(повесть для всех любителей Мангупа, Крыма и тайн,
от подростков и до бесконечности)



Последний пароход. Пролог


На рейде Севастопольской бухты было не протолкнуться. Баржи, шлюпки, буксиры, шаланды, фелюки покачивались у пирсов, готовые хоть сию минуту ринуться в путь.

Лодки сновали по всей акватории, увеличивая общую сутолоку.

Не менее пёстро было и на самой пристани: неуправляемая кричащая круговерть, разноязычный говор, резкие выкрики, ржание коней. Казалось, началось Второе Пришествие. Вся эта разномастная толпа рвалась к единственному пришвартованному у причала пароходу. Белая эмиграция спешила покинуть Крымское побережье.

Пароход был уже набит до предела, но народ, напирая друг на друга, продолжал штурмовать сходни. Капитан, видя, что людская вереница не прерывается, приказал убрать трап.

В последний момент послышался крик: «Разойдись!». И к самым сходням подкатила бричка, из нее выпрыгнул молодцеватый военный и, расталкивая всех, бросился вверх по трапу, увлекая за собой средних лет даму.

Этим своим поступком он разъединил последнюю группу, поднимающуюся по трапу. Идущие впереди молодые мужчина с чемоданами и женщина с двумя детьми успели уже подняться на борт, а следующая за ними женщина с младенцем на руках, мальчик лет десяти и мужчина в казачьей форме, с баулом в одной руке и ребенком лет трёх на другой, были оттеснены офицером. Сходни убрали перед самым их носом.

Пароход загудел и начал отшвартовываться от причала. Обе женщины, на пароходе и на берегу, закричали. Женщина с младенцем на руках рванулась вперед, её успели схватить, и только это удержало её от падения с причала.

Молодая женщина на пароходе кричала и металась по палубе. Один из детей, мальчик лет пяти, вырвал свою ладошку из ее руки и бросился к борту. «Мама! Мама!» – кричал он, пытаясь перелезть через поручни. Его удержали, и теперь он плакал, уткнувшись в подол женщине.

Женщина тоже плакала, прижимая к себе детей и вглядываясь в удаляющийся берег.

Молодой мужчина побледнел, выронил чемоданы и бросился по трапу в капитанскую рубку.
– Николя, сделайте же что-нибудь, остановите пароход. Я умоляю. Попросите капитана не отказать в помощи! – кричала женщина ему в след.
– Господин капитан, я прошу вас остановить движение судна. Там на берегу, на руках кормилицы остался мой ребёнок, а сын кормилицы оказался на борту судна один, без родителей. Я прошу вас отправить за кормилицей и её семьёй шлюпку.
– Извиняюсь, уважаемый, ничем не могу помочь. Я не имею возможности предпринять сии действия. В моём ведении находятся жизни господ офицеров, красные наступают, и я не могу рисковать.
– Я вас застрелю, я вызову вас на дуэль! Вы что, не понимаете, там мой сын! Мой маленький сын! Немедленно остановите пароход!
–Убрать, – приказал капитан.

Мужчине скрутили руки и препроводили на палубу.
– Возьмите, госпожа хорошая, своего мужа, иначе его придется бросить за борт, – сказал женщине один из матросов, подталкивая к ней мужчину.

На берегу заплаканная женщина с младенцем на руках и мужчина с ребёнком долго вглядывались в удаляющийся силуэт парохода.
– Ну, что ж, – сказал мужчина, – вот и стал я аталыком.

Последний пароход уходил из Севастополя в Константинополь.
__________


Часть 1. Мангуп


Глава 1. Мальчик на стене


Костёр мерцал жарким оранжевым светом, озаряя ближайшее от костра пространство. Над Мангупом разверзлась глубокая тёмная бездна, усыпанная мириадами блестящих светлых бусин, словно там, в вышине, кто-то просыпал с нитки огромное жемчужное ожерелье.

Звенящая тишина повисла в прохладном ночном воздухе.

Васька ворошила уголья и смотрела, как искры стремительным жарким сполохом устремляются к звёздам. На черном атласе ночи они казались золотистыми живыми существами, взметнувшимися навстречу другим мирам.

– Опять полуночничаешь, – раздался голос.

Высокая худая фигура бесшумно выплыла из темноты и мелькнула в свете костра. Через мгновение рядом с Васькой присел человек в длинных чёрных одеяниях.

Девчонка вздрогнула, но не испугалась. Васька знала его. Это был монах, обитающий здесь неподалёку.

– Ну и что делать будем, – продолжал старик, – гора, она баловства не любит. А вы в последнее время только и делаете, что баловством занимаетесь.

Васька хотела возразить, что не такое уж это и баловство, но благоразумно промолчала.

– Пойдём, пройдёмся, – сказал монах, – о деле потолкуем.
– О каком деле? – хотела спросить Васька.

Но вновь промолчала. Зато ноги словно сами собой понесли её вслед за старцем.

Они прошли по плато к цитадели и остановились. Развалины крепости выглядели таинственно и жутковато, как декорации к какому-то ещё не сыгранному спектаклю.

Раздался тихий детский плач. А следом истошный вопль прорезал прозрачный ночной воздух и потонул в где-то в глубине дальнего ущелья.

Сердце у Васьки бешено забухало. Ей захотелось кинуться прочь, забиться в палатку и с головой нырнуть в спальный мешок.

– Опять мальчик зевак гоняет, – сказал монах, – резвится…
"Откуда среди ночи зеваки? В лагере все спят, а посторонние ночами по плато не шастают", – подумала Васька

Да и где им взяться посторонним, давно уже сопят в своих постелях, где-то там внизу, в уюте городских квартир.

– Не там ищете, не там, – сказал старик.

– А где надо? – хотела спросить Васька, но вместо этого из горла выдавился непонятный сип.

– Смотри, какая луна! – непонятно впочему сказал вдруг старец.

Васька вскинула голову вверх. Зеркальный блеск луны завораживал и не давал оторвать от него взгляда. В его призрачном свете развалины особенно живописно выделялись на чёрном экране неба.

И вдруг по стене, почти не касаясь её ногами, пронёсся полупрозрачный мальчик в белой светящейся одежде и развевающемся за спиной серебристом плаще.

– Призрак! Призрак! – отчаянно заорала Васька и хотела бежать, но ноги стали как синтепоновый спальник.

– Да ладно, успокойся, – сказал монах, – ничего он не сделает. Он своих не трогает. Пошли.

– Оставайся на месте, а лучше возвращайся в лагерь, – велела сама себе Васька, но снова покорно поплелась следом.

Старик подошёл к развалинам стены и сказал:

– Вот здесь тайник. Но открыть его может только тот, кто чист сердцем и душой. Как у тебя насчёт чистоты этих двух начал? Да знаю, знаю, что всё в порядке и с душой, и с сердцем. Я давно за тобой наблюдаю.

Васька хотела возразить, но голос вновь предательски пропал.
– Ладно, – сказал старик, – сунь руку в тайник и доставай.

Васька повиновалась его словам. И через секунду на её ладони лежал золотистый плоский кружок, похожий на большую странную монету. Васька хотела спросить монаха, что это, но старик куда-то исчез.

– Дай его мне, – послышался голос, – он мой. Он принадлежит мне по праву.

Перед Васькой стоял мальчик. Черты его бледного лица были тонки и благородны, а голос тих и спокоен.

– Вообще-то старик его мне пообещал, – неожиданно для самой себя возразила Васька.

И снова удивилась: её пропавший было голос звучал обычными интонациями и был насыщен совершенно мальчишескими обертонами.

– Отдай, – теперь уже с настойчивостью сказал мальчик, – я его давно потерял.

– Да ладно, бери! Не очень-то это мне и нужно, – и Васька протянула мальчику странную монету.

Но в этот момент из темноты выскочил мужик в красной феске. Где только он её раскопал! Такие даже в Турции уже давно не носят! Мужик вырвал монету из Васькиных рук и помчался по стенам, легко перепрыгивая с камня на камень. На боку у него болталась, поблескивая в свете луны, кривая сабля.

– Стой! – заорала Васька и бросилась за ним следом.

Но мальчик её уже опередил и помчался за похитителем.

С необычайной лёгкостью Васька перепрыгивала со стенки на стенку. И также быстро, как мелькали её ноги, в голове вспыхивали обрывки мыслей: «Ну, и откуда он взялся этот мужик… Ещё и саблю нацепил!.. Ну, ничо я, оказывается, бегаю! Кому скажи – не поверят... Тоже мне персонаж!.. А ещё говорили, что это выдумки…»

Но вдруг всё поменялось. Как мальчик оказался впереди грабителя, она так и не поняла. А грабитель внезапно развернулся и замахнулся на Ваську кривой саблей.

– А-а-а! – завопила Васька и зажмурилась.

И оступилась, и полетела.

– Ну, всё.., – мелькнуло в голове, – сама виновата, доносилась по стенкам! А это, наверное, очень больно – падать на скалы… Да, сколько ж там метров лететь? Шестьсот что ли. Ну вот, наверное, сейчас долечу…

Она ещё сильнее зажмурилась и приготовилась, что вот-вот грохнется о земную твердь. Да что там о твердь! О скалы! Вот сейчас острая боль пронзит каждую её клеточку. И всё…

Её резко подбросило вверх…




Глава 2. Кто на новенького


– Ты чего? – раздался знакомый голос. – Васька, ну Васька же! Вставай давай. Чего это ты сегодня? Так кричала во сне, что всех переполошила.

Васька распахнула глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо Леры.

Девчонка похлопала ресницами, не в силах понять, где находится. Но постепенно мысли её прояснились.

– Ну и сон! – задумчиво произнесла Васька. – Не хотела бы я его ещё раз увидеть.

– А чо приснилось-то?! – сунул в палатку голову её приятель Мика.
– А что вы не на работе? – вопросом на вопрос ответила Васька.

– С ночи дождь припустил. Никто не работает, народ по палаткам сидит, – сообщила Лера, – а мы на Дырявый мыс собрались. Ты с нами?

– Приснилось-то что? – вновь спросил Мика.

– Да так, ерунда какая-то.

Васька стремглав вскочила и, стряхивая остатки сна, вылезла из палатки. Дождь не такой уж и большой. Так, морось. Вполне можно прогуляться до Дырявого мыса, или Тешкли-Буруна, как он означен на картах.

Они туда и отправились, и вновь исползали Тешкли-Бурун вдоль и поперёк. Полазили по пещерам, спустились в подземный каземат. А затем, сидя на камнях, смотрели на открывающуюся взорам долину. Дождевая пелена застилала окрестные плато. Капли монотонно шуршали по траве и барабанили по камням.

Васька и думать забыла про сон. Но всё-таки какое-то неясное ощущение тревоги гнездилось в самом дальнем закоулке души. Зато про сон вспомнил Мика и спросил, почему она так вопила во сне, что у него в палатке слышно было

И Васька сначала с неохотой, а затем, войдя в раж, в лицах и красках поведала друзьям содержание своего необыкновенного сна..

– Это ты просто растёшь, Васька, – сказала Лера. – Дети и старшие подростки, когда летают во сне – всегда растут. Так старики говорят.

Неожиданно сквозь мерное постукивание дождя где-то внизу послышался хруст ломающихся веток, затем, немного погодя – шорох и звук скатывающихся вниз мелких камешков. Потом донеслось прерывистое дыхание, и ещё через некоторое время в проёме появился необъятный разноцветный рюкзак со множеством кармашков, из-под которого виднелась мокрая физиономия, увенчанная очками. Физиономия продолжалась не менее мокрой длинной и несколько несуразной фигурой.

Ребята уставились на пришельца, словно на привидение. Он появился оттуда, откуда, по всеобщему мнению, залезть на Мангуп было невозможно. Слишком крутым и опасным был мыс Тешкли-Бурун.

Когда первая оторопь прошла, Мика, присвистнув, произнёс:
– Ну дядя даёт! По такой крутизне без страховки!

Человек сел на камень, снял с головы мокрую кепку и вытер ею не менее мокрое лицо. Потом внимательно взглянул на ребят и спросил, немного не так выговаривая слова: «Это Мангуп? Мне нужен начальник экспедиции». Акцент был совсем лёгкий, но он не ускользнул от чуткого слуха ребят.

– Что это он так странно говорит? – прошептал Мика на ухо Ваське.
– Он кажется иностранец, – так же шепотом ответила Васька, потом повернулась к незнакомцу. – Идёмте.

По дороге они разговорились. Причём говорил в основном незнакомец, а ребята внимательно его разглядывали. Он был ещё очень молод, немногим старше Леры и Васьки. Они узнали, что он по отцу англичанин, а по матери русский. Живёт в пригороде Лондона, закончил Оксфорд. Интересуется историей Византии и Крыма. На Мангуп приехал по приглашению профессора Гавсарова.

То же самое он повторил начальнику экспедиции и спросил, может ли он видеть профессора. Получив ответ, что профессор Гавсаров в отъезде, Грегори Лестер, как звали англичанина, очень расстроился. Но его уверили, что профессор через две недели вернется.

Грегори поселился в новенькой маленькой палатке на краю поляны и стал работать на раскопе. По-русски он говорил довольно хорошо, во всяком случае, его понимали, работал старательно, со всеми в лагере был дружелюбен, но поначалу держался несколько особняком, хотя и приглядывался к тройке друзей. Ребята часто ловили на себе его любопытный и заинтересованный взгляд. Но заговорить с ними он, видимо, не решался.

Все свободное время Грегори бродил один по городищу с неизменным фотоаппаратом наперевес и маленьким молоточком на длинной тонкой палке. Казалось, эти походы были бесцельны, но Мика, несколько раз видевший, как Грегори простукивает молоточком все встреченные им стены, был другого мнения. И они с Васькой стали тайком следить за Грегори.

На следующий день после такой слежки, когда они пролазали за ним допоздна по всем окрестным развалинам и опоздали на ужин, Мика спросил его напрямик: «Ты что, клад ищешь?» И был обескуражен, получив такой же прямой ответ: «Да».

Грегори достал из рюкзака старую пожелтевшую карту Мангупа с потрёпанными неровными краями. Вернее, левую часть карты, правая же половина была безжалостно оторвана. На карте какими-то странными буквами было сделано несколько надписей, а на обороте виднелись приписки на русском языке, но написанные дореволюционным шрифтом. Отрыв шёл почти посередине надписей.

– Вот, – сказал Грегори, – эта карта очень старинная. К сожалению, она не полностью. Это Мангуп 15 века, здесь отмечен тайник, который поможет найти клад. Надписи на греческом и армянском. С греческого, где было возможно, я почти уже перевёл, конечно, не очень понятно, так как надпись не полностью, но все-таки. Теперь осталось перевести с армянского, может быть, что-нибудь прояснится. Возможно, что эти надписи дублируют друг друга, но, может быть, и дополняют. Вот только надо найти специалиста по средневековому армянскому.

– Ух ты! А откуда она у тебя?

– Бабушкина карта, – ответил Грегори. – Когда я ещё был маленьким, она много рассказывала мне о Мангупе, тогда и карту отдала. Говорила, что если найти вторую часть карты, то отыщется тайник, который прольёт свет на тайну нашей семьи, а вот какую, тогда не сказала, а теперь уже не узнать, бабули нет в живых. Я, конечно, в клад не верю, но тайну семьи раскрыть бы хотелось. Кстати, это бабушка научила меня русскому языку.

Грегори оказался стоящим парнем. С этого дня они частенько ползали по развалинам вчетвером, по вечерам сидели в его палатке, слушали рассказы об Англии и рассказывали Крымские легенды. Ещё Грегори полюбил походные песни и, когда разжигали костёр и Васька брала в руки гитару, он пел вместе со всеми.

Через несколько дней в лагере появились новые постояльцы. Приехал отряд археологов одного из университетов. Отряд был небольшим, и все быстро перезнакомились. Новенькие ребята оказались своими людьми, археологами до мозга костей.

Лишь три человека из вновь прибывших не приглянулись никому. Мало того, уже к вечеру они сумели восстановить против себя весь лагерь. Это был уже перебор, три зануды на одно ограниченное пространство! Даже Лерка, с ее правильностью, теперь всем без исключения казалась милейшим существом.

Первыми столкнулись с ними Васька и Мика.

У Васьки вообще природный дар сразу же располагать к себе людей. И причём, она совершенно ничего для этого не делает. Просто любой без исключения взгляд сразу же выделяет из толпы эту до невозможности загорелую, большеглазую физиономию, увенчанную всклокоченными тёмными и до такой степени густющими лохмами, что, сколько их не причёсывай, они всё равно упрямо торчат в разные стороны. Очень колоритная личность! Не глаза – блюдца! Уставится этими своими блестящими чернющими блюдцами и словно насквозь всех видит. А стоит Ваське улыбнуться, каждый мгновенно понимает: «Вот человек, с которым можно иметь дело». Во всяком случае, так было до этого раза.

Но в ситуации с новенькими произошёл, как говорила Васька, «полный оверкиль!..»

А началось всё с того, что к чертежному столу, за которым работала Васька, подошёл начальник отряда и, показывая на длинную худую тётку, сказал: «Это Фиса Порфирьевна, она теперь твое начальство. Фиса Порфирьевна пишет диссертацию о средневековой керамике, ей надо помочь с чертежами. Будешь выполнять чертёжные работы на два фронта, потому как наши находки - тоже твоя забота».

Он взял со стола, заваленного осколками керамики, карандашами и карточками из ватманской бумаги, донышко от сосуда, и повертел его в руках.

Васька улыбнулась Фисе Порфирьевне, но та глянула на неё так, что Ваське расхотелось впредь улыбаться этой даме.

Не глядя больше на Ваську, Фиса Порфирьевна фыркнула:
- Не знаю, не знаю. Что-то ваш чертёжник не вызывает доверия.

– Что вы, Васса прекрасный чертёжник, специалист со стажем. У неё очень точный, цепкий глаз. Все самые сложные работы доверяем ей.

– Не верится, что эта соплячка что-то может, – хмыкнула Фиса Порфирьевна, когда Васька направилась к тачку за партией керамики.

– Зря вы так, – обиделся начальник отряда, – Вассу у нас даже в Бахчисарайский музей приглашали чертить. Она ездит в экспедицию с восьмого класса, прекрасно разбирается в керамике и византийской архитектуре. Между прочим, окончила художественную школу.

– Ну, посмотрим-посмотрим… – снисходительно протянула Фиса Порфирьевна.

Она стала придираться к Ваське с первой же минуты. И карандаш-то та неправильно держит, и разрез не с той стороны делает, и штрихует не так, как надо, и масштаб не выдерживает. И вообще, кого ей подсунули.

Еле сдерживаясь, Васька ответила, что её учил чертить Артур Алексеевич, а он для неё непререкаемый авторитет. Ей очень хотелось добавить: «Не нравится – черти сама». Это сделал за неё Мика. С невозмутимым видом он заявил: «Когда моему дедушке что-то не нравится, он делает сам».

– Хамы! – бросила Фиса Порфирьевна и ушла с гордо поднятой головой.

– А кто твой дедушка? – высунулась из-за командирской палатки унылая вислогубая физиономия.

От неожиданности Васька выронила кусок керамики, а Мика вытаращился на это явление. Голос говорившего был подстать его физиономии, такой же унылый и скрипучий. А уголки губ свисали так, как будто их хозяин только что разжевал, по меньшей мере, десять лимонов.

Мика не успел ответить. Рядом с унылым как из-под земли выросла девица с презрительно сжатым ртом и холодными надменными глазами.

– Да что ты тут время теряешь, – протянула она, – тебе так интересно знать мнение его дедушки? Ну, кем же ещё может быть дедушка у такого бродяжки, как не бродяга?

Мика никогда не хвастался своим дедом, но на этот раз было видно, как он разозлился.

– Мой дедушка - Артур Алексеевич Гавсаров, надеюсь, это имя вам что-нибудь говорит, – отчеканил он и, повернувшись, зашагал прочь.

Васька ухмыльнулась вытянувшимся физиономиям и припустила следом за ним.

А уже через несколько минут Фиса Порфирьевна вывела из себя весь тачок. Девчонки-керамистки, Зойка и Галка, мыли керамику, когда вдруг услышали: «Кто же так моет?»

Перед ними стояла Фиса Порфирьевна и укоризненно качала головой. На ответ Зойки, что они всегда так моют, занудная тётка стала поучать, как правильно замачивать и сушить керамику. За этим занятием и застала её Лера.

Фиса Порфирьевна перекинула всю свою менторскую энергию на Леру. Лера стояла, кивала в такт словам, соглашалась, что они совсем ничего не знают, обещала учесть все замечания, благодарила за помощь.

Фиса Порфирьевна расцвела, ей показалось, что она нашла благодарного слушателя. И совсем не замечала, что за спиной стоят Васька и Мика, и повторяют каждый её жест, каждое её движение.

Передразнивали они до такой степени похоже, что Зойка и Галка еле сдерживались от смеха, они сидели низко наклонив головы, переглядывались и хихикали про себя. Потом девчонки отвернулись, наклонились почти к самой земле, и плечи их беззвучно затряслись от смеха.

– Вот видите, – говорила Лера, – они плачут, осознали свою неправоту. Значит, будут исправляться, я лично прослежу за этим.

– А какие у вас ужасные, невоспитанные работники! Эта девчонка-чертёжница, чего она о себе возомнила?! И этот черномазый мальчишка! Неотёсанный дикарь.

– Да, да, – кивала Лера с постным лицом, – в большом количестве они непереносимы, но что поделать, это дети одной высокопоставленной особы. Он в них души не чает. Что вы хотите, поздние дети. Мать у них – дочь богатейшего арабского шейха, нефтяного магната. Дети, конечно, избалованы, но нам приходится терпеть. Скажу по секрету, за их пребывание здесь очень хорошо платят. Вот сейчас их отец ищет им умную, образованную и, главное, прекрасно воспитанную няню. Обещана очень большая зарплата. От желающих нет отбоя, но все возможные кандидатуры чем-то не устраивают.

У Фисы Порфирьевны загорелись глаза. А это идея! Можно махом поправить своё финансовое положение! Она уже ощущала в руках хрустящие новенькие купюры и слышала их умопомрачительный шелест. Правда, к купюрам прилагались эти несносные детушки. Но ничего, она их мигом укротит!

Но, видимо, Лера переборщила в своей благопристойности. Девчонки–керамистки не могли больше сдерживаться, они повалились на траву и расхохотались во всё горло.

Фиса Порфирьевна обернулась, увидела кривляющихся Мику и Ваську - и поняла, что её разыгрывают.

Они прекратили кривляться, дико загоготали и удрали с поляны, чтобы вдали от посторонних глаз хорошенько прохохотаться.

А Лера смотрела теперь на Фису Порфирьевну с вызывающей иронией и ехидцей. Так Лера нажила себе врага номер один.

Спутников Фисы Порфирьевны звали Август и Вероника. Август был просто «Гусик», а Вероника не просто «Вероника», а с ударением на «о» – Вероника.

Ребята их сторонились. В экспедициях и походах не любят таких. Сам экспедиционный дух предполагает наличие повышенного чувства коллективизма. У этих двоих, как и у Фисы Порфирьевны, он отсутствовал напрочь.

Все в лагере заподозрили, что Фиса Порфирьевна липовый археолог, что она ни разу до этого не была ни в одной экспедиции. Ну не может человек, прошедший несколько полевых сезонов, быть таким. И, в общем-то, подозревающие были недалеки от истины.

С этими тремя никто не захотел жить в одной палатке, да они, видимо, и сами того не желали. Правда, Гусик пробовал было сунуться к Грегори, но тот очень вежливо ответил, что лучше бы выдержал в своей палатке пару гремучих змей, и вообще, к нему переселяется Мика.

В результате Фисе Порфирьевне с Вероникой поставили отдельную палатку на краю лагеря, а Гусик разбил рядом с ними маленькую палаточку с кучей молний и дополнительных застёжек, которые он тщательно закрывал всякий раз.

– Он бы еще амбарный замок навесил, – съязвила Васька.

У них-то с Леркой и девчонками-керамистками палатка не закрывалась вообще.



Глава 3. Мангуп и другие


Подъём на Мангуп был достаточно тяжёл. Шестьсот метров над уровнем моря – это вам не на лифте! При хорошей ходке чуть более получаса вверх по тропе в сплошной духоте и переплетающейся мешанине веток, лиан, стволов, сквозь которые не пробивались солнечные лучи. Тропа то виляла, то круто поднималась вверх, и каждый шаг добавлял дополнительную порцию пота. Тропа так и называлась: «С лёгким паром».

Почти у самого подхода тропа утыкалась в родник, бивший из грота под остатками оборонительной стены. Добрые люди заключили родник в трубу и направили струю в жёлоб. Здесь можно было присесть и передохнуть. Но первое, что обычно делали путники, - падали около желоба и припадали губами к обжигающему холоду воды. Теперь до плато оставались считанные шаги.

Лагерь археологов расползся по обе стороны обширной поляны совсем недалеко от северо-западного склона Таврского пятачка. Поляна носила название Лагерная балка. Со всех сторон она была окружена кизильником и барбарисом. Посередине её росло несколько можжевельников с узловатыми стволами.

В тени можжевельников стоял стол, заваленный керамикой, а неподалеку был натянут навес, служивший столовой. Рядом с навесом возвышался командирский шатёр, прозванный штабом, а между навесом и шатром под раскидистой яблоней примостился стол чертёжника. Чуть поодаль находился тачок, так называли площадку, куда приносили с раскопа всю найденную керамику. Именно здесь девчонки-керамистки обрабатывали керамику и заносили сведения в полевую опись.

Тропинка, ведущая с восточной стороны поляны в глубь плато, утыкалась в цитадель, отделяющую от основного плато Дырявый мыс. Там, в цитадели, находился крепостной комплекс. С мыса открывался великолепный вид на округу. Другая тропинка резко сворачивала вправо от поляны и вела в сторону средневековой базилики.

К середине лета трава жухла, листва покрывалась пылью, и весь ландшафт приобретал желтовато-серый цвет. И на фоне этого жёлтого пейзажа особенно ярко и сочно выделялись цветные палатки и алые огоньки кизила.

За порядком в лагере зорко следил его негласный начальник – отрядный повар Феликс, уже взрослый парень богатырских габаритов, пользующийся непререкаемым авторитетом.

Режим в экспедиции был выверен раз и навсегда. Подъём в семь утра, завтрак, а затем с восьми до двенадцати работа на раскопе. Когда жара становилась нестерпимой, народ расползался в затенённые места и вылезал из укрытий только на обед. Затем, часа в четыре, когда жара немного спадала, народ снова шёл на работу и возвращался в лагерь только в семь вечера. И так весь сезон. Правда, предусматривались выходные, но они почему-то часто совпадали с переменой погоды. Тогда шёл дождь, и почти все обитатели лагеря и носа из палаток не высовывали. Почти все, но не все.

Как известно, в лагере была троица, которую никакой дождь не мог удержать в палатках. Как, впрочем, и солнцепёк. В полуденный перерыв, вместо того чтобы залезть в тень, как это делали все нормальные люди, эти трое спускались с плато в долину и топали за два километра в персиковый сад. Эти свои походы они именовали прогулками «за десертом». Возвращались они оттуда перемазанные персиковым соком и с полными рюкзаками персиков, которые затем коллективно пожирал весь лагерь. Это были только что окончившие два курса истфака Лера Созник и Васька Корнюшонок.

Третьим в компанию входил тринадцатилетний Герка Гавсаров. Разница в пять лет не мешала этим троим быть самыми лучшими друзьями.

Все трое были археологами со стажем. Васька и Лерка начали ездить в экспедицию в составе археологического кружка ещё будучи школьницами-восьмиклашками. А Герку вообще вывозили на Мангуп с малолетства. Здесь они и встретились.

Вот уже несколько экспедиционных сезонов их воспринимали триединым существом. Если надо было найти Ваську, можно было смело искать Леру или Герку, там же оказывалась Васька. Если нужны были Герка или Лера, то, найдя Ваську, находили и их.

Герку, внука начальника экспедиции, почему-то все звали Микой. Никто и не вспоминал, что он Герка. С самого младенчества Мика да Мика. И мальчик так привык к этому, что воспринимал прозвище как своё имя.

Дед его, Артур Алексеевич Гавсаров, профессор-византиновед с мировым именем, был за то, чтобы дети как можно раньше проникались духом древности и начинали ценить памятники культуры не на словах, а на деле. Поэтому-то он с такой охотой брал в состав экспедиции помимо студентов-историков, еще и школьников, и учащихся техникумов. У него даже было напечатано в научных журналах несколько статей на эту тему.

Своего единственного родного человека – внука Герку - профессор Гавсаров растил с двух лет, не досаждая особо воспитанием. Единственное, за чем следил профессор, - чтобы внук рос честным и добрым. Он постарался привить мальчику черты благородства и великодушия. Остальное, считал профессор, привьёт здоровый экспедиционный коллектив.

Нынче Мика приехал в экспедицию раньше всех, в составе отряда квартирьеров, и уже с июня пребывал в лагере на Мангупе в окружении научных сотрудников, с нетерпением ожидая приезда основного отряда.

В этом сезоне дед его уехал на археологический симпозиум в Новый Свет, а потом вместе с несколькими российскими учеными его пригласили поработать в одной из американских экспедиций. Мика же был поручен большому дедушкину другу и начальнику мангупского отряда Михал Евсеичу, которого все попросту звали Евсеич.

И вот весь июнь Мика пребывал на Мангупе под бдительным оком Евсеича.

Но бдительное око Евсеича Мику не очень донимало, так как полезли совершенно новые, неизученные ранее слои, и начальнику было совсем не до Мики.

В начале июля на Мангуп прибыл основной отряд экспедиции, а вместе с ним и Лера с Васькой, самые лучшие Микины друзья. И Мика повеселел. В силу своего характера Мика был, конечно, любимцем всего отряда, но эти две девчонки были ещё и единомышленниками.

В любую погоду Мика бегал по плато босым и в одних выгоревших шортах, не признавая никаких футболок и рубашек.
– Смотри, Мика! – часто говаривал ему Феликс.– У тебя скоро на пятках протекторы вырастут!

Мика только весело отмахивался от Феликсовых нравоучений. Его коричневая от загара дублёная кожа не боялась дождя и ветра. Чёрные волосы завивались в тугие кудряшки и густыми лохматыми кольцами свисали на лоб, уши и шею. Большеглазый и подвижный, он удивительно напоминал таборного цыганёнка.

Васька ему подстать. Полное имя Васьки было Васса, но об этом, кажется, все прочно забыли. Среднего роста, длинноногая, громкоголосая, смуглая до черноты, с коротко стриженными волосами, она походила на крепкого парнишку-подростка. Васька совсем не умела скрывать своих чувств, все её эмоции тотчас отражались на лице и сверкали в диковатых черных глазах. Платьев она не терпела, и формой номер один на все случаи жизни у неё, как и у Мики, были шорты, в дополнении с выцветшей безрукавой тельняшкой и драными сандалиями.

Лера Созник была полной противоположностью этим двоим. Высокая и изящная, с небольшой аккуратной головой на длинной шее, с утонченными манерами и упругой походкой балерины, она обожала лёгкие воздушные сарафаны, соломенные шляпки и босоножки на каблуках. У нее были круглые карие глаза, вздёрнутый нос и улыбчивый рот на загорелом овальном лице. Гладко зачёсанные выгоревшие волосы стянуты на затылке в небольшой хвост. На вид она была до такой степени правильной, что вводила людей в заблуждение. И некоторые считали её занудой. Она обладала цепким критическим умом и собственным виденьем мира в сочетании с ироничным отношением к своей персоне. В компании с охломонистыми приятелями она выглядела как юная госпожа конца девятнадцатого века. На первый взгляд, ничего общего с Васькой и Микой у нее не было. Но это только на первый взгляд.

Всех троих объединял авантюрный дух, любовь к приключениям и шкодливый характер. Правда, благодаря здравому смыслу и врожденной мудрости, Лера как-то справлялась с внешними проявлениями своего характера и являлась для приятелей несколько сдерживающим фактором. Для недругов, к счастью, немногочисленных, язычок у нее был довольно ядовит. От Лериного язычка доставалось многим, щадил он только Ваську и Мику, хотя и им иногда перепадало.

У Васьки язычок тоже был дай боже! И она, бывало, подтрунивала над Лерой. Но злилась крайне редко, для этого её надо было хорошенько вывести из себя. Гораздо больше Васька любила безобидно шутить, балагурить и тренькать на гитаре. Васька была самым общительным, звонким и безобидным существом в лагере.

Но если уж Васька злилась, то могла выдать такие перлы, что они тут же становились крылатыми! Впрочем, часто она выдавала их и без всякого повода. Однажды, при обсуждении вывески, которая остановила бы туристов, поднимающихся на Мангуп, от шастанья по раскопу и лагерю, к великой радости Лериных недругов она выпалила: «Давайте напишем: заповедник змей – водятся кобры, гюрзы и… Леры!» Ах, как погналась Лера за Васькой! Но где ей было догнать длиннолапую бестию. Зато весь лагерь потом целый сезон повторял этот Васькин перл.

В отличие от подружек, Мика был достаточно молчалив, и если ему что-то не нравилось, он замолкал и только строго смотрел большими чёрными, совершенно византийскими глазами. А если уж говорил, то разражался такими тирадами, только держись! Он иногда любил побродить в одиночестве по городищу, залезть на сосны мыса Чамну-бурун, поползать по развалинам. Но чаще Мика был в гуще событий и, как верный оруженосец, не отставал от Васьки и Леры.



Глава 4. Похищение века


Тот день начался как обычно, если не считать того, что большая часть отряда ушла в многодневный поход по горному Крыму. Поход должен был зачесться как музейная практика.

С утра за ними зашли ребята из соседнего Сюйреньского отряда. Их весёлая молодая руководительница Мила поболтала с Евсеичем, рассказала о последних находках и, пообещав наделать кучу фотоснимков пещерных городов, увела группу на маршрут.
На Мангупе остались не более пятнадцати человек, включая Фису Порфирьевну с её приятелями.

В лагере было пустынно и тихо, лишь повар с дежурным возились у костра. На раскопе народу тоже, что называется, раз-два и обчёлся. Евсеич наметил объём работ, дал указания и ушёл в лагерь, чтобы в тишине просмотреть коллекционные описи.

И вот тут-то день принёс неожиданность.

Под вечер при раскопках стены базилики вдруг обнаружился склеп. Он был завален землёй и в плане находок совершенно пуст, но неожиданно под совочком у Грегори что-то блеснуло, и тот не смог сдержать возглас удивления. Он расчистил находку кисточкой и велел Мике бежать за начальником.

Евсеич спустился в раскоп и чертыхнулся. В светло-серой пыли, поблёскивая круглыми дугами, лежали две крупные, примерно сантиметра три в диаметре, золотые серёжки, украшенные золотыми же шариками.

Археологи вообще не любят находить золото.
– Ну, теперь нервотрёпки не оберёшься: милиция, описи, опросы: где нашли, как нашли, – ворчал Евсеич, фотографируя находку.

Он послал гонца в посёлок в местное отделение милиции с просьбой прийти зафиксировать найденное золото.

Ваське пришлось повозиться, зарисовывая серёжки сначала лежащими в земле, а затем зачерчивая их в натуральную величину. Ей было сказано, что начертить следует как можно более точно, иначе, если чертёж не совпадет по размеру с настоящими серёжками, их уличат в подмене находки. И Васька все глаза себе надсадила, возясь с этим непредвиденным обстоятельством.

Сделав несколько чертежей, Васька положила серёжки в коробочку, проложенную ватой, и хотела уже было отнести её начальнику раскопа, но тут начался ужин, и Мика крикнул, что забил ей самую большую тарелку с макаронами. Аппетит у Васьки был что надо! И самая большая тарелка с макаронами – это всегда актуально!

Васька ринулась под навес, оприходовала макароны и только после этого отнесла коробочку начальнику отряда. Он, как обычно, был на рабочем месте – фотографировал раскоп, как и полагалось в конце рабочего дня. Евсеич взял коробочку, опустил её в полевую сумку, а сумку положил на камень.

Милиционера прождали допоздна, но он так и не появился.
Утром Васька, как всегда, на два часа ушла на раскоп. Её рабочий день, в отличие от других, начинался с десяти утра, когда появлялось нужное освещение. Васька, единственная на весь лагерь, могла спать почти до девяти, но она эти два часа до своей работы предпочитала провести на раскопе.

Васька вернулась с раскопа в лагерь запылённая и зверски голодная, выпросила на кухне кусок хлеба с огурцом и, сидя у входа в палатку, просматривала вчерашние чертежи. В какой-то момент ей показалось, что одна из серёжек на чертеже получилась больше другой. Васька схватила чертежи и ринулась на раскоп.

– Евсеич! – ещё издали закричала она, размахивая чертежами. – Мне нужны серёжки, кажется, я вчера ошиблась. Видите, вот здесь, что-то не то!
Начальник отряда достал из сумки коробочку и протянул Ваське.

В лагере Васька, вооружившись линейкой и миллиметровкой, открыла коробочку и растерялась.

Коробочка была пуста.

Ваське стало плохо. Потом она немного успокоилась: наверное, Евсеич переложил в другое место и забыл. Не чуя ног, Васька примчалась на раскоп.

Она появилась перед начальником отряда с таким лицом, что он испугался: «Что, Васса? Что случилось?»

Васька молча протянула ему коробочку. У начальника вытянулось лицо, когда он её раскрыл. Первый его вопрос был: «где?».
– Я думала, вы переложили, – прошептала Васька, и неожиданно из её глаз полились слезы.

– Стоп, Вась, не плачь. Давай разберёмся. Ты вчера когда закончила чертить? Ага, в семь вечера. Так… Ты серёжки положила в коробочку лично или кому-то поручила? Лично… Кто-нибудь видел, как ты складывала серёжки в коробочку? Лера видела и Мика… А ещё кто? Не знаешь? Вот ведь оказия, и я не заглянул в неё, когда ты её вернула. Коробочку сразу мне отдала или нет? Кажется сразу, но точно не помнишь… Куда заходила, когда несла коробочку мне?

Евсеич взглянул на появившегося рядом с Васькой Мику.
– Что хочешь сказать, Мика? А понятно… Сначала она поужинала вместе со всеми, потому что ты крикнул, что забил ей самую большую тарелку. Это точно, Мика, ты ничего не путаешь? Точно… Ладно, а коробочку за ужином она куда положила? Кажется, рядом с собой… А потом куда вы пошли? Вспоминай. Значит, вы заболтались, Васса забыла коробочку на столе, но тут же вспомнила, и вы вернулись за ней. Коробочка лежала там же… Васса, это так было? Не помнишь… Мика, ты не придумываешь? Леру спросить? Хорошо, спросим Леру. Кстати, где она? Ах, да, точно, с утра уехала в Бахчисарай. Ладно, будем разбираться.

– Чего там разбираться! И так ясно, что они стащили эти серёжки, а сейчас дурачков из себя корчат, – раздалось вдруг за спиной.
Они оглянулись и увидели многозначительно поджавшую губы Фису Порфирьевну.

– Мне кажется, необходимо вызвать представителей власти, – самодовольно произнесла Фиса Порфирьевна.

– Здесь решения принимаю я, во всяком случае, в отсутствие Артура Алексеевича, – рассердился вдруг начальник, – и я не позволю обвинять детей без всяких оснований.

– Не беспокойтесь, Фиса Порфирьевна, милиция скоро прибудет, Гусик пошёл с заявлением к участковому, – заявила Вероника и победоносно взглянула на Ваську и Мику.

– Это что за самоуправство, я вас не уполномочивал этого делать! – в голосе у Евсеича появились металлические нотки.

– Вы слишком потакаете своим любимцам, Михаил Евсеич, смотрите, как бы они не оказались замешаны в этой истории. И очень уж подозрительно, что эта ваша керамистка именно сегодня уехала в Бахчисарай! Вам не кажется такое совпадение несколько странным? И ещё более странно, что вы пытаетесь замять эту историю, – не унималась Фиса Порфирьевна.

– У вас воспаленная фантазия, уважаемая Фиса Порфирьевна, – сказал Евсеич и, резко повернувшись, пошёл к ребятам, столпившимся у края раскопа.

Милиция появилась довольно быстро. Ребят по одному стали таскать под навес и расспрашивать о происшествии. Начали, естественно, с Васьки и Мики.

– Да уж, они, как всегда, вовремя. Вчера их было не дождаться, – съязвил Евсеич.

И, увидев, что стали допрашивать Мику, быстро направился под навес.
– Извините, но я должен присутствовать при опросе этого мальчика, он несовершеннолетний.

Милиционер с явным неудовольствием согласился на его присутствие.
К полудню были опрошены все обитатели лагеря, кроме Леры и Грегори. Про Леру было известно, что она в Бахчисарае и вернётся только к вечеру.

Грегори в лагере не оказалось. Думали, что он гуляет по Мангупу. В поисках его ребята облазили все окрестности, но не нашли. Мика вспомнил, что утром Грегори собирался спуститься в село и отправить письмо.
– Да, припоминаю, кажется, он мне говорил что-то такое, – покивал головой начальник отряда.

Фиса Порфирьевна стала настаивать на том, что виновата Васса, она последней видела серёжки, и именно она, помимо дежурных и повара, каждый день остаётся в лагере одна.

– Вы, Фиса Порфирьевна, тоже не утруждаете себя присутствием на раскопе. Насколько я знаю, вы пишете свою диссертацию, не выходя из лагеря, да и ваши ребята частенько берут себе выходной от раскопа, – ответил Евсеич.

– Что вы этим хотите сказать?
– Ровным счётом ничего, просто констатирую факт.

Но Фиса не унималась. После одной такой тирады в Васькин адрес один из милиционеров заглянул в Фисин паспорт и строго сказал:

– Гражданка Иванейкина Анфиса Порфирьевна, одно дело подозреваемые, другое – обвиняемые. Презумпцию невиновности пока ещё никто не отменял, и поэтому навешивать ярлыки не стоит, а то могут и привлечь за клевету.
– Попрошу называть меня Фисой, – обиженно сказала гражданка Иванейкина и, поджав губы, ушла прочь.

Другой милиционер отозвал сторону Евсеича и сказал, что хотя и есть главные подозреваемые, тем не менее, под подозрением находятся все. Поэтому необходимо проследить, чтобы из лагеря никто не уходил. И они уехали, пообещав наведаться завтра и допросить отсутствующих.

Мика с Васькой залезли в палатку и внимательно её осмотрели. Там было всё как обычно. Рюкзак и вещи Грегори на месте. Спальник аккуратно расстелен, планшетка в изголовье под надувной подушкой. Только в углу валялись рюкзак Мики и скомканный спальный мешок, из которого мальчишка, как всегда, выполз, словно бабочка из кокона, а расправить спальник не удосужился. Обычно Микины вещи в палатке аккуратно прибирал Грегори. Но на этот раз Грегори ушёл раньше, ещё до того, как Мика выполз из мешка.

– Да уж, порядочек у тебя, Мика… – хмыкнула Васька.

Мика на это промолчал и полез в планшетку Грегори.

– Надо будет устроить ревизию твоего вещмешка и ежеутреннюю санпроверку палатки. Вот поэтому-то Грегори и сбежал! Ему надоело разбирать твой бардак! – съязвила Васька.
– Карта на месте, вот смотри! Может быть, заберём её?
– Не-е, пусть тут остаётся, – возразила Васька, – а то неудобно как-то. Грегори придёт, а карты нет.

И Мика с ней согласился.

Но Грегори так и не пришёл. Леры тоже не было. Ребята стали волноваться.

Лера вернулась уже затемно. Она вынырнула из темноты у самого костра и теперь стояла в свете огня, весёлая и оживлённая.
– Вот, Михал Евсеич, тот самый каталог византийских древностей, который вы просили. Музейные сказали, что можем пользоваться им сколько надо. Кстати, завтра из музея должны приехать, посмотреть серёжки.

Окинув взглядом понуро сидящих у костра товарищей, она решила, что на неё обиделись за позднее возвращение.
– А что, разве Грегори не сказал, что я задержусь? – спросила она.
– Где ты видела Грегори?

– Он догнал меня по дороге, спустился со мной с Мангупа. Сказал, что идёт на почту. Я попросила передать, что, возможно, задержусь. Он проводил меня до автобусной остановки и ушёл.

– В лагерь он не вернулся. И теперь он, наряду с Вассой, один из главных подозреваемых.

– Да что случилось, скажете вы, наконец, или нет?! – взмолилась Лера.
Когда ей рассказали суть дела, она заявила, что ни на секунду не сомневается в невиновности Васьки и Мики и, конечно, Грегори.

– К счастью, Мику ни в чём не подозревают, а вот Васса и Грегори под подозрением, да и я тоже, – сказал Евсеич,
– Тем более Грегори исчез, – добавила Зойка.

– Этого не может быть, они что там, с ума посходили, подозревать самых честнейших людей на свете, – возмутилась Лера.
– Но ты же Грегори совсем не знаешь, тем более он исчез, – возразил кто-то.

– С ним что-то случилось, его искать надо, а не подозревать, это я знаю точно, – ответила Лера и села рядом с Васькой и Микой.

– А может, он полез на Мангуп с какой-либо непроходимой стороны, как он это любит делать. Упал и ногу сломал, и выбраться не может. Или вообще лежит где-нибудь без сознания! – предположила Васька.

– Возможно, и так, – ответил Евсеич.

Утро не принесло ничего нового. Грегори не появился. Зато снова приехали милиционеры и на этот раз беседовали с Лерой. Фиса Порфирьевна попробовала было сунуться в их беседу, но ей вежливо посоветовали дождаться своей очереди. Фиса Порфирьевна обиделась и ушла очень недовольная.

Сняв показания и приняв заявление Евсеича об исчезновении Грегори, милиционеры уехали.

После их ухода Евсеич во главе одного отряда, а Феликс другого, отправились на поиски Грегори. Оба отряда прочесали все возможные тропинки на Мангуп. А Лера, Васька и Мика облазили плато. Грегори нигде не было.

Потом друзья как неприкаянные бродили по лагерю. Остальные ребята сидели по палаткам. На душе у всех было пасмурно. Никто ни секунды не сомневался, что с другом что-то случилось. Как-то не верилось в то, что он мог украсть серёжки и исчезнуть. Не такой это человек.

Только у Фисы Порфирьевны, Вероники и Гусика настроение, казалось, было не испортить ничем. Но и они не высовывались из палатки, стараясь лишний раз не мозолить никому глаза.



Глава 5. Игра с фамилиями


Через час в лагерь пришли три музейщика, явно чем-то смущённые, и с ними высокий и очень прямой человек с гордо посаженной головой. Фиса Порфирьевна, увидев его, выбралась из укрытия и с радостной улыбкой бросилась навстречу.

– Ах, мистер Джеф, вы все-таки решились. Я так рада, так рада вашему приезду!

Мистер Джеф величественно повернул голову и снисходительно взглянул на Фису Порфирьевну. Один из музейщиков нашел Евсеича и, видимо, уже успел ему что-то сообщить, потому что Евсеич подошел к гостям крайне встревоженный.

– Позвольте вам представить мистера Джефа Мак-Аврасса. Он прибыл из Лондона и имеет к профессору Гавсарову очень важный разговор. Мы объяснили мистеру Мак-Аврассу, что профессор в отъезде, и он выразил желание побеседовать с вами, – сказала Евсеичу сотрудница музея.

– Я весь внимание, – ответил начальник отряда.

Мистер Мак-Аврасс мельком взглянул на него, выверенным, отточенным движением достал из кожаной изысканной сумки не менее изысканную папку и протянул её Евсеичу.

В папке оказался всего один документ, скреплённый гербовой печатью, из которого следовало, что господин Мак-Аврасс является единственным потомком рода Гаврасов, властелинов княжества Мангуп, и законным наследником старинной крепости и округи. Документ вступал в силу ещё с 10 января сего года, и это значило, что вот уже более полугода владельцем Мангупа являлся господин Джеф Мак-Аврасс, и экспедиция почти два месяца работала здесь, по меньшей мере, незаконно.

Евсеич несколько раз прочел документ. Потом медленно поднял глаза на Мак-Аврасса.
– Документ подлинный, и я являюсь законным владельцем этой территории, – перевела ответ англичанина одна из музейских.
Евсеич тихо спросил музейщиков:
- Это правда?

– К сожалению, да. Мы всё проверили и перепроверили сто раз. Документ подлинный, а Гаврасы, как вы помните, князья Мангупа.
– Но он же не Гаврас?

– Всё документально подтверждено, Господин Мак-Аврасс действительно принадлежит к роду Гаврасов. Мак-Аврасс – производное от Гаврас, за годы пребывания в Англии фамилия семьи Гаврасов несколько трансформировалась. «Гэ» редуцировало, «эс» удвоилась, от прилива шотландской крови добавилось «Мак», – вздохнула музейщица. – К сожалению, с новыми законами мы ничего не можем поделать.

Евсеич помрачнел ещё больше. Его пшеничные усы ощетинились, как копья, и было видно, что он еле сдерживается. Евсеич оглянулся, словно ища поддержки, и увидел, что за его спиной, подобно оборонительной стене, выстроились раскопщики. Они сурово и выжидательно смотрели на гостей.

– Все равно надо поставить ребят в известность. Вы позволите? – взглянул на англичанина Евсеич.

Тот величественно кивнул. Начальник отряда медленно и очень выразительно прочёл содержание документа. Воцарилась гнетущая тишина, и в этой тишине звонко и отчётливо прозвучал голос Мики:
– А как же мы?!

И Мика уставился на Мак-Аврасса своими византийскими глазами. От этого требовательного, вопрошающего взгляда англичанину впервые за это время стало не по себе, он поёжился и вдруг сказал на довольно сносном русском:

– Я пока никого не гоню. Можете спокойно продолжать работать. Мне, в принципе, всё равно кого нанять на работу.

– Стойте! – закричал вдруг Мика. – Ребята, скоро приедет дедушка! Он-то уж разберётся, что к чему!

– Артуру Алексеевичу уже всё известно, но, к сожалению, он ничего не может поделать. Единственное, при первой же возможности он прибудет на Мангуп, – ответил один из музейщиков.

– Кто этот мальчик? – впервые соизволил обратить внимание на Фису Порфирьевну мистер Джеф.

– Это внук профессора Гавсарова, некий Мика Гавсаров, наше общее несчастье, чрезмерно вредный мальчишка. Впрочем, весь в деда, – поджала губы Фиса Порфирьевна.
– Да-а? – протянул Мак-Аврасс. – Не знал, что у профессора есть внук.

Было видно, что англичанин немного занервничал.
– А вы, это, ну что он вредный, моему деду скажите! – с расстановкой произнес Мика, в упор уставившись на Фису Порфирьевну.

За ужином обстановка ничуть не разрядилась, а наоборот, обострилась до предела – за общий стол пожаловала Фиса Порфирьевна! Она со своими приятелями обычно принимала пищу у себя в палатке, а если под навесом, то раньше всех, заявляя, что видеть не может, как эти «неотёсанные дикари» ведут себя за столом.

За столом, действительно, всегда было весело и шумно. Ребята вспоминали наиболее яркие картинки дня, подкалывали друг друга, рассказывали свежие анекдоты.

Анекдоты, по раз и навсегда установленному порядку, были приличными, в основном археологическими, за этим строго и неукоснительно следил повар Феликс. Глядя на эти почти два метра добродушия, жизнерадостности и иронии, подкреплённые внушительными мускулами и раскатистым басом, любители посквернословить с первого дня пребывания в экспедиции проникались мыслью, что делать этого не стоит. Все в лагере знали, в случае какой-либо неприличности и ложкой по лбу схлопотать можно. Причём, Феликс «угощал» ложкой от всей души. Так что анекдоты всегда были пристойными, но Фису Порфирьевну они бесконечно раздражали.

В этот раз Фиса Порфирьевна против обыкновения заявилась на ужин вместе со всеми и теперь без умолку болтала. До чего же умный и хороший мистер Джеф, какой он строгий и знающий специалист, и что теперь-то уж он наведёт порядок в экспедиции. Между прочим, он очень старинного рода, настоящий аристократ. Он её давний знакомый. Они познакомились, когда она была на стажировке в Афинах. Потом они встречались на симпозиуме в Лондоне. Она уже давно знала, что он имеет самое прямое отношение к Мангупу. Он ценит её как специалиста. Теперь она, наверное, станет начальником раскопа. Хозяин не допустит, чтоб на раскопе командовал какой-то кандидатишка.

От этих слов Евсеич даже поперхнулся, а ребята переглянулись. К концу ужина она взбесила всех без исключения, и неизвестно, сколько бы ещё продолжала свои излияния, если бы не «чрезмерно вредный» потомок профессора Гавсарова.

– Если она сейчас же не замолчит, я её придушу, – мрачно изрёк Мика и так сверкнул на Фису Порфирьевну глазами, что та поспешила исчезнуть.

– Мика, да пусть она болтает что угодно. Не груби ей, с такими, как она, грех связываться, – вздохнул Евсеич.
– А что, теперь терпеть её дурость?! – взвился Мика. – И вообще, я не верю, что этот Мак-Аврасс хозяин нашего Мангупа, это ещё надо доказать.

– Да, – горячо подхватила Васька, – подумаешь, какая-то бумага! Да сейчас что угодно подделать можно. Фамилия у него, видите ли, походит. Вот у Мики фамилия даже больше подходит. Гавсаров, «эс» и «эр» местами поменять, «ов» отбросить и чем не Гаврас?

– Что ты сказала? Повтори-ка про фамилии, – переспросила Лера и, услышав ответ, задумалась.
– Ладно, ребята, успокойтесь, нас пока не гонят, будем работать, как работали, – сказал Евсеич.

Теперь его пшеничные усы не торчали уже так воинственно, и внешне он был совершенно спокоен. И даже как всегда иронично рассказал какую-то байку. Ребята сдержанно похихикали.

После ужина все, за исключением, разумеется, Фисы с её приспешниками и мистера Джефа, собрались у костра. Настроение было хуже некуда, даже Ваське, против обыкновения, не хотелось петь. Все были встревожены событиями последних дней. Да тут ещё Фиса Порфирьевна за ужином, говоря студенческим языком, всех просто достала.

Зойка и Галка попытались перевести разговор в другое русло и тоже стали рассказывать, как им казалось, что-то смешное. Их поддержал «старый раскопный волк» Пашка и выдал очередную весёлую историю.

Повар Феликс раздал припасённую заначку печенья и съязвил в адрес новоиспечённого владельца, стараясь всех рассмешить.

Но все разговоры упорно возвращались на заданную ранее тему, а мысли были лишь о том, куда же подевался Грегори и что будет с отрядом.



Глава 6. Мангупский мальчик


Тихонько трещали дрова в костерке. Темнота обхватывала площадку у костра плотным кольцом. Ночная прохлада давала о себе знать. А у костра в ярком пляшущем свете было уютно и тепло. Только бери гитару да пой. Но не пелось.

Неестественно яркая луна разливала над плато призрачный свет. В такие ночи было заманчиво и жутковато бродить по плато. Но отрядные старожилы предпочитали этого не делать и новичкам не советовали. Феликс обычно зорко следил за тем, чтобы никто в полнолуние из лагеря не выходил.

Дело было совсем не в мистике. Просто на Мангупе по ночам бывает очень много росы. Росистая трава становится скользкой, и на склоне легко можно поскользнуться. Сбрякал – и пиши пропало, унесёт по склону. И не дай бог, если это у обрыва. А в полнолуние луна такая яркая, что в зеркальном блеске травы, как уверяют некоторые, можно увидеть своё отражение. Яркий свет луны искажает расстояние, и кажется, что обрыв ещё очень далеко, а на самом деле он уже вот, под носом. Не дай бог поскользнуться, только так можно улететь с обрыва, и рук-ног не соберёшь.

– А может быть, его Мангупский мальчик позвал? – сказал вдруг Пашка.
– Кого?
–Грегори.

От его слов всем стало как-то неуютно. Ребята запереглядывались.
– Да сплюнь ты! Чего мелешь! – рассердился Феликс.
– А может быть, Грегори и есть тот самый Мангупский мальчик? – не унимался Пашка.

– Не, Мангупский мальчик маленьким был, а Грегори вон какой огромный и взрослый уже, – возразила Зойка.

– Ну и что, вырос Мангупский мальчик, только и делов!– засмеялся Пашка.

– А кто это? А что это за Мангупский мальчик? – тут же встряла неожиданно выплывшая из темноты Вероника.

– Как всегда, подслушивала втихушку, – шепнул на ухо Ваське Мика, – я несколько раз замечал, что она подслушивает. Даже видел: уйдет, а потом незаметно подкрадётся.

– Ага, – откликнулась Васька, – я тоже видела. Да ладно, пусть слушает, жалко, что ли.
– Феликс, расскажи, – послышалось со всех сторон.

– Да что там Мангупский мальчик! Это так, сказки! Цветочки! У нас есть свои мальчики и девочки, похлеще Мангупского! Мангупская троица! – отнекивался повар.
Троица сделала вид, что не поняла иронии Феликса...

– Ну, Феликс, расскажи!
– Да вы же уже сто раз слышали эту историю, лучше меня рассказываете, с кучей вариантов, – упирался Феликс.

– Ну и что, а мы еще хотим послушать.
– Правда, Феликс, расскажи, а то ведь не отстанут, – усмехнулся Евсеич.

– Ну, слушайте. Но только потом не орите на весь лагерь от страха, когда вам что-нибудь по обыкновению почудится.
– Когда это мы орали!? – возмутились Васька с Микой.

– Ну, вы, может быть, и не орали, зато другие мастаки на этот счет.
Феликс намекал на то, как несколько лет назад одна из тогдашних экспедиционников, большая любительница ночных прогулок по городищу, переполошила весь лагерь, прибежав и заголосив, что увидела в лунном свете над развалами камней прозрачную фигуру Мангупского мальчика.

– Мы сегодня будем, наконец, слушать?! – вмешалась Лера.
– По многочисленным заявкам радиослушателей… – начал Феликс.
– Феликс!!!
– Всё-всё! Начинаю…

Давно это было, много веков назад. Ещё древние тавры далеко до нашей эры поселились здесь.

А в средние века на Мангупе процветало великое княжество Феодоро. Уже несколько столетий подряд жили здесь миролюбивые и работящие люди. Они сеяли хлеб в долинах, на склонах гор выращивали виноградники, разводили скот, занимались ремеслом, торговали, растили детей, мечтали, любили. В общем, жили так, как во все времена живут мирные люди. Были они мужественными и отважными и в минуты опасности брались за оружие, чтобы защитить свою страну от незваных пришельцев, старающихся захватить эти благодатные земли.

Для защиты своего княжества построили они несколько крепостей по всему горному Крыму. Это и Тепе-Кермен, и Каламита, и Сюреньское укрепление, и Бакла, и даже свой собственный порт Авлита. Но самым сильным и мощным городом был Феодоро на Мангупе, названный по имени самого княжества. Высокие оборонительные стены и башни защищали город, а отвесные скальные обрывы были как бы естественными укреплениями.

Но есть завистливые люди, которым всегда хочется чужого, да побольше. Не раз приходилось феодоритам с оружием в руках защищать своё княжество, и всякий раз им удавалось отстоять свою независимость. Даже монголо-татарам не удалось взять неприступный Мангуп.

А в пятнадцатом веке случилась та самая история с Мангупским мальчиком. Правили тогда княжеством Феодоро князья из армянского рода Гаврасов.

Предпоследним князем Феодоро был Исаак, который весной 1475 года неожиданно умер. После него остался его маленький сын. Мы не знаем, как звали мальчика, но именно с ним связана эта история. Известно лишь, что на короткое время за юного князя стал править его двоюродный брат Александр, родной племянник Исаака.

В это время в Крыму появились турки. Они давно уже обратили свои алчные взоры на этот удивительный край и одну за другой захватывали крымские территории. А крепость Феодоро была как бельмо на глазу. Как же, независимое княжество на территории новоявленных хозяев! И судьба Феодоро была решена.

Турки задумали взять крепость штурмом. Атаки турок следовали одна за другой, но мужественные феодориты отбивали атаку за атакой и не думали сдаваться. Но силы были неравны. Сорокатысячное войско против горстки храбрецов! Турки осадили крепость. Осада длилась уже полгода. Силы феодоритов были на исходе, закончилось продовольствие, феодоритов становилось всё меньше и меньше.

Как уже было сказано, то время в Феодоро княжил Александр Гаврас. При последнем штурме он погиб, как и все остальные защитники города. Уцелел лишь маленький мальчик, брат князя Александра. В любом случае, мальчик стал последним князем Феодоро и последним его защитником. Он стал мстителем.

Никем не замеченный, мальчик днём скрывался в тайном месте, а ночами подкрадывался к стоящим на стенах турецким часовым и громко их окликал. Он являлся перед ними в белых одеждах с маленькой блестящей короной на голове. От неожиданности часовые делали шаг назад, оступались и падали с высоких стен. Так он боролся с захватчиками.

Что он ел, где прятался, никто не знал, только турецких солдат становилось раз от разу меньше и меньше.

Однажды он даже вскарабкался по стенам донжона к опочивальне нового правителя Мангупа и заглянул в окно. В это момент правитель проснулся и в свете полной луны увидел маленького князя, который грозил уму кулаком. Правитель почти лишился рассудка.

На следующую ночь мальчик снова решил его напугать, и это ему вновь удалось. На безумные вопли правителя сбежались его многочисленные слуги и телохранители. И в свете луны все, кто был там, увидели светлую маленькую фигурку, грозящую захватчикам. Ужас охватил присутствующих. И когда они пришли в себя и бросились вниз ловить мальчика, он уже спустился со стены и исчез в темноте.

Но всё-таки мальчика выследили. Однажды на рассвете он не успел укрыться в своём тайнике. И турки долго преследовали его. Они загнали мальчика в тупик. Ему некуда было деться. За его спиной была скала, рядом с ней обрыв, а впереди со всех сторон на него наступали турки.

И тогда он прыгнул вниз. Безмолвно и стремительно шагнул в пустоту и исчез. Ужас вновь обуял турок.

Все они потом описывали увиденное по-разному. Кому-то показалось, что, прыгнув со скалы, мальчик стремительно взмыл вверх и растворился в предрассветной дымке. Кто-то доказывал, что мальчик упал вниз и лишь там исчез. Иные уверяли, что мальчик прильнул к скале, и вдруг она разверзлась и приняла мальчика в свои недра.

С тех пор его никто больше не видел, но дух его каждую ночь стал являться завоевателям и пугать их. Он манил их за собой, и в завораживающем свете луны бежал вперед по стенам и обрывам, как бы повторяя ту последнюю бешеную гонку по стенам крепости. Бестелесная легкая светлая фигурка в неземном сиянии легко скользила по камням, а те, кто бежали за ним, срывались в результате в пропасть.

Иногда мальчик горько оплакивал свою участь и звал родителей. И от этого тонкого детского плача кровь стыла в жилах. Так продолжалось двести лет, пока турки не покинули Мангуп.

А дух мальчика до сих пор бродит по плато, ищет своё непогребённое тело. А может быть, ищет того, в кого он может вселиться. А вселится дух этого Мангупского ребёнка только в храброго и справедливого.

А ещё, говорят, как только на Мангупе родится первый мальчик, то душа Мангупского мальчика обязательно вселится в него и лишь тогда обретёт покой.

Но пока Мангупский мальчик пугает тех, которые, по его мнению, очень уж вредят Мангупу: мусорят, пакостят, пишут дурацкие надписи. Так что учтите это и не сердите Мангупского мальчика.

Феликс замолчал. Повисла небывалая тишина.

Через некоторое время Лера сказала:
– А я слышала еще одну версию этой легенды. Как будто бы здесь, на Мангупе, строили оборонительную стену, а она всё время рушилась. И тогда для прочности замуровали в стену маленького сына правителя, и стена не обрушилась, потому что сила и стойкость этого мальчика придали стене прочность.

– Ерунда! Такая легенда уже есть, – возразила Васька, – эта версия полностью повторяет грузинскую легенду о Сурамской крепости. Только там был единственный сын у матери, которого для спасения народа она должна была отдать добровольно. И сын сам добровольно должен был принять решение быть замурованным. Только тогда крепость получила бы необходимую прочность.

– А откуда ты знаешь? – удивился Мика.
– Читала, – пожала плечами Васька.
– А теперь Мангупский мальчик появляется? – спросила Вероника.

–Конечно! Он преследует на Мангупе непрошенных пришельцев и сбрасывает их со стен, – страшным замогильным голосом произнес Мика.

– Ты на кого намекаешь?! – возмутилась Вероника.
– Ни на кого! Просто к слову прошлось, – всё тем же тоном откликнулся Мика.
– Ой, я теперь всю ночь уснуть не смогу от страха! – жеманным голосом произнесла Вероника.

– Не бойся, – обратился к ней Евсеич, – Мангупский мальчик теперь по Мангупу не бродит. Его душа уже давно переселилась в кое-кого, кто родился на Мангупе. И этот кое-кто терроризирует округу похлеще Мангупского мальчика.

– А кто? Кто родился на Мангупе?!– закричали все в голос.

Евсеич загадочно улыбался и молчал.
– Я, кажется, догадываюсь, кто! – засмеялся Феликс.
– А я знаю, кто родился на Мангупе! – выпалила вдруг Васька. – Это Мика!
– А ты откуда знаешь? – удивился Евсеич.

– Я вспомнила. Ещё давно Артур Алексеевич как-то сказал вам о Мике, что «это настоящее дитя природы, он даже родился на Мангупе». А я услышала.

Мика вытаращил глаза.

– Это правда?!! И ты молчала!
– Я думала, ты знаешь.
– Михал Евсеич! Это правда?

– Да, Мика, тринадцать лет назад именно ты появился на свет на Мангупе. Твои родители, ожидая тебя, приехали навестить Артура Алексеевича, и вот тут-то ты неожиданно и явился миру, опережая все графики.

– Ну ни фига себе! – только и сказал Мика.
– Подбирай выражения, – с иронией в голосе одёрнул его Феликс.
– А чо я такого сказал?

Потом все сидели молча и просто смотрели на огонь, пока Васька вдруг не взяла гитару. Своим звонким, каким-то совершенно мальчишеским, с чуть заметной хрипотцой голосом она запела старую экспедиционную песню:

Стоит неприступный красавец Мангуп,
И неба купол над ним.
Годы пройдут и века пройдут –
Мангуп не станет другим.

Уже перед самым отбоем в лагере появился незнакомец. Он незаметно подошел к костру и спросил Евсеича. Они ушли в шатер и о чём-то достаточно долго говорили, затем незнакомец так же незаметно исчез.



Глава 7. Призрак


Всю ночь шел дождь, и утро следующего дня было туманным и промозглым. Даже Мика против обыкновения влез в брезентовый дедушкин дождевик. Дождевик был длинным и широким, он висел на Мике балахоном, и из-под него виднелись только коричневые ноги в хлюпающих резиновых сапогах.

Вот в таком виде Мика и пришлёпал под навес. Там уже сидели все обитатели лагеря за исключением англичанина и Фисы Наумовны. Даже Вероника и Гусик околачивались здесь же.

Все пили горячее какао со сгущенкой и слушали, как Васька взахлёб рассказывает про Чёрного монаха.

И когда Мика в накинутом на голову остроконечном капюшоне и своём развевающемся дождевике выплыл из-за завесы дождя и тумана, девчонки взвизгнули, Васька замерла на полуслове, и даже Евсеич вздрогнул от неожиданности.

Чёрного монаха и его историю придумала сама Васька несколько лет тому назад специально для Мики, когда он ещё совсем маленьким стал в одиночку удирать из лагеря и ползать по развалинам. Артуру Алексеевичу некогда было следить за Микой, и он был рад, что две новенькие девчонки-восьмиклассницы, приехавшие в экспедицию в составе археологического кружка, взяли мальчишку под свою опеку. Одной из этих девчонок была Васька, другой Лера.

Но Мика умудрялся сбегать и от них, и однажды, забравшись в заброшенный пересохший колодец, не смог выбраться и просидел в нём до глубокого вечера. Там его и нашла тринадцатилетняя Васька. Она, рискуя сама свалиться в колодец, все-таки вытащила Мику и привела в лагерь.

Мике здорово попало от деда. Напуганный тем, что дед отправит его жить в интернат, Мика пообещал больше в одиночку по городищу не лазить. Но Васька знала, что этого обещания надолго не хватит, и придумала более действенный способ.

Она рассказала Мике историю про Чёрного монаха из той же серии, что и Чёрный альпинист, и Белый спелеолог. Васькина история была такой занимательной и страшной, что в неё поверил не только маленький Мика, но и более старшие ребята.

Года два Мика, к великой радости Артура Алексеевича, один из лагеря и носа не высовывал.

Историю про Чёрного монаха подхватила Лера и другие ребята, потом и сам Мика стал рассказывать её вновь прибывшим. Появилась даже негласная традиция водить новеньких ночью по городищу и рассказывать про монаха. Эти походы назывались «по следам монаха».

История про монаха обросла такими подробностями, что от первоначального варианта мало что осталось, и всё равно каждый раз придумывалось что-то новое.
Постепенно история прижилась и в других отрядах, появилась целая серия легенд о Чёрном монахе, суровом, но справедливом старце, который неизменно помогал хорошим людям и наказывал плохих.

История про Чёрного монаха переплелась с легендой о Мангупском мальчике, и теперь получалось, что Чёрный монах - не кто иной, как наставник юного Мангупского князя, защитник обездоленных детей. Как-то само собой забылось, что монаха придумала Васька, и даже она сама почти поверила в его существование.

И вот теперь Васька вновь рассказывала про монаха, и по её словам получалось, что нынешней ночью он приходил в лагерь. Якобы среди ночи она проснулась от шума дождя, и ей вдруг очень захотелось есть. Она поняла, что если сейчас не сунет в рот что-нибудь съедобное, то не заснёт до самого утра.

Васька хотела уже вылезти из палатки и отправиться под навес, где Феликс всегда оставлял на утро немного еды для самых голодных, которым невмоготу было ожидать завтрака. Иногда, в особо тёплые ночи, во избежание прокисания, он ставил тарелки с остатками еды прямо на землю и прикрывал крышками.
Часто ночью под навес являлись ёжики и начинали греметь тарелками, стараясь сбросить крышку и добраться до съестного.

В этот раз тоже звякнуло. Васька подумала, что это снова ежи, но вдруг непонятно почему ей стало очень жутко. Она колебалась, вылезать из палатки или нет, но голод всё же пересилил, и она решила вылезти, разбудив перед этим Лерку. То, что Лера такому бодрствованию может совсем не обрадоваться, ей и в голову не пришло.

– Ну, Васька, ты в большом количестве не переносима! Что тебе приспичило среди ночи набивать брюхо жратвой?

– А что делать, если я большой раб своего большого желудка?– огрызнулась Васька.
Но уже через секунду Лера сама почувствовала, что нестерпимо голодна. Они выбрались из палатки и сразу же попали под ливень. Возвращаться за штормовками не хотелось, и они, дрожа от холодных струй, побежали под навес, добрались до тарелок с едой, взяли по куску хлеба и насели на остатки каши.

Когда с кашей было покончено, Васька нагнулась к ведру, чтобы зачерпнуть в кружку воды, а разогнувшись, обнаружила, что Лера оторопело смотрит в темноту.
Проследив Лерин взгляд, она увидела сквозь пелену дождя высокую чёрную фигуру в длинном балахоне и накинутом на голову остроконечном башлыке. Фигура быстро двигалась через поляну в сторону раскопа.

– Может быть это… этот… хозяин? Или Фискин прилипала?
– Какой он хозяин! – взвилась было Васька, но, вспомнив, что в лагере спят, прошептала, – ладно, выясним. А у Фискиного придурка кишка тонка ночами по городищу шастать.

Фигура удалилась. Они выждали немного, высунулись из-под навеса и крадучись последовали за ней. Фигура побродила по раскопу и проследовала в направлении Соснового мыса. У них хватило благоразумия прекратить преследование и вернуться в лагерь. Но в лагере Васька направилась не к своей палатке, а совсем в другую сторону.

– Ты с ума сошла, – зашептала Лера.

Но Васька лишь досадливо дёрнула плечом и, подойдя к палатке мистера Джефа, осторожно раскрыла молнию. Подбежавшая Лера увидела толстый спальный мешок, из которого торчала голова англичанина. Из стоящей по соседству палатки Гусика доносился мерный храп.

– Ну и что теперь скажешь? – спросила Васька.
– Может быть, это Грег? – в неуверенности сказала Лера.
– С ума сошла? – возмутилась Васька. – Сама же говорила, что Грег ни при чём, он же свой. Нет, это не он.
– Да, конечно. Ты права.

То, что это был кто-то чужой, ни Лера, ни Васька уже нисколько не сомневались.

Рассказывала Васька очень живописно, «в лицах». Правда, заметив среди присутствующих Гусика, она умолчала, что он был назван ими «прилипалой» и «придурком».

Рассказывая, Васька ежесекундно обращалась к Лере: «Так, Лерка?» и Лера утвердительно кивала головой. Лерка сидела, закутанная с ног до головы в длинные штаны, свитера и куртки. Ночью она здорово промокла и замёрзла, и теперь голос у неё хрипел и сипел. Лера вынуждена была молчать с самого утра.

– Не иначе, это был Чёрный монах, – заключила Васька.

Мика обиделся.
– Не могли меня позвать! А ещё друзья называются! – у него от возмущения даже голос дрожал.
– Да брось ты, Мика, когда было тебя звать, сам подумай, – ответила Васька.

И тут в разговор встряла Вероника.
– Навыдумывали тут всяких чёрных монахов, мангупских мальчиков. Глупость какая-то. Вы уж как-нибудь определитесь, какой призрак здесь обитает.

– А оба! – откликнулась Васька.

Но Вероника её не слушала, а продолжала своё.
– Всё понятно! Вот кто шастает ночами по чужим палаткам, а после этого серёжки пропадают! Я буду вынуждена поставить в известность мистера Мак-Аврасса.

Все, и даже Гусик, возмутились её словам.
– Ты не права, Вероника. На этот раз они ничего такого не сделали. И в палатку заглянули вынужденно, – попытался урезонить её Гусик.

Но Вероника надулась и пошла к себе. Гусик поплёлся за ней.



Глава 8. Фиса – звезда сезона


Дождь прекратился. Мика, потягивая горячее какао, уже совсем успокоился и не сердился больше на Ваську с Лерой. Они стали болтать о том, что хорошо бы выследить этого, в чёрном. Через несколько минут под навесом появился Мак-Аврасс в сопровождении Фисы Порфирьевны.

– Почему никто не работает? – строго спросила Фиса Порфирьевна.
– Так ведь сыро. На раскопе лужи. Чего же грязь месить, – ответила Лера.

– Вам бы это следовало знать, Фиса Порфирьевна, – с ехидцей в голосе добавил Евсеич.
– Они правы, – сказал вдруг мистер Джеф, – пойдёмте, мадам Фиса.

Но Фиса не унималась.
– Немедленно за работу. Керамисты моют керамику, чертёжники чертят,
раскопщики заготавливают дрова.

– А дрова имеются, – подал голос Феликс.
– В таком случае, пусть носят воду.
– Да у меня ею все чеплашки заполнены, – лениво откликнулся Феликс.

– Пусть дрова заготавливают впрок! – взбешённая Фиса не знала, чего ещё сказать.
Она раскрыла было рот, чтобы продолжить свою тираду, но не придумав более ничего, резко развернулась и удалилась прочь с гордо поднятой головой.

– Надо полагать, мне надлежит сложить с себя полномочия начальника
отряда, – сказал Евсеич.

– Да нет, вы пока что официально начальник отряда, и я намерен оставить вас на этом посту. Но между тем, настоятельно рекомендую прислушиваться к мнению мадам Фисы, – ответил мистер Джефф и отправился следом за Фисой.

– Мадам Фиса, – хмыкнула Васька, – тоже мне, мадам нашлась.
– А что, ей подходит, – откликнулась Лера, – это смотря с какой интонацией произносить. Вот, например…

И Лера произнесла «мадам Фиса» с таким сарказмом, что все поняли: отныне это наименование прочно войдет в словесный обиход отряда.
– Фиса, звезда сезона! – ядовито процедила Васька.

Все сидящие под навесом расхохотались. Евсеич посмеивался в усы.
– Как вы можете так отзываться о замхозяине городища, без пяти минут начальнике раскопа, – с усмешкой пожурил он девчонок.
– А чё она! – взвился Мика. – Думает, если дедушки здесь нет, так всё можно.

Второй раз за эти дни он упомянул о деде, как о лице, наделённом властными полномочиями.
– Герка, ты начинаешь прикрываться именем Артура Алексеевича, – снова усмехнулся Евсеич.

Он называл Мику так в исключительных случаях, когда сердился или когда был доволен.
– Ничего я не прикрываюсь. Просто она меня бесит даже больше, чем этот… Мак опиумный!
– Ну и язычки подобрались! – расхохотался Евсеич.

– А я буду жаловаться, – не унимался Мика, – я сейчас же поеду в
Херсонес и всё расскажу Алле Ильинишне. Она разберётся с этим Маком. Она всех археологов на уши поставит! Её во всем мире археологи знают! Её послушают. Мак будет знать, как присваивать Мангуп!

– Мика, ты забыл, что Алла Ильинишна тоже на симпозиуме. И потом, я боюсь, что всё решено в более верхних инстанциях. Против правительственных решений о возвращении хозяевам их бывших владений не попрёшь, – вздохнул Евсеич. – А впрочем, будем ждать возвращения профессоров. Может быть, что-то и можно сделать.

Евсеич похлопал себя по карманам в поисках сигарет и поднялся из-за стола. Закурил и с усмешкой сказал:
– Ладно, пойду, поработаю немного, а то начальство серчать будет.

После его ухода ребята еще долго изощрялись в остроумии в адрес Фисы и нового хозяина, и лагерь периодически оглашался их диким гоготом.
Но это был смех сквозь слёзы.



Глава 9. Новая пропажа


В час пополудни выглянуло солнце, и через некоторое время его лучи ликвидировали все последствия ночного ливня. Лерка с Васькой и Мика, вооружившись мешками, сбегали вниз за персиками.

Там, в саду, они чуть не попались сторожу. Оказывается, в саду сменился охранник. С прежним сторожем, дедом Игнатом, у них был негласный уговор: «не попадаться». Он прекрасно знал эту троечку, таскающую персики, и делал вид, что охотится на неё, но ни разу так и не поймал.

От пережитого приключения настроение у них резко скакнуло вверх, и они огласили лагерь громкими воплями, призывающими всех навалиться на персики. Весь лагерь высыпал из палаток и теперь дружно поглощал угощение. Персиковая сладость стекала по губам и подбородкам, высыхающий сок остренько покалывал щёки.

Они стали пулять друг в друга персиковыми косточками и брызгаться соком. Впервые за это время в лагере царило неподдельное веселье. Старый экспедиционный закон «работать вместе, кушать вместе, веселиться вместе» возымел свое действие и Мика даже сбегал в стан противника и позвал их на персиковое веселье.

– Мы не едим ворованного, – буркнула Фиса, хотя до этого поглощала такие же стащенные персики за милую душу.

– Зато вкусно! – расплылся в улыбке Мика и вприпрыжку помчался обратно к навесу.

Гусик, поколебавшись, поплёлся за ним.
– Стой, Август! Неужели ты будешь есть краденые персики? – грозный окрик Вероники заставил Гусика обернуться.

– Ты знаешь, буду! – резко сказал он вдруг и ускорил шаг.

Веселье под навесом продолжалось. И хотя Евсеич персиков не любил, он не выдержал, отложил коллекционные описи, вылез из палатки и теперь, сидя под навесом, смотрел, как ребята поглощают персики, посапывал сигаретой и улыбался.

Васька пульнула косточкой в Мику, но попала в Леру. Лерка взвизгнула и бросилась на Ваську. Васька увернулась и с хохотом помчалась по поляне. Лерка гналась за ней, стараясь в свою очередь попасть в Ваську косточками.

Васька резко свернула, поскользнулась и шлёпнулась. При этом она попала коленом на что-то твёрдое. Когда она вскочила, то увидела, как из ссадины на колене выступила капелька крови.

А под навесом веселились вовсю. Кто-то схватил кружку и стал окатывать всех водой из стоящих рядом вёдер.

– За водой сами пойдёте! Резвитесь как дети малые! – рявкнул Феликс и тут же окатил Мику водой.
– А мы и есть дети малые! – весело крикнул Мика, запуская в Феликса очередной косточкой.

И тут, в самый разгар веселья, раздался дикий негодующий вопль. Кричали где-то у палатки на краю поляны. Все кинулись туда, и взору открылась занимательнейшая картина.

У палатки, забыв о своей величественности и гордости, размахивая руками, совсем не по-аристократически скакал Мак-Аврасс и орал что-то невразумительное. Причём по-русски!
– А-а-а! Обокрали! Осы! Уберите ос! Где, где он? Воры! Похитители! О, как больно!

Фиса Порфирьевна бегала следом, обмахивала его какой-то салфеткой, и верещала:
– Безобразие! Безобразие! Ну, успокойтесь! Успокойтесь, мистер Джеф!

С трудом, из отдельных выкриков и обрывков фраз, стало понятно, что мистера Джефа укусила оса. Но при чём тут воры?

Только через некоторое время, когда вопли постепенно стихли, вырисовалась картина происшедшего. Оказывается, Мак-Аврасс не обнаружил в палатке своей сумки с документом на владение Мангупом. Он решил, что переложил сумку в другое место, и стал шарить среди своих многочисленных баулов. Сумки нигде не было. В какой-то момент он задел стенку палатки, и рука его вдруг вывалилась наружу. В тот же момент он почувствовал страшную боль в указательном пальце, его словно лезвием полоснуло, а в щель палатки ворвался целый рой разъярённых ос. Вот тогда-то лагерь и огласился дикими воплями.

Лера обошла палатку и увидела с торцовой стороны довольно большой прорез в стенке. Рядом с прорезом на земле валялось осиное гнездо. Лера позвала Евсеича, и он констатировал прорез в стенке палатки.

– Спускайся в село, вызывай милицию. Ты у нас большой мастак по этой части, – скомандовал Евсеич Гусику, закуривая очередную сигарету.

– До прихода милиции всем сидеть под навесом, здесь не топтаться, – продолжал он, – шагом марш под навес.
– Вас это тоже касается, – повернулся он к пострадавшей стороне.

Евсеич был взбешён. Это было видно по тому, как непрестанно он курил сигарету за сигаретой. Шутка ли, третье происшествие за короткий срок. Сначала исчезновение серёжек, затем Грегори и вот теперь документов. Да тут ещё осы!

Все пошли под навес. Через некоторое время Евсеич вспомнил, что с раскопа надо принести вчерашнюю керамику.

– Феликс, остаёшься за старшего, – сказал он повару. Затем взял ящики и скомандовал, чтобы Лера, Васька и Мика шли за ним.

На раскопе Евсеич огляделся, увидел, что никто за ними не следит, и повернулся к ребятам.

– Герка! Васька! – рявкнул он.– Это ваша проделка с осами?! Вообще ничего не понимаете?! Ну ладно, Мика ещё совсем дурной, но ты-то взрослая, можно сказать! Значит, можешь отвечать за свои поступки!

– Мне ещё семнадцать, – буркнула Васька.

–Ничего, скоро восемнадцать стукнет! А за свои проступки люди, между прочим, с шестнадцати лет отвечают!
– Это я. Васька тут ни при чём, – мрачно признался Мика.
– Покрываешь!
– Не-а, честно я, один. Васька ничего не знала.

– Ну, зачем? – Евсеич сокрушенно покачал головой. – Ты хоть понимаешь, что сейчас все подозрения падают на тебя? И на Ваську, между прочим, тоже. Зная её характер, никто не поверит, что она в этом не замешана. Получается, что вы разрезали палатку, похитили документы, а ты ещё и ос подсунул. Ведь гнездо-то оказалось как раз напротив прореза. Дело очень серьёзное. Я, конечно, знаю, что с палаткой – не ваша работа, но ведь милиции-то это ещё доказать надо.

– А чо они! И Мангуп теперь их, и мы все тут от них зависим, и нас теперь в любую минуту отсюда выкинуть могут. А я люблю Мангуп, я вырос тут, – заплакал вдруг Мика, – я же не могу с ними драться, у меня силы не хватит, пусть их хоть осы накажут!

– Ну ты, Мика, фокусник, – только и сумел сказать Евсеич.
И странно, после признания Мики ему стало как-то спокойнее.

– Гнездо я ещё два дня назад подсунул, они же тут втихушку всё время сладкое жуют. Я и подумал, что осы на это среагируют. А палатку я не резал, документ не брал, просто не додумался. В голову как-то не пришло, что его стащить можно. И Васька с Леркой не брали, они бы мне сразу сказали об этом, – продолжал Мика, – а что теперь будет? Лучше бы я сам этот документ свистнул.

– В общем, так, народный мститель, о гнезде никому даже слова не говоришь. Мало ли как оно у палатки очутилось, может быть, там и было. С вами, девчонки, сложнее. Весь отряд знает, что вы ночью по лагерю разгуливали. Есть им, видите ли, захотелось! Ту фигуру в дождевике на самом деле видели или придумали? На самом деле… так… Ну, что ж, вполне возможно, что кто-то действительно ходил. Иначе бы куда делся документ. Значит, так, милиции рассказываете всё, как было. И про фигуру тоже.

Милиция приехала довольно быстро, и снова начались опросы, допросы, протоколы. Фиса разошлась вовсю, она жаловалась на «нестерпимое поведение» ребят. Припомнила, что её обозвали «звездой сезона», а Мак-Аврасса – «Маком опиумным».

– Это к делу не относится, – резко оборвал её милиционер, – давайте по существу.

По существу Фиса могла сказать только одно. Она ничего не видела
и не знает, куда делась папка с документами. Но она подозревает, что во всех этих делах замешаны Васька, Лера и Мика. И еще тот молодой англичанин, который якобы пропал, но юные мерзавцы наверняка знают, где он.

– И ещё, именно эти две особы бродили по лагерю в эту ночь, значит, они и стащили документ, – добавила она.

– Нам известен этот факт. Но если можно, поподробнее. Что вы ещё об этом знаете?

Фиса ничего больше не знала, и милиционеры с нескрываемой радостью сообщили, что к ней у них вопросов больше нет.

Милиционеры записали показания и ушли, мрачно пошутив при этом, что Мангупские призраки как-то слишком уж разбуянились. А также выразили надежду на то, что к следующему их визиту все пропажи будут найдены, и уж во всяком случае, они не застанут здесь ничего более криминального.

Мак-Аврасс ушел с милиционерами, заявив, что он пока поживёт в гостинице в Бахчисарае.

Постепенно все разошлись по палаткам. Под навесом остались только Лера, Васька и Мика. У Васьки саднило колено, и она была очень злая.
– Собственноручно пришибла бы эту Фису. И тех, кто разбрасывает всякую фигню на поляне!

– Я не поняла, чем ты колено ушибла? Там же одна трава. Или кто-то
камней набросал.
– Это был не камень, только я не рассмотрела.
– Пошли, посмотрим.

Они втроём обшарили всю поляну и наткнулись на металлический предмет. Небольшой, но очень увесистый. Он напоминал приплюснутый браслет, утолщённый с одной стороны.
– Это кастет, – тихо сказала Васька.
– Откуда ты знаешь? – усомнился Мика.
– В кино видела.
– А откуда он здесь мог взяться? Ну-ка, дай.

Лера повертела кастет в руках.
– Смотри, какая-то гравировка. Непонятно, плохо видно. Лупу бы.

– Я знаю, где есть лупа! – Мика бросился в палатку, в которой он до недавнего времени обитал с Грегори.

С исчезновением Грегори Мика перебрался к Феликсу и Пашке. Ему по ночам было как-то жутковато находиться одному в этой палатке. Теперь он впервые с момента своего переселения заглянул в своё прежнее жилище.

В палатке всё было разбросано. Вещи вытряхнуты из рюкзака, скомканы, свалены в кучу. В углу валялась раскрытая планшетка Грегори. Она была совершенно пустая. Ни карты, ни лупы не было. Мика обшарил всю палатку, но так ничего и не нашёл. Встревоженный, он побежал к девчонкам.

– Может, он сам забрал? – спросила Васька.
– Нет, карта была на месте. Мы же с тобой видели её уже после исчезновения Грегори. И Грегори бы не стал разбрасывать в палатке. Он же знает, где лежит карта, просто бы забрал, и всё. А там всё перерыто так, что сразу ясно: что-то искали.

– Значит, так. О карте пока никому ничего не говорим, даже Евсеичу. Тем более, о ней знаем только мы. Не надо лишний раз привлекать к себе внимание. Вася, спрячь кастет. О нём тоже никому ни слова. Всё это как-то связано между собой. И всё не случайно, – вынесла решение Лера.

Они ушли в цитадель, забрались в своё любимое место и теперь
сидели, молча глядя на раскинувшуюся внизу долину.

– А правда, что когда-то давно-давно на мангупских склонах никакой растительности не было? – спросил неожиданно Мика.
– Говорят такое, – откликнулась Васька, – но только что-то не очень верится.

– Видишь ли, это утверждение основывается на рисунке одного путешественника начала двадцатого века. На этом рисунке растительность не изображена. Но мне кажется, что Васька права. Не могло быть так, что тысячелетия ничего не росло, а потом вдруг взяло и резко выросло. Ведь чтобы выросло – нужна почва, а где она возьмется на голых скалах? – поддержала её Лера.

– Конечно. Я так думаю, что ему просто лень было рисовать все эти деревьёчки-цветуёчки. Набросал общий вид, и достаточно! И потом, Мангуп издавна славился своими источниками воды и ещё тем, что на такой высоте вода была в любое время года, и даже летом. Я считаю, что если бы в балках не было растительности, вода бы перестала конденсироваться в скальных пустотах. Она просто-напросто бы испарялась. Всем же известно, погибает лес – погибает ручей. Закон экологии.

– А уж на самом плато растительность точно была, во всяком случае, виноградники. Иначе бы зачем было устраивать тарапаны. Прикиньте, из долины поднимают на такую высоту кучу винограда, чтобы потом его здесь давить! Не проще было бы давить его в долине, во всяком случае, где-нибудь пониже, а не переться в гору с таким грузом? А потом просто привезти на Мангуп готовое вино. Они ведь в древности тоже не глупые были. Раз есть тарапаны – значит, был виноград, и выращивали его непосредственно на горе и, может быть, на склонах. Это вполне логично. И потом, на Чамну-Буруне уж совершенно точно росли сосны, иначе бы турки его не прозвали Сосновым мысом, – продолжила Лера.

– Ага, я тоже так думаю, – согласился с ней Мика, – а мне ещё кажется, что с Мангупа вели тайные тропы, чтобы, допустим, в случае войны оправить гонца за подмогой. А представьте, если балки совершенно лысые, какие уж тут тайные тропы.

Они снова замолчали и долго смотрели на округу.
– Так, подытожим, что у нас есть, – произнесла вдруг Лера, – а есть у нас вот что. Итак, по порядку. Исчезли серёжки, Грегори, документы на наследство и карта с лупой. Нашлись – кастет и… пока всё. Дальше. Появляются: сначала Фиса со своими, затем этот Мак-Аврасс, потом незнакомец приходил к Евсеичу, и, наконец, Чёрный монах.

– Да, но сначала-то появился Грегори с картой, – поправила Леру Васька, – вы помните, что говорил Грегори о карте?

– Он говорил, что карту ему дала бабушка. На карте отмечен мангупский клад. И ещё, если найти тайник, то можно раскрыть тайну их семьи. Карта старинная, на ней надписи на греческом и армянском, и ещё карта не полностью, только половина, – ответил Мика.

– Всё именно так. Карта, тайник, клад. Греческий и армянский. Помнится, с греческого он уже перевёл, осталось с армянского. Проводив меня, Грег собирался подняться на Мангуп, но исчез. Причем без карты. Если бы он хотел сбежать, то исчез бы с картой. Но зачем ему бежать? Позарился на какие-то, пусть даже старинные, серёжки? Глупо. Он, судя по всему, достаточно богат. Тем более, ему надо раскрыть тайну семьи. Прятался на Мангупе, а затем пришёл за картой? Но зачем всё перерыл, ведь ему известно, где карта. Да и зачем ему прятаться, если ничего не угрожает? А вот если угрожает… Тогда можно и спрятаться.

– Его нет на Мангупе. Мы же его весь обшарили, – откликнулись Мика и Васька.

– Вот именно, Грегори на Мангупе нет. Но кто-то приходил за картой и унес её. И это не Грегори. Значит, есть тот, кто знает о карте и кому она нужна. Кто-то охотится за картой и, может быть, за Грегори. И охотится, возможно, потому, что не знает перевода. Кстати, листочек с переводом в планшетке?

– Я же сказал, что в планшетке пусто, листочек с переводом тоже исчез, – ответил Мика.

– Вот-вот, тот, кто взял карту, забрал и перевод. Но перевод только с греческого, и то частичный, значит, для достоверности нужен перевод с армянского. Но не просто с армянского, а со средневекового. А кто знает средневековый армянский? Только специалист. Значит, так, завтра я еду в Бахчисарай, искать специалиста. Возможно, Грегори у него уже был, а может быть, был тот, кто взял карту.

– А где ты найдешь специалиста? – поинтересовался Мика.
– Да где еще, как не в Бахчимузее, – ответила Лерка.
– А ты, Лер, откуда знаешь, что в музее есть специалист? – удивился Мика.

– Слышала, когда была в фондах. Музейные говорили, что у них появился какой-то профессор. Специализируется по византийским рукописям. Может быть, он и староармянский знает, или, во всяком случае, подскажет, где искать знатока.

– Я с тобой, – откликнулась Васька.
– Нет, Вась, тебе надо остаться здесь, иначе это вызовет подозрение. Да ты не бойся, я постараюсь быстро обернуться.




Глава 10. Поход за персиками


Утром, как нельзя кстати, Евсеич сказал Лере, что ей необходимо съездить в Бахчимузей, просмотреть аналоги для керамики.

Преисполненная благодушия Лера засобиралась в город. Она нарядилась в новый лёгкий сарафанчик на тонюсеньких бретельках и широкополую соломенную шляпу. Сарафанчик, надо признать, своими лямочками несколько напоминал ночную сорочку.

– Ну, как вам мой сарафанчик? Правда, миленький?! – полюбопытствовала Лера, вертясь перед Васькой и Микой, как перед зеркалом.

Мика окинул Леру критическим взглядом, задумался, а затем глубокомысленно произнёс:
– Знаешь что, Лера! А шляпа очень красивая!

– Ничего ты не понимаешь в моде! – снисходительно улыбнулась Лера и направилась было к тропе, но тут её окликнул Евсеич.

Он передал ей карточки с чертежами и попросил внимательно сверить их с фондовскими экспонатами. На обратном пути ей было велено купить партию простых карандашей и чертёжной бумаги.

– Да, зайди ещё в аптеку, спроси сердечного. Ну там, валокордин, корвалол… Что будет, – добавил Евсеич.

И тут выплыла Фиса и, протягивая Лере деньги, просипела охрипшим голосом:
- Да, вот, милочка, купи мне что-нибудь от мигрени и эвкалипта для горла.
– Какого эвкалипта?
– Травы, конечно, – нетерпеливо ответила Фиса.

– Ещё и дерево есть, – парировала Лера.
Но потом, великодушно пообещав купить всё, что надо, поспешила к тропе.

Евсеич был в приподнятом настроении. С самого утра на раскопе полезла интересная стенка, и всех, включая Ваську, поставили на зачистку. В разгар работы на раскопе появилась Вероника. И со словами «Фиса Наумовна просила…» она ступила на эту, только что зачищенную стенку.

– Стенка! – хором выдохнули раскопщики.
– Стенка-а-а! – простонал Евсеич.

Но было поздно. Стенка под её ногами дрогнула и поехала вниз. То, что секунду назад было частью ценного археологического объекта, теперь пребывало в живописных руинах, увенчанных распростёртой фигурой Вероники.

Мике стало вдруг нестерпимо смешно.
– Ну вот и Мангупский мальчик объявился! – пискнул он, еле сдерживая смех. – Но это точно не я!

Но эту его шутку, против обыкновения, никто не оценил.

Васька первой бросилась к Веронике и за подмышки оттащила в сторону. И как раз вовремя. Тотчас увесистая каменюга с края оставшейся части стенки рухнула вниз, как раз в то место, где только что на груде камней возлежала Вероника.

В первый момент Вероника, вероятно, даже не поняла, что случилось. Потом, когда до неё дошло, она вообразила, что падение стенки было специально подстроено. В наступившей тишине разгневанная «лётчица» вскочила на ноги и от возмущения даже слова не могла сказать.

В вертикальном состоянии Вероника выглядела ещё более эффектно. Покрытая с ног до головы раскопной пылью, она была как ожившее мраморное изваяние. И на лбу этого изваяния прямо на глазах вырастала огромная шишка. А под глазом наливался багровостью смачный фингал.

И в той же полной тишине, так и не договорив, что просила Фиса Наумовна, она с гордо поднятой головой, но при этом хромая на обе ноги, заковыляла в лагерь.

В перерыв ребята застали её сидящей у палатки с маленьким зеркальцем в руках. Она глядела на свои только что приобретённые «украшения» на лбу и под глазом - и заливалась слезами. Увидев ребят, Вероника залезла в свое брезентовое укрытие. Васька достала из рюкзака коричневую склянку и со словами: «Мажь ссадины» просунула склянку ей в палатку.

Расстроенный Евсеич возился на раскопе, и, воспользовавшись его отсутствием, не дожидаясь обеда, Васька и Мика засобирались «за десертом». Это их кодовое «за десертом» давно уже было известно всему лагерю.

Феликс, увидев их сборы, заявил, что советует воздержаться от подобных прогулок и вообще пора прекратить набеги на персиковый сад.

– Я слышал, – сказал он, пробуя с ложки обеденное варево, – в деревне болтали, что теперь сад принадлежит частнику, а тот за каждый персик удавится. Вчера в лавке был. Пока в очереди стоял, наслушался. Говорят, он охранников поставил сад охранять. Волкодавов из-за границы выписал. Так что, на мой взгляд, туда лучше не соваться. Это вам не прежний сторож дед Игнат. Проживём без персиков. Вон сейчас кизилового компота наварю, дуйте себе за милую душу, чем не десерт.

И тут Мика заупрямился.
– Ещё чего! Этот сад всегда общим был, деревенским. Его дед Игнат с дедом Саввой посадили, когда ещё комсомольцами были, они всей деревней его растили. Убудет, что ли. Они вон сыплются, эти персики, убирать их не успевают. Лежат – гниют. А тут нашёлся, тоже мне, хозяин. Я ему, этому буржую проклятому, ни одного персика не оставлю!

– Ну и экстремист же ты, Мика! Васька, ну хоть ты ему скажи!
Васька лишь сокрушенно покачала головой и развела руками, всем своим видом показывая: «Да я-то что сделаю? Я-то всё понимаю. Так ведь Мику не переубедить. Поэтому лучше я с ним пойду».

И они поскакали вниз по тропинке.

– Евсеичу скажу! Поешьте хотя бы! – крикнул вслед Феликс.– Даже не поели из-за своих персиков.

Но Мика с Васькой его уже не слышали.

До сада они добрались быстро, на этот раз решили далеко не заходить, а похватать персиков у начала сада. Благо, падалицы было много. Они быстро набрали рюкзак и принялись за второй. И вдруг в знойной тишине дня послышалось: «Воры!». И другой голос: «Я им щас руки пообрываю!»

В тот же миг, побросав рюкзачки, Васька с Микой рванули из сада. Не сговариваясь, они побежали в противоположную от Мангупской тропы сторону.

За спиной слышалось тяжелое топанье ботинок и прерывистое дыхание. Судя по всему, преследователи были далеко не молодыми.

Мика с Васькой оторвались довольно сильно и оказались у южного склона Мангупа. Но подниматься по пологому и безлесому в этом месте склону было немыслимо, их бы заметили сразу. Ребята плюхнулись в заросли у подножья и затаились. Над ними возвышался Мангуп, величественный и могучий. И ребята знали, что там их спасение.

– Откуда они? – послышался голос одного из сторожей.
– Не знаю. С Мангупа, наверное, – ответил другой, – следы заметают. Ничего, если они с Мангупа, мы их там и перехватим. Всё равно туда явятся.

Преследователи удалились. Васька с Микой выждали немного и вылезли из засады.
– Со стороны Терновки подниматься не будем, – сказала Васька, – там могут ждать.
– И со стороны Залесного тоже. На «Легком паре» засаду могут выставить.
– Поднимемся с юго-запада, – решила Васька, – до темноты отсидимся, а потом пойдём в лагерь.

– Евсеич сердиться будет.

– А что делать? Хвостов за собой приводить? Евсеичу лишние неприятности. Он же сам говорил: «Старый экспедиционный закон – экспедицию не подставлять». А так придут, посмотрят, нас не найдут, подумают, что мы из какой-нибудь деревни, и уйдут. Не будут же они всё время на плато торчать. Им сад караулить надо.

– Ага, а если Фиса проговорится?
– У Фисы же голос пропал. Вероника со своими фингалами теперь вряд ли из палатки вылезет. А Гусик один ничего не скажет.

Они пошли в обход Мангупа к крутой, поросшей лесом юго-западной стороне и стали подниматься по почти отвесному склону на Сосновый мыс. Здесь не было тропы, и им приходилось карабкаться среди сплошных непролазных зарослей, хватаясь за каменистые уступы.

Неожиданно почти у самого верха Мика наткнулся на маленькую площадку, скрытую от посторонних глаз густой растительностью.

Сразу же за площадкой начиналась небольшая карстовая пещера. Они забрались в пещеру, и их взорам открылась любопытная картина. В глубине у стенки было сооружено подобие лежанки, около неё валялись какие-то вещи. У входа в пещеру находилось кострище, рядом с ним лежали сухие ветки.

– Костёр недавно потух, – сказал Мика, втягивая носом воздух.
– Кто это здесь обитает? – удивилась Васька.
– Смотри! – Мика поднял с земли обломок ножа.

Васька прошла вглубь пещеры. Там на топчане лежала объемная книга в потрёпанном переплёте. Васька полистала книгу. Это было старинное издание, содержащее описание пещерных городов Крыма.

Вдруг из-под корешка книги вылетела плотная, как показалось Ваське, картонная полоска.

Васька попыталась засунуть её обратно под корешок, но размочаленный край картонки никак не хотел запихиваться в узкую щель. В этот момент Мика подал знак, что надо спешить.

Васька положила книгу на место, сунула картонку в карман и поспешила к
выходу. По дороге она увидела валяющийся клочок бумаги, и, думая, что это обронил Мика, тоже сунула его в карман. Мика уже ждал Ваську на площадке.

Ребята вскарабкались выше и через некоторое время были уже на плато. Они просидели в зарослях можжевельника до самой темноты и появились в лагере, когда уже вовсю горел костер.

Евсеич, увидев их, молча затушил сигарету и ушел от костра.

Васька и Мика понуро уселись на свои места. Лера была уже в лагере, она вернулась за полчаса до их прихода. Она выразительно взглянула на Ваську с Микой и приложила палец к губам.
– Между прочим, у Евсеича приступ был сердечный, – сказал Пашка.

Остальные ребята молчали. Феликс принес компот в больших кружках, две тарелки с ужином и поставил всё это перед ними. Потом вздохнул и добавил от себя пачку печенья.

– Вот ещё, печеньем их кормить, – проворчал Пашка.
– Да будет тебе. Накинулся на детей, – отозвался Феликс.

– Ага, дети, – хмыкнул Пашка, – как шкодить, так взрослые, как отвечать, так дети.
– Отстань от них. Пусть поедят сначала, – рассердился Феликс.
– Да я-то что, Евсеича жалко, – не унимался Пашка.

– Я тебе сказал, пусть поедят. Целый день голодом. И, в конце концов, раз уж они попались и сумели удрать, то совершенно правильно сделали, что не привели хвостов за собой. От лишней неприятности Евсеича спасли. А так, кто знает, откуда мальцы, может, вообще из города. Тем более, что Ваську за парнишку приняли. Так что сейчас пусть едят, а завтра я им задам, не волнуйся.

Мало-помалу Васька с Микой узнали, что пока они отсиживались на Сосновом мысу, в лагерь заявились сторожа и потребовали выдачи двух мальчишек – похитителей персиков. Евсеич сделал большие глаза и заявил, что у них таких нет, все экспедиционные на месте, в наличии, так сказать. Ребята подтвердили его слова. А Фиса со своими даже из палатки не вылезла.

Сторожа заглянули в палатки, пооколачивались по лагерю, но так никого и не дождавшись, ушли. На прощанье они заявили Евсеичу, чтобы он дал знать, если ему станет что-либо известно о налётчиках.

– Непременно, непременно, – заверил их Евсеич, а про себя подумал, что если эти «налётчики» еще раз сподобятся «за десертом», он возьмет дрын и отходит их по хребтинам.

А после ухода сторожей Евсеичу стало плохо с сердцем. Он, конечно, понимал, что Мика с Васькой, скорее всего, в безопасности и теперь отсиживаются где-то, но всё равно разволновался не на шутку. Хорошо, что у Фисы оказался с собой валокордин, и она великодушно поделилась с ним лекарством. Евсеич отлежался в палатке, а потом, сидя у костра, вновь поглощал сигарету за сигаретой, пока Феликс не спрятал их.

Всё это Васька с Микой выслушали с тяжелым сердцем и даже когда Феликс заявил, что они в наказание пять дней будут дежурить по кухне, ничуть не возмутились.

Они молча направились от костра к палатке Евсеича и сели у входа. Потом тихонько затянули: «Михал Евсеич, ну Михал Евсеич…»

– И что? – отозвался из палатки Евсеич.
– Михал Евсеич, вы очень сердитесь?
– Нет, я ликую! Я просто на седьмом небе от счастья!
– Михал Евсеич, простите нас, мы больше не будем.

–"Не бу-у-дем"... Это трёхлетний ребенок, если скажет, что больше не будет, то не будет, хотя бы на какое-то время. А вы будете. Знаю я вашего брата. На день-два утихнете, а там по новой. Так что не бросайте слов на ветер.

– Ну, Михал Евсеич…
– Идите уж.


Глава 11. Всё тайнее и тайнее


Все последующие пять дней Васька с Микой дежурили по кухне. Первый день Феликс их загонял до такой степени, что они рухнули от усталости, не дожидаясь отбоя. Они натаскали и накололи дров, начистили море картошки, отдраили от сажи и копоти многочисленные Феликсовы котлы, кастрюли и вёдра, перемыли гору посуды и заполнили водой все возможные ёмкости.

Феликс не давал им присесть ни на минуту. Они с нетерпением ждали, что Феликс пошлёт их в сельскую лавку за хлебом или хотя бы сам отправится за покупками, дав тем самым им небольшой передых. Но хитрый Феликс заявил, что все продукты есть, на ужин будут оладьи, так что хлеба не надо. И вообще, лучше, если их будут видеть в деревне как можно реже.

Лера пыталась им помочь, но ей натащили столько керамики, что она даже в перерыв сидела на солнцепеке, не разгибая спины.

Во второй день дежурства они устали меньше, Феликс их уже гонял не так сильно. Вся работа по хозяйству делалась, словно сама собой. Каждую свободную минуту они прибегали к Лере на тачок и урывками перебрасывались парой-другой фраз, но поговорить так и не смогли. Феликс промурыжил их до самого отбоя, а затем лично проследил, чтоб Мика из палатки ни ногой.

Лерка с Васькой жили в одной палатке с девчонками, поэтому Лера Ваське при девчонках тоже ничего не стала рассказывать, ждала удобного случая. Лишь вечером после третьего дня дежурства они забрались в укромное место, чтобы подытожить информацию.

Прежде всего, Лера поведала о своих приключениях в Бахчисарае. Найдя в музейных фондах всю интересующую её информацию о керамике данного типа, она исподволь стала узнавать, есть ли в музее специалист по средневековым рукописям. Оказалось, что есть, но в музее его в тот день не было. Вооружившись адресом, Лера направилась на поиски, но, как выяснилось, в указанном месте он не проживал. Лера поспешила обратно в музей.

Петляя по кривым живописным улочкам старого города, она вдруг увидела мелькнувшую впереди фигуру, удивительно напоминающую со спины Грегори. Лере в какой-то момент показалось, что это он и есть. Она бросилась следом, силясь догнать незнакомца, но он свернул в проулок и, когда Лера добежала до угла, на дороге уже никого не было.

Раздосованная Лера вернулась в музей и там узнала, что ей дали устаревшие сведения по поводу местожительства интересующего её лица. Данный гражданин не так давно съехал с прежнего адреса и теперь проживает в домике бывшего настоятеля Успенского монастыря.

Лера прекрасно знала где находится домик настоятеля, и в предчувствии удачи направилась прямо туда. Как и ожидалось, специалист по средневековым рукописям и знаток древних языков оказался на месте. Он возился с грядками в небольшом садике прямо за домиком настоятеля.

Это был розовощекий подвижный, с торчащими вокруг лысины светлыми пушистыми волосами, коротенький толстячок неопределённого возраста, по фамилии Дынин. На самом кончике носа у него примостились очки, назначение которых было совершенно не понятно: он смотрел на собеседника поверх этих круглых окуляров в тонкой золотистой оправе. Из-за этой манеры смотреть, голова у него была постоянно наклонена немного набок.

Услышав Лерин вопрос о том, известен ли ему средневековый армянский, он расплылся в улыбке и радостно доложил, что если год стажировки, а затем пять лет работы в хранилище древних рукописей Матенадаране её устроит, то он будет безмерно рад.

Найдя в лице Леры благодарного слушателя, Дынин привёл ее в свой кабинет и стал показывать рукопись за рукописью. Он был очень словоохотлив и слово за слово, Лера узнала у него необходимую информацию.

Оказывается, некоторое время назад, в домике настоятеля появился человек и попросил перевести, по словам Дынина, «фрагмент крайне интересной армянской надписи периода позднего средневековья» на старинной карте.
– А вы не помните, о чём там говорилось?

– Как же. Очень хорошо помню и не только помню, у меня сохранились черновики перевода. Правда, надпись не полная. Достаточно фрагментарна, но чрезвычайно интересна, там такие удивительные речевые обороты… да, чрезвычайно интересна.

– А можно взглянуть?

– А-а-а! Как я понял, вы также интересуетесь рукописями! Похвально-
похвально, что у нас есть такая молодежь!

– Да, – уклончиво ответила Лера, – хотелось бы знать.

– Сейчас, сейчас, где-то здесь были черновики перевода. Это очень хорошо, очень хорошо, если вы будете специализироваться по данному направлению. Очень большие перспективы. Так, не то, не то… Да где же они? Куда я мог задевать черновики? Кажется, я совсем недавно их видел вот в этой папке. Может быть в другую переложил? – Дынин в недоумении перерывал содержимое папок.

– А вы можете припомнить о чем там говорилось?

– Так… Там говорилось, что-то о Мангупских древностях, кажется о кладе и упоминалось имя Гаврасов. А дословно… Мне надо посидеть и вспомнить. Значит так, я сегодня же этим займусь. Вы говорите на Мангупе интересные находки. Придется приехать. Давно собирался повидать Гавсарова.

– Он сейчас в Америке.
– Ах, да, я и забыл. Но всё равно, приеду, полюбопытствую, что вы там накопали. Заодним, расскажу, что вспомню.

– Только, я очень прошу, на Мангупе о карте пока никому ни слова. Это сюрприз для профессора.

– Ах да, понимаю-понимаю, я тоже обожаю устраивать сюрпризы. Не бойтесь, никто ничего не узнает.

Тихонько скрипнула дверь, и Лере показалось, что она слышит осторожные шаги. Потом дверь в кабинет Дынина приоткрылась, и на пороге появился кот по экстерьеру под стать хозяину. С лаконичным «мур», он прыгнул на руки Дынину.
– Шагу без меня не сделает, – засмеялся Дынин.

На обратном пути Лера размышляла о разговоре с Дыниным и когда доехала до своей остановки, то уже была уверена в том, что черновики кем-то похищены. Прокручивая мысленно весь разговор, она всё больше убеждалась в том, что их подслушивали.
– Почему ты так думаешь? – спросил Мика.
– Не знаю. Просто думаю и всё. А у вас как?

Выслушав Васькин рассказ, постоянно прерываемый комментариями Мики, Лера глубоко задумалась.
– А какая была книга? Посмотреть бы. Может быть сползаем?
– Нет, – ответила Васька, – я думаю, не стоит, нарваться можно. Там явно кто-то скрывается. И этот кто-то не Грегори.
– С каких это пор ты стала такой осторожной?

– Да не осторожной, просто чувствую, что пока не надо. Книга старинная, написана с «ерами» и «ятями», толстая. Да вот у меня где-то картонка из нее, из корешка выпала.

Васька вытащила из кармана плотную пожелтевшую полоску.

– Вот. Уплотнитель корешка. Куда его? Ладно, потом в костер брошу.
– А это что? – Мика поднял клочок бумажки, выпавшей из Васькиного кармана вслед за картонкой.

– Да там же в пещере нашла, – откликнулась Васька, – я думала, ты обронил, вот и подобрала.

– Ничего я не ронял. А тут что-то написано, – Мика уставился в записку, – трудно прочитать, почерк непонятный,

– Ну-ка, дай, не такое разбирали! – Лера взяла клочок в руки и прочла «…и узреет тот око…». Больше в бумажке ничего не было.

– Да, информативно! Где ты это нашла?
– Я же говорю в пещере. Подобрала, чтобы следов не оставлять, потому что подумала – Мика обронил.

– Это не моё! – вытаращил глаза Мика.
– Знамо дело не твоё. Это уже и ёжику ушастому ясно.
– Но чьё? – многозначительно подняла вверх палец Лера.
– Это всё как-то связано одно с другим, – заключила Васька.
– Ладно. Сохраним, – сказала Лера, – мне тоже кажется, что этот обрывок фразы неспроста.

Васька вертела полоску в руке и вдруг заметила, с одного края картонка расщепилась на отдельные тонкие листочки.

Она машинально стала разъединять картонку и неожиданно для себя увидела, что картонка расщепляется не просто так, а в определённой системе. Точнее, она разворачивалась. И когда Васька развернула её полностью, они оторопели от удивления: у Васьки в руках лежал, свёрнутый некогда гармошкой, обрывок старинной карты.

И это была карта Мангупа. Правая сторона.



Глава 12. Дынин и Ганс


Через день, как раз перед обедом, на Мангуп взобралась, отпыхиваясь и обмахиваясь платком, пухлая фигура в шортах с необъятными карманами. На голове у фигуры была белая, какая-то совсем детсадовская, панамка, за спиной объёмный рюкзак, в руке поводок. Рядом с фигурой, пребывая на этом самом поводке, важно и независимо, как будто и не на поводке вовсе, вышагивал огромный лохматый рыжий кот.

– А это ещё что за фрукт? – удивленно протянула Васька.
– А это не фрукт! Это бахчифрукт! А точнее, бахчиовощ! – весело ответила Лера.
– Дынин, что ли?
– Ага. Он самый.

С раскопа к Дынину с широкой улыбкой уже спешил Евсеич.

Но в тот же самый момент, с не менее широкой улыбкой к тому же самому Дынину, с противоположного конца поляны летела Фиса Порфирьевна. При этом она, не замолкая ни на секунду, щебетала: «Ах, дорогой профессор, вы приехали. У вас есть что-то новенькое, интересненькое. Мы ждем ваших рассказов».

Дынин расплылся от удовольствия:
– О, да, конечно, конечно! Вот, намедни…

Евсеич был ещё далеко, и Лера, мгновенно оценив ситуацию, метнулась на перехват.

Оторопелый Дынин шарахнулся в сторону, когда перед его носом подобно реактивным снарядам почти столкнулись две разновозрастные дамы. Но Лера была проворнее, она с радостным лицом подскочила к Дынину и со словами: «Мы так вам рады!», схватила его за руку и потащила в тень навеса, под охрану Васьки и Мики. Фиса ретировалась. К тому моменту, когда к навесу подошел Евсеич, Лера уже успела проинструктировать Дынина о линии его поведения, пообещав при этом в награду за его молчание показать «очень занимательный фрагмент надписи».

Евсеич повел Дынина смотреть раскоп, Мика увязался за ними. И за то время, пока они были на раскопе, успел надоесть Евсеичу до невозможности. Он встревал в разговор всякий раз, когда ему казалось, что Дынин вот-вот проговорится о Лерином визите.

– Да что с тобой сегодня, ты слова никому не даёшь сказать, – удивился Евсеич.

– Я просто рад, что к нам приехал дедушкин друг. Я так соскучился
по дедушке, что его друг мне как родной, – несло Мику.

Дынин заулыбался.
– А кто твой дедушка, милое дитя?

– Это внук профессора Гавсарова, – ответил Евсеич, – и этот внук, кажется, добьётся, что я совсем непедагогично возьму в руки ремень, так как непосредственно под моей юрисдикцией находится данный субъект в этом экспедиционном сезоне.

– Внук Гавсарова, боже ж мой! Ты же был совсем крохой, когда я видел тебя в последний раз! Мальчик вырос! Это ж сколько лет я не видел профессора?! Всю жизнь в разъездах! Но ничего, ничего! Я дождусь его приезда, поживу у вас на Мангупе, я наконец-то взял отпуск, и заменю тебе деда на время его отсутствия! – Дынин даже прослезился от своих слов.

– Ну да, бедный внук! Ему так не хватает общения, совсем одичал от одиночества, – съязвил Евсеич, потом повернулся к Дынину. – Так значит, вы погостите у нас, Лавр Спиридоныч?
И, получив утвердительный ответ, повёл Дынина в лагерь.

Когда Мика рассказал о решении Дынина пожить на Мангупе, девчонки только присвистнули.
– Ну, теперь нужен глаз да глаз, чтобы он ни о чём не проболтался.
– Скажи лучше, ухо да ухо, – вздохнула Васька.
– Зато надпись переведёт, – возразил Мика.
– Тоже плюс.

Бахчифрукт, как стали называть его между собой приятели, выразил желание работать на раскопе. Мика упросил Евсеича, чтобы их с Дыниным поставили в одно помещение. Так он был под постоянным контролем Мики.

Вечером ребята повели Дынина на прогулку по Мангупу. И в промежутках между его «ахами» и «охами» по поводу «неописуемой красоты» им удалось подсунуть ему обрывок карты. Дынин оживился ещё больше.
– Чрезвычайно интересно, чрезвычайно интересно. Я непременно займусь.
– А вы привезли перевод?

– Да, да, конечно, вот он! – радостный Дынин достал из кармана записную книжку и вынул свёрнутый листок.

– Вот смотрите, здесь... – Дынин развернул листок, и выражение его лица тотчас изменилось.

На ладони лежал совершенно чистый листок.
– Ничего не пойму, я собственноручно положил перевод в записную книжку, – растерянно сказал он, – но ничего-ничего, мне нетрудно вновь написать перевод.

– Значит так, переводом займемся завтра, эту карту я сейчас спрячу, и мы все вернемся в лагерь, как после интересной и занимательной прогулки, – ответила Лера.

Утром, как только появилось подходящее освещение, Бахчифрукт, сославшись на необходимость поработать с рукописями, ушел с раскопа и, расположившись под навесом, стал внимательно изучать обрывок карты.

Мика вызвался ему помогать, на самом же деле в его задачу входило бдительно следить за тем, чтобы никто не сунулся к Дынину. И очень кстати. Фиса, увидев Дынина, сидящего за столом, направилась, было к нему, но, заметив рядом Мику, видимо, передумала. Она позвала Веронику с Гусиком и отправилась на раскоп.

Феликс с дежурными спустились с Мангупа за запасом продуктов, Евсеич с раскопщиками возились на раскопе и, судя по всему, должны были вернуться не раньше обеда. Теперь четверо заговорщиков были в лагере совершенно одни.

Васька с Леркой побросали работу и подошли к столу. Мика заглядывал в карту через плечо Бахчифрукта. Они сгрудились за спиной Дынина и буквально дышали ему в затылок. В конце концов, он сказал им, что если они желают получить перевод побыстрее, то пусть перестанут висеть на нем гроздьями.

Девчонки вернулись на свои рабочие места. Мика сбоку следил за появляющимися на листе бумаги закорючками, и работа вроде бы стала продвигаться. Но тут явилось неожиданное препятствие в лице кота Ганса.

Ганс был котом с характером. Единственной из всех обитателей лагеря, кому он благоволил, помимо Дынина, была Васька. С первых же минут появления на Мангупе он проникся к Ваське необъяснимым доверием и стал бродить за ней по пятам.

И вот теперь кот не придумал ничего лучшего, чем курсировать он неё к Дынину и обратно. Он запрыгивал прямо на разложенные по столу листы бумаги и, развалившись на них, начинал умывальные процедуры. Когда Дынин скидывал его со стола, он запрыгивал вновь и вновь.

Затем, доведя Дынина до умопомрачения, кот перекинулся на Ваську. И несколько раз проделал с её чертежами такое же мероприятие. Потом он стал слоняться между Васькой и Дыниным и тереться попеременно, то об одного, то о другого, тыкаться мордой в ладони с требованием погладить. И так продолжалось до самого обеда. Почти ничего не переведя, Дынин собрал свои бумаги и ушел в палатку.

Но кот не успокоился и после обеда. Вредность его не знала границ. Внешне это было милейшее, добродушнейшее существо, под стать хозяину, но только внешне. Внутренний мир кота был потемками, и сквозь эти потемки явно пробивалось его упрямство, нахальство и напористость.

В общем, кот был себе на уме. В силу своеобразности характера, он предпочитал делать свои туалетные дела не там, где надо, а там, где хочет.
И вот теперь он стоял у ножки обеденного стола и с остервенением загребал лапой землю, при этом выражение физиономии у него было таким, будто он загребал, по крайней мере, десять помоек.

– Ну, хватит, хватит, – сказал Дынин, – а то продерешь Мангуп до
основания.

Кот фыркнул, скосил на Дынина рыжий глаз, явно желая сказать: «Не лезь не в свое дело». И вновь продолжил уничтожать следы своего преступления. Но не уничтожил. Зато выгреб на свет божий другие следы. Впрочем, даже не следы, а не что иное, как те самые пропавшие серёжки.

Говорят, золото не пропадает, раньше или позже пропажу находят. На этот раз его суждено было найти Дынину. Бахчифрукт закричал радостно и громко.
– Сенсация, сенсация! Сюда! Все сюда!

Время было как раз послеобеденное. Разморенный народ нехотя повылазил из своих укрытий и потянулся на крик. Первое, что они увидели, были всё также самозабвенно загребающий лапой кот и Дынин, верещащий об открытии.

А у ножки стола, среди травы, пыли и разрытых комочков земли мирно возлежала недавняя пропажа – две золотые серёжки из склепа. Всё это время они преспокойно находились там, куда выпали из коробочки, столкнутой локтем с края стола, и пребывали в ожидании, когда их, наконец, обнаружат.

– Ну, слава Богу, нашлась пропажа! – обрадовался Евсеич, – теперь можно сообщить в милицию о находке.

– Это очень подозрительно, – встряла Фиса Порфирьевна, – наверняка подбросили.
– Кому это надо? – удивился Евсеич.
– Значит, есть кому.

– Это, по меньшей мере, глупо: сначала стащить, а затем по непонятной причине подбросить.

– И всё-таки я настаиваю!
– Ну да, конечно, вор сначала стащил, а потом резко раскаялся и прослезился!
– Вечно вы спорите, Михаил Евсеич!
– Я не спорю. Просто нелогично.
– В таком случае, как они здесь оказались?

– В том-то всё и дело. Почему именно здесь? Если бы кот по своему кошачьему разумению не облюбовал это место под свой туалет, они бы ещё бог знает сколько времени здесь пролежали. И где вероятность, что вообще бы нашлись? Нет, тот, кто, как вы утверждаете, хотел подбросить, подбросил бы на более видное место. Чтобы их гарантированно нашли.

– Мне кажется, всё просто, – вмешалась Лера, – серёжки лежали в коробочке, когда Васька пришла на ужин. Коробочку она поставила рядом с собой. Где она сидела? Вот здесь, с краю. Это её постоянное место.

Лера повернулась к Ваське:
– Так, Васька?

После утвердительного Васькиного кивка Лера продолжила:
– Скорее всего, коробочка была случайно столкнута со стола, возможно, локтем. А может быть, просто осталась на столе. После ужина Васька ушла, забыв о коробочке, а когда вернулась через несколько минут, коробочка всё также лежала на столе. Но она была уже пустая. Васька ничего об этом не знала, потому что не заглянула в неё. О том, что должно лежать в этой коробочке, знали только четыре человека: Васька, Мика, Михал Евсеич и я.

– Михал Евсеич, позвольте коробочку, – обратилась Лера к Евсеичу.
Получив желаемое, она подняла коробочку вверх для всеобщего обозрения.

– Теперь обратите внимание на коробочку! Вот именно! Это спичечный коробок! А сейчас смотрите.

Лера раскрыла коробок, вложила в него маленькую гальку и, закрыв, положила коробок на стол этикеткой вверх.

– Возьмите кто-нибудь коробок, – скомандовала она, – откройте. Видите? Как раскрылся коробок? Совершенно верно, он перевёрнут, донышко наверху, а то, что было в коробке, выпало. Кто-нибудь заметил, как выпала эта галька? Нет. Видите, внутренняя часть коробка перевернута «вверх ногами», хотя этикетка вверху. Теперь дальше.

Она перевернула коробок.

– Смотрите, с другой стороны коробка точно такая же этикетка. А теперь, когда коробок закрыт, определите, где у него верх, а где нижняя сторона. Это невозможно, так как абсолютно одинаковые этикетки с обеих сторон. Значит, Васька положила коробок на стол, этикеткой вверх, думая, что положила как надо, но он оказался перевёрнутым. Потом она ушла, забыв о коробке. Или второй вариант: обедая, она случайно сталкивает с края стола коробочку, а как мы знаем, Васька всегда сидит с краю, и в тот день тоже так сидела. А потом кто-то находит упавший со стола спичечный коробок.

Лера перевела дух и продолжила:

– В любом случае, думая, что здесь спички, он берёт коробок, открывает в надежде закурить, но обнаруживает перед глазами донышко коробка. Естественно, содержимое в этот момент вываливается. Человек переворачивает коробок правильно и видит в нем вместо спичек вату. Он, думая, что его разыграли, кладет коробок на стол, считая, что розыгрыш необходимо продолжить и с другими. И преспокойно уходит. Тот, кто нашел спичечный коробок с ватой, так было?

Всё время пока Лера рассказывала, «старый раскопный волк» Пашка стоял в глубокой задумчивости.

– Ну да, – сказал он вдруг, – на траве у стола действительно лежал спичечный коробок. Я решил прикурить, раскрыл, увидел сначала донышко, перевернул, но обнаружил в нём вату. Решив, что это хохмы ради, положил коробок на стол и ушёл на раскоп. Потом все говорили про коробочку с серёжками, но я даже не мог предположить, что коробочка - это просто спичечный коробок, причём тот самый, который я открывал. Но клянусь, серёжек в нем не было.

– Конечно, ты их не видел, ведь к тому моменту, когда ты перевернул коробок правильно, они из него уже выпали вот сюда, в траву.

– Не верю ни единому слову! – заявила Фиса.

– Так что дело раскрыто! – не обращая внимания на Фису, продолжила Лера, – и всё благодаря кому?! Гансу!
– Ах ты наш археолог! – засмеялась Васька, взяв кота на руки.

– Археолух, а не археолог, – сказал Мика, повторив любимую фразу Евсеича.
Довольный Евсеич затянулся очередной сигаретой и пробасил:
– Надо оприходовать. Вобщем, Лера, займись, занеси в описи.
– Ну, ты, Лерка, дедукция-индукция, – восхищённо протянул Мика.

– Что ж, версия вполне имеет право на существование. Выдержана, логична, правдоподобна. Тем более, никакой другой у нас пока нет, – продолжал Евсеич.

– А я считаю, она не выдерживает критики, надуманна, неправдоподобна, – как всегда вмешалась Фиса Порфирьевна.

– В таком случае, выдвините свою версию, более аргументированную, – с усмешкой сказал Евсеич.

– И выдвину, – и она ушла обдумывать версию.

Ещё одно происшествие стало заключительным аккордом этого дня. Дынин, прогуливаясь по плато, забрёл на старый заброшенный раскоп, ступил на заросшую травой стенку, оступился и свалился вниз. Падая, он не успел затормозить и покатился по склону, и катился до тех пор, пока не врезался всем телом в кизильник.

Исцарапанный, с шишкой на лбу, он появился в лагере. Васька только присвистнула, увидев это явление. А Мика, успевший за эти дни достаточно сильно привязаться к Дынину и теперь опекавший добродушного увальня, словно тот был малое дитя, заворчал: - Ну вот, стоило отпустить его на несколько минут, как он вернулся изувеченным, словно с Мамаева побоища.

Они налепили на Дынинские царапины подорожник и препроводили бедного раненого в палатку, где он и пролежал весь вечер, укутанный спальниками и облепленный компрессами и примочками.

Вечером, собравшись в своем «штабе», ребята поболтали о неожиданной развязке с серёжками. Затем Васька сказала:

– Действие идёт как-то вяло. По законам детективного жанра, события должны развиваться стремительно.

– А с чего ты взяла, что это настоящий детектив?
– Да все признаки налицо. Во-первых, попеременное появление новых личностей.
– Да это закон экспедиции, а не закон детектива!

– Стоп, это еще не всё. Попеременная пропажа одних субъектов и объектов и появление других, непредвиденных вещественных доказательств.
– Да, – подтвердил Мика, – носом археолога чую, что главные события ещё впереди.

– Что мы имеем? – продолжала Васька. – Грегори исчез, хотя, возможно, в Бахчисарае ты видела именно его. Дальше, серёжки исчезли, хотя потом нашлись, зато теперь ясно, что в этой общей канве они случайность, значит, эта линия отметается. Карта Грегори исчезла и пока не нашлась, но засветилась у Дынина. Теперь, что появилось: Мак-Аврасс с претензией на Мангуп, Чёрный монах, кастет с гравировкой и обрывок карты Мангупа, причём другая половина карты. И всё это за короткий срок.

– Да, в общем-то, всё так и есть, – после некоторого раздумья решила Лера, – я просто хотела ещё раз убедиться в этом.

– И ещё, – добавил Мика, – кто-то очень не хочет, чтобы мы знали содержание надписей на карте.

Утром, подначиваемый Микой, Дынин не пошёл на раскоп, сославшись на головную боль. Он лежал в палатке с давно высохшим компрессом на лбу и старательно охал. И было непонятно, на самом ли деле ему так нехорошо, или это тщательно разыгранный спектакль. Во всяком случае, Бахчифрукт принял условия их игры.

Евсеич притащил каких-то снадобий, приставил к Дынину Мику и приказал всем остальным отправляться на раскоп. Выждав, когда лагерь останется пуст, Мика стал тормошить Дынина, ему не терпелось скорее узнать, о чём же говорилось в надписи на карте. Но Бахчифрукт упорно отлёживался и уверял, что его извилины от падения развернулись в зеркальном отражении и завязались узлом.

Но Мика бы не был Микой, если б не придумал, как выманить Дынина из спальника. Он вытащил из кармана кастет и с самой бесхитростной физиономией заявил, что хотел бы узнать о содержании гравировки.

Дынин, кряхтя и охая, выполз из палатки, но, вдохнув утренней свежести, несколько приободрился. А когда он вперился глазами в надпись, то все остатки сна окончательно выветрились. Он вытащил из кармана большую складную лупу.

– Так, очень интересно, – протянул Дынин, – вписанное наклоненное перекрестие в круге, а круг в овале. Хм, надпись необычная, подписано «Именно так». Чтобы это могло значить?

Пока Дынин разбирался с гравировкой, с раскопа вернулись Васька и Лера. Они сложили на тачке принесённую с раскопа керамику и подошли к Дынину.

Васька вытащила обрывок карты и стала тщательно, сантиметр за сантиметром, её просматривать. На этот раз никто не мешал. Кот заранее был изолирован, то есть посажен на цепь, и теперь валялся в тени дерева, играя собственным хвостом.

– Где-то я уже видел это рисунок и подобную надпись, – продолжал размышлять профессор, – где же, где же, где же…

Дынин задумался, но через некоторое время его лицо просияло.
– Да, точно видел! И даже знаю где!
– Ну?! – подался вперед в нетерпении Мика.
–На обороте того самого обрывка карты, что приносил переводить незнакомец!

Разобравшись с гравировкой на кастете, Дынин обратился к карте.

– Вот тут на лицевой стороне что-то написано. Видите, от обрыва идет часть надписи, – сказала Васька.

Как только Дынин увидел надпись, глаза у него загорелись, и окружающее для него перестало существовать. Через некоторое время он подал ребятам перевод.
Первое, что бросилось в глаза, это было слово «око».




Часть 2. Дети Мангупа


Глава 1. Сын князя

Око смотрело строго и вопрошающе. На недописанном лике это только что прозревшее правое око казалось живым и требовательным. Всё остальное ещё было в стадии наброска, а оно уже жило своей собственной жизнью.
Око смотрело прямо перед собой на небольшую нишу в стене под узким окном, больше напоминающим бойницу.

Солнечный луч, пробившийся сквозь бойницу, заплясал по противоположной стене пещерного храма. В какой-то момент он скользнул по недописанному лику святого и застыл на месте, озарив набросок тёплым золотистым светом и сделав око ещё более живым.

Дверь в храм приоткрылась, и в неё протиснулась худая загорелая фигура мальчика.
По древнегреческой традиции мальчик был одет в короткий, выше колен, белый хитон и красную тунику, украшенную по вороту и вокруг коротеньких рукавов меандрами. На голове у него была небольшая армянская шапочка, из-под которой выбивались, закрывая до половины шею, темные кудряшки.

Мальчик положил на столик перед росписью каменную досочку со свежерастёртыми красками и взял в руки кисть.
– Стой, Микаэл, – послышалось вдруг, и в храм вошел высокий худой старик в черных монашеских одеждах.
Он мягко отстранил мальчика и взялся за кисть.
– Лик я допишу сам, – сказал старик, – а ты расскажи пока, что вы поделывали вчера после полудня? Опять лазали в княжеский сад за виноградом?

Он внимательно посмотрел на мальчика, и в глазах его мелькнула усмешка. Мальчик замялся и опустил голову.
– И где твой медальон? – продолжал монах.

Мальчик поднял на монаха большие блестящие глаза и выпалил на едином дыхании: «О, отец Христофор, медальон пошел на уплату горшечнику. Разве я не сказал, что мы с мальчиками купили у него пифос?».

Монах отложил кисть и вновь взглянул на Микаэла. Вид у мальчика был несколько удручённый.
– Это очень опрометчиво - отдавать родовой знак наследника престола в чужие руки, – покачал головой старик и протянул мальчику несколько золотых монет. – Сейчас же ступай к гончару и постарайся вернуть медальон, заплати столько, сколько попросит.

Мальчик снова опустил голову, смахнул незаметно слезинку, выкатившуюся из глаза, и вздохнул.
– Медальона у гончара нет, – признался он, – сын гончара ездил на днях на торжок в Чембало и продал медальон какому-то незнакомцу.

– Плохо, очень плохо, теперь им может воспользоваться кто угодно. Что же ты наделал, Микаэл! – опечалился старик, но, видя, что мальчик уже чуть не плачет, осенил себя крестным знамением и стал горячо молиться.
– Господи, помоги рабу твоему Микаэлу, не оставь в заступничестве своем, окажи великую милость, заступись за сироту, ибо он по младости своей не ведает, что творит.

Отец Христофор перестал молиться, подошел к отверстию в стене, выглянул наружу и задумался. Микаэл терпеливо ждал.
– Пойдем, Микаэл, пройдемся, – сказал через некоторое время старик.

По неровным ступеням вырубленной в скале лестницы они поднялись на плато и подошли к сторожевой башне на самом краю Дырявого мыса. Отсюда хорошо просматривалась дорога, ведущая к главным воротам. По дороге, громыхая, катилась повозка, гружённая амфорами, которую тащила понурая серая лошадь. В повозке сидел человек и время от времени понукал лошадь длинным хлыстом. Это был земледелец из селения, притулившегося у подножья горы.

– Смотри-ка, отец Христофор, – сказал Микаэл, – а он ведь вином торговать на торжок в Каламиту ездил, а говорят, Каламита в руках генуэзцев.

Но старый Христофор ничего не ответил, он был погружен в свои мысли.
Поглазев ещё немного на дорогу, Микаэл стал звать старца идти дальше.

Они медленно направились к воротам, ведущим из цитадели, прошли мимо восьмигранной церкви и поравнялись с высокой башней – удивительным сооружением, являющимся с внешней стороны неприступным замком, а со стороны цитадели - красивым дворцом.

На самом последнем этаже башни находилась небольшая комнатушка Микаэла. Широкое окно этой комнатки снаружи было украшено изысканной каменной резьбой. По стене к окну тянулся старый перевитый плющ, по одеревеневшему стволу которого было так удобно подниматься и спускаться, минуя всяческие лестницы и переходики внутри башни.

Микаэлу нравилось здесь больше, нежели в большом дворце в центре города, величественно возвышающемся над жилищами феодоритов. В большом дворце находился тронный зал, в котором его отец, князь Исаак, принимал иностранных послов. Там было красиво и просторно, но сердце Микаэла принадлежало этой старой башне в цитадели.

Они вышли из цитадели и пошли мимо тарапанов к холму. Холм был самой высокой точкой плато. Именно здесь находился главный наблюдательный пункт, с которого денно и нощно четверо часовых неустанно озирали округу по четырем направлениям.

Отсюда открывался великолепный вид. Всю территорию княжества можно было обозреть именно отсюда. Куда не кинешь взор – всюду владения феодоритов. На многие километры тянулись гряды невысоких гор, кручи, кряжи, изумрудные долины между ними, и так до самого горизонта. А на горизонте со стороны захода солнца в ясные дни можно было увидеть море. Со всех других точек этой удивительной горы под названием Мангуп тоже были видны широчайшие просторы, но отсюда можно было обозреть сразу всё.

Микаэлу нравилось это старинное название – Мангуп. Он слышал его как-то от русских послов. А потом Христофор сказал ему, что слово Мангуп таврское и означает оно – Материнская гора. Мальчику это показалось очень интересным. Гора как заботливая мать хранила феодоритов от нашествий. Её отвесные скалы были естественными укреплениями, а вместе с оборонительными стенами гора была вообще неприступна. Гора-хранительница, Мать-хранительница, Материнская гора. Гора Мангуп, а на горе княжество Феодоро. В этом Микаэл усматривал особый смысл.

Они обозрели округу и отправились дальше.

Укрепление на плато было огромно. Двадцать тысяч шагов надо было сделать, чтобы обойти всю крепость и вернуться на прежнее место.

Они медленно брели по плато и думали каждый о своем. Точнее, у Микаэла мысли прыгали с одной на другую, а самая главная была чисто мальчишеской – какую бы причину придумать, чтобы скорее сбежать к приятелям.

Старик же думал о том, что будет с Феодоро, если случится страшное, и Бог призовет к себе князя Исаака. Микаэл еще мал, а враги поднимают голову. Османы, татары, генуэзцы… Для всех для них Феодоро как кость в горле. И вражеское кольцо вокруг княжества медленно, но неуклонно сжимается. Да тут ещё и Микаэл так неосторожно отдал в чужие руки знак княжеской принадлежности.

Старый монах был не на шутку встревожен. События весны и начала лета заставляли думать о гневе божьем, обрушившемся на княжество Феодоро за какие-то давние грехи предков феодоритов.

Всю весну стояла нестерпимая жара. И начавшееся лето было столь же сухим и знойным. Безжалостные лучи выжгли поверхность каменистого плато до белизны. Даже ночи не приносили прохлады. От жары изнывали все влаголюбивые обитатели Феодоро. Одни лишь виноградные лозы, увивающие стены домишек, с радостью подставляли наливающиеся гроздья раскаленным лучам. Но не только природа не благоволила феодоритам.

Османы и генуэзцы устремили свои взоры на земли княжества. Они захватывали одно за другим владения Феодоро. Территория княжества сокращалась с неимоверной быстротой. Совсем немного осталось у феодоритов подвластных земель. Вот-вот пробьёт час самого Феодоро…

Христофор старался гнать тревожные мысли, но они не давали покоя, неотступно сверлили мозг, заставляли сердце учащённо сжиматься.

Старец присел на камень около небольшого пещерного храма и погрузился в раздумья. Микаэлу не терпелось к друзьям, но, боясь обидеть старика, он присел рядом и от нечего делать стал швырять камешки. Они падали на раскалённую выцветшую землю, поднимая фонтанчики белой пыли.

Старый монах, заметив, что Микаэл томится от скуки, осенил мальчика крестным знамением, и тот убежал, помахав старику на прощанье. Монах проводил его долгим взглядом и вновь задумался. Христофору было о чём тревожиться.



Глава 2. Засуха


Мангуп никогда не испытывал нужды в воде. Несмотря на такую высоту, здесь всегда было вдоволь неимоверно вкусной, обжигающе холодной воды. Какими-то неведомыми силами вода поднималась вверх из недр самой земли, а также в отверстиях скал скапливалась дождевая влага и превращалась в воду. Но теперь с водой были перебои. Влага больше не скапливалась в каменистом лоне горы.

Родник у подножья северо-западной стены не выдерживал натиска желающих утолить нестерпимую жажду, но добраться туда было тяжело. Нужно было выйти за городские ворота и по каменистым склонам добраться до стены с наружной стороны. Это могли сделать только самые молодые и здоровые, большинство же феодоритов добраться до родника не могли. Конечно, те, кто часто ходил на родник, набирали воду и для немощных стариков, а потом поднимали её на плато, но много ли они могли принести в кувшинах и амфорах?

Осадный колодец в цитадели, где хранился неприкасаемый запас воды на случай непредвиденных обстоятельств, денно и нощно охранялся бдительными часовыми. Остальные колодцы уже давно были вычерпаны до донышка. Правда, по ночам, откуда-то из недр карста, в колодцы по капелькам просачивалась так много значившая для жителей влага. Но она иссякала почти сразу же, так и не успев скопиться в достаточном количестве. В этом виноваты были мальчишки, они приноровились спускаться в колодцы по верёвке и, достигнув воды, вычерпывали ее кувшинчиками в большой медный кувшин, который привязывали ко второй веревке и поднимали наверх.

В этих набегах на колодцы постоянно участвовал Микаэл, сын правителя Феодора. Княжескому сыну совсем не обязательно было заботиться о сборе воды, у них в цитадели, помимо осадного, был ещё один колодец. Колодец был умело скрыт от посторонних глаз, он находился в башне и был очень глубок. Пятьдесят ступеней вниз вело к его студёной влаге. Тайный водовод подгонял воду к княжескому колодцу, и он в обычное время всегда был полон свежей проточной водой. Его так и называли «неиссякающий колодец». Но теперь и он был наполовину пуст.

Микаэл, один из самых отважных лазальщиков по колодцам, брал воду, конечно же, не для себя. В городке было несколько старых одиноких старушек и стариков, именно их снабжал водой княжеский отпрыск.

Феодориты вполне спокойно воспринимали тот факт, что единственный сын князя носится по улицам в компании сверстников, как какой-нибудь простолюдин, и таскает воду бедным старушкам. Да и сам князь воспринимал подобные выходки сына как нечто само собой разумеющееся. Он и сам в детстве разносил воду нуждающимся и не гнушался играть с городскими мальчишками. Теперь, будучи взрослыми, эти ставшие земледельцами и воинами сверстники князя, выросшие бок о бок с ним, были преданы своему правителю, как братья. Поэтому дружбу Микаэла с мальчишками-феодоритами князь считал нормой. Правда, в отличие от других мальчишек, Микаэл несколько часов в день уделял занятиям, которые проводил с ним его наставник – старец Христофор. Он обучил Микаэла литературному греческому, армянскому, итальянскому и турецкому языкам, чтению и письму, а также живописи.

Христофор в молодости был живописцем, им было расписано немало храмов в горной Таврике. Он и теперь расписывал восточный неф базилики, но, по старости, лазить на леса, чтоб расписать верхнюю часть стены, ему было уже тяжело, и поэтому Микаэл, который неплохо рисовал, часто делал это за Христофора.

А еще Христофор взялся расписывать пещерный храм в цитадели, надеясь, что лик святого Давида, заступника и покровителя княжеского рода, поможет князю Исааку.

На следующий день после разговора в пещерном храме старец Христофор сказал Микаэлу, что в Таврике очень тревожно и надо бы, чтоб обезопасить город от вторжения, в самых уязвимых местах обороны прямо на стенах написать лики святых. Сам Христофор уже дописывал лик святого Давида Сасунского, покровителя Гаврасов, на стене маленького пещерного храма. Но, видимо, рука у Христофора была уже не та, глаз не очень верен, Давид получился у него очень юным и, как ни старался Христофор добавить канонических черт, он до невозможности походил на Микаэла, особенно большими блестящими глазами.

Князь Исаак в последнее время болел. Он очень похудел и осунулся, но, будучи человеком сильным и крепким, старался не подавать виду. Лишь самые близкие видели, с каким трудом это ему дается. А из близких-то были только сын Микаэл, старец Христофор да не менее старый слуга Ишхан. Старый слуга, еще совсем молодым приставленный к младенцу Исааку сразу после рождения, всю свою жизнь был при князе, а после рождения Микаэла пестовал и княжеского сына. Мальчик и вырос на его руках. Слуга был стар, худ, ворчлив, когда ему казалось, что Исаак или Микаэл делают что-то не так, но предан князю и его сыну до самоотречения.

Старый Ишхан связывал болезнь князя с появлением в Феодоро племянника турецкого султана в сопровождении послов. Со всей хлебосольностью принял князь гостей. Гости не остались в долгу и преподнесли князю дары, и среди них амфору старинного греческого вина.

Исаак пил вино, привезенное гостями, и хвалил щедрость султана. Гости щёлкали языками, качали головами, в свою очередь хвалили князя и его крепость, восхищались могуществом и богатством Феодоро. А после их отъезда князь заболел. Он стал чахнуть день ото дня. И к началу лета ему было совсем худо. Жара окончательно добила князя.

В один из дней, поднимаясь по лестнице донжона, князь упал и больше не поднялся. А через некоторое время после его смерти в Феодоро появился Александр, племянник князя Исаака, сын его родной сестры, живший до этого в Молдавии, куда Мария, княжеская сестра, была выдана замуж совсем молодой.

Неожиданно для всех Александр объявил себя временным князем Феодоро, пояснив, что Микаэл, его двоюродный брат, еще мал и не может управлять княжеством.

Десятилетний Микаэл был предоставлен самому себе. Большую часть времени он проводил теперь с мальчишками и старцем Христофором. Мальчик сильно переживал смерть отца и по ночам иногда плакал. В такие минуты около него всякий раз появлялся Ишхан и молча садился рядом.

Александр порой останавливал брата, спрашивал о чём-либо, но в целом, Александру было не до него, новый князь с головой ушел в дела государственной важности. На границах с Феодоро зашевелились турки, генуэзцы выдвинули свои требования на Каламиту и Чембало. Александр почти не появлялся в Феодоро.

Маленький сын Александра, пятилетний Гаспар, очень привязался к Микаэлу, и Микаэл, будучи по системе родства Гаспару дядей, в свою очередь относился к нему с большой теплотой. Мальчишки быстро подружились и выглядели скорее как два брата, старший и младший, нежели как дядя и племянник. Они так и считали, называли друг друга братьями. Александр не препятствовал их дружбе.

Неизвестно, какие мысли были на уме у новоявленного князя, но вслух он неоднократно повторял, что законным правителем является Микаэл, и лишь по его малолетству он, Александр, племянник бывшего князя, сын сестры Исаака, замещает истинного князя на троне. Микаэл верил ему, у него и в мыслях не было, что брат может его обмануть, но старые Ишхан и Христофор думали по-другому и, не ставя в известность Микаэла, бдительно следили за Александром.

К середине лета жара стала нестерпимой, дождя не было уже несколько месяцев. Виноград созрел на три недели раньше, и на столько же раньше заработали тарапаны. Над плато витал сладкий аромат виноградного сусла. Мальчишки, мучимые жаждой, набрасывались на виноградный сок, но сладкая жидкость не утоляла её.

Князь Александр уехал с проверкой по подвластным территориям и не появлялся уже больше недели. Вот тогда Микаэл и решил обеспечить Феодоро водой. Он знал, что князь ни за что не позволит опустошить осадный колодец, но всё живое на плато изнывало от жары.

И Микаэл принял решение. От Христофора он знал, что некогда в Херсонесе существовала система водопровода, сделанная из керамических труб. И он придумал одну хитрую штуку.
Они с мальчишками по всему городу набрали старых керамических сосудов примерно одного диаметра и пробили в них донышки. Получились подобие керамических труб. Недалеко от грота с родником, под оборонительной стеной они вырыли большую яму.

Ещё в начале лета, обдумывая план устройства водопровода, Микаэл выменял у знакомого гончара пифос, отдав за него свой золотой медальон. Теперь мальчишки с огромным трудом перетащили пифос за оборонительную стену и установили в ту самую яму, расположенную ниже уровня родника.

Конечно, полностью, по самое горлышко врыть пифос в яму не удалось, но мальчишки для устойчивости обложили пифос камнями, и он стоял ровно, не накреняясь. Получилась вместительная ёмкость для воды, притулившаяся под самой стеной. Теперь оставалось собрать из пробитых сосудов некое подобие водопровода и подвести его от родника к пифосу. Микаэл рассудил, что вода, собранная в водопровод, будет постоянно поставляться в пифос, и её останется только черпать медным кувшином, привязанным к верёвке, прямо с крепостной стены.

Микаэл каждый день возился со своим водопроводом, и, наконец, тот был собран. Когда первый кувшин с родниковой водой подняли на плато, восторгу мальчишек не было предела. Теперь все желающие могли черпать воду, не спускаясь к роднику. Когда вернувшийся в город Александр узнал о новом колодце, устроенном мальчишками, он как-то странно взглянул на Микаэла, потом неожиданно вздохнул, погладил брата по голове и поднялся в донжон.

Утром следующего дня Александр с воинами вновь уехал на переговоры с генуэзцами. В крепости остался небольшой гарнизон и жители города. А через неделю появился гонец с горестным известием, что Александр с отрядом попал в засаду, потерял часть воинов, еле отбился и теперь закрепился в Каламите.

Гнетущая неизвестность повисла над Феодоро. Стены крепости были мощны и неприступны, но защитников было слишком мало, и люди понимали, что в случае осады им долго не продержаться. Их опасения сбылись несказанно быстро.



Глава 3. Нашествие


На рассвете неприступный скальный останец окружили со всех сторон полчища османов. С восходом солнца начался штурм. Малочисленный гарнизон рассредоточился по всем куртинам и стенам, но всё равно защитников не хватало. Тогда все, кто мог держать оружие, поднялись на стены, и первый штурм был отбит. Какой ценой, было известно только феодоритам. Но, видимо, и у османов потери были немалые.

Ещё шесть раз после первого штурма пробовали османы взять крепость сходу, но всякий раз откатывались на прежние позиции. Больше попыток штурма до поры до времени они не предпринимали. Они выбрали другой путь.

Началась осада. Мужчины, старики, женщины, дети - все, кто мог принести хоть какую-то пользу, переселились на стены. День и ночь, несмотря на нестерпимую жару, под стенами крепости полыхали костры, на которых в огромных чанах кипела смола и бурлил кипяток. Вот тогда-то феодориты и оценили выдумку Микаэла с родником. Специальная команда бесперебойно снабжала горожан водой.

Через несколько дней осады, под покровом ночи, сквозь почти неприступные кордоны со стороны Дырявого мыса на плато пробился небольшой отряд во главе с раненым Александром. Это было непостижимо, как горстка храбрецов могла прорваться с самой неприступной стороны, преодолев сопротивление османов.

Появление князя с воинами воодушевило феодоритов. Опасаясь, что осада может продлиться долго и защитникам не хватит продовольствия, Александр велел детям собирать и сушить виноград, яблоки и абрикосы. Не обошли вниманием кислую дикую сливу и кизил.

Теперь дети целыми днями под палящими лучами собирали и нарезали яблоки, общипывали с веток виноград и кизил. Они раскладывали всю эту снедь на плоских крышах хозяйственных построек, и фруктовый приторный дух витал над крепостью, привлекая неимоверное количество мух. На тот случай, если кончится зерно, эти припасы пригодились бы как нельзя лучше.

Но случилось всё по-другому. Что не смогло сделать оружие, сделало предательство. В один из дней обнаружили, что вода в колодцах иссякла окончательно. Даже княжеский колодец в цитадели был пуст.

Стражника, приставленного к осадному колодцу, нашли лежащим невдалеке с ножом между лопаток. А последний неприкасаемый запас, единственный оставшийся колодец, оказался отравленным.

Старый немощный дед, доживающий свой век на плато, а некогда бесстрашный воин Зенон, не подпустил никого к этой воде, сказав, что сначала попробует её сам.

Старик оказался прав: едва он сделал глоток, как сразу же упал и забился в судорогах. Единственное, что он успел прохрипеть, было «нельзя…». Всем стало ясно, что в городе завёлся изменник.

Опасаясь, как бы предатель ночью не открыл ворота, Александр приказал их тайно замуровать.

Теперь оставался единственный источник воды, тот самый, за оборонительной стеной, Родниковый колодец, как стали называть его люди. Водонос, отправленный за водой к Родниковому колодцу, не вернулся.

Посланный на поиски воин нашел его пронзенным стрелой. Рядом лежала веревка, привязанная одним концом к металлической скобе, вбитой в стену. Веревка была вытянута полностью, но кувшин был абсолютно сух. Воин спустил кувшин, но он так и не достиг пифоса с водой. Зато над ухом у воина просвистела стрела.

Ночью, под покровом темноты, один из смельчаков спустился с крепостной стены к пифосу и нашел только его обломки. Чуть дальше у грота он заметил костерок, а около него - мирно спящий пост.

Осаждённые остались без воды. Теперь османам не надо было штурмовать укрепление, они ждали, что голод, неимоверная жара и отсутствие воды приведут крепость к катастрофе. Правда, порой, от нечего делать, османы предпринимали единичные атаки.

Предателя поймали на следующую ночь. Убив часовых, он пытался открыть городские ворота, не зная, что они замурованы.

Феодориты негодовали, хотя внешне были сдержанны. Но, глядя на их суровые лица, предатель понимал, что покрыл себя вечным презрением и позором. Его не стали казнить, а вывели на обрыв и сказали: «Ты хотел к нашим врагам – так иди! Сумеешь спуститься – твое счастье».

Спуститься предателю не удалось. Больше изменников в городе не появлялось.

Осада затянулась. И,хотя стояла уже ранняя осень, жара не прекращалась. Население города редело, но феодориты и не думали сдаваться. На место погибших воинов становились другие, совсем не воины, но, тем не менее, готовые сражаться с врагом до последнего вдоха.

Время от времени османы устраивали атаки на стены крепости. Уставшие, обессиленные жители из последних сил защищали свой город. Оружейники ковали оружие прямо во дворе цитадели. Мальчишки выковыривали из мостовых камни и подтаскивали их к метательным машинам. Метальщики заправляли булыжники в кожаные ремни катапульт и осыпали осаждавших градом камней.

В ответ из-за стен раздавались выстрелы – османы палили из огнестрельного оружия, ещё не известного феодоритам. Это старались вражеские стрелки, забравшиеся на верхушки росших по склонам деревьев.

Одновременно в защитников крепости летели тучи стрел, выпущенные также с деревьев. И если стрелы не попадали в цель, дети собирали их и приносили последним оставшимся в живых лучникам. А лучников было слишком мало, на каждую куртину крепости приходилось не более двух-трех лучников. Тогда луки взяли умеющие стрелять женщины. Другие лили на карабкающихся врагов кипящую смолу и кидали сверху камни. Но защитников становилось всё меньше, а врагов, осаждающих стены, всё больше.

Наконец османам надоело ждать, они решили, что пора окончательно покончить с Феодоро.

Последний штурм был страшен. Он начался со всех сторон, и не было спасения от летящих одна за другой стрел и огнебойных снарядов.

Триста воинов во главе с Александром и все оставшиеся в живых жители города держали оборону. Раненые не замечали боли, убитые заслоняли телами бойницы, мешая вражеским пулям и стрелам настигнуть еще живых.

Османы, приставив осадные лестницы, лезли на стены, но тут же летели вниз, сброшенные яростным сопротивлением феодоритов. Но врагов было слишком много, не успев сбросить одних, защитникам тотчас же приходилось вступать в схватку с другими. Враг напирал. Османы, кому удавалось прорваться, сходу бросались в бой и яростно рубились с феодоритами.

Александр был в гуще боя, его алый плащ мелькал в разных частях крепости. Ему было кого защищать, и он прекрасно понимал, что в случае поражения его брату, истинному князю Феодоро, и маленькому сыну не поздоровится. Сгоряча он даже не заметил, что его снова ранили, и оставался в строю, пока не упал от потери крови.

Штурм был отбит, но ряды защитников крепости сильно поредели, да что там говорить, их почти не осталось. Горстка воинов и несколько детей. Но и османы понесли огромные потери. В этом штурме они потеряли четыре тысячи отборных солдат. Тогда захватчики решили действовать по-другому.

На южном склоне османы установили осадную батарею и беспрестанно палили по стенам. Ещё одну батарею они развернули на западном склоне мыса Елли-бурун, как называли его османы. Отсюда также постоянно велись артобстрелы крепости. По этому склону османам удалось втащить на кручи стенобитные машины, и теперь они, раскачивая эти огромные, обитые железом бревна, с завидным постоянством били в стену. По ней же палили из пушек ядрами.

Наконец стена дала трещину. Теперь осталось совсем немного, и стена рухнет, открывая дорогу полчищам врагов. В других частях крепости оборона также сильно ослабла. Только упавшая густая ночная темнота спасла феодоритов.

Обе стороны стали готовиться к решающему сражению. Последние защитники крепости укрылись в цитадели. Ночью никто не спал. Все ждали рассвета. Раны Александра были тяжелы и обширны, он обессилел от потери крови и теперь лежал, чтобы собрать последние силы перед решающей битвой.

Александр подозвал к себе старца Христофора и старого Ишхана. Ишхан опустился перед лежащим князем на колени и поцеловал его руку.
– Прости, мой князь, что я усомнился в тебе, прости, что принял тебя за врага Микаэла.
– Не об этом сейчас, дорогой Ишхан, – срывающимся голосом ответил Александр. – Уводите детей, всех до единого, спасите последних феодоритов. Скоро наступит последний рассвет Феодоро. И османы займут крепость, и Феодоро падёт. Нас слишком мало, и нам не устоять. Но дети Феодоро должны жить. И еще, молю, спасите князя Микаэла и моего сына Гаспара. Настанет день, когда Микаэл вернёт себе княжество. А теперь приведите ко мне князя и моего сына.

Когда уставшие, запылённые мальчишки появились перед Александром, он с удовлетворением подумал, что этого чумазого, в рваных одеждах мальчишку трудно принять за блистательного князя, а значит, мальчик сможет неузнанным и незамеченным скрыться среди простолюдинов, смешаться с толпой и спасти себе жизнь. А значит, и род Гаврасов не прервётся, не сгинет в пучине лет. Его не должны узнать, равно как и Гаспара, мало ли оборванных бездомных мальчишек бродит по дорогам Таврики. Их не узнают, если не найдется предатель. Предатель… кто же все-таки предатель?

Александр подозвал к себе мальчиков и сказал, обращаясь к Микаэлу:
– Князь, вот и пришла твоя пора. Я поручаю тебе твоего первого подданного, моего сына. Спаси его, если сможешь. Это твой единственный родич. Держитесь, дети, вместе. Не ходите в Византию, там турки. Вам надо пробираться на север в Московию, к руссам, это сильное государство, там вы найдете спасение.

Александр снял с себя золотой медальон – родовой знак властелинов Феодоро - и надел на шею Микаэлу.
– Не думал я, что тебе придется так рано стать взрослым, – продолжал Александр, – прости, Микаэл, ты, наверное, считал, что я захватил власть в Феодоро? Нет, просто ты был ещё слишком мал.
– Нет, совсем нет! Я никогда так не думал, брат мой! Клянусь, что я не дам в обиду нашего Гаспара! – закричал Микаэл.
–Я верю тебе, – улыбнулся Александр.– А теперь идите. Да хранит вас Бог!
Он перекрестил заплаканных мальчиков, поочередно прижал к себе и поцеловал в лохматые макушки. Потом повернулся к Христофору:
– Запомни, старик, к руссам.

Христофор увел мальчиков. По дороге они зашли в пещерный храм, в котором старый монах всё же успел дописать фреску. Христофор подошел к стене и вынул из стены под бойницей большой камень.
– Вот здесь тайник, я сложил сюда всё самое ценное, что было в Феодоро. Твой медальон тоже надо спрятать здесь. С ним идти опасно. Не бойся, золото не теряется, оно всегда возвращается к хозяину.
– Нет, – твердо ответил Микаэл, – медальон будет со мной.
– Ну что ж, я и не ждал другого ответа, – улыбнулся старец.
Он вложил камень, замазал швы раствором и через бойницу выбросил посудину с остатками раствора в густые кусты под обрывом.
– Запомните, чтобы найти тайник, надо проследить, куда направлен взгляд правого ока Святого Давида.

Старик вывел мальчиков из храма и повёл к тайной тропе, затерявшейся среди пещер Дырявого мыса. Там их уже ждал Ишхан с остальными детьми. Всего, вместе с Микаэлом и Гаспаром, собралось семь детей, и среди них были совсем малыши, чуть постарше Гаспара.

В кромешной темноте, по тропе, известной одним лишь старцам, они спустились с почти отвесной скалы в долину. Здесь турок не было. Они считали, что этот страшной крутизны склон не преодолеть никому. Еще до рассвета маленький отряд, ведомый двумя стариками, скрылся из зоны видимости османов.


Глава 4. Последний рассвет Феодоро


На рассвете сквозь пролом в стене турецкие отряды вошли в никем не охраняемую крепость. Город обезлюдел. Но цитадель, к удивлению османов, была обитаема.

На стенах, гордо выпрямившись, стояли воины – последние защитники Феодоро. Их было мало, чуть больше полусотни. А впереди в развевающемся за спиной алом плаще, с кровавыми повязками на голове и правой руке, сжимая здоровой рукой меч, возвышался князь Александр.

На красно-оранжевом рассветном небе их фигуры казались литыми изваяниями. Величественно и торжественно они ждали последнего боя. Турки замерли, поражённые скорбным и завораживающим зрелищем.

И вдруг, прорывая рассветную тишину, звонко и ликующе засвистали на все голоса соловьи, встречая утреннюю зарю и радуясь новому дню. Последние соловьи ушедшего лета. Они свистали так самозабвенно и радостно, как будто бы не было никакой войны.

И сразу же их трели перекрыл резкий голос.
По ту сторону оборонительной стены, задрав голову вверх, кричал разодетый в турецкое платье человек.
– Послушай, Александр, нечестивый захватчик Мангуп-кале, (так впервые прозвучало это будущее название Феодоро), мы предлагаем сдаться, и тогда правоверный султан сохранит тебе и твоим воинам жизнь. Ты слышишь меня, племянник Исаака?! У Мангуп-кале есть законный правитель! Вот он! Как видишь, на груди у него красуется знак наследника Феодоро!

И кричавший вытащил за руку из толпы телохранителей тщедушную фигуру.
"Так вот кто предатель", – пронеслось в голове Александра.

Он узнал в крикуне уехавшего несколько месяцев назад по торговым делам купца, слывшего среди феодоритов нечистым на руку плутом. Именно он выкупил княжеский амулет на базаре в Чембало у сына гончара.

– А вот и медальон наследника Феодоро. Судя по всему, тот самый, что так опрометчиво променял на пифос Микаэл. Но с другой стороны, мальчик делал благое дело, он не знал истинного значения амулета. Медальон с рождения был при нём, он привык к нему, как к какой-то игрушке. Я сам виноват, что не предупредил его об этом. Слишком мало внимания я уделял брату и сыну. Как они сейчас? – Александр на мгновение перенёсся мыслями к сыну и младшему брату.

– Вот он, истинный правитель! – снова крикнул изменник, выставив перед собой тщедушного.

Ответом была только тишина.

– А куда ты дел Исааково отродье? Уже успел сжить со свету?! Ну, хорошо, хоть самому не убирать, – насмехался предатель.

Но Александр даже не удостоил его взглядом.
– Примите ислам, нечестивцы! И аллах помилует вас! – не унимался предатель.

Ответом вновь была тишина.
Османы по знаку паши стали карабкаться по стенам цитадели. Александр со своими воинами бросился в драку. Защитники скидывали турок вниз, пронзали их мечами, крушили наотмашь. Но османы лезли и лезли, они напирали, их было много, слишком много на такую маленькую горсточку защитников Феодоро.

И через некоторое время в цитадели завязалась кровавая сеча. Александр в пылу боя не заметил, что его снова ранили. Но даже раненый, он поражал врага за врагом.

Сначала бой развернулся на стенах, потом перекинулся вниз, во двор цитадели. Османы всё напирали. Они лезли теперь со всех сторон и бурлящим морем разливались по цитадели. Лязг оружия перемежался с воинственными криками турок. Турецкие лучники с оборонительных стен вели прицельную стрельбу по защитникам Мангупа.

Воины Александра были ранены уже по нескольку раз, но, кажется, они даже не замечали своих ран. Яростная сеча не прекращалась ни на минуту. Защитников становилось всё меньше и меньше, но сдаваться они не собирались. Но силы были слишком неравны.

Скоро из защитников цитадели в живых осталось только четверо. Они встали спина к спине и, отражая удары, пробивались к донжону. Вдруг Александр почувствовал, что за спиной у него никого нет, а двое его воинов лежат со стрелами в груди. Последнее, что он успел заметить, как падает его товарищ, сражавшийся с ним бок о бок. Четвертая стрела вонзилась ему в спину, и он упал на ещё прохладные с ночи камни вымостки, и пробивающаяся сквозь щели между камнями сухая трава коснулась щеки, но этого Александр уже не почувствовал.

Последний рассвет Феодоро закончился гибелью его последнего защитника.
Последний рассвет Феодоро стал его закатом.



Глава 5. Путь


Христофор и Ишхан вели детей тайными тропами. Чтобы не столкнуться с нежелательными встречными, они не стали дожидаться рассвета, а шли всю ночь, пока не достигли полуразрушенного Кемиша, который ордынцы называли теперь Эски-Керменом. Ближайшей целью путников был храм Трёх Всадников.

Почти двести лет прошло с тех пор как ордынцы разрушили Кемишь, он был теперь необитаем, но маленькая церковь продолжала существовать. Здесь на развалинах города возник маленький тайный монастырь. По-прежнему в храме Трех Всадников свершались богослужения, и христианские путники находили здесь приют. Они молились перед старой фреской Трех Всадников, трех Святых, один из которых вёз на коне мальчика. Так было до недавнего времени. Теперь храм снова был разорён и пуст.

Когда-то Христофор некоторое время жил в пещерном монастыре Кемиша, постоянно бывал в храме Трех Всадников и хорошо знал эту округу и тайные места самого храма.

Христофор и Ишхан решили дать передохнуть уставшим голодным детям. Они устроились в одной из келий. Она была темна, лунный свет пробивался лишь через маленькое оконце под потолком, всё остальное пространство было погружено в кромешную тьму, скрывавшую потайную дверь в глубине кельи.

Вымотавшиеся дети почти заснули, когда послышалось цоканье подков и резкие выкрики. Подъехавший отряд турок спешился и принялся рыскать по монастырю в поисках добычи. Из кельи вел тайный ход, и Христофор велел Ишхану уводить через него детей, а сам встал у входа в келью, загородив проход.

Они успели уйти, все, кроме Христофора. Едва последний ребёнок скрылся в глубине прохода, дверь в келью распахнулась, и появилось несколько турецких солдат.

С раскинутыми в стороны руками, выкрикивая слова молитвы, Христофор стоял на пороге, не давая солдатам проникнуть дальше. Рассвирепевший осман ударил старика кривой азиатской саблей и, перешагнув через упавшее тело, вошел в келью. Она была пуста и темна. И турок так и не понял, почему этот, как ему показалось, выживший из ума старик, не хотел пускать их сюда.

Ход привел беглецов в ущелье. Они спрятались в маленькой, заросшей со всех сторон кустарником и вьюном пещере и прождали Христофора до утра, но он так и не появился. Не пришёл Христофор и на следующий вечер.

С наступлением темноты Ишхан засобирался к монастырю искать Христофора, но Микаэл упросил старика остаться с детьми, а сам в сопровождении одного из мальчиков пробрался к монастырю. Там, в келье, они и обнаружили бездыханное тело Христофора. Он лежал у входа с широко раскинутыми руками, как будто всё ещё заслонял собой своих подопечных от врагов.

Дети не хотели верить увиденному и звали его, и трясли, умоляя подняться. Наконец они поняли, что всё тщетно.

Мальчишки долго стояли над Христофором не в силах даже пошевелиться. По щекам их катились слёзы. Потом они как-то интуитивно поняли, что надо делать.

Дети начали собирать валяющиеся невдалеке камни и обкладывать ими тело погибшего старца. Почти всю ночь они собирали и таскали камни. Закончив этот горестный труд, Микаэл отломил от росшего рядом с кельей дерева две веточки, очистил их от листьев и перевязал стеблем травы наподобие креста. Этот крест они воткнули в расщелину каменного бугорка, постояли ещё немного и ушли в темноту.

Ишхан весь извёлся, ожидая мальчишек, и клял себя за то, что пошёл на поводу у Микаэла. Наконец старик не выдержал и собрался идти следом. Он наказал оставшимся детям, чтобы они сидели в пещере и даже носа из неё не высовывали до его прихода. Но в это время в пещеру скользнули мальчишеские фигурки и со слезами бросились на шею Ишхану.

Узнав, что стало с Христофором, Ишхан переменился в лице, а потом долго молился за упокой души своего погибшего друга. Следующей ночью он увёл детей из этой пещеры, и почти до рассвета они прошагали, а под утро укрылись в непроходимых зарослях лощины между двумя скальными останцами. Так началось это полное неимоверных тягостей путешествие.

Они шли долго, ночами, шли, сбиваясь с дороги и по бездорожью. Дети были ещё слишком малы, а Ишхан слишком стар, поэтому за ночь успевали пройти совсем немного.

Они шли по территории Крымской орды. Ишхан вёл детей на север, к руссам. Измотанные тяжёлым переходом дети были постоянно голодны, их мучила жажда. Они слизывали с листьев ночную росу, но эта мизерная влага не утоляла жажды. Если по пути встречался родник, дети припадали к нему и долго не могли оторваться, словно пытались напиться впрок. Так продолжалось до тех пор, пока они не наткнулись в горах на заброшенное жилище, в котором обнаружили два целых сосуда. Теперь сосуды доверху наполняли родниковой водой и попеременно несли как самую большую драгоценность.

Днём отсиживались в укромных местах. Старшие мальчики, это были Микаэл и двое братьев-близнецов сыновей кузнеца-оружейника, выбирались из укрытий и рыскали по округе в поисках продовольствия. Если им удавалось отыскать что-нибудь съестное, а обычно это были плоды диких яблонь и абрикосов, дикий виноград и ежевика, семена пшеницы и гречихи, они несли эту скудную добычу товарищам. Лишь однажды близнецам удалось раздобыть у проезжего торговца хлеба. Он, пораженный их необыкновенным сходством, швырнул мальчишкам большую лепешку из дрожжевого теста. Когда близнецы притащили этот хлеб и разделили между всеми поровну, радости детей не было предела.

Наконец путники вышли в степные районы. Здесь османов почти не было, зато встречались потомки готов и аланов, жившие небольшим поселениями. Несколько раз попадались конные отряды ордынцев, в такие моменты, как только на горизонте появлялись клубы пыли, путники загодя укрывались в каких-либо укромных местах. Потом ордынцы вовсе перестали встречаться.

Теперь можно было не прятаться днями, а идти вперёд. Но Ишхан стал почему-то ещё более тревожен. И однажды, отозвав Микаэла в сторону, признался, что он, кажется, сбился с дороги. Это было в одном из больших поселений, где они остановились на постоялом дворе. Тогда Микаэл отправился разузнать дорогу, он ходил довольно долго, выспрашивая у встречных путников интересующие его сведения, а когда вернулся, оказалось, что ни детей, ни Ишхана нигде нет. Генуэзцы, которых видел на постоялом дворе Микаэл некоторое время назад, тоже исчезли.

Микаэл в поисках метался по всему селению, но на его вопросы, куда подевались дети и старик, никто не желал отвечать. Все лишь опасливо озирались и отходили в сторону.

Так было до тех пор, пока один из бродяг под большой тайной не сказал ему, что видел нескольких детей и старика в сопровождении отряда генуэзцев, и как показалось бродяге, старик и дети были пленены. «Их повели, скорее всего, в Кафу, и теперь продадут в рабство, генуэзцы, как и османы, любят этим заниматься. Только османы торгуют людьми открыто, а генуэзцы скрытно, при случае», – заключил он.

Бродяга был молод, весел и разговорчив. И догадлив. Он окинул Микаэла взглядом:
– В такой одежде и тебя сразу схватят, маленький грек. Тебе нужно достать турецкую одежду.
– Где же её взять? – опечалился Микаэл.
– Пойдём, – позвал бродяга, – я знаю где.

Он привёл мальчика в соседнее селение.
– Здесь живёт несколько турок со своими семьями, их немного, но у них можно поживиться. Женщины часто вывешивают на верёвки мокрую одежду.
– Взять без спросу? – удивился Микаэл.
– А ты хочешь, чтобы тебя схватили османы? – вопросом на вопрос ответил бродяга.

И Микаэл согласился, что он этого не хочет.

Под покровом темноты они пробрались во двор и сдёрнули с верёвки детские шаровары и кафтанчик. Микаэл напялил это облачение прямо поверх своей одежды.
– Ну, турок турком! – сказал бродяга, оглядев Микаэла со всех сторон. – Шапки турецкой только не хватает.

Вздохнув, бродяга развязал котомку, вытащил из неё небольшую турецкую шапочку и протянул Микаэлу.
– А то идём со мной, вместе веселее будет, – предложил бродяга.
– Нет, – покачал головой Микаэл.
– Значит, всё-таки хочешь вызволить своих. Ну ладно, решил так решил. Храни тебя Бог! – и новый знакомый перекрестил Микаэла.



Глава 6. Всё ближе к Кафе


Микаэл отправился в Кафу. Он шёл с единственной мыслью: освободить пленников, даже если бы для этого ему пришлось расплатиться своим княжеским медальоном.

Он шёл всю ночь и на рассвете попал в Солхат.

Это было владение крымчаков, и Микаэл, боясь, как бы его не поймали, старался молчать, а при необходимости говорить только по-турецки. Юный князь даже придумал, что он сын бедного турецкого чабана, потерял в горах овечку и теперь ищет её всюду, боясь без неё возвращаться к отцу.

Так он прошел Солхат и окрестные деревни. Лишь один раз какой-то ордынец остановил Микаэла и после долгих расспросов, покачав головой, сказал своим приятелям, что не очень-то похож этот мальчишка на бедного турчонка, слишком правильно говорит по-турецки, не так, как простые пастухи, и лицом очень уж смахивает на грека или армянина.

– Да тебе-то что! Пусть идет, куда шёл, сейчас некогда с ним возиться. Если будет ещё здесь болтаться, поймаем его и продадим, – резонно заметил один из ордынцев, и, хлестнув коней, они поскакали по своим делам.

Напуганный Микаэл свернул с дороги и пробирался теперь сквозь непролазные заросли по звериным тропам. Он исцарапался, нацеплял острых колючек. От заноз саднили и ныли подошвы. Уставший, голодный мальчик еле передвигал ноги.

Наконец он вышел в долину и среди высоких деревьев увидел блистающие в солнечных лучах кресты куполов монастыря. Это был Сурб–Хач, армянский монастырь Святого Креста. Здесь Микаэла приняли и накормили. Его вымыли, одели в чистую одежду и поместили в маленькой келье. Ему замазали каким-то снадобьем кровоточащие, разбитые ноги, смазали царапины и ссадины целебным маслом.

Он тут же уснул и проспал очень долго, а когда проснулся – ощутил во всём теле необыкновенную лёгкость.

Потом его привели к седовласому настоятелю по имени отец Багдасар, и тот долго беседовал с мальчиком. Сначала они говорили на греческом, затем незаметно для себя перешли на армянский, а после на турецкий. Настоятель был удивлен, как свободно мальчик изъясняется на нескольких языках.

Микаэл признался настоятелю, что он князь Феодоро. Самое странное, что отец Багдасар поверил ему сразу же, не требуя никаких доказательств.
– Так ты Микаэл, сын Исаака. Так я и думал, – задумчиво произнес старик. – Я слышал о тебе от старого Ишхана, когда ты был совсем маленьким.
– Вы знаете Ишхана? – удивился Микаэл.
– Да, он приезжал на богомолье в Сурб–Хач несколько лет назад.
– А как вы догадались, что это я?
– Ну, это не трудно, я узнал тебя по описанию. На твоей шее сквозь вырез рубашки видны четыре родинки, которые расположены так близко друг к другу, что напоминают крест. Об этом удивительном крестике на твоем теле я узнал от Ишхана, и это врезалось мне в память, не часто встретишь подобное чудо. Получается, что у тебя два нательных крестика, один дан при крещении, а другой Богом! «Удивительный мальчик, – сказал о тебе Ишхан,– отмеченный свыше».

Микаэл вспомнил Ишхана, и по его лицу покатились слезы.
– Я ищу Ишхана, его вместе с детьми похитили генуэзцы. Мне надо попасть в Кафу.
– Ты точно знаешь, что это генуэзцы, а не татары?
– Да.
– Ты думаешь, генуэзцы их ещё не продали?
– Всё равно, я должен попытаться их найти. Я обещал Александру, своему брату, спасти последних феодоритов. И, кроме того, среди тех детей - мой младший брат, вернее, племянник, Гаспар. Но он мне как брат.
– Ну что ж, это божеское дело - помочь обездоленным. Поживи пока в обители, наберись сил. А через неделю в Кафу отправятся наши монахи, их путь лежит в Трапезунд, а туда можно попасть морем из Кафы. Ты уедешь с ними. Но учти, в Кафе сейчас османы.

Микаэл остался в монастыре. Впервые за несколько недель пути он ел досыта и спал под крышей, в чистой мягкой постели.

Все дни Микаэл бродил по монастырю, помогал по хозяйству, наблюдал, как монахи-переписчики корпят над манускриптами или проводил время в беседах с иноками.

Он часто приходил в келью, где было собрано большое количество старых книг, и читал. Еще он любил разговаривать с настоятелем, который чем-то напомнил ему Христофора.

Мальчик рассказал отцу Багдасару о Христофоре и о том, как старый монах погиб, спасая детей. Настоятель отслужил молебен по Христофору и обещал, что отныне Христофора будут чтить в монастыре как заступника детей.

За дни, проведённые в монастыре, Микаэл поправился и окреп, но мысль о товарищах не давала ему покоя.

Однажды отец Багдасар позвал Микаэла к себе и долго расспрашивал о его дальнейших планах. Потом сказал:
– Я написал письмо генуэзскому консулу как христианин христианину и попросил помочь отыскать детей. Конечно, он не настоящий консул, а ставленник турок из перешедших на их сторону генуэзцев, но всё равно он остаётся христианином, и, я думаю, должен помочь. Во избежание непредвиденных осложнений, я не стал объяснять, что ты являешься князем Феодоро, а сообщил, что ты послушник и выполняешь моё поручение. Я думаю, так будет лучше. Чем меньше людей будут знать, что ты князь, тем тебе будет спокойнее, да и мне тоже.

Когда пришло время отправиться в путь, настоятель благословил Микаэла и проводил до ворот, где мальчика уже ожидали отправляющиеся в Кафу монахи. Микаэлу вывели коня, протянули котомку, полную снеди, и отряд тронулся в путь.

Теперь Микаэл ехал к генуэзцам как официальное лицо, посланец настоятеля.
В пути маленький отряд сопровождал большой лохматый хорошо обученный и совсем ещё молодой сторожевой пес. Микаэл очень привязался к псу, а пёс явно выделял Микаэла среди остальных попутчиков.


Глава 7. Кафа


В Кафе всюду звучала турецкая речь, генуэзцев почти не осталось, большую часть их вывезли в Константинополь. Только горстка алчных до денег и власти генуэзских купцов и аристократов, продавшихся османам, оставалась в городе. Здесь надо было быть очень осторожным и опасаться как османов, так и коварных генуэзцев.

В Кафе они явились ко двору «консула», монахи испросить разрешения отправиться из Кафы морем в Трапезунд, а Микаэл передать послание настоятеля.

Новоявленный «консул» жил в бывшем консульском дворце. Здесь кишмя кишело османами, но встречались и генуэзцы, и Микаэл уже не знал, кто для него страшнее. В ближайшем окружении «консула» были те и другие.

«Консул» принял их почтительно и проявил к Микаэлу внимание, соответствующее его статусу, указанному в письме. Этот маленький послушник не вызвал у него никаких подозрений.

Прочитав послание настоятеля, «консул» обратился к окружавшим его людям, известно ли им что-либо о старике в сопровождении шестерых детей.
– Эти дети и старик христиане, и наша задача - отыскать их и не допустить, чтобы они были проданы в рабство, не дать свершиться злодеянию, – приторным голосом произнёс «консул».

Свита «консула» залопотала так быстро, что Микаэл с трудом разбирал слова. Но всё-таки основное он понял – детей никто не видел.
– Отрок, а ты уверен, что это были генуэзцы? – спросил его один из «консульской» свиты.

Это был высокий, ещё достаточно молодой мужчина с красивым, но надменным лицом. Он был одет в черный бархатный камзол, расшитый золотыми и серебряными нитями, на голове его красовалась бархатная генуэзская шляпа, украшенная роскошными перьями. Этакий франт. А вот голос у него был очень противный, бабий какой-то.

Микаэлу стало не по себе от этого голоса. Но, как подобает благовоспитанным отрокам, он смиренно ответил:
– Да, это были они.

Франт высокомерно продолжал:
– Мальчик лжёт. Не думаю, что это были генуэзцы. Христиане не продают христиан. Детей украли ордынцы, и вряд ли мы сможем их отыскать.

Но «консул» решил по-другому:
– Что ж, я сейчас же дам распоряжение об их поиске.

Монахи отправились дальше, а Микаэл остался в консульском дворце. Он ждал, когда по просьбе старого епископа отыщут детей-христиан и вернут «в лоно христианской церкви», как говорилось в письме. Но время шло, а товарищей Микаэла не находили. Тогда он решил действовать сам.

На седьмой день пребывания в Кафе поздно вечером он достал из котомки свою старую одежду, ту самую, которую стащил для него у турок случайный знакомый. Она была чисто выстирана и заштопана монахами. И для того, чтобы выглядеть как можно правдоподобнее, Микаэл сначала основательно вывозил её в пыли. Потом он переоделся, нацепил котомку и снова превратился в маленького бродяжку.

Стараясь быть незамеченным, он выбрался из консульской башни через окно и, скрываемый ночной темнотой, пробежал к крепостной стене. Он вскарабкался по стене, цепляясь за малейшие выступы, как могли делать только феодориты, и перебрался на другую сторону.

Вдруг он почувствовал, как кто-то с силой толкнул его сзади, да так, что Микаэл растянулся во весь свой рост. А этот "кто-то" быстро и горячо облизал его уши и щёки.

Микаэл вскочил и увидел мохнатую морду монастырского пса. Все эти дни, пока Микаэл находился в консульском дворце, пёс терпеливо ожидал его у стен крепости.
– Как же тебя зовут, милая псина? Что ж я не спросил у монахов? Как бы тебя назвать? Нехорошо без имени ни человеку, ни зверью.

Вдруг лицо его просияло.
– Я назову тебя Доро! Это коротко от Феодоро. Запомни, ты назван в честь моей родины!

Пёс улыбался Микаэлу и, кажется, был со всем согласен. Доро так Доро!

Они ушли от крепости как можно дальше, потому как Микаэл опасался, что его будут искать. Они бродили по улицам, околачивались на базаре, заходили в гавань в надежде хоть что-нибудь узнать о похищенных. Микаэл, рискуя быть пойманным как воришка, залезал на заборы и заглядывал во все встречные дворы. Потом он приноровился лазить на высокие деревья и с них заглядывать в огороженные высокими каменными оградами дворики.

Друзей нигде не было. Но он чувствовал, что они по-прежнему где-то в Кафе.

В городе было полно османов и ордынцев, иногда встречались и генуэзцы, в основном моряки, к услугам которых в морских перевозках иногда прибегали турки. Тут и там сновали оборванные мальчишки, поэтому никто не обращал внимания на маленького нищего с собакой.

Микаэл жадно прислушивался и приглядывался ко всему, что могло хоть каким-то намёком помочь выяснить судьбу его друзей.

Однажды в порту он услышал обрывок фразы, которая его изрядно заинтересовала. Говорили два подвыпивших моряка-генуэзца.
– Вон идет слуга господина Якобо. Он только что приходил к нашему капитану. Завтра поутру мы погрузим товар и выйдем в море.
– А товар-то хоть стоящий?
– О да! Сделка обещает быть богатой! Живой товар – он всегда дорого стоит.

При словах «живой товар» Микаэл насторожился, а моряки продолжали:
– В таверну, видать, направился. Как же, надо выпить за удачную сделку, пока хозяин не видит. Пойдем-ка и мы, промочим глотки.
И они зашаги к таверне. Микаэл пошёл за говорящими.

В таверне было тесно и жарко. Горький чад витал в воздухе, от него першило в горле и хотелось скорее выбраться на свежий воздух, но Микаэл терпел и не выпускал слугу из виду. Наконец тот вышел, и Микаэл, стараясь не попадаться на глаза, направился следом. Он прятался в тени домов и деревьев, делал короткие перебежки, останавливался и всячески старался остаться незамеченным. Доро неотступно следовал за ним.

Слуга шёл быстро, он петлял по кривым пестрым улочкам, пока не вышел к роскошному трёхэтажному дому, стоящему посреди площади. Дом был огорожен высокой каменной оградой с крепкими, окованными железом дубовыми воротами. У ворот стоял привратник. За оградой лаяли собаки и, судя по голосам, их было довольно много. Слуга зашёл в ворота, и они за ним плотно закрылись.

Мальчику показалось, что он пришёл именно туда, куда надо. Он спрятался в укромном месте и до рассвета не сомкнул глаз, опасаясь проспать и не увидеть, что за живой товар повезут на продажу.

Едва забрезжил рассвет, ворота открылись, и из них в сопровождении нескольких всадников вышла группа людей. Несколько маленьких фигурок и одна значительно больше.

У Микаэла бешено заколотилось сердце. Несомненно, это были они. В предутреннем неясном свете он узнал высокую худую фигуру старого Ишхана.

Кавалькада и пешие двинулись в сторону порта. Микаэл, прячась за выступами домов, последовал за ними.

Во главе кавалькады на красивом черном коне гарцевал синьор Якобо. Мальчик узнал его, это был тот самый надменный франт из консульского дворца, который так высокомерно говорил с Микаэлом.
– Ах ты, крысиное отродье, предатель, – подумал Микаэл, – говорил, что не знаешь, где дети, а сам скрывал их у себя.

В порту было много турок и ордынцев, встречались и генуэзцы, из тех, кого Микаэл мысленно называл не иначе как предатели.

Здесь в порту был развернут целый невольничий рынок. Ишхана и детей не стали выставлять на помост с остальными пленниками, а поставили неподалеку от пирса, к которому был пришвартован большой генуэзский корабль – трехмачтовая нава. Корабль был пуст. Весь экипаж, включая капитана, околачивался на берегу.

Рядом с кораблем болталась на волнах небольшая фелюка. На фелюке тоже никого не было.

Дети и Ишхан, видимо, были уже проданы. Но грузить на корабль их не спешили. Было видно, что все чего-то ждут. Скоро доставили новую партию пленников.

К синьору Якобо подошёл человек и что-то шепнул ему на ухо. Якобо переменился в лице, но потом совладал с собой и вновь принял свое обыкновенное надменное выражение лица.

Микаэлу пришла в голову сумасшедшая мысль. Он хорошо плавал. При жизни Исаака его каждое лето вывозили на море, где и обучили искусству плавания. Теперь он решил воспользоваться этим умением.

Микаэл зашел в воду, незаметно поднырнул и под водой подплыл к самому кораблю. Он достал из кармана нож, который стащил у какого-то подвыпившего матроса в таверне, и стал этим ножом дырявить подводную часть борта выше медной обшивки. Это было трудно, ведь он был совсем небольшим мальчиком, и сил у него было ещё немного. Но он упорно ковырял сырое дерево. Микаэлу пришлось несколько раз выныривать, чтобы вдохнуть воздуха.

Наконец нож податливо вошёл глубоко в борт, Микаэл расширил дырку и с чувством исполненного долга поплыл обратно.

Он вылез из воды как раз в тот момент, когда к Ишхану и детям подошли два турка и, силой оторвав прижимающегося к старику Гаспара, вывели мальчика на всеобщее обозрение.

Синьор Якобо громко объявил:
– Продается князь Феодоро! Ставки повышаются. Это не просто младенец, а юный князь! Его можно будет выгодно продать за морем!
– Это юный князь Феодоро! – пронесся по толпе глухой разноязычный ропот.

– Стойте! Оставьте ребенка в покое! Это не князь! – яростно закричал Микаэл. – Князь Феодоро – это я!

Он крикнул это дважды, по-итальянски и по-турецки. Его звонкий голос прорезал монотонный гул толпы. Все обернулись на голос и увидели стоящего на пирсе мальчика, ободранного и нищего, но поистине с княжеской осанкой и благородным профилем.
– Я покупаю этих детей вместе со стариком! У меня есть чем за них заплатить! – снова закричал мальчик

В этот момент Микаэл перехватил направленный на него в упор взгляд старого Ишхана.
– Не делай этого! – умоляли глаза Ишхана.

Но Микаэл уже сдёрнул с шеи большой, величиной с детскую ладошку, медальон и поднял высоко над головой.

В свете восходящего солнца медальон засиял так ослепительно, что некоторые даже зажмурились.
– Вот моя плата за них! Это родовой знак князей Феодоро! Это знак княжеской власти! Кто обладает им – становится князем Мангупа!

Пока Микаэл говорил, синьор Якобо пристально смотрел на него. Так же, не спуская с Микаэла глаз, Якобо шепнул что-то на ухо одному из своих спутников и сделал едва заметное движение рукой.

Микаэл перехватил взглядом этот жест и снова крикнул:
– Не вздумайте отобрать знак силой! На нем наложено заклятье! Будущий князь Мангупа должен получить его из рук в руки, только тогда он станет поистине князем!

Синьор Якобо вновь сделал движение рукой, и его человек, который уже было направился в сторону Микаэла, остановился.
– Мальчишка лжёт! Он всего лишь послушник в армянском монастыре! – вскричал синьор Якобо.

– Мне незачем лгать! Вот он, двуглавый орёл на знаке! Это символ нашего рода Гаврасов. И если кто-либо сделает хотя бы один шаг, этот знак полетит в море, и его уже никто никогда не найдёт!

– Чего ты хочешь? – спросил синьор Якобо.
– Отпустите малыша к старику и дайте нам отплыть на этой фелюке в море, тогда родовой знак Гаврасов будет вашим!
– Отпустите младенца! – приказал синьор Якобо.

Гаспара выпустили, и он со всех ног бросился к Ишхану. Старик обнял ребёнка и прижал его к себе.
– Теперь расступитесь и пропустите старика и детей на фелюку, – продолжал Микаэл.

– Делайте что вам говорят! – скомандовал Якобо.

Толпа расступилась, и дети во главе с Ишханом взошли на пирс и забрались на фелюку.

Микаэл обернулся на них и, убедившись, что дети и Ишхан уже на фелюке, крикнул:
– Ну так ловите мой княжеский знак! Кто поймает – тот и будет князем Феодоро!

И, размахнувшись что есть силы, он швырнул свой золотой амулет в толпу.

Раздалось всеобщее «Ах!», как будто десятки легких глотнули в едином порыве воздух. В тот же миг вся эта разношёрстная толпа во главе с синьором Якобо ринулась за амулетом.

Увидев это, Микаэл бросился к фелюке и вскарабкался на палубу, Ишхан тут же стал выбирать якорь.

За медальон шел настоящий бой. Стояла невероятная сумятица и давка. Османы, ордынцы, генуэзцы – все пытались любой ценой заполучить этот знак. Люди отпихивали друг друга, тузили кулаками, падали, запинались и снова падали. На упавших напирали сверху очередные искатели счастья. Они барахтались в пыли, пытаясь дотянуться до амулета и первым схватить его. И в гуще этого боя был мигом забывший свою надменность и величие синьор Якобо. Он дрался за этот медальон наряду с простолюдинами.

И никто из дерущихся не заметил, как из-под этой кучи старающихся отпихнуть друг друга тел выскользнула большая лохматая собака и стремглав помчалась к отплывающей фелюке.

Собака бросилась в воду и поплыла к судну.
– Смотрите! – закричали дети. – Собака!

Действительно, к фелюке плыл Доро.

Микаэл нырнул прямо с борта, подхватил собаку, подплыл к судну и приподнял Доро над водой. Близнецы тут же подхватили пса за лапы и втащили на палубу. Потом так же быстро они вытянули из воды Микаэла.

Как только Микаэл оказался на палубе, Ишхан распустил парус, и судно, подхваченное ветром, понеслось в открытое море. Ровный и сильный береговой ветер гнал фелюку всё дальше и дальше.
– Что ж ты отстал от нас, дурачок? – ласково спросил собаку Микаэл.

Пёс, виляя хвостом, подошёл к Микаэлу, ткнулся мокрой мордой ему в ладони и разжал зубы.

Все ахнули. На ладошках Микаэла лежал его золотой амулет.
– Умный пёс, – погладил собаку Ишхан, – молодец, хорошая собака. Недаром говорят, что золото возвращается к хозяину.

– Странно, – удивился Микаэл, – как амулет мог у него оказаться?
– Ничего странного, – ответил Ишхан, – когда ты швырнул амулет в толпу и прежде чем все бросились ловить его, я заметил, что словно бы лохматая молния мелькнула. Это был пёс. Он и поймал твой княжеский знак первым.

– Но как он догадался?! – не унимался Микаэл.
– Опять же ничего странного. Это собака монахов, и он, видимо, обучен всяким таким штучкам. Его научили приносить хозяину брошенную вещь – вот он и принёс.
– Так значит, выходит, что он теперь князь Феодоро! – воскликнул маленький Гаспар.

И впервые за эти дни все дружно и весело рассмеялись.



Глава 8. Новая встреча


Фелюка быстро продвигалась вперёд. Она резво шла в западном направлении, подгоняемая попутным ветром. Было свежо, но беглецы продолжали стоять на палубе, не желая спускаться в трюм. Они смотрели на удаляющийся берег и радовались.

Немного погодя беглецы заметили погоню. Большой генуэзский корабль вышел из бухты и на всех парусах бросился следом. Беглецы приуныли, по скорости их фелюка не шла ни в какое сравнение с генуэзским судном. Единственный парус их фелюки не мог бороться с множеством парусов противника. Расстояние всё уменьшалось.

Но неожиданно они заметили, что на корабле генуэзцев происходит нечто странное. Он стал крениться на правый борт и всё больше погружаться в воду. Люди, находившиеся на нём, попрыгали в море и теперь усиленно плыли к берегу. Вскоре корпус корабля стал почти не виден в волнах, затем исчезли мачты, и корабль генуэзцев полностью погрузился в воду.

Микаэл стоял на корме, ветер трепал его и без того взлохмаченные волосы.
– А корабль-то под воду ушёл. С чего бы это? – задумчиво произнёс Ишхан.

Микаэл пожал плечами:
– Часовых выставлять надо было.
– Твоя работа?
– Моя.

Фелюка ходко шла по волнам. Их больше никто не преследовал. Остались далеко позади Кафа и Сугдея, где-то впереди были Алустон и Чембало. Но заходить туда было опасно. Ишхан подумал, что хорошо было бы дойти до самого Данаприса, вот так, по морю, не встречая никаких препятствий. При хорошем ветре можно было добраться до его устья за пару недель. Пищей они были обеспечены: в трюме фелюки нашёлся бочонок с водой, вяленая рыба и сушеное мясо.

К вечеру ветер несколько стих. Утомленные тревожным днём дети давно уже спали, а Ишхан продолжал всматриваться вдаль.

Ночью задул сильный штормовой ветер. Он дул теперь с моря и гнал фелюку по направлению к берегу. Небо стало густым и непроглядным, по нему разлилась пелена тёмно-чернильного цвета. Ветер усиливался. Он неистово рвал парус. Мачта трещала и гнулась. Старому Ишхану стоило большого труда снять тяжёлый парус. Потом грянул шторм. Качка была неимоверной.

Утлое суденышко швыряло из стороны в сторону. Казалось, что волны вот-вот поглотят его.

Боясь, что судно может пойти ко дну, Ишхан разбудил детей и вывел их на палубу. Он велел им сесть и крепко ухватиться за мачту. Было страшно. Даже отважный Доро жался к Микаэлу и тихонько поскуливал.

Молнии сверкающими зигзагами прорезали грозовое небо. И в их ярких вспышках было видно, как высокие валы, увенчанные пенными шапками, вздымались вокруг. Они яростно ударяли в борта судёнышка. Клочья пены, оторвавшись от этих белоснежных кипящих шапок, взмывали вверх и тысячами брызг обрушивались на палубу. Все были уже насквозь мокрыми.

В какой-то момент они услышали страшный грохот и скрежет. Качка прекратилась. Ишхан выглянул за борт и увиденное его несколько приободрило. Фелюку выбросило на береговые скалы. Она прочно застряла между камнями, и это спасло путников.

К утру шторм стих.
С первыми лучами они выбрались на берег и бессильно рухнули на мокрый галечник. Пляжик, на котором они очутились, был мал, с трёх сторон над ним возвышались крутые скальные обрывы.

Когда Микаэл открыл глаза, первое что он увидел – сидящую на камнях фелюку.
От суденышка почти ничего не осталось. В корпусе зияла огромная дыра. Мачта была сломана почти под корень. Снасти оборваны. Куски обшивки, фрагменты мачты, доски и щепки болтались в береговой зыби.

Микаэл оглядел спутников. Все дети были на месте. По берегу бродил Ишхан и внимательно осматривал территорию. Он искал тропу. Доро что-то обследовал своим чутким носом и рыл лапой в этом месте ямку. Микаэл подбежал к Ишхану. Они вместе ещё раз обошли пляжик, но хода наверх так и не обнаружили.

Вдруг они услышали голос.
– Харэ! – кричал человек, пробирающийся по прибрежным камням к пляжику.

Доро никогда не лаял, если он видел незнакомцев, начинал глухо ворчать. Теперь же он бросился к человеку, виляя хвостом.

Когда гость спустился ниже, все рассмотрели его. Это был молодой, лет двадцати, грек, загорелый и явно очень сильный. У него были жилистые натруженные руки и прямой честный взгляд.
– Харэ! – приветствовали его Ишхан и Микаэл.
– Хвала Господу! Живы! – произнес парень, поравнявшись с ними, и перекрестился.
– Благословение Господу! Никто не погиб, – откликнулся Ишхан.
– Пойдёмте! – позвал парень. – Тут рядом моя семья.

Они разбудили детей и по камням перебрались в небольшую бухточку с каменистым пляжем. Пляж был гораздо больше первого, но тоже окружен крутыми скальными обрывами. Большая скала прикрывала бухту со стороны моря и делала её практически незаметной.

У береговых скал виднелись заросли кустов и небольшие деревья, и самое главное, откуда-то из-под камней пробивался ручей с чистой родниковой водой. Это было идеальное место для укрытия от врагов, полностью закрытое от посторонних глаз, к тому же, здесь была пресная вода.

В тени деревьев стояла довольно большая хижина, сложенная из круглых валунов и крытая камышовой крышей. Посреди берега высился навес, рядом с ним горел костерок, на камнях которого стоял весело булькающий и источающий умопомрачительный аромат котел. От этого аромата рты сразу же наполнялись слюной, и уже ничто не шло на ум.

У костра хлопотали две женщины, старая и средних лет. Под навесом сидели старик и мужчина, они чинили какие-то рыболовные снасти. На деревянных шестах были развешены для просушки сети. Картину довершала пара рыбачьих лодок, вытянутых на берег.

При виде гостей все эти люди встали и подошли к ним. Это была дружная семья рыбаков: старик Платон, его жена Агата, их взрослый сын Андроникос, невестка Дионисия и внук Матиас.

Старая женщина при виде ребятишек сразу же заохала, запричитала и стала обнимать их. Она посадила детей у костра и сунула им руки по куску хлеба. Женщина помоложе налила в керамические миски варева и пригласила отведать. Перепало вкусненькое и Доро.

Дети ели жадно, спеша и громко чавкая. Женщины, подперев ладонями щеки и покачивая головами, с состраданием смотрели на них. Когда дети насытились и разбрелись по поляне, к костру сели взрослые.

За едой Ишхан рассказал обо всех их злоключениях с того самого момента, когда Феодоро осадили османы.
– Знавал я князя Исаака, – сказал старик, – хороший был князь, добрый. Мир праху его.

Оказалось, семья рыбаков-греков была родом из Каламиты. Они жили на самом берегу и ежедневно выходили в море на рыбную ловлю. Когда османы захватили Каламиту и перебили всех его жителей, мужчины из этой семьи как раз были в море, это и спасло их. Женщины же успели спрятаться в гроте, попасть в который можно было только со стороны моря, пройдя сначала по залитой водой пещере, а уже затем выйти на сухое место. Эта пещера издавна служила семье тайным убежищем в случае опасности.

А вот детям их, двум мальчикам-погодкам двенадцати и тринадцати лет, не повезло. В тот день они, не дожидаясь возвращения с моря отца, деда и старшего брата, убежали на городской рынок продать свежую, только что наловленную ими самими рыбу. Домой они так и не вернулись.

Ещё в море рыбаки увидели зарево пылающего города. Густой дым, казалось, застилал всё небо. Они поспешили к берегу. Дома никого не было. Он был пуст и разграблен. Лишь на стене был вывешен условный знак опасности, понятный одной лишь этой семье. Рыбаки разыскали женщин в тайном убежище и узнали от них о появлении османов.

Отец и старший брат мальчиков, переодевшись в лохмотья, несколько раз пробирались в сожжённый город в надежде отыскать детей. Но всё было без толку. Они тщетно прождали мальчиков несколько дней, схоронившись от османов в своей потайной пещере. Если бы мальчики вернулись на берег, то увидали бы оставленный им тайный знак и нашли бы родителей в пещере. Но они так и не появились.

А потом отец нашел сыновей среди убитых защитников города, грудой сброшенных османами за городской стеной. Под покровом ночи отец со старшим сыном перетащили тела мальчиков на берег и захоронили их. А затем навсегда покинули это место.

Они ушли на своих лодках в море, захватив немудрёный скарб. Найдя на диком берегу в нескольких километрах от Алустона подходящее место, беглецы обосновались здесь. Благо османов поблизости не было.

Выслушав горестную историю семьи, Ишхан глубоко вздохнул. И вздох этот был лучше всяких слов утешения.

Несколько дней провели путники в гостях у добрых рыбаков. Дети отдохнули и пришли в себя. Женщины относились к детям с материнской теплотой и нежностью. Они окружили их участием и заботой.

Старик Платон и отец семейства Андроникос были с ними внимательны и ласковы, а их взрослый сын забавлял малышей рукотворными поделками. Он лепил из глины и вырезал из выброшенных на берег коряг забавные игрушки и дарил их детям. И от этого душевного тепла, постоянного пребывания на свежем морском воздухе и здоровой сытной пищи ребятишки расцвели и похорошели. Они не напоминали уже больше изможденных пугливых старичков. Здесь, на приволье, они снова стали играть и смеяться. В общем, вся эта небольшая дружная семья очень привязалась к бездомным сирым ребятишкам, гонимым злыми ветрами войны по дорогам Таврики. Дети платили им тем же.

Старики быстро нашли общий язык, и Ишхан целыми днями просиживал со старым Платоном под навесом, помогая чинить снасти и проводя время за душевной беседой.

Микаэл и близнецы очень сдружились с Матиасом, старшим и теперь единственным сыном хозяев. Он брал их собой в море, и они быстро научились закидывать и выбирать сети.

Здесь, на берегу, среди этих душевных милых людей было так хорошо и спокойно, что порой забывалось о турецком нашествии.

Но надо было идти дальше.

Накануне предстоящего путешествия Ишхан имел долгий разговор со старым Платоном и Андроникосом. Мужчины объяснили, как лучше идти, чтобы не попасться туркам.

Потом Платон сказал:
– Путь долог и труден. С таким количеством малышей вам не дойти. Да и османы наверняка ищут старика с семью детьми. Оставь ребятишек нам. Мы вырастим их как своих детей. Видишь, как привязались к ним женщины. Да и мы с сыном и внуком, признаться, тоже. С двумя детьми тебе будет справиться гораздо проще. Веди юных князей в другую страну, выполняй завет Александра. Спасай князей, а остальных детей спасем мы.

– Но ведь их пятеро, – возразил Ишхан.
– Бог забрал у нас двоих сыновей, но подарил пятерых. Дети тоже привязались к нам. Мы научим их рыбной ловле и управлению лодкой. Мы научим их плести корзины и лепить посуду из глины. Мы вырастим их истинными христианами. Не лишай детей семьи.

И Ишхан согласился со старым Платоном.

Подозвали детей и объявили им о принятом решении. Дети, с одной стороны, были опечалены предстоящей разлукой, но вместе с тем обрадованы, что им больше не придётся тайком пробираться по трудным опасным дорогам, скрываясь от любопытных глаз в укромных местах, голодая и недосыпая. Здесь в семье рыбаков они почувствовали себя как дома.

Наступил момент прощания. Женщины и дети плакали, обнимая уходящих. Мужчины пожимали руку Ишхану и желали доброго пути.

Дионисия протянула Микаэлу корзину с едой и амфору, полную родниковой воды. Вторую маленькую корзинку она сунула в руки Гаспару.

Микаэл подозвал Доро.
Матиас вызвался проводить их до соседней рощи.

В сопровождении Матиаса по почти неприметной в скалах узкой отвесной тропе Ишхан, Микаэл с Гаспаром и Доро поднялись наверх.

Уже у самого выхода на плато они обернулись и ещё раз взглянули на гостеприимный берег. Оставшиеся там, внизу, махали им руками.

Они распрощались с Матиасом и двинулись вперёд. Их путь лежал вдоль берега моря, через горы и перевалы в степь, за Гнилое море, в дальнюю неведомую страну.



Глава 9. Снова Мангуп


Старик и двое детей шли теперь по дороге вдоль берега моря, чтобы, дойдя до перевала, перейти горный хребет и уйти на север.

На второй день пути дорогу им преградил отряд во главе синьором Якобо. Микаэл заметил среди них и нескольких турок. Их окружили.

«Значит, они действительно заодно. Это же разбойники!» – мелькнуло в голове у мальчика.

– Ах, какая встреча! Князь! А куда вы дели остальных? Утопили или продали в рабство? Впрочем, это нас не касается. Что, князь? Не ожидали нас увидеть? А мы вот очень мечтали вас встретить. Я же вас отпустил, а ты так подло меня обманул. Нельзя так с добрыми людьми поступать, князь, – издевательски заговорил Якобо.

– А уж как комендант Мангупа мечтает! Спит и видит, как бы золотой знак заполучить, – подхватил один из свиты Якобо.

– Но только он его не получит, знак мой! – добавил синьор и обратился непосредственно к Микаэлу, – отдай то, что принадлежит мне по праву, я отдал за этот знак своих пленников. Отдай и проваливайте!

– По какому такому праву! Как это "проваливайте"?!– возмутился один из османов. – Знак правителя Мангуп-кале принадлежит турецкому султану, как и эти пленники!

Они заспорили и схватились за оружие. Затем спор утих, и Якобо вновь обратился к Микаэлу:
– Знак! Давай знак! Только без этих своих штучек.
– У меня нет знака! Видите? – Микаэл распахнул ворот.

Действительно, на груди у него ничего не было кроме маленького серебристого крестика.
– Обыскать всех! – приказал Якобо.

Пленников обыскали, знака нигде не нашли.
– Где знак?! – в ярости закричал Якобо.
– Я же кинул его вам, что ж вы не ловили? – ответил Микаэл.
– Я убью этого мальчишку!
– Да лучше продать его султану. За него можно выручить неплохие деньги, – возразил один из слуг Якобо.
– И то верно, – согласился синьор Якобо.

Разбойники вновь заспорили. Теперь они спорили о том, куда отправить пленников, на Мангуп или в Солдаю. Якобо настаивал на Солдаи, османы – на Мангупе.

Воспользовавшись ситуацией, Ишхан шепнул Микаэлу:
– Беги, Микаэл, подныривай под ноги лошади и беги! Нам с Гаспаром не убежать, а ты можешь.
– Нет, – упёрся Микаэл, – я не трус и не предатель. Я вас не брошу.

– Ты никогда не был трусом и предателем. В твоих жилах течет гордая кровь
феодоритов. Но теперь так надо. Беги, а потом проследишь, куда нас увезут, и спасёшь. Беги, мой дорогой Мика.

Впервые со времен младенчества Микаэла Ишхан назвал его этим детским именем. И Микаэл понял – надо сделать так, как говорит старик.

Он стремительно нагнулся и, поднырнув под ноги ближайшей лошади, оказался за кольцом окружения. Мальчик стремглав бросился к морю. Он сиганул в воду прямо со скалы. Доро ринулся за ним следом.

Против обыкновения синьор Якобо не разгневался.
– Можете увозить старика с ребенком на Мангуп. Насколько я знаю этого юнца, рано или поздно он всё равно явится спасать своего старика и мальчишку. Так что – он у нас в руках.

Мальчик подплыл под водой к прибрежным камням, около которых уже плавал Доро. Затем они пробрались по берегу к колючим кустарникам. В свете закатного солнца он видел, как повозка, в которую запихнули Ишхана и Гаспара, катится всё дальше и дальше на запад.

Микаэл, конечно же, не слышал последних слов синьора Якобо, но почему-то подумал, что пленников везут обратно на Мангуп. Он долго прятался среди колючих зарослей, а потом вылез и пошёл на заход солнца.

Микаэл шёл к Мангупу. Шёл напрямик, по бездорожью, ориентируясь только по солнцу и звездам. Наконец он достиг родных мест.

Его соплеменников нигде не было видно. Не звенели родные песни, не звучала родная речь. Всюду говорили лишь по-татарски и по-турецки. Города, монастыри и селения были разрушены и сожжены, поля и виноградники заброшены. Стояло зловоние от разлагающихся трупов убитых османами христиан.

Щемящая тоска охватила Микаэла, горечь разлилась в его сердце, когда он увидел, что стало с селениями и монастырями в округе, что стало с людьми. Нельзя было спокойно смотреть на это разорение. Даже взрослому тяжело видеть такое, а десятилетнему мальчику и подавно.

Так, в отчаянии, с рыдающей душой он подошёл к Мангупу.

У подножья плато Микаэл вскинул голову вверх, окинул взглядом уходящий в немыслимую ввысь останец и в который раз подивился его неприступности и величию. Там, наверху, среди скал и камней, была его родина. Там, под самыми небесами, находился тот маленький, но бесконечно дорогой сердцу клочок земли, за который, не раздумывая, отдали жизни его соотечественники.

Грозные скалы нависали над пропастями, неприступные бастионы темными силуэтами выделялись на огромном полотне звёздного неба. Тишина повисла над миром. И осенние крупные звёзды вспыхивали далёкими светлячками. Как часто там, на Мангупе, лёжа летними ночами на крыше донжона, Микаэл наблюдал за звёздами! Казалось, они были совсем близко, светлые прохладные жемчужины, рассыпанные по бархатной скатерти ночи.

Мальчик глубоко вздохнул, опустил взгляд и двинулся вокруг останца. Он решил подниматься на плато в том месте, где не было сторожевых башен. У подножья Мангупа со стороны долины Святого Федора Микаэл остановился.

Он стал гладить Доро, потом разнял на шее собаки густую, длинную шерсть и за шелковый шнурок вытянул из этих лохматых зарослей золотой знак Феодоро. Он поцеловал знак и вновь спрятал его в густой шерсти пса.
– Ах ты, мой князь Мангупа! – мальчик ласково потрепал собаку по голове.

Потом он внимательно взглянул в собачьи глаза и сказал:
– Доро, ты дальше не пойдёшь. Спрячься в кустах и жди меня здесь.

Доро покорно остался ждать мальчика. А Микаэл стал быстро взбираться по крутому склону. Потом начались скалы, и он стал карабкаться на них, цепляясь за скальные выступы.

Ещё до рассвета он был уже на Мангупе. Здесь мальчику был известен каждый уголок, каждый закуток, и ему не стоило большого труда найти себе убежище. Весь день просидел Микаэл в укромном месте, а когда стемнело, по закоулкам, ведомым ему одному, он добрался до цитадели.

Незаметной тенью проскользнул мальчик к подземной тюрьме. Когда стражник отошёл в другую сторону, Микаэл спустился по лестнице вниз к казематам. Как он и предполагал, там в одном из казематов томился старый Ишхан.

Старик не удивился появлению Микаэла.
– Я знал, что ты придёшь. Я так рад, мальчик мой, что Бог ещё раз дал мне возможность повидать тебя. Будь счастливо, дитя, выросшее на моих руках.
– Я тебя освобожу, – прошептал Микаэл и стал расшатывать плоский камень под решеткой каземата.
– Этот камень вытаскивается, – продолжал мальчик, – и в отверстие можно легко пролезть даже взрослому, если он такой же худой, как ты. Это мы с мальчишками его расшатали, когда играли здесь.
– Зачем? – удивился Ишхан.
– А всё равно в этой тюрьме никого не держали уже много лет, а играть здесь было здорово! Так что сейчас ты выйдешь на свободу.
– Не стоит, не теряй времени, – тихо сказал Ишхан, – силы оставили меня, мне даже не подняться по этой лестнице. Я стар и слаб, дни мои сочтены, не сегодня-завтра Господь призовет меня к себе. А ты иди и спасай Гаспара.
– Как я могу тебя бросить?
– Не упрямься, Микаэл. Вспомни, о чём просил тебя князь Александр.

Микаэл всхлипнул и вытер выступившие слёзы.
– Хорошо. Где Гаспар?
– Его держат в донжоне, как раз в твоей комнате. Иди, Микаэл. Пусть пребудут с тобой все Святые Спасители.
– Прощай, Ишхан. Прощай, мой второй отец. Я никогда тебя не забуду, – голос Микаэла дрожал от слёз. Он протягивал Ишхану сквозь решетку руки.

Старик поцеловал эти детские руки, осенил мальчика крестным знамением и прошептал:
– Всё, иди, не рви мне душу.

С тяжелым сердцем Микаэл поднимался по казематной лестнице, он достиг уже последней ступени, как вдруг прямо перед ним вырос стражник. В свете полной луны Микаэл увидел, как округлились и вылезли из орбит глаза стражника. Стражник оторопело стал пятиться назад. Из его рта доносились сдавленные звуки.
– Э-э, а-а, – силился сказать что-то стражник, но вместо этого раздавался только тихий хрип.

Микаэл понял, что стражник до смерти напуган и не собирается его ловить. Тогда мальчик медленно пошел на стражника. В лунном сиянии Микаэл казался маленьким легким призраком в греческих одеждах. Охранник был уже на самом краю скалы, но продолжал пятиться. В какой-то момент он всплеснул руками и исчез в темной пучине пропасти.

Микаэл прокрался к донжону. Часовые мирно спали, в уверенности, что на этом неприступном плато можно чувствовать себя в полной безопасности.

По старому извилистому плющу мальчик добрался до окна своей комнаты и бесшумно спрыгнул вовнутрь. Гаспар спал на кровати Микаэла и тоненько посапывал во сне. Микаэл подошел к малышу и осторожно потряс его за плечо. Малыш сел в постели и спросонья уставился на Микаэла непонимающими глазами. Микаэл приложил палец к губам.
– Тс-с, Гаспар, тихо. Это я, твой брат Микаэл.
– Это ты, Микаэл? – наконец сообразил малыш.– Где ты был так долго? А ты больше не бросишь меня?
– Нет, не брошу. Сейчас ты оденешься, и мы бесшумно уйдем отсюда.
– А Ишхан?
– Ишхан сказал, что потом сам нас найдёт, – успокоил Гаспара Микаэл.
– А как мы уйдем?
– А помнишь ту тропу, по которой уходили с Христофором и Ишханом? По ней и уйдем.

Мальчишки стали спускаться по плющу. Они добрались почти до середины, когда внизу у донжона запылали факелы, и в их красноватом свете дети увидели солдат турецкого гарнизона во главе с комендантом крепости. Чуть поодаль маячила долговязая фигура синьора Якобо.

– Мы ждали тебя, князь, – с ехидцей в голосе произнес комендант, – давно ждали, а ты всё не шёл и не шёл. Ай-я-яй, нехорошо забывать своих родных. Этот старик так и издох бы, не повидавшись с тобой. И брата твоего успели бы обратить в ислам. Спускайся, князь, и брата веди за собой. Вас ждёт Истамбул и сам султан.

– Лезем вверх, на стену, – шепнул Гаспару Микаэл.

И мальчишки проворно поползли в обратном направлении. Скоро они достигли крыши донжона и с него перебрались на стену.
– Бежим! – скомандовал Микаэл.

Сообразив, что мальчишки и не думают спускаться, а наоборот, решили уйти по стене, комендант отправил за ними погоню.
– Далеко не уйдёте! – кричали ребятам османы.

Дети добежали по стене до края обрыва. Дальше бежать было некуда. Мальчики остановились. Они стояли в лунном свете, на самом краю обрыва маленькие, легкие, тонконогие, словно готовые в любую минуту раскинув руки взлететь в небо. Османы медленно приближались, боясь спугнуть детей.
– Иди к ним, – сказал Гаспару Микаэл, – это тебя спасёт. Худшее, что они могут тебе сделать – это обратить в мусульманство. Зато останешься жив.
– А ты?
– А я буду прыгать.
– Ты же разобъёшся.
– Ну и что.
– Я с тобой. Я не хочу быть мусульманином. Однажды отец сказал кому-то из воинов, что нельзя менять свою веру, чего бы ни случилось. Я запомнил это. Не бросай меня, Микаэл.

И Гаспар протянул ладошку брату. Микаэл сжал тёплую маленькую ладонь брата, и острая тоска пронзила его сердце.

Он взял Гаспара на руки и шагнул вместе с ним в пустоту.



Глава 10. Всё та же дорога


Османы только ахнули, когда две светлые фигурки прыгнули в пропасть. Комендант схватился за голову. Только что сорвалось девширме, и султан лишился двух будущих янычаров. За такое по головке не погладят! И он под страхом смерти приказал своим воинам молчать о происшествии. Вдруг кто-то из османов закричал:
– Слышите, плачет! Это дух погибшего ребенка плачет! Он будет теперь нас преследовать!

И турок в панике бросился бежать с этого страшного места. За ним бросились остальные.

Комендант спустился в каземат и объявил Ишхану, что юные князья только что сорвались в пропасть.

Но Ишхан этого уже не слышал. Бог призвал его к себе.


***

В первый момент Микаэл даже не понял, что произошло. Он сидел на небольшом каменном выступе в полутора метрах от вершины скалы. Рядом с ним тихонько плакал перепуганный Гаспар. Внизу была пропасть. А над ними тёмно-синий небесный свод, сияющий мириадами звезд.

Сначала Микаэл не поверил в чудесное спасение. Но мало-помалу пришло понимание: "Мы живы". И теперь надо сделать всё возможное, чтобы невредимыми спуститься в долину.

Микаэл пошевелил руками и ногами. Кажется, действуют. Он успокоил брата, затем, цепляясь руками за выступ и осторожно прощупывая босыми ногами поверхность скалы, чтобы поставить ноги на устойчивое место, спустился ниже и принял к себе малыша. И так повторялось, как им показалось, до бесконечности. Они медленно и осторожно спускались по почти отвесной скале.

Скоро они наткнулись на едва различимую в темноте каменистую тропку. Микаэл выверял каждый шаг и к тому времени, когда они спустились в долину, он от усталости еле стоял на ногах. В предрассветной дымке они пошли к тому месту, где Микаэл оставил собаку. Микаэл тихонечко засвистал, и тут же на зов примчался запыхавшийся Доро.

Надо было спешить, и они ещё до рассвета добрались до монастыря Святого Фёдора, который турки стали называть Челтер-Коба. Но, наученные прошлым горьким опытом, опасаясь вновь наткнуться на турок, как это произошло в храме Трех Всадников, мальчишки не пошли в монастырь, а забрались в скальный грот напротив монастыря, скрытый от посторонних глаз густой растительностью, и там залегли до темноты.

Так, днём отсиживаясь в укромных местах, а по ночам передвигаясь от монастыря к монастырю, от одной разрушенной крепости до другой, питаясь дикими плодами и виноградом, залезая во фруктовые сады, встречающиеся по дороге, они проделали долгий путь, но до цели их похода было очень далеко. Они даже ещё не вышли к степям.

Голодные, измученные дети чувствовали себя в капкане. Они всё шли и шли, и никак не могли дойти. И Микаэл понял, что одним им из этого капкана не вырваться.

В тот вечер они выбрались из укрытия раньше обычного. Солнце ещё не село, дорога была совершенно пуста, а они не могли прийти к единому решению.
– Надо идти на восток в Сурб-Хач, – говорил Микаэл, – там, в монастыре придумают, как переправить нас к руссам.
– Мне не дойти второй раз до Сурб-Хача, – возражал Гаспар, – вернёмся лучше в Алустон, он ближе. Найдем тех рыбаков и попросим отвезти нас к руссам по морю.

Микаэл был в растерянности. Они стояли на дороге, не зная, куда повернуть.

И тут их нагнала удивительная повозка, такой мальчишки никогда ещё не видали. Она была большая, полностью крытая, в боку у неё имелась дверка с окошком, задёрнутым шторками. Мальчишки смотрели на это чудо во все глаза.

Повозка ехала в сопровождении отряда всадников. Поравнявшись с ними, повозка остановилась, шторка раздвинулась, и оттуда выглянул необычно светловолосый и светлоглазый человек. Микаэл почему-то сразу проникся к незнакомцу расположением.
Это был мужчина средних лет, с внимательным умным взглядом. Он обратился к мальчикам на незнакомом языке. Дети молчали. Тогда человек спросил по-гречески и по-турецки, что они делают одни так поздно и так далеко от жилья.

Микаэл обрадовано закивал и ответил на двух языках сразу, что они с братом сироты и идут в степные районы. Человек удивился и, как бы говоря сам с собой, произнес на этот раз по-итальянски:
– Странно, у этого маленького нищего идеальное греческое и не менее идеальное турецкое произношение.

Микаэл тут же ответил по-итальянски, что говорит еще на итальянском и армянском.
Светловолосый был поражен до глубины души.
"Удивительный мальчик, – подумал он, – совсем не похож на нищего, разве, что только одеждой. Как он говорит, держится! Нет, это не простой ребёнок".

Внезапное озарение мелькнуло в его мозгу и заставило сердце сильно заколотиться.
Человек вышел из повозки и подошёл к Микаэлу.
– Расстегни ворот рубашки, – сказал он.

Микаэл удивился, но развязал тесемку ворота. Человек взглянул на его шею и пробормотал:
– Так я и думал.

Потом он широким жестом распахнул дверку повозки.
– Прошу вас, молодые люди. Эта повозка называется карета.
– А собаку? – спросил мальчик.
– И собаку тоже.

Дети с собакой залезли в повозку, и она быстро покатила по накатанной колее. Отряд всадников двинулся следом.

Человек взглянул на детей внимательно и испытующе и сказал:
– А теперь говорите правду.
– Мы идём в степи, – повторил Микаэл.
– Я думаю, это половина правды.
– Мы к руссам идём, – признался Микаэл.
– Зачем?
– Потому что мы…
– Князья Мангупские! – закончил за Микаэла человек.

Микаэл вытаращил глаза.
– Да, Микаэл и Гаспар Гаврасы, я всё о вас знаю.

Микаэл сжал руку брата в своей, и светловолосому показалось, что мальчики готовы на ходу выпрыгнуть из кареты.
– Не бойтесь, – засмеялся человек, – я не сдам вас османам!

Потом, став серьёзным, добавил:
– Я сам провёл какое-то время в турецком плену, поэтому хорошо знаю, что это такое.
– А откуда вы нас знаете? – осторожно поинтересовался Микаэл.
– Я еду из Трапезунда. Добрался морем до Кафы, как жаль, что сейчас там османы, хотя впрочем, и генуэзцы были не лучше. Потом заезжал в Сурб-Хач, виделся с отцом Багдасаром, и он мне поведал об удивительном мальчике, говорящем на четырёх языках, который без страха на равных вступает в разговор со взрослыми – о юном князе Мангупском с родинкой в виде креста.

– Только не Мангупский. Князь государства Феодоро. Наша страна не Мангуп, а Феодоро. Мангуп – это только гора, – поправил Микаэл.
– А этот малыш, надо полагать, Гаспар, сын князя Александра. Встречался я как-то с князем Александром в Молдавии. Да-а, отважный был воин. Жаль, что всё так вышло с Феодоро.

Микаэл опустил в голову, он вновь вспомнил события недавнего времени, и сердце его заныло. У Гаспара по чумазым щекам потекли частые слезинки. Светловолосый замолчал и снова окинул детей внимательным взглядом.

– А давно вы видели отца Багдасара? Как он? – спросил немного погодя Микаэл.
– Божьей милостью.
– Боюсь, как бы османы не разрушили монастырь.
– Не думаю, что они пойдут на это.
– Но в Феодоро они разрушили всё, и монастыри тоже.
– Феодоро – сильное княжество, которое стояло на пути осман к завоеваниям. А Сурб-Хач – маленький монастырь, он для них не представляет угрозы.
– А нам турки ничего больше не сделают? – спросил вдруг Гаспар.
– Вижу, натерпелись вы от тосманов, но теперь вы в безопасности. Я еду в Московию и беру вас с собой.
– В Московию – это к руссам?
– Да, к руссам. И сам я тоже русс. Имя мое Афанасий Седой. Я нахожусь на службе у Великого князя Иоанна Васильевича. Там, в Московии, вас встретят с почётом, как истинных князей.

Им сунули в руки по огромному ломтю хлеба и по куску вяленого мяса, и изголодавшиеся мальчишки умяли эту снедь так же быстро, как и их огромный пёс.

На детей нахлынуло необычайное спокойствие и умиротворение. Их стало клонить ко сну. Под мерный перестук колес они постепенно заснули, и сон их был спокоен и безмятежен. Им снилась далекая прекрасная Московия, почти такая же прекрасная, как их родной Феодоро.

Впереди у них был длинный путь, полный тревог и надежд, рассказов о гибели Феодоро, о его последних защитниках, о злоключениях, постигших их самих и их друзей, в одночасье лишившихся родителей и родины. Впереди мальчиков ждали новые земли и города.

Они не ведали тогда, что им суждено поселиться в далёкой огромной стране, которая станет отныне их родиной. И не предполагали также того, что в будущем им предстоит стать родоначальниками двух новых российских родов.

Ничего этого они ещё не знали и мирно спали под охраной своего верного пса, русского дипломата и небольшого, но сильного отряда воинов.

Мальчики ехали в Московию, навстречу новой жизни.



Часть 3. Потомок


Глава 1. Рукописи


Мика ехал в Старый Крым. Конечной целью его поездки был Сурб-Хач. Конечно, Мика ехал не один, а в сопровождении Дынина, хотя с точки зрения Мики, это Дынин ехал в его сопровождении.

Профессора вели в Старый Крым какие-то свои дела. Мика воспринял предстоящую поездку как занимательную прогулку и, конечно же, напросился с ним.

Автобус мягко скользил по безукоризненно ровной трассе. Рядом в кресле дремал Бахчифрукт. За окном мелькали Крымские пейзажи, и Мика не заметил, как уснул. Ему что-то снилось, сумбурное и неотчётливое, полное тайн и тревог. И во сне мальчика преследовало непонятное чувство, что с ним это уже когда-то случалось.

Мика проснулся уже в Старом Крыму с тяжелой головой и затёкшей шеей. Как всегда неунывающий Дынин торопил мальчика. Его воодушевляла предстоящая встреча со старым приятелем, профессором археографии, приехавшим в Сурб-Хач из Армении всего на несколько дней.

Дынин давненько не бывал в монастыре Святого Креста и решил воспользоваться случаем. Но более всего Дынина занимала мысль об обещанных приятелем копиях средневековой рукописи из Матенадарана. Рукопись повествовала о крымских событиях пятнадцатого века, и, конечно же, Дынин был в предвкушении чего-то «интересненького».

Дорога в Сурб-Хач начиналась на краю Старого Крыма за поселком Красное Село. Перейдя речку Чурук-Су, они вышли на грунтовку и направились в сторону горы Святого Креста.

Здесь, у подножья горы, и раскинулся монастырь. Его красные черепичные крыши ярко выделялись на фоне зелени лесов и насыщенной синевы неба. Сложенный из серого бутового камня, он выглядел древним старцем, стряхнувшим, наконец, с себя бремя долгого недуга, испробовавшим целительных снадобий и теперь вновь возродившимся к жизни.

В монастыре кипела работа по восстановлению монастырских построек, и уже было отреставрировано несколько помещений. Тут же работал отряд археологов в количестве пяти человек, включая начальника раскопа. Они все друг друга знали не один год, и встреча получилась, что называется, очень тёплой.

Пока Дынин с другом, археологами и реставраторами праздновали встречу, Мика ускользнул из-за импровизированного стола и теперь бродил по окрестностям. Он сходил к роднику, полазил по развалинам и засунул свой нос во все мыслимые и немыслимые уголки монастыря.

Ночь упала резко и неожиданно, как всегда бывает в Крыму. Мике отвели для ночёвки небольшую узкую келью в монастырской гостинице. Освещалась она свечкой. Маленький огонёк трепетал жарко и неистово, и по стенам двигались тени. Мика потушил свечу и залез под одеяло. Впервые за эти месяцы он вытянулся на настоящей кровати. Мальчик долго лежал в темноте с открытыми глазами. Ему не спалось.

Ночь была полна тишины, и в этой тишине особенно отчётливо слышались малейшие звуки. Изредка перекликались ночные птицы. Шелестели потревоженные порывами ветра листья. Громко стрекотали цикады. Их нескончаемое звучание плотно зависло в воздухе и уже воспринималось как неотъемлемый элемент тишины.

Мика встал и подошёл к окну. Воздух, напоенный ароматом трав, был свеж и прохладен, и волнующе прян. Его хотелось вдыхать и вдыхать.

В свете луны монастырский двор выглядел особенно неправдоподобно и таинственно. Мальчику казалось, что он перенёсся в далекое прошлое.

Мике вдруг нестерпимо захотелось выбраться из кельи. Он вскарабкался на подоконник и спрыгнул вниз. На фоне уже светлеющего неба выделялись силуэты храма и прилегающих построек.

Мика отправился бродить по монастырю. Всё было не таким, как днём. Мика выбрался на пределы монастырской стены, осмотрел её с наружной стороны и вернулся обратно. Он попил воды из фонтана и снова побрёл вдоль монастырской стены. Наконец ноги принесли его к беспорядочно громоздившимся обломкам стен и камням на южной окраине монастыря.

Мика стал взбираться на живописную, увитую плющом стенку. В какой-то момент он оступился и полетел в темноту. Он шлёпнулся во что-то достаточно рыхлое и, как оказалось, ничего себе не сломал. Мика сел и стал озираться.

Уже светало. И сумеречном свете он увидел, что сидит в достаточно глубокой яме, над которой нависли камни, а над ними, как копья, ощетинились травы. На фоне неба эти камни выглядели весьма устрашающе – вот-вот сорвутся и обрушатся на Микину голову. Стены были выложены необработанным шероховатым бутом. И такие же камни торчали из песчаного дна ямы. Мика же, по счастливой случайности, приземлился на песок.

Мальчик попробовал выбраться, но до края ямы не достал. Мика начал собирать валяющиеся на дне ямы камни и складывать их друг на друга. Нагнувшись за очередным камнем, он вдруг заметил в стене зияющий провал. Недолго думая, Мика сунул в провал руку, но она ни во что не уперлась. Тогда мальчик протиснулся в провал и понял, что без освещения тут делать нечего.

Он выбрался обратно и стал собирать камни с удвоенной быстротой, Ещё немного - и он закончил работу. Получилось что-то наподобие лесенки. По ней мальчик выбрался наверх. Он бросился в келью, схватил свечу и коробок спичек и ринулся обратно. Среди зарослей бурьяна и рассыпанных камней он еле нашёл то место, от которого отбежал несколько минут назад.

В сыром затхлом воздухе спички не хотели гореть, они вспыхивали и гасли. Мика промучился достаточно долго пока, наконец, зажёг свечу. Мальчик пролез в отверстие и не поверил своим глазам. Это был ход.

Мика пошёл по ходу. Стены его были вымощены камнем. Всюду сырость и плесень. Огонёк свечи еле теплился и давал крайне мало света. Но Мика продолжал идти.

Ход никуда не привел. Обрушившийся еще в давние времена свод перекрыл путь каменной баррикадой. Мика повернул обратно. От резкого движения пламя свечи погасло, но Мика шёл теперь на светлый проем, в который уже вовсю бил сноп лучей восходящего солнца.

И тут он увидел боковую нишу, не замеченную им вначале. Ниша была небольшая и достаточно тёмная. Мика сам не знал, почему она привлекла его внимание. Ему неодолимо захотелось узнать, что там. Он стал вглядываться в темноту и разглядел груду камней, но они, как ему показалось, лежали в определенном порядке.

Мальчик снял два верхних каменных слоя, и его взгляду предстала ровная плоскость. Он стал лихорадочно убирать оставшиеся камни, и через некоторое время показался большой, почти квадратный предмет, напоминающий ящик. Мике вдруг стало невообразимо жутко. Он бросился прочь и выбрался на свет божий.

Дынин с компанией дремали у полупотухшего костра

Когда чумазый и встревоженный Мика предстал перед заспанным Дыниным, тот только и смог вымолвить:
– Где же ты был, дитя?

Не говоря ни слова, Мика потянул профессора за собой. Прснувшиеся археологи и реставраторы вскочили и, преисполненные удивления, направились следом.

Через некоторое время предмет был извлечён. Это оказался сундук. Большой, почти квадратный, позеленевший от времени сундук.
– Надо же! – удивлялся начальник раскопа, – сколько времени мы ходили около этого хода, и хоть бы кто его заметил! А тут приехал мальчишка - и на тебе! Обнаружил! Ну-у, у тебя, парень, талант!
– В истории влипать у него талант! И лазать где ни попадя! – совсем по-феликсовски проворчал вдруг Дынин.

Мика удивлённо вскинул глаза. Это было что-то новенькое – Дынин сердится! Вот уж от кого, от кого, а от Бахчифрукта он такого тона не ожидал.
– Да-да, и не смотри на меня, – продолжал Дынин, – а если бы шею себе свернул? А если бы задохнулся?! А о деде своём, а обо мне ты подумал? Мы бы этого не пережили! Я тебе, между прочим, всё равно что дед. Да-да! Дед и есть! Я ведь троюродный дядя твоей мамы.

Мика ещё более вытаращил глаза.
– Так вы тот самый родственник Лаврушка, о котором говорил дед?! Тот самый, что высылал мне подарки и писал деду письма то из Армении, то из Франции, то из Болгарии, то ещё откуда-нибудь! – догадался вдруг Мика.

– Да, тот самый!

– А почему я ничего не знал? Почему мне не сказали? – обиделся Мика, у него даже выступили слезинки на глазах.

– Да всё как-то не приходилось, и вообще я деда твоего ждал, вот тогда бы вместе и сказали, – стал оправдываться Дынин.
– Ладно, зато теперь знаю, – успокоился вдруг Мика, – теперь у меня два деда!

Откуда ни возьмись появились экскурсанты и стали живо интересоваться находкой.

Сундук перетащили в помещение. И началось самое интересное – археологи вскрыли ящик. И все увидели три книги, завернутые в куски материи. Это были рукописи! В достаточно хорошем состоянии. Их законсервировали – переложили в полиэтиленовые пакеты и запечатали.

Каким-то образом экскурсанты узнали о том, что находилось в сундуке.
– Надо сообщить прессе! Надо сообщить прессе! – засуетился один из экскурсантов.
– А вот этого делать не стоит. Мы сами знаем, куда сообщить, – ответил начальник раскопа.

Экскурсанты ушли, а уже буквально через три часа появились журналисты. Они бегали по монастырю и пытались взять интервью у всех, кто попадался на глаза.

Начальник раскопа чертыхался и попросил не устраивать ненужного ажиотажа. Но журналисты не унимались. Они нащёлкали всех обитателей монастыря, включая Мику, во всевозможных ракурсах, побегали по обители, что-то пометили в своих блокнотах, что-то нашептали на диктофоны и так же стремительно исчезли.

К вечеру приехали из музея и увезли рукописи.

На следующий день во всех крымских газетах замелькали статьи об удивительной находке. Микина фотография красовалась на страницах почти всех периодических изданий Крыма.

А ещё через день Мика с Дыниным уезжали. Дынин был страшно доволен, ещё бы: такая находка! А он умудрился ещё полностью зафотографировать одну из рукописей! Правда, извёл море фотопленки, и своей, и весь запас здешних археологов, но ведь главное - заснял! Сейчас будет над чем поработать! Кроме того, в его вечно раздувшемся портфеле лежали копии рукописей из Матенадарана. Было от чего ликовать.

На автовокзале в Старом Крыму народа почти не было. Дынин купил газеты и теперь с любопытством просматривал их, сидя на скамейке у привокзальной площади.
До отхода автобуса было ещё более часа, и Мика упросил Дынина отпустить его за мороженым. Киоск был далековато, и Мике, к тому же, пришлось постоять в очереди, прежде чем в его руки попали две превосходные мороженки, ему и Дынину.

Мика уже возвращался, когда услышал крик. Он бросился бежать и ещё издали увидел Дынина, что было сил вцепившегося в портфель, который выдирал из его рук какой-то детина. Но силы были неравны, и детина оказался победителем. Когда Мика добежал до скамейки, того и след простыл. Дынин, схватившись за сердце, повалился на скамейку и потерял сознание. И тогда Мика закричал во всю силу голосовых связок. Тут же появились какие-то люди, приехала милиция, «скорая», и Дынина увезли.

А Мику как единственного свидетеля тоже увезли. В отделение. Там его долго расспрашивали, что-то записывали, делали запросы, а потом сказали, что он может идти.
– А куда мне идти? – спросил Мика, – я же не здешний.
– Ко мне пойдём, не болтаться же тебе на улице, пока твой родственник в больнице, – сказал вдруг молодой русоволосый парень в форме, что сидел в кабинете следователя за соседним столом и внимательно слушал Микин рассказ.

Парня звали Саша Звирик. Он привел Мику к себе и ещё с порога бодро сказал:
– Ну вот, мама, это Мика! Он поживёт у нас, пока решается его вопрос.

Сашина мама оказалась женщиной пожилой, тихой и спокойной. Она не стала задавать никаких вопросов, а сразу же накормила Мику до отвала. И разговаривала она с Микой так, словно знала его сто лет. Все дни, что он жил у Звириков, мальчик чувствовал её ненавязчивую материнскую заботу. Воспитанному в спартанских условиях экспедиции и не менее спартанских домашних мальчику было в диковинку поутру находить у кровати отутюженную рубашку и получать на завтрак целую гору блинчиков с вареньем. В их жизни с дедом всё было предельно просто, без разных там изысков. Что Артур Алексеевич сварит – то и хорошо, что Мика купит – то и едят.

Саша Звирик, старший лейтенант уголовного розыска, по характеру был простой и весёлый парень, и Мика даже не заметил, как стал обращаться к нему на «ты». Саша прекрасно умел разговорить кого угодно, и скоро уже знал всё о Мике, экспедиции и Микиных друзьях. Проговорился Мика и о событиях этого лета.

Обычно Саша бывал свободным крайне редко. Он приходил с дежурств вымотанный, сразу заваливался спать, а проснувшись, опять уходил на работу. До домашних дел руки доходили у него не особенно часто. Но сейчас Саша появлялся дома ежедневно и в свободное время непринуждённо болтал с Микой.

На второй день Мика спросил его, как продвигаются дела с поимкой преступника, на что Саша улыбнулся и ответил:
– Как только поймаем, ты первый узнаешь. А пока прошу тебя сидеть дома и никуда не ходить, во избежание непредвиденных неприятностей.

Больше Мика с вопросами не приставал. От нечего делать он вооружился молотком, отвёрткой и плоскогубцами и провёл в доме ремработы. Всё, что мог, заколотил, починил, завинтил.

Сашина мама нарадоваться не могла на такого помощника. Однажды, когда Мика уже спал, она сказала пришедшему со службы сыну:
– Давай оставим мальчика у себя.
– Это почему же? – удивился Саша.
– Но мальчик же сирота. Каково ему в детдоме!

– А с чего ты взяла, что он детдомовский, у него дед есть, между прочим, профессор, доктор исторических наук. И ещё один дед, правда, троюродный, но тоже профессор. Он сейчас в больнице, поэтому Мика ожидает его у нас. А родной дед на симпозиуме в Штатах. И это абсолютно точно, мы посылали запрос.

На следующий день, придя с работы, Саша заявил, что ему дали отпуск, и он отправляется вместе с ними на Мангуп.
– А тебе-то что там делать?

– Давно мечтал побывать в экспедиции! – засмеялся Саша. – И вообще, на будущий год планирую поступать заочно на истфак. Потянуло, знаешь ли, в науку.

– Боюсь, что наукой тебе заниматься уже поздно, – скептически покачал головой Мика, – пока поступишь, пока закончишь… А ведь ты уже немолодой.

– Что-о?! Мне ещё только двадцать пять!
– Вот я и говорю – немолодой!

На эти Микины слова Саша лишь весело рассмеялся.
– А как же Дынин, то есть дед Лавр? – спросил Мика.

– А Дынина завтра выписывают, и мы все вместе уезжаем. Отпусти вас одних – опять в какую-нибудь заварушку вляпаетесь. Единственное, прошу, не рассказывай на Мангупе про ограбление и никому не говори, что я из милиции.

– Почему?
– А зачем людей зря волновать? Да и ко мне приставать начнут, расскажи да расскажи какую-нибудь криминальную историю, случай из милицейской жизни. А мне это уже во как надоело! Отдохнуть хочу!

И Мика пообещал, что никому ничего не скажет.



Глава 2. Гусик и Саша


Удивительное и грандиозное зрелище открывается взору у подножья Мангупа. Высоко в небо взметнулся этот исполин. Конусообразные поросшие густой зеленью крутые склоны. Отвесные скалы, увенчанные оборонительными стенами с высокими башнями. И скалы, и стены гордо белеют на знойно-синем небе. Выплывающие вперёд крутобокие мысы парят над миром. Всё это производит неизгладимое впечатление. Завораживающее, непередаваемое чувство охватывает при виде этого величия. Здесь поселилась Вечность. Здесь ощущаешь себя маленькой песчинкой на лоне истории. И каждый раз душу охватывает трепет от сопричастности прошлому. И так было во все времена. Так есть и так будет во веки веков.

В полной мере испытал это чувство и Саша Звирик.

Саша стал работать на раскопе. Работал он, надо признать, здорово! Только время от времени куда-то исчезал с Мангупа. Любил он также послоняться по плато.
Саша Звирик сразу вписался в экспедиционный коллектив. Он был умён, силён, симпатичен, общителен. Характер у парня оказался весёлым и компанейским. Таких в экспедиции всегда любят. У него завязались приятельские отношения со всеми обитателями лагеря. Даже Фиса Порфирьевна ему благоволила.

Особенно быстро Саша сошелся с Феликсом. Они были сверстниками, оба отслужили в армии и имели похожие взгляды на многие вопросы бытия.
Евсеич также сразу оценил сметливый острый ум новичка и теперь советовался не только с Феликсом, но и с Сашей.

Единственной, кто воспринял Сашу в штыки, была Васька.
При первом знакомстве Саша радостно произнёс:
– Так это и есть та самая знаменитая Васька!

Васька глянула на него исподлобья, скорчила рожу и, буркнув что-то невнятное, отошла в сторону.

С тех пор так и повелось. Нет, она не конфликтовала с ним, не вступала в пререкания. Но едва Саша оказывался поблизости, она корчила рожу и старалась ускользнуть подальше.

От Васькиных выходок Саша на какие-то доли секунды мрачнел, и это не ускользнуло от внимательных глаз Феликса.
– Да это её обыкновенная детская ревность. Мика-то от тебя ни на шаг не отходит, – сказал как-то Саше Феликс, – а они ведь такие корифаны были до твоего приезда.

Мика, действительно, первые дни по приезду всё свободное время крутился около Саши.

Дынин заявил, что ему надо поработать с источниками в подлиннике и, прихватив кота, спешно уехал в Армению. Леру на несколько дней откомандировали в Бахчисарайский музей, помочь с коллекционными описями. Васька осталась без друзей. Теперь после работы она шаталась по Мангупу совершенно одна. Ей было грустно. И порой даже хотелось плакать от обиды.

Конечно, нельзя сказать, что Мика совсем перестал с ней общаться. Нет, это был прежний Мика, её лучший друг, почти брат. Да не почти, а брат. Они же родственники! И всё-таки с Микой что-то происходило. Они весело болтали на раскопе и за обедом, строили планы, куда отправятся после рабочего дня, но стоило появиться поблизости Звирику, как Мика со всех ног мчался к нему, а потом за руку тащил этого Звирика к Ваське и заявлял, что тот пойдёт бродить по Мангупу вместе с ними. Тогда Васька вдруг вспоминала о каком-либо неотложном деле и исчезала.

Мика же был страшно горд своим новым приятелем, словно это был его старший брат! И, кажется, Мика очень хотел помирить с ним Ваську. А что их мирить, они ведь даже и не ссорились! Просто Васька его не воспринимала с самого первого дня знакомства. «Та самая знаменитая Васька!» Нашёл знаменитость! И вообще, откуда он такой взялся?! Тоже мне, всеобщий любимец! А вдруг его те подослали, ну которые в пещере? И ещё она иногда чувствовала его взгляд, и это её страшно бесило.

А Мика тоже хорош! Они ведь с раннего детства вместе, ещё до экспедиции. Мика, можно сказать, вырос на её глазах. Младший брат! Конечно, Васька понимала, что Мике хочется старшего брата, надёжного, сильного, смелого. Она тоже была единственным ребенком в семье, и синдром единственного ребёнка – привязываться к чужим людям до такой степени, что считать их родными братьями и сёстрами - у ней был выражен очень сильно. Но всё равно обидно, что Мика носится за новеньким хвостиком.

В последние дни после обеда Звирик стал исчезать с Мангупа. И Васька рассчитывала, что в ближайший выходной он тоже «слиняет в город», и тогда они с Микой отправятся бродить по городищу или сбегают в райцентр и поедят в маленькой уютной кафешке мороженого, или хотя бы спустятся за мороженым и конфетами в деревенскую лавку. А может быть, в лавку и тортики привезут!

Наступил выходной. И не просто выходной, а двухдневный! Все разъехались по своим делам, кто в Бахчисарай, кто в Севастополь. Даже Евсеич, против обыкновения, не возился с коллекционными описями, а с самого раннего утра уехал в Бахчисарай. В последнее время Евсеич был какой-то очень встревоженный. Он ждал профессора, а профессор всё не ехал.

В лагере осталось совсем мало народу. Феликс, как всегда, командовал на кухне. Да дежурный таскал к костру то воду, то дрова.

Саша Звирик с утра ходил по лагерю при полном параде и явно куда-то собирался.
Васька ехать в город не хотела, потому как не была любительницей городов. Она примостилась с книжкой у палатки и время от времени поглядывала, не соизволил ли Саша Звирик наконец-то «убраться» с Мангупа.

Васька намеревалась вместе с Микой спуститься в деревню, и там, в деревенской лавке, поесть мороженого. Но вдруг она увидела, что Мика с Сашей направились к тропе. Они явно собрались куда-то идти. У Васьки забухало сердце. Потом Саша сказал что-то Мике, Мика вернулся и подбежал к ней.
– Мы в деревню! Мороженое есть! Пошли с нами!
– Я не люблю мороженое! – криво усмехнулась Васька. – Вы с ним и без меня хорошо справитесь.

Ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. Она готова была поколотить этого Звирика! Ну и что, что он старше и сильнее!

От обиды Васька залезла в палатку, плюхнулась на спальники и уткнулась носом в подушку. Стояла непривычная тишина, лишь изредка доносилось жужжание ос. И Васька неожиданно для себя уснула. Проснулась она часа через два от громкого смеха и разговоров.
– А где Васька? – спросил вдруг звонкий Микин голос.

Заспанная Васька выбралась из палатки и увидела прямо перед собой улыбающихся Мику и Сашу.
– Васька! Мы тебе торт купили! – закричал радостно Мика.

Саша протягивал ей большую коробку и букет алых цветов.

Обида снова захлестнула Ваську.
– Ешьте сами свой торт! – она повернулась и быстро побежала прочь.

Она остановилась лишь тогда, когда оказалась за пределами лагеря. Вдруг кто-то схватил её за руку. Васька резко обернулась и увидела встревоженного Сашу Звирика.
– Васька! Ты чего? Что с тобой?!
– Ничего! – Васька вырвала руку и со всех ног бросилась бежать.

Она бежала куда глаза глядят, мимо кизильника, мимо белых от солнца древних развалин. Лишь бы подальше от этого Звирика. Тёплый встречный ветер трепал волосы и приятно обдувал горящие щёки, он высушил невесть почему выступившие слезы. Васька присела на камень, посидела, зажмурившись и подставив лицо солнцу. Ей вдруг стало спокойно и умиротворённо, и она отправилась бродить по городищу.

На Дырявом мысе Васька наткнулась на Гусика. Он сидел на камне, на краю обрыва и смотрел по сторонам. Увидев Ваську, Гусик неожиданно спросил:
– Ты тоже любишь бродить по Мангупу?

Васька растерялась от этого вопроса:
– Ага, – откликнулась она и присела рядом с Гусиком.
– Красиво здесь, – сказал Гусик, – даже уезжать не хочется.
– А ты, что собираешься уезжать? – удивилась Васька.
– Да нет, не сейчас, но всё равно ведь придется, – вздохнул Гусик.
– Ага.

Больше они не произнесли ни слова, а просто сидели и смотрели на долину. Потом Васька неожиданно скомандовала:
– Пошли до Соснового мыса!

И они отправились через всё городище к противоположному мысу, и облазили его весь, посидели на соснах, насобирали огромных мангупских шишек и построили из них крепость.

На обратном пути они болтали весело и непринуждённо, как давние знакомые. Оказалось, Гусик занимается средневековой византийской архитектурой и пишет на эту тему курсовую.

Васька мельком глянула на попутчика. Куда делась его всегдашняя унылость? Оживленный и весёлый парнишка! От прежнего вислогубого, кисломордого Гусика не осталось и следа. И голос совсем не противный. Во всяком случае, нет этих скрипучих старческих интонаций. Васька спросила его, почему он не поехал в город с Фисой и Вероникой. Гусик удивился, а почему он должен ехать с ними? Они сами по себе, а он сам по себе.

Гусик болтал без умолку. Он рассказывал какие-то хохмочки из жизни своего факультета, говорил о своей собаке, о младшем брате. А Васька думала о том, как же надо затерроризировать человека, чтобы тот из нормального парня превратился в унылого соглядатая. Но экспедиция, слава богу, пошла ему на пользу. Васька уже давно замечала, что он перестал закрывать свою палатку на молнии и в открытую возражал этой командирше Веронике. И мало того, Гусик участвовал во всех лагерных делах, а за дежурство Феликс его хвалил при всех.

Вдруг Васька оступилась, нога её скользнула вниз. Она сорвалась и повисла, успев вцепиться в куст. Гусик бросился к ней, схватил за руки и стал тянуть наверх. Гусику было тяжело, Васька видела, как напряглись жилы на его руках. Она явно перетягивала, а он не собирался её отпускать.
"Сейчас вместе рухнем", – пронеслось у неё в голове, и она выпустила руки Гусика.

Всё произошло в доли секунды. Перед глазами стремительно замелькала зелень, на какое-то мгновение Васька отключилась. А когда открыла глаза, то первое, что увидела, было поросшее зеленовато-серым мхом каменистое дно небольшого ущелья, метра два глубиной, не больше. Так, даже не ущелье, а расщелина. Она подняла глаза, и перед ней выросли зелёные склоны. Взгляд медленно скользил по этим нестерпимо зелёным, прямо-таки изумрудным склонам, потом показался ярко-синий клочок неба. Как в кино.

Тремя конечностями, а точнее, двумя локтями и коленом правой ноги она приземлилась на камни, поросшие мхом. Вытянутая левая нога застряла как в капкане между двумя каменюгами и не давала Ваське приподняться. Пребывать в таком положении было крайне неудобно. А подняться самостоятельно она не могла. Прошло всего несколько секунд, а Ваське показалось – вечность.

Вдруг словно сквозь туман она услышала:
– Как ты?

Послышался хруст веток, и кто-то прыгнул прямо со склона в расщелину. Перед ней стоял Гусик. Он отодвинул зажавшие ногу камни, поставил Ваську на ноги, окинул взглядом и только присвистнул. Видок был, конечно, что надо! Вся исцарапанная колючками, локти и колено в ссадинах. Ладно ещё, руки-ноги целы, не переломаны. Но Васька, кажется, не обращала внимания на ссадины. Они осмотрели расщелину и нашли, что в ней нет ничего интересного, разве что одним концом она примыкала к южному обрыву.

Ребята выбрались наверх и поспешили к роднику, где Васька промыла свои боевые ранения.

Но ссадины и царапины всё равно не укрылось от глаз Мики. Когда они появились в лагере, оказалось, что Мика и Саша сидели под навесом, и Саша что-то оживлённо рассказывал мальчику.

Увидев Ваську, Саша замолчал, а Мика вскочил и подбежал к ней. А подбежав, уставился на её ссадины. Потом спросил, где она так. Васька хотела всё подробно рассказать, но к ним подошел Саша Звирик, и она уклончиво ответила, что свалилась в расщелину, но о подробностях распространяться не стала.
– Ну конечно! – обиделся Мика.– Ты ведь теперь с Гусиком дружишь!

– Не трогай Гусика! Если бы не он, я бы всё ещё куковала в расщелине. И вообще, с кем хочу, с тем и дружу. Я же не запрещаю тебе дружить с некоторыми новенькими!
И она так сверкнула на Звирика глазами, что тот понял: в ближайшее время у этой отдельно взятой личности популярность ему не светит. Он усмехнулся в душе этому своему открытию, но внешне, как всегда, остался спокоен.

– Пойдём, поговорить надо! – Мика потянул Ваську за руку.
– Стой! – послышался грозный окрик Феликса. – Кого-то ждёт зелёнка! Заражения нам ещё не хватало!
И он густо разрисовал каждую Васькину ссадину.

Зелёнка щипала, Васька морщилась, и тихонько ныла, что Феликс изверг и инквизитор. Но потом вдруг она перехватила Сашин взгляд, и вновь зыркнула на него дико и непримиримо.

– Пойдём на разговор, – снова позвал Мика.

И отойдя в сторону, он напрямик спросил, в чём дело, почему Васька психует и почему так относится к Звирику.
– А чего он смотрит!
– Глаза есть, вот и смотрит!

– Да пусть хоть заглядится, места много, смотреть есть на что! А на меня нечего смотреть!
– И ничего он на тебя не смотрит!

– У меня-то глаза есть! Вижу, уставится и зыркает! И с вопросами разными подъезжал, давно ли в экспедиции, что интересненького нашли, что необычного происходило! Явно связан с теми, которые карту украли. А ты уши распустил, купился на его байки.

– Да Васька, ты вообще ничего не знаешь, а сразу выводы делаешь!
– Ну так расскажи, если не знаю. Тоже буду знать.
– Не могу,
– А ещё друг называется! Мы тебя с Лерой когда-нибудь предавали?!
– Да говорю же, не могу, слово дал!

– А если слово дал, так тогда вообще нечего было затевать разговор!
Васька развернулась и пошла прочь.

Мика кинулся следом.
– Ну погоди. Я расскажу, только поклянись, что никому не скажешь!
– А Лерке?
– Ну, только Лерке. В общем, Саша Звирик, он милиционер из Старого Крыма, старший лейтенант.

Васька удивлённо вскинула брови и заинтересованно уставилась на Мику.
– Ему по должности положено на всех смотреть! И всех расспрашивать, – спешил выложить информацию Мика. – Мы с Дыниным нашли в Сурб-Хаче старинные рукописи, об этом писали во всех газетах Крыма. А потом на автовокзале нас ограбили, отобрали у Дынина портфель с ксерокопиями рукописей. Ну вот Саша и просил никому не говорить, даже вам.

Васька, выслушав Микин рассказ, задумалась.
– Мне кажется, это ограбление как-то связано с нашим делом, – произнесла она немного погодя.

– Я тоже так думаю.
– Лерка приедет – обмозгуем. Только я одного не пойму, Звирик-то этот сюда зачем заявился? Расследовал бы ограбление.

– А это дело другой следователь ведёт. А у Саши сейчас отпуск, и он решил немного поработать в экспедиции. Он на истфак собирается поступать заочно. И ещё он нас с Дыниным сюда проводил, боялся, как бы снова на нас не напали. Поэтому ты на него не очень ворчи. Он хороший.
– Ну, ладно, подумаем.

После разговора с Микой Ваське заметно полегчало. Ну ладно, милиционер, это хорошо, а то она уже было заподозрила его в том, что он подослан их врагами и шпионит за ними. Но сообщение Мики о нападении в Старом Крыму встревожило её не на шутку. Стало понятно, что Звирик здесь не просто так. «Наверное, он всё-таки что-то расследует», – решила Васька. Неприязненное отношение к Звирику улетучилось без следа, и она высказалась в его адрес достаточно благосклонно. Мика очень обрадовался такой перемене.

Когда они вернулись под навес, там сидели Саша, Гусик и Феликс, и о чём-то говорили.
– Вась, – сказал Гусик, – не обижайся, но я рассказал, как ты свалилась в расщелину.
– Да ладно! – махнула рукой Васька и плюхнулась на скамейку рядом с Гусиком. Настроение её заметно скакнуло вверх.

Вернулись из города Галка с Зойкой. Вылез из своей палатки Евсеич, уже с час как возвратившийся из города. Он пришел под навес, окинул взглядом народонаселение и сказал, что непривычно, когда в лагере так мало людей.

Феликс поставил тарелки с ужином, потом появился торт. А после ужина они маленькой дружной кампанией уселись у костра.

Васька взяла гитару. Но прежде чем начать петь, она вдруг в упор уставилась на Звирика и спросила:
– А ты не боишься Чёрного монаха и Мангупского мальчика?
– Нет! – усмехнулся Саша. – Это сказки для маленьких пугливых девочек.
– И для взрослых самонадеянных дяденек! – парировала Васька.
– Васька! Ты опять начинаешь! А по лбу? – Феликс взял в руки свою большую поварскую ложку.

– Да я ничего! Я просто хотела рассказать Саше про Чёрного монаха, – Васька впервые назвала Звирика по имени.
– Вась, давай оставим сегодня Чёрных монахов в покое. Спой лучше, – откликнулся Евсеич.

Голос у Васьки был звонкий, песен она знала много, и они пели долго. Просидели допоздна. Вспомнили все экспедиционные песни. Потом гитару попеременно брали Феликс и Саша. Саша, оказывается, неплохо играл и имел очень приятный голос.

Евсеич был удивлён, что Гусик знает все экспедиционные песни и не прячет взгляд, и вечно кислое выражение его лица куда-то исчезло. Перед ним сидел совсем другой человек, с честным и смелым взором и уверенным голосом.

Евсеич поразился и обрадовался такой перемене. Значит, помаленьку, потихоньку экспедиция делает своё дело.

Было уже очень поздно, когда Евсеич скомандовал отбой.


Глава 3. Особая кадра


Все разошлись. У костра остались лишь Феликс и Саша. Саша задумчиво шевелил палочкой в костре. Феликс, сунув руки в карманы и задрав голову, внимательно изучал звёздное небо.

– Что-то профессор долго не возвращается. Куда он запропастился? Ни слуху ни духу. Уже все сроки вышли, давно уже должен был вернуться, но всё не едет. Сегодня с Евсеичем об этом говорили. Волнуется начальник за старика. Съездил вот в Бахчисарай, в музее узнавал, что слышно о профессоре. Но так ничего и не выяснил. В музее тоже не знают. Каким-то знакомым археологам звонил в Америке и опять безрезультатно.

– Да может, зря паникуете раньше времени, – откликнулся Саша, но на сердце у него стало неспокойно.

Они помолчали.
– Ты где служил? – спросил вдруг Феликс.
– В морской пехоте.
– О! Да мы почти родственники! Я – в ВДВ! – обрадовался Феликс.

Они стали вспоминать армейские дни и окончательно сошлись на том, что имеют одинаковые взгляды по многим вопросам.

–А ты давно в экспедиции? – поинтересовался Саша.
– С нынешним, восемь лет получается. Ну, считай, пять сезонов за пять лет университета, потом, правда, два года армии, и вот теперь после службы третий сезон.

– И как? Нравится?
– Не нравилось бы – не ездил.
– И то верно! А давно поваришь?

– Да вот, как из армии пришёл. Работу по специальности не мог найти, пришлось окончить поварские курсы, теперь работаю в ресторане шеф-поваром, но каждое лето непременно сюда, на два-три месяца, не меньше.

– И что, отпускают так надолго?
– А куда они денутся? Ресторан-то моего дядьки!
– А начальство и ребят давно знаешь?

– Ну, с Евсеичем начинал вместе. Когда на первый курс поступил, он уже аспирантом был, потом в первую экспедицию к нему в отряд попал. С тех пор и вместе.
– А Мика?

– Мика – это особая кадра! Когда я в первый раз сюда приехал, ему три года было. Ну, ты, наверное, знаешь, что дед его, Артур Алексеевич Гавсаров, здесь раскопками руководит. Начальник экспедиции. Он профессор, между прочим, доктор наук. Умный мужик! И по характеру стоящий! Наш человек! Мика - его единственный внук. Старик его с малолетства воспитывает.

– А родители где?
– Родители погибли, когда Мика ещё совсем крохой был. А Мика и родился-то здесь, на Мангупе. Мангупский мальчик, одно слово!
– А что это за легенда о Мангупском мальчике?
– А ты Ваську спроси! Она тебе в лицах и красках расскажет! И про Чёрного монаха тоже!
– О, Васька! Дикий ребёнок диких гор!
– Ты её просто не знаешь. Она славная.
– Вижу, что славная. Даже слишком.

Феликс уставился на Сашу удивлёно-весёлым взглядом.
– Да-а, брат! Что-то ты в сантименты ударился!
– Это не то, что ты подумал! – смутился Саша. – У меня, видишь ли, профессиональный интерес.
– То есть?

– Я психолог. И меня интересуют такие неординарные личности. Пишу работу. Поэтому буду расспрашивать про всех и подробно. Итак, Васька. Ты её давно знаешь?

– А что, обязательно отвечать?
– Желательно. Неоценимый вклад в науку.

– Ну ладно, научный деятель, слушай. Ваську я знаю давно. Я окончил пятый курс и поехал на Мангуп, покопать немного перед армией, а она в первый раз приехала в экспедицию, ей тогда лет тринадцать было, мелкая ещё совсем. Но увидел-то впервые её ещё раньше. Где-то на третьем курсе приходил к Артуру Алексеевичу домой по поводу курсовой, а она с Микой играла. Ну, ты же сам видишь, она из тех, кто сразу бросается в глаза и запоминается. Потом ещё несколько раз её у них встречал. Артур Алексеевич объяснил, что она их родственница. И когда у её родителей-врачей совпадают на работе ночные смены, то она у Гавсаровых ночует. А потом это чудо-юдо стало ездить в экспедицию и вместе с Микой задавать всем шороху. Девчонка она умная, начитанная. И очень незаурядная. Рисует, на гитаре играет. А уж фантазия!

– Я вижу, ты к ней неравнодушен.
– А к ней невозможно быть равнодушным. Она из тех, кого сразу или принимаешь для себя, или не принимаешь. Я отношусь к ней как к младшей сестре, очень уж она мою родную сестрицу напоминает. Между прочим, завтра Ваське восемнадцать исполняется.

– А Лера?

–Лера - умница. Критический склад ума. На лету всё схватывает. Прирожденный учёный. Но язвочка, каких мало! Ну, это ей прощается, при таком уме и не быть язвой! Но всё равно, девчонка хорошая. Очень ответственная и справедливая. Лучшая Васькина подруга. Они с Васькой ещё в школе в одном археологическом кружке занимались и вместе в первую экспедицию приехали. С тех пор её и знаю. А о Пашке, Зойке, Галке и других ребятах потом расскажу. А сейчас пошли отбиваться! Завтра рано вставать. Народ в лагерь вернётся. На всю ораву приготовить надо. Да и день рождения ещё.



Глава 4. День рождения Васьки


С утра Феликс отправил дежурного в Севастополь за тортиком. Можно было, конечно и в Бахчисарай, а то и самому испечь, но Феликс знал, как любит севастопольские «Цветочные» тортики Васька. Да и все в лагере были к ним неравнодушны.

– Купи два! А то что, один на такую ораву! – наказал Феликс, и дежурный благополучно отправился до автобусной остановки.

В течение дня народ вернулся с выходного и теперь слонялся по лагерю в предвкушении предстоящего праздника. Они поочередно появлялись на кухне и донимали Феликса расспросами, какой же будет праздничный ужин.
– Нечего без толку шастать туда-сюда! – прикрикнул на них Феликс. – Идите, готовьте посвящение!

Во второй половине дня на Мангуп должны были вернуться походники. Ещё через день у ребят заканчивалась археологическая практика, и часть отряда разъезжалась по домам. А сегодня их ждало посвящение в археологи. Евсеич с Феликсом решили приурочить посвящение к Васькиному дню рождения.

Народ с таинственным видом слинял из лагеря обсуждать программу праздника. И Васька опять осталась одна. Но тут, на её счастье, появилась Лера. Девчонкам было что рассказать друг другу, и они отправились на Дырявый мыс, чтобы вдали от посторонних ушей поделиться новостями.

А на кухне вовсю кипела работа. Дежурный приехал ни с чем, нужных тортов нигде не было.
– Да я все кондитерские обегал, как назло, нигде нет! А другой не стал покупать. Вон накупил конфет и фруктов, – оправдывался дежурный на вопрос Феликса.
– Ладно! И конфеты срубают! – вздохнул повар. – А торт я сам испеку и ещё что-нибудь вкусненькое приготовлю. Посвящение всё-таки, да и восемнадцать человеку стукнуло!

И Феликс испёк такой торт, что, кажется, превзошёл сам себя. Торт был пропитан сгущёнкой, густо смазан взбитыми сливками и украшен орехами, кусочками фруктов и шоколадом. Он благоухал ванилином и ещё чем-то тонким и нежным.

Наконец появились походники, и их сходу окунули в приготовленный для них сюрприз. Старики напридумывали для посвящаемых всяких каверз, археологических эстафет со всевозможными этапами и препятствиями. Их щедро облили мангупской водой, измазали сажей от костра и серой мангупской пылью. В общем, веселье стояло неимоверное. Затем новоиспечённые археологи дали клятву верности музе Клио и Мангупу и получили медали из кусочков керамики с гордой надписью «Мангуп-93».

Посвящение в археологи плавно переросло в Васькин день рожденья. Как часто бывало в Васькины дни рождения, к вечеру пошёл дождь. Решено было собраться в командирском шатре, как самом большом помещении лагеря. Уже по темноте они расселись в нём, преисполненные нетерпеливым предвкушением лакомства.

Феликс для такого случая не пожалел даже скатерти. Она была разложена на полу палатки, и на ней, как в заправском ресторане, громоздились яства. Вокруг скатерти по кругу сидели обитатели лагеря. Как в шатер могли вместиться все двадцать пять человек, включая Фису с Вероникой, уму непостижимо. Двадцать пять голодных ртов набросились на угощение, и Феликсова праздничная готовка разошлась «на ура!».

А посередине стоял торт. Нет, не торт, а произведение искусства! Шедевр кулинарной мысли, источающий умопомрачительный аромат ванилина и корицы! Бело-розово-шоколадное кремовое чудо!

Торт ждал своего часа.

Горели свечки, и в полумраке по кругу ходила кружка с «Ркацители». Это Феликс по такому поводу расщедрился и выставил от себя, как он говорил, «древнегреческое грузинского разлива». Винишко было слабенькое, по словам повара, «стариковско-детский вариант», но Феликс бдительно следил, чтобы кружка обходила Мику стороной.

Наконец наступил черёд торта!

Именинница с замиранием сердца резала это благоухающее кремовое совершенство. Ей стоило большого труда разрезать его на 25 кусочков, центр постоянно смещался, и кусочки получались неодинаковые. Наконец торт был разрезан. И Васька уже успела сказать: «А теперь - торт!», как полог палатки откинулся, и вошли «Катя с Катей» – две Катьки, Васькины и Леркины приятельницы, керамистки из Херсонесского отряда. Приехали специально поздравить Ваську.

– Ой, девчонки! Проходите! – обрадовалась Васька.

Одна из Катек скромненько села у входа, а Катька номер два решила прошествовать в центр, к имениннице. Катька, против обыкновения, была без очков. Она, стоя в темноте на одной ножке, старательно выбирала место, куда бы ступить. А так как она видела без очков крайне плохо, процесс определения места для вспорхнувшей ноги несколько затянулся.

Саша Звирик, оказавшийся рядом с Васькой, галантно протянул Катьке руку, помогая пройти вперёд, к имениннице. Та опёрлась, порхнула подобием бабочки, и в ту же минуту в полумраке палатки раздался радостный Катькин возглас:

– Ой! Я, кажется, во что-то ступила!

И буквально следом, мрачный Васькин голос:
– Не во что-то, а в торт!

Повисла гнетущая тишина. У всех без исключения биотоком пронеслась одна и та же мысль: «Какого чёрта ты попёрлась в центр!»

И тут же раздалось не менее радостное Катькино щебетание «Но ребята! У меня же чистые ноги! Я только что из бани!»

Если до этой реплики народ был ещё готов сжевать торт с отпечатавшейся в нем ступней, то после Катькиного заявления про баню такое желание у всех как ветром сдуло.

Но на этом провидение не остановилось.

Бедная Катька! Ей предстояло съесть огромный торт одной! Не выбрасывать же добро!
Но Катька бедной себя не чувствовала. Она в предвкушении блаженства зажмурилась и направила огромный кусище по направлению кусательно-жевательного аппарата.
У народа потекли слюнки. Народ застонал в благородном негодовании. Как всем хотелось этого торта! Народ замер в ожидании, когда кусок торта плавно вплыл в Катькины раскрытые челюсти.

Катька откусила.

И вытаращила глаза. Кусок торта вылетел у неё изо рта, и раздался вопль:
– А торт-то солёный!!



Глава 5. Снова призрак


Феликс был потрясён. Он бросился пробовать торт. Торт действительно оказался солёным. Нет, солёным – не то слово, горько-солёным! Как будто соль всех окрестных деревень всыпали в этот торт, да ещё добавили магния.

На следующий день за завтраком только и разговоров было, что про этот торт.
– Ничего не понимаю! Я же пробовал тесто! Оно было нежно-сладким! А получилась горечь сплошная! – сокрушался Феликс.

– Значит, подсыпали! – констатировал Пашка.
– Но кто? Кому это надо!
– Is fecit cui prodest! – продолжал Пашка.
– Что-что он сказал? – спросил Саша Звирик у Леры.
– Ис фэцит куи продэст! Тот сделал, кому выгодно! – ответила Лера.
– А кому может быть выгодно? – пристально взглянул на Леру Саша.
– Не знаю. Из наших - никому.

– Что это за намёки! Что это вы все на меня так смотрите! Я ничего не подсыпала! – заверещала вдруг Вероника.

– Успокойся, никто на тебя не думает! – сказала ей Васька. – Ни на тебя, ни на Фису Порфирьевну, и уж тем более на Гусика.

– И на том спасибо, – церемонно раскланялась Фиса и поджала губы.
– А если никто из наших не подсыпал…
– Значит, это был Мангупский мальчик! – вставил Мика.
– Или Чёрный монах!

– Знаешь, что Феликс, – сказала вдруг громко Лерка и незаметно подмигнула повару, – а может быть так, что мука прогорклая, и в сочетании с другими ингредиентами при нагревании произошла химическая реакция?!

Феликс сходу её понял и кивнул головой.
– Да, скорее всего, ты права.

Народ отправился по своим рабочим местам. Больше к вопросу о торте никто не возвращался. Кроме, разумеется, троицы друзей и Феликса.

После обеда, когда все разошлись по палаткам, отдохнуть перед вечерним выходом на работу, а Евсеич, как обычно, направился на раскоп, Лерка, Васька и Мика неожиданно выросли перед Феликсом. Феликс сидел под навесом и болтал с Сашей.
– Разговор есть, – сказала Васька Феликсу и покосилась на Сашу.

Саша прекрасно понял этот взгляд и встал из-за стола, чтобы уйти.
– Нет, – заявил Феликс, – хотите говорить – говорите при нём. У меня от Сани тайн нет.
– Слушай, Феликс! – начала Лера. – Ты вчера, когда готовил, часом никуда не отлучался?
– Ну, отходил до Евсеича, он как раз на раскопе был, потом фундук собирал, для крема.
– Понятно, а в лагере же никого не оставалось?

– Да нет, – ответил Феликс, – все ушли обдумывать посвящение, даже дежурный, а походники тогда ещё не вернулись, и Фиса с Вероникой, кстати, тоже.

– Насколько я помню, в лагере оставалась только Васька, – улыбнулся Саша.
– Ты чё! – взвилась Васька и отвесила Саше тумака.

Саша, смеясь, прикрылся рукой.
– Ладно-ладно, я пошутил!
– Васька со мной была, – мрачно ответила Лера, – мы на Дырявый мыс ходили.
– Без меня!? – надулся Мика.
– А где тебя искать! У тебя ведь теперь новый друг, – хмыкнула Васька.

– Да ладно, не ссорьтесь вы, – примирительно сказала Лера, – лучше подумаем, как соль могла оказаться в тесте. Я так полагаю, что её всыпали именно тогда, когда в лагере никого не было.

– О, я вижу, расследование идёт полным ходом! – рассмеялся Саша. – Вы, как настоящие детективы, распутываете этот запутанный клубок!

– Не иронизируй, ничего мы не расследуем. Просто интересно, кто до такой подлости мог опуститься, – ответила Лера, – Васька, Мика, пойдёмте, не будем им мешать!

Они укрылись в одной из пещер Дырявого мыса и долго обсуждали ситуацию, пока не пришли к выводу, что всё происшедшее не случайно и как-то связано с их тайной.

– Ясно дело! Они прячутся в той пещере. Надо выследить их и, когда они уйдут, пробраться в пещеру и внимательно всё осмотреть.
– А если не уйдут?
– Ну надо же им что-то есть? Наверняка спускаются с Мангупа в лавку.
– А может быть, это они хотели всех отравить? – высказал предположение Мика.

– Я думаю, нет, – глубокомысленно произнесла Лера, – зачем травить весь лагерь, это вызовет совсем не нужную реакцию правоохранительных органов, а это им невыгодно. Им, скорее всего, нужна вторая часть карты, и чтобы мы все поскорее убрались с Мангупа. Тогда бы они беспрепятственно начали искать клад.

– И потом, если бы они хотели нас отравить, давно бы уже это сделали! – добавила Васька. – Возможностей для этого было предостаточно. А вчера просто праздник решили испортить, из вредности.

–Да-а! А я видела в Бамузее, кого бы вы думали? Мак-Аврасса! Сделал вид, что меня не заметил. Сидит у них в фондах, в бумажках роется, – сообщила Лера.

На следующий день часть отряда разъехалась по домам. Из походников не уехали только Димка Холмогоров и Серёга Кеев. Они остались до конца сезона.

Два дня подряд Димка с Серёгой устраивали большой постирон – после работы бегали на родник и возвращались с грудой настиранного. Их выстиранные футболки и шорты были развешаны на ветках можжевельника по всему лагерю. Последнюю партию чистой мокрой одежды они принесли уже в темноте. Потом отпросились у Евсеича и ушли с ночёвкой к друзьям на Сюрень.

Ночью все обитатели лагеря были разбужены диким душераздирающим воплем. Народ повыскакивал из палаток и увидел стоящую посреди лагеря Фису Порфирьевну. Она тыкала куда-то пальцем и произносила только одно слово:
– Та-ам! Та-ам! Та-ам!
– Что там?
– Мангупский мальчик!

Все глянули туда, куда указывала Фиса и на фоне светлеющего ночного неба увидели темный силуэт палатки, а на ней…

На самом коньке натянутой «памирки», вытянувшись во весь рост, лежал светлый человек в кепке и периодически взмахивал руками и ногами.
– Это призрак! – вопила Фиса Порфирьевна. – Человек не может так лежать на мягкой палатке!

Евсеич, Феликс и Саша бросились к «памирке» в намерении схватить незнакомца, но он мгновенно исчез.

Саша и Феликс ринулись было следом, но Евсеич их остановил:
– Не стоит. Неровен час свалитесь в темноте с обрыва.

– Ладно, – согласился Феликс, – завтра будем искать паршивцев! Кто же это страх на лагерь наводит? Черные монахи, Мангупские мальчики! Пора с этим кончать!

– Мистика какая-то, – пробормотал Евсеич, – никогда ещё такого весёленького сезона не случалось! Ладно, всем спать! Утром разберёмся.

На рассвете, когда ещё весь лагерь спал, Саша и Феликс выбрались из палатки. И застыли на месте. Потом одновременно стали смеяться. Даже не смеяться, а дико ржать.

Над палаткой Димки Холмогорова и Серёги Кеева была натянута верёвка. А на веревке сушились белые джинсы и рубашка. Они были вытянуты по длине вдоль всей палатки и напоминали лежащего человека. Довершала картину накинутая на вершинку палатки светлая кепка.

Порывы ветра вздымали рукава рубашки и брючины джинсов. Издали казалось, что лежит на палатке человек и взмахивает руками. Сильный порыв качнул верёвку в сторону, она исчезла за палаткой. «Человек» тоже исчез. Новый шквал – и «человек» появился вновь. Так оно и повторялось время от времени.

Гогот Саши и Феликса разбудил лагерь. Высыпавший из палаток народ мигом врубился в ситуацию и присоединялся к парням. Последней появилась Фиса Порфирьевна. Когда она поняла, в чём дело, то страшно разобиделась, посчитав, что всё было специально подстроено.

– Да бросьте, Фиса Порфирьевна! Ну кому надо специально разыгрывать! – возразил ей Саша.– Да и кто знал, что именно в эту ночь вы решите прогуляться по лагерю?

Но Фиса Порфирьевна засобиралась уезжать.
– Поживём немного в Бахчисарае. Поработаю над кандидатской. Может быть, ещё к вам приедем, – сказала на прощанье Евсеичу Фиса Порфирьевна и в сопровождении Вероники отбыла с Мангупа.

Гусик ехать с ними отказался.

Последующие несколько дней Васька, Лера и Мика всё свободное время обследовали Мангуп. В их компанию на полных правах входил теперь и Гусик. Правда, он не был посвящён в их тайну, но в вылазках по Мангупу участвовал неизменно.

Гусик оказался незаменимым товарищем в прогулках по Мангупу. Он был цепок, жилист и достаточно силён, хорошо лазил по скалам. И главное, от его былого занудства не осталось и следа.

Мика пробовал затащить в компанию и Сашу, но Васька наотрез отказалась, заявив, что Саша слишком взрослый, чтобы ему было интересно шастать по плато.



Глава 6. Погоня


Ночью у Мики разболелся зуб. И Евсеич с утра отправил его к зубному. Отвезти Мику вызвалась Лера. Ей надо было в библиотеку музея, и Евсеич рассудил, что пока Мика находится у врача, Лера вполне успеет получить интересующую её литературу, и они засветло вернутся в лагерь.
– А если Мику назначат на лечение ещё и завтра? – спросила Лера.

– Значит, заночуете в музее. Сейчас я записку директору напишу, чтоб вас приютили, – ответил Евсеич.

– Два дня в футболке и сандалиях! Я же не выживу! – взмолился Мика.

– Выживешь! – многозначительно помахал у его носа огромной ложкой Феликс, у которого ещё было живо в памяти, с каким скандалом пришлось заставлять Мику надеть «приличные», как сказала Лера, шорты и футболку и в довершение всего – сандалии.

Мика снова долго торговался:
– Если футболку, то тогда без сандалий, а если сандалии, то без футболки.

Евсеич привел кучу аргументов, почему Мика должен появиться у врача в «приличной одежде». Мика приводил контраргументы, которые сводились к одному: «в футболке жарко, а сандалии жмут», и продолжал торговаться.

Наконец Евсеич плюнул на уговоры и ушёл на раскоп. Вот тогда-то Феликс применил свой веский аргумент в виде увесистого подзатыльника. Аргумент возымел действие, а огромная ложка, маячащая перед носом Мики, закрепила достигнутый результат, и Лера с Микой благополучно отбыли по направлению к Бахчисараю.

В обеденный перерыв Васька решила побродить в одиночестве по Мангупу и поразмыслить над событиями этого сезона.

Но все её планы сбил Саша Звирик.
– Можно с тобой? – попросил он. – Покажи мне Мангуп. Все равно никто лучше тебя этого не сделает.
– А что, Мика разве ещё не показал? – съязвила Васька, но потом милостиво согласилась.

Они облазили Мангуп вдоль и поперёк. Саша задавал кучу вопросов. Васька отвечала сначала неохотно, но постепенно разговорилась и теперь уже рассказывала о Мангупе без умолку. Вернулись они в лагерь почти друзьями.

Перед ужином, возвращаясь с раскопа, Васька увидела, как в сторону тропинки, ведущей с Мангупа, проскользнула высокая фигура в кепке, надвинутой на глаза. Васька могла поклясться, что никогда раньше не видела этого человека. Он не был похож на туриста, равно как и на человека, случайно забредшего на Мангуп. Не был он и местным лесником, с которым Васька была знакома. Но шёл он уверенно, как будто уже давно знал все мангупские тропинки и закоулки.

Васька прокралась следом и увидела, что человек начал спускаться в долину. У Васьки бешено заколотилось сердце. Почему-то она сразу решила, что это именно он, тот таинственный обитатель пещеры.

Она поняла, что пришло время обследовать пещеру. Нельзя было терять ни минуты. Но ни Мики, ни Леры в лагере не было, они так и не приехали. И она решила позвать Гусика. Васька боялась, как бы Саша Звирик не увязался за ними, поэтому, не дожидаясь ужина, они незаметно ускользнули из лагеря.

Добрались до Соснового мыса они довольно быстро. По открытой ими расщелине спустились к краю юго-западного склона, потом по едва различимой тропинке пробрались к пещере. Пещера была пуста. Они обследовали каждый уголок, но ничего стоящего внимания не нашли. Ничего, кроме той самой книги.

И Васька решилась. Она заправила тельняшку в шорты, сунула книгу под тельняшку и направилась к выходу. И вдруг в небольшой нише стены она увидела нечто такое, что у Васьки на миг перехватило дыхание. Желтый разбухший портфель!
– Дынинский портфель! – выдохнула она, и, схватив портфель, сунула его Гусику.

Они уже вылезли из расщелины, когда перед ними выросла та самая фигура в кепке.

– Ах, вы, гадёныши! – взревела фигура и бросилась на ребят.
Гусик увернулся и подставил мужику подножку. Со всей своей высоты тот полетел на землю и по скользкой траве съехал в расщелину. Это спасло ребят. Они рванули в сторону лагеря. Когда мужик выбрался наверх, они успели убежать на значительное расстояние. Резко упавшая темнота тоже играла им на руку.

Но мужик, видимо, был хорошим бегуном, помаленьку расстояние между ними стало сокращаться. Тяжелая книга под тельняшкой колотила по Васькиному животу и норовила выскользнуть. Ваське приходилось придерживать её рукой, что сильно замедляло бег. Портфель в руках Гусика тоже слабо напоминал эстафетную палочку. Они бежали, не разбирая дороги, и слышали за спиной тяжёлый топот преследователя.

Васька уже почти выдохлась, когда они подбежали к лагерю. Гусик немного отстал, и Васька краем глаза заметила, как рука незнакомца схватила парнишку за рукав. Васька заорала: «Ах, ты сволочь!» и набросилась на преследователя. Её звонкий голос прорезал тишину ночи, ударился о каменные развалины, и рикошетом прошёлся над всем плато.

Саша и Феликс вскочили и ринулись на голос. Все, кто был в лагере, бросились следом. Саша на ходу выхватил из кармана пистолет и выстрелил в воздух. Фонарик Феликса высветил в темноте три сцепившиеся фигуры. Саша вновь выстрелил в воздух. Одна из фигур бросилась прочь. Подбежавшие парни увидели перепуганных Ваську и Гусика.

Ваську и Гусика трясло. И когда их подвели к костру, у них уже зуб на зуб не попадал. Саша принес спальники и закутал в них Ваську и Гусика, и теперь они сидели у костра нахохлившись,как два воробья в пологу. Феликс налил в кружки горячий чай, Евсеич спустил в каждую кружку по таблетке аспирина и шепнул что-то Феликсу. Феликс кивнул, вытащил из палатки фляжку и ливанул в кружки с чаем из фляжки.
– Пейте! – приказал он Ваське и Гусику.

Горячая сладкая влага обожгла гортань. Васька завертела головой, не решаясь проглотить.
– Пей! – рявкнул Феликс. – Иначе завтра же спишем на берег!

Васька глотнула, и терпкое тепло разлилось по её жилам. Постепенно она согрелась и успокоилась. Гусику тоже стало много лучше.
– Что ему было от вас надо? – спросил Евсеич, когда ребята немного пришли в себя.
– Вот! – кивнула Васька на книгу и портфель.
– Дынинский портфель! – в один голос воскликнули Евсеич, Феликс и Саша.

Потом Феликс внимательно взглянул на Сашу и спросил:
– А ты откуда знаешь, что Дынинский? И вообще, откуда у тебя пистолет?

– Ну ладно, хватить ломать комедию! Я старший лейтенант УгРО и расследую дело о похищенных рукописях. Ограбление Дынина - это лишь часть этого дела. Откомандирован на Мангуп для проведения оперативных мероприятий.

– А что раньше не сказал? – спросил Феликс. – Я бы помог. А то всё "психолог-психолог"! А вы знали, Михал Евсеич?

Евсеич кивнул:
– Да, Феликс, знал. Старший лейтенант Звирик сразу же поставил меня в известность. Но извини, я не мог тебе ничего сказать. Давай уж без обид.

– Да какие обиды! Понимаю, не маленький.

– Ну ладно, ребята! Отбой! Я думаю, с сегодняшней ночи введём обязательное ночное дежурство. Вы уж, парни, сегодня подежурьте. А завтра в деревне попросим сторожевую собаку. Назначим дежурных. И, я думаю, надо связаться с местной милицией, пусть ловят паршивца.

Взбудораженные происшествием раскопщики нехотя разбрелись по палаткам. Гусик тоже ушёл к себе. А Васька наотрез отказалась идти в палатку, заявив, что ей страшно.
– Что я слышу! Наша отважная, бесстрашная Васса боится темноты! – съехидничал Феликс.

Саша только слегка улыбнулся, а Евсеич сказал:
– Да будет тебе Феликс! Пусть с вами сидит, если боится. А это забрать? – показал он на портфель и книгу.

– Нет, это вещдоки. Они должны храниться в сейфе, а раз сейфа нет, путь будут перед моими глазами. А завтра сдам их в УгРО в Бахчисарае, знакомому следователю, он тоже этим делом занимается.

Евсеич кивнул и ушёл.

Над лагерем повисла тишина. Лишь изредка потрескивали дрова в костерке, звенели цикады и тихо переговаривались Саша с Феликсом.

Васька клевала носом. Она периодически таращилась на огонь, силясь отогнать сон. В какой-то момент она в очередной раз открыла глаза и увидела, что Саши у костра нет, а Феликс, сидящий напротив неё, задремал. И тут в свете костра мелькнуло нечто блестящее, занесенное над Феликсом. Лезвие! Нож!
– Феликс! Берегись! – что есть силы крикнула Васька.

Она вскочила, чтобы броситься на помощь Феликсу, но запуталась в спальнике и шлёпнулась у костра.

А секундой раньше по земле уже покатился клубок тел, сцепившихся в яростной схватке.

Васька так и не поняла, откуда в этом клубке взялся ещё и Саша, его ведь не было у костра. В считанные минуты схватка закончилась. Запыхавшиеся, взмыленные Саша и Феликс держали за руки человека в кепке. Рядом с ними стоял ещё один парень, лицо его было скрыто нависшим башлыком.
– Тащи веревку! – хрипло приказал Саша.

Феликс кинулся за верёвкой. В тот же миг человек, которого держал Саша, рванулся, что было силы саданул Сашу в солнечное сплетение и скрылся в темноте. Тот, в башлыке, бросился за ним, а следом помчался Феликс. Исчез из вида и Саша.

Проснувшиеся отрядники повылазили из палаток и теперь спрашивали, что случилось.
– Ничего, – ответила Васька, – всё нормально. Заяц откуда-то взялся и давай бегать по лагерю, вот ребята его и погнали.

– Ладно, народ, расходимся, – скомандовал Евсеич.

Когда ребята ушли, Васька вкратце объяснила, что случилось. Евсеич только покачал головой и остался дожидаться парней.

Через какое-то время в лагерь вернулись трое: Саша, Феликс, и этот в башлыке.
– Не догнали! – сокрушенно сказал Феликс. – Как сквозь землю провалился!
– Нет, он, кажется, сорвался с обрыва! – ответил знакомый голос.

Васька насторожилась. Человек подошёл к костру и откинул башлык.
– Грегори?!

Это действительно был он, только без очков.

– Да, это я! – ответил Грегори и сел у костра. – Но все вопросы потом, помогите сначала парню.

И только тут Васька увидела, что из плеча Саши сочится кровь. Она, забыв о том, что ещё некоторое время назад боялась темноты, сбегала в палатку, принесла аптечку и стала перевязывать Сашину рану.

Потом они сидели у костра, и Ваське было нехорошо от мысли, что это из-за её глупости ранили Сашу. Слезинки катились по её щекам, оставляя на них мокрые бороздки.
– Не плачь, Васька, не бойся, он больше сюда не явится, – тихонько сказал ей Саша.
– Я и не боюсь. Я не из-за этого плачу.
Саша вздохнул и накинул на Васькины плечи курточку.

– Значит, всё-таки явился за вещдоками? – спросил Евсеич.

– Ага, – ответил Феликс, – мы предполагали, что он вернётся, и разыграли комбинацию. Я в свете костра делал вид, что задремал, Саша прятался в темноте, и если бы Васька не проснулась и не крикнула, мы бы его скрутили.

– Да ладно, Феликс. Она же не знала. Я одно скажу, не всякая девчонка отважится вот так броситься на помощь, как Васька, – откликнулся Саша.

– Да я ничего. Васька, конечно же, молодец! Ну, а ты как здесь очутился, пропащая душа? – обернулся Феликс к Грегори.

– Я шёл к вам, увидел, что заварушка, ну и бросился.

– Пропадал-то где? – не унимался Феликс. – Мог бы дать знать, что жив- здоров, а то мы все испереживались. Девчонки вон весь Мангуп облазили в поисках тебя.

– Потом расскажу. Тем более, Михал Евсеич всё знал.
– Ну, Михал Евсеич! Ну вы и конспиратор! – только и сказал Феликс.

– Так надо было. Парню угрожала опасность. Помнишь, человек приходил, так вот он был от Грегори.
– Ладно, не об этом сейчас, – вновь начал Грегори, – вы мне самое главное не даёте сказать. Мика пропал.


Глава 7. Похищение


Евсеич застыл с открытым ртом и схватился за сердце. Когда его отпоили сердечными и ему несколько полегчало, Феликс сказал:
– Не слишком ли много чрезвычайных происшествий для одной ночи?
– Рассказывай! – велел Евсеич.

– Когда Лера привела Мику к зубному, там была очередь, Лера оставила его ожидать приёма и, наказав после лечения никуда не уходить и дожидаться её прихода, ушла в музей. Когда вернулась, Мики в поликлинике не оказалось. Она сначала подумала, что он у врача, стала ждать, потом из кабинета вышел совсем другой ребёнок. Лера зашла, спросила, был ли такой-то мальчик, ей ответили, что был, полечил зуб и ушел. Санитарки рассказали, что видели мальчика стоящим на крыльце поликлиники, а куда он пошёл, не обратили внимания. Лера бросилась в милицию, там её спросили, когда он пропал и кем она ему приходится. Узнав, что днём, сказали, что мальчишка заигрался с приятелями, ничего, вернётся, а также сказали, что о его пропаже должен заявить его родственник, в данном случае дед. И сколько Лера ни уверяла, что дед мальчика на симпозиуме в США, заявление у ней так и не приняли.

– Вот проклятые бюрократы! – выругался Саша. – Ладно, будем с ними разбираться!

– Ну вот, а когда Лера шла по улице, к ней подбежал какой-то мальчишка и сунул записку, в которой говорилось, что Мику вернут только в обмен на карту. Лера снова пошла в милицию, но ей велели прийти завтра, сказав, что сегодня следователя нет и не будет. Тогда Лера пошла в музей, нашла директора и передала ему обе записки, вашу, Михал Евсеич, и записку похитителей. И попросила отправить кого-нибудь на Мангуп, сообщить о случившемся. Сама она решила остаться в Бахчисарае, чтобы завтра с утра вновь идти в милицию. А директор привел Леру ко мне. Пока она мне всё рассказала, пока я добрался, уже стемнело, а тут вот эта потасовка. Я сразу понял, что дело нечисто, ну и вмешался.

– Стоп! Я что-то ничего не пойму. Какую карту они требуют за Мику? – спросил Феликс.

– Карту Мангупа пятнадцатого века. Карта старинная, нарисована ещё в семнадцатом столетии. Там помечен клад. Эта карта у меня, и я с радостью её отдам. Она спрятана в моей палатке. Поэтому я сюда и поднялся.

– Её там уже нет, – подала голос Васька, – они стащили её сразу же, как только ты исчез.
– Тогда какую карту им ещё надо?
– А ту половинку, что мы нашли.
– Вы нашли другую половину карты?

– Да. Вот в этой книге. Она была вставлена в корешок. Только мы нашли её раньше, до того, как книгу стащили.
– Неси! – сказал Евсеич. – Феликс, сходи с ней, а то мало ли что. И идёмте все в мою палатку.

Васька покорно принесла карту.
– Да, – сказал Грегори, – несомненно, это вторая часть.

– Грег, завтра мы с тобой едем в Бахчисарай, – сказал Саша, – вы, Михал Евсеич, продолжайте с ребятами копать, словно ничего не случилось. Ты, Феликс, отвечаешь за безопасность лагеря, отбери ребят покрепче. Вооружитесь хотя бы палками. Я постараюсь прислать пару-другую милиционеров для охраны. Теперь, Вася, персонально тебе. Из лагеря ни ногой, ни ты, ни Гусик, на раскоп не ходить, слушаться во всём Михал Евсеича и быть всё время на глазах у Феликса. Я свяжусь с местными службами. Обмозгуем, как быть с выкупом. Если им нужна карта, они постараются связаться с Лерой. Так что карту я пока забираю.

– Хорошо, Саша, постараемся сделать всё как надо.
– А где твои очки, Грег? – спросила неожиданно Васька.
– Я их больше не ношу. Как ни странно, от всех этих приключений зрение стало много лучше!
– А теперь, Грегори, расскажи подробно, что с тобой приключилось, – попросил Евсеич.

– Помните, я спустился в деревню, чтобы оправить письма? А Лера тогда ещё поехала в Бахчисарай. Мы дошли с ней до автобусной остановки, она уехала, а я отправился на почту. Так вот…

Рассказ Грегори был красочен и подробен, и он захватил слушателей подобно настоящему детективу.

Грегори благополучно отправил письма и зашел в магазин за фотоплёнкой. Но там плёнки не оказалось. На вопрос Грегори, где можно её приобрести, продавец ответила, что плёнка есть в магазине соседней деревни. И тогда Грегори решил дойти до него. Он расспросил, как можно поскорее туда добраться, и ему посоветовали срезать путь и идти по старой проселочной дороге, мимо бывшего колхозного сада. Грегори так и сделал.

Он шёл по дороге, любовался окрестными пейзажами, насвистывал и был доволен собой и всем на свете. Солнце ещё не жарило. Свежий, пропитанный росой воздух бодрил, а лёгкий ветерок приятно обдувал лицо. По толстому слою белой пыли, покрывающему дорогу, шагалось легко и мягко. Он шёл и представлял себя в далёком прошлом: старая безлюдная дорога, тишина, горы, поросшие лесом, вот-вот выскочат из зарослей вооружённые всадники...

В какой-то момент ему почудились за спиной шаги, но он не придал этому значения. Мало ли кто идёт в соседнюю деревню той же дорогой.

Он уже прошёл сад и вступил в лес, как вдруг его чем-то сильно саданули сзади по голове. Грегори упал и потерял сознание.

Очнулся он от звука голосов. Говорили двое. Грегори лежал, делая вид, что всё ещё без сознания, и внимательно слушал. Первый голос говорил о том, что не надо было так сильно бить, а то вдруг помрёт, и они не узнают, где карта. Услышав о карте, Грегори стал слушать с удвоенным вниманием. Второй голос ответил, что карту они и так разыщут, она наверняка где-то в его вещах на Мангупе.
– А ты хорошо его обыскал? – снова спросил первый.
– Да. При нём карты нет. Я же говорю, она на Мангупе, – ответил второй.

Грегори почувствовал, как над ним нагнулись и пошарили в его карманах.
– А он, того, не очнулся?
– Не-е! Долго ещё будет загорать.
– А что делать с ним?
– Сейчас машину пригоню, увезём в …

Грегори не разобрал названия.
– Карту найдём, перевод допытаем, а потом его можно и в расход. Нам лишние конкуренты ни к чему. Тоже мне, наследник!

– А это точно, что он наследник?
– А кто же ещё? Он да тот мальчишка. Всё сходится.
– Это ты хорошо придумал, что проследил за ним. Вот он тут тёпленький!
– Чем бы его связать? И как это ты веревку забыл!
– Да она в машине. Захватишь по пути.
– Ну-у, после тебя искать! Иди сам за своей верёвкой!
– Ага, в такую даль переться! Мог бы и поближе машину заныкать.
– Где заныкал – там заныкал. Не твоего ума дело!
– Ну, ладно, пошли, что ли. Только быстрее, вдруг очухается.

Грегори почувствовал, что на него снова смотрят.
– В ближайшие два часа не очнётся! Крепко приложили.

Голоса стали удалятся, затем совсем стихли. Грегори полежал ещё немного с закрытыми глазами, затем приоткрыл один глаз. Вроде бы никого. Он приподнялся и огляделся. Это был небольшой грот, скрытый от посторонних глаз зеленью кустов и дикого винограда. Грегори сел. Потрогал шишку на затылке. Она саднила. Голова кружилась, но не сильно, и его слегка поташнивало. Одно стёклышко в очках треснуло.

Грегори вспомнил недавний разговор и решил, что надо как можно скорее уносить ноги. Время у него есть, судя по разговору, они спрятали машину далековато отсюда. Он выполз из грота и встал на ноги. Куда идти? По дороге нельзя. Следы, оставленные в густой пыли, сразу выдадут его. И Грегори полез вверх по склону. Он понимал, что далеко ему не уйти. Поэтому надо найти подходящее укромное место и залечь до темноты, а там уже как-нибудь выбираться. Вдруг ему пришла в голову сумасшедшая мыль.

Он спустился к дороге и, ступая как можно тверже, чтобы остались хорошие следы, перешёл на другую сторону дороги. Следы получились четкими и глубокими. Потом он снял обувь и на носочках, ступая в свои же собственные следы и стараясь не оставлять в них отпечатков, перебрался обратно.

Довольный собой, Грегори стал взбираться на склон. Растительность была густой и непролазной. Он поднялся выше в надежде найти хоть какое-нибудь прибежище. И ему повезло. Он наткнулся на горизонтальную щель между двумя огромными, подёрнутыми мхом и увитыми плющом валунами. Грегори протиснулся между ними и залёг, стараясь утихомирить бухающее сердце. Пространство между валунами оказалось довольно вместительным, и он даже смог вытянуться во весь рост. Со стороны отыскать эту щель было довольно трудно.

Сколько он так пролежал, Грегори не знал. В какой-то момент донеслись голоса. Потом злобные ругательства и чертыхания.
– Я же говорил! Я же говорил! – орал один голос.

– Ладно, хватить блажить! Никуда он от нас не денется. Вон, смотри, следы на дороге! Значит, в ту сторону побёг, гадёныш! Если поспешим, то нагоним.

– Удавлю гада!

Голоса вновь стали удаляться. Грегори ещё долго слышал, как они перекликались по ту сторону дороги. Постепенно голоса стихли.

Уже было совсем темно, когда Грегори вылез из своего укрытия. От долгого лежания ноги и руки его затекли, и их покалывало миллиардами маленьких иголочек. Но надо было идти. И Грегори двинулся вперёд по склону, параллельно дороге, так и не решаясь на неё ступить. Поздно ночью он добрался до деревни. Справа остался небольшой кряж. И, судя по запаху, можжевеловая роща. Он перелез через каменный забор первого попавшегося дома, проскользнул по двору и спрятался в сарае.

Проснулся он от бьющих в лицо ярких солнечных лучей.
– Воришка! – послышался старческий голос, а затем раздался дребезжащий смешок.

Грегори приподнял голову. Перед ним, опираясь на клюку, стоял седой морщинистый старик. Из-за дверей выглядывала огромная собачья морда. На всякий случай Грегори решил не шевелиться.

– Нет, не воришка. Просто переночевать залез. Стучать не стал – жалко будить было, – продолжая лежать, ответил Грегори.

– Оно и видно, на воришку-то не очень похож. Морда интеллигентная, в очках. И одежонка, вроде б, не ремки. Ну, давай, мил человек, говори всё как есть, а нето волкодава спушшу!

– Дедушка, а можно я сяду? – спросил Грегори, с опаской поглядывая на собаку.
– Ну, садись, нешто, да всю правду говори. Откуда, кто, что здесь делаешь?
– Я археолог, дедушка, с Мангупа. Слыхали про такую гору?
– Да как не слыхать! И слыхал, и бывал по молодости-то. Ну, а дальше что?

– Меня Грегори Лестер зовут. Я англичанин, по отцу. А по матери русский. Живу в Англии. Приехал на Мангуп к профессору Гавсарову. Вчера спустился с Мангупа в деревню на почту, потом решил до соседней деревни дойти. По дороге меня ударили по затылку, оглушили и чуть не похитили.

– А-а, вон оно что. И сильно ударили?
– Сильно. Даже сознание потерял. Шишка на затылке до сих пор болит.
– И что, ограбили тебя?
– Да нет, у меня и брать-то нечего было, так, мелочь в кармане, хотел фотоплёнку купить.
– Больно хорошо по нашему-то говоришь, англичанин.
– Да я же говорю, мать у меня русская. А по-русски меня бабушка говорить научила.

Так мало-помалу Грегори выложил деду всю свою историю.
– Да, складно врёшь! – сказал дед.

– Да не вру я, дедушка. Я не знаю, что делать. На Мангуп мне нельзя, они меня точно найдут и убьют, потому что я их видел. А сообщить в отряд надо, а то меня уже, наверное, потеряли. А это какая деревня?

– Малосадовое, Сюрень по-старому.
– О, Сюрень! Так ведь тут Мила копает!

– Мила, говоришь. Знаю Милу. Давай позовем её, она и скажет, кто ты на самом деле есть.

– Давайте! – обрадовался Грегори, но потом вдруг сник. – Не получится. Мила ребят в поход увела.

– И это знаю, – улыбнулся вдруг старик, – ну пойдем в хату, парень. Кормить тебя буду.

Так Грегори оказался у деда Нигрея. Дед приладил к шишке Грегори примочку, накормил его борщом, затем отвел в маленькую комнатку и велел носа оттуда не выказывать.

Вечером приехал внук старика Захар, и Грегори вновь рассказал ему всё, что с ним приключилось.

– Ладно, – сказал Захар, – помогу тебе. Копал я на Мангупе под началом Гавсарова, когда еще школьником был. Правильный мужик. Вот из-за него и помогу. Так ты говоришь, он сейчас в Америке? Ну, нехай этих американцев уму-разуму учит. И Евсеича твоего знаю, приятель мой. Почитай уж лет двадцать как приятельствуем, еще с первой моей экспедиции. Видимся, правда, теперь редко. Всё дела… Да парень, история! Одно скажу, на Мангуп тебе точно нельзя. Охотятся за тобой. Завтра в Бахчисарай к друзьям съезжу, покумекаем, куда тебя пристроить. А ты пока располагайся, да во дворе-то не очень маячь. И записку Евсеичу напиши. Приеду – отнесу. Вот и повидаемся.

Через день Грегори оказался в Бахчисарае. Его поселили в служебке при музее, притащили парик, тёмные очки и велели отпустить усы. Так Грегори превратился в аспиранта Гошу, приехавшего для сбора материалов по истории Бахчисарайского дворца.

– Леру я несколько раз в музее видел, – продолжал Грегори, – но подойти, естественно, не мог. Один раз она несколько кварталов бежала за мной.

Всё это время Грегори был в неведении, что стало с его картой. Он предполагал, что её могли найти, но всё-таки надеялся, что этого не произошло. Планшетка с картой, по мнению Грегори, была упрятана достаточно надёжно, в потайном кармане днища рюкзака.


Глава 8. Выкуп


Лере снова пришла записка с требованием выкупа. И снова выкуп – карта.

Саша понимал, что за Лерой следят. Поэтому, чтобы не вызвать подозрений, они с Лерой встречались в небольшой уютной чебуречной. Саша по договорённости с хозяином чебуречной устроился туда официантом. Лера садилась за столик, подбегал официант и подавал ей меню, затем приносил заказанное блюдо, и со стороны никто даже не догадывался, что так передавалась нужная информация.

Действовать надо было предельно осторожно. Один неверный момент - и можно всё испортить. Саша связался со своим старым другом, с которым они дружили с детства, а затем вместе заканчивали Школу милиции. Не вдаваясь в не относящиеся к делу подробности, Саша изложил ситуацию, и совместными усилиями был разработан план.

По этому плану Лера, получив от похитителей информацию, куда следовало принести карту, должна была немедленно согласиться на их требования. Для того, чтобы знать это место наверняка, в Лерину заколку для волос вмонтировали микрофон и радиомаячок. Теперь каждый её шаг, каждое слово фиксировали специальные сотрудники. Группа захвата была наготове.

Все произошло так, как и рассчитал Саша. На улице к Лере подбежал очередной мальчишка и сунул в руку записку. В записке значилось, когда, куда и во сколько Лера должна принести карту. Карта должна была быть упакована в бумажный пакет. В свою очередь, похитители обязывались привезти Мику. Внизу было приписано, что в случае обращения Леры в милицию Мика будет физически уничтожен. Понятно, что Лера очень волновалась. Накануне операции в условиях строжайшей конспирации Саша передал Лере карту.

В назначенное время Лера пришла в условленное место и теперь стояла, высматривая Мику. На скамейке неподалёку какой-то бомж разливал приятелям из бутылки коричневатую жидкость. Внезапно совершенно незнакомый мальчишка, совсем не тот, что приносил записку, подскочил к ней, выхватил из её рук пакет и бросился наутёк.

В ту же секунду машина с оперативниками рванула следом. А бомж вместе с друзьями тоже ринулся за мальчишкой. Пробегая мимо Леры, бомж на ходу хлопнул её по плечу, и Лера вдруг поняла, что это Саша.

Мальчишка мчался вперёд, лавировал между прохожими, и Саша боялся упустить его из вида. Вдруг мальчишка сделал еле заметное движение рукой и вильнул в сторону. Один из оперативников по инерции бросился за ним. Но секундой раньше Саша успел заметить, как с места сорвался другой мальчишка, а в руках его был их бумажный пакет.
– Ах, вон оно что! – сообразил Саша. – Эстафетная палочка!

Мальчишка, виляя и петляя, побежал по дворам. Было ясно, что он запутывает следы. Саша старался не отставать. Ему главное было - не упустить мальчишку из вида. А уж там группа захвата найдёт их по Сашиному маячку. Благо, мальчишка не останавливается и не видит его.
Была уже городская окраина. Мальчишка, видимо, подумал, что оторвался. Сейчас он бежал уже не так быстро. Пробежав ещё метров двадцать, парнишка замедлил бег. Потом остановился. Сунул пакет за пазуху, а руки в карманы и пошёл расхлябистой воровской походкой. Саша, прячась за заборами и стенами домов, шёл за ним.

Мальчишка подошёл к стоящему немного на отшибе домишке и постучал в окно рядом с дверью. Ему открыли, и мальчишка зашёл внутрь. В ту же секунду раздался скрип тормозов. Из подкативших машин высыпали люди с оружием и окружили двор.

Когда Саша с оперативниками ворвались в дом, они увидели длинного мужика, пытающегося спалить пакет с картой, и перепуганного мальчишку. К мужику подскочили, заломили ему руки, а затем защёлкнули на нём наручники.

– Э-э, да это Шлык! Вот как встреча! А где друган-то твой, Мазя? – воскликнул один из оперативников.

– Уже полгода в розыске! – пояснил другой оперативник Саше.
– Ах ты, гад! – ринулся на Шлыка Саша и отвесил ему изрядную оплеуху.
– Я буду жаловаться! – завизжал Шлык.
– Жалуйся! – и Саша снова саданул Шлыку по морде.
– Убивают! – вновь завизжал бандюга.

– Где мальчик?! Живо говори, где мальчик или я за себя не ручаюсь! – Саша наставил на мужика пистолет.

– А м-ма-ма-льчика не было! – зазаикался со страха мужик.

Оперативники обшарили дом, но Мики нигде не нашли.
– Мальчик где, спрашиваю, которого вы похитили?

– Мы его не похищали. Хотели, но не успели. Его до нас кто-то увёз. Мы на дурочку сыграли! Видели, как его увезли, и решили под похищение закосить.
– Где подельник?

– Так он же того, с Мангупа сорвался. Сами ж его загнали. Я его потом под обрывом нашёл. Там же и закопал.

– Рассказывай, как было дело.
– Какое дело?
– Как решили мальчика похитить.

– Ну, так давно уже Мазя за ним следил. Да ещё за одним. Наследником. Знал, что карта мангупских сокровищ у них. А потом мужик один появился. Мазя его боссом называл. Он нам денег заплатил, чтоб мальчишку похитили, ну и карту обещал. Ну вот, мы парня и выследили, когда он в больницу приехал. Но тут нас опередили…

И он рассказал следующее.

Они проследили за Микой и Лерой от самого Мангупа, потом в автобусе сидели за ними и слышали каждое слово ребят, как те договаривались, что Лера придёт за ним в поликлинику.

Тогда похитители решили выбрать удобный момент и похитить мальчика у больницы. Но им надо было как-то изолировать Леру. Для этого они провернули одно дельце. Пробравшись в щитовую музея, Мазя включил пожарную сигнализацию.

Началась эвакуация, паника, приехали пожарные. Они видели, как девчонка металась по музею, помогая выводить посетителей, и заливались от хохота. Пока суд да дело, пока разобрались, что ложная тревога, время ушло, девчонка только после всех этих событий засела за книги.

А потом они сидели на скамейке и ждали, когда мальчик выйдет из поликлиники. Потом ждали, когда сойдёт с крыльца.

Им подвалил удобный случай, вокруг никого не было, надо было только как-то выманить мальчишку с крыльца и завлечь в больничный сквер. Там, за кустами, у них была припаркована машина, на которой они намеревались увести мальчика в укромное место. На этот случай они хотели подослать к нему мальчишку, чтобы тот передал на словах, что Мику ждут у музея. Они уже за десятку договорились с каким-то оборвышем, что он выманит Мику, но в это время подъехал чёрный «мерседес», водитель подозвал мальчика, посадил в машину и увез.

Они вскочили и бросились к машине. Но не успели. Машина рванула с места и понеслась.
– Эх! – в сердцах крикнул Мазя. – Упустили! И где его теперь искать? Я же предупреждал, что за мальчишкой охотятся! Конкуренты проклятые!

– Да нам-то что! Это нам даже на руку! Хоть самим не возиться! Сейчас напишем записку о выкупе и дело в шляпе! – возразил Шлык

– Боссу это не понравится! Ему мальчишка нужен был!

– Да что мне твой босс! Он нам деньжат много отвалил? Вот видишь – с гулькин нос, это что, деньги, что ли? Плевал я на твоего босса. Мне бы только карту получить! – орал Шлык.

И они сочинили записку для Леры с требованием выкупа. А потом Мазя решил поехать на Мангуп, заночевать там и забрать из пещеры портфель и старинную книгу. Больше Мазю живым Шлык не видел. С боссом он лично не встречался, в лицо его не знал и поэтому решил работать самостоятельно. А раздобыть карту очень хотелось! Снова написал Лере записку и вновь передал с мальчишкой, а потом разработал план, как заполучить карту у Леры и при этом не попасться.

– Номер!
– Какой номер?
– Номер «мерседеса».!
– Да не помню я! Кажется, две последние цифры 1 и 3 или 3 и 1. И код не наш. Московский, вроде.

Шлыка увезли в отделение. Саша задумался: "Что-то здесь не так. Говорит, что Мазю мы загнали, и он со скалы ввалился. Мазя, по его словам один уехал, тогда откуда знает, что погоня была? Значит, или есть ещё кто-то, кто был с Мазей, а потом рассказал Шлыку, или Мазя жив".

С тяжелым сердцем Саша направился к Лере. Надо было забрать её и отвести на Мангуп.

Единственная мысль неотступно сверлила мозг Саши: «Где Мика?»



Глава 9. Где Мика?


Вылечив зуб, Мика сел у кабинета и стал ждать Леру. Близился конец рабочего дня. Больных в поликлинике становилось все меньше. Уже прошло изрядно времени, а Леры всё не было. Мика устал ждать. Он весь измаялся. В поликлинике жарко, да ещё противно пахло лекарствами.

Но вдруг появился какой-то малыш с квохчущей мамашей и необъёмным папашей. Парнишка не хотел лечить зубы и орал на всю поликлинику. Около него суетились, уговаривали, сулили всяческие подарки. Бесполезно. Он орал так, что уши закладывало.

Мика вдруг вспомнил, как утром его уговаривали надеть футболку и сандалии, и поспешил уйти. Не то чтобы ему стало стыдно, просто он увидел себя как бы со стороны. Мика вышел на крыльцо и, сев на поребрик, решил подождать Леру здесь. Было тихо и пустынно. Лишь на дальней скамейке маячили две фигуры.
– Эй, парень! – услышал он вдруг.

Из подкатившей машины с затемнёнными стеклами выглядывал модно одетый человек в больших солнцезащитных очках.

Мика не любил солнцезащитные очки и к людям в таких очках относился настороженно – глаз не видно, откуда знаешь, что у них на уме.

Но этот мужик спросил, как проехать к музею, а Мика уважал людей, интересующихся историей. Поэтому мальчик, недолго думая, сбежал с крыльца и подошёл к машине.
– Вот сейчас развернётесь и поедете прямо по улице, потом…

Мика подробно объяснил дорогу.
– Спасибо, парень! Мороженого хочешь? Садись, отвезу до ближайшего киоска.
– Мне нельзя, – вздохнул Мика, – я только что зуб лечил.
– Полчаса прошло? Ну, раз прошло, то можно! Поехали.
– Всё равно нельзя. Я сестру жду.

– Ну, раз ждёшь, тогда я поехал, – равнодушно протянул мужчина и потянулся к ключу зажигания.

Мике вдруг нестерпимо захотелось мороженого. Рот моментально наполнился слюной, и ему показалось, что если он сию же минуту не откусит эту обжигающе-холодную сладость, то у него разорвется сердце.
– Стойте, а это близко? Я успею вернуться до прихода Леры?
– Да я тебя обратно привезу!

Водитель распахнул переднюю дверцу. Мика удобно устроился в мягком сиденье.

Фигуры на скамейке вскочили и бросились к машине. Но не успели. Машина рванула с места и понеслась.

Фигуры исчезли.

Машина мчалась вперед. Мелькали дома и деревья.
– А где мороженое? – спросил Мика.
– Да вот он, киоск! Сейчас заторможу!

И в этот момент с заднего сиденья протянулась рука и что было силы припечатала к Микиному носу резко пахнущую тряпку. Мика моментально отключился.

Очнулся Мика на широкой мягкой постели. Рядом с кроватью благоухал горой фруктов и пирожных симпатичный столик-каталка.

Он полежал немного с закрытыми глазами, нежась в мягких перинах. Потом здраво рассудил, что если возле его кровати стоит угощение, то оно, разумеется, для него. Не поднимаясь с постели, он взял из вазы персик и съел его, а затем принялся за пирожные.

Насытившись, мальчик бесшумно встал и оглядел помещение. Комната, в которой он находился, была небольшая, но очень светлая. Высокий потолок украшала затейливая лепнина, стены были затянуты шелком с позолотой. На полу, устланном красивым ковром, у самого окна стояла высокая изысканная ваза, полная белых цветов. Нежно-кремовые бархатные шторы на окне ниспадали красивыми фалдами. Такие же шторы, с тяжелыми золочеными кистями, висели на дверном проеме, ведущем в соседнюю комнату. Оттуда доносились приглушённые голоса.

Мика вспомнил всё, что с ним случилось, и понял, что его похитили. Но почему он оказался здесь, в этой роскошно убранной комнате, понять не мог. Странное какое-то похищение! Может быть, он попал к неизвестно откуда свалившимся вдруг богатым родственникам? Но что-то богатых родственников в своём окружении Мика не припоминал. И что им от него надо? Его раздирало любопытство.

Мика прокрался к дверям. Его взору открылся большой, богато убранный зал. Вдоль стен высились многочисленные шкафы темного дерева, видно, что очень дорогие. Посередине зала стоял огромный овальный стол. За столом сидели трое. Они разговаривали. Мика стал жадно ловить каждое слово.
– Да, это он, – звенел тенорок, – взгляните на фото, и вот сюда.

Обладатель тенорка показывал крупному увесистому мужчине какую-то книгу.
– Смотрите-смотрите! Вот на этих иконах - святой Фёдор, а здесь мальчик. Видите, какое разительное сходство, даже несмотря на то, что это иконография, и выполнена она по определенным канонам, а это фото.

– М-м-да, – задумчиво произнёс породистый мужской голос.
Даже в этом «м-м-да» было слышно, насколько он насыщен густыми бархатистыми обертонами.

Вопреки ожиданиям, хозяином голоса оказался тщедушный человечишко. Казалось, он весь ушёл в свой голос, от тела остались только худенькие ручки и ножки на коротком туловище и достаточно непропорциональная размерам голова.
– Не из тучи гром! – вспомнил Мика одну из поговорок деда.

– А компьютерный анализ делали? – осведомился увесистый обыкновенным, ничем не примечательным голосом.

– А ка-ак же! – снова защебетал тенорок. – Вот, все необходимые выкладки. Совпадение параметров на 95 процентов!

– А ещё пять куда делось? – хихикнул насыщенный голос.
– Ну, это, так сказать, издержки исторического процесса. Генетические вливания другой стороны родственников.

– Так значит, всё-таки князь…– задумчиво произнёс насыщенный мужской голос.
– Князь, князь. Уверяю вас! – заверил тенорок.

– Да, похож, стервец! – продолжал насыщенный голос, – значит, всё сладится.
Везём мальчишку.

Они поднялись из-за стола. Мика еле успел отпрыгнуть от двери и с размаху бухнуться на постель. Когда в комнату зашли, Мика лежал с закрытыми глазами и тихонько посапывал.

– Поразительное сходство! – произнёс тенорок.
– Да, и такой же хитрец, – подтвердил породистый голос
– Ну-ну, мальчик, пора вставать. Тем более ты давно уже не спишь.
– Я сплю, – сказал Мика и приоткрыл один глаз.

В комнате находились трое: длинный худой, маленький тщедушный и увесистый – Воробей, Козявка и Барбос, как тотчас прозвал их про себя Мика.

Они стояли перед ним, словно перед каким-то наследным принцем. Мика стремительно сел на кровати. Страха не было. Мика и сам не мог понять, почему он не боится.
– Вы кто? – в упор спросил он.
– Всё узнаешь в своё время.
– У вас будут большие неприятности! Похищение людей законом не приветствуется!
– Поживём-увидим.

Они ушли, а в комнату тут же вошла молодая женщина и подала Мике свёрток.
– Вот, переоденься, – сказала женщина и вышла.
– Да мне бы для начала ванну принять! – крикнул в след ей Мика.

Женщина вернулась, подвела Мику к еле заметной двери и сказала:
– Вот ванна.

Ванна в спальне! Удобно!

Мике такая постановка вопроса очень понравилась. Он пустил на полную мощь краны, наполнил до краев ванну и долго плюхался в тёплой воде. Это было приятно и непривычно, не то что ежевечерние купания под ледяными струями мужского родника на Мангупе.

А всё-таки, родник - это здорово! Мике вдруг нестерпимо захотелось домой на Мангуп. Но не стоит пороть горячку. Надо присмотреться, разнюхать, куда он попал и зачем он им нужен. Мика интуитивно понимал, что тут не всё так просто. Ну зачем похитителям простой экспедиционный мальчишка? Выкуп за него не слупить. Да он и понимал, что дело не в выкупе. Какой с его деда выкуп, научными статьями, что ли, или докторской диссертацией? Нет, тут что-то другое. А чтобы узнать, надо быть предельно осторожным и внимательным.

Мика вдруг представил, как дед обменивает его на свою докторскую диссертацию, и ему стало нестерпимо смешно.

Накупавшись, Мика вернулся в спальню и развернул свёрток. Там лежали белоснежные мальчуковые брючки и столь же белая шёлковая тенниска. Вещи были отличного качества и явно недешёвые. В отдельной коробке матово белели новенькие кроссовки, как раз его размера. Оковы цивилизации!
Мика и не подумал всё это надевать.

В комнату снова вошла та же женщина.
– Вас ждут к завтраку.

Потом она увидела, что Мика всё ещё в своей прежней одежде, и сказала с металлическими нотками в голосе, чтобы он немедленно переоделся, иначе его не пустят к завтраку. После этих слов она вышла.

Мике не очень-то и хотелось завтракать, но ему не терпелось узнать, куда он попал и зачем он этим людям, если его не убили сразу и не затребовали за него выкуп, а наоборот, содержат в приличных условиях… Да что там в приличных, в отличных!.. Одели в новый костюм, значит, он им зачем-то нужен. Поэтому Мика решил больше не вредничать, а выполнять все их требования. Он надел тенниску, натянул брюки прямо на шорты и зашнуровал кроссовки.
Вот в таком великолепии он вышел в зал. Но для обеда было накрыто в другом месте, и Мику провели по длинному коридору в ещё более роскошный зал. Там его уже ждали.

Мику посадили на отведённое ему место, и завтрак начался. Никогда ещё Мика не чувствовал себя так неловко, как в обществе этих людей.

В начале завтрака Мика то и дело попадал впросак, то не ту ложку возьмёт, то не ту вилку и нож, то не той рукой. Но он решил принять условия игры и стал внимательно присматриваться к сидящим за столом. К концу завтрака он довольно сносно справился со своей ролью. Сидящие за столом заметили эту разительную перемену в поведении мальчика, переглянулись и еле заметными кивками выразили своё удовлетворение.

После завтрака Мику привели в прежний зал, и у него начался урок этикета. Немолодая чопорная дама учила его правильно ходить, садиться, вставать, обращаться с обеденными приборами. Мика всё схватывал на лету, и к концу занятия он заметил, что дама довольна.

Так продолжалось несколько дней. Говорили с ним исключительно на «вы». Мика терялся в догадках. Воробей бдительно следил, чтобы Мика и вне занятий держал себя подобающим образом.

Наконец Мике всё это осточертело. Прошло уже несколько дней, а он ещё ничего не узнал. И он решил саботировать занятия.

Тактика его возымела действие. Мику привели к Козявке. Каким-то внутренним чутьём Мика понимал, что главный тут именно Козявка.

– Я очень опечален, мой друг, вашим поведением. Мальчику вашего ранга не подобает себя так вести!
– Какого ранга?! – вытаращил глаза Мика.
– Вы князь, Микаэл Гаврас!

– Никакой я ни князь! – вспылил Мика. – И вообще, я ни Микаэл, а Герка, Георгий! И не Гаврас, а Гавсаров.

– К сожалению, мой мальчик, вы заблуждаетесь! Вы Гаврас! Из всех Гаврасов, оставшихся на сегодняшний день, а вы уж мне поверьте, они есть, хотя Гаврасов и не так много, 95 процентов генетического совпадения только у вас! А остальные – жалкие самозванцы! Они из кожи лезут, но стараются доказать свою причастность к роду Гаврасов! А вы - истинный князь!

– И что теперь со мной будет?
– Мы постараемся возродить былую славу Византии!
– Кто это – мы?

– Мы – это Международная Ассоциация Возрождения Византии. Мы долго искали по всему свету потомка византийских князей и вот, наконец, нашли!

– Но Гаврасы, насколько я знаю, не были византийскими императорами, они лишь, князья Мангупа! Почему именно я?! Почему бы вам не поискать, скажем, потомков Палеологов или Комнинов?

– Не Мангупа, а Великого княжества Феодоро! Гаврасы – родственники Палеологов. А прямых потомков Палеологов, к сожалению, не осталось, так же как и Комнинов. Мы также считаем, что прямыми потомками, то есть потомками по мужской линии, могут быть лишь те, кто непосредственно носит фамилию своих предков.

– Но я же Гавсаров, а не Гаврас!

– А вот это досадная путаница! Перестановка букв в данном случае никакого значения не имеет!
– О-о-о! – застонал Мика и схватился за голову.

– Сейчас, когда у нас есть истинный потомок Гаврасов, мы постарается вернуть некие территории, отобранные в своё время у Византии турками. Ну, юридические формальности вас мало касаются. Главное, что мы вас нашли.

– Я к деду хочу, – сказал Мика, – отпустите меня.

– Деда мы поставим в известность, но позже. Когда уже пройдет официальная церемония восшествия на престол.

– Я не хочу быть князем.
– А придётся!
– Не называйте меня на «вы»! – взмолился Мика.
– Не могу, так предписывает этикет!
– Ну, пожалуйста!

– Хорошо, «ты», пусть это будет наша маленькая тайна. Но взамен я попрошу никогда больше не вести себя подобным образом. Согласен?

Мика кивнул.

На некоторое время наступила тишина. Потом Козявка снова заговорил.
– А знаешь, почему ты Мика?
– Дедушка так называет.

– Нет, официально тебя назвали Георгием. Но у тебя есть и второе имя, Микаэл. Это неофициальное имя вот уже много поколений передаётся в вашем роду всем мальчикам. Так повелось издавна. И твой дед не нарушил традиции.

Вся эта информация обрушилась на Мику так неожиданно, что он с трудом её переваривал. Князь! Какой он князь?!

Одно четко понимал Мика: он им нужен, значит, его не убьют. Он чувствовал, что крепко попал в лапы этих странных людей. И всё-таки не оставлял надежды на побег.



Глава 10. Слежка


– Что, даже никакой зацепки нет? – спросила Лера Сашу. – Ну, может быть, номер машины?
– Нет, ничего. Так, некоторые обрывки.
– Ну и что ты намерен делать?
– Искать.
– Как?!
– Я знаю как!

По дороге на Мангуп Саша имел неосторожность рассказать Лере о всех тонкостях задержания. И теперь Лера была намерена знать, что собирается предпринять Саша. Но тот упорно отмалчивался.

На полдороге они увидели Ваську, она почти бежала по тропе им навстречу. Еще издали, увидев поднимающихся ребят, она крикнула:
– А я вас с мыса заметила! Мика где?
– Опять шастаешь одна! – строго сказал ей Саша.
– А тебе-то что! Тоже мне указчик нашелся! – огрызнулась Васька.
– Вася! – голос Леры был очень серьёзен. – Ни Мика, ни его похитители пока не найдены.

У Васьки вытянулось лицо.
– И что теперь будет?
– Искать будем, – ответил Саша.

В лагере произошли большие перемены, Евсеича увезли в больницу с сердечным приступом, и за главного теперь был Феликс.

Узнав, что операция по задержанию похитителей ни к чему не привела и Мика до сих пор не найден, Феликс страшно расстроился.

– А если Артур Алексеевич не сегодня-завтра приедет? Что мы ему скажем? Кровь из носу, но Мику надо найти. Живым найти, – сказал Феликс и посмотрел на Сашу.
– Найдём.

Саша посидел немного с ребятами и засобирался в Бахчисарай. Теперь, в свете последних событий, ему удобнее было вести расследование, находясь непосредственно в городе.

Саша уже спускался по тропе, когда его догнала Васька и схватила за руку. Ладошка у неё была горячая и сухая. Васька трясла Сашину руку и, уставившись прямо ему в глаза, твердила:
– Саша, ну пожалуйста, найди Мику. Саша, найди его. Он жив, я знаю.

По Васькиным щекам катились слёзы.
– Ты так сильно его любишь?
– Да. Он мне как брат.

Неожиданно для самого себя Саша погладил Ваську по всклокоченным волосам и, наклонившись к её уху, прошептал:
– Обязательно найду. Я тебе обещаю. Мне он тоже как брат.

И Саша быстро побежал по тропинке. Когда он внезапно оглянулся, Васька всё ещё стояла на том же месте и смотрела ему вслед.
Саша вздохнул и подумал, что вернёт этого мальчика на Мангуп, чего бы это ему ни стоило.

После ухода Саши Лера, Васька и Грегори собрались обсудить ситуацию. Гусик увязался с ними. Лера вопросительно глянула на Ваську.
– Гусик - наш человек. При нем можно, – ответила Васька.

Против обыкновения, они не пошли на мыс, а забрались в палатку к Грегори, и каждый изложил свои мысли.

Потом Лера подытожила:
– Итак, настоящие похитители требований до сих пор не предъявили, выкупа не запросили, значит, Мика им нужен не для этого. Для чего?

– Может быть, он какое-нибудь юное дарование. Юный гений. И его похитили западные спецслужбы, как будущее науки, – предположил Грегори.

– Мика – юное дарование? Шутишь, что ли? – хмыкнула Васька.
– Ну а что, Мика очень даже умён для своих лет, – возразила Лера.

– А никто и не спорит! И умён, и начитан! И нюх на всякие археологические штучки как у ищейки! Только он обыкновенный мальчишка, а не юное дарование! Нету у него тех самых завихов, которые бывают у юных дарований, – стояла на своём Васька.

– Да, Мика что-то не очень похож на заумного вундеркинда, – поддержал её Гусик.
– Ну да, – согласился Грегори, – не компьютерщик, не математик, не физик. А значит, западные спецслужбы он, как будущее науки, не заинтересует.

– А может быть, они через Мику хотят Артура Алексеевича на Запад заполучить! – выпалил Гусик.

– Зачем? Артур Алексеевич в любую минуту может из страны уехать. Знаешь, сколько у него приглашений от всяких зарубежных университетов! Только он сам этого не хочет.

– Вот я и говорю! Профессор не хочет переезжать в США, а он им там нужен. Вот они и решили через Мику действовать. Мол, увезут мальчишку в Америку, и деду ничего не останется, как туда приехать, – настаивал на своей версии Гусик.

– А что-то в этой версии есть, – сказала вдруг Лера, – во всяком случае, не стоит её сбрасывать со счетов.

– Ладно, хватит версий. Что нам ещё известно?
– Машина была «мерседес». А это машина дорогая. Значит – кто-то небедный.
– А цвет?
– Чёрный.
– Номера?
– Один и три, или три и один. И код, кажется, московский.
– Это уже лучше. Не так уж много здесь «мерседесов» с московскими номерами.
– Надо просить у Феликса двухдневный выходной, – сказала вдруг Васька.
– Зачем?

– Смотрите! Сейчас нас в лагере десять человек, включая Феликса. Ну, Феликс не в счёт. Его оставим лагерь сторожить. А остальные…
– Ну, что остальные? Не томи!

– А остальные будут вычислять в Басарае черный «мерседес»! Расскажем ребятам всё, что знаем, сейчас уже скрывать не имеет смысла. Распределимся по районам города в самых людных местах, у магазинов, рынков, кафешек и будем следить за всеми «мерседесами» и записывать номера. Кто-нибудь всё равно наткнётся на тот «мерседес», а, значит, у нас будет номер. И Саша по нему даст ориентировки милиции.

– А что! Неплохо! – сказал Грегори.
– Вот только нас маловато, надо бы ещё народу, – засомневался Гусик.
– А если!.. – Лерка и Васька одновременно переглянулись, и, кажется, поняли друг друга.
– Будет народ! – с уверенностью выпалила Васька.

Уговорить Феликса на внеочередной выходной взялась Лерка.

Феликс сначала даже слышать об этом не хотел. Теперь он выполнял функции начальника отряда вместо слёгшего в больницу Евсеича. И ему приходилось ежедневно проверять и даже самому заполнять полевые и коллекционные описи. Вот и сейчас, сидя под навесом, Феликс просматривал полевую опись, и ему было совсем не до Лерки.

Лерка пристроилась за его спиной и, заглядывая в опись то через одно плечо Феликса, то через другое, подсказывала, что ещё надо внести туда. И одновременно она ныла, выпрашивая выходной.

Феликс очень спешил, ему было страшно некогда, и он разговаривал с ней, не поворачивая головы.
– Нет, – говорил Феликс, – никаких выходных. Пропадаете друг за другом. Где вас потом искать?

– Ну, Феличек, ну, пожалуйста, ну один малюсенький двухдневненький выходной! Вот ещё запиши – фрагменты амфоры из второго помещения. Ну, пожалуйста, ну выходной.

– Не-эт.
– Запиши: поливная керамика, венчики, донышки, стенки. Ну, а как насчёт выходного?
– Отстань! Мика пропал и вы туда же! Никаких выходных!
– Ну, Феликс, ну пожалуйста.

Так длилось в течение получаса. Наконец, Феликс разразился гневной тирадой:
– Отстань, Лерка! Не мешай! Выходного вы всё равно не получите. У вас и так сплошные выходные в последнее время. А работать когда! Не экспедиция – курорт! Всё, иди! Обойдусь без твоих подсказок!

Лерка, кажется, разобиделась и отошла в сторону. Но через некоторое время Феликс почувствовал, что она из-за его спины вновь заглядывает в описи.
– Я же сказал, отстань, Лерка!

Заглядывание через плечо не прекратилось.
– Лера! Отстань! Больше ни одного выходного!

С другого плеча вновь заглянули.
– Никакого выходного! Отстань!

Снова за спиной раздалось сопение, и вновь заглянули через плечо.
– Лерка!

Потом на плечо Феликса прикорнула голова.
– Ну, это уже никуда не годится! Прекрати, Лерка!

Феликс всё так же, не оглядываясь, решил ладошкой отодвинуть эту настырную голову. Ладонь его упёрлась в жесткие волосы. И он подумал о том, какая, оказывается, у Лерки шевелюра, как проволока!

И в этот момент голова высунулась из-за его плеча полностью и заглянула Феликсу в лицо.

Феликс оторопел. Прямо на него смотрели добрые лошадиные глаза на гнедой лошадиной морде.

Феликс вскочил и увидел, что за его спиной стоит лошадь и обмахивается хвостом от приставучих мух. Это была старая мангупская коняга, которая невесть откуда появилась на городище и жила на плато уже несколько лет.

Феликс чуть не потерял дар речи. Особенно его добило то, что этот его диалог с лошадью проходил на глазах у всех ребят. Теперь они стояли в сторонке и давились от смеха.

Ситуация была прекомическая. Феликс не выдержал и тоже рассмеялся.
– Ну ладно, – спросил он, – зачем вам понадобился выходной?
Узнав о задумке ребят, он согласился:

– Надо попробовать. А кто останется в лагере?
– Ты!!!
– Ну, это вы лихо распорядились! Все будут искать машину, а я в стороне!
– Феликс, ну не оставлять же в лагере девчонку дежурить! Всё равно кто-то взрослый нужен! – резонно заметила Лера.

– Ладно, уломали, пройдохи. Даю вам три дня. Только я должен иметь гарантии, что с вами ничего не случится. Поэтому ни в какие заварушки не соваться. Ваша задача - только записывать номера. Иначе не отпущу. Грегори, ты назначаешься главным над этой гвардией. И ещё, девчонки пусть по одной не ходят, это моё условие.
Договорились, что каждый вечер будут встречаться на вокзале, там же и ночевать под видом пассажиров. Феликс выдал деньги на обеды, а Васька раздала бумагу и запас карандашей.

– Лучше записывать номера, – посоветовала она, – иначе память может подвести.

Сашу в известность пока решили не ставить.

Поутру ребята спустились в долину и через какое-то время были уже в Бахчисарае. Распределились и разбрелись по городу, каждый на свой объект.

Васька с Леркой первым делом нашли Стаса, давнишнего их с Микой приятеля. Стас в прошлые годы несколько раз приезжал в экспедицию, потом как-то отошёл от этого, но приятельские отношения с ребятами сохранил. Ему стукнуло уже шестнадцать, и он чувствовал себя вполне взрослым, принимающим самостоятельные решения человеком. У Стаса были все задатки командира. На это и рассчитывали девчонки.

Узнав о похищении Мики, Стас только присвистнул. План их одобрил, подозвал к себе пацанчика лет семи, и уже буквально через пятнадцать минут в Стасовом дворе собрались мальчишки со всей округи.

Им вкратце изложили ситуацию, рассказали о похищении мальчика, объяснили задачу, Васька раздала оставшиеся карандаши и бумагу, и они разбежались по городу.

К вечеру, когда мангупчане собрались вместе, оказалось, что у каждого в списке значится по нескольку номеров, правда, встречалось немало повторных. Но машины с московскими номерами и с подобными комбинациями цифр нигде не значилось. Пришёл Стас, принёс списки номеров, но и в них подобные номера не мелькали.

– Может быть, мы ерунду задумали? – усомнился Пашка, – ну, видите же, никому не
встретились такие номера.

– Это ничего не значит, – сказал Стас, – сегодня не вычислили, значит, завтра вычислим.
– А если этот Шлык наврал? – сказал вдруг Димка Холмогоров. – Может быть, это совсем даже не московские номера? Да он толком-то и не рассмотрел.

– Точно! Я думаю, Димка прав. Надо писать все, которые встретим, и проверять тоже все, – добавил Серёга.

Два последующих дня принесли больше удачи. В списках было несколько номеров с цифрами 3 и 1, а также коды других регионов.

Когда рано утром они всей толпой предстали перед Сашей, он очень удивился.
– Как вы меня нашли?
– Агентура, – хмыкнула Васька.

Получив списки номеров машин, Саша искренне обрадовался.
– Ну, вы молодцы! Такую работу провернули! И кто это всё придумал? Ты, Лера?
– Нет, Васька! Это её сумасбродные идеи чаще всего оказываются наиболее эффективными, – ответила Лера.
– Молодец, Васька! Придётся взять тебя в сыщики!

Васька снова хмыкнула.
– Слушайте! А ведь сегодня уже рабочий день! Феликс нас, наверное, заждался, – вспомнил вдруг Грегори.

И они рванули на автовокзал.



Глава 11. Сыщики


Ранним утром следующего дня Васька и Лерка склеивали достаточно крупную средневековую амфору. Но работа не шла. «Не клеилось», как сказала Васька.

И вдруг они одновременно выпалили:
– Мак-Аврасс!

И повскакивали с мест, уставившись друг на друга.

Через минуту они летели по направлению к тропинке. Феликс услыхал только: «Мы в Сарай! Не теряй!» - и две фигуры пронеслись мимо костра и исчезли в густых дебрях склона.

Феликс хотел крикнуть: «Стой! Куда? Завтрак!», но понял, что это бесполезно.

Они домчались до Бахчисарая на попутках, а оказавшись в городе, первым делом вычислили все имеющиеся в наличии гостиницы. Теперь оставалось разузнать, в которой из них поселился Мак-Аврасс.

Девчонки понимали, что следить за каждой из шести гостиниц без толку. Им не разорваться. И нет никакой гарантии, что Мак-Аврасс появится около какой-либо из гостиниц именно в тот момент, когда они будут за ней наблюдать. Рассчитывать на то, что администраторы предоставят информацию о своих постояльцах, тоже не приходилось. Надо было что-то придумать. И они отправились к Стасу.
– Да без проблем! – ответил Стас, узнав, что от него требуется.

Вместе с девчонками Стас направился к гостинице, где работала горничной его старшая сестра. Выслушав ребят, сестра согласилась помочь им. Такого постояльца в её гостинице не было, но она обзвонила всех своих знакомых горничных из других гостиниц. Была ещё только половина десятого утра, а у ребят уже имелась точная информация о месте проживания Мак-Аврасса.

Оставалось только узнать, там ли он в данное время, и поймать момент, когда он выйдет из своего номера. Сыщики засели в кустах дрока, откуда превосходно просматривалось всё предгостиничное пространство.

Англичанин не заставил себя ждать. Из широкого портала гостиницы показался белоснежный франт и направился к расположенному неподалёку кафе. Это был Мак-Аврасс.

Ребята проследовали за ним. Им пришлось долго сидеть в зарослях терна и глотать слюнки, наблюдая, как объект пьёт кофе и поедает восточные сладости. Наконец англичанин поднялся из-за стола и вышел на улицу. И тут Ваську с Лерой постигло страшное разочарование: Мак-Аврасс отправился обратно в гостиницу. Они, следуя неотступной тенью, сопроводили его до дверей.

– А вдруг он к похищению никакого отношения не имеет? – усомнился Стас.
– Имеет! Я это как ищейка чую! – откликнулась Васька.

– Я думаю, всё-таки проверить эту версию не помешает. Во всяком случае, если он не причастен, то исключим ещё одного подозреваемого, – вынесла решение Лера. – Так что будем следить.

Было нестерпимо жарко. Хотелось пить.
– Мороженого хочется, – сказала вдруг Васька и стала рыться в карманах.

Но, как назло, не было ни копейки. У Лерки и Стаса денег тоже не оказалось.
– Эх! Гитару бы сюда! Я б вмиг заработала на мороженое! – мечтательно протянула Васька.
– Будет гитара! – сорвался с места Стаська.
– Кепку! Кепку захвати! А лучше две! – крикнула ему вслед Васька.

Через некоторое время в руках Васьки была уже старая потертая гитара Стаса. Васька нахлобучила на голову одну из кепок и надвинула козырёк на глаза.
– Это чтоб Мак-Аврасс не узнал, если вдруг выйдет, – пояснила она приятелям.

Потом подкрутила колки, подстроила и уселась на поребрик тротуара. Вторую кепку она пристроила на асфальте рядом с собой. На этот звонкий голос тут же собрались зеваки. Они слушали Васькины песни и время от времени бросали в кепку. Рядом с Васькой стоял Стаська и после каждой песни громко выкрикивал:
– Помогите юному, многообещающему дарованию! Дарование собирает деньги для учебы в Миланской консерватории!

Спустя небольшой промежуток времени кепка оказалась набита до краев монетками и бумажными купюрами. Лера только диву далась, как могли купиться на такую откровенную ложь зрители.
– Чем увереннее врёшь, тем больше верят! – убежденно сказал Стас Лере. – А ты давай не отвлекайся на наше творчество! Не проворонь этого типа.

Лера продолжила слежку за гостиницей, а Васька заливалась соловьем неподалёку.

Деньги уже не вмещались в кепку, и Васька со Стасом стали рассовывать их по карманам.
– Дуй за мороженным! – сказала Васька Стасу. – Купи поболь…

И вдруг она запнулась на полуслове.

Из окна проезжающей машины на неё глянул Мика. Он чертил что-то пальцем по стеклу и кивал головой.

– Мика?!– ринулась следом Васька. – Стоять! Чёртова машина!
Но машина промчалась, оставив после себя клубы пыли. Васька подскочила к стоящему на обочине такси.

– Вон за тем чёрным «мерседесом»! – крикнула она водителю, выгребая из карманов всю имеющуюся наличность.

Машина сорвалась и помчалась, набирая скорость. Оторопевший Стас застыл на месте. Когда Лерка подбежала к нему, машины и след простыл.
– Это…это…это… что сейчас было? – Лера не могла найти подходящих слов для своего вопроса.
– Васька кого-то увидела в «мерседесе», кажется, Мику и бросилась в погоню.
– Значит, Мику похитил не Мак-Аврасс! Он ведь так и не выходил из гостиницы.

Следить за англичанином уже не имело смысла, но Лера осталась у гостиницы ждать Ваську.
Прошло уже несколько часов с отъезда Васьки, но она не всё возвращалась. Лера начала беспокоиться. Стасу тоже было не по себе. Наконец Лера не выдержала:
– Сколько у вас автобаз такси? – спросила она Стаса.
– Кажется, три, а зачем тебе?
– Буду вычислять машину, на которой уехала Васька.
– Я с тобой.

На третьей по счету базе такси они вышли-таки на водителя, отвозившего Ваську. Оказалось, такси преследовало «мерседес» до побережья между мысами Магропуло и Лукулл. «Мерседес» доехал до берега моря и въехал в охраняемую зону. Такси туда, естественно, не пропустили. Тогда они отъехали на некоторое расстояние, где таксист и высадил Ваську по её просьбе.
– Вы можете отвести нас туда? – спросила Лера. – Не бойтесь, мы заплатим.

Таксист кивнул и распахнул дверцы машины.

Лерка почти не замечала дороги. Ей казалось, что они едут очень медленно. Она готова была выскочить из машины и мчаться вперед, не разбирая пути. «Быстрее! Быстрее! Быстрее!» – неотступно стучало в голове у Леры. И лишь когда вдали блеснула синяя полоска, она немного успокоилась.

Они ехали теперь по обрыву вдоль берега моря к огороженной высоким забором территории. Поверх забора внушительно тянулась колючая проволока. Таксист резко затормозил у самых ворот, на которых красовалась надпись «Запретная зона».

Охранник в форме цвета хаки преградил им дорогу. На все вопросы, какие бы ни задавали ему Лера и Стаська, он отвечал отрицательно: «Ничего не знаю, ничего не видел, никаких «мерседесов» здесь не проезжало и никаких девочек, похожих на мальчика, не заходило, что находится здесь за колючей проволокой, не известно».

Лера поняла, что от него ничего не добиться. Либо он в самом деле ничего не знал, либо получил жесточайшие инструкции.

Оставаться здесь сейчас было бессмысленно. Они пошептались со Стасом и договорились, что проникнут за забор ночью, со стороны береговой линии.

На том же такси они вернулись в Бахчисарай. И тут выяснилось, что Стас забыл забрать из детского сада младшего братишку. Они условились встретиться уже по темноте у музея. И Стас помчался в детсад, а Лера направилась в домик настоятеля монастыря, в тот самый, в котором проживал сейчас профессор Дынин.

Конечно, Дынин был в отъезде, и Лера это прекрасно знала. Но ей надо было где-то перекантоваться до темноты, и она решила, что профессор не обидится, если Лера проведёт некоторое время в его доме. Она знала, где профессор держит запасной ключ, дабы в случае потери основного ключа, в результате всегдашней рассеянности, у него была возможность попасть в дом. Поэтому Лера легко и просто вошла в жилище Дынина.

Голодная девчонка порылась в кладовке, нашла макароны и решила сварить немного, дабы утолить голод. Она включила одновременно электроплиту и чайник. В тот же момент пробки вырубило, и во всём доме погас свет. Лера чертыхнулась, пошла в комнату, плюхнулась на диван и не заметила, как заснула.

Проснулась она неожиданно, от какой-то непонятной внутренней тревоги, как будто её сильно подбросили во сне. В тот же момент она услышала скрип открывающейся двери и разговор.
– Дьявол! – говорил раздраженный голос, – опять света нет! Вечно у этого дебильного профессора пробки вырубает! Ща, сделаем.
– Не стоит, – раздался второй голос, показавшийся Лере очень знакомым.

Шаги приближались к комнате, и Лера поспешила сползти с дивана и забиться под кровать, в самый дальний угол.
– А ты откуда здесь всё знаешь? – спросил тот же знакомый голос.

– Да у меня тут второй подельничек у старикана в работниках был, вот я и наведывался иногда. Ну, как он этого профессоришку за нос водил! Смех, да и только! Старик перевод написал, а подельничек цап-царап - и нету перевода. Старикашка снова пишет, в записнушку писанину кладёт, в свою папку прячет, а подельничек незаметно его стряпню на чистый листочек меняет. Старикан чуть башкой не тронулся. Я на Мангупе видел, как он этот листочек в руках крутил. Уржался!

Услышав про переводы и Мангуп, Лера насторожилась и стала слушать с удвоенным вниманием.
– Ладно, Мазя. Лучше скажи, что делать намереваешься. Один твой приятель в камеру угодил, а второй запропастился невесть куда. Мальчишка исчез и до сих пор не найден. Так дела не делаются.

"Мазя? – удивилась мысленно Лера.– Но ведь Саша сказал, что Мазя разбился, сорвавшись с плато".

– Хы-ы-ы! – неприятно хихикнул Мазя, – так без них-то и лучше. Карту, правда, жалко, теперь не выручишь. Но зато одна половинка у меня! И почему это «невесть куда»? Очень даже «весть». Он под Мангупом с переломанными костями и разбитой мордой вместо меня валяется.

И Мазя рассказал, как во время ночной погони за ним мангупчан, он дико заорал, делая вид, что сорвался с плато. Затем вернулся в свою пещеру, прикончил сидящего там подельника, того самого, что дурил Дынина. Переодел его в свою одежду, изуродовал ему до неузнаваемости лицо и подушечки пальцев и сбросил с Мангупа. Именно его тело и закопал впоследствии Шлык, а затем продемонстрировал милиционерам вместо Мази. Теперь для всех Мазя перестал существовать.

– Ценю за находчивость, – ответил второй голос, и вновь он показался Лере удивительно знакомым, но где и когда она его слышала, Лера припомнить не могла.

– Когда мальчишка будет у меня? Я настаиваю, чтобы это случилось как можно скорее, иначе я разрываю контракт. И так у меня уже сплошные убытки, – продолжал голос.

– Да притараню я вам мальчишку, дайте срок, – заверил Мазя.
Они повернули к выходу, и тут же раздался страшный грохот, видимо они налетели на что-то в темноте. Мазя взвыл и яростно заматерился.

– И на кой мы сюда припёрлись! Встречались бы на прежнем месте.

– На прежнем нельзя, – ответил голос, – кажется, за нами следят. Теперь будем встречаться в тайнике. Причём, я появлюсь там лишь тогда, когда будет найден мальчишка.

Снова послышались шаги, затем всё стихло. Лерка полежала под кроватью ещё немного, всё время прислушиваясь к каждому шороху. Но, кажется, они ушли. Тогда Лерка осторожно вылезла из своего укрытия. Ей не давала покоя одна мысль: чей это голос?



Глава 12. Побег


Увидев, что «мерседес» въехал на охраняемую территорию, Васька не стала рисковать. Она попросила водителя высадить её у мыса Лукулл вне зоны видимости охранников.

Она спустилась с пятнадцатиметрового песчаного склона к морю, рискуя в любой момент ступить на зыбкий участок и сорваться вниз. По берегу вдоль кромки моря Васька пробралась к валунам неподалёку от забора, и, выбрав для засады большой куст дрока, весь переплетенный тысячами веток, залегла в засаде.

Это было удачное место для наблюдательного пункта, Ваське было видно всё, она же была не видна никому. Правда, она вся исцарапалась, но ей было не привыкать. Стараясь не пропустить ни единой мельчайшей детали, Васька стала наблюдать за территорией зоны.

Забор спускался к самому берегу моря. Здесь, на берегу, он был не сплошным, а представлял собой металлическую сетку, натянутую между столбами. По верхней кромке сетки ощетинилась шипами колючая проволока. Васька бы не удивилась, узнав, что по ней пропущен ток.

Ей было прекрасно видно, что творилось на территории. Под обрывом стояли сложенные из ракушечника несколько небольших домиков казарменного типа, около одного из которых припарковался тот самый «мерседес». На берегу начинался небольшой деревянный пирс, у которого болталась пара пришвартованных шлюпок, моторный катер и швертбот со спущенным парусом. На рейде стояла, сдерживаемая якорем, белоснежная моторная яхта. Васька прикинула расстояние. До яхты было метров пятьдесят.

Васька не знала, сколько она пролежала так, не спуская с берега глаз. Внезапно двери одной из казарм отворились, и оттуда в сопровождении трёх человек вышел Мика, разнаряженный в роскошный белый костюм. Ноги Мики были обуты в кроссовки. На голове его красовалась такая же белая бейсболка.

Ваську рассмешил вид попутчиков Мики. По крайней мере, двое из них напоминали пародию на нормальных людей. Один, непомерно вытянутый и худой, был одет в такой широченный костюм, что когда он ступал, штанины трепыхались вокруг его ног подобно флагам. Казалось, что у него совсем нет костей. Второй был маленьким худосочным головастиком. И только третий, крупный и плотный мужчина, выглядел вполне нормально.

Мика озирался по сторонам, и было видно, что он встревожен. Васька еле сдержалась, чтобы не крикнуть «Мика!» и не броситься ему навстречу.

От яхты к берегу шла уже быстроходная вместительная шлюпка. Через некоторое время она пришвартовалась у пирса. Мика и сопровождающие его лица сошли в шлюпку, матросы взмахнули вёслами, и шлюпка отчалила. Шлюпка ходко шла вперед, увозя Мику, а Васька в бессильной ярости сжимала кулаки, не зная, как помочь другу. Она успела сто раз пожалеть, что не рванула ему на помощь, а чего-то выжидала. Конечно, она понимала, что шанс был нулевой, трое взрослых мужиков рядом с Микой, охрана… Но всё-таки… А вдруг бы отбились! И это «а вдруг» не давало ей покоя.

Шлюпка достигла яхты, пассажиры взошли на палубу, прошли на корму и скрылись из поля зрения Васьки. Васька подумала, что сейчас на яхте заработают моторы, и она увезёт Мику в неизвестном направлении. Но ничего подобного не произошло. Яхта оставалась на месте. Прошло ещё какое-то время, команда яхты, видимо, и не думала сниматься с якоря. Ваське стало ясно, что на яхте чего-то ожидают. Она немного приободрилась. Теперь одна мысль неотступно пульсировала в её сознании: только бы не снялись с якоря, только бы не снялись…

Васька уже чётко знала, что будет делать.

Потом вдруг началась суета, по двору забегали люди с автоматами, Несколько вооруженных людей выбрались за территорию зоны и обшарили с двух сторон близлежащий берег. Они заглядывали в каждую щель, переворачивали камни. Явно чего-то или кого-то искали.

Высокий охранник подошёл к Васькиному кусту и стал тыкать в него длинной палкой. Васька плотно, насколько позволяли ветви и корни, прижалась к земле и затаила дыхание. Второй полоснул по кусту автоматной очередью.

Одна из пуль щёлкнула над самой Васькиной головой.
"Ого! – подумала Васька. – А здесь становится неуютно!"
– Да никого там нет! – послышался голос.

Васька приподняла голову и увидела, что охранники уходят в сторону базы.

"С чего бы это они так всполошились?"– подумала Васька, но тут её внимание вновь привлекла шлюпка, которая привезла назад длинного, и он скрылся в одной из казарм.

Потом во дворе зоны ничего особенного уже не происходило.

Ночь нагрянула, как всегда, стремительно. Как настоящий узурпатор, она мгновенно установила свои порядки и правила. На глубоком августовском небе таинственно заблистали белые крапины звезд. Завели свою бесконечную песню цикады. Морской бриз принёс острый запах водорослей и влаги.

Ветер доносил с яхты голоса людей. На судне зажглись сигнальные огни, но оно продолжало мерно качаться на волнах и не делало никаких попыток скрыться за горизонтом. Это вселяло надежду.

Была уже глубокая ночь, когда голоса на яхте, наконец, стихли. Над миром повисла всепоглощающая торжественная тишина, лишь небольшие набегающие волны мерно хлюпали о берег.

И Васька поняла, что пора. Она скинула сандалии и вошла в воду. Тёплая влага охватила её и повлекла от берега. До яхты было недалеко, а Васька хорошо плавала. Ночная вода светилась таинственными огоньками. Руки Васьки, как хорошо отлаженные рычаги рабочего механизма, попеременно погружались в воду, а вокруг них вспыхивали яркие искры. Она знала, что в этом свечении ничего таинственного нет, обыкновенное физическое явление, называемое биолюминесценцией, и всё же это было завораживающее зрелище. Но Ваське некогда было любоваться на это свечение. Ей надо было как можно быстрее добраться до Мики. С каждым взмахом рук она продвигалась всё ближе к судну.

Через некоторое время, подтянувшись за поручни, Васька влезла на борт и, оставляя мокрые следы, прокралась по палубе к корме. Теперь ей предстояло самое трудное – отыскать Мику.

А Мика тем временем обдумывал план побега. Он обдумывал его с самой первой минуты, как оказался в плену, но пока что реализовать даже десятую часть плана не удавалось: целыми днями он находился под бдительным оком своих надзирателей.

Очутившись на яхте, Мика понял, что это последний и единственный шанс сбежать. Лишь одно его немного смущало: он не очень хорошо плавал на большие расстояния. Но Мика прекрасно понимал, если они с их бредовой идеей, всё-таки вывезут его из страны, а в этом Мика нисколько не сомневался, то вернуться назад ему будет очень трудно. Поэтому мальчик решил действовать по принципу: сейчас или никогда.

Он с вечера залёг в койку и притворился спящим. Несколько раз дверь в его каюту открывалась, заходил Барбос, внимательно всматривался в лицо Мики и, убедившись, что тот спит, уходил.

Наконец на яхте всё стихло. Мика полежал ещё немного, потом резко поднялся, снял костюм и остался в одних шортах. Теперь он стал прежним Микой.

Он аккуратно повесил костюм на спинку стула. Затем сдернул с одеяла пододеяльник, свернул одеяло наподобие фигуры человека, уложил на постель, на подушку водрузил бейсболку и накрыл это сооружение пододеяльником. Получилась видимость спящего на кровати человека. Старый-престарый трюк, который Мика неоднократно видел в фильмах и даже однажды проделал, когда ему пришлось сбежать с тихого часа из больницы, куда он попал с подозрением на коклюш.

Мика толкнулся в двери каюты и с удовлетворением отметил, что она не заперта. Недаром он сменил тактику и все последние дни твердил, что ему скорее хочется стать правителем новой возрождённой Византии. А ещё Мика наотрез отказывался купаться в бассейне, расположенном во внутреннем дворе дома, где его держали похитители. Мика упирался всеми руками и ногами и ревел, что боится большой воды. Кажется, ему поверили и вот даже не заперли каюту.

Приоткрыв дверь, Мика выбрался на палубу и нос к носу столкнулся с человеком. В первый момент оба в страхе отпрянули друг от друга, но потом, разглядев знакомые черты, очень обрадовались.
– Васька, – прошептал Мика, – я знал, что ты найдёшь меня.

Не сговариваясь, ребята прокрались к борту в том месте, где к воде спускался трап.

Надо было уходить, но Мика медлил. Он никак не решался спуститься в воду.

– Я плаваю не очень хорошо,– наконец признался он Ваське.
– Ты же всегда плавал как рыба! – удивилась Васька.
– Ну да, у берега, а на большие расстояния не могу, устаю быстро.

Васька сняла с себя маленькую иконку и надела на Мику.
– Это Мангупская Икона Божьей Матери – Пресвятая Богородица Мария Мангупская, – прошептала она, – говорят, помогает мангупчанам, в огне не горит и в воде не тонет.

Мика сжал иконку рукой. Затем глубоко вздохнул, спустился по трапику с борта яхты к воде и погрузился в море. Следом за ним также бесшумно скользнула в воду Васька.

Они плыли не очень быстро, но всё равно Мика устал. Последние метры до берега дались ему с большим трудом. Васька всё время плыла рядом, чтобы в случае необходимости прийти Мике на помощь.

Наконец они выбрались на берег. Прошли по кромке воды подальше от запретной зоны и стали подниматься на крутой песчаный склон. Они очень спешили, им хотелось ещё по темноте уйти от этого места как можно дальше, пока Мику не начали искать. Ребята выбрались наверх и быстро пошли по дороге в противоположную от моря сторону.

Почти до самого рассвета они шагали вперёд, не останавливаясь ни на минуту. Так они дошли до Бахчисарая, прошли его и вышли на дорогу, ведущую в сторону Мангупа.

– Эй, ребята! Подвезти! Вам куда? Часом не в Залесное? – услышали они вдруг бодрый молодой голос. – Садитесь, домчу мигом! От машины не убудет!

В нескольких метрах от них затормозила древняя, чуть ли не раритетная машина. Мика с Васькой переглянулись и направились было к ней, но потом Мика резко остановился и сказал, что они лучше дойдут пешком, тут недалеко.

– Ну, как хотите! – весело ответил водитель и умчался на своём стареньком газике.
– Ты чё, Мика! Скоро бы уже дома были! А тут топай да топай.
– А вдруг это те подослали? Не-е, больше никаких машин!

Они прошли по шоссе всего несколько метров, когда мимо них просвистел черный «мерседес». Потом он резко затормозил.

Ребята не стали ждать продолжения, а развернулись и помчались в сторону Бахчисарая. Быстрее! В первое попавшееся отделение милиции! В этом их спасение! А там уже помогут найти Сашу.

Они неслись по дворикам и закоулкам Старого города, пока не оказались на пустыре. Видимо, в спешке они сбились с дороги. Бежать дальше было некуда, и они помчались к небольшому, мазаному светлой глиной домику. Двери домишки оказались не заперты. Они влетели в дом и застыли на пороге.

В комнате за большим круглым столом сидел…Мак-Аврасс.
– О-о! А вот и долгожданные мангупчане пожаловали! – послышался сзади ехидный голос, и их мощными пинками впихнули в помещение.


Глава 13. В западне


Стас и Лера добрались до мыса Лукулл на такси, а потом долго шли по песчаному берегу в обратную сторону, пока не уткнулись в забор. Это и была запретная зона. Стояла полнейшая тишина. Ни единого звука не доносилось со стороны оцепленной территории. Похоже, что там все спали. Лишь изредка постукивала о деревянный пирс причаленная шлюпка.

На берегу, неподалёку от забора, Лерка нашла старые стоптанные сандалии. Полуоторванный хлястик, чуть отошедшая подошва… Васькины?.. Сердце Леры забухало отбойным молотком.

Ребята зашли в море и поплыли к пирсу. Поднырнули под него и, прячась за сваями, направились к берегу. Они бесшумно обошли территорию, но ничего, что могло бы их заинтересовать, так и не увидели. Уже почти светало, кода они направились обратно к пирсу, чтобы тем же путём покинуть запретную зону.

Вдруг на яхте, стоящей неподалёку от берега, началась суета, там раздались крики, забегали люди, потом от яхты отошла шлюпка и направилась к берегу. На берегу тоже началась паника, кто-то куда-то бежал, кто-то кого-то бранил. Люди кричали и ругались. Чаще всего слышались выкрики: «Мальчишка пропал! Да не пропал, а сбежал! Да как он сбежит, он плавать не умеет! А что за мальчишка-то? Да тот самый, что днём привезли, какой-то Мика!»
Взревел мотор. Черный «мерседес» вылетел за ворота и помчался в сторону Бахчисарая.

У Лерки отлегло от сердца. Значит, Мика сбежал и теперь уже, наверное, на Мангупе. Они нырнули, проплыли под водой до неогороженного берега и ещё по темноте выбрались за пределы мыса Лукулл.

Добравшись до Бахчисарая, они первым делом отправились в чебуречную и смели, наверное, весь утренний запас чебуреков.

Сытые и довольные, Лерка со Стасом вышли на улицу и медленно побрели в сторону автовокзала. Спешить было некуда. Мика сбежал от похитителей и теперь наверняка на Мангупе рассказывает приятелям свои приключения. Теперь можно прогуляться по городу, поесть мороженого - и на Мангуп! Слушать Микины рассказы.

И вдруг до Лерки донесся до невозможности знакомый голос, тот самый, что она слышала в доме Дынина. Лерка глянула вперёд и обомлела: прямо перед ней спрашивал о чём-то уличного продавца газет… Мак-Аврасс!

Мак-Аврасс взял несколько газет, расплатился и пошёл по улице, просматривая на ходу газету.
– А вот это уже интересно! – сказала Лера. – Поездка на Мангуп отменяется! Похоже, что Мике вновь угрожает опасность.

И она рассказала Стасу всё, что подслушала в доме Дынина. Старясь остаться незамеченными, Лера со Стаськой последовали за англичанином.

Вдруг из соседнего проулка раздался визгливый голос:
– Господин Мак-Аврасс! Это вы?! И куда же вы подевались? Мне надо с вами переговорить по очень важному делу!

Мак-Аврасс вздрогнул, надвинул на уши наушники от портативного магнитофона и быстро зашагал в сторону музея.

На центральную улицу выскочила Фиса Порфирьевна и устремилась за ним, крича на ходу:
– Мистер Джеф! Это же я, Фиса Порфирьевна, с Мангупа! Да уберите же наконец с ушей эти наушники и услышьте меня! Я нашла для вас очень интересные материалы!
Мак-Аврасс прибавил шагу, делая вид, что не заметил свою недавнюю приятельницу.

– Господин Мак-Аврасс! Мистер Джеф! Ну, остановитесь же, вы меня слышите? Не делайте вид, что не узнали меня! Я хочу знать, как ваши дела с наследством!

Теперь Мак-Аврасс почти бежал, а следом, стараясь не упустить его из вида, спешила Фиса Порфирьевна. Большая хозяйственная сумка била её по ногам и затрудняла шаг. Но Фиса упорно продолжала преследовать мистера Джефа.

Так они и передвигались по городу: Мак-Аврасс, преследующая его Фиса Порфирьевна и чуть поодаль - Лера со Стасом. Наконец они добрались до окраины города. Здесь был пустырь, густо заросший бурьяном, посреди пустыря, несколько поодаль от остальных домов, стоял небольшой мазаный домишка.

Мак-Аврасс оглянулся. Фиса осталась далеко позади и вряд ли теперь догонит его. Не заметив ничего подозрительного, он вошёл в калитку и скрылся в глубине двора. Через несколько секунд он вместе с Мазей стоял в подвале перед двумя узниками. Руки узников были закованы в длинные цепи. И этими узниками были Васька и Мика. Причём, Микина цепь была раза в два длиннее Васькиной.
– Отвечайте, поганцы, куда дели мои документы на Мангуп! – наступал на них Мак-Аврасс.
– Может, испробуем? – показал Мазя Мак-Аврассу раскалённый утюг.

Англичанин поморщился:
– Не люблю экстремизма, да и палёным вонять будет.
– Ну и пусть себе воняет! Скорее признаются! – хихикнул Мазя.

И в этот момент Мазя услышал нечто такое, что изменило его планы.
– Господин Мак-Аврасс! – звенел во дворе женский голос, – Господин Мак-Аврасс! Где вы? Я видела, что вы зашли сюда, в этот самый двор.

Голос приближался. Он защебетал в доме, потом вновь во дворе. И вот дверь скрипнула, и на пороге подвала показалась Фиса Порфирьевна.

В первый момент она застыла в изумлении, но потом удивленно спросила:
– Что здесь происходит?! Господин Мак-Аврасс, вы можете объяснить, почему эти дети закованы в цепи?

– А ты-то откуда здесь взялась?! Старая карга! Выследила всё-таки! – заорал не своим голосом Мак-Аврасс и двинулся на Фису.

Фиса в ужасе отпрянула, сумка выпала из её рук. Мак-Аврасс ногой отшвырнул сумку в сторону и замахнулся на женщину попавшимся под руку огромным гаечным ключом. Ещё секунда - и ключ опустился бы на голову Фисы Порфирьевны.

Но эту секунду выиграл Мика. Длинная цепь давала ему возможность вполне свободно передвигаться по подвалу. Он метнулся под ноги Мак-Аврассу и уронил англичанина.

– Бегите, Фиса Порфирьевна! Бегите! – что есть силы закричала Васька.
Но, против ожидания, Фиса не выскочила из подвала и не бросилась удирать от страшного дома. Нет! Она закричала своим завсегдашним взвинченным голосом:

– Немедленно отпустите детей!

И странно, это голос сейчас не показался Ваське и Мике таким противным.

– Милиция! Милиция! Здесь похищенные дети! – продолжала вопить Фиса. – Эй, кто-нибудь, помогите!

– Да хоть заорись! – сказал Мазя. – Здесь бункер! Все равно никто не услышит. Так что, тётя, найдут потом в лесу твои обглоданные собаками косточки. Да и с этими церемониться не будем!

И он что есть силы толкнул Фису Порфирьевну к Ваське. Следом туда же полетела Фисина сумка. Они даже не надели на Фису Порфирьевну наручников, а просто связали ей руки верёвкой.

– Да куда она денется! – сказал Мазя и презрительно сплюнул.
Потом вместе с Мак-Аврассом они «для профилактики», как выразился Мазя, попинали Мику и ушли, закрыв подвал на засов и кучу замков.

После их ухода Васька зубами развязала верёвку на руках Фисы, и теперь та могла спокойно перемещаться по всему подвалу. Первым делом Фиса перетащила Мику к Ваське. Вдвоём они привели мальчика в чувство. Мика застонал и открыл глаза. Из разбитого лба у него сочилась кровь. Фиса оторвала от своей блузки подол и этим импровизированным бинтом перевязала Микин лоб.
– Пить, – попросил немного погодя Мика.
– А у меня есть пить! – обрадовалась Фиса.

Она порылась в сумке и извлекла небольшую бутылочку минеральной воды. Мику напоили, и ему стало немного лучше.

Некоторое время спустя Мика сказал:
– Иконку твою сорвали. Гады! Сейчас она потеряется.
– А что за иконка? – спросила Фиса.
– Васька подарила. Эта иконка помогла мне на берег выплыть, – пояснил Мика.

Фиса Порфирьевна, конечно, из его объяснения ничего не поняла, она ведь ничего не знала о последних событиях на Мангупе и о похищении Мики, но она встала и внимательно осмотрела подвал. И ведь нашла!
– Эта?!
– Да! – обрадовались Мика и Васька.

Мика взял иконку в руки стал с любопытством разглядывать.
– А почему у неё лицо такое тёмное? – спросил он немного погодя.

– Есть такая легенда, феодориты подумали, что пресвятая Дева Мария не любит их за то, что у них кожа очень смуглая от постоянного пребывания на солнце. Они стали молить Божью Матерь не оставлять их в своём заступничестве, и тогда лик иконы потемнел, он стал таким же смуглым, как лица феодоритов. С тех пор икона считается покровительницей всех тех, кто искренне любит Мангуп, кто предан ему всей душой, – ответила Васька.

– Да, я слышала об этой иконе, – подтвердила Фиса, – говорят, она чудотворная. А может быть, вы мне всё-таки расскажете, что произошло и как вы здесь очутились?

И они, не скрывая ничего, рассказали Фисе всю эту историю с картой Мангупа с того самого момента, как в лагере появился Грегори Лестер и до того, как они попали в этот подвал.

– Так значит, ты князь, – задумчиво произнесла Фиса Порфирьевна, – последний князь Мангупа. А совсем даже не Мак-Аврасс, как он уверял меня и всех остальных.
– Да какой я князь! – отмахнулся Мика. – Разве такие князья бывают! Не верю я им.
– Ты не прав, – возразила Фиса, – я слышала об этой организации и знаю некоторых из её последователей. Панвизантийцы очень серьёзные люди, и они слов на ветер не бросают. Раз говорят князь – значит, князь.

Мика вновь скептически хмыкнул.

– И потом, это похищение, организованное Мак-Аврассом, тоже не случайно. Как-то он сказал мне, что боится возможных объявившихся кроме него наследников. А когда узнал, что Мика - внук профессора Гавсарова, он явно призадумался. Вот тогда-то он, наверное, и понял, что мальчик - истинный наследник Мангупа, и организовал на него охоту, – продолжала как бы сама с собой Фиса Порфирьевна.

– Да, – откликнулась Васька, – скорее всего, это так и есть. И не надо забывать, что Мику похитили первоначально панвизантийцы. На одного мальчика сразу два похищения! Не многовато ли? Вот это-то и настораживает. Так что, Мика, ты, наверное, по-настоящему князь!

– А ты ведь тоже наша родственница! – напомнил Ваське Мика.

– Да у меня самое что ни на есть рабоче-крестьянское происхождение. Мы же родственники по женской линии, а они никакого отношения к князьям не имели. Мой прапрадед Корнюшонок был простым крестьянином, прадед до войны на заводе работал, а войну на фронте погиб. Дед мой Саша на врача выучился, и отец тоже. Так что никакие мы не князья!

Дверь отворилась, и в подвал вошёл Мазя, он швырнул им алюминиевую миску с густой непроворачиваемой кашей, застывшей комками, проворчал что-то и ушёл.
Как бы ни были голодны узники, но никто к миске даже не притронулся.

Через некоторое время Мазя вновь вошел и увидел, что миска по-прежнему полна.
– Ах, их высочества солёного не желают! – заорал он. – А ведь вам не привыкать! Солёный торт жрали и ничего!

– А откуда вы знаете, что торт был солёный? – спросила неожиданно для самой себя Васька.
– Да потому что я в него соли и напихал!

Мазя саданул по миске ногой и ушёл, не забыв запереть подвал.

Всё это время Стас и Лера наблюдали за домом. Ребятам было видно, как во двор вошёл Мак-Аврасс, потом туда же проникла Фиса и больше оттуда никто не вышел. Вскоре раздались приглушённые крики, потом всё стихло. Фиса Порфирьевна так и не появилась.
– Ой, не нравится мне всё это! – сказала Лера. – Дуй-ка ты в милицию, найди там Сашу Звирика, расскажи всё, что знаешь, и пусть высылают группу захвата.

Стас поспешил в милицию, а Лера осталась караулить подозрительный дом. Стас уже подбегал к отделению милиции, когда путь ему преградили Грегори и Гусик.

– Ты Лерку с Васькой не видел? А то смылись с Мангупа, никому ничего не объяснив, и носа не кажут. Уже вторые сутки пошли. Феликс беснуется, вот нас к Саше Звирику отправил.

– Мика где? На Мангупе? – вопросом на вопрос ответил Стас.
– Нет его на Мангупе. Он там так и не появлялся.
– Значит, Лерка была права! Мика снова в опасности! И теперь он наверняка у Мак-Аврасса!
– Да расскажи ты толком, где видел девчонок.
– Некогда пока. В милиции всё расскажу!

Когда они ворвались в кабинет к Звирику и Стас рассказал события последних двух дней, Саша немедля поднял по тревоге весь отдел.

А в это время в маленьком доме на пустыре шёл спор. Спорили Мазя и Мак-Аврасс. Мазя требовал от Мак-Аврасса прибавку в несколько тысяч условных единиц, иначе он отказывался исполнять «это грязное дело». Мак-Аврасс упорствовал, уверяя, что у него нет больше денег и что он уже и так расплатился сполна. Держался он, как всегда, надменно и холодно.

Наконец Мазя психанул. Он вытащил из-за пазухи изящную папку и помахал ею перед носом Мак-Аврасса.

– А этого ты не хочешь? Гони деньги, и бумажошки – твои!
Всё высокомерие Мак-Аврасса вмиг словно ветром сдуло.
– Мои документы! – взвизгнул он и бросился на Мазю.

Завязалась драка.

Всего этого Лера, конечно, не знала, но она вдруг увидела, как из-под крыши дома повалили клубы дыма. Калитка распахнулась, и из неё выбежал Мазя.

– Уйдёт! – мелькнуло в голове у Лерки, и она бросилась ему наперерез. И конечно, тут же схлопотала по голове. Но в тот же миг на Мазю ссади всем скопом навалились Грегори, Стаська и Гусик.

– Всем стоять! Дом окружён! – раздалось вдруг, и люди с автоматами рассыпались вокруг дома, как бусины с ожерелья. Мазю арестовали и сунули
в милицейскую машину.

Саша Звирик сквозь дым и огонь ринулся в дом и нашёл там только связанного полуугоревшего Мак-Аврасса. Саша схватил англичанина и выволок его во двор.
– Где дети?! – не помня себя, заорал Саша.

Мак-Аврасс жадно глотал ртом воздух и смог лишь махнуть рукой в сторону подвала.

Милиционеры уже сбивали замки с подвальной двери, ещё секунда - и они ворвались внутрь. Дым сюда ещё почти не просочился, но уже чувствовался запах гари. Милиционеры увидели двух подростков, закованных в наручники на длинных цепях, и сидящую рядом с ними женщину. Когда с них сняли наручники, они первым делом бросились Саше на шею.

– Мика, Васька, Фиса Порфирьевна, как вы? – поминутно спрашивал Саша бывших узников, у которых на свежем воздухе вдруг началось головокружение.

Подоспевшая «скорая» увезла всех троих в больницу. Саша лично их сопровождал. Фису Порфирьевну определили в стационар, подлечить нервы,

Васька же с Микой ложиться в больницу наотрез отказались. Ребят осмотрели, смазали зелёнкой их раны и ссадины, обработали специальным раствором Микин разбитый лоб, заставили выпить какие-то таблетки и отпустили, сказав Саше, что в остальном они совершенно здоровы и в лечении не нуждаются.



Глава 14. Снова лагерь


Наконец на Мангупе воцарился мир и покой. Феликс на радостях приготовил праздничный обед. И согласился лично показать, где в лунную ночь над развалинами бродит призрак.

Этой же ночью они пришли к развалинам цитадели, залитым ярким, совершенно зеркальным светом полной луны. Здесь, у этих древних камней, собрался весь отряд. И вдруг в серебристом лунном сиянии на оборонительной стене появилась светлая призрачная фигурка. Она светилась в ночи и легко скользила над поверхностью камня, а за спиной у неё развевался длинный белый плащ.

– Мангупский мальчик! – выдохнули разом все, кто видел это чудо.

Призрак пробежал по стене и скрылся в темноте ночи. Отрядники сбились в кучу и стояли не шевелясь.

– Ладно, Мика, выходи! – сказал вдруг, Феликс и из тёмного проёма оборонительной стены вновь показалась светлая фигурка. Это был Мика. одетый в светлые брюки и рубашку. За спиной у него подобием плаща болталась белая простыня. В голубовато-серебристом сиянии луны эта светлая одежда выглядела совершенно нереально.

– Ну, вот вам и Мангупский мальчик! – сказал Феликс, – это обыкновенный мираж, оптический эффект, обман зрения. И как ни назовите, а суть одна. Такой мираж называется боковым и чаще всего встречается в горах. Я вам сейчас не буду объяснять суть этого оптического явления, если интересно – прочтёте сами в учебнике физики. Но это совсем не значит, что теперь можно шастать ночью по городищу! Росистую траву никто никуда не девал! Она не мираж, и уехать с откоса можно только так!

А потом жизнь в лагере потекла своим чередом. Пока снова не случилось очередное событие. Как оказалось, в экспедиции без этого невозможно! В любом отряде всегда найдётся человек, а то и два, которые…

С вечера Феликс наварил кизилового повидла. Оно источало умопомрачительный аромат, который приятно щекотал ноздри и не давал слюнным железам покоя.
Васька и Мика обожали кизиловое повидло. Они весь вечер вертелись около Феликса и выпрашивали это вязкое сладкое варево, но всякий раз слышали одно и то же: повидло ещё не готово.

Наконец после долгих и упорных просьб Феликс милостиво разрешил облизать ложку. Но что двум вечно голодным на сладкое ртам какая-то облизанная ложка! Конечно же, этого им было мало. Но неумолимый Феликс не обращал на их нытьё ни малейшего внимания. Повидла они больше не получили.
– Завтра, когда остынет. Успеете, слопаете своё повидло!

Утром Васька проснулась ни свет ни заря, чтобы, пока не видит Феликс, приложиться к заветному лакомству. Сначала она хотела разбудить Мику, но подумав, что от этого может проснуться и Феликс, решила не рисковать. Васька протерла глаза и выскользнула из палатки.

Лагерь ещё спал. И лишь только костерок весело трещал поленьями. Видимо, Феликс уже встал и принялся за работу. Но самого повара нигде не было видно. Зато на столе под навесом возвышалась кастрюля. Та самая, с повидлом! Крышка кастрюли была густо улеплена осами.

Это был момент!

И Васька решила им воспользоваться. Она согнала с кастрюли ос и откромсала от буханки хлеба огромный ломоть. Не менее огромной ложкой Васька залезла в кастрюлю.

Осы кружились неподалёку. И лишь только крышка кастрюли оказалась снятой, они ринулись на добычу. Пришлось снова их отгонять. Улетев на приличное расстояние, они затаились и ждали удобного случая. Но одна оса, видать, была не из робких. И сколько Васька её ни прогоняла, она неизменно возвращалась на свой боевой пост.

Зловредная оса, видимо, не привыкла так просто сдаваться. Пока Васька мазала повидлом ломоть, оса ежесекундно делала попытки атаковать этот повидловый плацдарм. Но победа всякий раз оказывалась за Васькой.

Наконец Васька намазала огромный кусище толстенным слоем благоухающей сладости и, зажмурившись от восторга, откусила.

Дикий вопль прорезал утреннюю Мангупскую тишину. Кусок с повидлом полетел в сторону. Ложка - в другую.

Когда народ высыпал на вопль из палаток, его взору предстала беснующаяся Васька. Глаза её повылазили из орбит. Она скакала у стола, размахивая правой верхней конечностью. Другой рукой она держалась за нижнюю половину лица и издавала нечленораздельные вопли.

По тропинке от родника на лагерную поляну поднялся Феликс с полным ведром воды. Васька скакнула к ведру и сунула язык в сводящую скулы воду.

Оторопевший Феликс выпустил ведро из руки и застыл на месте. Через мгновение он понял, что произошло. Раскрытая кастрюля, полная ос, и валяющийся невдалеке повидловый кусок были красноречивее всяких слов.

Феликс мигом сориентировался. Он бросился в палатку за димедролом и йодом, чтобы смазать место укуса.
– Васька, что с тобой?! – закричал Мика.
– Оса цапнула, – еле ворочая языком, ответила Васька.
– Компресс! Надо сейчас же компресс! – засуетились девчонки.
– Ага! А как я на язык-то компресс поставлю!
– А зачем ты осе язык показывала? – хихикнула Лерка.

Васька только гневно сверкнула на неё глазами.

А на Лерку вдруг напал смех, и она стала хохотать, дико и безудержно. Она так раскатилась смехом, что не могла вымолвить ни слова. И остановиться тоже не могла. Кончилось всё тем, что от хохота у Лерки выпала челюсть. Рот у неё перестал закрываться, и пришлось подтянуть челюсть тугой повязкой.

И они замолчали. Обе. И молчали три дня, пока у Васьки не прошёл отёк, а Леркина челюсть перестала болеть после вправления.

Все эти дни злыдень Феликс потешался над девчонками. Каждое утро перед завтраком он объявлял на весь лагерь, что если кто-либо желает высказать в глаза Ваське и Лерке всю правду и другие нелицеприятные слова, то может делать это совершенно без опаски, так как ответить они всё равно не могут.

– Ну ладно, Фелищще! Ещё попомнишь! – написала на бумаге Васька и вывесила лист на всеобщее обозрение.

А жизнь в лагере текла своим чередом. Подъём, работа, отбой. Завтраки, обеды, ужины. Раскоп, каёлки, тачки. Костёр, разговоры, песни. И так по кругу.
Михал Евсеича выписали из больницы. И он с прежним рвением взялся за работу.
Все ждали приезда Артура Алексеевича. И больше всех ждал профессора, конечно же, Мика.

В один из вечеров в лагере появился Саша Звирик. Он вынырнул из темноты у самого костра, бухнулся на свободное место и стал привычно шурудить палкой в углях.

И всем показалось, что костёр вдруг ярко вспыхнул, словно приветствуя его.
– Всё! – сказал Саша. – Дело закрыли и передали в прокуратуру.
– А что будет с этими? – поинтересовался Грегори.

– Сидеть им и сидеть! За похищение людей, грабёж и покушение на убийство. А Мазя ещё и за убийство подельника срок получит, – ответил Саша.

– А что с теми? – встрял в разговор Мика.
– С какими теми?
– Ну, с панвизантийцами?!

– А панвизантийцы – это особая история. Ими занимаются другие органы, это же международная организация. Одно скажу, организаторы похищения задержаны на границе. Пытались уйти морем за кордон.

– А карты? С ними что будет? Мы их так и не получим? – спросила Васька.
– А карты - всё! Вещдоки! – развёл руками Саша, пряча в уголках глаз улыбку.
– Понятно, – протянули Мика, Васька и Лера.

Было видно, как они расстроились
– Да ладно вам кукситься! – сказал вдруг Грегори.

Он ушёл в палатку, вернулся со своим станковым рюкзаком и начал быстро снимать рюкзак с рамы. Рама была сделана из лёгких металлических трубок и напоминала раму «Ермака». Затем он попросил у Феликса нож. Все с любопытством наблюдали за его действиями. Грегори ножом сковырнул пластиковую пробку, закрывающую с торца одну из трубок рамы. Трубка оказалась полой. Грегори перевернул раму и хорошенько потряс, но ничего не произошло.
– Застряло! – сокрушённо произнёс Грегори, – но ничего, это поправимо! Есть у кого-нибудь пилка?

Пилка нашлась в ремнаборе Феликса. Грегори осторожно перепилил трубку рамы, разъединил перепиленные половинки, и все увидели торчащий из пропила карандашеобразный пластиковый футляр. Грегори, хитро улыбаясь, открыл футляр и извлёк из него половинку карты.
– Вот! – торжественно произнёс он. – Подлинник!
– А там что было?! Которое у них?

– А там была копия! Очень хорошая, качественная, как это говорят искусствоведы, факсимильная копия. Правда, здоровская была?! Я специально её сделал во избежание подобных ситуаций.

– Н-да! – ответила Лера. – Старая бумага, потёртости, выцветшие чернила… Даже Дынин ничего не заподозрил!

– Ну, я же говорю, факсимиле!
– И ты бы отдал подлинник за Мику?

– Конечно бы отдал! Но сначала попробовал бы подсунуть копию, я же не знал, что она уже у них.

– Но это ведь только половинка карты. Всё равно без второй половинки клад не найти, а она сейчас вещдок! – сказала Васька.

И вот тогда настала очередь Саши. С самым невозмутимым видом он раскрыл свою планшетку и извлек из неё папку, а из папки…карту! Ту самую.

– Вот! – сказал Саша. – Тоже подлинник!
– А как?!

– Да очень просто! Похитителям в качестве выкупа мы, конечно, решили отдать настоящую карту, потому что не хотели рисковать жизнью Мики. Мы же не знали тогда, что Мики у них нет. При задержании карту изъяли. А я еще заранее, до задержания, сделал цветную копию, не всё ли равно, что будет храниться в архиве. Тем более, что карта эта – достояние истории, и её место в музее.

– А тебе не кажется, что это служебный подлог? – подцепил Сашу Феликс.

– Кажется. Но никакого подлога нет. Когда Лере передавали карту для выкупа, я же был в чебуречной в качестве официанта. Мой напарник должен был передать карту мне, а я - Лере. Напарник достал из сейфа первый попавшийся пакет. Посмотрел – старинная карта, а второй пакет с подлинником он не заметил. Так у похитителей и оказалась копия. Она и подшита к делу.

– Ну ты и комбинатор! – восхитился Феликс.– Даже я бы так не смог!
– И что, мы теперь можем искать клад? – поинтересовался Мика.

– Можете! Но если найдёте, не забывайте, что двадцать пять процентов принадлежит государству! – пошутил Саша.

– А мы не собираемся забирать клад себе. Мы его в музей отдадим! Правда, ребята? – вставила Васька.

– Его ещё найти надо! – подытожил Феликс.
– А раз дело закрыто, то ты теперь уедешь в Старый Крым? – спросил Мика у Саши.
– Нет, Мика! Я остаюсь! Вот теперь-то у меня законный отпуск!
– Ура! Законный отпуск! – звонкое эхо разнесло Микин голос по всей округе.
– А клад мы сейчас искать будем? – спросила Васька.
– Нет, я думаю, надо дождаться профессора, – вынес решение Евсеич.

На следующий день после работы Васька отправилась побродить по плато. Она не стала звать ни Мику с Леркой, ни Гусика с Грегори. Васька чувствовала себя совершенно другой, изменившейся, словно бы она выросла из своей прежней оболочки. Ей хотелось побыть одной. Не думать ни о чём, так просто бродить, смотреть и вдыхать необыкновенный Мангупский воздух.

На полдороге её нагнал Саша и молча пошёл рядом. Говорить не хотелось. Они остановились и долго смотрели на каменистые склоны плато, на древние развалины, на сухую стреловидную траву, на белые от времени и солнца камни, на широкие, подёрнутые сизой дымкой, дали. И они чувствовали себя частичкой этого огромного удивительного мира.

– Вот видишь, Васька, я выполнил твою просьбу, нашёл Мику, – тихонько сказал Саша, – хотя, что я говорю. Мику нашла ты, а я уже потом нашёл тебя и его.

– Знаешь, Саша, у меня тоже есть для тебя подарок – я больше никогда не буду с тобой ссориться! – хитро улыбнулась Васька.

Саша засмеялся, схватил Ваську в охапку и закружил по поляне.
– Во! – закричал догнавший их Мика. – Главные сыщики бесятся! Как дети, право слово!

И он повис на Сашиной спине подобием рюкзака, обхватив друга руками и ногами. Так они и резвились: Саша кружил Ваську, а Мика восседал на нём верхом. И всем троим было очень весело.



Глава 15. Клад


По тропе поднимался усталый, но очень довольный пожилой человек с рюкзаком. Ещё некоторое время назад он стоял внизу у тропы и любовался Мангупом, взметнувшимся в самое небо, а теперь, радостно глядя по сторонам, уже шёл по тропе. Шаг его был лёгок и быстр, видно, человек привык к подобным восхождениям. Голову путника скрывала широкополая светлая панама, ноги в удобных горных ботинках ступали уверенно и размашисто. Одет он был в выгоревший хлопчатобумажный костюм цвета хаки. Загорелое бородатое лицо с умным проницательным взглядом выдавало в человеке незаурядную личность. Профессор археологии Гавсаров возвращался из длительной командировки на свой горячо любимый Мангуп.

Артур Алексеевич поднялся на плато и остановился у начала поляны. Его никто не встречал. Народ работал на раскопе. И это было даже хорошо, никто не мешал насладиться открывшимся взору зрелищем.

Выгоревшие палатки уютно примостились в тени кизильника. На костре в большом котле булькало варево. Стол в тени раскидистой яблони был завален керамикой и чертежами. Под навесом горой громоздились свежевымытые тарелки. Привычная, милая сердцу картина.

Артур Алексеевич всей грудью вдыхал удивительный полынный дух Мангупа. Припекало солнце. Вековечная тишина властвовала над плато. Необыкновенное умиротворение повисло над каждой травинкой, над каждым камешком древнего городища.

И вдруг звонкое, неимоверно радостное «Дедушка!» прорезало Мангупский воздух, отозвалось многократным эхом по окрестным вершинам и, подхваченное ветром, унеслось вдаль.

По сухой стреловидной траве, широко раскинув руки и едва касаясь босыми ногами земной тверди, нёсся Мангупский мальчик – загорелый и лохматый Мика Гавсаров, с ног до головы покрытый раскопной пылью.

Как сполох, пролетел мальчишка последние отделяющие его от деда метры. И этот запыленный костлявый сполох повис на шее Артура Алексеевича и прижался щекой к бороде деда.

А лагерь уже наполнился радостными голосами. Артура Алексеевича окружили сияющие раскопщики. Михал Евсееич радостно пожимал ему руку. Через минуту профессор сидел в тени навеса в окружении своих учеников и товарищей, а Феликс не уставал выставлять на стол экспедиционные разносолы.

Тараторя, перебивая друг друга, раскопщики торопились выложить профессору всё, что произошло в лагере за этот сезон. Артуру Алексеевичу только и оставалось, что переводить взгляд с одного на другого. Евсеич посмеивался в усы. А Феликс сказал:
– Да пусть выговорятся! А мы уж потом разъясним ситуацию.

И они выговорились!

Вечером, когда все сидели у костра, Мика неожиданно спросил профессора:
– Деда, а почему ты так долго не ехал? Я всё ждал и ждал тебя, а ты не приезжал. Говорил, что всего на две недели поездка, а самого почти два месяца не было.

– Знаете, – профессор задумчиво помешивал в костре угольки, – когда после симпозиума и экспедиции я засобирался домой, вдруг неожиданно оказалось что-то не то с визой. И меня не выпускали. Ну, выпустили в конечном итоге, консульство вмешалось. Потом ещё на нашей таможне задержали, якобы за контрабанду. Но, разумеется, у меня ничего неразрешённого не нашлось, потому что просто-напросто не было. Когда разобрались – извинились, конечно … Теперь-то я понимаю, всё это было не случайно. Спланировано и подкуплено панвизантийцами, дабы изолировать меня, чтобы спокойно вывезти Мику за кордон. Да и Мак-Аврасс постарался, рассудил, что без меня ему легче будет провернуть афёру с документами на Мангуп. В одном лишь все они просчитались – не учли экспедиционный дух и взаимовыручку и, разумеется, никак не ожидали, что все их проделки получат достойный отпор с вашей стороны.

Через два дня на Мангуп в сопровождении кота вернулся Дынин и привез профессору новые переводы.
Они вдвоём засели за эти переводы и старинные карты. Наконец Гавсаров сказал:
– Ну вот теперь, я думаю, можно заняться и кладом.

И он показал ребятам состыкованную воедино карту. На карте был изображён четырёхпалый план Мангупа. Изображение напоминало корону.

– По легенде, – пояснил Дынин, – феодориты основали столицу своего княжества именно здесь, так как плато в плане напоминает княжескую корону – символ вечной власти.

– Но это, конечно, легенда. Место было выбрано из-за исключительного гео-стратегического положения. Немаловажным фактором явилось также наличие постоянных источников воды, – добавил Гавсаров.

– Так ты говоришь, какого века эта карта? – обратился к Грегори Дынин.
– Семнадцатого. Мне так бабушка говорила.

– Эта карта значительно старше, этак века на два. Вот смотрите, подобное написание букв было характерно именно для пятнадцатого столетия. Это грабар – раннесредневековый литературный армянский язык, а ещё и язык духовенства. Но на нём писали и в позднее средневековье, в частности, в пятнадцатом веке. В семнадцатом веке широкое распространение получил среднеармянский язык, и светские тексты уже предпочитали писать на нём. В это время произошли некоторые изменения в написании букв и постановке фраз, – пустился в объяснения Дынин.

– Я так понял, что надписи на карте сделаны одной рукой и на греческом, и на армянском, – сказал Грегори.

– Да, совершенно верно. Кстати, карта эта была нарисована детской рукой. Об этом горит некоторая детскость в начертании, и скорее всего, этой же рукой сделаны надписи, видите, почерк совершенно детский, кривоватый и не очень уверенный. Так пишут обычно десяти-двенадцатилетние мальчишки. Заметьте, надписи на армянском и греческом, причём греческом средневековом. И не просто средневековом, а на таврическом диалекте греческого, именно том, на котором говорило население Крыма в пятнадцатом веке, – Дынин рассказывал взахлёб.
Слушатели затаили дыхание и не сводили глаз с рассказчиков.

– И самое интересное. Вот здесь, внизу, через обе половинки карты идет надпись «Рисовано Микаэлом и Гаспаром». Видите, на левой половинке «Рисовано Микаэлом», а на правой – «и Гаспаром». Союз «и», по-армянски «эв», пишется как палочка с черточкой и перевёрнутая русская буква «г». Вот видите, здесь идёт разрыв, поэтому от буквы осталась лишь палочка, – подытожил Лавр Спиридоныч.

– Кто же такие Микаэл и Гаспар? – задал риторический вопрос профессор Гавсаров и сам же на него ответил. – Это явно не дети простолюдинов, так как в пятнадцатом веке грамоте учили лишь детей высокопоставленных особ, преимущественно князей. Значит, вывод напрашивается сам собой: Микаэл и Гаспар – княжеские отпрыски. Я покопался в архивах и нашёл очень интересные факты. После взятия Мангупа турками в 1475 году русский посол привёз из Крыма двух юных мангупских князей, от них впоследствии пошли две ветви российской дворянской фамилии Гаврасовых. Потом в личном дневнике одного из Гаврасовых, жившего в девятнадцатом веке, я наткнулся на старинное предание, связанное с картой. Предание это я расскажу позже, а сейчас самое время искать клад.

Они сгрудилась над столом и внимательно рассматривали карту. На ней было много условных знаков, о значении которых можно было лишь догадываться. Некоторые же объекты были нарисованы, хотя схематично, но вполне узнаваемо. Так, все сразу узнали цитадель, храм и дворец князя.

– А это что за лесенки? – спросил Мика.
– Наверное, тарапаны, – ответила Васька.

– Смотрите, а вот пещеры. Это же Дырявый мыс! Значит и уже тогда он был таким дырявым! – обрадовалась Лера.

– А к нему ведёт стрелочка, – продолжил Грегори.
– А вот тут - точка. Что бы она могла значить? – добавил Гусик.

– А вон, смотрите-смотрите, крестик! Наверное, здесь клад! – закричали радостно Зойка с Галкой.
– А здесь сосны! Это же Сосновый мыс! – вставил Пашка.

Так они выискивали знакомые объекты и находили всё новые детали. Каждый имел возможность высказаться.
– Да, обозначений здесь в избытке. Сейчас самое главное - правильно прочитать карту, не отвлекаясь на второстепенные изображения, – сказал, наконец, Саша.

Они заспорили, где же всё-таки может находиться клад. Мнения разделились. Каждый отстаивал свою точку зрения. А Евсеич и профессора слушали их и только посмеивались.
– Клад может оказаться в самом непредвиденном месте. Но всё-таки для начала мы должны вычислить самые вероятные места, – вынес решение Феликс.

Они пришли к выводу, что самыми вероятными местами нахождения клада могут быть пещеры. Но пещер было много, в какой из них?
– Давайте начнём поиски с монастыря, – предложил Саша.
– Правильно, – откликнулся Дынин, – ход мысли интересный.

Профессор Гавсаров с Михал Евсеичем его горячо поддержали.
– Тем более, помните, когда мы читали с вами надпись на карте, – обратился к Мике, Ваське и Лере Дынин, – нам бросилось в глаза слово «око».

– Око! Точно, око! – выпалила Васька, – чтобы найти клад, надо искать око! Иначе зачем бы это слово там было написано?

– Подождите! – сказала внезапно Лера. – Я кое-что вспомнила! Лавр Спиридоныч говорил…

Она не стала продолжать, о чём говорил Дынин, а просто перевернула карту на другую сторону. И все увидели вписанное наклоненное перекрестие в круге, а круг в овале и надпись «Именно так».

– Вот оно, «око»! – вскричал Мика. – И надпись «Именно так». Клад там, где «око»!
– Точно! – выпалила Васька. – Клад там! Смотрите, вот это перекрестие…
– … указывает туда, куда смотрит око! – подхватила Лера.

– А что такое око? – продолжил Дынин, – око - это глаз! А где может находиться око? Только на лике святого! А лик святого – в храме! Так что ищем клад в храмах.

Но ни в базилике, ни в восьмигранном храме клада не оказалось.
– Но ведь у нас есть ещё пещерный храм. Возможно, клад здесь. На него может указывать эта точка, – сказал Гавсаров, и они направились к храму.

В храме царил полумрак. Лишь одинокий луч медленно скользил по стенам с проступающими кое-где следами былых фресок.
– Надо искать «око», – сказал Дынин.
Они сантиметр за сантиметром стали осматривать шероховатые стены.

– Смотрите, – сказал вдруг Феликс, – чем не око!

На противоположной от оконного провала стене проступал черный уголок наподобие лежащей на боку галочки, с темным полукружием посередине. Внутри полукружия чётко читалась черная точка, а над ней светлая.

– А ведь это действительно «око»! – воскликнул Артур Алексеевич. – Смотрите, вот наружный уголок глаза, а это – часть радужки со зрачком и бликом. А вот и еле заметный внутренний уголок со слёзным мешочком.

Ползущий по стене луч солнца вдруг замер на изображении. И на стене проступило, ожило, заиграло красками нарисованное некогда око - всё, что осталось от исчезнувшего лика святого. Это око удивительно напоминало темные византийские глаза Мики и почему-то Васьки.

– Ну что ж, – сказал Артур Алексеевич, – даже если это и есть клад, то это уже превосходно! Но надо ещё посмотреть вокруг.

Нюх археолога его не подвёл. Через какое-то время в стене обнаружился шатающийся камень. Когда его вынули, оказалось, что он закрывает небольшую нишу. В нише лежало несколько золотых монет, серебряные подвески и большой бронзовый крест. Такие кресты назывались энколпионы. Больше в нише ничего не было.

Они вернулись в лагерь и там внимательно рассмотрели найденный клад. Монеты были византийскими и профессоров особо не заинтересовали. Их тут же убрали в переносной сейф Гавсарова, с тем чтобы потом сдать в музей. А вот энколпион вызвал неподдельный интерес.
– Обычно в таких крестах хранятся кусочки мощей святых или просфирки, – сказал Гавсаров, – ну-ка, посмотрим, что здесь.

Он очень аккуратно раскрыл энколпион, и все увидели лежащий в нём свёрнутый лист пожелтевшей бумаги. Бумагу развернули. Это была какая-то запись. На бумаге проступали пятна сырости и плесени. Многие слова были полустёрты или отсутствовали вообще, вместо них виднелись выгоревшие лакуны.

Дынин начал читать. Ему было трудно, но Дынин читал и по ходу чтения переводил текст: «…в лето нечестивые османы осадили Феодоро. Князь Исаак оставил этот мир. Князь Александр ранен. Защитников города не осталось. Мы, старец Христофор и Ишхан, уводим тайными тропами из Феодоро князей Микаэла и Гаспара, и иже с ними детей Феодоро…».
На этом текст обрывался.



Глава 16. Кто есть кто


На следующий день, после работы, Артур Алексеевич собрал всех под навесом.

– Ну что ж, кажется, пришло время раскрыть, наконец, все загадки и тайны. Я уже давно параллельно с археологическими исследованиями занимался историей Мангупа и рода Гаврасов. Я копался в архивах, делал запросы, занимался генеалогией. В результате составил родословное древо Гаврасов и дошел до князя Исаака. И, конечно же, читал старинные рукописи, в чем мне очень помог Лавр Спиридонович. Мои поиски привели к очень неплохим результатам и позволили сделать интересные выводы. Но были ещё некоторые непонятные моменты. И вот вся эта история, что случилась на Мангупе во время моего отсутствия, и найденный клад, точнее, письмо в энколпионе расставили все точки над «и». В разгадке немаловажную роль сыграли и наши юные сыщики Лера, Васса, Герка и Грегори.

– Ну уж, – возразила Лера, – не мы же раскрутили это дело.

– Нет, милые мои, вы даже представить себе не можете, насколько близко вы подошли к разгадке Мангупской тайны. Вы разузнали такие тонкости, которые позволили в конечном итоге посмотреть на всю эту историю несколько с другой стороны. Недаром на вас стали охотиться. Поэтому не преуменьшайте свои заслуги. Вкупе с моими изысканиями, ваши наработки принесли неоценимую пользу. А изучив дело о похищении рукописей и моего внука, кстати, эти дела в конце концов были объединены в одно, а также поговорив с нашим доблестным защитником Сашей…(от этих слов Саша Звирик даже смутился), я пришёл к следующему…

И Артур Алексеевич рассказал историю рода Гаврасов с момента падения Феодоро и до момента отъезда Николая Гаврасова в Константинополь.

– А почему вы решили заняться историей рода Гаврасов?

– Отец однажды обмолвился о происхождении нашей семьи. Мне тогда было лет двенадцать. А когда я пристал с вопросами, рассказал вкратце историю рода Гаврасов, которую, в свою очередь, слышал от своего деда. Она передавалась из поколения в поколение. Рассказать-то рассказал, но не забыл упомянуть, что это, скорее всего, легенда. В его изложении многое в этой истории осталось неясным. А потом я вырос, выучился и стал археологом. И судьба занесла меня на Мангуп. И я вспомнил рассказ отца. Стал читать, сопоставлять. И докопался, в конечном итоге, до истины. Нет, никаких меркантильных целей я не преследовал, просто интересно было.

– Так значит, вы - Гаврасы, и Мика–наследник Мангупа? – поинтересовался Феликс.
– Нет, – покачал головой Артур Алексеевич, – Мика не наследник.
– А почему же тогда его украли? – удивились слушатели.

– О, это очередная бредовая идея последователей панвизантийской теории возрождения! Они по всему миру выискивали потомков правящих домов Константинополя: Комнинов, Палеологов, Гаврасов. Так как прямых потомков Палеологов и Комнинов не осталось, они решили сузить поиски до Гаврасов. В идеале им нужен был мальчик, ведущий своё происхождение по прямой линии непосредственно от Гаврасов, то есть, мальчик, носящий ту же фамилию, так как они считают, что прямыми потомками, то есть потомками по мужской линии, могут быть лишь те, кто непосредственно носит фамилию своих предков. А в случае с Микой это и внешнее сходство, правда, не знаю, как уж они его определили по картинкам! И, как они утверждают, генетическое совпадение на 95 процентов. Но тем не менее, они заблуждались, Мика не является прямым потомком князя Исаака –последнего правителя Мангупа, он потомок Александра, племянника Исаака.

– Но если нет других – значит, он! – вмешалась Васька.

– Несомненно, Мика принадлежит к роду Гаврасов, но он, скажем так, не самый прямой потомок, хотя, конечно, с известным допущением его можно считать таковым, впрочем, как и меня, – усмехнулся профессор.
– Вас?!

– Ну, а как иначе? Он же мой внук! Но уж кто-кто, а я наследником правителей Феодоро себя не считаю и таковым не являюсь, а стало быть, и Мика тоже.

– Значит, это всё сказки, и у Мангупа нет наследника.
Артур Алексеевич хитро улыбнулся:
– Есть.
– Тогда кто?!
– Тот, у кого родовой знак властелинов Мангупа.
– Вы имеете в виду золотой амулет?
– И не только.

Артур Алексеевич подошёл к Ваське.
– Вася, отогни немного ворот футболки.
Васька удивленно взглянула на Артура Алексеевича, но выполнила его просьбу. И все увидели на Васькиной шее при переходе к левому плечу необычное родимое пятно, напоминающее по форме маленький крестик, состоящий из четырех тесно прижатых друг к другу пятнышек.

– Вот, – сказал Артур Алексеевич, – это необычное родимое пятно уже несколько сотен лет сопутствует потомкам Гаврасов по прямой линии. Примерно через поколение появляется на свет ребенок с подобной родинкой.
Я заметил эту родинку на Васькиной шее, когда она была ещё совсем маленькой. Её отец, кстати, мой родственник, пояснил мне, что такая же родинка была на шее у Васькиного деда, Гаврасова Александра Николаевича, родившегося летом 1920 года.

– Но моего деда звали Корнюшонок Александр Петрович! – закричала Васька.
– Нет, Вася, настоящее имя твоего родного деда было Гаврасов Александр Николаевич. А Корнюшонок – это фамилия его приёмных родителей.

Потрясённая Васька не могла вымолвить ни слова.

Артур Алексеевич продолжал:
– В двадцатом году семья Николая Гаврасова, потомка Мангупских князей по прямой линии, поддавшись всеобщей панике, пыталась бежать из Советской России в Константинополь. Вместе с ними уезжала из Севастополя и семья Петра Корнюшонка, жена которого Васса была кормилицей самого младшего Гаврасова, младенца Александра. С отъезжающими было пятеро детей: Мария и Александр – дети Гаврасовых, Семён и Сергей Корнюшата и десятилетний племянник Вассы Егор. Руки мужчин были заняты чемоданами, и поэтому за детьми следили их жёны. Слабая от недавно перенесенной болезни жена Гаврасова не могла сама нести тяжелого младенца на руках, она вела за руки двух малышей, собственную дочь и пятилетнего Семёна – сына Корнюшат, а её ребёнка несла кормилица. Случилось так, что две семьи были разъединены. Ребёнок Гаврасовых остался у Корнюшат, а сын Корнюшат уплыл с Гаврасовыми в Константинополь. Так те и другие стали приемными родителями.

Профессор помолчал секунду и продолжил:
– Как мне стало известно, ребенка Корнюшат Гаврасовы записали на свою фамилию. Чтобы не вызывать расспросов, Корнюшата, в свою очередь, дали оставшемуся у них младенцу фамилию Корнюшонок. После неудачной попытки бегства Корнюшата приняли для себя Советскую власть. Они были добрыми людьми, воспитали ребёнка Гаврасовых как собственного сына, и мальчик даже не подозревал о том, что он приёмыш. Однако они ни на минуту не забывали о собственном, оставшемся у Гаврасовых, сыне и не сомневались, что мальчик тоже воспитывается в любви и заботе. В чём, конечно же, были правы. Одновременно они воспитали и племянника Вассы, того самого десятилетнего мальчика, который должен был уехать с ними за кордон. Во время войны вся мужская половина Корнюшат, включая Александра, сражалась на фронтах против фашистов. Уже пожилой к тому времени Петр Корнюшонок погиб на фронте. А через несколько лет после окончания войны от зашевелившегося в сердце осколка умер Сергей, младший сын Корнюшат, который волею судьбы стал старшим братом Александру. Племянник Егор к тому времени жил уже далеко на севере, и Александр остался единственным сыном, заботливым и любящим. Только перед самой своей смертью вдова Петра Корнюшонка Васса открыла Александру тайну его происхождения, но он предпочёл оставить всё как есть. Так что, Вася, твой дед был прямым потомком Мангупских князей.

– Так значит, Васька на самом деле моя сестра! – воскликнул поражённый Мика. – А не просто дальняя родственница!

– А я думала, что рассказ о родстве с вами – это просто выдумка моих родителей. Считала, что прадеды между собой побратались, поэтому и родственники, – удивилась Васька.

– Нет, Вася, мы настоящие родственники, по крови, а не по братанию.
– А как вы узнали, что мы родня? – снова спросила Васька.
– От моего отца.
– Но вы же не Гаврасовы, а Гавсаровы, – вмешалась Лера.

– А это особая история. Ещё в девятнадцатом веке полуграмотный дьячок перепутал местами буквы «р» и «с», и записал в приходской книге одного из новорождённых потомков Гаспара не Гаврасовым, а Гавсаровым. С тех пор так и пошло: Гаврасовы и Гавсаровы. Два рода поддерживали тесные родственные связи. Но после революции их пути разошлись. Мой отец, Алексей Гавсаров, безоговорочно принял революцию, а Гаврасовы решили уехать. Петр Корнюшонок знал, что у Гаврасовых есть близкие родственники Гавсаровы, потомки Гаспара Гавраса. И когда малыш Александр остался на руках у Корнюшат, те решили не лишать малыша родственников и после окончания Гражданской войны разыскали моего отца.

– А почему ребёнок остался у Корнюшат? – поинтересовался Феликс.
– Отец тогда был молод, служил в Красной Армии, был в постоянных разъездах и не имел семьи, хотя у него и была невеста, которая, впрочем, тоже являлась военнослужащей. Он хотел забрать мальчика себе, но Корнюшата малыша не отдали, убедив, что у них ребёнку будет спокойнее. Потом отец обзавёлся семьёй и снова хотел забрать мальчика, но тот уже считал своими родителями Корнюшат, и всё осталось, как было. Семьи поселились по соседству и стали поддерживать родственные отношения.

– А с Гаврасовымми что стало?
– А Гаврасовы, как потом выяснилось, после долгих мытарств осели в Англии, где и воспитывали двух своих детей, не делая никаких различий между родной дочерью и приёмным сыном и ни на секунду не забывая о родном маленьком Александре. Но обменять детей так и не получилось, дипломатические корпуса той и другой страны даже не взялись за это необычное дело. Так что, Васса, тебя назвали в честь приемной матери Александра. И ты у нас, судя по этой родинке, прямой потомок правителей Мангупа.

– А знак? Ведь должен же ещё быть знак! – закричал Пашка.
– А кто сказал, что знак существует до сих пор? – возразил Феликс.
– Существует, – подтвердил Артур Александрович, – когда-то мне его показывал Александр, а потом след медальона затерялся.

И тогда Васька полезла в рюкзак и вытащила что-то из кармана. Она протянула это что-то Артуру Алексеевичу.
– Этот? – спросила она.
– Не может быть, – в волнении прошептал Артур Алексеевич.

Он взял в руки блестящий желтый кружок с большим двуглавым орлом на лицевой стороне. Профессор долго рассматривал его со всех сторон. Потом снял очки, а затем снова их надел.
– Да, несомненно, это тот самый знак! Вот видите, здесь двуглавый орёл, родовой знак Гаврасов, – наконец сказал профессор, – да, это он. Значит, не потерялся.

– А он и не терялся. Он уже давно у меня. Когда мне было лет восемь, дедушка Саша отдал мне эту штучку и наказал, чтобы везде, где бы я ни была, амулет был со мной. Потом дед умер, и я так и не узнала, что это за знак. Но дед просил его носить, вот я и таскаю его в рюкзаке, – откликнулась Васька.

– А как знак попал к младшему Гаврасову, ведь он был ещё младенцем, когда остался у Корнюшат? – поинтересовался Дынин.

– А очень просто. Во избежание возможного ограбления Гаврасовы зашили амулет в детское одеяльце малыша. Там знак и был найден Корнюшатами и сохранён приёмными родителями для Александра как реликвия. Потом, когда Васса раскрыла Александру тайну его происхождения, она отдала ему и амулет.

– Но вы же, к сожалению, наверное, очень дальние родственники. С пятнадцатого века роды Гаврасовых и Гавсаровых разошлись в плане кровного родства довольно далеко, – сказала Лера.

– Да, ты права, за прошедшие столетия кровное родство, конечно, значительно нивелировалось. Действительно, наши роды разошлись довольно далеко, хотя и поддерживали родственные связи. Но в одном ты ошибаешься, Лера. Мы с Васей довольно близкие родственники, и родство наше идёт не только со времен Микаэла и Гаспара. Мой отец, Алексей Гавсаров, был женат на моей матери – родной сестре Николая Гаврасова, прадеда Вассы. А Александр, как нам теперь известно, сын Николая. Мы жили с Корнюшатами по соседству, и наши семьи поддерживали тесные отношения. Правда, тогда я ещё не знал, что мы с Александром двоюродные братья. Я вообще считал его Корнюшонком. Я тридцатого года рождения, то есть на десять лет младше Александра, и в детстве, несмотря на разницу в возрасте, мы с ним вместе играли. Он строил мне из дерева макеты танков и самолетов. Все мальчишки завидовали. Потом началась война, Александр ушел на фронт. А после войны, хотя и жили уже не по соседству, но довольно часто встречались. К тому времени я уже знал от своего отца, что Александр - мой двоюродный брат.

Мика и Васька едва успевали переваривать информацию.
– А какое отношение ко всему этому имеет Грегори?
– Грегори – внук дочери Гаврасовых.

– Да, – сказал Грегори, - моя бабушка Мария Гаврасова - родная сестра Александра. Когда я был маленьким, бабушка часто рассказывала мне о России, хотя, конечно, помнила о ней только по рассказам своих родителей. Она рассказывала и о том, как получилось, что её младший брат остался в России. Когда я подрос, бабушка отдала мне карту Мангупа, сказав, что она скрывает тайну нашей семьи. Эта карта, точнее, её левая часть с надписями на греческом и армянском с незапамятных времен хранилась в нашем роду и передавалась из поколения в поколение. Когда я вырос, то стал искать родственников в России и вышел на Артура Алексеевича, и он пригласил меня на Мангуп. Но я тогда даже и не предполагал, что Васька моя троюродная сестра, я только знал, что родственником мне является Мика.

– А как же Мак-Аврасс? Он тоже потомок Гаврасов? Или он сын приёмного ребенка Гаврасовых?
– К сожалению, Семён Гаврасов, родной сын Корнюшат, погиб во время Второй мировой войны. Он был военным моряком, и их корабль потопила фашистская подводная лодка. Он был ещё очень молод и не успел обзавестись семьёй, – ответил Грегори.

– Но тогда кто же такой Мак-Аврасс? И почему он считает себя законным наследником Мангупа?

– Мак-Аврасс родственником Гаврасовых не является. Его отец ещё в начале двадцатого века выдавал себя за потомка Гаврасов. Воспользовавшись созвучием фамилий, он купил родословную и воспитал своего сына должным образом. Юный Мак-Аврасс уже в детстве уверовал в своё княжеское происхождение и мечтал при первой же возможности завладеть Мангупом. Но это стало возможным лишь сейчас, когда Советский Союз как государство перестал существовать, а в России и на Украине началась кампания по возвращению бывшим хозяевам их собственности. Вот на этом-то и решил сыграть Мак-Аврасс. И это бы, наверное, ему удалось, если бы не настырность Мики, Васьки и Леры в их нежелании отдавать Мангуп в чьи-то частные руки, – продолжал Артур Алексеевич.

– Да к тому же появился ещё один претендент на Мангупское богатство – некий Макар, более известный под кличкой Мазя, который сначала покушался на Грегори, а потом стал преследовать Мику, думая, что именно Мика является прямым потомком Гаврасов. Он вёл двойную игру: с одной стороны, нанялся исполнять преступные планы Мак-Аврасса, а с другой, сам намеревался Мак-Аврасса ликвидировать, лишь только представится удобный случай. В его задачу входило уничтожение всех претендентов на Мангупские древности, – отозвался Саша Звирик. – Этот Мазя находился в нашей оперативной разработке с тех самых пор, как проходил по делу о хищении старинных рукописей из одной частной коллекции, но в тот раз ему удалось отвертеться.

– Да, – продолжал профессор, – Мазя в детстве довольно часто слышал историю несостоявшегося отъезда Корнюшат в Константинополь и хорошо знал всю подоплёку с вынужденным обменом детей, так как являлся внуком того самого Егора, племянника Корнюшат. Племянник-то вырос достойным человеком, а вот внук его подкачал, стал вором-рецидивистом.

– Знал он также и о том, что один из детей Корнюшат - потомок рода Гаврасов. Дед его, Егор, во время войны воевал на Северном флоте, потом служил в Мурманске, там семьёй обзавёлся, да там и осел. И Мазя был у своих родственников Корнюшат лишь однажды, в детские годы. Но все эти рассказы деда, слышанные в детстве, крепко засели ему в голову. Подростком Мазя связался с дурной компанией, стал воровать, был осуждён, отсидел в тюрьме, потом снова сел, и пошло-поехало. В тюремной библиотеке как-то наткнулся на книгу о Мангупе, вспомнил рассказы деда, ещё почитал, сопоставил и крепко поверил в Мангупский клад. Перебрался на жительство в Крым. По своим каналам навёл справки о Гаврасовых, о карте, о Грегори. И вот вместе с подельником решил завладеть сокровищами Мангупа. Узнали, что англичанин приехал на Мангуп. Стали следить за ним, похитили карту, а самого его чуть не убили. Именно они ограбили профессора Дынина, вырвав у него портфель с переводами. И на их совести пропавшие документы Мак-Аврасса, – дополнил рассказ профессора Саша Звирик.
– Не знали они только одного, что отец Васьки - сын Александра, а не Сергея Корнюшонка, – закончил Артур Алексеевич.

– А как на кастете оказалась надпись «Именно так»? Он что, старинный? – спросил Мика.
– Да какой там старинный, современный кастет, оружие бандитов. А как на нём оказалось изображение, так это объяснить как раз проще всего! – ответил Саша, – Мазе очень понравилась эта надпись на карте и монограмма, и он решил её выгравировать на кастете. Только и всего. Во всяком случае, он так объяснил. И я не думаю, что этому есть какое-то другое объяснение.

– А как правая часть карты оказалась в корешке книги? И вообще, почему карта была разорвана?
– Помните, вчера я сказал о предании из старинной книги? Так вот, по преданию, карту эту, ещё будучи мальчиком, начертил по памяти Микаэл, последний князь Феодоро. Они разделили эту карту на две половинки, во избежание попадания её в чужие руки. Левую часть карты Микаэл оставил себе, а правую отдал на хранение Гаспару. И эти части карты передавались в нашем роду из поколения в поколение старшему из сыновей как реликвия. Правая часть карты хранилась в нашей семье вместе со старинной книгой о Мангупских древностях. Но она исчезла ещё до моего рождения, и я её никогда не видел. У меня осталась только перешедшая ко мне по наследству книга. А потом книгу похитили. Как оказалось, охотники за Мангупскими сокровищами. Но они так же, как и я, не ведали, что карта вложена в корешок книги. Да-а, они охотились за сокровищами Мангупа и не знали, что истинными сокровищами являются не золото и драгоценности, а его люди и тот дух братства, верности и чести, который издавна живет на Мангупе. И, конечно же, главное богатство Мангупа – его история, – заключил профессор Гавсаров.

– Ещё один вопрос, Артур Алесеевич! А почему Герку Микой называют?
– Это потому, что в роду Гаврасов все мужчины имеют второе неофициальное имя Микаэл! – важно изрёк Мика.

– С чего ты это взял? – вскинул брови старый профессор.
– Панвизантийцы сказали.

– Ну-у, эти ещё не того наговорят! – рассмеялся Гавсаров, – да уж, «неофициальное имя Микаэл»! Всё гораздо проще: Мика, потому что у маленького Герки была любимая игрушка плюшевый Мишка, и Герка отождествлял себя с ним. Представлялся всем не иначе как Мишка Гера. И от всех требовал себя так называть. Но так как половину звуков он не выговаривал, получалось Мика Гева. Отсюда и пошло Мика да Мика. Помнишь, внук, своего медвежонка?

Все засмеялись. Мика поначалу смутился, а затем весело расхохотался:
– Помню, конечно! А что, неплохое имя я себе придумал!

И все согласились, что неплохое.

– Так значит, и Грегори, и Васька, и я – потомки феодоритов. И самый главный потомок – это Васька? – поинтересовался немного погодя Мика.

– Да, это так.
– А раз мы потомки, то значит, и наследники. И самый главный наследник, то есть наследница – Васька! – продолжал Мика, – а значит…

– А значит, нам не нужно никакое наследство! Мангуп остаётся общим! Он ничей! У него нет хозяев! Он принадлежит только истории! – радостно заключила Васька.



Глава 17. Солнечная


Утро грянуло яркой солнечной симфонией. Оно было звонким и радостным. И переросло в такой же радостный день. Работа кипела. Солнце щедро поливало плато лучами. Ветер приносил с моря солоноватую влагу, ерошил волосы и хлопал боками палаток. Родник бил из-под камней. Вода была кристально-прозрачна и студёна, обед вкусен, а лица друзей казались такими родными, такими милыми.

Феликс собрался стряпать ореховый торт, и, конечно же, почётная миссия нарвать фундук выпала Ваське с Микой. Саша вызвался помочь и отправился с ребятами. Орехов набрали полную корзину, так, что через край сыпалось. И они притащили свою добычу на кухню, где, как всегда, что-то булькало в котлах, а на противнях шипело и брызгало жиром.

Феликс остался очень доволен. И тут же велел налущить фундук для сладкой начинки. И они лущили фундук и балагурили, и больше всех балагурил Феликс. И обещал, что новый придуманный им торт под названием «Мангупский орешек» будет верхом кулинарного искусства.

Феликс всегда относился к готовке с благоговением. Он любил приготовить так, чтобы добавка за добавкой летела в луженые желудки едоков. И накормить так, чтоб и после окончания сезона, сидя на лекциях, отрядники вспоминали его борщи и жаркое, фаршированные перцы и тушёные баклажаны, а вспомнив, истекали слюнками.

И ужин, как всегда, удался на славу. И торт махом испарился, оставив после себя наиприятнейшие воспоминания и вкус ванилина на губах.

А потом они всем лагерем сидели у костра. И разговаривали, и пели, и мечтали.
Им было здорово всем вместе! Они смеялись над каждой ерундой. Им всё казалось смешным. И они уже не могли смеяться, но всё-таки смеялись. И звонче всех смеялись Васька и Мика. И Лера просила не смешить её больше, боясь, как бы снова не выпала челюсть, и всё равно смеялась.

Потом разом смех прекратился. И над плато повисла умиротворяющая тишина. Огромные августовские звёзды осыпали небосвод. Воздух был настоян на травах. Цикады тянули свою бесконечную стрекочущую песню. Огонь весело танцевал на дровах чечётку. Отблески костра прыгали по лицам. Васька сидела рядом с Сашей и, склонив голову к его плечу, смотрела на огонь, а Саша тихонечко улыбался чему-то своему.

Было тепло и спокойно. Впереди их ждала ещё добрая половина августа и целый сентябрь радостных экспедиционных дней.

И всем казалось, что для полного, абсолютного счастья больше ничего и не надо.



2010 г.