ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



ЛЮБИ И УКРАШАЙ... 13. "Где кистью трепетной"...

Автор:
13. «ГДЕ КИСТЬЮ ТРЕПЕТНОЙ»...

«Пиво будет в три часа» – это признак лета.

Невиданная пышность достигнута дождями, вымахали травы, дебри разных запахов. Кучевые облака начинают повисать и к вечеру исчезнут – хорошая погода.

Опять тот же поезд и тот же вокзал. И автомат выщёлкивает нам билеты в места не совсем реальные, куда в тот раз мы не попали.

Вагоны полны горожан – все с тяпками и солнечными зонтиками. «По воздушку на буряки», как кто-то рядом с нами замечает.

Будановка и церковь на холме. Вагон весь оживляется, весь разом, гальванически. Вот крыши монастырские, там Коренная пустынь. Святой источник, икона знаменитая.

Не холм вообще-то, правая терраса всё той же Тускари. Взнесённая терраса. Так – метров на пятнадцать, если судить по Курску, который тоже строился как крепость.

Дикое поле, ничейная степь. Татары и ногайцы. Дозоры, укрепленья, стрельцы и казаки – история разбойная. Костище, одним словом. Вникать в это, по-моему, совсем не обязательно.

Наш путь на север. К западу – гряда. Фатежско-льговская, отнюдь не Гималаи. Она на карте, так не замечается. Пустынные холмы и всякие увалы.

Гряда Тимско-щигровская – к востоку. Её совсем не видно в Диком поле. Обе гряды расходятся от некой точки к северу, и Тускарь протекает между ними.

Да, карта Курской области. Когда-то ведь рассматривал ещё в Хабаровске, когда ещё не поздно было. Да, речка Псёл, Сорочинская ярмарка (то бишь, Коренная). А впрочем, всё равно, ведь шанс не повторяется.

Увалы и холмы. Кто это мог предвидеть тогда, ещё в Хабаровске, этот разъезд, где мы застряли, где всё же как-то с Фетом свиданье состоялось?

Сегодня без машины. Мы сами по себе. Вопрос, где Фет, звучит, однако, странно. Все что-то тащат, заняты, а мы тут пристаём. Скорее у бушменов дознаешься о Фете.

– Вон тот учитель в шляпе, может, знает? – И сколько веры в этого учителя! В хламиде парусиновой и шляпе. Что-то такое земское, но с Фетом не знаком. Лишь знает про школу в Воробьёвке.

– До церковки в Уколово, спросите там дорогу. Уколово тут третье и Воробьёвок три. Что-то у местных скудно с топонимикой.

А церковь деревянная, в ограде из сирени. Политые ступени, чистый дворик, и бабки добрые сидят в тени разморено. Про Фета ничего, естественно, не знают.

Так далеко не ходят? Ну, Чехов, да и только. Советуют спросить у старца Афанасия. Он здесь давно, сейчас как раз крещенье.

– Подите, подождите, он расскажет.

Отец Афанасий беззвучно читает по книге. Крошечный, древний, и в белом пушке голова. Шёлк фиолетовой мантии и простая оправа очков, которую годов с двадцатых, наверное, не носят.

– Склоните головы... – Это – двум юным крёстным с белым свёрточком в руках.

Черница фанатично повторяет: «Склоните головы!» А те не понимают. Комочек запищал.

А церковь бедная. Сундук посередине, иконок маловато, роспись кое-где. Но полутьма, прохлада. И сверху луч упал. И ангелы в луче, наверное, витают.

Уютно и как-то по-домашнему. Свободно ходят, тихие, свои, наверно, речи. На нас с Ириной злобно не косятся. И мы так и сидели бы, про Фета рассуждая, в тени сирени.

Уходим, не дождавшись. Возможно, что и зря. Во дворике нас полдень ослепляет. Берёзы плещут. Буйные сирени. Квадратик отцветающих кустов.

Мы вышли за ограду. Нам «Здравствуйте!» Девочка с книжкой в кудрявой траве. Мы испугались ласковых телей – вот и хохочет заливисто.

Фета учила, но что он рядом, в первый раз слышит, и где Воробьёвка, тоже не знает. Пасёт своих телят.

Да, покидаем ограду. Сзади, где церковь осталась, радостный звон начался. На четыре, на шесть и на пять тихих каких-то ударов. Хочется чуть бы погромче, но ведь это не нам, горожанам, старая церковь. Я всё к тому, что и она, как берёза, свидетель. Что и она, как холмы и увалы, стук отдалённого поезда.

Не верится, что найдём усадьбу. Радостный звон Георгиевской церковки – сомнительный свидетель, как всё, что в прошлый раз. Но всё же – ветерки и путешествие.

Наш путь по лощинке. Слева, где выше, редкие домики тянутся вдаль. Древние хаты и много забитых. Эта, к примеру, скривилась.

Дикие мальвы, солома на крыше, мхи и забвенье. Пристанище ведьм. Справа – долина, тут ручеёк был когда-то. Ивы его сохраняли.

Посадки ив рядами поперёк. И на моём Курёнке такие же посадки. Вода из этих мест уходит, без сомненья. И даже этим ивам не устоять в лощине.

Началась жара. Сидим между ивовых стенок, в тени от поленницы дров. Лишаи на дровах, и по степени их обрастания – не позднее столетья назад.

И цветочки огурчиков, и пахучие травы. Руки пахнут обломанной пальмой. Это болиголов тут такой, память бывших когда-то потоков.

Облака кучевые, небесные. Полетать бы среди облаков? Везде такая жара, просто пекло, даже в этой тени от поленницы. Чехов, «Степь»? ряд холмов лиловатых. Не спешим, ведь наш поезд лишь вечером. Ну, найдём мы усадьбу, положим. Да и цель сейчас как-то сомнительна.

Что застанем и что бы застали? Глупо думать, что строчки поэзии, впрочем, двигаться надо. И мы отошли от лощины.

Идём по карте. Свернули на пажити, хоть и сказано, чтоб не сворачивать. Вот где пекло. Идём три часа, никакой Воробьёвки, лишь поле.

Тут забудь обо всём, кроме этого. Как всегда, никого почему-то. Волны пажитей до горизонта. Комья рыжие, не чернозёмы. Чернозём в заповеднике. Здесь «рабство тощее» до горизонта. Зной давящий. Жара, как у Чехова. Чья-то сила и бричка степная.

Фет и бричка? Да-да, может, бричка. Проезжал по дороге с берёзами. Те берёзы, что с прошлого раза, тот игрушечный поезд, вагончики.

Вот и мы в плоскостях и увалах, что и есть, может быть, настоящее. Может быть, это Курск настоящий, остальное – случайность и выдумка.

Как-то всё в этой точке и сходится. Я, конечно, стараюсь не верить. И боюсь попадать под влияние «рабства тощего», силы неведомой.

Где усадьба, в конце-то концов? Может, там, на бугре вдалеке? Дом какой-то стоит одиноко. Крепостное строенье, не хата.

Впрочем, всё здесь с таким отпечатком. Стены мощные, арки оконные. И замковые блоки камней распирают оконные арки.

Двери настежь. Проходим сквозь комнаты. Никого. Лишь одни сквозняки. Предположим, что это усадьба, ведь обидно ни с чем возвращаться.

Но опять встреча с «Степью» и Чеховым. Кто-то там, в стороне, шевелится. Миловидная тётка на лесенке, глиной мажет плетёнку сарая.

Руки в глиняной жиже по локоть. Что-то пела одна тут, в степи. Объясняет: «Тут всё было барское». Чуть вернуться, и будет усадьба. А вот эта дорога мимо пажитей – в Тёмный лес.

Мы по ней-то и шли. «Тёмный лес», представляете! Правда, лес действительно так называется.

Тётка пела, глаза её ясные. Чехов, бричка. Нет, надо почувствовать эту силу, давящую степь, этот зной по холмам и увалам.

Хорошо хоть усадьба реальна у обрыва террас. Через заросли – кровли амбаров, а за ними – обитель поэзии.

Да, обитель. В такие места надо лишь отряхнувши усталость. Посидим на колючем бугре, сознавая значимость момента. Как мы шли высоко по степи в кучевых облаках. И лощина. И та церковка с звоном на четверти. Это всё повторить невозможно, заметьте!

И на рыжем колючем бугре вряд ли жду откровений поэзии. Раньше ждал неконкретно. Сейчас вот единственность барской усадьбы.

Всё займёт надлежащее место. Меньше станет экзотики в Курске. На одно ожиданье из списка. Чистый холст лучше всякой картины.

Потому и стараюсь оставить, как мы шли высоко по степи. Пусть хоть это украсит дорогу. Я об этом сейчас так и думаю.

Но ещё и речные изгибы, склон террасы и буйные заросли, где сшибаются ветры степей и лугов. Как в восторге зелёные вихри.




Читатели (530) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы