II

До самого конца июля всё шли дожди, и вдруг настало лето! Солнце каким-то пунцовым мячиком вертикально взлетает над крышами, и сразу начинается день всяческих щедрых обещаний. Всё, что лилось месяцами, в дружной жажде испаренья. Невиданная пышность достигнута дождями – вымахали травы, дебри разных запахов. Всюду, всюду группы мальв, всюду мальвы вылезли – цветными любопытными глазами уставились на мир, усыпали пять метров высоты. Кучевые облака начинают повисать – стратостаты на глазах набухают белой влагой. Небесными рядами провисят весь день и к вечеру исчезнут – летняя погода.

Опять тот же поезд и тот же вокзал. И автомат выщёлкивает нам билеты в места не совсем реальные. Вагоны полны горожан с тяпками и солнечными зонтами – разнарядка пошла, пора «по воздушку на бураки», как кто-то рядом выразился. Вот и Будановку проезжаем, и церковь знакомая на холме.

Собственно, это не холм, а правая терраса реки Тускари. Меловые кручи, высотой иногда до пятнадцати метров, тянутся подобием крепостных стен. Тут раньше и были всякие дозоры и укрепления, потому что из Дикого поля, ничейной степи, что к югу, возникали татары, ногайцы и ещё невесть кто. Примерно по широте Курска все города строились как крепости, да и сам Курск тоже.

Дальше на запад проходит Фатежско-Льговская гряда, она далеко и не очень высокая. От Тускари до водораздельных отметок не больше пятнадцати метров, даже не замечаешь, что это гряда, когда попадаешь в те места.

Террасу к востоку отсюда не видно, а там, ещё дальше, километрах в шестидесяти, другая гряда – Тимско-Щигровская, тоже не Гималаи. Обе гряды расходятся веером из некой северной точки, и Тускарь стекает на юг между ними. Пустынны холмы и увалы возвышенных диких равнин.

Терраса и все эти горы – остатки иных времён, исчисляемых миллионами лет. Меловая система. Здесь были моря, хотя этому трудно поверить. Но я сам находил недалеко отсюда окаменевшие морские губки, кораллы, колёса раковин нуммулитов. Холмы состоят из писчего мела, похожих на него трепелов и опок, мергелей и песков с включениями фосфоритов, которых иногда так много, что они образуют целые пласты с местным названием «самород». И в меловых песках была найдена гигантская конкреция песчаника – игра природы, вроде как конь со всеми деталями, вставший на ноги. Трудно поверить, что этот конь получился сам по себе, и камень никто не обрабатывал. Теперь он стоит у музея, и имя ему «Щигровский сфинкс», вероятно, по месту находки.

Платформа террасы из трепела сочится слоями и трещинами, и всюду вдоль Тускари выходы несравненной кристальной воды. Это о ней говорится в легенде в связи с чудотворной иконой Коренной пустыни. Некогда, очень давно, икона явилась под дубом в корнях, и там, где это случилось, забил родничок с водой, исцеляющей недуги. Родник и сейчас существует, только он спрятан в подземной трубе. По-научному это трещинно-карстовые воды верхнего мела, маастрихтского и туронского ярусов. Святая вода, уж в ней не осядет слой ржавчины с палец.

В Курске я жил возле Знаменской рощи, где тоже такой же источник, хотя без иконы, и часто ходил за этой водой. Бывало, опустишь туда лицо – ледяная в любую жару. Я старался наполнить банку таким образом, чтобы под крышкой не оставалось ни пузырька воздуха. И нёс мою сверкающую каплю на отлёте ладони, и все мне завидовали. А варить кофе было слегка страшновато – вдруг, правда, волшебная? Во всяком случае, в одном из старых районов Курска – «Стезёва дача» - на этой воде работала водолечебница. Судя по стихам, имеется такой родничок и в фетовской усадьбе.

И Тускарь совсем непростая река. Начать с того, что по ней проходило ответвление пути «из варяг в греки». Вверх по теченью от Кировского моста есть ещё интересное местечко – «Старые пристани», хотя приставать там сейчас некому и некуда, – это рукав длинной старицы, болото, где тонут коровы.

Это очень красивое и всегда уединённое место, хотя оно, в сущности, со всех сторон уже обложено городом. Я был как-то здесь после первых морозов, когда снега ещё не нападало. Иными местами всё было уже сковано ровным прозрачным стеклом, и в ледяную глубину отстоявшейся воды вмёрзли листья лилий, прекрасных белых ненюфар, царящих здесь летом среди недоступных болотистых берегов. Фантастика искрюченных ракит и живым серебром ярко-синие струи, где волнение камышей не даёт им оцепенеть. И я видел остатки какой-то стены плитняка под водой. Может быть, это стенка бывшего причала варяжских гостей?

Сейчас мало похоже, что по Тускари проходил знаменитый путь, – река старая, даже в геологическом смысле. Местами так мелка, что лодку приходится проводить руками, но есть и глубокие плёсы, и прибрежные заросли кое-где и сейчас смогли бы остановить татарскую конницу. Кружит речушка по собственной древней долине, излучины держатся ивами дикого вида. От тонкого ила вода вроде мыльная. Мелеет река. Особенно в городе грустно смотреть, похоже, смертельно надломлена Тускарь. Про устрицы, мели кувшинок, пласт саморода, меловые холмы волчеягодника смутные мысли кое-как донесёт и свалит ответственность в Сейм.

Мне несколько раз приходилось слышать, что скоро Тускарь перегородят несколькими плотинами, её долина станет морем и получит иную внешность. Скорее всего, это коснётся и усадьбы Фета.

Долина Тускари и Сновы, впадающей в неё с севера, вообще что-то вроде проходного двора истории. Вот путь «из варяг в греки». Недалеко к западу – Симферопольское шоссе. Железная дорога. Крестный ход из Курска до Коренной, теперешней Свободы. А раздольный муравский шлях? Кстати, именно в Воробьёвке недавно нашли клад серебряных арабских дирхемов.

Однако пора вылезать. Сегодня мы нашу дорогу начнём от разъезда, где застряли в грязи утром холодного мая.