Старые глянцевые фотографии школьных времен. Черно-белые групповые снимки с кое-где обломанными уголками. Старые, а сделаны как-будто вчера.

По размеру они больше многих, выпирают из альбома своими краями, поэтому я обычно откладываю их в сторону. А потом как-то так возвращаю на свое место, не всматриваясь.

Мне кажется, только у наших школьных учителей эти фото занимают почетное место на стенах. Их выпуски 1975, 1976, 1980 . ..

Со временем и они забывают наши имена, ну если не все, то многие. Остаются только лица.

Вот, например, это групповое фото 7-го "Б". Нет, память меня еще не подводит. Всех, вроде, помню.

А вот этот …

Как же его звали-то? Долговязый, на полголовы выше каждого из нас, мальчишка, плечом к плечу стоящий со мной в последнем ряду. Скуластый, неулыбчивый, взгляд чуть исподлобья. Уголки воротника у рубашки смяты. Он один без галстука.

Вспомнил. Это же Растям, Растям Ассадуллаев. Он учился с нами всего один год.

Да, я вспомнил …



Школа наша была обычной – не спец-, не с математическим и не с языковым уклоном, словом - не лучшая и не худшая в городе. По соседству теснились еще две таких же, но классы во всех трех были переполнены. Район "хрущевок" тянулся между Волгой и железнодорожными путями, от стадиона и до парка имени Карла Маркса, получившего название "Карлуша". Туда мы бегали кататься на каруселях, есть мороженное, а однажды и полюбоваться на грандиозное зрелище – кто-то запалил театр "Аркадия" – жемчужину деревянного зодчества Астрахани.

Улицы Татищева, Савушкина, Латышева, Коммунистическая, Анри Барбюса, Комсомольская Набережная … Улицы нашего Ленинского района. Здесь и Педагогический институт, и Рыбвтуз, и Александровская больница, и заводы Прогресс и Стекловолокно.

Пересечь всю эту Вселенную моего детства можно было всего за каких-нибудь 15 минут на громыхающем трамвае или рогатом троллейбусе.

Я думаю, каждый из моих сверстников знал здесь друг друга если не по имени, то уж точно в лицо.



Второгодник Растям Ассадуллаев вошел в класс вслед за учительницей и, не спросив ее, уверенно направился к предпоследней парте. К моей парте. Бросив свой тощий портфель на пол, тихо спросил: "Свободно?" Не дожидаясь ответа, сел рядом со мной, протянул руку:

- Растям.

Я тоже назвал свое имя.

Вообще-то, шпаны в нашей школе было не очень много. Растяма я и раньше видел – он был на год старше, учился в классе "Г" и тусовался со шпаной с улицы Латышева. В то же время я не относил его к тем вечно "добадывающимся", стреляющим мелочь у малышей "блатным", которые зимой часами не выходили из туалета, а весной и осенью ошивались в яблоневом саду у нашей школы. Растям, правда, носил на голове "фуру – аэродром", что однозначно роднило его с этими самыми "блатными". Он и курил, не скрываясь.

Широкоплечий, на полголовы выше меня, с забытыми расческой рыжеватыми волосами, длинным, почти римским носом, отличающимся квадратным кончиком, он был на удивление спокоен и нетороплив. Точно прорезанные, чуть на выкате глаза Растяма с длиннющими ресницами должны были по логике вещей быть еще и темными, чтобы можно было назвать их восточными. Но цвет глаз был голубым. И смотрели они то насмешливо, то грустно, то внимательно, но никогда зло или равнодушно.

Не припомню случая, чтобы он кричал или демонстрировал свою физическую силу. А вот списывал он безбожно, потому как уроков никогда не учил. Преподаватели, поначалу ожидавшие от второгодника "сюрпризов", через месяц уже не обращали на Растяма особого внимания, ведь он был всегда тих, вежлив и внешне послушен. К доске его не вызывали, письменные работы оценивали только тройками, даже если списано было "на ять".

Можно даже сказать, что мы с соседом по парте подружились. Я знал, что живет он с матерью, работающей посменно мотальщицей на заводе "Стекловолокно". Слышал, что Растям как "трудный подросток" состоит на учете в детской комнате милиции. Всё это, наверное, где-то там, на улице Латышева. А в школе он не любил бегать, кричать и драться на переменах, точнее, вообще никогда не дрался в школе. Как сегодня я понимаю, он "не плакал, не боялся, не просил".



В конце мая, когда до каникул оставалась всего неделя, у нас отменили последнюю пару по математике.

- Пошли скупнемся, - предложил мне Растям.

Доехав на трамвае "тройка" до стадиона, мы спускались вдоль забора молокозавода по полузасыпанной речным песком тропинке до переправы на Обливной остров.

По дороге Растям бросил мне как бы невзначай:

- Спрячь "котлы".

Он имел ввиду часы на моей руке. Позолоченные, с фосфоресцирующими стрелками, мне они нравились, несмотря на чуть разъеденный потом корпус у крышки.

Я молча расстегнул браслет и сунул "котлы" в карман брюк.

Старенький речной трамвайчик сновал между берегами, всего-то метров 50 - до пляжа и обратно. Пройдя чуть вправо, мы забрались под настил причальных понтонов, где уже сидели несколько мальчишек в черных сатиновых трусах и покуривали свои "Беломорины".

Одного из них я знал, он учился в параллельном классе.

Поздоровавшись с каждым за руку и назвав своим товарищам мое имя, Растям разделся до таких же как и у них сатиновых трусов до колен. Я последовал его примеру. Мальчишки скептически посмотрели на мои плавки, но комментариев не последовало. Аккуратно сложив одежду в стопку, я накрыл ею сандалии, взобрался на понтон и нырнул вслед за одноклассником.

Что для волжанина 50 метров? Через несколько минут мы уже нежились на острове, зарывшись в золотистом волжском песке.

Увидев лежащий рядом с ним окурок, Растям попросил у загорающего по соседству мужчины спички, прикурил, затянулся с наслаждением и стал смотреть на воду.

Молчание длилось минут пять. Я как всегда не выдержал и спросил первым:

- Ты куда после восьмилетки?

Растям отщелкнул окурок:

- Не знаю. Это не имеет значения, наверное.

Я удивился:

- Почему? Я вот хочу закончить десять классов и поступить в Рыбвтуз.

- Ты сможешь. А меня всё равно посадят …

- С чего ты взял, Растям? У тебя в школе за год ни одного замечания, ни одной драки. За что ж тебя сажать?

Растям посмотрел на меня с усмешкой:

- У меня от участкового последнее предупреждение. Да и вообще – отец сидит, старший брат сидит … Всё равно или побью, или порежу кого по пьяни.

- Так ты ж не пьешь, ты мусульманин! – я был буквально ошарашен от его слов.

- Запьешь тут, - непонятно ответил одноклассник, встал и, отряхнув с длиннющих трусов мокрый песок, побежал в воду. Плыл он как-то зло, неуклюже, оставляя вокруг себя фонтан брызг.

Когда мы взобрались на понтоны, ребята по-прежнему курили, сидя на корточках. С силой отжав плавки, чтобы не расплывалось мокрое пятно на брюках, я начал одеваться. Часов в кармане не было. Проверил в обуви, заглянул в щели настила… Нет часов.

Растям молча наблюдал за мной, а потом, отвернувшись к реке, тихо произнес в сторону отплывавшего трамвайчика:

- Мужики, верните парню "котлы".

Самый низкорослый из его друзей неторопливо, как бы нехотя, поднялся с корточек, подошел к Растяму и протянул ему мои часы.

- Парню, - кивнул мой одноклассник, - и извинись.



Через пару недель в школе случилась драка. Это я опять подрался. Опять не потому, что любил или умел здорово драться. Нет, нет и нет. Просто это случалось нередко. Вот и на этот раз выпускники из 8 "А" решили, видимо, покуралесить в последний день учебы. Они выбирали семиклассников и начинали по-всякому задирать их.

Как это ни странно, ко мне пристал опрятный и обычно добродушный парень. Ростом повыше меня, плотный, но неуклюжий какой-то.

- Выйдем? – предложил ему я.

Стайка моих и его одноклассников поспешила в яблоневый сад.

Драка началась вяло – с толчков и словесной перепалки. Но когда он, схватившись за белую мою рубашку, дернул и оторвал пуговицу, я немедленно ткнул его кулаком в глаз. Потом мы покатились по земле, а уж в партере я "как учили" захватил его руку на болевой. Кто-то из "болельщиков" ударил меня носком ботинка под ребра, но небольно. Мой соперник уже орал благим матом, даже не пытаясь вырвать взятую на излом руку.

Послышались крики: "Так не честно!". Мои же болельщики наоборот – защищали мою победу.

Тут сильная рука взяла меня за шиворот и голос учителя автодела приказал: "Отпусти".

Отведя всклокоченного меня в кабинет, увешанный таблицами систем автомобиля и дорожными знаками, Владимир Викторович для приличия отчитал драчуна (понятно, мой визави никогда в этом грехе раньше замечен не был), но отпустил с миром, даже не лишив завтрашнего урока вождения.

Санкций я, кстати, не боялся. Учился легко и уверенно, ездил на олимпиады по математике, физике и химии. Ну подрался раз - другой, с кем не бывает. Да и не к директору же вызывали…

После уроков мы с Растямом медленно шли к остановке трамвая. Он подбрасывал и ловко ловил медную трехкопеечную монетку, приготовленную для компостера.

Завернув за угол школы Пушкина, я почувствовал сильный удар в затылок. В голове загудело, перед глазами поплыли круги.

Медленно оборачиваясь, успел заметить, что за моей спиной стоят трое восьмиклассников. Мой давешний соперник, глаз которого заплыл, морщась, потирает ушибленную от удара правую ладонь.

Время потянулось как-то очень медленно. Краевым зрением я заметил, что Растям отводит свой веснусчатый кулак для удара. Зрачки его были узкими, а губы плотно сжаты.

Мне стало страшно. Мне показалось, что Растям убьет этого подонка, нанесшего мне подлый удар со спины. Мне почудились его слова: "А меня все равно посадят". Нет уж, только не за этого …

Не знаю как это произошло, но я молча прыгнул на Растяма и повалил его на землю. Его кулак так и не дотянулся до носа восьмиклассника.

На какой-то миг, наверное, я потерял сознание. Очнулся, лежа на земле. Голова гудела как пустой котел. Напавших со спины ребят и след простыл. Мой одноклассник сидел рядом и потирал ушибленное при падении плечо.

- Если б не ты, убил бы падлу, - сказал он, не поворачиваясь.



Наступили каникулы. Отец устроил меня поработать на свой завод, в 5-й инструментальный цех - "всё не по улицам болтаться".

Наш участок ширпотреба собирал торшеры. Работа была не пыльная, если не считать тяжелых чугунных "блинов" – подставок, которые надо было возить из литейки и поднимать на второй этаж. Видя меня, разгружающего "блины", папа улыбался чуть насмешливо. С тех пор, кстати, в его воспитательный лексикон и вошла присказка: "Не будешь учиться, будешь всю жизнь "блины" таскать".

Оформили меня монтажником первого, самого низкого разряда. Начальника участка звали Виктор, а еще одного рабочего – Эльдар. Коллеги по торшерам были лет на пять – шесть старше меня. Оба дружили и играли в футбол за "Волгарь" – правым и левым хавбеками. Когда не было комплектующих, они что-то там делали со своими шипами на бутсах и говорили о футболе.

Короче, работать с ними было интересно и весело.

Июль того года просто зашкаливал по жаре и пыли на улицах.

- Слетай быстренька в литейку, принеси газировки. Только с солью! – полупопросил, полуприказал мне Виктор.

Пробегая мимо гальванического цеха, я увидел Растяма. Он сидел под навесом, с папиросой в зубах, и обтачивал напильником заготовки.

Растям, привет! Какими судьбами? – обрадованно закричал я. Одноклассник, не прекращая опиливать деталь, кивнул, садись мол.

Я сел напротив. Расправил длинную, чуть гнутую сигарету "Бородино" из припрятанной от родителей мятой пачки, воровато оглянулся (меня ползавода знает) и закурил .

Растям взглянул на меня и огорошил:

- Всё, закончилась моя учеба. Теперь вот работаю рабочим в гальванике.

Оказалось, что у его матери обнаружили силикоз легких. Теперь она лежит в больнице, а жить-то им на что-то надо.

Я рассказал, что работаю "на торшерах". Растям, как выяснилось, жил по соседству с полузащитником Эльдаром и, что было для меня новостью, был ярым болельщиком "Волгаря". Перекинувшись еще парой слов, мы расстались . Я поспешил в свой цех.

С тех пор мы больше никогда не виделись. Через неделю родители взяли отпуск и мы уехали в Кисловодск.

Но я рассказал о Растяме и Виктору, и отцу. Через пару месяцев, как оказалось, Растяма перевели в 5-й цех, где зарплата чуть повыше. Не на "торшеры", таскать "блины", а учеником слесаря. С Эльдаром они подружились.

Больше я ничего не знаю о своем друге детства – второгоднике. Жизнь развела нас далеко – далеко. Но благодаря ему я усвоил по крайней мере две вещи.

Бить человека в спину – один из тяжких грехов. Это раз.

И еще. Говорят – от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Это далеко не всегда так.

Человек сам выбирает свою судьбу.

Хотя в этом я не до конца уверен …