- Мир, малыш, очнись... - услышал Мир сквозь дрему, почувствовал легкое пошлепывание по щекам и нехотя открыл глаза.
- Чего ты хочешь от меня? - раздраженно спросил он Вара, заботливо склонившегося над ним.
- Отдай коробочку, - распрямляясь, сухо ответил Вар.
- Ну уж нет, - криво усмехнулся Мир. - Это твой выкуп за кровь.
- Дурачок, - беззлобно выругался Вар. - Хочешь умереть?
- Это - не твое дело. Не лезь ко мне. Я не хочу тебя видеть, - отрывисто произнес Мир.
- Не глупи. Ты можешь ненавидеть меня, но не можешь без меня обойтись. Я делаю за тебя всю тяжелую и грязную работу, расчищая дорогу, по которой ты шествуешь к трону. Кем бы ты был без меня? До сих пор я позволял тебе пребывать в неведении относительно того, на чем зиждется твоя власть, я принимал на себя весь ее грех и всю тяжесть, не позволяя ни грязи, ни крови прилипнуть к подошвам твоих сандалий! Я выращивал тебя, как редкостный, прекрасный цветок в оранжерее, ограждая ото всех ужасов и пороков реального мира. Я был щитом между тобой и жизнью, тем щитом, глядя в который, Персей смог победить Горгону. Не отбрасывай же с презрением этот щит, иначе ее смертоносный взгляд обратит тебя в камень! Пока ты рассеянно полистывал книжки, думая, что постигаешь жизненную премудрость, я покорял для тебя новые земли и приводил к покорности новые племена, я умножал твои сокровища и возводил в твою честь прекрасные дворцы, я добился того, что на всей земле, от океана до океана, нет человека, который не умирал бы от ужаса и благоговения, услышав твое имя! Я пролил реки крови и воздвиг горы трупов во славу твою! На всей земле нет повелителя богаче, славнее и могущественнее, чем ты, но разве есть в этом хоть крупица твоих заслуг?! И вот теперь ты, как последний чистоплюй, отворачиваешься от меня только потому, что на моих руках кровь двух никчемных и ничтожных существ! Да я бы чувствовал себя почти святым, если бы только в этом был повинен! Но это - лишь две капли в океане крови, которую я пролил, завоевывая трон для тебя!
Широко раскрыв прекрасные, синие, как озера, глаза, Мир с ужасом слушал речь Вара и, казалось, забыл дышать от волнения. Когда Вар, устремив на него грозный, огненный взгляд, умолк, Мир обхватил кудрявую голову обеими руками и издал страшный, утробный рык смертельно раненого зверя.
- Ах, зачем я не умер!
- Изнеженный, слабый, капризный ребенок - вот ты кто! Ты все еще думаешь, что трон и корона - это игрушки, к которым может протягивать руки любой малыш! Положим, это действительно игрушки, но игрушки для сильных мужчин, которые не боятся крови и смерти, своей и чужой!
- Замолчи! Ни слова больше!
- Ах, малыш, малыш... глупый, испуганный, заблудившийся малыш... - с печальной лаской в голосе произнес Вар. - Малыш, который думает, что если о чем-то не говорить, то этого как бы и не существует... Тебе необходимо набраться мужества и посмотреть правде в глаза... Миром правит зло. Пока добро пописывает книжки, в которых нет ни истины, ни смысла, зло создает и разрушает царства, прокладывает новые пути, добывает золото, ведет войны, делает историю. Добро слишком лениво и бессильно, чтоб двигать человечество вперед по пути развития. Оно способно только уныло плестись в обозе, указывая злу, что и как оно бы сделало, если бы имело силы. Хороши были бы те, кто последовал бы его советам! Людям осталось бы только лечь на землю, а лучше - повиснуть в воздухе, и умереть от голода, ибо каждый шаг человека по земле приносит смерть какой-нибудь из тварей божьих. Человеческая жизнь уже сама по себе является преступлением, потому что для того, чтобы поддерживать ее, человек должен убивать. И таким его создал Бог, значит, он предвидел и желал наступления зла, и заранее его одобрил!
Мир пытался найти какие-то возражения, но тщетно. Та ослепительная и бесспорная истина, что явилась перед ним в наркотическом бреду, потускнела, и Мир никак не мог вспомнить теперь, в чем же она заключалась.
- Ты не способен ко злу, но ты рожден для трона, и я добыл тебе трон, и пусть тебя не заботит, какими средствами мне пришлось воспользоваться для этого. Вся ответственность лежит на мне одном. Запомни хорошенько, малыш: на свете нет ни преступления, ни греха, ни порока, которых я не смог бы совершить во имя твое...
- Значит, ты меня любишь?
- У тебя есть какие-то сомнения на этот счет?
- Но ведь ты говорил, что любовь - это всего лишь совокупление особей разного пола...
- Я лгал тебе, малыш... Любовь - это то, что остается, когда утолена страсть... Я не хотел бы, чтобы ты понял меня превратно... Я люблю тебя, но не так, как любят женщину, а так, как любят Бога... Твоя чистота, твоя невинность, твоя искренность и даже твоя слабость внушают мне чувство сродни священному трепету... Я хотел бы видеть тебя повелителем мира... Возможно, когда-нибудь это мне зачтется...
- Ты ошибаешься, Вар... Если меня еще и можно назвать искренним, чистым и неиспорченным, то лишь по сравнению с тобой... Моя душа осквернена блудом, убийством и невежеством... Ах, как бы я хотел снова стать тем кудрявым, невинным ребенком, каким я был до встречи с тобой!.. Имею ли я право обвинять и осуждать тебя, если мы - сообщники?.. Я знаю теперь, что Бог - есть. И надеюсь, что Он меня покарает... А теперь оставь меня, прошу... Я хотел бы оплакать нас обоих...
Едва Вар вышел за дверь, Мир достал из кармана коробочку и поставил на стол перед собой. Долго и внимательно рассматривал он ее, словно видел впервые, и, наконец, резким движением руки высыпал шарики на ладонь.
- Вот она, смерть, - тихо прошептал он и улыбнулся улыбкой ребенка, получившего долгожданный подарок.
Он взял первый из семи шариков, горкой лежавших у него на ладони, и кинул его в рот.
Ощущение бессмертия и всемогущества пронзило его бесконечно сладостной иглой. Он рассмеялся от удовольствия и поднес к губам второй шарик. И снова увидел Бога и познал последнюю истину. Но теперь он подумал, что людям не следует ее знать. Блаженство лишило его сил и способности к действию, но Мир преодолел слабость и положил на язык третью пилюлю, и забыл, кто он, что он, где он, зачем он, забыл прошлое и настоящее, забыл слезы, забыл печали и радости, забыл Вара, забыл шарики, забыл все...


«Единственной мыслью, которую привносит с собой философия, является та простая мысль разума, что разум господствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершался разумно. Это убеждение и понимание являются предпосылкой по отношению к истории, как таковой, вообще; в самой философии это не является предпосылкой. Путем умозрительного познания в ней доказывается, что разум - здесь мы можем продолжать пользоваться этим выражением, не выясняя точнее его отношения к богу, - является как субстанцией, так и бесконечной мощью; он является для самого себя бесконечным содержанием всей природной и духовной жизни, равно как и бесконечной формой - проявлением этого ее содержания». Г. Гегель
«Будет «едино стадо и един пастырь», который воцарится de mari ad mare». Стасюлевич
«Да, мир незаметно правит всегда: его власть над нами сказывается в безумной легкости наших отношений с ним. Но находим мы себя в нем не всегда. Мир приходит неслышно: чтобы услышать его, надо услышать тишину. Тогда мы вдруг начинаем слышать голоса всех вещей как бы издали: они словно приходят в согласие». В. Бибихин
«Внешний мир в пространстве и времени, проявляющий себя как чистую причинность, совершенно реален; и он есть, безусловно, то, за что он себя выдает, а выдает он себя всецело и без остатка за представление, связанное по закону причинности. В этом его эмпирическая реальность. Но с другой стороны, всякая причинность существует только в рассудке и для рассудка, и, следовательно, весь этот действительный, т. е. действующий, мир, как таковой, всегда обусловлен рассудком и без него - ничто». А. Шопенгауэр
«Весь мир лежит во зле». I послание Иоанна, 5:19
«Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени возникают от предметов и людей». М. Булгаков
«Для веры и мятежа нужно не просто вяло принимать мир - «на худой конец сойдет», а ненавидеть всем сердцем и всем сердцем любить. Нам не нужно, чтобы радость и гнев смешивались в унылом довольстве; - мы хотим яростной радости и яростного гнева». Г. К. Честертон
«И если человека я любил,
То лишь в надежде смутной и чудесной
Найти в другом луч истины небесной,
Невинность сердца, мыслей чистый пыл.
Но каждый раз, очнувшись от мечтаний,
В чужой душе все глубже и ясней
Я прозревал клеймо своих страданий,
Свою же ложь, позор своих страстей.
И всех людей, равно за всех скорбя,
Я не люблю, как самого себя». Минский
«А ты, возмечтавший о мире юнец,
Надеешься, верно, на царский венец?
Мечом проложи к благоденствию путь!
Чтоб царствовать - завоевателем будь!» Фирдоуси
«Самодовлеющий, вечный, «естественный» порядок - чистейшая фикция, притом фикция, созданная в угоду нашей ограниченности, как в угоду своей ограниченности Ксенофонт создал для себя и потомства Сократа-моралиста. Нужно прямо сказать себе это и не убаюкивать себя и своей тревоги соображениями о великих завоеваниях человеческого ума. Великие завоевания, конечно, много дали. Но если бы даже они дали и дадут в десять раз больше, мы не должны создавать себе из них кумира. Нет надобности отказываться от даров земли. Но нельзя из-за них забывать неба. Как бы многого мы не достигли в науке - нужно помнить, что истины нам наука дать не может, ибо она, по своей природе, не хочет и не может искать истину. Истина там, где наука видит «ничто». Т. е. в том единичном, неповторяющемся, непонятном, всегда враждующем с объяснением - «случайном». Наука хочет все заметное сделать незаметным, наука тогда только довольна и удовлетворена, когда, после оконченной ею работы, ничего не остается, что бы осмеливалось поднять свою голову. Но, вопреки науке незаметное не только не соглашается стушеваться, оно все свои силы напрягает к тому, чтобы стать как можно более заметным, чтоб превратиться из точки, из небытия, на которое его обрекает наука, в огромного Deus - хотя бы ex machina (это его не пугает), произвольное fiat и т. д. Будет ли это сделано на «достаточном основании», оправдается ли тут принцип или постулат закономерности, смутится или не смутится «вечный» порядок - до этого ему также мало дела, как закономерности, причинности, порядку и всему прочему «идеальному» миру - до мира реального». Л. Шестов
«Мир идеальный - это от века существующий порядок, который определяет собой и которым держится мир реальный. Реальный мир вчера возник и завтра исчезнет, порядок идеальный никогда не возникал и никогда не прейдет. В этом и коренится безграничность разума, оттого-то мы и можем каждое субъективное утверждение превратить в объективное». Л. Шестов
«Суеверие и неверие оба являются формами несвободы. В суеверии самой объективности - как голове Медузы - приписывается власть обращать в камень субъективность, и несвободе вовсе не хочется, чтобы заклятие было снято. Для неверия же высшим и на первый взгляд самым свободным выражением является насмешка. Однако насмешке не хватает как раз уверенности, именно поэтому она и насмехается». С. Кьеркегор
«Среди людей уже с древних времен укоренилась прочная вера, что истина страшна и что ее нужно всячески избегать. Ее сравнивали с головой Медузы, окруженной змеями, и говорили, что всякий, взглянувший на нее, обращается в камень». Л. Шестов
«Я не знаю, что скорей заставит человека идти вперед без оглядки - сознание, что за спиной осталась голова Медузы со страшными змеями и опасность обратиться в камень, или уверенность, что за ним та прочность и неизменность, которая обеспечивается законом причинности и современной наукой. Судя по тому, что теперь происходит, судя по тому, до какой степени напряженности дошла в наше время человеческая мысль, нужно полагать, что голова Медузы не так страшна, как закон причинности. Чтобы убежать от последнего - человек готов на все: кажется, он даже охотнее примет безумие - не поэтическое безумие, которое кончается пылкими речами, а настоящее, за которое сажают в желтый дом, - чем вернется на лоно закономерного познания действительности». Л. Шестов
«Лишь человек делает мир мыслимым - мы все еще заняты этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне его творение - ах, и вот же ему приходится теперь, подобно всякому творцу, любить свое творение!» Ф. Ницше
«Большей частью мы можем любить и чтить мир лишь тогда, когда душа наша чувствует в нем стройную гармонию. Гармония кажется нам одновременно и величайшей ценностью, и последней истиной. Она дает душе великий покой, твердую устойчивость, доверие к творцу, т. е. высшие, как учат философы, блага, доступные смертным. И тем не менее, бывают иные порывы. Человеческим сердцем внезапно овладевает тоска по фантастическому, непредвиденному, не допускающему предвидения. Прекрасный мир теряет свою красоту, душевный покой кажется позорным, прочность ощущается, как невыносимая тяжесть. Подобно тому, как возмужавший юноша вдруг начинает тяготиться благодетельной, так много ему давшей родительской опекой - хотя и не знает, что делать со своей свободой - прозревший человек стыдится данного ему, кем-то созданного благополучия. Закон причинности, как и вся мировая гармония, кажется ему приятным, облегчающим жизнь, но унизительным даром. За покой, за радости ничем не возмутимой жизни он отдал право своего первородства, великое право свободного творчества... Яблоко с дерева познания, хотя бы путь к нему шел через величайшие муки, становится единственной целью его жизни... И странно, как будто сама природа озабочена тем, чтобы толкать человека на этот безумный, роковой путь. Наступает в нашей жизни пора, когда какой-то повелительный тайный голос запрещает нам радоваться красоте и величию мироздания. Мир по-прежнему манит нас, но уже не дает чистой радости». Л. Шестов
«Невинность - это некое качество, она есть некое состояние, которое вполне способно существовать, и потому логическая торопливость, спешащая его снять, ничего не значит, поскольку в логике следует заботиться о том, чтобы еще больше поторапливаться; она ведь всегда приходит слишком поздно, даже когда так торопится. Невинность - это не какое-то совершенство, к которому следует стремиться вернуться; ибо стоит только пожелать ее себе - и она потеряна, и тогда появляется новая вина - попусту расточать время на желания. Невинность - это не какое-то совершенство, при ней нельзя оставаться, ибо для самой себя ее достаточно, но тому, кто ее потерял так, как она только и может быть потеряна, а не так, как ему, может быть, хотелось бы ее потерять - то есть через вину, - тому не придет в голову восхвалять свое совершенство за счет невинности». С. Кьеркегор
«Целые века, тысячелетия даже человеческая мысль тщетно искала разгадки великой жизненной тайны в добре. И, как известно, ничего не нашла, кроме теодицей и теорий, отрицающих существование и возможность тайны. Теодицеи с их наивным оптимизмом давно набили всем оскомину; механические теории, доказывающие, что человеческая жизнь не обладает достаточной реальностью для того, чтобы вопрос о ее появлении и исчезновении мог иметь такое же право на существование, как вопрос о сохранении энергии и материи, кажутся на вид более убедительными - но им не хотят верить. А нежелания верить не может, как известно, выдержать ни одна теория. Словом - добро не оправдало возлагавшихся на него надежд. Разум - тоже очень мало принес. И истомившееся человечество отвернулось от своих старых идолов и возвело на трон зло и безумие». Л. Шестов
«Последние цели мироздания, как говорит Ренан, скрыты в глубоком мраке и, быть может, по воле Творца. Но если это так, если и в самом деле у нас нет и не может быть явных указаний на то, кто владеет нами и чего от нас требует, если наш разум так устроен, что он равно допускает самые противоположные объяснения мировых целей и готов поочередно возводить на престол и пошлость и высокую добродетель, - кто же может заставить нас жить в мире с таким разумом? Добро бы он был всемогущим или если не всемогущим, то очень могущественным, мог бы справиться с нашими элементарными нуждами! Может быть, своекорыстное человечество соблазнилось бы материальными выгодами. Но, рано или поздно, наступает момент в нашей жизни, когда разум бессильно пасует и не умеет ничего для нас сделать!.. И тогда возникает у человека непреклонное решение раз и навсегда порвать с этим жалким и коварным союзником. Что угодно, только не разумное! И тогда, только тогда, когда человек почувствовал совершенную невозможность жить с разумом, впервые возникает у него вера. Большей частью он этого не знает, т. е. он не думает, что его изменившееся отношение к миру заслуживает такого названия, что оно имеет какую-нибудь заслугу, чего-нибудь стоит! Он думает, что верой должно называть приверженность человека к какой-нибудь церкви, к каким-нибудь догмам, к этическим учениям или, по крайней мере, интерес к так называемым последним вопросам нашего бытия. А то, что в нем - все так дико, гнусно, беспорядочно, хаотично, нелепо, отвратительно, все подлежит истреблению, уничтожению... И именно то, что выводит нас из нашего обычного равновесия, что разрывает, раздробляет на бесконечно малые части наш опыт, что отнимает у нас радости, сон, правила, убеждения и твердость, все это - есть вера, все это - моменты соприкосновения мирам иным... И пока мы живем в этом мире, не может быть и речи о том, чтобы вера была нашим постоянным душевным состоянием. Человеку нужна передышка. Нужно ему вздохнуть и сказать: «Как хорошо, как славно!», нужна ему твердость, правила, почва. И в силу того, что с незапамятных времен человек приучился думать, что там, где ему хорошо, где есть обеспеченность и уверенность в завтрашнем дне, там и только там и последняя истина, и вечное, незыблемое временем, благо, такие душевные состояния и называются великим словом «вера», - они же потому и согласуются с нашими знаниями и с нашим разумом, дабы общими усилиями веры, знания и разума создать прочный оплот для бедной, предоставленной всем случайностям человеческой жизни». Л. Шестов
«Даже если библейская «критика» была права, если познание, врезываясь в бытие, неминуемо приводит ко всем ужасам существования и к смерти, человек, вкусивший от запретных плодов, уже никогда не захочет и не в силах будет о них забыть. Таково происхождение спинозовской заповеди - non ridere, non lugere, neque detesteri, sed intelligere. Чтобы было «понимание», нужно отвернуться от всего, с чем связаны наши радости и печали, наши упования, надежды, отчаяния и т. д. Нужно отказаться от мира и того, что в мире. «Принуждаемый самой истиной», Спиноза вслед за античностью и средневековьем отворачивается от созданного Творцом мира: все, что в мире есть, он сводит к divitiae, honores et libidines (богатство, почеcти, чувственные наслаждения). Величайшим торжеством для него является прозрение его предшественников, что все, что есть в мире, преходит, все обречено на гибель: стоит ли дорожить таким миром? И не правы ли были древние и средневековые философы, которые предпочли созданному Богом миру мир идеальный, созданный человеческим разумом, и в этом последнем полагали «величайшее благо для человека». Amor erga rem aeternam - единственное «добро зело», оправдывающее в глазах человека бытие». Л. Шестов
«Совершенный мир не должен продолжаться в чем-либо ином, не должен ничего рождать, он остается для вечности, остается самим в себе. Все совершенное и безмерно прекрасное есть достояние вечности, не дробится, не продолжается в рождении из себя несовершенных частей». Н. Бердяев
«Нам говорят, что только сила правит миром, все же прекрасные чувства смешны и жалки. Я согласен, но сказать, что сила правит миром, значит ничего не сказать, это тавтология, так как то, что правит миром, без сомнения есть сила, а не бессилие и слабость. О, конечно, необходима активная, воинствующая, рыцарская борьба со злом. Верно и то, что только реальная сила может что-нибудь изменить в мире и что-нибудь создать, силы иллюзорные и фиктивные ничего не могут сделать. Вопрос в том, что есть реальная сила, что реальнее всего и сильнее всего в мире? Вместе с великими пророками, мудрецами и мыслителями, вместе с тысячелетним сознанием народов я думаю, что самая большая, абсолютная реальность в мире и самая большая, абсолютная сила в мире есть Бог, источник всякой реальности и всякой силы. Реальная сила человека растет, когда он питается из абсолютного источника, когда он сближается с наисильнейшим и наиреальнейшим, а путь сближения с абсолютной реальной силой есть рост сознания и изменения в первоначальной стихии человеческих чувств и желаний, от соединения правды с ее источником - Силой». Н. Бердяев



Высокий холм, скрывавший в своих недрах католический собор, венчался гигантским мраморным крестом с лаконичной надписью: «Скорбящая мать - павшим сыновьям».
- Мы - простые люди, и не умеем красиво говорить. Скажи от нашего имени, - шепнул арагонец и подтолкнул Артакса к ступеням собора.
- Но я не знаю, что говорить...
- Говори, что чувствуешь...
Артакс поднялся на три ступени и повернулся лицом к собравшемуся на открытие собора народу.
- Испанцы! - громко произнес он и заметил, как при этом слове по толпе пробежала мгновенная дрожь. - Этот крест и этот храм воздвигнуты вами, как напоминание грядущим поколениям о ваших ошибках, ваших заблуждениях и вашем прозрении. Вы дорогой ценой оплатили их, и я не посыплю солью ваши кровоточащие раны... Здесь, в общей могиле, покоится прах арагонцев и каталонцев, взаимно истреблявших друг друга в ослеплении ненависти. Пусть вместе с ним будет предана земле, но не забвению, застарелая вражда между вами. Этот крест и этот храм - памятник жертвам войны и предостережение их потомкам. Пусть никогда больше не проливается испанцами испанская кровь на испанской земле!
Артакс сошел вниз и попал в крепкие обьятья каталонца.
- Ты хорошо сказал! Я то же самое чувствую, вот только выразить не умею!
Арагонец хлопнул Артакса по плечу и дружески ему подмигнул.
- Взгляни, какое сегодня небо! Такой же будет отныне вся жизнь в Испании!
Артакс поднял голову и посмотрел ввысь.
Над все Испанией было безоблачное небо...


«Улица корчилась безъязыкая: ей нечем было кричать и разговаривать». В. Маяковский
«Над всеми специфическими задачами поэзии стоит одна задача - передача нам некоего опыта жизни или нового понимания того, что нам известно, или это выражение того, что мы сами знаем и чувствуем, но для чего у нас нет своих слов; это расширение нашего знания и воспитания, утончение наших чувств». Т. С. Элиот
«Да, поистине великое дело для народа - обладать явственным голосом, обладать человеком, который мелодичным голосом высказывает то, что чувствует народ в своем сердце. Италия, например, бедная Италия лежит раздробленная на части, рассеянная; нет такого документа или договора, в котором она фигурировала бы как нечто целое; однако, благородная Италия на самом деле - единая Италия: она породила своего Данте, она может говорить! Представьте теперь российского царя. Он силен, располагая множеством штыков, казаков и пушек; но он еще не умеет говорить. В нем есть нечто великое, но это немое величие. Ему недостает главного - голоса гения, для того, чтобы его слышали все люди и во все времена. Он должен научиться говорить; до тех же пор он ни более ни менее как громадное безгласное чудовище. Все его пушки и казаки превратятся в прах, в то время как голос Данте по-прежнему будет слышим в нашем мире. Народ, у которого есть Данте, объединен лучше и крепче, чем это может сделать безгласная Россия». Т. Карлейль
«Над всей Испанией - безоблачное небо». Сигнал к началу фашистского переворота в Испании
«Благими пожеланиями выстланы все дороги в ад». Данте
«Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляции общественности от космической жизни и от тех космических сил, которые иррациональны в отношении к общественному разуму. Это всегда укрывание от сложности через ограниченность. Социальный утопизм есть вера в возможность окончательной и безостаточной рационализации общественности, независимо от того, рационализирована ли вся природа и установлен ли космический лад. Утопизм не желает знать связи зла общественного со злом космическим, не видит принадлежности общественности ко всему круговороту природного порядка или природного беспорядка. И такие катастрофы, как мировая война, заставляют очнуться, принуждают к расширению кругозора. Обнаруживается жизненная несостоятельность таких рациональных утопий, как вечный мир в этом злом природном мире, как безгосударственная анархическая свобода в этом мире необходимости, как всемирное социальное братство и равенство в этом мире раздора и вражды. О, конечно, великая ценность мира, свободы, социального братства остается непреложной. Но ценности эти недостижимы в той поверхностной и ограниченной области, в которой предполагается их достигнуть. Достижение этих ценностей предполагает бесконечно большее углубление и расширение, т. е. еще очень сложный и длительный катастрофический процесс в человеческой жизни, предполагает переход от исключительно социологического мироощущения к мироощущению космическому». Н. Бердяев



Мир очнулся в своей постели и первым делом вспомнил о коробочке. Пошарив рукой вокруг себя, он не обнаружил ни ее, ни шариков и скрипнул зубами от ярости.
- Ты что-то потерял, малыш? - спросил из темноты насмешливый голос, и, присмотревшись, Мир различил в изножии постели силуэт Вара.
- Ты знаешь прекрасно, что я потерял! - запальчиво воскликнул юноша.
- Я как-то совсем упусил из виду, что маленьким детям нельзя давать в руки опасные предметы...
- Значит, я настолько несвободен, что уже не вправе распорядиться собственной жизнью?!
- Когда угодно и как угодно... Но мужчины обычно умирают иначе... Хотя - это ведь мужчины, а не маленькие мальчики...
- Ты думаешь, я трус?!
- Оставь, ничего такого я не думаю... Напротив, я склонен считать, что для самоубийства требуется гораздо больше мужества, чем для убийства... И все же мужчины обычно выбирают другую смерть...
Вар поднялся с кресла, подошел к ночному столику в изголовье постели, что-то поставил на него и вышел, неслышно ступая по мягкому ковру.
Едва Вар удалился, Мир торопливо зажег свечу и при ее колеблющемся свете увидел на столике коробочку слоновой кости с крупным изумрудом на крышке. Он открыл ее, высыпал шарики на ладонь и пересчитал. Их было ровно десять.
Мир высыпал шарики обратно в коробочку и поставил ее на столик, потом удовлетворенно улыбнулся, откинулся на подушки и почти мгновенно уснул...


«Если отвлечься от всякого богословия и борьбы с ним, то ясно, что мир не хорош и не дурен - и еще менее, что есть «лучший» или «худший» из миров - и что понятия «доброго» и «злого» имеют смысл лишь в применении к людям, да и здесь, пожалуй, неправомерны в их обычном употреблении. От хулящего и славословящего миропонимания мы во всяком случае должны уклониться». Ф. Ницше
«Есть лишь одна поистине важная философская проблема - это проблема суицида. Решить, стоит жизнь того, чтобы ее прожить, или она вовсе того не стоит? - ответив на этот вопрос, мы решим глобальную проблему философии. Есть, конечно, и другие вопросы, - исчерпывается ли мир тремя измерениями, определяется ли разум девятью или же двенадцатью категориями, - но их вполне можно рассматривать как второстепенные». А. Камю
«Мысль о самоубийстве - сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи». Ф. Ницше
«Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это есть только жестокость». Ф. Ницше
«По человеческим меркам неблагородно и даже в высшей степени аморально склонять малых детей к поступкам, опасным для них, и притом просто с целью испытать их моральную устойчивость». К. Юнг
«Все в превращении и сам ты в вечном изменении, и в каком-нибудь отношении, да гибнешь. И весь мир так». Марк Аврелий
«Целью мира.., стремившегося к самоубийству, было отрицание величия». А. Камю



- А не оскудела Русь мастерами и талантами! - довольно усмехнулся Глеб, наблюдая, как несколько ганзейцев наперебой пытаются перекупить друг у друга прекрасно выписанную маслом по дереву иконку.
Продавец, молодой светловолосый монашек в черной рясе послушника, безучастно смотрел на споривших чуть не до хрипоты покупателей и, перебирая четки, беззвучно шевелил губами.
- Ныне и монаху трудно удержаться в стороне от ярмарки, - сказал Глеб, подходя.
- Послан игуменом монастыря, дабы обменять на зерно, ибо нечем кормить братий, - заалев, как красна девица, ответил инок на насмешку Глеба.
- Неужто пусто в монастырских закромах? - недоверчиво усмехнулся Глеб.
- Во время глада роздали припасы нуждающимся и сами ныне нуждаемся.
- Да ведь грех иконами торговать, - не унимался Глеб, подзадориваемый желанием смутить инока.
- Грех, - согласился монашек. - Приму ради братий. Бог всемилостив. Молюсь о прощении.
- А кто писал?
- Аз, грешный.
- Большой талант дал тебе Господь, - уважительно произнес Глеб.
- Я только ученик богомаза, и это первая моя работа. Учитель назвал ее негодной, а настоятель велел продать. Мол, это не икона, и грех простится.
- И сколько просишь?
- Сколько дадут.
- Да немцы-то уже охрипли, а все не унимаются. Сто пудов пшеницы сулят! Аль не цена?
- Не хочу я немцам продавать. Увезут ее в Ливонию, - и словно сердца моего кусок увезут с нею вместе... Может, вы возьмете? - с робкой надеждой спросил инок.
- Взял бы, да нечем заплатить...
- Да Бог с ним! Берите так!
- А как же братии? - напомнил Глеб.
Монашек удрученно вздохнул, опустил русую голову на грудь и снова беззвучно зашевелил губами.
- Подождешь часок? - спросил Глеб. - Если не вернусь, продашь немцам. Они все равно не успокоятся, пока не купят.
Монашек молча кивнул, не поднимая головы.
Глеб подошел к важному ганзейцу, торговавшему всякой всячиной под открытым небом.
- Берусь лавку построить. За сто пудов пшеницы. Лес твой. Идет?
Ганзеец задумался, прикидывая в уме выгоды сделки, и, наконец, кивнул головой в знак согласия.
На этот раз Глеб превзошел самого себя.
Многолюдная ярмарка замерла и вся торговля прекратилась, потому что и продавцы и покупатели, раззявя рты, следили за его работой. Казалось, не один, а целый десяток человек ставит столбы, сколачивает доски, настилает полы, вставляет рамы, и когда через час на голом месте вырос, как из-под земли, чудо-теремок, к Глебу со всех сторон устремились, отталкивая друг друга, заказчики. Но он жестом отстранил их и подошел к ганзейцу.
- Рассчитаемся, как уговорились.
Купец указал на сложенные штабелем мешки.
- Мешок - пьять путоф. Сто путоф - тфацать мешкоф.
- А нет ли сеточки какой-нибудь?
- Это путет ошень польшой сетошка, - усмехнулся ганзеец и указал на сплетенный из канатов строп.
Глеб живо перекидал на него мешки и, взвалив на спину, через изумленно расступившуюся толпу направился к иноку.
Увидев Глеба, монашек расцвел в улыбке.
- Одолели немцы. Уж я и не чаял, что вы вернетесь... А это что же у вас на спине?
- Сто пудов пшеницы. Не с пустыми же руками тебе возвращаться.
- Да моей клячонке столько не свезти, - растерянно развел руками инок. - Вы-то как этакую тяжесть подняли?
- А своя ноша не тянет. Так и быть, провожу тебя до монастыря. Мне не в тягость, да и поговорим по дороге.
Инок взял под уздцы тощую кобылку и засеменил рядом с Глебом, стараясь подстроиться под его широкий шаг.
- И чем же не понравилась настоятелю твоя иконка? - спросил Глеб.
- Говорит, слишком мало в ней божественного и слишком много человеческого, - смущенно ответил инок.
- Это плохо?
- Для иконы - плохо. Перед иконою, писанной настоящим мастером, человек благоговеет и умаляется, постигая величие Бога и свое ничтожество. А глядя на мою, он думает, что Бог - такой же человек, как и он сам. Или что он сам - такой же человек, как и Бог...
- И что в этом плохого? Если человек почувствует себя подобным Богу, он никогда не унизится до мелких помыслов и скверных дел.
- Он может возгордиться или извериться.
- Не возгордится и не изверится, ибо гордыня и безверие возникают из пустоты душевной. А душа, устремленная к совершенству, полна до краев.
- Учитель говорит, что должно следовать канону и писать, как писали встарь, а не выдумывать свое...
- Не хочу порочить твоего наставника в твоих глазах, но думаю, что он неправ. Кто зрел Бога воочию? Кто смеет сказать: «Он - таков, остальное - от лукавого»? Не говорю тебе: «Не слушай наставника своего», но говорю: «Слушай душу свою». Ибо душа каждого человека хоть однажды да беседовала с Господом и запечатлела в себе Его образ.
- Но в Писании сказано, что и величайшим праведникам не дано лицезреть Господа, - несмело возразил инок.
- Верно. Но согласись, что лицезреть и беседовать - не одно и то же. Противоречие не в этом, а в том, что, не видев Бога, один человек пытается навязать другому свое представление о Нем и создает Бога по своему образу и подобию. Смысл иконописи ведь не в том, чтобы написать точный портрет Бога, а в том, что, изображая свое представление о Нем, человек, хочет он того или нет, изображает собственную душу. Впрочем, в этом смысл всякой человеческой деятельности вообще. Один ложку из дерева вырежет - и глаз от нее невозможно отвести, другой - из золота отольет, а ее и в рот взять мерзостно. Почему? Да потому, что душу человека видно сразу во всем, что он делает. В церкви наблюдал, как возле одних икон народ толпится и не расходится, а мимо других норовит поскорее прошмыгнуть? И на тех, и на других запечатлен образ Господа, да писали разные люди, и разные души смотрят с тех икон: одна - мелкая и завистливая, а другая - святая и прекрасная. Людей ведь не обманешь. Они издалека чуют, где правда, а где ложь. Я говорю тебе: на твоей иконе почиет Дух Святой. Учись у наставника мастерству, ибо надобно художнику твердо владеть ремеслом, но, приступая к работе, не проси совета ни у кого, кроме Бога и своей души.
Между тем они дошли до монастыря, и, скинув ношу с плеч, Глеб простился с иноком, не спросив даже имени.


«Отличительное свойство русской литературы, даже всего русского искусства, как известно, - простота, правдивость и полное отсутствие риторических прикрас. Достоинство это или недостаток судить не берусь, но одно мне кажется несомненным: наша простота и правдивость есть следствие нашей относительной малокультурности. В то время как в Европе человеческая мысль уже много столетий бьется над неразрешимыми вопросами - мы только начинаем пробовать свои силы». Л. Шестов
«Кто действительно всей душой своей взлетает на небо, тот его видит. В этом - оправдание иконописи. Если самое великое, святое воплощается, оно может быть изображено. И эти изображения служат воистину свидетельствами подъема достигнутого, осуществленного. Одно из самых ярких изображений христианского понимания потустороннего есть православная, в особенности русская иконопись. Что же мы в ней видим? И солнце, и звезды, и небесную синеву, и ночной мрак, и полуденное сияние, и пурпур зари, и зарево ночного пожара - во всем этом она видит образы запредельного... Те краски, которыми здесь изображается потустороннее, «всегда небесные краски в двояком, т. е. в простом и вместе символическом, значении этого слова. То краски здешнего, видимого неба, получившие условное, символическое значение знамений неба потустороннего. Великие художники нашей древней иконописи так же, как родоначальники этой символики, иконописцы греческие, были, без сомнения, тонкими и глубокими наблюдателями неба в обоих значениях слова. Одно из них - небо здешнее - открывалось их телесным очам; другое - потусторонее - они созерцали очами умными. Оно жило в их внутреннем религиозном переживании. И их художественное творчество связывало то и другое. Потустороннее небо для них окрашивалось многоцветной радугой посюсторонних радужных тонов. И в этом окрашивании не было ничего случайного и произвольного». Кто же прав в данном случае - иконописцы с их верой в возможность видеть, осязать и воображать духовное и божественное в его воплощении или же та иконоборствующая, протестантская религиозность, для которой этот иконописный подход к божественным тайнам - грубый и кощунственный материализм? Ясно, что с точки зрения веры в Слово воплощенное должен быть оправдан иконописец, а не иконоборец, ибо иконопись именно и есть утверждение Боговоплощения. - Ясно также и другое. - Именно благодаря этой вере в воплотимость божественных тайн, в возможность их видеть и воображать, духовный подъем в потустороннее становится совершенно реальным действительным. Чтобы этот подъем был жизненным, нужно, чтобы человек поднимался не одной только мыслью, а всей душой - сердцем, чувством, воображением». Е. Трубецкой
«Настоящий художник отправляет духовное служение. Он совсем не призван развлекать публику, увеселять ее или угождать ей. Он призван созерцать «внутреннее», вслушиваться в него, служить ему и повиноваться, погружаться в него и творить из него, сообщать и возвещать о нем. Торговать и торговаться - не его дело». И. Ильин
«Творчески облагодатствованный человек предстоит высшей власти в высшем измерении; он от нее получает свое направление и ей повинуется; и потому ему должна быть предоставлена свобода творческого усмотрения. Это не есть свобода злодейства или преступления. Это не есть и разнуздание ко вседозволенности. Это не есть и право на разврат, на пошлость и на безвкусие. Но это есть право на свободную творческую молитву; это есть свобода совестного и ответственного Богохваления... Для таких людей надо делать все, чтобы расширить им их земные возможности и облегчить им процесс их творчества... Надо избавить его от нужды. Надо оградить его от грубых, пошлых, навязчивых людей. Нельзя допускать, чтобы он, подобно Леонардо да Винчи, всю жизнь подыскивал себе прозаический или вульгарный заработок помимо своего вдохновенного призвания. Он не должен всю жизнь терпеть нужду и биться с долгами подобно Рембрандту, Бетховену, Гоголю и Достоевскому. Нельзя мириться с тем, что его, подобно Шопену, преждевременно сведут в могилу бедность и голод. Непозволительно оставлять его беззащитным в тот опасный час, когда какой-нибудь порочный и злой авантюрист, наподобие Дантеса или Мартынова, покусится на него, как на Пушкина и Лермонтова, чтобы убить его на поединке. Напротив, его жизненный путь должен быть огражден и сглажен, чтобы он мог свободно предаваться своему вдохновению, создавая свои лучшие произведения и выговаривая свои видения для вечности. Ибо в таком человеке поистине струится Божий поток, а к его словам и песням прислушиваются ангелы». И. Ильин
«Качества хотят изгнать из трудового социалистического общества и всю жизнь построить на количествах. Труд умственный и творческий, труд мыслителя и художника, труд, открывающий новые пути и приготовляющий противоядия от зла этого мира не оказывается ценным настолько, чтобы давать право на жизнь; от всех равно требуется бескачественный материальный труд, от творческого гения как и от простого ремесленника, не обладающего дарами свыше. С педантизмом и изуверством наваливают на человека высшего призвания бескачественную механику материального труда, не хотят приютить мудреца и пророка. Нет, и духовный труд дает право на жизнь, и индивидуальное, качественное призвание должно найти себе место в трудовом обществе. Трудовое общество должно быть основано на принципе качественного труда и на завоевании себе права на жизнь выполнением своего индивидуального призвания, созданием ценностей всенародной культуры. В новом обществе какой-нибудь Спиноза или Леонардо да Винчи должны больше цениться и больше обеспечиваться, чем в прежние времена». Н. Бердяев
«В произнесенном слове, в написанном стихотворении сказывается, говорят, квинтэссенция человека; но насколько больше в сделанной работе? Вся нравственность человека, его ум, терпение, выдержка, порядочность, верность, проницательность, изобретательность, энергия - одним словом, все силы, которыми обладает человек, начертано в выполненной им работе. Трудиться значит испытать свои силы в борьбе с природой и ее никогда не обманывающими законами; они-то вынесут человеку правильный приговор. Столько-то добродетелей нашли мы в нем, столько-то - и больше ни одной!» Т. Карлейль
«Почему же простая, низкая природа является у одного художника в каком-то свету, и не чувствуешь никакого низкого впечатления; напротив, кажется, как будто насладился, и после того спокойнее и ровнее все течет и движется вокруг тебя? И почему же та же самая природа у другого художника кажется низкою, грязною, а между прочим, он также был верен природе? Но нет, нет в ней чего-то озаряющего. Все равно как вид в природе: как он ни великолепен, а все недостает чего-то, если нет на небе солнца». Н. Гоголь
«Тебе предстоит путь, по которому отныне потечет жизнь твоя. Путь твой чист, не совратись с него. У тебя есть талант, талант есть драгоценнейший дар Бога - не погуби его. Исследуй, изучай все, что ты видишь, покори все кисти, но во всем умей находить внутреннюю мысль и пуще всего старайся постигнуть высокую тайну созданья. Блажен избранник, владеющий ею. Нет ему низкого предмета в природе. В ничтожном художник-создатель так же велик, как и в великом, в презренном у него нет уже презренного, ибо сквозит невидимо сквозь него прекрасная душа создавшего, и презренное уже получило высокое выражение, ибо протекло сквозь чистилище его души. Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, и по тому одному оно уже выше всего. И во сколько раз торжественный покой выше всякого волнения мирского; во сколько раз ангел одной только чистой невинностью светлой души своей выше всех несметных сил и гордых страстей Сатаны, - во столько раз выше всего, что ни есть на земле, высокое создание искусства». Н. Гоголь
«Истинно сильный человек тот, кто может идти не шатаясь, несмотря на самое тяжелое бремя». Т. Карлейль
«Учитель, воспитай ученика,
Чтоб было у кого потом учиться!» Е. Винокуров
«Жизнь народного духа находит себе в творчестве гения сосредоточенное и зрелое выражание. Гений говорит от себя, но не только за себя, а за весь свой народ; и то, о чем он говорит, есть единый для всех, но неясный большинству, а многим, может быть, и недоступный Предмет; и то, что он говорит о нем, есть истинное, подлинное слово, раскрывающее и природу предмета и сущность народного духа; и то, как он говорит это слово, - разрешает скованность и томление народного духа, ибо слово его рождено духовным актом национального строения и несомо подлинным ритмом народной жизни. Гений подъемлет и несет бремя своего народа, бремя его несчастий, его исканий, его жизни, его исторического и естественного существования; и, подняв его, - несет его творчески к духовному разрешению всех его узлов и трудностей. Он одолевает это бремя, он торжествует, он одерживает победу и притом так, что его победа становится на путях непосредственного или опосредованного общения - источником победы всех, связанных с ним национально-духовным подобием. Гению дана та мощь, о которой томились и ради которой страдали целые поколения в прошлом; и от этой мощи исходит и будет исходить духовная помощь и радость для целых поколений в будущем. Он учит своих братьев духовной победе; он показывает им, как они могут сами стать духовными победителями». И. Ильин
«В общем история, по-видимому, дает следующее наставление о возникновении гения: эксплуатируйте и истязайте людей - так говорит она страстям зависти, ненависти и соревнования - доводите их до крайности, возбуждайте человека против человека, народ против народа, и притом в течение целых веков. Тогда как бы из отлетевшей в сторону искры зажженной этим страшной энергии, быть может, сразу возгорится свет гения; воля, одичавшая, подобно коню под шпорами всадника, вырвется тогда и перекинется на другую область. - Кто постиг бы условия созидания гения и хотел бы практически применить способ, которого при этом обыкновенно придерживается природа, тот должен был бы быть столь же злым и беспощадным, как природа, - но, быть может, мы неверно расслышали голос истории». Ф. Ницше


При появлении Артакса в маленькой харчевне смолкли все разговоры.
Чувствуя на себе подозрительные и недружелюбные взгляды посетителей, он уселся за стол, и в ту же минуту к нему подошел трактирщик.
- Чего изволите, сеньор?
- Все равно, только быстро.
Спустя минуту трактирщик поставил перед ним бутылку вина и тарелку с ломтиками холодного жареного мяса и выжидающе уставился на Артакса.
- Похоже, я здесь не ко двору? - спросил Артакс, обводя таверну взглядом.
- Не обижайтесь на них, сеньор, - ответил трактирщик и как-то слишком уж выразительно подмигнул ему левым глазом. - Времена сейчас такие, что при посторонних лучше держать язык за зубами.
- А что такое?
- Святая инквизиция, сеньор, не любит болтливых...
- Не похоже, чтоб ты очень ее боялся...
- Я свое отбоялся, сеньор...
- А кто она такая?
- Вы, видно, издалека пожаловали, - усмехнулся трактирщик и снова подмигнул. - Святая инквизиция, сеньор, - это такая любопытная организация, которая хочет знать даже то, о чем человек думает, когда лежит с женой в постели.
- У вас найдется свободная комната?
- Разве сеньор уже не спешит?
- Я передумал.
- Ну разумеется, я всегда держу наготове прекрасную комнату для благородных сеньоров, - ответил трактирщик и вновь подмигнул Артаксу с видом заговорщика и сообщника.


«Тот уже мертвец, кто живет лишь для того, чтобы сберечь себя». И. В. Гете
«Всякое отрицание абсолютной ценности свободы совести, всякое отвержение мистической свободы по мотивам позитивным есть искушение «чудом, тайной и авторитетом» Великого Инквизитора. Отрицание той истины, что личность человеческая должна спастись свободно, свободной любовью избрать Бога, что в божественной любви и свободе - спасение человечества, есть соблазн второго искушения. Таинственные секты, те, что боятся свежего воздуха - второе искушение. Все эти насильственные спасители людей, проповедующие как религию авторитета, так и религию человечества, не уважают человека и потому любовь их кажущаяся. Вера в человека, в его достоинство, в мистический смысл свободы и есть уже вера в Бога, в источник силы человека и достоинства, и свободы его». Н. Бердяев
«Как в оккультических науках, передающих тайны немногим избранникам, так и в церковной концепции, приписывающей благодать священства и право совершения таинств лишь духовной иерархии, лишь немногим, есть соблазн Великого Инквизитора, желание тайной и авторитетом руководить миллионами младенцев.
Священнический иерархизм есть принижение Личности Христа, Его непосредственного значения. У социал-демократов мы встречаем ту же демоническую концепцию церкви, ту же непроходимую эмпирическую грань, отделяющую правоверных от неправоверных, ту же страсть к отлучению, ту же ортодоксальную теорию авторитета. Люди с гипертрофией воли в религиозной жизни легко склоняются к инквизиторству и изуверству. Но волевой фанатизм слишком часто бывает самомнением и самообожанием, раздуванием своей личности до размеров божественной непогрешимости, отсутствием скромности и Христовой кротости. Отвлеченно утверждаемая воля всегда корыстна и властолюбива, а сущность религиозной жизни в бескорыстии. «Да будет Воля Твоя» - это отказ от всякой воли к власти. Источник сатанинского самообоготворения - не сластолюбие, не соблазны плоти, как обычно думают, а честолюбие и самолюбие, легко соединимое и с аскетизмом. Считать себя страшным грешником - это такое же самомнение, как и считать себя святым праведником. Побольше скромности в религиозной жизни, побольше отдавать себя в волю Божью, верить в благодать Божью, созерцать и чувствовать близость Божью, тогда минует нас инквизиторский соблазн. Чтобы преодолеть в себе волю к власти, необходима огромная сила воли, чтобы победить самолюбие и честолюбие, нужна огромная сила характера. В вольном отказе от самоутверждения - сущность жизни во Христе, в самоотречении - победа над грехом». Н. Бердяев
«Новое религиозное сознание отвечает всем малым и великим инквизиторам мира: раскрытие людям тайны о смысле вещей, раскрытие истины абсолютной и вечной выше всего в мире, выше счастья людей, выше всякого здания для человечества, выше спокойствия, выше хлеба земного, выше государства, выше самой жизни в этом мире. Миру должно быть поведано слово истины, объективная правда должна раскрыться, чего бы это ни стоило, и тогда человечество не погибнет, а спасется для вечности, какие бы временные страдания оно ни претерпело. Люди - не бессмысленное стадо, не слабосильные презренные животные, которые не могли вынести тяжести раскрытия тайны, люди - дети Божьи, им уготовано Божественное назначение, они в силах вынести тяжесть свободы и могут вместить мировой Смысл. Личность человеческая имеет абсолютное значение, в ней вмещаются абсолютные ценности и путем религиозной свободы она осуществит свое абсолютное призвание. По презрению к личности, по неуважению к ее бесконечным правам, по страсти опекать человека и лишать его свободы и чести, соблазнив счастьем и спокойствием, - узнается дух Великого Инквизитора. Любовь к человеку не есть опека над ним, управление и властвование человеком, как не есть жалость; любовь есть соединение и слияние с родным по духу, не одинаковым, но равным по достоинству и призванию, трансцендентное влечение к близкой природе, в которую веришь и которую почитаешь в Едином Отце. По свободе и любви, по свободной любви, соединению людей в Боге, узнается Дух, противоположный Великому Инквизитору». Н. Бердяев



- Каспатин! Каспатин! - услышал Глеб и удивленно оглянулся.
На крыльце построенной им лавки стоял ганзеец и, радушно улыбаясь, манил Глеба к себе.
- Прошу фас, сайтите!
Глеб не стал отказываться и вошел.
- Сатитесь и тафайте фипьем на прутершафт! - предложил ганзеец и поставил на стол пузатую бутыль.
- Не откажусь, - сказал Глеб и залпом осушил стакан шнапса, крепкого, как русский мороз.
- О, фи есть настоящи рюсски покатир! - восхищенно воскликнул ганзеец. - Я не устаю утифляться на рюсски нарот! Такой покати, шетри семля, такой сильни, корти шелофьек - и такой нешасни, петни страна! Пошему?
- Это загадка и для нас самих, - усмехнулся Глеб.
- О, та! Сакатошни рюсски туша! - неизвестно чему обрадовался ганзеец. - Я шифу в ошень маленьки страна, но там есть ошень польшой порьяток. Ми тоше пили пи ошень петни нарот, если пи не умели перешь то, што ми имеем, и поэтому ми есть ошень покати нарот. Рюсски нарот эта шерта не иметь. Фаша петность происхотит от фаше исопилие. Фи иметь так мноко фсеко, што фи нишем не торошите. И поэтому фи нишеко не путете иметь, пока не наушитесь перешь кашти мелошь. Я не сопираюсь фас ушить. Я не тля токо приехаль. Но я есть негоциант, и я саинтересофан торкофать с покати, а не с петни партнер. У фас ушасни саконы. С фами страшно иметь тела, потому што фи сами не снать, што есть мошно, а што есть не мошно. Я прафильно кофорью?
- По сути, да...
- Я есшо плехо кофорью по-рюсски, инокта пифает ошень смешно. Но смешнее, шем у фас, я не фитель никте. В майн лафка мошно покупать коллантски крюшеф и франсюски фино, итальянски пархат и испански клинки, арапски кофе и интийски шай. А у фас, штопы купить смола, нато ехать в Смоленск! - немец расхохотался над собственной шуткой. - Это есть непрафильно! Никте покупател не пекает са протафьец, - только у фас! Так шить есть не мошно!
- Да, так жить нельзя, - хмуро согласился Глеб.
- О, та! Так шить нельсья! Пошему у фас такой клюпи порьяток? Феть рюсски шелофьек не есть клюпи шелофьек! Я снаю много рюсски шелофьек, но я не фстрешаль срети них турак! Пошему они телают сепе фрет? Феть это есть шерта турак! Та, клюпи, песмоскли турак! - разгорячившись, выпалил немец и сконфуженно умолк. - Простите, я не хотель оскорпить фаше насиональни шюство... Но мне тосатно, кокта я фишу шелофьек, котори петен по пришине сопстени клюпость, тем полее, цели нарот! Снаете, кто фи есть? Фи есть корти ниши! Солото фаляется у фас пот ноки, но кортость не посфоляет фам наклониться и еко потнять! Коко фи хотите утифить? О Майн Готт, я пиль пи покаше курфюрст, если пи имель одна стомильони шасть фаше покатство!
- Русский народ сам сумеет распорядиться своими богатствами. Он не глуп, не слаб и не ленив. Он только тем и занят, что силой отражает вражеские нашествия, трудом восстанавливает разрушенное и разумом постигает мир. Не ему ли обязана Европа своим нынешним благополучием? Что стало бы с вашей маленькой родиной, если бы между нею и татарскими ордами не встала Святая Русь? Знаете ли вы, сколькими жизнями лучших своих сынов заплатила она за победу над Батыем? Видели вы разоренные и опустевшие русские села и города? Такая же участь постигла бы и Европу, если бы русские дрогнули и пропустили татар через свою землю. А теперь вы поучаете нас и укоряете нашей бедностью! Да, мы бедны, но лишь потому, что слишком приманчивы для чужих глаз наши богатства! Впрочем, справедливости ради следует отметить, что это не единственная причина нашей бедности. Русский народ заслуживает лучших правителей и лучших законов, чем те, что имеет.
- Што ше мешает фам исменить саконы и сменить прафитьельей?
- Приверженность обычаям предков и долготерпение, которое у нас в крови.
- Это есть рапски шерта. Кайсер Иоганн пил нефосмошен никте, кроме как стесь.
- В Вавилонии был Навуходоносор, в Ассирии был Ашурбанипал, в Риме были Тиберий, Нерон и Калигула, и в Иудее - царь Ирод. Но каждый из этих народов считался в свое время великим, и никто не смел называть его народом рабов! Господь испытывает лишь сильных. Он разом ниспослал русским Иоанна, татар и голод, и увидел, что нет такого испытания, которое оказалось бы им не под силу, ибо они не возроптали против Него, но лишь крепче уверовали. Какой еще народ имеет силу столько претерпеть и не извериться? Сказано в Писании: «По вере вашей да будет вам!» И как Иова, после всех страданий и лишений, Бог возвысил и наградил, так и народу русскому будет от Него воздаяние за долготерпение и набожность. И как ныне дивится весь свет нашей скудости и убогости, так удивится вскоре нашему богатству и процветанию!
- Я фишу, што фи искренно люпите сфой нарот и ферите в еко фосмошности, но, как шелофьек посторонни, шитаю сфоим толком саметить, што испиток люпфи састафляет фас фитафать шелаемое са тейстфительное, а это есть месальянс.
- Поживем - увидим, - сухо произнес Глеб и вышел из лавки.


«Нравственность каждого индивида зависит в значительной степени от общего воспитания, полученного данным народом. Отсюда вытекает, что провидением установлена страшная и таинственная круговая порука между правительством и управляемыми и, что как в хорошем, так и в дурном, в истории обществ бывают моменты, когда над государством совершается суд и выносится приговор, как над отдельным человеком.
Добродетели, пороки и преступления - понятия относительные и в применении к рабам и свободным имеют разное значение. Поэтому, когда я изучаю русский народ, я могу констатировать как факт, не влекущий за собой того осуждения, которое он вызвал бы в наших условиях, что в общем у этого народа нет гордости, благородства и тонкости чувств и что эти качества заменяются у него терпением и лукавством». Маркиз де Кюстин
«Я презираю свое отечество с головы до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно». А. Пушкин
«Для западного культурного человека Россия все еще остается совершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то отталкивающим своим варварством». Н. Бердяев
«Никогда один сосед не понимал другого: всегда удивлялась душа его безумству и злобе соседа». Ф. Ницше
«Тот, кто совсем не знает, что такое дух, и не умеет любить его, тот не имеет и патриотизма. Но тот, кто чует духовное и любит его, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность. Он знает, что великое русское - велико для всех народов; и что гениальное греческое - гениально для всех веков; и что героическое у сербов - заслуживает преклонения со стороны всех национальностей; и то, что глубоко и мудро в культуре китайцев или индусов, - глубоко и мудро перед лицом всего человечества. Но именно поэтому настоящий патриот не способен ненавидеть и презирать другие народы, потому что он видит их духовную силу и их духовные достижения. Он любит и чтит в них духовность их национальной культуры, хотя национальный характер их культуры может казаться ему странным, чуждым и даже неприятным. И эта любовь к чужому духу и его великим проявлениям нисколько не мешает ему любить свою родину преимущественною любовью, одновременно - страстною и священною. Это можно выразить так: любить свою родину умеет именно тот, кто не склонен ненавидеть и презирать другие народы; ибо только он знает, что такое дух, и потому умеет обретать его дары и проявления у чужих народов; не ведая духа, нельзя любить воистину свой народ. Истинный патриот любит в своем народе то, что должны любить и будут любить, когда узнают, и все другие народы; правда, он любит у своего народа и то, что другие народы не полюбят; однако и он вовсе не призван любить у других народов все, но лишь то, что составляет истинный источник их величия и славы». И. Ильин
«Поистине, брат мой, если узнал ты потребность народа, и страну, и небо, и соседа его, ты, несомненно, угадал и закон его преодолений, и почему он восходит по этой лестнице к своей надежде». Ф. Ницше
«Так печально и уныло сложилась русская история и сдавила душу русского человека! Вся духовная энергия русского человека была направлена на единую мысль о спасении своей души, о спасении народа, о спасении мира. Поистине эта мысль о всеобщем спасении - характерно русская мысль. Историческая судьба русского народа была жертвенная, - он спасал Европу от нашествия Востока, от татарщины и у него не хватало сил для свободного развития». Н. Бердяев
«Дла вас - века, для нас - единый час,
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!» А. Блок
«Россия стоит в центре Востока и Запада, она соединяет два мира, в ней узел всемирной истории. И растет сознание религиозного призвания России. Но соединение Востока и Запада, соединение церквей есть взаимопроникновение и взаимопополнение двух религиозных опытов и двух типов культур. Проблема эта решается в глубине церковной мистики, а не на поверхности соглашений церковных и государственных правительств. До последнего обострения проблема Востока и Запада дойдет лишь тогда, когда слишком реально станет перед всем христианским миром, призванным хранить христианское откровение о личности, опасность восточно-монгольской стихии безличности, допущенной уже внутрь американско-европейской цивилизации. Практическая жизненная программа для России может быть сосредоточена лишь вокруг проблемы Востока и Запада, может быть связана лишь с уготовлением себя к тому часу истории, в который столкновение восточного и западного мира приведет к разрешению судеб Церкви». Н. Бердяев
«Германская раса - мужественная, самоуверенно и ограниченно мужественная. Германский мир чувствует женственность славянской расы и думает, что он должен владеть этой расой и ее землей, что только он силен сделать эту землю культурной. Давно уже германизм подсылал своих свах, имел своих агентов и чувствовал Россию предназначенной себе... Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его могут только немцы. И нужна была совершенно исключительная мировая катастрофа, нужно было сумасшествие германизма от гордости и самомнения, чтобы Россия осознала себя, стряхнула с себя пассивность, разбудила в себе мужественные силы и почувствовала себя призванной к великим делам в мире. В мировой борьбе с германской расой нельзя противопоставить ей одну женственность и покорность славян. Нужно раскрыть в себе мужественный лик под угрозой поглощения германизмом». Н. Бердяев
«Как перед ней не гнитесь, господа,
Вам не сыскать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы». Ф. Тютчев
«У средневековых европейских народов было вкоренено понятие, что политическое бедствие народа есть наказание божие за грехи, вследствие чего питалось отвращение к бедствующему народу». С. Соловьев
«Настоящий патриот учится на политических ошибках своего народа, на недостатках его характера и его культуры, на исторических крушениях и неудачах его хозяйства. Именно потому, что он любит свою родину, он пристально и ответственно следит за тем, где и в чем народ не находится на надлежащей высоте; он не боится указывать на это, памятую хорошую народную поговорку: «велика растет чужая земля своей похвальбой, а наша крепка стоит своею хайкою...» И. Ильин
«Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь и эта энергия не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры. От русской души необъятные русские пространства требовали смирения и жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безопасности. Со всех сторон чувствовал себя русский человек окруженным огромными пространствами, и не страшно ему было в этих недрах России. Огромная русская земля, широкая и глубокая, всегда вывозит русского человека, спасает его. Всегда слишком возлагается он на русскую землю, на матушку Россию. Почти смешивает и отождествляет он свою мать-землю с Богородицей и полагается на ее заступничество. Над русским человеком властвует русская земля, а не он властвует над нею. Западноевропейский человек чувствует себя сдавленным малыми размерами пространств земли и столь же малыми пространствами души. Он привык возлагаться на свою интенсивную энергию и активность. И в душе его тесно, а не пространно, все должно быть рассчитано и правильно распределено. Организованная прикрепленность всего к своему месту создает мещанство западноевропейского человека, столь всегда поражающее и отталкивающее человека русского... Возьмем немца. Он чувствует себя со всех сторон сдавленным, как в мышеловке. Шири нет ни вокруг него, ни в нем самом. Он ищет спасения в своей собственной организованной энергии, в напряженной активности. Все должно быть у немца на месте, все распределено. Без самодисциплины и ответственности немец не может существовать. Всюду он видит границы и всюду он ставит границы. Немец не может существовать в безграничности, ему чужда и противна славянская безбрежность. Он только с большим напряжением энергии хотел бы расширить свои границы. Немец должен презирать русского человека за то, что тот не умеет жить, устраивать жизнь, не знает ничему меры и места, не умеет достигать возможного. Русскому же противен германский пафос мещанского устроения жизни. Германец чувствует, что его не спасет Германия, он сам должен спасти Германию. Русский же думает, что не он спасет Росиию, а Россия его спасет. Русский никогда не чувствует себя организатором. Он привык быть организуемым». Н. Бердяев
«Терпение совсем не есть «пассивная слабость» или «тупая покорность», как думают иные люди; напротив - оно есть напряженная активность духа. И чем больше оно прикрепляется к смыслу побеждаемого страдания, тем сильнее становится его творческая активность, тем вернее наступает его победа. Терпение есть не только искусство ждать и страдать; оно есть, кроме того, вера в победу и путь к победе; более того - оно есть сама победа, одоление слабости, лишения и страдания, победа над деятельностью, над сроками, над временем: победа человека над своею тварностью и над всякими «жизненными обстоятельствами». Терпение есть поистине «лестница совершенства»... И кто присмотрится к человеческой истории - сколь велики были страдания людей и что из этого выходило, - тот познает и признает великую творческую силу терпения. От него зависит выносливость всякого труда и творчества; оно ведет через все пропасти искушения и страдания; оно есть орудие и сила самого Совершенства, начавшего борьбу за свое осуществление в жизни; и потому оно составляет живую основу всего мироздания и всяческой культуры... Отнимите у человека терпение, и все распадется в ничтожество: верность, скромность и смирение; любовь, сострадание и прощение; труд, мужество и работа исследователя...» И. Ильин


Остановившись на безлюдной площади перед огромным, мрачным зданием, Артакс широко расставил ноги и, рупором приложив ладони ко рту, вызывающе крикнул:
- Земля не центр мироздания, а всего лишь крохотная песчинка среди множества других песчинок! И человек - не венец мироздания, а всего лишь одна ступень на бесконечной лестнице развития!
Появившийся в конце площади прохожий замер на месте, как пораженный громом, потом резко развернулся и кинулся со всех ног наутек.
Из-под арки выбежали солдаты и, тяжело топая подкованными сапогами, бросились к Артаксу.
Он не сопротивлялся, когда, выкручивая руки, они поволокли его к зданию, в котором располагалась Святейшая инквизиция, и продолжал выкрикивать, не слишком связно и складно, свои мысли о Боге, истине и душе.
Его втолкнули в кабинет, в котором сидел за огромным дубовым столом лысый старик с резкими чертами худого лица и горящим взглядом черных глаз.
Он жестом предложил Артаксу сесть и ровным тихим голосом сказал:
- Назови свое имя.
- Артакс. Со своей стороны был бы совсем не прочь узнать, с кем имею честь беседовать.
- Это не беседа. Это допрос.
- Допрашивают преступников. Могу я узнать, какое преступление вменяется мне в вину?
- Ты распространял ересь и шпионил в пользу наших врагов.
- Разве публично высказывать свои мысли - преступно?
- Никто не спрашивал тебя о твоих мыслях. То, что положено думать правоверному католику, изложено в Священном Писании и утверждено римским папой, а святые отцы неустанно разъясняют верующим неясности Библии в специально отведенных для этого местах. Ты либо самозванец, либо сумасшедший. И в том, и в другом случае ты представляешь опасность для общества и должен быть изолирован либо уничтожен.
- Но что я высказал такого, что противоречило бы Библии?
- Ты уравнял в достоинстве человека и животных. Ты назвал центр мироздания песчинкой, затерянной среди миров. Ты оказал неповиновение законной власти. Ты трижды заслуживаешь смерти.
- Кто дал вам право решать вопрос о жизни и смерти человека?
- Всякая власть - от Бога.
- Бог создал людей равными и свободными.
- Еще одна ересь. Одни рождаются, чтобы повелевать, другие - чтобы повиноваться.
- Эта несправедливость основана на грубом насилии.
- Создав людей неравными по силе, уму, характеру и способностям, Бог ясно дал понять, что слабый должен подчиниться сильному или умереть.
- Создавая людей такими разными, Бог предполагал, что сильный будет заботиться о слабом. Да и скучен был бы мир, если бы его населяли одинаковые люди. О чем было бы тогда разговаривать? - усмехнулся Артакс.
- Люди могут быть разными, но думать они должны одинаково, иначе истина потеряется среди разнообразных мнений.
- Но человека невозможно силой заставить верить в то, что противоречит его личному опыту.
- Это значит, что люди не должны верить и в Бога. Ведь Его существование вовсе не вытекает из опыта обыденной жизни.
- Кроме опыта отдельного человека, существует еще опыт всего человечества. И этот опыт недвусмысленно указывает на бытие Бога и присутствие Божественного замысла.
- Значит, ты все-таки не отрицаешь того, что существуют некие общеобязательные истины?
- Я выразился бы несколько иначе. Я не отрицаю того, что в опыте человечества есть много ценного и заслуживающего внимательного изучения. И долг каждого человека - внести посильный вклад в копилку человеческих знаний, для чего он должен мыслить и подвергать сомнению то, что ему пытаются навязать в качестве бесспорной истины.
- Другими словами, человек должен исходить во всем из личного опыта?
- Если он претендует на звание человека.
- И ты допускаешь, что со временем человеческое знание достигнет такой полноты и могущества, что сможет познать даже Бога?
- Это и есть главная цель познания.
- Но если окажется, что Бога нет?! - с внезапной страстью вскричал старик и вскочил из-за стола.
- Не зря говорят, что самые большие безбожники получаются из самых религиозных людей, - усмехнулся Артакс.
- Я верю в Бога! - вскричал великий инквизитор. - Но что, как Бога нет?! Ведь это означает конец, хаос, распад! Мир держится на идее Бога! Уберите ее, - и все рассыплется в прах и полетит в тартарары! Как тогда жить?! И без того не прекращаются войны из-за того, что каждый народ считает своего бога единственным Истинным Богом, а тут каждый человек Богом станет - для себя самого! Что же тогда начнется?! Как тогда понять, чья вера истинная?!
- Бог един, человек чтит его в разных лицах. Когда-нибудь люди осознают свои заблуждения и в конце концов придут к Богу Истинному, ибо другого - нет, и все пути ведут к Нему.
- Ты пророк или безумец?
- Я мыслитель. С помощью разума я исследую мир и душу, и все больше убеждаюсь в том, что во мне нет ничего, чего бы не было вовне меня, как вовне меня нет ничего, чего бы не было внутри. Отсюда несложно сделать вывод, что если Бог существует, Он существует не только вовне, но и внутри меня, а поскольку я такой же, как все, значит, Бог существует в каждом человеке. И делая другому добро, я делаю добро Богу, а через Него - себе самому. А значит, смерти нет, ибо Бог бессмертен. Человек не исчезает и не уничтожается со смертью своего тела, но становится Богом.
- Ответь еще на один вопрос. Если бы ты точно, недвусмысленно, бесспорно и доказательно узнал, что Бога нет, как бы ты поступил?
- Я знаю, какого ответа вы ждете от меня. Но если бы Бога не было, его место должна была бы занять Истина.
- Бог и есть Истина, - сквозь зубы процедил Великий Инквизитор. - Вот почему, даже если бы Бога не было, Его следовало бы выдумать...
В кабинете повисло тяжелое молчание. Великий Инкивизтор размышлял, глядя прямо перед собой и постукивая подушечками пальцев по поверхности стола.
- Ты не трус, - сказал он, наконец. - Почему же ты не оказал сопротивления солдатам?
- Во-первых потому, что мне претит любое насилие, во-вторых, потому, что хотел побеседовать с вами и не смог придумать другого способа получить аудиенцию.
- Если человек мог противиться злу, но не сделал этого, он становится соучастником злодейства.
- Со злом нельзя бороться его методами. Тот, кто отвечает на насилие насилием и платит ненавистью за ненависть, способствует увеличению в мире количества зла и пропорциональному уменьшению количества добра.
- Но если злу не противиться, оно захлестнет весь мир.
- Я говорю об идеале, к которому следует стремиться.
- Но реальная жизнь далека от идеала, поэтому я намерен бороться со злом любыми доступными средствами, вплоть до самых жестоких, и мне безразлично, что кто-то назовет это злом.
- А что вы вообще подразумеваете под понятиями добра и зла?
Инквизитор задумался, потирая ладонью лысую голову, и, наконец, ответил:
- Добро - это все, что от Бога. Зло - это все, что от Сатаны... Но иногда бывает очень сложно понять, что - от Бога, а что - от Сатаны...
- А вы никогда не задумывались о том, что не все, что вы считаете злом, является злом на самом деле?
- Я не могу не думать об этом... Особенно, когда отправляю человека на костер... Ты думаешь, мне не страшно? Мне, может быть, еще страшнее, чем тому, кого я обрекаю на смерть... Я ведь не Бог и могу ошибаться... А что, если я осуждаю на гибель невиновного? Но каждый раз я оправдываю себя тем, что лучше казнить десяток невиновных, чем отпустить одного виновного.
- Это - не по-божески...
- А как - по-божески?!
- Лучше отпустить десяток виновных, чем казнить одного невиновного.
- А сколько невиновных погубят отпущенные десять виновных, - ты никогда не задавался таким вопросом? Милосердие по отношению к преступнику оборачивается жестокостью по отношению к его жертве.
- А не самый ли это тяжкий из всех грехов - когда человек пытается подменить собой божественное правосудие?
- А это и есть божественное правосудие. Как ты вообще его себе представляешь? Заседает Бог в суде и рассматривает жалобы потерпевших? Опрашивает свидетелей, выносит приговоры? Поскольку Он во всем, Он так же и в судье, и в палаче, и в преступнике.
- И в преступнике?
- Разумеется. Но в искаженном и извращенном виде.
- Разве Бога можно извратить?
- Извратить можно все. И чем прекраснее идея, тем легче подается она извращению... Какое содержание вкладывают люди в идею Бога? Некто - или нечто, - сотворивший мир и человека, при всем своем недоступном человеческому разумению всемогуществе, милосердный, всепрощающий и добрый. И вот человек, желающий исключительно добра своему ближнему, что он делает? Он убивает его, чтобы освободить от ужаса земного существования и прямиком отправить в рай. Объективно это зло, страшное зло, если не принимать в расчет мотивы. Он не хотел зла. Он хотел только добра. Но понял его искаженно... Он не преступник. Он, скорее, жертва собственных извращенных представлений. Действительно, земная жизнь очень похожа на ад. И тот, кто умирает насильственной смертью, действительно попадает в рай. Но соединение этих двух в общем-то правильных идей в голове убийцы привело к извращению. Ибо человек не вправе решать вопрос о жизни и смерти другого человека. Это божественная прерогатива, и покушение на нее, возможно, более преступно, чем само убийство... В чем состоит мой долг как судьи? Покарать зло. Но что понимать под злом в данном случае? Сам факт отнятия чужой жизни или покушение на божественное право? Или все вместе? Но нельзя забывать и того, что побуждениями он руководствовался самыми добрыми...
- Вы хотите сказать, что нет ни абсолютного зла, ни абсолютного добра?
- Это общее место. Мысль, которую я пытался выразить, несколько тоньше и сложнее, но, видимо, мне это не удалось... Ты знаешь, что по существующим законам тебя ожидает костер?
- Теперь знаю.
- Как человек я сожалею об этом. Но как судья я обязан исполнить свой долг... Добром или злом ты сочтешь, если я пошлю тебя на костер?
Артакс усмехнулся.
- Наш разговор напоминает мне беседу двух городских сумасшедших. Но я постараюсь ответить честно. Вы можете со спокойной совестью отправить меня на костер. Это не докажет ничего, кроме вашей неспособности бороться с идеями иначе, как путем грубого насилия.
- От применения силы отказывается только тот, кто ее не имеет.
- Или тот, кто в состоянии доказать свою правоту с помощью слов, а не кулаков.
- Ну что ж, я предоставлю тебе возможность с помощью слов убедить в своей правоте палача.
- Имеет смысл доказывать что-либо только тому, кто способен понять твои доводы и кого можно убедить.
- Ты не боишься смерти?
- Бог бессмертен. Пытаясь убить его, человек убивает себя самого...
Вокруг закопченного столба, обложенного вязанками хвороста, толпились любители жестоких зрелищ.
Артакс позволил привязать себя к столбу и, когда палач поднес горящий факел к хворосту, громко крикнул:
- Люди! Послушайте меня! Вам внушают страх перед Богом, который всемогущ и всевидящ! Который все может дать и все может отнять! Но страх и любовь несовместимы! Разве дитя боится матери и разве не доверяется ей во всем? Разве друг боится друга и разве имеет тайны от него? Разве женщина боится возлюбленного и разве изменит ему с другим? Так же и вы любите Бога! Ибо нет никого прекраснее, лучше и достойнее любви, чем Он!
Какая-то старушка сняла со сгорбленной спины вязанку хвороста и кинула ее в костер. Артакса уже не было видно за пламенем и дымом, но горький смех его, заглушаемый треском огня, еще звучал какое-то время над площадью.
Когда пламя костра погасло и люди стали, крестясь, расходиться, палач лениво поковырялся палкой в золе, но не нашел ни костей, ни обуглившегося сердца...


«Эти Великие Инквизиторы заточат в тюрьму Христа, заявив, что его метод непригоден, что всеобщее счастье достигается не полной свободой выбора между добром и злом, а властью над миром и его унификацией. Сначала надо завоевать и установить господство. Царство Небесное придет на землю, но им будут править люди - вначале единицы, Кесари будущего, а позже и все остальные. Единство мира будет установлено всеми средствами и методами, ведь дозволено всё. Инквизитор стар и утомлен, поскольку его мудрость горька. Он знает, что люди скорее ленивы, чем подлы, и свободе различать добро и зло предпочитают покой и смерть. Он испытывает холодную жалость к этому молчаливому узнику, которого без устали разоблачает история. Он хочет заставить Христа заговорить, раскаяться и в некотором смысле благословить и поддержать дело Инквизиторов и Кесарей. Однако узник безмолствует. Начатое дело продолжится без него. Христос будет убит. В конце времен законность воцарится в царстве людей». А. Камю
«Великий Инквизитор являлся и будет еще являться под разными образами. Дух Великого Инквизитора жил и в католичестве, и вообще в старой исторической церкви, и в русском самодержавии, и во всяком насильственном, абсолютном государстве; и ныне переносится этот дух в позитивизм, социализм, претендующий заменить религию, строящий вавилонскую башню. Где есть опека над людьми, кажущаяся забота о их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, - там жив дух Великого Инквизитора. Где счастье предпочитается свободе, где временное ставится выше вечного, где человеколюбие восстает против боголюбия, там - Великий Инквизитор. Где утверждают, что истина не нужна для счастья людей, что можно хорошо устроиться, не ведая смысла жизни, там - он. Где соблазняется человечество тремя искушениями дьявола - превращением камней в хлеба, внешним чудом и авторитетом, царствами мира сего, там - Великий Инквизитор. В разных, часто противоположных, образах скрывался этот дух Великого Инквизитора, это образование в мире и воплощение в истории злого начала, коренного метафизического зла: оно равно проявляется и в старой церкви, отрицавшей свободу совести и сжигавшей еретиков, поставившей авторитет выше свободы; и в позитивизме - религии человеческого самообожествления, предавшей высшую свободу за довольство; и в стихии государственности, поклонявшейся кесарю и мечу его, во всех формах государственного абсолютизма и обоготворения государства, отвергающего свободу человеческую и опекающего человека как презренное животное; и в социализме, поскольку он отверг вечность и свободу во имя земного устроения, земной равной сытости человеческого стада. Первые слова, с которыми Великий Инквизитор обратился к Христу, заключенному им в тюрьму, были: «Да Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано Тобой прежде. Зачем же Ты пришел нам мешать? Ибо Ты пришел нам мешать и Сам это знаешь». И всегда, всегда в истории, когда в жизни человечества являлся Христос со словами о нездешней свободе и напоминанием о вечном предназначении человека, когда Дух Его сходил на людей, Он встречался людьми, владеющими жизнью, такими словами». Н. Бердяев
«Великий Инквизитор совершает хулу на Святого Духа и богоборчество его есть окончательная нелюбовь к Богу. Отвращение к Христу скрыто в метафизической глубине его сердца. Вслед за ним совершают эту хулу многие говорящие «Господи, Господи», с именем Христа на устах распинающие Христа. Официальные служители церкви, современные книжники и фарисеи, черные первосвященники, благословляющие преступления этого мира, если они совершаются власть имеющими, бюрократические клерикалы.., все эти маленькие инквизиторы, - агенты Великого Инквизитора, отвратились в сердце своем от Христа и совершают надругательство над Духом». Н. Бердяев
«В язычестве и Ветхом Завете жажда искупления выражалась в кровавой жертве. Новый Завет любви заменил кровавую жертву бескровной евхаристией. В культе темной силы отразилась жестокость и звериность старого человечества. В кострах инквизиции, в религиозных преследованиях, в средневековых истязаниях приносились еще кровавые жертвы Богу-Силе. Но ведь после Христа и Его жертвы Бог не сила уже, а Любовь, не далекий, а близкий, не авторитет, а свобода. «Приидите ко Мне все труждающиеся и обременные, и Я успокою вас», «Возьмите иго Мое на себя, и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим», «ибо иго Мое - благо, и бремя Мое - легко». Вот об этой благости и легкости бремени забыли инквизиторы всех времен. Как бы забыли, что Бог-Сын, кроткий и смиреный сердцем, соединил нас с Отцом нашим. Кровавых человеческих жертв не приносят уже (т. е. почти не приносят, так как все еще казнят людей во имя «добра»), но приносят не менее страшные жертвы, жертвы всем богатством жизни, полнотой личного бытия. Этим бескровным, но страшным жертвам настало время положить религиозный предел и таким пределом может быть только более полное, новое религиозное сознание, которое окончательно узнает Бога, Отца нашего, бесконечно любящего, - Свобододателя, и отвергнет Бога жестокого, истязающего людей. Кровь жизни победит кровь смерти, таинство евхаристии, приобщение к плоти и крови Христа-Логоса победит жертву самоистязания и истязания других. Христос пришел спасать нас, а не карать, и мы хотим любить Его не страха ради. Благоговение и обожание должно победить страх и подчинение. Бог требует от нас творчества, созидающей свободной любви, а не жертв и страданий». Н. Бердяев
«Наши высшие прозрения должны - и обязательно! - казаться безумствами, а смотря по обстоятельствам, и преступлениями, если они запретными путями достигают слуха тех людей, которые не созданы, не предназначены для этого. Различие между эсотерическим и эксотерическим, как его понимали встарь в среде философов, у индусов, как и у греков, персов и мусульман, словом, всюду, где верили в кастовый порядок, а не в равенство и равноправие, - это различие основывается не на том, что эксотерик стоит снаружи и смотрит на вещи, ценит, мерит их, судит о них не изнутри, а извне: - более существенно здесь то, что он смотрит на вещи снизу вверх, - эсотерик же сверху вниз! Есть такие духовные высоты, при взгляде с которых даже трагедия перестает действовать трагически; и если совокупить в одно всю мировую скорбь, то кто отважится утверждать, что это зрелище необходимо склонит, побудит нас к состраданию и таким образом удвоит скорби?.. То, что служит пищей и усладой высшему роду людей, должно быть почти ядом для слишком отличного от них и низшего рода». Ф. Ницше
«Люди так привыкли к мысли, что в руках у человека есть и должна быть вся полнота власти и над земными, и над всеми возможными бытиями, что, по-видимому, не могут существовать, не могут вынести и мысли о том, что такой власти у них нет и никогда не было». Л. Шестов
«Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Вольтер
«Метафизики только и хлопочут о том, чтобы добыть какое-нибудь новое благо - я чуть не сказал наслаждение. Вольтер утверждал, что если бы не было Бога, Его нужно было бы выдумать, и эти слова объясняют его крайним позитивизмом. Но позитивного здесь - только форма. Содержание же чисто метафизическое. Ибо каждый метафизик гораздо более озабочен тем, чтоб убедить себя, что Бог существует, чем самим сущестованием Его. Раз он уверовал, с него этого вполне достаточно, хотя бы оказалось, что он ошибается. Он нашел утешение - большего он и не искал. Иначе бы он понял, что то обстоятельство, что он верит, нисколько не служит доказательством реальности объекта его веры. Он бы понял, что вовсе и не важно, верит он или не верит, что весь вопрос только в том, существует ли высшее сознательное начало или мы, живые люди, являемся вечными рабами и данниками мертвых законов необходимости». Л. Шестов
«А меж тем все-таки, может быть, что есть Бог и выдумывать его не нужно ни Вольтеру, ни метафизикам. И что неверие в Бога вовсе не служит возражением, что оно именно служит доказательством Его существования - большим, чем вера». Л. Шестов
«С каким старательным усердием, жертвуя своим временем, прилежанием и писчебумажными материалами, спекулятивные мыслители в наше время трудились над тем, чтобы предъявить всеобъемлющее доказательство существования Бога. Однако по мере того, как растет совершенство доказательства, похоже, что уверенность уменьшается. Мысль о существовании Бога, как только она полагается как таковая для свободы индивида, обладает некой вездесущностью, которая, даже если человек не желает действовать во зле, содержит нечто неловкое для всякого осмотрительного индивида. И поистине нужен внутренний смысл, чтобы жить в прекрасном и внутреннем единстве с этим представлением; и это гораздо более трудный фокус, чем быть образцовым супругом. Каким болезненно задетым должен поэтому чувствовать себя такой индивид, когда он слышит совсем простые и наивные речи о том, что Бог все-таки есть. Построение доказательства существования Бога есть нечто, чем можно научно и метафизически заниматься только от случая к случаю, однако мысль о Боге настойчиво навязывает себя человеку при всех обстоятельствах. Чего же не хватает такой индивидуальности? Конечно, внутреннего смысла». С. Кьеркегор
«С какой радостью заявили бы мы представителю научной мысли, что огонь вовсе не жжется, что гремучие змеи вовсе не ядовиты, что можно сброситься с высокой башни и не расшибиться и т. д., и т. д. - если бы он был обязан доказать нам противное. Но, к сожалению, ученый свободен от обязанности доказывать, за него доказывает природа - и как доказывает! - совершенно без помощи логики и морали. Если бы природа, как метафизики, вздумала бы принуждать нас к заключениям проповедями или силлогизмами, как вы полагаете, добилась бы она от нас чего-нибудь?! Но она куда догадливей и, главное, могущественней метафизиков. Логику и мораль она предоставила Гегелю и Спинозе, а себе в руки взяла дубину. Вот тут поди, попробуй поспорить: поневоле уступишь! Самые мудрые из метафизиков - католические инквизиторы подражали природе. Они редко обращались к слову и доверяли больше огню костров, чем сердечному жару. И если бы только у них было побольше силы, во всем мире нельзя было бы найти двух людей, разно думающих о непогрешимости папы». Л. Шестов
«Бог Св. Писания никого не принуждает, но истины разумного знания на библейского Бога не походят и походить не желают. Они принуждают, и как принуждают! Самоочевидности - только лицемерное sine effusione sanguinis (без кровопролития), которое прикрывает собой костры и пытки. В этом, к слову сказать, должно видеть объяснение того парадоксального явления, что средневековое христианство могло родить из себя инквизицию». Л. Шестов
«Католичество верит не Богу, а себе самому. Если бы Христос вновь сошел на землю, великий инквизитор сжег бы его, как он сжигал всех еретиков, т. е. всех тех, кто осмеливался думать, что полнота власти на земле и на небе не принадлежит всецело наместнику св. Петра. И он поступил бы правильно, т. е. последовательно: никто ведь не сомневается, что последовательность есть не только условие, но и сущность истины. И в самом деле, раз Бог делегировал свои «права» римскому епископу, как может Он сам выступать на земле в качестве судьи и законодателя? Ведь это значило бы отречься от своих основных предикатов вечного постоянства и неизменности! Правда, эти предикаты, как и все другие предикаты, приписал Богу сам человек, но, несмотря на это, или, лучше сказать, именно поэтому, человек ни за что не позволит Богу отречься от них. Ведь если Он откажется от постоянства и неизменности, Он, пожалуй, потом откажется и от других предикатов и в один прекрасный день предстанет пред людьми совсем не таким, каким они себе Его представляли, когда решились уверовать в Него. Бог, говорит великий инквизитор, предоставил людям право благословлять Его именем то, что они сами сделают и придумают. Бог есть только высшая санкция установленного людьми порядка. Если Он претендует на большее, Его нужно отвергнуть». Л. Шестов
«Христос хотел сделать людей свободными, хотел только свободной любви их, осудил всякое насилие, не хотел насильственного счастья людей, уважал людей как детей Небесного Отца Своего. Христос не хотел веры от чуда, веры насильственной, основанной на внешнем факте, на авторитете, подавившем людей. Сын Божий явился миру в образе Распятого, не царем и властелином, а униженным и растерзанным, чтобы человек свободно узнал своего Бога и полюбил. Чудо должно быть от веры, чудо от свободного соединения с Богом, чудо от любви. Свободная совесть в вере выше всего. В свободном избрании людьми Бога - смысл мировой истории. Великий Инквизитор вслед за искушавшим в пустыне прельщает внешними чудесами, которыми можно поработить человечество, насильственно сделать его счастливым, лишив людей достоинства детей Бога и предназначения в божественной жизни, свободную любовь подменяет авторитетом, насильственными чудесами соблазняет своих жертв; тайна, которой Великий Инквизитор хочет загипнотизировать людей, есть слепота и неведение. Чудо и тайна, на которых этот дух воздвигает свое здание, есть обман, ложь, шарлатанство и насилие. И опять Великий Инквизитор восстает против Христа во имя всех людей, во имя кажущегося демократизма... Опять выступает Великий Инквизитор в роли защитника людей, человеколюбца, демократа, опять обвиняет Христа в недостаточной любви к людям, в аристократизме, в переоценке сил человеческих. Соблазняет насильственным счастьем, проповедует веру, основанную на чуде, любовь, основанную на авторитете, успокоение и смирение, основанное на тайне. Все это мы слышим от государства, авторитетом и насилием спасающего и порабощающего, от исторической церкви, сбившейся с пути и принявшей тайну Великого Инквизитора. Это мы слышим и от позитивной религии человечества, покончившей с Богом и свободой». Н. Бердяев
«У Великого Инквизитора... оболочка средневековая, он сжигает на кострах, и это еще первоначальное зверство, зло элементарное, но дух его речей пропитан уже злом конечным, злом последним. Есть старый авторитет, порабощавший свободную совесть, но идет авторитет новый, который поработит ее окончательно, есть старый меч Кесаря, жестокий до зверства, насиловавший, но идет новый меч Кесаря, обожествление государства будущего, счастливого муравейника, в котором окончательно люди лишены будут свободы и приведены к небытию. Со злом прошлого, злом начальным и злом будущего, злом конечным, со зверством первобытным и зверством грядущим нужно равно бороться, должно открывать истину, искать смысла, чтобы идти по пути абсолютного добра, свободы, ничем не соблазненной, идти к бытию окончательному и вечному... Мы указывали уже на два начала всемирной истории: свобода выше счастья, боголюбие выше человеколюбия и последнее лишь из первого выводимо, хлеб небесный выше хлеба земного и последний лишь из первого выводим, свобода выше авторитета, смысл бытия выше самого факта бытия и последний из первого выводим. Отвергнуть соблазны Великого Инквизитора, князя мира сего и царства его - наша руководящая нить. Мы хотим решить: проблему хлеба земного, не соблазнившись им, не отвергнув ради него хлеба небесного; проблему богопоклонения, не соблазнившись авторитетом и чудесами внешними, не отказавшись от свободы совести; проблему соединения людей, общественной гармонии, не соблазнившись мечом Кесаря и царствами этого мира, сохранив свободу личности». Н. Бердяев
«Католичество не могло и не хотело просто верить: оно все боялось, что оно того и гляди попадется впросак - поверит не тому, кому нужно верить, и не так, как нужно. Прежде чем верить, оно спрашивало, cui est crederendum, кому поверить? У кого спрашивало? Кто возьмет на себя столь невыносимое бремя ответственности, кто даст ответ на столь страшный вопрос?» Л. Шестов
«Во все времена все учителя думали, что ими держится мир, что они ведут своих учеников к счастью, к радости, к свету! На самом деле пастухи были гораздо меньше нужны стаду, чем стадо пастухам. Что сталось бы с великим инквизитором, если бы он не имел гордой веры, что без него погибнет человечество? Что сделал бы он со своей жизнью? И вот, глубокий старец, проникающий своим изощренным умом во все тайны нашего существования, не умеет (может быть, делает вид, что не умеет) видеть одного - самого для него главного. Он не знает, что не народ ему, а он народу обязан верой, той верой, которая хоть отчасти оправдывает в его глазах его длинную, унылую, мучительную и одинокую жизнь. Он обманул народ своими рассказами о чудесах и тайнах, он принял на себя вид всезнающего и всепонимающего авторитета, он называл себя наместником Бога на земле. Народ доверчиво принял эту ложь, ибо и не нуждался в правде, не хотел ее знать». Л. Шестов
«Католическая вера по существу своему нетерпима». Конзальви
«Мы менее всего отказываемся от права на вечное осуждение или вечное оправдание человека. Мы с такой же уверенностью решаем, что хорошо, что дурно, что должно, что не должно, как и наши предшественники, католические богословы». Л. Шестов
«В чем суть глубочайшего искажения, внесенного в Евангелие Христа христианством? В идее суда, совершенно чуждой учению Христа, а также в ее следствиях - понятиях кары и вознаграждения. Отныне природа преображается в историю и, что примечательно, рождается идея человеческой тотальности. От благовещения и до конца света человечеству не предлагается ничего иного, кроме как подстариваться под готовые моральные установки библейского повествования. Разница только в том, что в финале действующие лица разделяются на добрых и злых. Если Христос говорил лишь о том, что первородный грех не имеет значения, то христианство делает источником греха всю природу. «Что отрицает Христос? Все, что ныне именуется христианством». А. Камю
«Христианство есть в известном смысле жестокость к себе и другим, ненависть к инакомыслящим, воля к преследованию. Мрачные и волнующие представления здесь на первом плане... Казуистика греха, самокритика, инквизиция совести практикуются здесь, как занятие, как средство против скуки. Христианство - это ненависть к уму, гордости, мужеству, свободе; это - libertinage ума; христианство есть ненависть к чувствам, к радостям чувств, к радости вообще». Ф. Ницше
«Правильно ли, что о вере и радости властно судят те, кто не знает ни веры, ни радости?» Г. К. Честертон
«Верующий находит своего естественного врага не в свободомыслящем, а в религиозном человеке». Ф. Ницше
«А что такое еретик? - Для католика тот, кто читает символ веры без filioque, для православного тот, кто читает с filioque». А. Амфитеатров
«Если для одних вы будете ортодоксом, то для других – еретиком». Д. Толанд
«Еретик - это тот, кто имеет свои собственные идеи». Боссюэ
«В вопросах религии человек может заблуждаться. Можно сказать еще больше: эту возможность надо предоставить людям, не опасаясь искренних и честных еретиков. Ибо опасность заключается не в том, что человек, искренно ищущий Бога, увидит его по-своему и окажется еретиком. Опасность в том, что человек захочет уйти от духа и Бога и вслед за тем увлечь за собою других - сначала лукавством, ложью, издевательствами и мнимыми доказательствами, а потом принуждением и террором; он начнет с проповеди вседозволенности и с злоупотребления внешней свободой, а кончит тем, что окончательно повредит драгоценный процесс внутреннего самоосвобождения». И. Ильин
«Еретиков часто преследовали за ничтожнейшие отступления от господствующих верований. Именно их упорство в пустяках более всего и раздражало. «Отчего они не соглашаются на такую пустую уступку? Серьезных оснований у них не может быть. Они только хотят огорчать нас, делать нам назло». Постепенно вражда шла crescendo, и появлялись костры и пытки, все против закоренелости во зле...» Л. Шестов
«Для фаустовской души существенным был трансцендентный догмат, а не культ. Безбожным считалось противоречие какому-либо учению; здесь начало понятия ереси. По своей природе эта религия не допускала свободы совести - это противоречит динамике, воли к власти над душами. Свободомыслие в этом отношении не исключение. За кострами следовала гильотина, за сжиганием книг - их замалчивание. У нас нет партии без склонности к инквизиции в той или иной форме». О. Шпенгер
«Лучше оправдать десять виновных, чем обвинить одного невинного». Екатерина II
«Раньше тех, кто пытался понять тайну времени, их ликвидировали. Сейчас их не издают. Это эффективнее ликвидации, иначе сам автор становится тайной. Его объявляют кем угодно: графоманом, шизиком, но только не открывшим тайну времени пророком…» NN
«Враги - это те же еретики, которых нужно либо обращать в веру истинную проповедью (читай: пропагандой), либо уничтожать с помощью инквизиции (читай: гестапо)» А. Камю
«Ничто так не пагубно для церкви, как отсутствие еретиков». И. Лойола
«В прошлые времена еретик гордился тем, что он прав. Это все королевства мира, полиция и судьи были еретиками. А он был ортодоксом... Нынешний человек, следуя современным веяниям, этим хвастает. Он говорит со скромным смешком: "Знаете, я такой еретик..." - и озирается, ожидая аплодисментов". Г.К. Честертон
«Старое отношение к ереси должно быть пересмотрено. Есть абсолютная религиозная истина, и всякое отклонение от нее есть ересь, но грань, отделяющая ересь от истинной ортодоксии, исторически условна и относительна и никакими человеческими критериями не может быть незыблемо установлена. Все люди без исключения до известной степени еретики, так как ни одному человеку не открылась еще полнота истины. История борьбы с ересями, история отлучений и проклятий может окончательно отвратить от Бога и Христа, приводит в ужас, так как в истории этой религия грязнится человеческими дрязгами и принижается схоластической тупостью. А главное: ересь не есть то, за что грозит наказание, ересь есть лишь темнота и слепота, и всякий жаждущий истины имманентно желает от нее освободиться, жаждет ортодоксии. И иная ересь совместима с высоким напряжением любви к Богу и Христу». Н. Бердяев
«Принимающий зло без сопротивления становится его пособником». М. Л. Кинг
«Право на жизнь — сложная вещь. Никто не давал права убивать во имя религии. Однако, миллионы людей были уничтожены во имя религий, во имя Божие. Во имя политики тоже нельзя убивать. Но это тоже происходит. Один только Иосиф Сталин уничтожил миллионы людей, своих собственных людей, за время пребывания у власти. Адольф Гитлер уничтожил шесть миллионов. А сколько войн произошло за это время. Создается впечатление, что мы только тем и занимаемся, что производим на свет детей для того, чтобы они стали солдатами, потому что нам нужны войны. Для увеличения населения Мохаммед разрешил мусульманам иметь четыре и даже больше жен. У него самого было девять жен. И все из-за войн, из-за уничтожения жизни. И женился он на девяти женщинах не из любви к ним, а по простому арифметическому расчету. Если мужчина имеет девять жен, это значит, что он может за один год произвести на свет девять человек. И девять женщин могут жить с одним мужчиной, это хорошо, но не наоборот. Если девять мужчин будут жить с одной женщиной, то может и ни одного ребенка не получиться. Получится одна неразбериха, и весьма вероятно, что они просто прикончат эту женщину!
Начинает казаться, что человек представляет собой ни что иное, как орудие уничтожения. Население необходимо сократить, если человек хочет жить достойно, радостно, а не влачить жалкое существование. Когда я говорю о том, что жизнь — это основное право человека, я имею в виду жизнь, полную света, песен и танцев, жизнь как радость и благословение». Ошо
«Некогда жгли и истязали для пользы религии, в угоду богу, не думая, что жестокое божество, требовавшее крови, было лишь их собственное (говоря мифологично) жестокое сердце. Теперь с разномыслящими поступают несколько иначе. Ученые еще нередко признают то или другое оскорблением науки или - мягче - ненаучным, вместо того чтобы признать лишь несогласным с их мнением». А. Потебня
«Христиане, т. е. называвшие себя последователями Христа, действительно жгли на кострах и пытали людей. Но Христос этому не учил». Л. Шестов
«Разве мученики притворной веры нужны кому-нибудь? Было время, когда людей приводили к религии – даже к христианству – огнем и мечом. Теперь - не то. Мы знаем, что и нравственный авторитет в этом деле, - непозволительное средство. Мы хотим, чтобы верили так, как верили первые христиане, когда пытками принуждали к отречению от Христа, когда наука, искусство, авторитет общественной власти – все было против нового учения. Только такую веру мы ценим». Л. Шестов
«Повторяю Тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо, если был, кто более всех заслуживал наш костер, то это - Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi». Ф. Достоевский
«Остерегайся святой простоты. Все для нее нечестиво, что не просто; она любит играть с огнем - костров». Ф. Ницше
«Каждая добродетель имеет привилегии: например, привилегию подложить собственную связку дров в костер осужденного». Ф. Ницше
«Я обратился к вам со словом истины и умеренности, я имел в виду законным образом, насколько человеческая немощь дозволяет, содействовать распространению истины Божьей и спасению душ человеческих, а вы, наместники Бога на земле, отвечаете мне палачом и огнем! Вы хотите сжечь меня и слово, возвещенное мною, и таким образом ответить на послание, которое исходит от самого Бога и которое я пытался передать вам! Вы - не наместники Бога; вы - наместники кого-то другого! Так я думаю!» Т. Карлейль
«Казнен пред толпой человек и провидец,
Распятья кострам могут боль сообщать,
Но мученик Духом Святым был увиден,
Чтоб мысль и любовь всей земле передать». М. Нострадамус
«Кто зла не свершил, на костре не сгорит -
Так небо высокое нам говорит». Фирдоуси
«Если у философии Спинозы не найдется другого способа защиты, то и его Бог, как и тот Бог, которого охраняли инквизиторы, не будет в силах противиться времени. И еще, по-видимому, очевиднее, что вопрос должен быть поставлен иначе - так, как его ставили люди, еще свободные от нашей самоуверенности и предвзятости: не человек «защищает» Бога, а Бог защищает человека или, иначе говоря, Бога нужно не защищать, а искать, и, стало быть, в философии, если она хочет осуществить завет Плотина и стать «самым важным», разум должен отказаться от притязаний на суверенитет. Ему не дано «все черпать из себя», не он был вначале. Истоки и корни лежат за пределами разума». Л. Шестов
«Историческое христианство - галиматья и нехристианская путаница; ибо сколько бы ни было в каждом поколении настоящих христиан, они одновременны с Христом. Его жизнь на земле протекает параллельно с родом людским, протекает с каждым отдельным поколением людей, как вечная история, его жизнь на земле обладает вечной одновременностью». С. Кьеркегор
«Истина сияет собственным светом, и не подобает просвещать умы пламенем костров». Мармонтель
«Еретик - не тот, кто горит на костре, а тот, кто зажигает костер». В. Шекспир
«Католическая церковь с ее многовековыми запретами и кровавым террором инквизиции олицетворяла собою «родительский облик», монополизирующий власть для поддержания «тайны» и блюдущий «тайну» ради закрепления своей власти: это она не разрешала «детям» свободу исследования (вспомним Галилея, Ванини, давнишний спор об антиподах и т. д.); это она пыталась сберечь для «экзотерического ведения» великой тайны Божия существа и Божьего мира. И вот «дети» пережили эпоху Возрождения и эпоху Просвещения, выросли умственно и созрели волею и предались овладевшему ими «духу противоречия». Подавляющий церковный авторитет был отвергнут, и началось повсюду самостоятельное наблюдение, любопытная погоня за явлениями и неутомимое следопытство». И. Ильин
«Признание абсолютного значения и предназначения личности, признание свободы и любви путями к спасению, мировому освобождению и мировому соединению - вот по чему узнается Дух Божий. Неуважение к личности, превращение ее в средство, предание свободы за блага временные, путь насилия вместо пути любви, поддержание мирового разъединения путем внешней связанности, - вот по чему узнается дух Великого Инквизитора, дух дьявольский. Важная задача - освободиться от демонизма благочестивого, демонизма по отсутствию сознания, возвратить святых богоборцев к Богу, отвергнуть демонические слова для дел и переживаний недемонических. Тогда будет яснее, в чем реальное зло мира, почему оно не притягательно и не заманчиво, почему в нем нет никакого бытия, почему оно не осуществляет упований личности, а губит их окончательно». Н. Бердяев
«Католическая теория авторитета (да и православная) соблазнились искушениями Великого Инквизитора, искушением «чудом, тайной и авторитетом», одним из искушений диавола, отвергнутых Христом. Захотели веры от чуда, правды от авторитета, религиозного света от тайны, нераскрывавшейся разуму. Но последний критерий, отличающий правду от лжи, свет от тьмы, - только в непосредственных данных реального опыта и оценках абсолютного разума, в деле этом нельзя положиться на других, на внешний мир, и учит этому не только философия, но прежде всего Христос. Истину эту отрицает только дух Великого Инквизитора. А что всякое религиозное знание сверх-индивидуально, соборно, то ведь и философское знание соборно, и разум по природе своей соборен, и всякое постижение мировой тайны дается лишь слиянием с душой мира, с церковью». Н. Бердяев
«Организовать месть, превратить древнюю кровавую месть в безличную, но не менее жестокую, - вот миссия государства, которая и до сих пор многих ослепляет. Но карательное право может иметь два оправдания - охрану человеческой личности от насилия злой воли, от звериной стихии и - исправление злой воли, преображения стихии звериной в человеческую. Право организованной общественной борьбы со злом, зверством и преступлением не подлежит сомнению, это долг рыцарства направлять общественные силы на предупреждение всякого насилия, убийства и разбоя, но охрана слабых от посягательств сильных и постановка злых и преступных в условия, при которых их воля могла бы переродиться и очиститься, не достигается насильственными путями старого государства. Для этого необходим морально более высокий общественный союз, необходима сила не государственная, а религиозная. Ведь перерождение государства в церковь, переход от общественного насилия и принуждения к общественной свободе и любви есть абсолютная норма общественного развития. Я не проповедую толстовского непротивления злу, необходимо проповедовать противление, но иными путями, не злыми же, не столь насильническими, не нужно уподобляться в противлении тем преступлениям, против которых мы боремся, не нужно подражать преступникам, как это часто делает государственная власть. Стремление отстоять порядок, охранить свои утилитарные цели, создать государственную твердыню во что бы то ни стало, всеми средствами, все признать дозволенным для этой цели - это диавольский соблазн, это злое, инквизиторское начало». Н. Бердяев
«Религия, как отвлеченное начало, в тысячу раз хуже других отвлеченных начал. Религия не только не противоположна «жизни», философии, общественности, искусству, но она есть хорошая жизнь, истинная философия, справедливая общественность, прекрасное искусство, религия - начало, преображающее жизнь, философию, общественность, искусство, преодолевающее всякую отвлеченность и ограниченность частей, она богатое бытие». Н. Бердяев
«Истина и любовь – две самые могущественные силы на свете, а когда они объединяются, им невозможно противостоять». Р. Кадуорт



- Послушай, люди умные? - спросила Любовь и выжидающе уставилась на Марию.
- Странный вопрос... - усмехнулась Мария. - А почему ты спрашиваешь?
- Нет, ты сперва ответь!
- Ну, как тебе сказать... Люди бывают всякие. Но даже самый великий мудрец не во всем и не всегда бывает мудр и самый последний дурак не во всем и не всегда бывает глуп.
- Ты хитрая!
- Почему? - удивилась Мария.
- Потому что не хочешь прямо сказать, что все люди - круглые дураки!
- Но это не правда. Люди совсем не дураки.
- Не заступайся за них! Если человек не понимает простых вещей, значит он дурак, и нечего тут рассусоливать!
- Ну и каких же простых вещей не понимают люди? - усмехнулась Мария.
- Да чего ни коснись! Говорю им: давайте играть в «дочки-матери»! А они кричат: не хотим в «дочки-матери», хотим в «войну»! Я говорю: ладно, играйте в «войну», но без меня! Ушла, - а они передрались, перессорились, наставили друг другу синяков и шишек, разревелись и побежали жаловаться папе с мамой! Ну не дураки ли?
- Дети берут пример со взрослых. Играя, они познают правила взрослой жизни и осваивают незнакомый мир, и нельзя обвинять их в том, что жизнь взрослых далека от совершенства.
- Так о чем и речь! Почему взрослые не изменят свою жизнь так, чтоб дети перестали играть в войну? Ведь дети вырастают и переносят свои детские привычки во взрослую жизнь, и все опять повторяется сначала. С той лишь разницей, что умирают они уже не понарошку.
- Этот заколдованный круг можно разорвать только одним способом - познав истину. До тех пор, пока этого не произойдет, дети будут обречены повторять ошибки взрослых.
- А я о чем говорю? Были бы они умными, давно бы уже познали эту самую истину, и все было бы в полном порядке!
- Видишь ли, истину невозможно постичь с помощью разума и трудно выразить в человеческих понятиях. Человеческий разум и человеческий язык еще не достигли и, возможно, никогда не достигнут той степени гибкости, ясности, точности, чистоты, утонченности, свободы, прозрачности и совершенства, которые необходимы для постижения и выражения сущности всех сущностей. Попытка познать истину с помощью логики заведет человечество в тупик и поставит перед неразрешимыми противоречиями. Разум способен познать и объяснить только какие-то частные явления мира и жизни, да и то лишь те, по преимуществу, которые находятся на низшей ступени сложности. Мгновенные вспышки внезапного озарения, которые у людей называются вдохновением, гораздо ярче и полнее освещают наиболее темные и таинственные стороны бытия и проясняют их сокровенную суть. Но люди испытывают недоверие к ним и пытаются проверить полученные путем озарения знания с помощью логики, и этим все портят. Вдохновение есть не что иное как проблеск бессмертного духа в смертном сознании. До тех пор, пока человек не откажется от понимания самого себя как чего-то отдельного от других людей и мира, человеческое общество будет преисполнено взаимной вражды, и постижение истины будет невозможно. Только осознав себя, как частицу огромного целого, человек сможет обрести полное единение с миром, Богом и вечной истиной.
- Но если разум бессилен познать истину, как же людям до нее докопаться?
- Поскольку каждое живое существо в скрытом виде содержит в себе частицу Мирового Духа, человек может постичь истину не через посредство разума, а с помощью своей души.
- Почему же до сих пор люди не сделали этого?
- Потому что прежде чем постичь истину, нужно придти к осознанию ее необходимости. До сих пор разум состоял на службе у потребностей человеческого тела, и люди приучились считать истиной только то, что полезно или приятно для тела, а душа находилась при нем на положении не то рабыни, не то пленницы, не то служанки. Тело весьма неохотно уступает свои позиции душе. Однако многие люди начинают понимать настоящую иерерхию отношений, и в благодарность за это душа понемногу открывает им истину... Попробую объяснить это на примере. Представь, что в темной комнате находятся два человека - зрячий и слепой. В темноте слепой имеет преимущество перед зрячим, ибо он привык пребывать в вечном мраке и ему легче передвигаться наощупь. Но едва рассветет, преимущество получит зрячий. Разум подобен слепцу, который, спотыкаясь и падая, ощупью бредет в вечной тьме, без надежды когда-нибудь увидеть солнечный свет. А душа подобна человеку, который слеп во тьме невежества, но прозреет, едва забрезжит заря истины.
- Все равно непонятно. Если душа знает истину, почему человек не знает того, что знает его душа?
- Душу можно сравнить со скрягой, который скопил бесценное сокровище, и, желая уберечь его от воров, схоронил в укромном месте, да так запутал следы, что и сам уже неспособен отыскать обратную дорогу. Он напрягает все силы разума, пытаясь восстановить в памяти утраченный путь, но скоро понимает, что эти попытки тщетны. И вот он сидит и горько оплакивает свою утрату, но случайно проходивший мимо путник, сжалившись, дает ему совет отбросить попытки найти тайник логическим путем, а начать думать об утраченном сокровище и только о нем. «Если ты хочешь вернуть свое сокровище, - говорит странник, - ты не должен думать ни о том, сколь безмерна твоя потеря, ни о том, что ты приобретешь, найдя тайник, но лишь о самом сокровище. Тебя не должны волновать ни мысли о богатстве и славе, ни любовь к роскоши, ни страх перед унижением и бедностью, никакое другое чувство, мысль или желание. Ты должен раствориться без остатка и потерять себя во всепоглощающей мысли о сокровище. И тогда оно само приведет тебя к себе». И скряга сделал так, как посоветовал странник. Он закрыл свой ум для посторонних мыслей, и свое сердце - для посторонних чувств, и свою волю - для посторонних стремлений, и полностью сосредоточился на своем сокровище. И когда его сознанием целиком овладела одна-единственная мысль, он ясно, отчетливо и во всех подробностях вспомнил дорогу к тайнику, но не тот петляющий и запутанный путь, каким он покидал сокровенное место, а прямой и кратчайший путь к нему. И скряга следует этим путем без раздумий и колебаний и обретает свое сокровище. И радость его столь велика, что он перестает быть скрягой и жаждет поделиться вновь обретенным сокровищем с каждым встречным. Но сокровище, хотя велико и безмерно, не может быть разделено на части. И тогда бывший скряга отдает его другому человеку целиком, но не лишается сокровища, а продолжает обладать им в полном объеме. И тот, с кем он поделился, также одаривает каждого встречного своим сокровищем. И каждый новый обладатель сокровища спешит поделиться им с окружающими. И так они идут, оделяя всех встречных, и, не беднея сами, делают богатыми всех. И когда последний человек на земле станет обладателем бесценного сокровища, на земле наступит царство небесное... Ты поняла?
- Не совсем.
- И что же тебе неясно?
- Получается, что людям когда-то была известна истина, но потом они в силу каких-то таинственных причин ее забыли, так?
- Разве ты не замечала сама, что порой долго, мучительно и безуспешно ломаешь голову над каким-нибудь вопросом, и вдруг, когда ты уже отчаиваешься найти ответ, разгадка возникает как бы сама собой, словно ты всегда ее знала и только не могла вспомнить? И в то же время в тебе возникает уверенность, что это не окончательное знание, а всего лишь крошечная частичка какого-то всеобъемлющего, полного и последнего знания? Разве нет?
- Пожалуй, ты права.
- А когда я объясняю или рассказываю что-то, разве у тебя не возникает чувство, что все это ты уже знала когда-то давно, может быть, в прошлой жизни, а я только помогла тебе вспомнить об этом?
- Да, пожалуй, что-то такое я чувствовала иногда... Значит, каждый человек является как бы носителем и хранителем скрытой истины?
- Точнее было бы говорить об отражении.
- Подробнее, пожалуйста.
- Пожалуйста. Представь себе некое всемогущее, прекрасное и совершенное существо, которое смотрится в огромное, самое огромное, какое ты только можешь представить себе, зеркало. И вдруг под воздействием внутреннего напряжения зеркало распадается на мириады мириадов мельчайших осколков, которые с огромной скоростью разлетаются во всех направлениях. Одни осколки не отражают ничего, другие отражают самих себя, третьи отражают осколки, находящиеся по соседству, а четвертые отражают совсем крошечные частицы Существа, и так до бесконечности. И вот, желая увидеть себя целиком, Существо собирает и раскладывает осколки в первоначальном порядке, но делает это не с помощью физического воздействия, а отражаясь поочередно в каждом осколке. Когда осколки вновь станут единым огромным зеркалом, Высшее Существо отразится в них целиком и без изъяна, и тогда... - Мария умолкла и улыбнулась.
- И что будет тогда? - нетерпеливо спросила Любовь.
- А это станет известно только после того, как осколки станут зеркалом.
- А нет ли какого-нибудь способа приблизить этот момент?
- Есть.
- И в чем он состоит?
- В жертве и отказе, в исчезновении и покорности.
- Что тут сложного? Подумаешь! Я готова на любые жертвы, и, если это необходимо для счастья человечества, могу отказаться даже от вишневого варенья!
- Жертвовать придется не вишневым вареньем и даже не жизнью, что значительно проще, а собственной личностью. Необходимо принести себя в жертву Высшему Существу, не на словах, а на деле признав, что это Оно действует через тебя, и все, сделанное тобою, по праву принадлежит Ему. Ты должна отказаться от плодов своего труда, от собственной воли и собственной личности, и признать, что ты сама по себе не имеешь ценности, но твоя ценность обусловлена тем, в какой мере способна ты подчиниться Высшей Воле и раствориться в ней... Я давно не рассказывала тебе сказок. Хочешь послушать?
- А мне не придется после этого отправляться в постель? - лукаво усмехнулась Любовь.
- Не придется, - успокоила ее Мария. - Некогда жил человек. Однажды он приехал в незнакомый город и увидел там прекрасный храм. Даже незавершенный, он поражал воображение своим совершенством. Человек поднял валявшийся на земле мастерок и сказал вслух самому себе: «Подумать только, что этим маленьким и невзрачным инструментом был построен такой огромный и великолепный храм!» И вдруг мастерок заговорил, и знаешь, что он сказал? «Я, - сказал мастерок, - всего лишь послушное орудие в руках умелого мастера. Это он так ловко и красиво уложил кирпичи друг на друга, а я всего лишь скрепил их раствором». Человек отыскал каменщика и сказал: «Я восхищен твоим мастерством. Ты построил храм, какого еще не бывало в мире!» Каменщик улыбнулся и ответил так: «Спасибо на добром слове, чужеземец, но я всего лишь воплотил замысел зодчего. Это он создал в своем воображении эти величавые и стройные формы». Узнав, где живет зодчий, путешественник отправился к нему. «Я преклоняюсь перед твоим гением, - сказал он зодчему. - Воистину, ты воздвиг храм, равного которому не было, нет и не будет под солнцем!» «Благодарю за лестные слова, чужеземец, но я всего лишь исполнил волю царя. Это он замыслил увековечить свое царствование в прекрасном храме, который переживет века!» И путешественник отправился в царские чертоги и был допущен пред царские очи. «О владыка! - сказал путешественник царю. - Воистину, храм, построенный по твоему повелению, переживет века и донесет твое имя до самых далеких потомков!» «Я только выполнял волю Творца!» - ответил царь. Путешественник вышел из дворца, посмотрел на небо, но решил повременить с изъявлениями своего восторга Создателю... Понятно?
- Вот смотри, - сказала Любовь и подняла руку. - Неужели это делаю не я, а Он делает это через меня? Ему, что, заняться больше нечем? Или Он сидит там, как кукловод, и с утра до ночи дергает людей за ниточки?
- Ну разумеется, нет... У тебя есть душа, которая является частицей Мирового Духа, и ты, по большей части, прислушиваешься к ее велениям...
- Но ведь не всегда?
- К сожалению...
- Почему к сожалению?
- Потому что разум и воля могут ошибаться, а душа - никогда... И все, от самого великого до самого малого, происходит в мире через нее.
- У меня сейчас бестолковка лопнет... - пожаловалась Любовь.
- Что-что? - не поняла Мария.
- Бестолковка, - повторила Любовь и, встретив непонимающий взгляд Марии, пояснила. - Ну, то есть, голова. От слова «бестолочь».
- Ну это слово ты уж точно слышала не от меня! - рассмеялась Мария.
- Я сама его выдумала, - с видом скромничающего гения сказала Любовь и вдруг хитро прищурилась. - А может, это Он выдумал его через меня?


«Подобно тому, как ребенок больше узнает играя, чем занимаясь навязанной работой, и мудрость быстрее растет в счастии, чем в страдании». М. Метерлинк
«Учиться – значит открывать то, что ты уже знаешь… Учить – значит напоминать другим о том, что они знают не хуже тебя». Р. Бах
«Главная, самая непостижимая тайна, по-видимому, в том именно и заключается, что последняя, а может быть, и предпоследняя истина дается нам не как результат метафизического размышления, а приходит извне, неожиданно - как мгновеное просветление». Л. Шестов
«Мысли-молнии, внезапные озарения, и мысли продуманные, приведенные в связь с прошлым и служащие основанием для будущих мыслей: которым верить? Если Эрос источник высшего познания, то, конечно, первым. Древние верили озарениям, и лишь новые, опираясь на положительную науку, стали требовать единства познания». Л. Шестов
«Как сказано в Писании, где твое сокровище, там и сердце твое. И вот, пока «сокровище» человека в видимых и достижимых благах - у него одно знание. Когда видимое опостылеет и недостижимое станет предметом заветных исканий, явится и другое знание. А почему видимое постылеет, почему недостижимое, к которому человек прежде был равнодушен, вдруг безраздельно овладевает им, как возможны и какой смысл имеют эти превращения - это уже иной вопрос, который философия с тем большим упорством обсуждает, чем несомненнее становится для нее полная невозможность дать на него сколько бы то ни было удовлетворительный ответ». Л. Шестов
«Не странно ли, что при таких обстоятельствах, в эпоху, когда боги давали людям истины, вдруг появилось у человека ничем не объяснимое желание добывать истины помимо богов и независимо от них путем применения столь любимого греками диалектического метода?! Спрашивается, что для нас важнее: добыть истину или добыть себе собственными усилиями хотя бы и ложное, но свое суждение? Пример Сократа, который явился образцом для всех дальнейших поколений мыслящих людей, не оставляет никакого сомнения. Людям готовая истина не нужна, они отворачиваются от богов, чтобы предаться самостоятельному творчеству. В Библии рассказывается приблизительно такая же история. Чего, кажется, недоставало Адаму? Жил в раю, в непосредственной близости к Богу, от которого он мог узнать все, что ему нужно. Так нет же, это ему не годилось. Достаточно было змею сделать свое коварное предложение, как человек, забывши о гневе Божьем и обо всех грозивших ему опасностях, сорвал яблоко с запретного дерева. И тогда истина, прежде, т. е. до сотворения мира и человека - единая, раскололась и разбилась на великое, может быть, бесконечно великое множество самых разнообразных, вечно рождающихся и вечно умирающих истин. Это было седьмым, не записанным в истории днем творения. Человек стал сотрудником Бога, сам стал творцом. Сократ отказывается от божественной истины и даже пренебрежительно отзывается о ней только потому, что она не доказана, т. е. не носит на себе следов человеческих рук». Л. Шестов
«Этот воплощенный в церкви и Разуме синтез обретает завершение в абсолютном Государстве, построенном рабочими-воинами. В нем дух мира наконец отразится в себе самом, во взаимном признании каждого всеми и во всеобщем примирении всего сущего в этом мире. Как только «духовное видение совпадает с телесным», всякое сознание становится зеркалом, в котором отражаются другие зеркала и которое само бесконечно отражается в отраженных образах. И тогда человеческое царство станет Царством Божьим, будет вынесен оправдательный приговор добру и злу всемирным трибуналом всеобщей истории. Судьбой и одобрением реальности, провозглашенной в «духовный день Богоявления», станет государство». А. Камю
«В науке разум познает лишь отдельные ряды явлений, как раздельны наши внешние органы чувств; но есть у человека и другое знание; цельное, потому что целостна сама личность его. И это высшее знание присуще всем без изъятия, во всех полное и в каждом иное; это целостное видение мира несознаваемо-реально в каждой душе и властно определяет ее бытие в желаниях и оценках. Оно также - плод опыта, и обладает всей уверенностью опытного знания. Между людьми нет ни одного, кто не носил бы в себе своего, беспримерного, неповторимого видения вселенной, как бы тайнописи вещей, которая, констатируя сущее, из него же узаконяет долженствование. И не знает, что оно есть в нас, не умеет видеть, как оно чудным узором выступает в наших разрозненных суждениях и поступках, лишь изредка и на мгновение озарит человека его личная истина, горящая в нем потаенно, и снова пропадает в глубине. Только избранникам дано длительно созерцать свое видение, хотя бы и не полностью, в обрывках целого; и это зрелище опьяняет их такой радостью, что они как бы в бреду спешат поведать о нем всему свету. Оно не изобразимо в понятиях; о нем можно рассказать только бессвязно, уподоблениями, образами». М. Гершензон
«Мир - бездна бездн, и каждый атом в нем
Пронизан Богом - жизнью, красотою.
Живя и умирая, мы живем
Единою, всемирною душою». И. Бунин
«Источником истины является не приносимое человеку его разумом знание, а вера, одна только вера». М. Лютер
«Вера не только не есть низший вид знания: вера отменяет знание». Л. Шестов
«Всякая религия предлагает мирообъяснительную гипотезу, она говорит: «Вот, я открываю вам мировой закон и в его составе частный закон человеческий». Основатель религии высказывает не свое пожелание, но свое постижение подлинно сущего. Завет о любви к ближнему есть не повеление, а сообщение, он изъясняет, что любовь к ближнему есть природный закон человеческого духа, так что, следуя ему, человек живет согласно естественному порядку вещей, а нарушая его, идет вразрез с законом мира. Таковы все религии. Их заповеди - не что иное, как частные выводы о человеке из основного положения, определяющего закон жизни». М. Гершензон
«Чтобы увидеть истину, нужны не только зоркий глаз, бдительность и т. п. - нужна способность к величайшему самоотречению. И не в обычном смысле. Недостаточно, чтоб человек согласился жить в грязи, холоде, выносить оскорбления, болезни, жариться в фаларидском быке. Нужно еще то, о чем вещает псалмопевец: внутренне расплавиться, перебить и переломать скелет своей души, то, что считается основой нашего существа, всю ту готовую определенность и выявленность представлений, в которой мы привыкли видеть verites aeternae. Почувствовать, что все внутри тебя стало текучим, что формы не даны вперед в вечном законе, а что их нужно ежечасно, ежеминутно создавать самому». Л. Шестов
«Тому, кто боится жертвы, небезопасно быть мудрым». М. Метерлинк
«Ценность народа и отдельной личности определяется тем, насколько, в какой мере они подчиняются Божьей воле». Ф. Ницше
«Когда мы пытаемся мысленно представить себе общую картину того, что дало нам книгопечатание, то разве не возникает перед нами вся совокупность его творений как исполинского здания, над которым неустанно трудится человечество и которое основанием своим опирается на весь земной шар, а чудовищной вершиной уходит в непроницаемый туман грядущего? Это какой-то муравейник умов. Это улей, куда золотистые пчелы воображения приносят свой мед. Впрочем, чудесное сооружение все еще остается незаконченным. Печать, этот гигантский механизм, безостановочно выкачивает все умственные соки общества, неустанно извергает из своих недр новые строительные материалы для своего творения». В. Гюго
«Гений только то и делает, что учится сперва класть камни, потом строить из них; он всегда ищет материала и всегда занят его обработкой». Ф. Ницше
«Не следует заблуждаться: зодчество умерло, умерло безвозвратно. Оно убито печатной книгой; убито, ибо оно менее прочно, убито, ибо обходится дороже. Каждый собор - это миллиард. Представьте же себе теперь, какие понадобились бы затраты, чтобы снова написать эту книгу зодчества; чтобы на земле вновь возникли тысячи зданий, чтобы вернуться к тому времени, когда количество архитектурных памятников таково, что, по словам очевидца, «казалось, мир, отряхнувшись, сбросил с себя старые одежды и облекся в белые церковные ризы». В. Гюго


В сопровождении пышной свиты царь дважды объехал вокруг храма на колеснице, и лицо его озарилось восторгом.
- Я дарую свободу возводившим его рабам! - под ликующие крики толпы провозгласил он, не сходя с колесницы, и с милостивой улыбкой обратился к Садасиву. - А ты какой бы желал награды?
- Дай мне возможность воздвигнуть храм, который превосходил бы этот красотой и величием! - ответил зодчий.
- Это возможно? - гневно нахмурясь, спросил владыка.
- Для совершенства нет предела!
- Но я повелел тебе построить храм, недосягаемый по красоте и величию!
- Этот храм превосходит все существующие храмы величием и красотой, но храм непостроенный всегда лучше существующего, - сказал Садасив.
- Казнить его! - разгневанно повелел владыка.
Стража бросилась к зодчему и схватила его.
- За что?! - с недоумением и страхом вскричал юноша.
- За то, что ты не исполнил моего повеления!
- Царь! Я воздвигну в твою честь храм, которому позавидует Бог!
- Тем более ты должен умереть!
- Но почему?!
- Чтоб когда-нибудь в будущем ты не построил еще более прекрасный храм для другого царя!
Нетерпеливым жестом царь велел стражам увести юношу и обратился к Танаис.
- Какой награды желаешь ты?
- Я работаю не ради награды. К тому же, ты только что показал, на что способна твоя благодарность.
- Ради чего же ты трудишься? - подавив вспышку гнева, спросил владыка.
- Не ради выгоды и не ради славы, но из любви к Богу.
- Ты отдал столько сил и времени даром?
- Трудятся ради выгоды только рабы. Свободный человек трудится ради собственного удовольствия, как трудится Бог, ничего не получая за свои труды.
- Значит, ты отказываешься от награды?
- Ну почему же? Подари мне жизнь Садасива.
- Она твоя.
Царская колесница тронулась с места, за ней двинулась вся процессия, и вскоре возле храма остались только Танаис и Садасив.
- Ты спас мне жизнь. Я твой вечный должник, - сказал зодчий.
- Ты ничего мне не должен. Твоя жизнь и твой талант принадлежат Богу, с Ним и рассчитывайся за все. А теперь прощай.
- Возьми меня с собой! - взмолился Садасив.
- Я странствую в одиночестве и нигде не останавливаюсь надолго. Но когда-нибудь я прекращу свои странствия, и тогда призову тебя, чтоб ты украсил это место великолепными дворцами и храмами. А пока оставайся здесь и трудись. Но не так, как трудится раб, а так, как трудится Бог. Не жди и не желай награды. Ибо лучшая награда для свободного человека: увидеть плоды своих трудов - и идти дальше. Прощай.
Танаис зашагала на север, а зодчий смотрел ей вслед, пока она не скрылась за холмом.
За его спиной послышались легкие шаги, и нежные ладони возлюбленной легли на плечи Садасива. Он обнял Лакшми за талию и, улыбнувшись, смахнул рукой набежавшую слезу.
- У меня есть все, что надо человеку для счастья, - сказал он, подняв лицо к небесам. - Благодарю Тебя...


«В культуре всенародной, когда человечество живет органической религиозной жизнью, и жизнь хозяйственная есть религиозная функция, и она полна творчества и красоты. Буржуазно-капиталистический ХIХ век не мог создать таких великих и прекрасных зданий, какие создавались в былые времена, век этот не имел никакого архитектурного стиля, его хватило только на сооружение огромных вокзалов и Эйфелевой башни». Н. Бердяев
«И тем не менее существует, на худой конец, хоть одна Литургия, которая навеки остается неприкосновенной: именно (по примеру древних Монахов), - Молитва в Труде. И поистине Молитва, которая совершается в специальных капеллах, в установленные часы, а не живет всегда с человеком, возносясь от всякого его Труда и действия, во все моменты освящая их, - к чему она когда-нибудь служила? «Труд есть Поклонение»; да и притом в высшем смысле, в таком, что, при настоящем положении всякого «поклонения», едва ли кто может вполне раскрыть его. Кто хорошо постигнет его, тот постигнет Пророчество всех Будущих Времен; последнее Евангелие, которое заключает все остальные. Его собор - Собор Необъятности; видел ли ты его? его купол - из звезд Млечного пути; он выстлан зеленой мозаикой суши и океана, а вместо алтаря у него поистине Звездный престол Вечного. Его литания и псалмопение - благородные поступки, героический труд и страдание и истинные излияния сердец всех Доблестных между Сынами Человеческими. Его церковная музыка - древние Ветры и Океаны и глубоко звучащие нечленораздельные, но в высшей степени выразительные голоса Судьбы и Истории, - всегда небесные, как и в древности». Т. Карлейль
«Всякий истинный труд священен; в каждой истинной работе, хотя бы то было простое рукоделие, есть что-то божественное. Труд, обширный, как земля, упирается вершиною в небо. Труд в поте лица, в котором принимают участие и мозг, и сердце, труд, породивший вычисления Кеплера, рассуждения Ньютона, все знания, все героические поэмы, все совершенные на деле подвиги, все страдания мучеников, до «кровавого пота смертных мук», признанных всеми божественными, о братья! если это - не молитва, тогда молитву надо пожалеть, потому что это - самое высокое, что до сих пор известно нам под Божьим небом». Т. Карлейль
«Камни складываются в зодчестве по тем же числовым законам, как звуки - в музыке. Зодчество - воплощенная музыка, а музыка - одухотворенное зодчество». Д. Мережковский
«Воздвигнутый им храм - самый величественный, о каком только могла мечтать Мудрость. Мудрость, им прославляемая, есть сама жизнь. Ненавидящие ее - любят смерть: он сам нам сказал это». Л. Шестов
«И спросил благодетель: «А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма другой, говорю?»
И, тряхнув волосами, ответили зодчие: «Можем!
Прикажи, государь!» И ударились в ноги царю.
И тогда государь повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его церковь стояла одна такова,
Чтобы в суздальских землях, и в землях рязанских и прочих
Не построили лучшего храма, чем храм Покрова». Д. Кедрин
«Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Поднимет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет». А. Пушкин
«Для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое создание искусства». Н. Гоголь
«Каждый, кто создаст что-нибудь, не должен подолгу предаваться радостям достижения, но скорее сосредоточиться на недостатках своего создания: он должен повышать свои требования, отыскивать свои промахи, неумения и несовершенства, судить свое творение мерой полной и великой и замышлять лучшее... Надо жить не гордостью от совершенного и достигнутого, но смирением при мысли о неудавшемся и еще предстоящем в будущем». И. Ильин
«К сожалению, давно известно, что идеальные состояния никогда не могут быть вполне реализованы. Идеалы всегда остаются в известном отдалении, и мы должны быть довольны, если хоть несколько приблизимся к ним. Никто, как сказал Шиллер, не должен слишком точно сравнивать жалкий результат действительности с масштабом совершенства. Такого человека, который все сравнивал бы с совершенством, мы не стали бы считать мудрецом, мы назвали бы его глупцом, недовольным созданием. С другой стороны, никогда не следует забывать, что идеалы должны существовать; если люди перестанут стараться приблизиться к идеалу, тогда всему настанет конец. Неминуемо». Т. Карлейль
«Искусство не знает предела. Разве может художник достичь вершин мастерства?» «Поучение Птахотепа»
«На деятельность ты имеешь право, но никогда и ни при каких условиях - на ее плоды». Шри Ауробиндо Гхош
«Что касается вознаграждения за труд, то можно было бы многое сказать по этому поводу, и многое еще скажут, многое еще напишут об этом... «Справедливая поденная плата за честный поденный труд» - вот минимальное требование людей! Денежное вознаграждение «в размере, достаточном, чтобы работник мог жить и дальше работать», также необходимо для благороднейшего из труженников, как и для ничтожнейшего, если вы считаете, что он должен остаться в живых! Мне хочется сделать только одно замечание по отношению к первому классу, благородному и самому благородному, бросающему свет и на другие классы, и на решение этого затруднительного вопроса о вознаграждении: награда за всякое благородное дело дается на небе либо нигде. Ни в каком банке на свете тебе, героическая душа, не учтут твоего векселя. Людьми созданные банки не знают тебя или узнают, когда пройдут века и поколения и тебя уже не сумеет достичь людская награда... Но нужна ли тебе, собственно говоря, награда? Разве ты стремился к тому, чтобы за свой героизм набить себе брюхо лакомыми кусками, вести пышную, комфортабельную жизнь и получить в сем мире или в ином то, что люди называют «счастьем»? Я за тебя отвечаю с уверенностью: нет. Вся духовная тайна новой эпохи в том и заключается, что ты со спокойной головой от всего сердца можешь за себя решительно ответить: нет! Брат мой, мужественный человек должен подарить свою жизнь. Подари ее, советую тебе; или ты ждешь случая приличным образом ее продать? Какая же цена, примерно, удовлетворила бы тебя? Все творения в Божьем мире, все пространство во вселенной, вся вечность времен и все, что в них есть, - вот что ты бы потребовал, и на меньшее ты бы не согласился, в этом ты должен сознаться, если хочешь быть правдивым. Твоя жизнь - все для тебя, - и взамен ее ты пожелал бы себе - все. Ты - неразумный смертный, или вернее, ты - бедный смертный, и в тесной темнице мира ты кажешься столь неразумным. Никогда ты жизнь свою или хоть часть своей жизни не продашь за надлежашую цену. Подари же ее по-царски; пусть ценой ее будет ничто. Тогда окажется, что ты в известном смысле получил за нее все! Человек с героической душой - а разве, благодарение Богу, не всякий человек - дремлющий герой? - должен так поступить в любое время и при любых обстоятельствах. В самые героические времена, как и в самые негероические, человек должен сказать, как сказал Бернс о своих маленьких шотландских песнях, крошечных капельках небесной мелодии, в такое время, когда было столько немелодичного на свете, гордо и в то же время смиренно: «Клянусь небом, либо они бесценны, либо ничего не стоят; мне ваших денег за них не нужно!» Вот отношение, которое должно повлиять на все договоры о плате за труд. Иначе они никогда не будут «удовлетворять» нас, о евангелие маммоны, никогда и никаким образом!» Т. Карлейль
«Превращение целого класса в орудие для накопления капиталистического богатства, угнетение личности для производства предметов роскоши, выпадающих на долю немногих, не может иметь никакого оправдания. Но жертвы огромным трудом и усилиями масс для создания великого храма, великих статуй и картин, великих книг могут быть оправданы. Пора познать качества в мире и их назначение. Проблема социализма связана с религиозным призванием труда, с религиозным освящением труда как предназначенного для высшей цели. Трудиться должно не для самого себя и не для других людей, а для мирового смысла, в котором находит свое место каждое индивидуальное усилие. Путь споров людских о том, чтобы самому трудиться меньше, а других заставлять трудиться больше, есть путь ложный и безнадежный. Труд не должен быть заботой о завтрашнем дне и богатство не должно быть рабством у материальных вещей, мешающих войти в Царство Небесное. Трудиться нужно во имя Бога, и трудовая общественность должна стать теократической. Богатство в теократическом обществе не будет рабством, будет роскошью полевых лилий и птиц небесных». Н. Бердяев
«Как обратить лик Божий к земле, как сделать Бога главой земного устроения, развития не только духа, но и материи? Для этого мы сами должны вновь повернуться к Богу и искать у Него новых откровений о земной общественности. В Евангелии нет еще положительного откровения о хлебе земном, о святой материи, о религиозном хозяйстве, там заключены лишь отрицательные истины. Христос как бы осудил весь материальный процесс производства, всякую заботу о хлебе насущном, но не открыл еще, каким общественным путем можно достичь богатства птиц небесных и лилий полевых. Для нас теперь как бы уже становится ясно, что Христос не всякое материальное производство осудил и отверг, а только безбожное, ничем не освященное, человечески-самодовлеющее материальное производство, не всякую заботу о хлебе насущном, а только заботу для себя, для человеческого. И стоит перед нами религиозно-общественная проблема о материальном производстве, материальном труде и материальной культуре в теократии, в общественности богчеловеческой, в которой осуществится богатство лилий полевых. Организация материального труда не для себя и не для людей, а для Бога, для богатств Царства Божьего, во имя которого мы должны использовать все данные нам таланты, - вот над чем мало задумывалось старое религиозное сознание». Н. Бердяев
«С религиозной точки зрения не может быть оправдано уклонение от участия в создании материальной культуры и в борьбе за социальную справедливость. Всякий человек, поддерживающий свою жизнь, не желающий умереть, тем самым участвует в материальной жизни человечества, потребляет блага, созданные экономической культурой, пользуется завоеваниями социальной борьбы. Человек, пассивно отказывающийся участвовать в сложном и мучительном процессе социальной борьбы с природой и социального распределения благ, тем самым становится паразитом и тунеядцем, хотя бы действовал по высшим мотивам. Социальный индифферентизм есть, в конце концов, поддержание существующего зла. Только аскет, зарывающийся в землю и умерщвляющий свою плоть, мог бы оправдать перед собой индифферентное, пассивное отношение к жизни, но нет этого оправдания для религиозных людей, утверждающих жизнь и плоть мира. Социальная среда всех нас питает, поддерживает нашу жизнь, каковы бы ни были наши идеи и цели, и мы обязаны быть не только потребителями, но и работниками, обязаны по-своему участвовать во всенародном труде, создающем материальные блага, желанные и для нас, материально-экономическую культуру, защищающую нас и от стихий природы. Паразитарное существование не только было бы несогласно с достоинством человека, но и никто бы не пожелал поддерживать такое существование, нас перестали бы питать и защищать от холода. А голодать и мерзнуть никто из нас не любит и не хочет». Н. Бердяев



В маленькой харчевне было пусто и темно.
Трактирщик сидел в одиночестве за стойкой и почти не удивился, увидев в дверях Артакса.
- Закройте дверь, сеньор. Дует, - сказал он и после паузы добавил. - Говорят, сегодня днем вас сожгли на площади как еретика...
- Так прямо и говорят? - деланно удивился Артакс. - Ну, значит, так оно и было. Дыма без огня не бывает.
Трактирщик плеснул вина в два стакана и один пустил по стойке Артаксу.
- У вас прекрасное здоровье, сеньор. Выпьем за него.
- Порой полное отсутствие чего-либо вполне может сойти за его избыток.
- Ваше замечание, сеньор, настолько тонко, что я его не улавливаю.
- Что только подтверждает мою правоту. Очень часто полное отсутствие ума может сойти за глубокомыслие.
Трактирщик усмехнулся.
- Сеньор, возможно, что я не столь умен, как вы. Зато я лучше воспитан.
- Вероятно, именно хорошее воспитание заставляет вас и вам подобных проходить мимо чужого горя? Это ведь верх неприличия - вмешиваться в чужие дела.
- А вы чего добились своим вмешательством? Что изменилось в мире к лучшему?
- Я хотел показать людям, что есть вещи, ради которых можно пойти на костер.
- Нет, нет таких вещей! - выкрикнул трактирщик и повторил уже спокойно. - Нет таких вещей. Нет ничего, что превосходило бы по ценности человеческую жизнь... Нет такой идеи, веры или знания, которые стоили бы того, чтоб защищать их ценой жизни... Истина способна защитить себя сама, и не в этом поколении, так в следующем, пробьется к людям. А человеческая жизнь сама защитить себя не может, и, погибнув здесь и сейчас, уже не возродится в другое время в другом месте...
- Но если эта истина способна осчастливить человечество?
- Никто и ничто не сможет осчастливить человечество, пока оно само не пожелает осчастливить себя... А вам, сеньор, следовало бы выступать в цирке. Так было бы лучше для всех...
- Почему?
- До сих пор вопрос о том, как распорядиться собственной жизнью, был сугубо личным делом каждого человека. Но отныне любой подонок сможет упрекнуть любого гения в том, что он не поступил так же, как ты... Им невдомек, что это не жертва, а всего лишь ловкий фокус... Совсем не трудно рисковать жизнью тому, кто знает, что обречен на бессмертие...
- Как ты догадался? - удивленно спросил Артакс.
- Рыбак рыбака видит издалека, - усмехнулся трактирщик и направился к дверям.
- Постой! - крикнул Артакс. - Так ты - тоже?..
- А ты догадлив, - насмешливо улыбнулся трактирщик.
- Почему же ты не борешься со злом? Как мог ты допустить, что оно расцвело махровым цветом прямо у тебя под носом?!
- Я устал... Восемь веков я непрерывно боролся со злом, и я устал бороться... Его невозможно победить. Срубаешь ему одну голову - на ее месте тотчас вырастает десяток новых... Сначала ты еще надеешься на что-то. Тебе кажется, что еще один, самый последний бой, - и зло будет побеждено... Ты думаешь, что можешь что-то изменить в этом мире, пока не понимаешь однажды, что жизнь изменила тебя, а судьба изменила тебе... И с тобой случится то же самое... Ты будешь гореть на кострах, класть голову на плаху, висеть на крестах. Но однажды тебе это все надоест. Ты поймешь, что ничего не можешь изменить и захочешь отдохнуть... Скажешь себе: «А почему, собственно, я? Я уже много сделал. Пусть теперь другие ломают копья и шеи, а я посмотрю со стороны...» И ты купишь себе маленький трактирчик у дороги, и, когда через его порог перешагнет очередной борец со злом, ты сразу узнаешь в нем себя прежнего, и подмигнешь ему, потому что тебе уже известно, чем все это закончится... Самое главное - не делать зла... Тогда можно дождаться второго пришествия Господа Бога нашего Иисуса Христа...
- Дождаться ты, может быть, и дождешься, да только не хотел бы я тогда оказаться на твоем месте, - сказал Артакс и, кинув на стойку несколько монет, покинул придорожную харчевню.


«Голубчик, не воюйте в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены... Заприте себя в свою раковину и делайте свое маленькое, Богом данное дело». А. Чехов
«Не бойтесь врагов - в худшем случае они убьют вас, не бойтесь друзей - в худшем случае они предадут вас. Бойтесь равнодушных, ибо с их молчаливого согласия совершаются все убийства и предательства в мире». Б. Ясенский
«Смерти мучеников, мимоходом говоря, были большим несчастьем в истории: они соблазняли. Умозаключения всех идиотов, включая сюда женщин и простонародье, таково, что то дело, за которое кто-нибудь идет на смерть, имеет за себя что-нибудь, - такое умозаключение было огромным тормозом исследованию, духу исследования и осмотрительности. Мученики вредили истине. Даже в настоящее время достаточно только жестокости в преследовании, чтобы создать почтенное имя самому никчемному сектантству. - Как? разве изменяется вещь в своей ценности только оттого, что за нее кто-нибудь кладет свою жизнь?.. Знаками крови писали они на пути, по которому они шли, и их безумие учило, что кровью свидетельствует истина. Но кровь - самый худший свидетель истины; кровь отравляет самое чистое учение до степени безумии и ненависти сердец. А если кто и идет на костер из-за своего учения - что же это доказывает? Поистине, совсем другое дело, когда из собственного горения исходит собственное учение!» Ф. Ницше
«Эти Спинозы и Джордано Бруно - становятся всегда в конце концов рафинированными мстителями и отравителями, хотя бы и под прикрытием духовного маскрада и, может быть, бессознательно для самих себя (доройтесь хоть раз до дна этики и теологии Спинозы!), - нечего и говорить о бестолковости морального негодования, которое у всякого философа всегда служит безошибочным признаком того, что его покинул философский юмор. Мученичество философа, его «принесение себя в жертву истине» обнаруживает то, что было скрыто в нем агитаторского и актерского». Ф. Ницше
«Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь пошел на смерть, отстаивая чисто онтологический аргумент. Галилей преклонялся перед истиной науки, однако он легко отрекся от нее, когда она стала угрожать его жизни. И, наверное, он был по-своему прав. Костер был бы для этой истины слишком серьезным испытанием. Какая разница: Земля ли вращается вокруг Солнца, или Солнце вокруг Земли? Вопрос этот можно считать праздным. И в то же время я наблюдаю, как множество людей умирают потому, что считают жизнь недостойной того, чтобы ее прожить. Известны и те, кто, как это ни странно, могут покончить с собой во имя иллюзорных идей, которые они считают смыслом своей жизни». А. Камю
«Тонкость не доказывает еще ума. Глупцы и даже сумасшедшие бывают удивительно тонки». А.С. Пушкин
«Установление идей, законов и добродетелей есть преждевременное и своевольное осуществление в одной точке того чудесного покоя в движении, который человек верно предчувствует как предельное совершенство, как жизнь в Боге, - и которое станет возможным лишь в целостном преображении духа. Оно - дело лени и малодушия; оно подлинно, как расчесываемая чесотка, возрастает в бесконечность. Каждая идея прорастает многими, на месте отрубленной головы вырастают три - «заповедь на заповедь, правило на правило, так что пойдут и попадут в сеть и будут уловлены», в духовных отверделостях нет здоровья. Правда и здоровье - далеко впереди: в полной расплавленности духа. Те, кто в своем духе не носит мертвых тел человеческой правды, - которых заповедь называет нищими духом, - они - закваска будущего, их есть царство небесное». М. Гершензон
«Сознание своего совершенного бессилия помочь или принести хоть какую-нибудь пользу или облегчение страдающему человечеству, в то же время при полном нашем убеждении в этом страдании человечества - может даже обратить в сердце вашем любовь к человечеству в ненависть к нему». Ф. Достоевский
«К человеческой социальной правде нельзя относиться ни аскетически, ни индифферентно, так как подобное отношение было бы умыванием рук относительно судеб человечества. Пассивное неучастие в осуществлении добра жизни есть активное участие в поддержании зла жизни. Кто не восстает против Молоха-капитализма, тот как бы сам уже поклоняется ему и загрязняет свое служение Богу; кто не борется так или иначе с превращением человека в орудие, с эксплуатацией целых классов, тот уже поддерживает безбожное угнетение человека и пользуется эксплуатацией. Нельзя по-божески служить духу, оставляя материю безбожной, отворачиваясь от нее как от чего-то презренного. Если не хотите одухотворять материю жизни, преображать ее, то умирайте как можно скорее. Иначе каждый час вашей жизни будет основан на лжи, на пассивной эксплуатации зла в свою пользу». Н. Бердяев
«Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет». Данте Алигьери
«Самое человечное, что мы можем сделать, - это утешить страдающего и встревожить равнодушного». К. Дарроу
«Не искушаться видимым господством зла и не отрекаться ради него от невидимого добра - это подвиг веры. В нем вся сила человека. Кто не способен на этот подвиг, тот ничего не сделает. Люди факта живут, но не они творят жизнь. Творят жизнь люди веры». В. Соловьев