ПОРТРЕТ ДВОИХ В БОЛЬШЕВИСТСКОМ
ИНТЕРЬЕРЕ


Какие странные изменения претерпевает порой характер человека. Если бы только знать, что выйдет из этого малыша, вокруг которого так суетятся гордые своим вундеркиндом мамаши. Вот ведь и малыш Гитлер на фотографии такой себе невинный карапуз любопытными глазёнками уставившийся на дядю-фотографа. Дали бы ему состояться как художнику и, глядишь, миновала бы человечество кровавая чаша Второй мировой войны.
Или помечтаем ещё. Ах, как повезло бы тем миллионам, сгинувшим в сталинской ночИ, выбери Сосо Джугашвили путь религиозного познания мира. Как права была его мать, заметившая ему однажды: "Лучше б ты был священником". Каким извилистым странным путём несёт, порой, человека его судьба.
Ну кто бы мог подумать, что Михаил Кедров, этот в высшей степени интеллигентный человек, образованный по всем дореволюционным классическим канонам, станет известным чекистом, следователем, чей садизм встревожит даже весьма далёких от сентиментальности большевистских лидеров. А ведь всё начиналось так мило и предвещало совсем другие взлёты и другие горизонты. Он был сыном известного в Москве юриста. Состояние отца позволяло Михаилу Кедрову вести жизнь, что называется, "на широкую ногу" и получить блестящее образование. Закончив Демидовский лицей, Кедров уезжает заграницу.
Он изучает медицину в Бернском и Лозаннском университетах. Серьёзно занимается музыкой. В общем, для молодого Кедрова всё складывается как нельзя лучше. Впрочем, не всё обстояло благополучно в семье Кедровых. Старший брат Михаила умер в сумасшедшем доме. Да и сам Михаил, как стали замечать позднее, был не без странностей. Гены безумия бушевали, видимо, и в крови Михаила к тому времени, когда он, совершенно неожиданно для тех, кто его знал, примкнул к большевикам. Собственно, с большевиками он сошёлся в Швейцарии, подружился с Лениным, развлекал его игрой на фортепьяно. Часто слушать музыку Ильич, однако, не мог. Слишком размягчало и уводило в сторону.
"Врач, учившийся в Брюсселе, где учат не только лечебным знаниям, но и гуманизму, - пишет о Кедрове мученик сталинских лагерей писатель Шаламов, - музыкант, окончивший консерваторию по классу рояля, сам вдохновенный пианист, развлекавший Ленина глубочайшим исполнением бетховенской "Аппассионаты" ещё на швейцарских вечеринках. Кость от кости, плоть от плоти московской интеллигенции. Именно Кедров заставил меня думать, что всё это не облагораживает".
После Октябрьского переворота Кедров на посту начальника Особого отдела ЧК. Он -следователь, причём следователь с инициативой. В работе пытается добиться совершенства, в рамках, конечно, своей, очень специфической профессии. Несостоявшийся юрист и музыкант, он, похоже, нашёл нишу для себя и своих амбиций. Он умён, изобретателен и, что, пожалуй, главное для него, выдаёт начальству наверх результаты, которые не могут не понравиться. Ведь рвение должно быть заметным, бросаться в глаза, только в этом случае можно надеяться на повышение, ордена и благосклонность Дзержинского и Ленина. И он старается изо всех сил. Все арестованные, попадающие в ЧК, разделяются, по его предложению, на "семь категорий". К седьмой категории относятся те, кто наверняка обречён на расстрел. К шестой - смертники второй очереди, заложники, взятые из различных общественных слоёв, которых большевики уничтожали в моменты кризиса власти в качестве возмездия и в назидание другим. Пятая категория отводилась смертникам третьей очереди и т.д., такая себе очередь в чекистский ад с допросами, пытками, издевательствами и мучительной смертью в конце.
Он же, Кедров, вводит в чекистскую лексику и такой термин как "конвейер". По кедровскому методу чекисты отныне могут вести по мере надобности непрерывный допрос заключённого. Пытка допросом могла иногда тянуться в течение нескольких дней, или даже недель, в зависимости от упрямства заключённого. Одни чекисты сменяли других, сытый и выспавшийся изверг сменял зверски уставшего и голодного товарища, только допрашиваемый оставался на месте. Этот метод ещё возьмут на вооружение палачи-следователи сталинского поколения.
В 1919 году по заданию Дзержинского Кедров отправляется на север России. Его назначают командующим Северным флотом с самыми широкими полномочиями. Он и военачальник, и чекист, и хозяин чужих судеб в одном лице, абсолютный диктатор Вологды, Архангельска и других северных городов. Вот лишь один из многих "подвигов" бывшего пианиста-виртуоза Кедрова. В Архангельске он приказывает посадить на баржу более 1000 человек, обвинённых им в контрреволюции, и отдаёт команду открыть по барже пулемётный огонь. Тюрьмы на подвластной Кедрову территории забиты арестованными, в том числе и детьми 8-14-летнего возраста. Чекисты Кедрова арестовывают детей по дороге в гимназию, а затем, обвинив их в шпионаже в пользу белых, расстреливают.
Массовые аресты и расстрелы обставлялись Кедровым зловещей театрализованной церемонией. Перед обывателями города проходила сначала процессия чекистов, проносивших пустые гробы. После зловещей прелюдии начинались, собственно, расправы. Город превращался в громадную сцену, где трагедия как жанр исчерпывала себя до конца - душераздирающими криками и потоками крови.
Тем временем, в семье Кедровых подростала смена, сын Игорёк, который пойдёт ещё по стопам отца и прославится не меньшей свирепостью, чем его отец. Но это всё впереди. Что же касается Кедрова-отца, то его карьера в ЧК заканчивается так же неожиданно, как и началась. Кедров зарвался и пригрозил расстрелом Председателю Вологодского горисполкома - Ветошкину. Тот написал "телегу" на Кедрова в Москву с изложением всех подробностей кедровских перегибов, которые могли, по его мнению, нанести ущерб большевистской власти на Севере. Кедрова отзывают в Москву.
Им занимается специальная комиссия. Его обвиняют в чрезмерной, даже по большевистским меркам, жестокости. В глазах некоторых товарищей, он явно перестарался. В своё оправдание, Кедров на следствии показывает посланную ему теллеграмму Ленина: "Прошу вас не проявлять слабости. Ленин".
И всё-таки комиссия приходит к выводу о психической неуравновешенности Кедрова. Его заставляют пройти курс лечения. В 1924 году, став председателем ВСНХ Дзержинский забирает его к себе. Чекистская карьера Кедрова находит своё продолжение в сыне. Есть чем гордиться. Сын - один из самых жестоких сталинских костоломов. Ему поручают вести допросы тех, за кем утвердилась репутация "крепкого орешка". Однажды, раздражённый одним из подследственных, который сначала, не выдержав допросы, согласился признаться в том, что хотел убить Сталина, а потом отказался от своего признания, он закричал: "Я задушу его собственными руками!". Присутствовавший при этой истерике Кедрова Александр Орлов, автор книги "Тайная история сталинских преступлений" пишет: "Я с удивлением посмотрел на него и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие искорки, какими сверкали глаза его безумного отца".
И всё было бы прекрасно. Игорёк - безупречная копия отца, двигался бы по служебной лестнице, и, Бог знает, до чего бы дослужился, если бы во главе НКВД Сталин не решил поставить Берия, смахнув им, как одну шахматную фигуру другой, сделавшего своё дело и уже ненужного ему, Ежова. Михаил Кедров знал Берия давно. В 1931 году, инспектируя азербайджанский ЦК, он обратил внимание на то, что тот, в то время зам. Председателя местного НКВД, освободил кого-то, кого Кедров решительно относил к врагам советской власти. Бдительный Кедров проинформировал об этом наверх и предложил освободить Берия от работы, как незаслуживающего доверия. Письму Кедрова по каким-то причинам не дали ход. Между тем, Берия лихо продвигался вверх по служебной лестнице, пока не добрался до кремлёвской вершины. Когда, после падения свего предшественника Ежова, он взялся за чистку НКВД от ежовских сотрудников и угроза нависла над сыном Кедрова, его отец решил направить Сталину письмо, разоблачающее Берия. Сталин, с приказом "разберись и отреагируй" передал жалобу Кедрова самому Берия. Тот, конечно, и разобрался и отреагировал. Ответом на жалобу стал арест и расстрел Игоря Кедрова. Затем наступила очередь и отца. Его расстреляли по личному приказу Берия.
На 20-ом съезде партии Хрущёв зачитал душераздирающее письмо Кедрова секретарю ЦК, своему бывшему приятелю А.Андрееву: "Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку..."
Пока гильотина ленинского террора обрушивалась на других, всё было правильно в глазах Кедрова и иже с ним. Всё соответствовало удобной, извиняющей любые зверства, логике "классовой борьбы". Когда же, кроме улиц и площадей, гильотина "украсила" собой и кремлёвский дворик - вот тогда всполошилось целое племя циников и палачей. Ведь террор с каого-то момента принял непредсказуемый характер и мог поглотить даже их, вдохновенных создателей этого чудовищного, беспрецедентного по своим масштабам в мировой истории "аппарата бессудных расправ, угнетения и террора".
Имя другого героя, прославившегося подвигами на ниве "бессудных расправ", не столь известно, как имя Кедрова. Ни в советской энциклопедии, ни в каких-либо других советских источниках мне не удалось найти биографических сведений о нём. Тем не менее, в страшных анналах большевистской жестокости, в книгах "ЧК", "Красный террор в России", в сборнике документов "Минувшее" и других, имя Саенко упоминается довольно часто и всегда с перечислением тех зверств, которыми отличился он в годы "красного террора".
До нас дошла фотография Саенко. С фотографии смотрит на нас усатый мужчина с сжатыми скулами, в военном френче, с папахой на голове. Левой рукой Саенко сжимает шашку. Какой страх должен был испытывать фотограф перед этим суровым, неулыбчивым человеком. Ведь он наверняка знал, что перед ним Саенко, комендант харьковской ЧК, слава о жестокости которого прокатилась тогда по всей Украине.
По свидетельству сидевшего в то время в харьковской тюрьме известного левого эсера В.Карелина, "страшные легенды, ходившие про Саенко, не расходились с действительностью... Человек с мутным взглядом воспалённых глаз, он, очевидно, всё время был под действием кокаина и морфия. Это ещё больше обостряло в нём черты садизма". Один из свидетелей злодеяний, творимых Саенко, рассказывал: "Он (Саенко) приказал Пшеничному, Овчаренко и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с его товарищем Клочковским рубить и колоть их кинжалами, нанося удары в нижнюю часть тела и постепенно поднимаясь всё выше и выше. Окончив казнь, Саенко возвратился в камеру весь окровавленный со словами: "Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдёт против меня и рабоче-крестьянской партии". Затем палач потащил во двор избитого утром Сычёва, чтобы тот посмотрел на ещё живого Пшеничного, выстрелом из револьвера добил последнего, а Сычёва, ударив несколько раз ножнами шашки, втолкнул обратно в камеру".
На месте казни "у края вырытой могилы, - как вспоминал другой свидетель саенковских расправ, - люди в одном белье или совсем нагие были поставлены на колени. По очереди к казнимым подходил Саенко и его помощники и методично производили выстрел в затылок, черепа дробились на куски, кровь и мозг размётывались вокруг, а тело падало бесшумно на ещё тёплые тела убиенных. Казни длились более трёх часов".
В сборнике "Смена вех" можно также найти упоминание о Саенко. По свидетельству тех, кто жил тогда в Харькове, малолетний сын Саенко нередко просил отца: "Папа, дай мне пострелять в буржуев". И отец охотно давал.
Если расстрелы были чуть ли не стандартной прцедурой в русле столь поощряемого Лениным "массового террора", то пытки, официально не узаконенные, были оставлены на личное усмотрение таких садистов, как Кедров и Саенко. "Специализацией харьковской ЧК, где действовал Саенко, - пишет автор книги "Красный террор в России" С.Мельгунов, было, например, скальпирование и снимание "перчаток" с кистей рук".
Такие, как Кедров и Саенко, нужны были большевистской власти. Их жестокость обеспечивала выполнение главной цели, которую поставил перед собой Ленин - выживание диктатуры его партии любыми средствами. "Ересь" или любой намёк на неё должны были выжигаться в прямом смысле "огнём и железом", что и делалось руками таких "инквизиторов" как Кедров и Саенко. Ведь сказал же ещё в 1905 году Ленин в беседе с социал-демократом В.Войтинским: "Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец".