Одна отвязная пьянчужка-потаскушка, совсем уже пошедшая
в тираж, повадилась примазываться к хоронящим – между собой
знакомы там не все – на глаза не лезть, так и не спросят, кто ты,
а на поминках после угостят – поесть и выпить будет.
Дело было летом. Заслышав звуки траурного марша, накинула
она на голову платок и пристроилась со скорбным видом в хвост
колонны. Дошла до кладбища, а ждать сил нет, похмелье мучит –
невтерпёж – пока прощаются родные, пока речи говорят, решила
она пробежаться по могилкам, поискать, может, где поминавшие
оставили рюмочку водки с хлебом. Повезло ей – были выходные,
и тепло, и, конечно, находилось много, так что про похороны она
вскоре и забыла – и без того хватило. Набуздырявшись к вечеру,
уже совсем в дупло, она свалилась в выкопанную для завтра яму
и, не сумевши вылезти, там и уснула...
Ночью пришли грабители могил, решили выпить перед делом,
чтоб не страшно было – сели в потёмках, разливают. Проснулась
тут пьянчужка, не поймёт, жива ли, из ямы высунулась – волосы
в блевотине засохшей торчат клочьями, как змеи у Горгоны, сама
в земле вся, бледная как смерть – запах учуяла и ожила – зубами
чёрными, какие ещё есть, ощерилась, заулыбалась, и прохрипела,
как из преисподней:
– Водочка! Тут и с могилы встанешь! Мужики, я к вам!..