Начало

Долгие месяцы лодка плыла по воде, все это время моряк только и делал, что размеренно греб и всматривался туда, куда плыл. Все время гладкое зеркальное море было безбрежным, а всегда ясное небо над головой – статичным, словно бы космос был всего лишь картиной, а мир, по которому плыл человек, являлся центром Вселенной. Время здесь как будто не шло.
Все время человек плыл на север, монотонно работая веслом и не отрывая сощуренного взора от горизонта, к которому на самом деле он не приближался. Вновь и вновь он надеялся что-то увидеть впереди, в такие секунды его зеленые глаза, не имеющие ни радужек, ни зрачков, испускали тусклое сияние радости, однако впереди ничего не возникало, и каждый раз радость предвкушения сменялась тяжелой печалью, глаза моряка угасали так, что лицо его трудно было отличить от лица мертвеца. Но он плыл, день за днем, плыл и верил, что мир откроет ему то, ради чего он потратил всю жизнь.
Он не был одинок в своем плавании, в его ногах лежало темное существо, напоминающее огромную личинку гигантского насекомого. Внутри существа проходили непонятные процессы, тело дрожало, четыре длинные лапы подергивались и царапали дно и борта, а из одного конца туловища иной раз брызгала красная зловонная жидкость, которая отравляла человеку легкие и его кровь.
Похожие друг на друга дни снова и снова менялись со столь же похожими друг на друга ночами. Каждый день небо было безоблачным, море – недвижным, а безветренный воздух оглушал тишиной. Ночи отличались лишь звездами и застрявшей над северо-западным горизонтом голубой луной. Все было одинаково, однообразность окружающего мира и бесконечное ожидание чуда постепенно убивали морехода изнутри, и однажды он начал бояться потерять в беспамятстве и цель, и себя самого. Но не сдавался. Руки сами гребли, толкая лодку на север, а глаза как будто приклеились к невидимой северной точке. Моряк точно что-то видел впереди, хотя там ничего не было, и просто греб, монотонно, непрерывно. В том была его жизнь – грести веслом и смотреть вдаль. В том была его идея – достичь невидимой цели.
На девяностую ночь плавания все изменилось. Моряк ничего нового не видел впереди, и окружающий мир был все так же статичен, как прежде, но в эту ночь человек осознал, что не доживет до грядущего дня, ибо силы его на исходе. Три месяца он не ел и не пил, не менял позу, не отдыхал, три месяца он сохранял трезвый рассудок и работал веслом на одной лишь энергии духа. Но теперь она была на исходе, и чтобы восполнить ее, необходимо было поесть. Если подолгу не слушать взывания плоти, она завянет и погибнет, как лишенный воды обычный цветок, и тогда связь между миром и духом порвется, и от человека останется один только прах. Но моряк радовался. Настоящая ночь была завершающей в путешествии длиною в жизнь, а это означало, что сегодня мир наконец-то откроет путнику свою тайну – мертвое море изменится, наполнится жизнью, и наполнится смыслом. Путник верил только в этот исход, ничего другое его рассудок был неспособен принять. Сегодня все тайное станет явным. Он ждал. Но минул час, а потом еще один. Последняя сорокачасовая ночь приближалась к рассвету, а умирающий человек, исполненный безумной надежды, так ничего и не видел вдали. Вокруг гладкое зеркальное море, прозрачное небо и звезды, много-много звезд в небе и в море. Между небом и морем глубокая, отравляющая разум беззвучность. Этот странный мир, раздавленный гнетущей тишиной, казался потусторонним.
За два часа до рассвета человек перестал грести, в разум закрались сомнения – впервые, под конец целой жизни. Единственной жизни, которую он помнил. Биологические часы говорили ему, что через два часа духовная энергия иссякнет. Морскую воду пить нельзя, потому что море это – единственное на планете, в котором вода ядовита для человека. Другие моря, реки, океаны – все они пресны. Слишком поздно, понимал моряк. Он не успеет, если только то неведомое, что он ищет, не возникнет прямо здесь, из пустоты. Между тем северный горизонт, как и любой другой горизонт, был по-прежнему пуст. Ничего. Человек потратил свою жизнь на бессмыслицу. Через минуту-другую он сойдет с ума и умрет еще раньше, чем его истощенное тело. Он не вынесет правды.
Положив весло на борта, он впервые обратил лицо к северо-западу и взглянул на спутник, который каждую ночь заливал планету мягким голубым светом и наблюдал за одиноким гребцом подобно какому-то беспечному богу. Человек был почти мертв. Его тело отощало настолько, что бессердечно было смотреть на него. Это был обтянутый тонкой кожей скелет, плоть на костях как будто отсутствовала – голодающий организм все это время съедал сам себя. Какие-то намеки на мышцы остались только на верхних руках, которыми человек греб три месяца кряду, нижние руки стали страшно тонки и просто висели вдоль туловища как плети. Казалось, что шея сломается под весом большой головы. Казалось, при неосторожном движении ребра, колени и локти прорвутся сквозь тонкую кожу, и вся кровь, если еще текла в тонких жилах, вытечет из расходящихся ран.
Человек смотрел на луну, от лодки до нее тянулась тропа разлатых серебристых бликов – лунная дорожка на воде. Он смотрел и ждал, когда безумие его убьет. А лодка медленно плыла на север, постепенно замедляясь, замедляясь… Мелкие волны расходились от бортов и уползали в бесконечную даль – кроме них в этом мире не двигалось ничего.
Но что-то шевельнулось. Там, на севере. И человек повернул лицо туда, куда смотрел, как ему казалось, целую вечность.
Что-то шевелилось впереди – над морем в воздухе, в полной тишине. Там что-то было.
То, чего не должно было быть.
Человек затаил дыхание. Это было невероятно. То, что видел он, было непостижимо, было божественно.
Это была награда за веру.
Пространство впереди покрылось рябью, и эта рябь становилось все крупнее. Казалось, огромная невидимая рука стягивала в кулаке саму реальность, медленно закручивая ее в огромную спираль, и воздух, будто превратившись в вязкую тяжелую жидкость, потянулся к центру крупными волнующимися складками. Это волшебное явление словно затягивало внутрь себя мир. Человек созерцал это, боясь моргнуть, боясь вдохнуть. Его ладони вцепились в весло с такой силой, что кожа на костяшках затрещала, его бледные губы затряслись, в его глазах засиял ослепляющий трепет. Биение сердца сотрясало его, и лодка, которая все еще двигалась сама по себе, качалась под ним как на волнах. Моряк не мог в эту минуту думать, верить или чего-то ожидать, он просто смотрел и насыщался невозможным зрелищем, боясь только, что все может исчезнуть, как мираж.
И все действительно исчезло – воздух разгладился, стал прежним. Нависла отвратительная тишина.
Но это было начало.
Она стала выплывать из прозрачного воздуха – материя, сокрытая от непосвященных душ. Появлялись, наполняясь цветом и тенями, геометрические грани. Это были стены. Моряк приближался к ним, навстречу ему из пустоты выплывало самое настоящее здание. Он видел окна, арки и идеально сложенные кирпичи, видел скульптурные карнизы и орнаментированные выступы меж этажей, испытывая шок, он видел в оконных стеклах кружевные занавески, за которыми гнездились разные истории, а возможно, даже жили люди. Моряк был потрясен. Дом появился из пустого воздуха, как будто выплыл из другого мира, но это не был мираж, и это не были галлюцинации, и моряк это знал. Если и могло произойти подобное чудо, то только здесь – в этом мире, в этом море. И оно должно было произойти.
Лодка приближалась к фундаменту здания, который состоял из очень больших кирпичей, вероятно, тяжелых настолько, что поднять их не смогла бы и сотня людей; фундамент возвышался над морем всего на два метра, что говорило о том, что море здесь спокойно всегда. Чтобы не столкнуться с кирпичной действительностью, моряк опустил весло в воду и повернул лодку в оплыв этого четырехэтажного дома, который, как вскоре стало очевидным, был не единственным здесь. Моряк увидел силуэты других, уходящих к востоку построек, и он плыл к этим постройкам, прокалывая море лопастью, наблюдая, как навстречу ему открывается целый город.

ххх

Этот город был не просто красив, он был великолепен. Первое четырехэтажное здание – крайнее западное, которое моряк увидел первым, стояло в отдалении от остальных строений и соединялось с ними длинной аркой-виадуком. Это крайнее здание отличалось от прочих и формой, и цветом, – обыкновенный куб, стены из красного кирпича, прямоугольные окна. Другие же здания имели в основном белые и кремовые цвета, а их порталы и окна изобиловали колоннами и арками, их фасадные ансамбли восхищали стройностью и гармоничностью частей, стены радовали умеренной орнаментацией, крыши украшали тонкие скульптуры. Каждое здание казалось уместным и нужным, а сам город казался целостным и одухотворенным. Но в нем никого не было. Когда-то здесь жили люди, но теперь тут жила пустота. Великие люди, моряк это знал. Здесь жили и общались с богами древние монахи, каждый из которых был пытливым ученым и одновременно талантливым магом; это великое место стало последним пристанищем монахов планеты, сюда они стремились, чтобы найти ответы на все вопросы – на те, что мучили их, и на те, которые они себе еще не задавали. Этот город был кладезем знаний целого мира, он был смыслом и целью, он был единственной истиной, в которую верили его жители и те, кто пока только мечтал в нем поселиться. Этот город олицетворял собой мудрость.
Он плыл вдоль южной городской границы и видел то, как когда-то монахи здесь жили. По краю тянулась узкая улица со скамьями и вазами, с большими вазонами, в которых, как ни странно, все еще жили цветы. Когда-то горожане прогуливались вдоль балюстрады и вглядывались в морской горизонт, представляя далекие странствия, далекую жизнь. Они сидели на скамьях и беседовали о безначальном и бесконечном, о смысле бытия, о природе времени и структуре пространств. Вероятно, они обсуждали возможности постигнутых заклинаний и последствия их применения, а может, просто разговаривали о далеких мирах, на которых могли жить такие же ученые маги, как сами они. С тех пор прошло шесть тысяч лет. Монахи исчезли по неизвестной причине, но когда это произошло, Город на воде стал потерянным для людей. Тысячу лет моряки искали его и возвращались из странствий ни с чем, а те, кто искал упорнее других, не возвращались из странствий вообще. Позже это великое место стало легендой, и люди перестали воспринимать его существование всерьез, а нынче и вовсе это место забыто, о нем знают лишь те немногие, кто хранит и с трепетом в душе перечитывает древние манускрипты.
Проплывая мимо безлюдных зданий, моряк удивлялся умению древних монахов в строительстве. Город пустовал шесть тысяч лет, но даже такое огромное время ничуть не сказалось на состоянии города, он сейчас выглядел так, словно за ним до сих пор кто-то следил, словно кто-то подметал его улицы и мыл его стены, полировал окна, замазывал трещины. Все было в целости и в порядке, все было в чистоте. И это было прекрасно. Подобно живому организму, город сам хранил себя в новизне, и время было не в силах этому помешать.
Однако время это шло, и остановить его или хотя бы задержать человеку было не по силам. Моряк уже видел восточный край этого сравнительно необширного городка; от силы минут двадцать потребовалось бы ему, чтобы пройти через город от конца до конца. Восточная граница была устроена так же, как и западная, – одинокое здание стояло поодаль от прочих строений, а соединялось с ними большой квадратной площадью с величественным изваянием в центре, изваянием, олицетворяющим некую суть горожан. Это был четверорукий человек в сутане с капюшоном, с подъятым к небу лицом.
Моряк перестал грести и дождался, когда лодка стукнется носом о сваю причала. Все, он приплыл, он в Городе на воде, и возможно, что впервые нога человека ступит на это волшебное место за последние тысячелетия, и не исключено, что в последний раз.

ххх

Слушая жуткую мелодию собственных костей, человек поднимался на ноги со стиснутым ртом, дабы не кряхтеть и не стонать от натуги. Лодка качалась, пока он вставал, жидкость личинки лениво стекала с его тощих ног и скапливалась на дне, сами ноги тряслись и бились друг о друга большими коленками, а рваные трусы, в коих путник ходил и спал с самого детства, вдруг оказались слишком велики и соскользнули с костлявых чресл. Он не обратил на ветошь внимания, сейчас ему на это было наплевать. Исхудалый, изможденный и голый, он потратил целую минуту, чтобы перешагнуть высокий борт и, наконец, ступить обеими ногами на причальные доски, ровные, гладкие и чисто-янтарные. Едва удерживая равновесие, он ждал, когда тело привыкнет стоять, в эти минуты он вглядывался в южный горизонт, как когда-то туда вглядывались древние монахи. Моряк оттуда приплыл, из далекого края, и там он оставил целую жизнь, и сейчас можно сказать, что богатую жизнь. Сейчас он наконец постиг, что двести восемьдесят лет прошли не зря, ведь он нашел что искал. И хотя дело доведено еще не до конца, моряк чувствовал, что выполнит свое предназначение, и понимание этого делало его счастливым.
Пора было идти дальше.
Биологическое время подсказывало моряку, что без еды организм погибнет уже через час. Всего лишь один час, быть может, последний. Но моряк даже сократил его вдвое. Ему понадобилась энергия, и он потратил ее – на то, чтобы замести следы. Он решил затопить челн. Но сначала вытащил на причал насекомое, не прикасаясь к нему, влияя на него силой мысли. Глаза человека засветились, когда он взглянул на личинку, и та медленно, как будто с неохотой, вскарабкалась на борт и перевалилась через него на причал. Вот теперь человек взялся за челн. Он обрушил на лодку невероятную силу, которой в нем, казалось бы, быть не могло. Единственным ударом ноги он проломил пятисантиметровое дно. Челнок стал тонуть, вода здесь не была прозрачной, и когда лодка и тяжелое весло скрылись под ней, остались только воспоминания.
Повернувшись, он побрел к лестнице, чтобы взойти на площадь и по ней дойти до восточного здания, войти в него и достичь цели. Отправляясь в плавание, путник знал что искал, знал о крайнем восточном здании и о том, что нужно попасть в его центр.
Пока он ковылял по брусчатке, он не отвлекался на окружающую архитектуру, чтобы не тратить время впустую. Личинка ползла за ним вслед, оставляя за собой жирный след выделений, ее тонкие длинные лапы скользили по брусчатке, словно по льду, ее тело по-прежнему тряслось и издавало тихие утробные хлопки, точно внутри взрывались газы. Маленькие направленные кверху бивни порой царапали булыжник и немного стирались. Зеленые глаза личинки были неподвижны и безумны.
Архитектура здания внушала к себе уважение. Фасад представлял собой крытую галерею с колоннами и пилястрами, над ней располагался композитный антаблемент, а над ним – трапециевидный скат крыши из кремовой черепицы, который определенно дополнял красоту. На углах крыши стояли скульптуры.
Моряк прошел через виадук над каналом, разделяющим здание с площадью, и остановился перед порталом. Здесь ему вдруг пришла в голову мысль, что все слишком тихо. Слишком благоприятно. Неужели он просто войдет в это здание и завершит свое дело? Он попытался откинуть глупые неуместные сомнения, но в итоге обернулся на город и вгляделся в темные окна соборов, храмов, жилых зданий. Луна висела над городом и светила в лицо, освещала часть площади и фасад восточного дома; западные стены, на которые человек смотрел, были в тени. Пустой ли этот город на самом деле? Он забеспокоился. Он ведь не просто так искал это место, его целью было положить начало концу глобального разрушения, которое вот уже тысячелетия убивает и природу, и культуры народов, и самих людей. А за разрушением стоят силы, готовые на все, чтобы пресечь сопротивление. Возможно, за моряком все это время следили, чтобы найти призрачный город вместе с ним и не дать ему осуществить дерзкий замысел, и, возможно, за ним следили и сейчас. Поняв, что в окнах могут скрываться существа – скрываться и следить за ним, он решил больше не медлить ни секунды и поспешил в портал, силой мысли подгоняя за собой насекомое.
Не прошел он и двадцати шагов, как оказался в атриуме этого здания. Здесь он зразу почувствовал чье-то присутствие, словно само здание ждало его появления и теперь присматривалось и прислушивалось к нему. Стены как будто наблюдали за ним. Внезапно он явственно ощутил, как кто-то прошелся по его спине ледяным языком – от самой поясницы до затылка. Его охватила дрожь, а пустой живот скрутил страх. Ноги отказались идти и снова застучали друг о друга коленями, губы затряслись. Но он взял себя в руки и в следующий миг опять сократил свою жизнь ровно вдвое, и теперь ему оставалось всего девять минут. Он потратил энергию на подавление страха, паники, неуверенности. Пусть он проживет на девять минут меньше, но менее всего под конец жизни он хотел испытывать страх. И решение это было уместным. Вернув себе самообладание, он смог продолжить идти и двинулся к центру атриума, предполагая, что центр этот является центром всего здания, а значит, и финалом всего путешествия. Он оглядывался по сторонам, пока шел. Атриум представлял собой окруженную сплошным портиком площадь, над портиком – два этажа с закрытыми на арочные ставни окнами, выше – метопы и триглифы фриза, в углах которого висели угрюмые гаргульи; всмотревшись в их керамические лица, человек допустил, что они могут ожить и спрыгнут на площадь, чтобы напасть на него; он знал, что это возможно.
Площадь состояла из квадратных мраморных плит, каждая из которых содержала непонятный рисунок, а все рисунки, было очевидным, являлись частями единой картины. Но человек не пытался разгадывать смысл картины или рисунков по отдельности, он уже имел об этом некое представление, он сосредоточенно искал центральную плиту, на которой должно было все произойти. И нашел ее скоро. На плите было единственное понятное изображение – шестиконечная звезда. Не медля ни секунды, человек телепатически велел личинке проползти в ее центр. Насекомое ползло слишком медленно, поглядывая на мерзкое существо и на длинный след дымящейся слизи, человек сдерживал в себе желание ускорить череду событий легким пинком. Ему осталось семь минут, неужели он умрет так не вовремя? Сама мысль об этом убивала его. Он заставил себя отвлечься и всмотрелся в глубокие тени за колоннами галереи, в красивые оконные ставни, за которыми пряталась неизвестность, в пустые глазницы керамических гаргуль и в бездонную тьму под широкой, ведущей на балкон лестницей. Он не сомневался, что визуально пустой атриум вовсе не пуст, он лишь надеялся, что незримые его обитатели не покажут себя наяву. Силы покидали его, и страх вновь начал пробуждаться внутри.
Он вдруг увидел, что личинка не двигается и что лежит она уже там, где должна – в центре звезды центральной плиты. У человека перехватило дыхание, а из глаз, которые медленно гасли, хлынули слезы. Он все сделал. Все, что было в его силах. Теперь, что бы ни случилось, он будет знать, что потратил свою жизнь ради великого смысла и исполнил великое предназначение. Он реализовался.
Он мог бы уйти сейчас, еще имелся небольшой запас времени, чтобы спастись от неминуемой гибели, но все же решил подождать до последнего мига, подождать и увидеть последнее чудо. У него пять минут, по их истечению организм умрет от недостатка энергии.
Минуло мгновение, и оно началось – превращение, метаморфоз, рождение того, на кого были возложены все надежды. Рождение мессии.
Личинка трансформировалась. Ее глаза вытаращились в никуда, туловище выпрямилось так, словно внутри разжалась мощная пружина, а лапы резко вытянулись в стороны и затряслись, забились о мрамор плиты, а потом вдруг сломались и обмякли. Захрустели кости и затрещали сухожилия, внутренние процессы скрутили личинку и затрясли ее с такой силой, что человек ради осторожности отступил от нее на шаг. Он наблюдал, испытывая жуткие чувства. Существо под ним страдало и визжало, и по мере того, как процесс набирал силу, визг становился пронзительнее. Человек вдруг оглянулся на беспечные стены, словно устыдился учиненного шума. Но неожиданно визг стих – так резко, как будто связки и легкие существа лопнули. Внезапная мысль о том, что личинка не вынесет метаморфоза и погибнет, опалила сердце человека паникой, дыхание его было надрывным, пока он в ожидании смотрел. Но нет, она не погибла. Процесс продолжался, только теперь в относительной тишине – слышались утробные хрусты, трески, хлопки. Начался новый этап трансформации, и то был последний этап. Кожа личинки забурлила и стала растягиваться, из нее будто пыталось вырваться новое существо; из задней части вдруг вырвался длинный фонтан дымящейся жижи, и отвратительный запах поднялся над площадью паром. Туловище стало вытягиваться и расширяться, еще и еще, все больше, кожа растягивалась и местами рвалась, обнажая бурлящую плоть и брызжа густой кровью. Лапы утолщались и видоизменялись, за считанные секунды они приобрели другие суставы и обросли новой плотью, уже различались предплечья и плечи, кисти и пальцы ладоней, короткие когти. Туловище выросло в грудную клетку, в поясницу и бедра, а задняя часть удлинилась в массивный хвост. Новая плоть возникала словно бы из ничего, из метрового существа с тонкими лапами формировалось массивное человекообразное тело с большими ногами, руками и головой, которая весила больше, чем до этого весила сама личинка.
Дрожь утихала. Над широким мускулистым телом восходил теплый пар, надрывы затягивались, кожа грубела и утолщалась, за какие-то мгновения новоиспеченное существо принимало законченный вид, а человек не верил собственным глазам, хотя и знал, что предстояло ему здесь наблюдать. Перед ним лежал монстр, видеть которого не желают ни наяву, ни во снах. В народе их называют демонами, они спустились с небес около века назад и породили на планете, и без того отравленной экспериментальной наукой и черным колдовством, хаос. Они добавили природе и мирным жителям бед. Метаморфоз завершился, но это был не конец. Человек знал, что в последнюю очередь у монстров формируется мозг, и когда он будет готов, в нем проснется сознание, проснется душа. Либо это будет новая и чистая душа, из которой физические инстинкты вырастят демона тупой ярости, кровожадности и безумия, либо это будет душа, для которой моряк и привез в этот город личинку. Он верил, что это будет та самая, другая душа. И вера его оправдалась. Он вдруг явственно ощутил присутствие чужеродного духа, то, как дух этот спускается с небес и концентрируется над неподвижным телом на плите, и то, как медленно он начинает в эту плоть проникать. И вот теперь настало время уходить. Лучшее, что могла дать одинокому человеку жизнь, она дала – себя реализовать. С этого дня, если он найдет за последние десятки секунд пищу и выживет, ему останется только ждать, ждать и надеяться, что ожидание принесет свои плоды. Если он выживет, он вернется в родные места и будет медитировать в доме у очага, предаваясь воспоминаниям о насыщенном и великом прошлом. Так он будет ждать.
Хотя не бывал он там никогда – в доме, которого не было.
В следующий миг он повис в воздухе, словно душа. Подтянув к животу ноги и закрыв ладонями лицо, он словно бы сидел на невидимой опоре; левитация была спокойной и уверенной. И затем он начал исчезать, приобретая прозрачность, постепенно растворяясь.
Прошел миг, и человек исчез, словно его и не было. Там, где он стоял, теперь была лишь пустота. Этим воспользовалась тишина. Она тотчас проглотила освобожденный кус пространства, и атриум был отравлен ее абсолютным превосходством. Она гудела, словно нутро огромной раковины, эта живая всеобъемлющая тишина. Она торжествовала.
Этот ликующий гул пробудил монстра.