За столом коммунальной кухни сидят неразлучные подруги - русская Тося и еврейка Фая. - Аз а юр аф им. Зол эр брэнэн аф а файер (такую жизнь ему. Чтоб он сгорел на огне), - из глубин сердца вырываются Фаечкины проклятия. – Ему мало одного Холокоста, так теперь он устраивает нам новый. - Да, Фаечка, этот бандит окончательно свихнулся. Как у вас говорят: а макэ им ин коп (болячка ему в голову). Придумал борьбу с «безродными космополитами», и многие наши идиоты кричат «Не место им в Советском Союзе!» Что делать, Фаечка? Они сидят, обнявшись, и плачут. Плачут от горя и безысходности, замурованные в каменной стене режима. Плачут две храбрые женщины, две фронтовые медсестрички, в комоде каждой из которых лежат орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Раздается робкий стук в дверь. - Наверное, Минька из школы пришел, - вскакивает Фаечка и открывает дверь. У порога стоит рыдающий пятиклассник Минька. - Мама, тетенька Тося, я не пойду больше в школу. Меня там обзывают «безродным космополитом», за партой рядом никто не хочет сидеть, а учителя как будто ничего не замечают. Ну, почему? - Сыночек, это потому, что мы евреи. Потерпи немного, скоро все обойдется. - Ничего не обойдется, Не пойду больше в школу. И не хочу быть евреем. - Но что же делать, если твой папа еврей и я тоже еврейка? Так что ты еврей, и ничего нельзя изменить. - А я все равно не хочу быть евреем, не нужны мне такие папа и мама. - Минечка, как же так? Вот мы с твоей мамой воевали, всю жизнь дружим, твой папа честный и хороший инженер, мы с Гариком очень любим вас и никому не дадим в обиду. - Нет, не хочу быть евреем. Я ухожу от вас. - Ну, что ж, уходи, - говорит Тося, и силой удерживает Фаечку, пытающуюся остановить сына. Время медленно тянется, постепенно темнеет, а Минька не возвращается. - Боже,- стонет Фаечка, - с ним что-то случилось. Тося, как может, успокаивает подругу, хотя и ее сердце уже сжимает леденящий холод. За окнами полночь, обе подруги больше не сдерживают рыданий. И в этот момент раздается стук в дверь. - Кто там? – со страхом и надеждой почти выкрикивают обе женщины. А в ответ из-за двери доносится тихий, смирившийся с неизбежной бедой, голос: - Это я - Минька, еврей.
|