больной, всё в полном порядке.
- Ну, так я же ещё живой, - сказал в своё оправдание Толя.
- А знаете ли вы, Анатолий Ващук, что я девушка порядочная и если вы тоже порядочный человек, то после вашего поступка вы просто обязаны на мне жениться?
- Да я хоть сейчас.
- Смотри, какой скорый. Девушка должна подумать.
- Только думай не долго, а то чудовище умрёт.
- По закону этой сказки, после поцелуя ты уже не чудовище, а прекрасный принц. Так что будем жить долго и счастливо и умрём в один день.
ЭПИЛОГ
Прошло четыре года. Анатолий возвращался в город, о котором у него остались неоднозначные воспоминания. Глядя на набегающую дорогу, в мыслях снова как кинолента закрутилась его не простая жизнь. Быстро пролетели детские, годы, армия, первая любовь, работа…На моменте, когда его накрыла порода невольно задержался, даже поморщился от воспоминания чувства… нет не боли, а непреодолимого страха, потом надолго растянулись мучительные воспоминания о днях безысходности и адской боли при любом движении. Мысли о жене он прогнал, помотав головой. Тёплой волной накатили образы товарищей-шахтёров. Особенно выделялись бригадир и горный мастер. Как там сейчас Иван Сергеевич, выжил после инфаркта? Стыдно, что до сих пор не выкроил времени проведать своего наставника. Ведь в этом инфаркте есть и его вина. Не случись с ним этот несчастный случай, кто знает… Потом выплыл светлый образ Наденьки, его Наденьки. В мыслях стало всё правильным, ровным, лёгким. Вспомнилось, как на выписку пришли встречать его как героя мама с Надей и отчим с молодой женой. Отчим потребовал «отработать» долг за лечение у него на фирме, предоставив высокооплачиваемую работу, но с условием, что Анатолий закончит учёбу по строительной специальности. «Пошахтёрил и хватит, теперь время строить пришло»- сказал отчим. Отношения у них быстро наладились даже, несмотря на то, что на работе Павел Арсентьевич пасынку поблажек не давал, драл в три шкуры, наравне с остальными подчинёнными. На приличную машину Толя заработал сам, и теперь внедорожник катил его по разбитой дороге, приближая всё ближе и ближе к родным местам предков по отцовской линии. Вот и центральная улица, которая начинается за железнодорожным переездом. И первым знакомым лицом, которое он увидел, был его горный мастер Иван Сергеевич. От неожиданности Толя так вдавил педаль тормоза в пол, что машину едва не занесло. Ошибки быть не могло: на встречу по тротуару шёл именно Иван Сергеевич. Хотя он сильно изменился, стал абсолютно седым, ссутулившимся, странно тащил левую ногу, но это, вне всякого сомнения, был он и никто другой. Толя выскочил из машины, бросился к старику:
- Сергеич, живой! Не узнаёшь? Это же я, Толя!
- Ващук? Толя! – радостно воскликнул Иван Сергеевич, старчески щурясь. – Ты живой, здоровый! Ну, молодец, молодец! Здорово, здорово! Я всё время помнил о тебе. Я верил, что ты выкарабкаешься. Ну, как ты, где ты?
- Да у меня всё нормально, живу и работаю в Днепропетровске. Женился, скоро отцом стану. Всё хорошо у меня. А ты как после инфаркта? Я ведь себя считаю в этом виноватым, хотел попросить у тебя прощения.
- Да брось ты, причём тут ты? – махнул рукой Сергеевич.
- Ну, как же, если бы я был порасторопнее, то ничего бы не случилось. Тебя бы не травили, работал бы себе спокойно.
- Не говори глупостей. Ни от тебя, ни от меня ничего не зависело. Как получилось, так получилось. Хотя моя вина есть. Я чувствовал, что надо было выводить людей из лавы, каким-то внутренним чутьём чувствовал. Даже позвонил начальнику за десять минут до начала посадки, что нужно выводить людей, а он сказал, что я старый паникёр. Смалодушничал я. Вот тут мой грех.
- Не будем о плохом вспоминать, Сергеич. Расскажи лучше, что тут нового твориться, как ребята наши поживают?
- А какая тут жизнь? Шахты закрывают, платят копейки и те не вовремя. Наших уже многих нет. Кто сам умер, кого в шахте убило. Серёгу со своего звена помнишь, здорового такого, полного?
- Конечно, помню.
- Почти три года как нет. Тебя накрыло при первичной посадке, а его уже на демонтаже лавы. Вот так вот.
- Жалко Серёгу, земля ему пухом. Ну, а бригадир наш как поживает?
- Колька-то? А что ему станется – живёт! Меня не забывает, частенько навещает. Всё так же бригадирствует.
- Хочу с ним повидаться.
- Не получится. Он на родину, на Кубань уехал в отпуск.
- Жаль. А ты куда сейчас, Сергеич? Давай я тебя подвезу.
- Нет, не надо. Я просто прогуливаюсь. После инсульта гулять нужно на воздушке.
- У тебя ещё и инсульт был?- с болью в голосе спросил Анатолий.
- Да, пару месяцев, как отпустило. Так ничего, вот нога ещё малость не слушается, а так ничего, ничего. Что поделаешь – такова стариковская доля.
- Да какой же ты старик, Сергеевич. Мой отчим постарше тебя будет, а бегает ещё дай бог каждому.
- Что поделаешь, каждому своё.
Они ещё поговорили немного и тепло распрощались.
Анатолий подъехал к своему бывшему дому, где он был так счастлив и так несчастлив когда-то. Подходя к двери некогда бабушкиной квартиры, он почувствовал в душе некоторое волнение. Волнение усилилось, когда взгляд упал на обшарпанную, с оборванным дерматином, и многочисленными следами от замены замков дверь. Кнопка звонка отсутствовала, на её месте торчали два проводка. Анатолий постучал. Никто не отозвался. Тогда он замкнул эти два проводка и услышал звонок. За дверями тоже его услышали, о чём говорил звук шаркающих шагов и сердитое человеческое бурчание.
- Кто? – раздался недовольный голос за дверью.
- Мне нужна Надежда Ващук, - растерявшись, сказал Толя.
- Опять пришли газ отключать? – послышался тот же недовольный голос. – Не пущу! Мы заплатим, на той неделе заплатим. Как зарплату дадут, так сразу и заплатим. А сейчас уходите!
- Я совсем по другому вопросу, - Анатолий уже жалел, что приехал сам, а не прислал адвоката.
- А ты кто?
- А я Толя Ващук.
Просевшая на петлях дверь с шумом отворилась и в проёме показалась незнакомая женщина в старом халате его бывшей жены и в его стоптанных клетчатых тапках.
- А вы, простите, кто, - спросил он, с удивлением разглядывая женщину.
- Что, так сильно изменилась? Родную тёщу не узнал?
- Вы? – ещё сильнее удивился Анатолий, меньше всего ожидавший увидеть эту женщину.
- Что, удивлён? Ну, проходи. Надька спит, проходи на кухню. Сейчас позову.
Женщина зашаркала в комнату, а Толя прошёл на кухню, следы запустения в которой произвели на него гнетущее впечатление. Он услышал, как в комнате женщина пыталась кого-то растормошить, приглушая голос:
- Надя, Надя, просыпайся! Вставай, вставай! Да проснись же! Муж приехал!
- Какой ещё нахрен муж?- послышался недовольный сонный голос, в котором он узнал свою бывшую жену. – Славка, что ли? Гони его, пусть уходит, видеть не хочу эту скотину.
- Нет, это Толик. Толик, понимаешь? То-лик!
- Не понимаю. А ты понимаешь, я спать хочу? Отстань!
- Совсем мозги пропила? Ну-ка включи, что там у тебя осталось, вспоминай – Толик, твой законный муж. Ну, вспомнила?
После долгой паузы Надя сказала почти трезвым голосом:
- Был у меня один Толик. Это единственно светлое пятно в моей жизни. А я своими руками и не без твоей помощи задушила своё счастье. Такой грех совершила, что вовек не замолить, мама. Где он?
- На кухне, живой и здоровый.
- А я больная и мёртвая. Скажи ему, что я умерла.
- Да что ты такое говоришь? Может быть, он мириться пришёл или помочь. Выйди к нему, поговори.
- Ты как была дурой, мама, так ею и осталась.
- Сама ты дура, муж к тебе бог весть, откуда приехал, не станет же он просто так переться в такую даль, лишь бы просто на тебя посмотреть.
- Да за разводом он приехал. Больше ничего ему от меня не надо.
- Мне ещё выписаться надо, - не выдержал Анатолий, отозвавшись из кухни, - вещи кое-какие бабушкины забрать.
- Какие вещи? - встрепенулась тёща.
- Письма, фотографии.
- А-а, это можно.
- Только мне хотелось бы побыстрее решить все вопросы, у меня мало времени.
Надежда вошла в кухню и сказала:
- К чему такая спешка? Четыре года не нужно было, и вдруг такая срочность?
- Раньше мне не до этого было.
- Хорошо выглядишь. Рада за тебя, - она внимательно осмотрела с ног до головы бывшего своего мужчину и уже с теплом в голосе добавила: - Правда, рада.
- Прости, не могу сказать о тебе того же.
- И не надо, а то выглядело бы очень фальшиво. Я сама всё о себе знаю. Ты, наверное, собрался по новой жениться?
- Угадала.
- На той синеглазой?
- А ты откуда её знаешь? – искренне удивился Анатолий.
- Да приезжала тут одна несколько лет назад за твоей больничной карточкой и рентгеновскими снимками. Я своим бабьим чутьём сразу поняла, чем всё это закончится. Ты прости меня, ради бога, за всё. Видит бог, я старалась сколько могла. Просто оказалась слабой, видимо гены родительские сказались. Прости.
- Я давно простил тебя, абсолютно зла не держу. Боль в душе, конечно, осталась, но и это со временем пройдёт. Если бы ты так тогда не поступила, то я бы не был счастлив сейчас.
- Почему тогда столько времени тянул и не требовал развода.
- Раньше не было необходимости, а теперь у нас будет ребёнок и я решил, что он должен родиться в законном браке.
- Поздравляю. Рада за тебя. Я действительно рада, что хотя бы у тебя всё сложилось хорошо. Если у тебя деньги есть, то мы можем быстро оформить развод. У нас тут сейчас всё делается только за деньги. Если не сунешь взятку, будут долго мурыжить.
- Деньги не проблема. Когда ты будешь готова?
Тут подскочила тёща и проявила всю свою гнусную сущность.
- Ты что, совсем дурра? – почти закричала она дочери. – Потребуй, хотя бы компенсацию. Так просто развестись – раз и всё! За квартиру сумасшедшие долги, без конца приходят то газ, то свет, то воду отключают за неуплату, а она спокойно собралась давать развод. Нас скоро за долги выселят, а она – развод. Холодильник давно отключен, потому что ложить в него нечего, а ей – развод. Это какой же надо быть дурой…
- Если ты такая умная, то почему прискакала сюда из своей Польши?
- Да если бы мой Стасик не умер…
- Ты всегда только на кого-то рассчитываешь, как прилипала. А помер твой благодетель, дети его вышвырнули тебя на помойку без копейки в кармане. Любовнику без денег тоже оказалась не нужна. Вернулась как побитая собака. Хватит! Устала я от тебя. Учить меня не имеешь морального права. Иди в комнату и сиди там тихо. Без тебя разберёмся.
Теща, недовольно бурча, ушла в комнату, хлопнув за собой дверью, в которой вместо стекла прикрывала пустое пространство грязная занавеска.
- Не обращай на неё внимания, - сказала виновато Надя. – Подожди меня, я приведу себя в порядок и буду готова через несколько минут.
- Я подожду тебя в машине. Не забудь паспорт и свидетельство о браке.
Надежда оказалась права: деньги быстро решили все проблемы. Вечером, прощаясь с бывшей уже во всех отношениях женой, Анатолий спросил:
- Скажи, чем я тебе могу помочь?
- Да чем ты мне можешь помочь? – грустно ответила вопросом на вопрос Надя. – Дашь денег – пропью.
- Давай, я оплачу твоё лечение от алкоголизма. Сейчас кодируют очень хорошо.
- А зачем? Какой смысл? Мне душу лечить надо, а душу я лечу только водкой.
- А хочешь, я тебе устрою лечение души в женском монастыре. Мы недавно у нас восстанавливали один монастырь. Небольшой, уютный, недалеко от Днепра, в очень живописном месте. Уверен, тебе понравится.
- Да ты что, какая из меня монашка?- Надя даже засмеялась. – Представляю, как я буду выглядеть в монашеской одежде.
- Не хуже, чем сейчас, - резко сказал Анатолий, - да и ни кто не заставляет тебя принимать постриг. Можно просто пожить при монастыре, отдохнуть душой и телом. В конце концов, тебе просто необходимо поменять образ жизни и, тем более, образ мыслей. Ты ещё молодая, рано панихиду справлять по неудавшейся жизни. Попробуй начать всё сначала. Я же начал.
- Ты сильный, я не такая.
- Было время, когда чуть не повесился от отчаяния. Но сейчас-то живу и радуюсь жизни. Что тебе мешает?
- Водка.
- Водка – это не переломанный позвоночник. С ней можно при желании и без врачей справиться. В общем, так, вот тебе моя визитка – в ней мои координаты. Нужна будет моя помощь - звони.
- Зачем ты это делаешь? Я не заслужила твоего доброго отношения. Или таким образом ты хочешь меня унизить, показать какая пропасть лежит между нами? Смотри, мол, кто я и кто ты?
- Глупая. Я ведь и хорошее помню, что было между нами. И те несколько бессонных месяцев, которые ты провела возле моей постели, я тоже не забыл. Главное, чему меня научила тяжёлая травма – уметь прощать и за добро платить добром, и зла не помнить. Мне искренне и бескорыстно многие люди помогали, благодаря которым я обрёл новую жизнь, теперь и я по мере своих сил стараюсь другим помогать. Поверь, если ты примешь мою руку помощи, у тебя всё будет хорошо.
Надежда какое-то время, молча, сидела на переднем сидении внедорожника, о чём-то задумалась, потом проведя нежно рукой по приборной панели, как бы давая понять, что разговор окончен, тихо сказала:
- Красивая у тебя машина.
-Спасибо.
- И жена у тебя красивая, и дети будут красивыми, и всё-всё у тебя будет красивым. Потому что ты сам красивый. Не думай обо мне. Прощай.
- Надя, ты всё-таки подумай. Не отказывайся.
- Я подумаю.
Она наклонилась, поцеловала руку, лежащую на руле, и быстро вышла из машины…
Через несколько минут Анатолий вырулил на ростовскую трассу, переехал железнодорожный переезд и вслух произнёс:
- Прощай, Антрацит! Прости, ежели, что не так. Может быть, ещё свидимся.

Антрацит 22.03.2012.