XI

Я раньше никогда не видел мест, где являются чудотворные иконы. Наверное, чудеса – вещь редкая. И я решил съездить в Коренную пустынь, как бы мало там ни осталось от старины. Пусть даже ничего, мне кажется, что там время от времени, должно быть, что-то происходит, раз это место включено в Необычайное. Со мной поехала журналистка Ирина, тоже большая любительница таких вещей и моя постоянная спутница на тропах необязательных деяний. Это она знакомила меня с художниками и директором кино, и от неё я впервые услышал про монастырь. Она же рассказала одно из своих семейных преданий, связанное с чудотворной иконой.

Икона, оказывается, не только стояла в Знаменском соборе и путешествовала в Коренную, а была в постоянном движении по всей Курской губернии. Побывала она и в деревне Яблоново Корочанского уезда (вёрст двести к югу от Курска), где ещё до революции жила Иринина двоюродная бабка Нина.

Бабка в молодости была очень красива, с косой до земли, очень весёлая и знала к тому же много чудных обычаев. К примеру, если девка поссорилась с женихом, то обратно она должна его звать через трубу (конечно, имелась в виду труба русской печи). Но жизнь её была несчастной и трагичной с самого начала до конца.

Ещё ребёнком её вместе с сёстрами разорил опекун, и от довольно большого состояния у них осталось лишь то, что мать успела спрятать у них под платьишками, когда описывали дом. Сёстры росли в бедности и замуж вышли бесприданницами, Бабку Нину выдали в Яблоново за фельдшера.

Во время какого-то переезда, когда всё имущество сложили во дворе, по недосмотру молодой бабки на сундук с дорогой посудой наступила корова, крышка проломилась и много посуды побилось. Свекровь посоветовала сыну поучить невестку вожжами. И фельдшер учил так успешно, что прибил жену, и та заболела чахоткой. Детей ему она ещё рожала, но сама всё чахла и чахла.

Фельдшер стал пить. В короткое время пропил всё, что было в доме, сам же ходил в рваных галошах, из которых торчала солома. Пил беспробудно и, если проснувшись, не находил рядом штофа, всех разгонял из дома. В деревне знали про это и очень жалели несчастную бабку Нину.

Когда однажды в селе появилась чудотворная икона, фельдшер спал пьяный, и бабка, в последнем отчаянии, выбежала простоволосая из хаты и бросилась на колени перед процессией. Кто-то дал ей полотенце покрыть голову, она рыдала, и рыдали все вокруг. Внести икону в пустой дом, где лежал пьяница, было невозможно, и молебен отслужили на улице.

Неизвестно, спал фельдшер в это время или всё видел в окно, но только, проснувшись, не притронулся к приготовленному штофу и вообще никогда не пил. Дела его быстро поправились, он даже завёл какую-то торговлю. Жену жалел и лечил, но было поздно.

... Моё отпускное видение, мимолётность чугунки – от станции Свобода по лугу через Тускарь не дальше пяти километров.

Обычная станция нового типа – с маленьким сквериком, часами, газетным киоском. Но сюда доносился колокол:

– К наммм! К наммм!

Ещё когда ходили паровозы с длинной трубой и керосиновым фонарём впереди. И раньше, когда и чугунки ещё не было... это уже вообразить невозможно. Чтоб не было чугунки, проволок, столбов?!

От станции, по другую сторону рельс, автобусом, вёрст через десять можно попасть в Воробьёвку. Вот и обычная станция! По одну сторону дорога в поэзию, по другую – в религию. Всё скрыто и почти не существует, и только по тайным приметам кое-что можно увидеть.

– К наммм! К наммм!

Мы идём в монастырь, и на станцию решили не возвращаться. Если не будет автобуса, то пройдём до Курска весь путь Крестного хода в обратном направлении. Поэзия степного полустанка... Мы ждём, когда исчезнут люди и всё замрёт, ведь редко посидишь в таком вот скверике, среди душистых табаков и тишины.

За станцией несколько скучных домишек, и поперёк речной долины самая обычная совхозная дорога, долина сухая и распахана. Тускарь – вроде ручейка.

Но всё же кругом представления осени, и в солнечном ветре всюду осенние краски. Вниз по долине, на круче террасы, открыто и красиво стоит белая башенка церкви. Отсюда, издали, это похоже на «Ласточкино гнездо» Шервуда в Крыму, которое не знать невозможно. Сходство станет ещё более полным, когда сюда дойдёт каскад морей – уже готовятся проекты, и новым паломникам придётся подъезжать сюда на катерах. Так что нам повезло, что мы видим старый ландшафт непотревоженным.

По путеводителю мы знали, что эта красивая башенка к монастырю не имеет отношения. Сам монастырь – вверх по Тускари километрах в трёх-пяти, в тёмно-зелёных кущах крутого склона. Там, с луга, белеет длинное низкое здание, стоящее параллельно реке, с маленькой башенкой в середине. Ещё несколько крыш.

Мостик через Тускарь выше монастырских кущ. На том берегу кустарная водокачка, заросший овраг – прямо не пройти. Дорога в обход – по крутому подъёму безлюдной солнечной деревней.

Иные домики ослепительны – с синькой окон, до ощущения крымских известковых озёр, до запаха роз. Впрочем, здесь и было известковое море, иначе – откуда бы эти меловые бугры? Одна из мазанок – игрушечная, на одно окно с бубновыми тузами на наличниках, и садик – два квадратных метра цветущих астр, влип в плетёную ограду огурец.

Вороны. Вот стенка и ряд баобабов. Стена метра два высотой, добротный столетний кирпич. И надпись на всю высоту, наверное, с военного времени остались буквы, но что – не прочесть.

Ступенчатая арка ворот – за ними явилась икона, был святой источник, тут конец Крестного пути. Сейчас в бывшем монастыре что-то вроде ГПТУ, и мы вошли в ограду под взглядом курсантов.