Любовь не исчезает в никуда,
Она с тобой навечно остаётся,
Она ещё быть может отзовётся
Известными своими "нет" и "да".

Пасмурным январским днём со стороны Лиговского проспекта к Московскому вокзалу шел высокий пожилой мужчина с сумкой через плечо. У вокзала он взглянул на ручные часы и остановился лицом к привокзальной площади. Было около пяти часов вечера. Потоки суетливых человеческих фигур создавали пульсирующую связь площади с Невским проспектом. Шел редкий мокрый снег. Мужчина явно не торопился. Он вошел в вокзал, постоял у электронного табло с расписанием поездов, вышел на перрон и, отойдя к его дальнему концу, остановился. Прибывал поезд из Москвы. Перрон вдруг заполнился людьми, шумом и гамом новоприбывших и встречающих, носильщиков и проводников. Вся эта оживленная масса двигалась к вокзалу. Перрон быстро опустел, и только в его средней части какая-то женщина с чемоданчиком продолжала стоять, беспомощно озираясь по сторонам. Мужчина нерешительно направился к ней. И женщина, которая вначале скользнула по нему безразличным взглядом и отвернулась, теперь не сводила с него глаз. Они оба напряженно вглядывались друг в друга, пытаясь найти сходство между тем, что они видели сейчас, и тем, что знали лет тридцать пять тому назад.
- Маша?! - полуспросил мужчина.
Женщина ответила не сразу. Она смотрела на него широко открытыми немигающими глазами. Боже, что делает с людьми время! Несколько секунд она как будто колебалась, не броситься ли в его объятия. Но его морщинистое, горбоносое еврейское лицо казалось бесстрастным. И стоял он на почтительном расстоянии.
- Да, - подтвердила она наконец. - Здравствуй, Иосиф! Спасибо, что встретил. Я всего на несколько часов. У меня в кармане обратный билет в Москву.
Они пошли к выходу и, огибая вокзал слева, вышли на Лиговский проспект.
- Здесь недалеко есть уютное кафэ, - предложил Иосиф.
Она не возражала.
Они вошли в полупустой зал и расположились у окна, подальше от бара. Подошел официант.
- Что нибудь горячее. Рыбу тушеную с капустой, салат, кофе, - Иосиф заказывал, вопросительно поглядывая на Машу. Она кивнула в знак согласия. - И по сто грамм белого вина? - она снова кивком подтвердила его выбор. - А как насчёт пирожных?
- Это исключено, - она отрицательно покачала головой.
Официант ушел. Теперь они молча сидели друг против друга в преддверии какого-то важного разговора. Она была его инициатором, и ей следовало начинать. Но она никак не могла решиться. А нужно было.
- Я долго не могла заставить себя позвонить тебе, - наконец начала она, - но у меня просто не было такого права.
- Права не позвонить? – он недоуменно приподнял брови. - Мы уже более тридцати лет друг для друга не существуем. Нас ничто не связывает.
- Я долго думала так же. Но когда осознала, что это ошибка, было уже слишком поздно.
- О чем это ты? - его интонация была почти издевательской. Он, похоже, ничего не забыл и не простил.
- Я сейчас тебе кое-что покажу, - она торопливо открыла свой чемоданчик.
Подошёл официант и стал расставлять на столике заказанные блюда. Как только он ушел, Маша положила перед Иосифом сложенный вдвое какой-то заполненный бланк с
иностранным текстом.
- Ты понимаешь по-английски?
- Да. Ты же сама учила меня английскому, - усмехнулся Иосиф. - Что это?
- Там в середине есть подчёркнутая строчка. Можешь её прочесть?
- Экспектед лайф ейт манс, - он медленно прочёл английские слова. - Ожидаемая жизнь восемь месяцев. Что это значит?
- Это мой приговор, - объяснила Маша
Теперь они как бы поменялись ролями. Она смотрела на него с холодным любопытством, а он должен был атаковать её вопросами.
- В каком смысле?!
- В прямом. Муж решил показать меня лондонскому профессору-онкологу. Это его заключение. Рак печени. Мы были в Англии в ноябре.
- Медицинские светила совсем не застрахованы от ошибок, - с его стороны это была спонтанная дань вежливости воспитанного человека перед лицом чужого несчастья.
В ответ Маша отрицательно покачала головой. Наступила длительная пауза. Благо, её можно было занять стоявшим на столике ужином.
- Извини, - заговорил наконец Иосиф, - я, кажется, начинаю кое-что понимать. Значит, ты, исходя из этой бумаги, в оставшееся время решила завершить свои земные дела? В том числе, попрощаться со старыми знакомыми? И поэтому ты здесь?
- Ты считаешь меня такой самовлюблённой дурой?! - возмутилась Маша. - Думаешь, я не понимаю, что моя смерть для тебя ничего не значит? Ты же сам сказал, мы уже давно не существуем друг для друга!
Она могла позволить себе это возмущение по праву приговорённой к смерти, на которую уже никто не вправе обижаться. И, кроме того, таким тоном мог пользоваться человек, имеющий для этого какие-то веские основания. У неё они имеются?! Подобные мысли мгновенно пронеслись в голове Иосифа, в то время как он всего лишь робко спросил:
- Тогда что?
- В момент нашего разрыва... - Маша прервала свою речь, чтобы отхлебнуть глоток кофе, чем немедленно воспользовался её собеседник.
- ...то есть, в момент, когда ты без всяких видимых оснований вдруг предала нашу любовь, выскочив замуж за какого-то высокопоставленного идиота, - вставил он спонтанно, и сам удивился своим словам. За тридцать пять лет эти угли всё ещё не остыли?! И он тут же смущённо добавил: - Ну, хорошо, продолжай, продолжай!
- Да, - тяжело вздохнула она, - предала. Ты прав. Так вот, в тот самый момент я была ... я была беременна.
На её последнем слове Иосиф поперхнулся, потянулся за салфеткой и, прикрыв ею губы, стал откашливаться. Наконец, он успокоился и молча растерянно смотрел на неё. Потом, как бы опомнившись, стал рыться в своей сумке и вытащил оттуда свернутую в трубочку газету. В ней была роза. Он положил её перед Машей.
- Да, я помню, - не без удивления произнесла она, - ты никогда не приходил на свидание без роз. Наверное, это стоит баснословных денег. Интересно, где в январе в Ленинграде можно достать розу?
- В Ботаническом саду Академии Наук.
- А помнишь, как мы познакомились? Ты сразу же поразил меня своими паранормальными спопобностями.
- Я помню всё.
Их общение вдруг стало словообильным. Они торопливо говорили о чём-то второстепенном, не решаясь вернуться к теме её неожиданного сообщения. Они, как охотничьи птицы, кружили вокруг намеченной цели, прежде чем решительно спикировать на неё.
- Ты перечислил все мои родинки под одеждой на правом плече, - напомнила она. - Ты и сейчас это можешь?
- Могу.
- Первые годы после замужества я часто ловила себя на мысли, что ты незримо присутствуешь рядом и всё видишь.
- Нет. Для меня это было табу. Я старался вычеркнуть тебя из памяти. Только однажды, года через три, моя душа не сдержалась, бросилась к тебе ночью, во сне. Но то, что я увидел... После этого я больше никогда не пытался.
- Подожди, - смутилась она, - ты говоришь, года через три? И что же ты мог увидеть?
- По-моему, это был гостиничный номер. Ты находилась там с каким-то мужчиной. То, что открылось моим глазам, невозможно было даже вообразить. Но мне стало легче. Я получил основания убеждать себя, что ты относишься к тем женщинам, с которыми приятно провести время, но для серьёзных отношений они не годятся.
- Я всё объясню, - торопливо пробормотала она, заливаясь краской, в то время как он должен был холодно сказать, что в её объяснениях не нуждается, но не сказал.
- Ты можешь мне не верить, - продолжала она, - но, выйдя замуж, я не находила себе места. У меня всё было. Квартира, машина, дача, тряпки и даже няня. Но в этом браке розы моей души не распускались. Я всё время думала о тебе. Мне показалось, что этот мужчина, с которым ты меня видел, поможет мне справиться с тоской. Он тоже из МИДа, как и мой муж. Он был одержим мыслью разработать русский национальный вариант Кама Сутры. Для этого у него было и разностороннее образование, и воображение, и соответствующие физические данные. Он увлёк меня своими идеями. Говорил о них так, как будто предлагал новую теорию социального переустройства. Сначала он делал карандашный набросок новой позы и давал ей звучное русское название, вроде «Марфа Посадница» или «Княжна Тараканова». Затем мы её обсуждали и уточняли на практике. В этот момент, видимо, ты и смотрел на нас. Несколько месяцев я участвовала в его экспериментах.
- Меня не очень-то интересуют подробности, - холодно заметил Иосиф.
- Я знаю. Я только хотела сказать, что вскоре перестала с ним встречаться. Душа женщины его не занимала. Я пыталась говорить с ним о людях уникальных способностей, подобных твоим. Но ему это было не интересно. Ничего, кроме Кама Сутры. Он не был в состоянии вытеснить тебя из моей памяти.
- Ну и что?
- В своём следующем романе я преуспела больше. Это был практикующий психиатр с учёной степенью. Он был не на шутку влюблён в меня и предлагал руку и сердце. Наша связь продолжалась дольше, потому что он мог говорить на интересующую меня тему.
- В самом деле? - оживился Иосиф. – И что ты от него узнала?
- Он признавал реальность твоего феномена, хотя в его практике в такой форме он не встречался. Он говорил, что человеческое тело окружено многослойной лептонной информационной оболочкой - материалистическим аналогом души. И эта оболочка, при определённых условиях, может удаляться от тела на значительное расстояние, продолжая поддерживать с ним связь.
- При каких таких определённых условиях?
- Ну, например, в состоянии клинической смерти, или тяжёлых шоковых стрессов, и даже просто во сне. Он считал, что, в принципе, человека можно тренировать на продолжительные и очень удаленные отлучки его информационной оболочки с целью сбора уникальной информации.
- Странно, - задумчиво произнёс Иосиф, - ничего подобного я никогда не встречал в публикациях. – А где работал этот твой знакомый? Как его зовут? Как вы познакомились?
- Его звали Евгений Иванович Бехтерев.
- Бехтерев?!
- Да. Из рода того самого знаменитого психиатра. Кажется, его внучатый племянник. У них интерес к психиатрии фамильный. Мы познакомились на одном из дипломатических раутов. Он сразу же запал на меня. Его выдавали глаза. Я никогда точно не знала, где он работает. Эта информация всегда как-то незаметно затушёвывалась. Подозреваю, он сотрудничал с работниками МИД со стороны спецслужб. Потом мы перестали встречаться, и вскоре я узнала о его смерти. Никто из моих знакомых не знал, как и почему он умер. Но у меня были весьма определённые подозрения на этот счёт.
- Такие люди, обычно, не болтают лишнего. С чего это он так с тобой откровенничал?
- Не знаю. Он был влюблён и не мог не заметить, что эта тема мне очень интересна.
- Богатая история твоих любовных похождений могла бы, наверное, увлечь какого-нибудь беллетриста, – в голосе Иосифа чувствовалась ирония и недосказанность в том смысле, что ему-то всё это глубоко безразлично.
- Извини, - понимающе отозвалась Маша. – Просто здесь есть момент, который прямо связан с тобой. Общение с Бехтеревым привело меня к решению вернуться к тебе.
- Неужели?!
- Ты можешь иронизировать сколько угодно, - не смутилась она, - но к концу четвёртого года замужества я поняла, что того, что у нас было с тобой, никогда не будет ни с мужем, ни с любовниками. И что это и есть в моей жизни самая большая, но, увы, утраченная ценность.
- Свежо предание, - буркнул Иосиф. – А Бехтерев-то здесь причём?
- Он говорил, что я представляю собой прекрасный психотип русской женщины, которой, несмотря на неадекватную реальность, свойственно всю жизнь преданно любить только одного человека. И он счёл бы за высшую честь и счастье стать им. Но таким человеком он стать не мог. Зато я высоко оценила его как психиатра. Он помог мне понять самоё себя. Он был совершенно прав. Такой человек был, и только его я и любила, несмотря ни на что. Тем более, что он ежедневно смотрел на меня глазами моего маленького сына.
Разговор вдруг вышел к тому виртуальному центру, к которому изначально тяготел. И Иосиф не преминул воспользоваться этим.
- Моего сына?
- Да, - подтвердила Маша. - У него были твои глаза. – И, чтобы подавить его немой вопрос "что значит, были?", торопливо продолжила: - И тогда я взяла сына и поехала на твою квартиру, куда ты однажды приводил меня. Никаких других возможностей связаться с тобой у меня не было.
- К тому времени я уже в Москве не жил, - сухо заметил Иосиф.
- Да. Там меня встретили люди, бывшие ленинградцы, с которыми ты обменял жильё. Они дали мне твой ленинградский адрес и телефон.
- И что же?
- Я позвонила в тот же день. Мне ответила женщина. Я сказала, что хотела бы связаться с тобой якобы по поводу организации встречи бывших однокурсников. Она назвалась твоей женой и порекомендовала мне позвонить вечером, когда ты вернёшься с работы.
- И ты больше не звонила?
- Я не считала себя вправе разрушать чужое счастье. И тогда я сосредоточилась на сыне. Он стал для меня и смыслом и оправданием всей моей жизни.
Наступила длительная пауза. Маша занялась рыбой, которая оставалась почти не тронутой. А Иосиф поднял своё вино и стал пить его небольшими глоточками, не сводя с неё глаз.
- Ты извини, - улыбнулась она, продолжая трапезу, - мы говорим только обо мне. А как сложилась твоя жизнь?
- Тебе это интересно? – он снова попытался вернуться к тому холодному и ироничному, почти издевательскому, тону, к которому прибегал в начале встречи.
- Это не то слово, - спокойно объяснила Маша. – Перед тем как позвонить тебе, чтобы договориться о настоящей встрече, я испытывала почти мистический страх.
- Почему?
- Боялась, что тебя уже нет. После смерти Бехтерева ...
- При чём тут Бехтерев? Ты всё-таки была к нему неравнодушна?
- Нет. Я объяснила ему, что весьма ценю нашу дружбу, но о любви речи быть не может. Что я , в общем-то, люблю другого. И ты знаешь, у него потухли глаза. Он отошел к окну и, ни к кому не обращаясь, произнёс фразу, которую я хорошо запомнила. Он сказал: "Из этой пропасти мне уже не выбраться!".
- Это имеет какоё-то отношение ко мне?
- Да, - подтвердила Маша. - Ты когда-то восхищался моей красотой. Ты был не один такой. Я вызывала у мужчин энтузиазм. Говорят, что красота спасёт мир. Но в моём случае просходило нечто совершенно противоположное. Она убивала.
- Ты приняла смерть Бехтерева на свой счёт?
- Конечно. И не без оснований. А после его смерти я сразу же подумала о тебе. Ты, к счастью, оказался жив. Но как сложилась твоя судьба? У тебя есть семья?
Иосиф отрицательно покачал головой.
- Если я начну рассказывать о своей жизни, получится с небольшими вариациями почти то же, что и у тебя. И причины те же. Хотя, я три раза был женат. Но браки быстро распадались.
- Вот видишь, - подытожила Маша, - твоя неудавшаяся личная жизнь - это ещё один вклад в копилку моих непростительных грехов.
Ему даже захотелось как-то её утешить. Но это была правда, и он промолчал.
- И всё-таки, личная жизнь не удалась не у тебя одного. А чего ты достиг в жизни помимо этого? У тебя же был такой уникальный дар познания.
Иосиф смотрел невидящим взглядом куда-то в глубину зала и молчал.
- У тебя был дар редкостной красоты, - произнёс он немного спустя, не меняя направления своего взгляда. – И он мог бы нести людям счастье. А мне достался редкостный дар познания, который сулил важные открытия для человечества. В этом состояло наше предназначение. Но мы не следовали ему. Как ты думаешь, в этом виноваты мы сами, или время было такое? Такая удушливая эпоха, в которой несколько поколений людей так и не смогли реализовать своё предназначение.
- Последние годы я обратилась к религии, - она потянулась к своему недопитому бокалу вина, - стала читать Библию. Там есть ответ на твой вопрос.
- Я знаю. Пророк Изекииль, эпоха Вавилонского плена: Человек лично ответственен за свои дела.
- Да! – обрадовалась она совпадению их мыслей. – По-моему, это самое яркое место в Библии, а может быть и во всей человеческой культуре. Ответственен лично сам, а не обстоятельста, условия, учителя, диктаторы или, как ты сказал, эпоха.
- Ну и пусть, - улыбнулся Иосиф. - Зато теперь я знаю, что у меня есть сын. Это замечательно. Ему теперь тридцать два года? Как его зовут?
- Его звали Иосиф. Я не без труда настояла на этом имени.
- Почему звали?!
Она не ответила. Даже не подняла на него глаза. И Иосиф, во власти тяжелого предчувствия, не сводил с неё пристального взгляда. Эта женщина была его Богом и Сатаной. Когда-то она вознесла его на самую вершину человеческого счастья, чтобы потом небрежно швырнуть наземь за ненадобностью, как недокуренную сигарету. А сейчас она вдруг осветила его бессмысленную жизнь радостным лучом надежды. У него есть сын! Как приятно даже просто думать об этом. Но... Почему же она молчит?
- Он умер в прошлом году от передозировки наркотиков, - пробормотала она. – И тогда, перед лицом смерти, я поверила в Бога. И в неотвратимость Его наказания за предательство. Моё предательство. По отношению к тебе и нашей любви.
Она сидела напротив, не решаясь поднять глаз, беспомощная и жалкая, готовая разрыдаться. Господи, какие у него к ней могут быть претензии. К ней, уже стоящей одной ногой в могиле. Зачем она вообще добивалась этого свидания и ехала в такую даль? Чтобы рассказать всё это?!
- Он был красивый? – неожиданно даже для самого себя поинтересовался Иосиф.
- Очень красивый! – её лицо сразу просветлело. – Как будто вокруг него был почти зримый ореол.
- Ореол очарования? – уточнил Иосиф, словно речь шла о каких-то практических, осязаемых вещах. – Это то, что я каждый раз видел вокруг тебя, когда приходил на свидание. Значит, он был похож на тебя?
- Да, вылитый я, только глаза твои. И его глаза я объясняла мужниной родне влиянием моего мифического грузинского прадедушки. Но коллега мужа, украинец по национальности, как-то сказал, что если бы не знал родителей, подумал бы, что это еврейский мальчик. У этих украинцев какое-то особое чутьё на евреев.
- И что ему ответил твой муж? Он, кстати, знал что-нибудь?
- Нет. Я и сама сначала не знала. До того момента, когда, через три недели после свадьбы, у меня обнаружилась полуторамесячная беременность. А что ты ещё спросил? Ах, да. Муж ответил ему, что мы, русские, должны относиться к себе с бОльшим уважением и не видеть еврея в каждом интеллигентном русском лице.
Они снова молчали, погружённые в прошедшие годы расставания. Она испытывала необходимость что-то суетливо делать, чтобы удержаться от провала в гибельную пучину тягостных воспоминаний. Его же, напротив, пучина эта властно влекла к себе.
- Наркотики? Как же такое могло случиться? В такой благополучной среде?
- Материальный достаток, сам по себе, ещё не означает благополучие, - сразу же возразила Маша. – Первых два с половиной года муж был сотрудником советского дипломатического представительства в Египте. Два последующих года занимался исследованиями в Институте Международных Отношений. Затем он стал заместителем заведующего отделом в МИДе. Материальный достаток, конечно, был. Но среда... Эта элита уже начинала разлагаться. У неё появилась своя золотая молодёжь. И, конечно, очарование сына сыграло здесь роковую роль. Эта бесконечная цепь званных вечеров и пирушек. Везде он был желанным. И бесчисленное количество знакомых девушек из высокопоставленных семей. Я чувствовала опасность. Считала, что его нужно побыстрее женить. И муж мой, в общем-то, хороший и умный человек, со мной соглашался.
- Так он был женат? – в глазах Иосифа мелькнул слабый огонёк утраченной было надежды.
- Да. Он женился за год до окончания университета. Но с самого начала всё пошло не так, как хотелось. Начать с его избранницы. Это была дочь Хейфеца.
- Кинорежиссёра?
- Да. Популярность отца открывала ей доступ в элитные круги. Но еврейка. Моя свекровь возражала. И сам муж был не в восторге, но большой активности не проявлял.
- А ты?
- У меня выбор сына вызывал двойственные чувства. Это был какой-то рок. Почему нас, саначала меня, а теперь вот и его, столь неудержимо тянуло к евреям. В глубине души я радовалась. Но, с другой стороны, не могла не понимать, что этим он губит свою карьеру и осложняет отношения с роднёй. В конце концов, муж сказал, если брак будет счастливым, это перекроет все возражения. И мы сыграли свадьбу. Но брак не был счастливым. Каждый из них был единственным ребёнком в семье, избалованным и самовлюблённым центром вселенной. Они развелись уже через полтора года.
Лицо Иосифа было обращено к ней, но его рассеянный взгляд бесцельно скользил где-то в глубине зала. Всё это повествование начинало утомлять. Она приехала, чтобы вытряхнуть на него объёмистый мешок своих несчастий? Нет, он не злорадствовал. Но, в конце концов, какое ему дело. Маша чутко уловила его настроение.
- Извини, Иосиф, потерпи ещё минутку. Я сейчас закончу. Осталось совсем немного. Я уже у самой цели.
- У какой цели? – удивился он. – Да, конечно, я слушаю.
- Так вот, - продолжила Маша, - после развода у него началась какая-то беспорядочная распутная жизнь, которую я уже не контролировала. В этот период он, очевидно, и подсел на иглу. Я два раза устраивала его в лучшие наркологическте клиники, таскала по дорогим специалистам. А чем это кончилось, ты уже знаешь. И для него, и для меня.
Снова наступило тяжелое, длительное молчание. Они допили остатки вина.
- Так в чем же цель твоего визита?
- А ты не догадываешься?
- Нет. Как я могу?
Она смотрела на него испытующим взглядом, который заставлял сгруппироваться.
- У тебя есть внук. Мишка. Ему уже одиннадцать лет. Очень способный мальчик.
Цель, наконец, была достигнута. Теперь она уже не смотрела на Иосифа. Значимость её слов не нуждалась в подкреплении взглядом. Она мысленно повторяла их десятки раз, думая о предстоящей встрече с ним.
- Меня скоро не будет. Но мне хотелось бы, чтобы во внуке мы снова вернулись друг к другу. – По её лицу катились редкие слёзы, но голос оставался внятным и твёрдым. – Если этого не произойдёт, цепь несчастий на сыне не кончится. И внук разделит судьбу своего отца. По тем же причинам. Нельзя растоптать чью-то судьбу и после этого рассчитывать на счастливое будущее для себя и своих потомков. Но ты можешь его спасти. Ты должен принять участие в его судьбе. А я подготовлю мальчишку к встрече с тобой.