2 глава

Второй ухажёр появился у Лиды ровно через месяц после того, как Даню выписали из больницы, при знакомстве представился Серёжей. Второй был гораздо моложе первого – на целых десять лет. Лежал в общей палате с повреждением мениска в коленном суставе. В отличие от Дани, был застенчив: робко заигрывал с Лидой, когда та ему меняла повязки в процедурном кабинете.

В первую же встречу, пока Лида снимала ему бинты после операции, сказал:

- У Вас очень ласковые руки.

Лида покраснела, пожала плечами:

- Руки как руки.

- Нет, они у Вас необыкновенные.

С этого и началось их романтическое знакомство.

Серёжа рассказал Лиде, что работает инженером – проектировщиком в крупной строительной организации, неплохо зарабатывает и после недавнего развода со своей женой живёт один в собственной однокомнатной квартире в центре города.

Лиде Серёжа понравился. Внешне он был довольно мил: среднего роста, чуть полноват, с серьёзным интеллигентным лицом. Интеллигентности ему придавали маленькие круглые очки в золотой оправе. Говорил он мягко, чуть заикаясь, и при каждой встрече с Лидой, осыпал её комплиментами.

После операции Серёжа прошёл двухнедельную реабилитацию, выписался из больницы и…пропал. Правда, за день до выписки успел признаться Лиде в своих чувствах, одарить её ласками в подсобке, где хранилась архивная документация, и обменяться номерами сотовых телефонов.

- Лидонька, ты такая чудесная, такая добрая, настоящая, - шептал Серёжа, дрожа от возбуждения и зарываясь лицом в её большую мягкую грудь, - как всё-таки хорошо, что мы встретились…

Задыхаясь от нахлынувшей к Серёже нежности, Лида лишь кивала в ответ и целовала его курчавую, как у ребёнка, макушку. В подсобке царил полумрак, и Лида плохо различала Серёжины черты лица – лишь видела, как поблёскивают круглые стёкла его очков. Отчасти она была даже благодарна темноте, ведь, раздевая Лиду, Серёжа почти не видел её тела, а значит можно было себя не стесняться. Они любили друг друга впопыхах и на ощупь, но Лиде, впервые познавшей мужские ласки, эти минуты казались волшебными.

На следующий день, не дождавшись Серёжиного звонка, Лида решилась позвонить сама. Трубку взяла какая-то женщина и сухо объявила, что не знает никакого Серёжу и что Лида, вероятно, ошиблась номером.

Спустя ещё два дня томительного ожидания, обеспокоенная Лида через больничную картотеку нашла Серёжин адрес и поехала к нему сама.

Серёжа и вправду жил в центре города, и найти его было довольно просто. Поднявшись на третий этаж, Лида позвонила в одиннадцатую квартиру. Дверь открыла молодая худощавая женщина с короткой всклокоченной стрижкой.

- Вам кого? – Спросила она, вытирая руки о фартук.

Лида оторопело глянула на женщину:

- Мне Серёжу. А Вы кто?

- Я, собственно, Серёжина жена.

- Как…Но... - Лида запнулась и замолчала, вцепившись побледневшей рукой в дверной косяк.

- Вам его позвать? – Женщина с удивлением посмотрела на растерянную Лиду.

- Да..То есть, нет, пожалуй, - Лида почувствовала, как дурнота подступает к горлу. – До свидания.

Она оторвала руку от косяка и на негнущихся ногах поплелась вниз по лестнице.

- До свидания, - пожала плечами женщина, поинтересовавшись: - А Вы чего приходили-то?

- Адресом ошиблась, извините. – Ответила Лида, не оборачиваясь.

- Ничего, бывает, - сказала Серёжина жена и захлопнула дверь.

Выйдя из подъезда и зайдя за угол дома, Лида горько разрыдалась.

Свою очередную психологическую травму, полученную в результате Серёжиного предательства, Лида заедала целый месяц. В ход шли конфеты, коньяк, вино, кофе, печенье, мороженое... Ничего не помогало. У Лиды опустились руки. Она больше не боролась за своё призрачное счастье, перестала отутюживать каждый день свой халат и завивать волосы на бигуди, ей расхотелось подражать Анфисе Радушко и смеяться по всяким пустякам.

Анфиса же, наоборот, цвела от счастья, как ромашка на лугу, легко заводя новые романы и так же легко расставаясь с наскучившими ей женихами.

Слыша, как то и дело в больничном коридоре раздаётся жизнерадостный Анфискин смех, Лида вся сникала, сидя у себя в процедурной. Старенькая медсестра Валентина Михайловна (которую все вокруг называли тётей Валей), проработавшая в отделении травматологии всю свою сознательную жизнь, искренне жалела Лиду и пыталась всячески её приободрить. Правда делала она это весьма своеобразно: открывала дверь в процедурный кабинет и начинала причитать:

- Слышь? Слышь, как заливается эта гангрена? Скока лет тута работаю, но такого сраму отродясь не видала! Ведь всех мужиков перебрала, никем не побрезговала...Перед всеми жопой трясёт, как трясогузка…Это ж надо ж какая курва, прости меня Господи!

Ворча, тётя Валя исчезала в недрах больницы, считая "миссию" выполненной. А Лида, вздохнув, углублялась в работу.


- В пятую палату в прошлую смену новенького привезли. – Поделилась Анфиска последними новостями, усаживаясь на широкий подоконник в коридоре и жуя яблоко, - говорят, переломом позвоночника. Пойти посмотреть что ли…Хотя, нафиг он мне? Может, он теперь всю жизнь лежачий будет.

- Ну что ты несёшь, Анфиса! – Лида покачала головой, - с человеком беда приключилась, а тебе всё одно…

- А тебе, можно подумать, всё другое нужно, - хихикнула Анфиска, чавкая яблоком. Её большой, ярко накрашенный рот ходил ходуном. – Думаешь, не знаю, как ты тут с женатиками шашни крутила!

Лида ничего не ответила. Встала из-за стола и направилась с поста в процедурную.

- Подумаешь, какие мы гордые, - кинула Анфиска ей вслед и с остервенением откусила от яблока большой кусок.



Пятая палата – для самых тяжёлых, для лежачих больных. В палате четыре койки, и все четыре почти никогда не пустуют. Лида не очень любила туда заходить – слишком остро в царившей там тишине чувствовалась человеческая боль. Но после рассказа тёти Вали о новом пациенте, поступившем на днях в отделение, ей захотелось на него посмотреть.

- Ты слышала, слышала про новенького? – Тётя Валя влетела в процедурный кабинет, хватаясь за сердце…- Фу, аж дух спёрло, как неслась….

Лида, расставлявшая пузырьки с растворами по стеклянным полкам шкафчика, обернулась:

- Ну, слышала. Перелом позвоночника.

- Так я и знала, что ни хрена ты не слышала, - махнула рукой тётя Валя, - а мне Ильич такого понарассказывал, хоть стой, хоть падай.

Ильич, а если точнее, Дмитрий Ильич Рагозин - зав. травматологического отделения, был первоклассным хирургом. Коллеги его уважали и немного побаивались – Рагозин был требовательным и жёстким специалистом, промахов и ошибок в работе не допускал и другим не прощал. Но для больных он был Бог - ставил на ноги даже самых безнадёжных.

- И что рассказал Ильич? – Лида заинтересованно посмотрела на маленькую, юркую тётю Валю.

- Слушай сюда. – Тётя Валя присела на край стула, - ну, ей Богу, такая канитель с этим новеньким! Значит так, свалился он с четвёртого этажа – сначала на козырёк подъезда, а потом с него скатился вниз. Ильич сказал – хорошо это, что он сначала на козырёк упал, а то, считай, мог и того…помереть. Шутка ли – с четвёртого этажа!

- Погоди, тёть Валь, что-то ничего я не поняла…Зачем же он на четвёртый этаж полез?

- А вот это и самое интересное. Дело-то молодое, парню всего двадцать восемь, ну влюбился он и к девушке своей в окно забраться решил, чтобы сюрприз ей сделать. Может, предложение хотел таким оригинальным способом ей сделать – с цветами ведь полез, дуралей. Как уж его угораздило на такую выстоту забраться, история пока умалчивает, однако сначала он добрался до карниза, а по карнизу потихоньку так, потихоньку ... и к окну своей возлюбленной. Постучался, значица, в окно, и вдруг видит через стекло: девчонка его с другим мужиком в кровати кувыркается…Ну а дальше – никто не знает: то ли он с карниза нечаянно сорвался, то ли специально упал, чтобы с жизнью покончить. Падал спиной – сначала на край козырька, а с него уж в самый низ полетел.

Лида нахмурила лоб: вся эта история с любовным треугольником показалась ей крайне нелепой.

- Тёть Валь, а откуда наш Ильич про всё это знает: например, что парень свою девушку в окне увидел с другим мужчиной?

- Так милицию ж вызывали вместе со скорой! Эта девка и вызвала. Пока парня с асфальта соскребали, она всё рыдала над ним: «Прости! Прости!». А мужик ейный рядом стоял в одних семейных трусах, и всё курил и курил без остановки. Такие вот дела, милая.

Лида застыла в полном потрясении.

- Позавчера его привезли, в Нинкину смену. Ну, ясное дело, сразу на рентгенографию, КТ да всякие такие дела, - продолжила рассказ тётя Валя. - Диагноз понятный - компрессионный перелом. А вчера Рагозин бедолагу лично прооперировал, сказал - операция прошла удачно…

- И что? Как парень? - Встревожилась вдруг Лида.

- Да вона, лежит в пятой, запакованный в корсет и накаченный обезболивающими. Тяжёлый он. Не знаю, встанет ли вообще на ноги. – Тётя Валя вздохнула и, помолчав немного, переключилась на Лиду. – А ты где пропадала с утра? Тебя Маргоша чуть ли не с шести ищет. Я сказала, что ты в цокольном, на складе, мало ли что…

Лида улыбнулась – ох уж эта вездесущая Маргоша, работавшая в их больнице анестезиологом, которой всегда до всего было дело!

- Спасибо, - кивнула Лида, - я отпросилась сегодня у Рагозина на два часа по своим личным делам. С условием, конечно, что вечером после смены эти часы отработаю.

- Ааа,- махнула рукой тётя Валя, - ясно. В общем, утренний обход я уже сделала, таблетки всем страждущим раздала, уколы понавтыкала, капельницы поставила…Ты тут разбирайся, в общем, со своими делами, а я пойду к девчонкам - операционную надо готовить. Сегодня по плану шесть операций. Что кому колоть – всё в журнале записала…И это…Ты за новеньким следи, Ильич наказал. Фамилия пациента – Коньков.



В пятой палате царила тишина. Три пациента, включая Конькова, спали глубоким сном, ещё один – сухонький старичок, лежал с открытыми глазами, отвернув голову к окну.

- Здравствуйте, - почти шёпотом произнесла Лида, осторожно зайдя в дверь.

Ей никто не ответил. Старичок даже не повернул голову.

Новенький лежал слева у стены. Белый, как больничная простыня; лицо в синяках и ссадинах.

Лида подошла поближе, затаив дыхание, склонилась над койкой и… ахнула: красивый! Хоть и правый глаз заплыл, и синяк во весь лоб, а всё равно красивый! Волосы цвета спелой пшеницы, длинные до плеч, правда, спутались все, но это неважно. Похож на Курта Кобейна, такое же худощавое, с признаками благородной печали и высокими острыми скулами, лицо.

Лида представила фотографию известного солиста и гитариста из группы «Nirvana», висящую у неё над кроватью. Да, очень похож! Только имена разные: у того какое-то непонятное – Курт, а у этого такое до боли родное – Александр.

И как его невеста могла променять такого парня на какого-то мужика в семейных трусах?!

Лида тревожно закусила губу: а что если он и вправду инвалидом останется? В истории болезни Конькова Александра Васильевича она прочитала все записи, сделанные Рагозиным: «Диагноз: осложнённый компрессионный перелом со сдавливанием спинного мозга. Нестабильность позвоночно-двигательного сегмента. Повреждение костных структур». Далее шло описание проведенной операции, план консервативной терапии и названия назначенных анальгетических препаратов. Под всем этим стояло заключение: «Состояние стабильно тяжёлое».

Два взаимоисключающих слова. Вроде бы «стабильно» - это значит «без ухудшений», слово с положительной окраской, а вот «тяжёлое» может означать всё, что угодно, вплоть до летального исхода. Работая в больнице несколько лет, Лида не раз слышала этот загадочный медицинский термин и всегда терзалась над его смыслом, примерно как герои из сказки про «Буратино»: «пациент скорее жив, чем мёртв» или «пациент скорее мёртв, чем жив»? Но, глядя на Конькова, хотелось думать, что с ним всё будет «стабильно хорошо»: не подключен к аппарату искусственного дыхания, дышит сам ровно и спокойно – уже что-то хорошее…

- Дочка, открой форточку, душно, - сиплый голос лежащего у окна старика вывел Лиду из глубоких раздумий.

- Да, сейчас, сейчас, - Лида оторвала взгляд от спящего Конькова и направилась к окну. Распахнула форточку. В палату ворвался лёгкий майский ветерок, запахло сиренью.

- Вот спасибо, милая, - кивнул старичок, жадно вдыхая уличный воздух. Он лежал в палате уже два месяца со сложнейшим переломом шейки бедра, с желтушным лицом, высохший, как щепка.

- Что с парнем?

- Перелом позвоночника.

- Мда…- Промычал старик, - молодой ещё.

- Не надо его раньше времени хоронить, - насупилась Лида, защищая Конькова, - поставим на ноги. Будет как новенький.

- У вас будешь, - пробубнил старик, снова отворачивая лицо к окну, - то-то я и лежу здесь, как «новенький», уже третий месяц.

Лида сделала вид, что не услышала его ворчания. Старика можно было понять – после такой серьёзной травмы шансы на то, что он будет ходить, сводятся к нулю.

Но чем ещё она, Лида, могла помочь этим беднягам?!

Вечерний обход сделан, смена давно закончилась, обещанные Рагозину два часа тоже отработаны. Голова раскалывалась, ноги гудели, как трансформаторные будки. Лида почувствовала, что просто валится от усталости. Глянув в последний раз на Конькова, она вышла из палаты.