Как в солдаты я хаживал.
Времена раньше были не те, что сегодня. В 1986 году такое словосочетание, как «косить от армии» произносилось негромко и не гордо. В то недалекое время социализма с человеческим лицом СССР вел войну в Афгане. Информации было мало, но в Москве все всё знали, и поэтому чад своих пытались оберечь от выполнения интернационального долга. И хоть положено было строить коммунизм, испытывая тяготы и лишения, но москальский народ уже был подвержен тлетворному гниению. Нет, вера видать была, но уже слабая и тщедушная. Никто, как было понятно, уже не хотел смотреть в музее на «плачущего большевика». Хотя еще митинговали «партийные массы» и звучали к праздникам некие призывы к этим массам, догнать, дать, перегнать и передать, но уже все это принимало оттенок некого бутафорского шоу, где веру в светлое будущие заменяли популярные напитки, типа Кавказ, Анапа, Апшерон, Золотая Осень по 83 коп., и прочие умиротворяющие массы плодово-ягодные экстракты. Я их к тому времени уже вкусил. Два лета подряд мы ездили в трудовые лагеря со школой и там в меня вливались эти тягучие темные жидкости не внушающие доверия. Плюс термоядерные сигаретки кубинского брата Фиделя «Лигерос» за 10 коп. Вообщем юность обычного советского школьника. Но приближался роковой рубеж, когда тебе в военкомате приходилось, нагибаясь, показывать медикам зад и оголять головку члена, и получать документ, именуемый приписное свидетельство. Если ты не был конченным уродцем, в документ сей ставили текст – Годен к военной службе… Ты мог еще погулять, попоступать в институты и иные заведения для учебы, но ты был уже годен и в любой момент мог убыть в славные вооруженные силы. К тем, кто был не годен отношение тогда, было в массе своей, не очень доброжелательное.
Заведовали тогда военной подготовкой в школах военруки. Они и отправляли всех в военкоматы для определения степени годности и получения документа. Славные отставные офицеры. Нам повезло, у нас был Борис Иванович Денисов. Был он суетливый служака, без чувства юмора, звал нас Сынки, когда был в настроении… Но чаще он в нем не был. «Сынки» не очень и, я бы сказал не очень часто, радовали почтенного воина. То автомат учебный на уроке выкинут в окно, пока Борис Иванович заправляет свой противогаз в подсумок, то кинут горящую бумажку на стол, пока воин пишет на доске про последствия ядерного взрыва…Такие они «сынки» были, недобрые. Не доброта сынков мучила наставника. Он периодически их сроил и грозил сынкам Афганистаном, обещав их туда направить… Меня тоже обещал… В ответ сынки, действуя под покровом зимней ночи, били каменьями стекла класса Борис Иваныча, что срывало на следующий день занятия по боевой и политической подготовке сынков. Туалет пестрил надписями про Иваныча. Смысл одной из них мне до сих пор не понятен. Шариковой ручкой нелюбитель Иваныча написал следующее: Денисов – Залупотрисов… Какое такое действо со стороны почтенного воина Бушидо заставило неизвестного написать сие сравнение, так и осталось загадкой. Это надо же было так извернуться «сынку», чтобы такое придумать. Велик и могуч русский язык…
Впрочем, не только Борис Иванович обещал нам не светлое будущее. Был у нас и физрук Яковлевич. Он, в отличие от второго физрука Иваныча, который в каморке школьного спортзала, отимел добрую часть грустных школьниц старших классов, был предан именно спорту. Поэтому, он всем, кто не лазил должным образом по канатам, говорил: «Надо сейчас заниматься, потом поздно будет. Будете потом лежать немощные. Трубки отовсюду будут торчать у вас всякие». Сейчас, записывая сей спич и готовясь к встрече с нейрохирургом, которая назначена в институте Бурденко на завтра в 11.30., я понимаю, про какие трубки говорил Яковлевич.
Меж тем, время шло к выпускному. Пооголяв зад, пораздвигав ягодицы и оголив все остальное, я получил диагноз о годности к службе. Раньше не ходить в Красну армию было можно, но для этого надо было поступить в институт с военной бронью и кафедрой, либо сесть в дурку, а лучше на зону… Самым простым и перспективным способом попадания в дурку, как я думаю теперь, был бы выход на митинг в центр Москвы с требованиями о демократизации советского общества, о прекращении войны в Афганистане и т.п. Таким образом, надо было стать неким адептом правозащитного движения по примеру нынешнего гуру либералов - Сергея Адамовича Ковалева или мужкобабы Новодворской. Почему перспективным? А вот именно сейчас можно было вкушать плоды этого «сумасшествия», получая гранты многочисленных правозащитных организаций, изредка, извергая гневные Филиппки, в адрес всех властей. Мечта…
Это была сто процентная гарантия, т.к. дурка была обеспечена надолго. Однако это грозило проблемами членам семьи и партийному папе-военному. Нет, это был не наш путь…
Первый способ «кошения» не удался. Я, повинуясь стадному инстинкту, пошел поступать в МИРЭА. Там были брони на все время обучения. Мы с одноклассниками ходили на подготовительные курсы, и я там смотрел на удивительные математические формулы и не мог их понять. Но все же пошел поступать. Ведь мне снился в виде члена призывной комиссии военрук Денисов в кабинетах военкомата. Ласково поглаживая меня по оголенной головке одной рукой и сжимая другой приписное свидетельство, он, склонившись над моим ухом, с придыханием шептал: «Ты годен, Ты годен. Ты годен…Негодник». Роман с МИРЭА закончился быстро, я не мучился. Первой была математика. Получив задание, я с ужасом понял, что такой математики я в школе не видал. И значение Лябды и Икса не вычислю никогда. Не проведу я и линию в треугольнике, чтобы она делила его на миллионы в десятой степени квадратных корней деленных и на число Пи в двадцать седьмой степени, и, в результате, не получу двадцать равнобедренных додекайдеров плавно переходящих в десять равносторонних октайдеров с равными углами по окружности. Я это понял, но дергался, т.к. присмотрел рядом чудного чернявого юношу в очках. Он точно это знал, судя по его внешности. Не могла меня ввести и в заблуждение его труднопроизносимая иудейская фамилия Лебедев. Он им точно не был. У него был даже не наш куркулятор, что те времена было чудом. Но простой русский парень Лебедев, как оказалось, был глух к мечте русского народа стать Ломоносовым. Не помог бы тут и воз рыбки, который вез наш научный гений в Москву. После моего обращения, он, как-то замкнулся в себе, зажал ручки и тихо строчил ответ на извечный русский вопрос: «Скока, Сема, будет равно, если…». Я так думаю, он на него ответил. А я получил неуд. И именно в этот год престарелый и похожий на рыбу, жадно глотающую воздух у поверхности, Генеральный секретарь КПСС Устим Акимыч Черненко проводил эксперимент в стране. Суть его проста. Не поступил в один вуз, куда подал документы…, правильно, больше никуда их подать не могешь. Все, занавес… Непобедимая и легендарная… Это Вам не ЕГЭ. Я стал мучиться новым сном. Его персонажи были расплывчаты и неясны, но сон всегда заканчивался гулким криком с усиливающимся эффектом эха: Ро-та По-дъем!!!!». Денисов больше не снился, видать, он выполнил школьные угрозы и успокоился.
Вообщем тут уж пришло время крепко призадуматься моим родичам, как не попасть чаду в Афганистан.
А пока надо было устраиваться на работы, ибо в то время тунеядцев, алкоголиков не любили и часть из них привлекали к уголовной ответственности и отправляли на «химию», согласно почитаемой всеми книге Уголовный Кодекс РСФСР. Были больницы, которые гордо именовались Лечебно-Трудовые Профилактории, по простому ЛТП. Там лечили трудом алкоголизм. Лечили трудом еще и в местах не столь отдаленных, но это именовалось уже Исправительной трудовой колонией. Хотя разницы особой не было в этих заведениях.
У меня была чудная профессия, которую я получил в школе. Да, тогда, начиная с 9 класса, всех направляли в Учебно-производственные комбинаты, по простому называемые УПК. Улавливаете некоторое сходство с названием местов лечения алкоголизма? И тут и там главным воспитательным инструментом нового коммунистического сознания реликтового гоминойда был труд. Учащиеся должны были овладеть какой-либо профессией из списка предлагаемых. Предлагалось немного. Токарь, слесарь, шитьё, водитель. Водитель грузовика был вне конкуренции, и туда стремились все, типа, пацаны. А я не хотел туда, поэтому пошел на намотчика радиодеталей. Изгой, конечно. Но это довольно интеллектуальная профессия. Это чудо профессия. Завел станок и он крутит бобину и мотает себе проволоку на трансформаторы. Все. Норму выполнил и свободен. Зачем я пошел в МИРЭА? Мотал бы, да мотал. Ведь не срок же все же мотал бы. А то… двадцать равнобедренных додекайдеров плавно переходящих в десять равносторонних октайдеров с равными углами по окружности… Отмечал бы 17 марта день числа ПИ. Кому это нужно? Правильно - Лебедеву…
А русскому парню Аркадию Обломову это не по душе. Не… Мотание было упоительное занятие, позволяющее каждую пятницу, влюблено смотреть на некую Е. Кошкину, учащуюся в другой школе, думать о чем-то ином, а также о первой любви Маше Жаровой, представляя её танцующую индийский танец на сцене к/з «Россия» на концерте нашего Ансамбля им. Локтева... Маша, Маша. Уже через двадцать пять лет я был в Чекушке, так называется на сленге танцоров Ансабля им. Моисеева, концертный зал им. Чайковского, на юбилее Ансамбля и видал её. Красота её приумножилась, она, она…Я стоял, прислонившись к колонне, и смотрел. Встреча через много лет произвела на меня сильное впечатление сходное с тем юношеским. Она не помнила меня, что понятно. Уходя из Чекушки в одиночестве, я вспомнил фразу: «Это все можно было потрогать, но нельзя было унести…» Так и тут.
Однако продолжаю. Со своей чудной профессией я по комсомольской путевке нашел место на заводе АТЭ-1. Полностью он назывался Завод Автотракторного электрооборудования. Причем орденоносный был заводище. Ильич, говорят, сам бывал. Желал тракторы реакционному крестьянству поставлять, т.к. кушать любил все же несмотря на свою скромность врожденную. И я стал сборщиком.
Папан мой в это же время крепко задумался о будущем сынка. И будучи полковником почтенным и командиром пожарной бригады в стольном граде нашел не менее почтенного человека, а именно самого верховного главу комиссариата Москвы. В сентябре я еще собирал плату зажигания для КАМАза, а папа суетился. И вот я получил зелено-синий билет – повестку на 28 октября. Время летело. Папа молчал, но я видел, что он что-то придумал. Дома готовились к проводам. Все доставалось в Елесеевском магазине, куда была вхожа моя бабушка.
Ах, Алозанская Долина, ах Хлынчкара. Теперь все запрещено, главным ветеринаром, что и правильно. А тогда эти вина были настоящими и вкусными. Бабушка, царство ей небесное, постаралась.
Народу пришло стоко, что в маленькой конурке папы Карло не хватало места. Родители ушли выпивать на кухню. Ко мне все прибывали и прибывали друзья. Школьные, с дачи, со двора… С дачи приехал также Макс, ему тоже надо было в этом году в армию, но 10 ноября. Со школы А. Христенко, которому тоже дали билет в один конец на 24 ноября. При том, что день рождение у него 23 ноября. Вобщем решили наши армейские товарищи совместить праздник начала выполнения священного долга с днем рождения. Праздник, переходящий в праздник. Каково? На самом деле это был просто двойной удар по печени…Спали все на полу на ковре. Папа молчал и выпивал, говоря сладостные речи.
Утром около стадиона «Локомотив» меня посадили в автобус «ПАЗ» и оправили на призывной пункт Угрешки.
Счастливые, думал я, глядя на лица, провожающих меня нетрезвых друзей. Они будут изучать додекайдер, октайдер в их первозданном виде, а я буду видеть Борис Ивановича, но токо не одного, а много. Сейчас я бы сравнил «много Борис Ивановичей» с полчищами орков из фильма «Властелин Колец».
Перед отъездом папа сказал мне:
- Приедешь, к тебе подойдут и спросят тебя. Делай все, как скажут.
Приехали. При выгрузке человеческого материла из автотранспортного средства «ПАЗ», солдат, стоявший у дверей, спрашивал:
- Кто тут Емельянов А.В.????
Я откликнулся на призыв, выполняя инструкции папы.
- Со мной пойдем.
Сказал солдат. Я пошел. Мы пришли на кухню, где питались гречкой и килькой в томатном соусе будущие бойцы Красной армии. Всем еще было весело, т.к. все или почти все были еще навеселе. Но некоторые уже были мрачны.
Мене сказали быть на мойке и ждать. Я стал мыть посуду, очищая её от кильки и каши. Мыл, мыл…Мыл, мыл… Вечерело. Мыл, мыл… Но ничего не происходило. Токо вокруг меня менялись люди на мойке, а все мыл, мыл… Мне стало страшно. Может у папы, что не получилось?
Столовая пустела. Мыл, мыл…Пустела. Пустела. А не знаю, что и делать. Пустела. И почти опустела. Как вдруг, появился солдат.
- Пошли.
Сказал он. Я повиновался. Было уже счастьем уйти от запаха красной рыбы породы килька за 33 коп. Мы вышли в темный двор и подошли к зданию бойлерной станции. Солдат открыл дверь. Мы вошли. Под потолком было окно.
- Лезь!
Сказал он. Я же стоял в недоумении.
- Лезь!
Повторил он.
Я подпрыгнул и уцепился за подоконник. Он меня подсадил.
- Открывай. Сядешь на трамвай, но не здесь, а остановкой дальше.
Я надавил на раму и…она открылась. Дальше говорить ничего было не надо. Я порхнул словно бабочка. Порхнул и полетел вниз. В полной темноте я упал на земль, со мной рядом плюхнулся папин рюкзак с заботливо пришитой мамой белой биркой с моей фамилией.
Я побежал. Трамвай стоял и ждал. Это была конечная остановка.
Я ехал на метро. Пассажиры внимательно и настороженно оглядывали молодого парубка в зеленом бушлате и с рюкзаком с биркой. Но молчали. Ни кто, сука, не сдал и не заявил. Я взлетел на свой этаж. Позвонил в дверь. Открыла мама.
- Я вернулся мама!
Сказал я. Это было, как в фильме про Ю. Деточкина «Берегись автомобиля». Мама была в шоке, т.к. папа, был любитель сюрпризов. Понятно, что маме хотелось, чтобы это была правда, что прошло уж два года, но…Но…
Организовав побег, папа, оказывается, ждал, когда на призывном пункте будут направлять группы в дружественные ему внутренние войска МВД СССР. Меня обещали зачислить в одну из них. Я должен был ждать звонка в конце ноября.
Вобщем с этого момента я находился на нелегальном положении, т.к. паспорта у меня не было. Он хранился где-то в моем деле, а это дело хранилось… Где? Вопрос для Ивана Царевича, ищущего хранилище смерти Кощея Бессмертного.
За время вынужденного сидения я проводил в армию всех, кто провожал меня. Погулял у Христенко, у Толяна и у Макса …
Теперь Макса больше нет. Он отслужил, женился, работал… Но при живой жене пролежал в своей квартире мертвый шесть долгих месяцев. Нашли мумию. Причину смерти не установили. Жена продала квартиру быстро… Пусть эти строки будут данью хорошему человеку, так рано покинувшему нас по причине…Не знаю, что сказать.
В начале декабря я сидел со Стасом и играл в бур-Козла дома. Зазвонил телефон и приятный мужской голос сообщим мне, что пора бы, дружок, и прибыть для выполнения священного долга в покинутое под покровом ночи место – Угрешки.
Я прибыл. Меня встретили. Нас было трое, таких же, видать, «блатных» москалей. Выдали нам документы и сказали сесть на электричку до города Калинина (Тверь) и убыть в полк. Мы поехали. По дороге я позвонил родителям и сообщил адрес части. Ехали три часа. Разговаривать не хотелось, каждый думал о своем, но я думаю об одном и том же: Что ждет дальше????????
Два года. Два года…Стучали в ответ колеса о рельсы.
В Калинине сели на такси и поехали к части. Окраина. Шумно работает бетонный завод. Ночная смена. Напротив часть. Я подошел к металлической двери и постучал. Мне открыл заспанный солдат.
- Что надо?
- Мы в армию…
- Завтра приходите на встречу!
- Мы в армию. Служить…
Повторил я.
Я не буду описывать лицо солдата. Он закрыл дверь. Когда она снова открылась, перед нами стоял офицер. Он смотрел то на документы, то на нас.
После долгой паузы он сказал:
- Пошли.
По дороге к нему подбежал другой офицер и спросил про нас.
Он ответил хорошо:
- Москвичи. Сами служить приехали. Началось…
Что уж началось можно догадаться. Блатняк пошел. Канал открыт.
Не токо мой папа любил своё чадо, друзья. Пап много, а армия все же одна. И отслужить надо так…
Утром я впервые услышал тот давний крик, который слышал во сне:
- Ро-та! По-дъем!!!
Началось подумали я. И был прав. Но это другая история.
Кстати, те кто выбрали своим призванием изучение линии в треугольнике, чтобы она делила его на миллионы в десятой степени квадратных корней деленных и на число Пи в двадцать седьмой степени и военную кафедру, ошиблись. В январе наш очередной смертельно больной Генсек Устим Акимыч Черненко, тяжко, видать, вдохнув последний глоток кремлевского воздуха, отменил все отсрочки и отправил всех выполнять священный долг. Так, что Борис Иванович, косвенно исполнил свои угрозы в адрес «сынков». Остальные «Сынки» убыли в апреле-мае следующего года служить. Тут уж пришлось понапрягаться другим родителям. Война в Афгане продолжалось.
А впереди у меня были два года. Перестройка, гласность. Спирт Рояль и проча, прочая, прочая…

© А.В. Емельянов. Москва. 17 декабря 2010 года.