ЧЕПУХОВИНКА

АРЬЕ БАЦАЛЬ

Императрица Доброта корону продавала,
Чтобы голодных накормить,
Но новая над ней корона засияла,
Такую не купить.

Я помню себя с четырёх лет. Что было до этого, тоже вспоминается, но смутно и не полностью. А с четырёх всё очень чётко. Помню, мы с мамой шли по парку, и моё внимание всё время отвлекалось на бабочек, на камешки у края аллеи, на лягушку, которая вдруг выпрыгнула из травы. Потом мама замедлила шаг и сжала мою руку. Я подняла на неё глаза. У неё было растерянное лицо. Навстречу шёл высокий дядя. Он остановился напротив нас.
- Мирьям! - удивился дядя, - ты ли это? Привет! Сколько лет!
- Привет, Ариэль! - мама вдруг отпустила мою руку. - Как ты здесь оказался?
Я спряталась за маму и оттуда с любопытством поглядывала на дядю.
- В больнице вашего города нужна была срочная нейрохирургическая операция, а хирург в отпуске. Вот меня и вызвали. - Он помолчал. - Как поживаешь, Мирьям? Это твоя девочка?
- Моя.
- Сколько ей? - его пристальный взгляд пугал меня.
- Четыре годика.
- А как её зовут?
- Ариэла.
- У неё моё имя, - отметил дядя, - и лицо тоже.
- Это тебе показалось, - мама решительно взяла меня за руку. - А назвали её в честь бабушки.
- Мирьям... - дядя хотел возразить, но мама прервала его.
- Извини, Ариэль, я очень тороплюсь. Всего хорошего.
Мы двинулись дальше. Я сразу же оглянулась. Он продолжал стоять на аллее, глядя нам вслед.
- Не оглядывайся, это неприлично, - мама достала сигареты и закурила.
Взрослые нередко недооценивают детей. Конечно, в то время мне было не по силам разобраться в услышанном. Я сделала это позже, поскольку всё запомнила. А тогда моё внимание привлекли слёзы на мамином лице.
- Почему ты плачешь, мама?
- Что ты, Ари, придумываешь? - возмутилась она. - Просто в глаз попала соринка.
- Наверно, тебе попали соринки в оба глаза?
- Ох, Ари, какая же ты нудная.
Последнее слово было незнакомое. Интересно, знает ли его папа? До самого дома мы больше не разговаривали. Возле дома нас ждал папа. Увидев меня, он присел на корточки, расставив руки, и я бросилась в его объятия. Мне было необходимо сообщить ему очень важные новости.
- Папа, папа, ты знаешь, кто я?
- Знаю. Ты солнечный зайчик.
- Нет, папа, я нудная! - я наслаждалась произведённым впечатлением. - Я такая нудная!
- Вы можете погулять пол часика, - улыбнулась мама, - пока я приготовлю ужин.
Мы направились к парку. Мама всегда была задумчивой и часто курила. Ей приходилось делать усилие, чтобы оторваться от своих мыслей и поговорить со мной. А папа целиком был сосредоточен на мне. С ним гулять было намного интереснее.
- Ты слышишь? - я остановилась у куста, из-за которого доносилось тихое повизгивание.
Мы заглянули за куст и увидели щенка. Он держал навесу переднюю лапку и жалобно скулил.
- Это спаниельчик, - папа присел возле него на корточки. - У бедной собачки нет мамы, и болит лапка. Такая крохотная, ну просто чепуховинка какая-то.
- Чепуховинка?! - в этом слове было что-то трогательное и доброе.
Папины родители были из России, и он объяснил мне, что это русское слово означает нечто маленькое, незначительное, почти несуществующее. Потом он встал и взял меня за руку.
- Папа, а как же Чепуховинка? У неё же нет мамы, и болит лапка. Давай возьмём её к себе.
Я смотрела снизу вверх глазами, полными слёз. Этого вынести он не мог.
- Но что скажет мама? И кто будет за щенком ухаживать?
- Я буду ухаживать, - в этом не было никаких сомнений.
- Ну, хорошо, - пробормотал папа, - но мама будет против.
Он взял Чепуховинку на руки, и мы пошли домой. Войдя в квартиру, я побежала на кухню.
- Мама, мы с папой принесли Чепуховинку.
- Хорошо, - она расставляла на столе посуду, - сейчас будем ужинать. Мойте руки и за стол.
В это время в проёме кухонной двери показался папа.
- Мирьям, мы тут с Ариэлой кое-что принесли, - вид у него был смущённый, почти виноватый.
- Я уже знаю, чепуховинку. А что это такое?
- Это щенок спаниеля. Его просто кто-то выбросил. Я постелил ему в прихожей газету.
- Что?! - мама смотрела на папу остекленевшими глазами, в то время как щенок появился у папиных ног и сразу же заковылял к столу.
- Вы что, с ума сошли?! - взгляд мамы остановился на мне, - Ариэла, быстро мыть руки.
Мама всегда отсылала меня, когда собиралась ругать папу. Но я лишь скрылась из виду и остановилась, вслушиваясь в их разговор.
- Мирьям, я всё понимаю. Но Ариэла очень просила взять его с собой.
- Ничего ты не понимаешь, Ешуа, - выкрикнула мама. - Собаку нужно кормить, мыть, убирать за ней, делать прививки, выгуливать. Это всё равно, что второй ребёнок. Её нельзя оставлять одну дома, она загадит квартиру и будет скулить на весь дом. Соседям это не понравится. Ариэлу можно понять, она ребёнок. Но ты, взрослый человек, как ты мог так поступить?
- Я и поступил, как взрослый, - тихо ответил папа. - Не мог же я преподать ребёнку урок жестокости. Она запомнила бы его на всю жизнь.
- Нет, вы только на него посмотрите! - распалялась мама. - Послезавтра, в воскресение, мы пойдём на работу, Ариэлу отведём в садик, а что делать с собакой?
- Мы подумаем, - пообещал папа.
- Он подумает! Бери щенка и неси его туда, откуда взял!
Заливаясь слезами, я бросилась на кухню.
- Папа хороший. Это я во всём виновата. А у Чепуховинки нет мамы и болит лапка. Она же совсем крохотная. Разве её можно выбрасывать?!
- Ну вот, - мама в отчаянии всплеснула руками, - не успеваю я слова произнести, как у тебя появляется защитница. И так всегда. Да вы меня просто терроризируете!
- Ну что ты, Мири, - папа незаметно подмигнул мне, - мы тебя очень любим.
- Да, мама, - поддержала я, - мы тебя очень любим.
- Не подлизывайтесь, - она отвернулась и выдержала короткую паузу, - поговорим потом. А сейчас за стол. Хотя... Это чудище тоже нужно накормить. А что ему дать?
- Ужасному, злому, дикому зверю не больше полутора месяцев, - рассудил папа. - Чем питалась наша Ариэла в таком возрасте?
- Ужасному, злому, дикому зверю нужно налить в блюдце молочка, - догадалась я.
Мама так и сделала и, сверх того, накрошила в молоко немного хлебной мякоти. Чепуховинка стала жадно опустошать блюдце. Она даже опустила на пол больную лапку. Потом она облизалась, благодарно повиляла хвостиком и сделала возле блюдца лужицу.
- Вот, - воскликнула мама, - это только начало прелестей, которые нас ожидают.
В субботу мы отправились в парк на прогулку. Я несла Чепуховинку на руках, а потом отпустила. Но она, глупая, понеслась по аллее в противоположную сторону. Я догнала её у скамейки, на которой сидели два дяди. Они смотрели на моих родителей и беседовали.
- Смотри, Ури, какое вызывающее несоответствие, - заметил один из них. - Жена такая высокая, стройная и красивая, а муж низкорослый, невзрачный, какой-то никудышный.
Он говорил о папе, и его слова возмутили меня до глубины души. Мне хотелось закричать: "Неправда! Мой папа хороший. Он самый лучший! Я его люблю больше всех!"
- Видишь ли, Дани, - возразил второй дядя, - кроме внешности у людей есть ещё кое-что.
Я, наконец, поймала беглянку и догоняла родителей. "Наверно, в этом всё дело, - думала я, - у папы есть ещё "кое-что", и этого "кое-что" у него много. Очень много. Поэтому он лучше всех".
Что касается Чепуховинки, я не стану рассказывать все подробности. Скажу только, что папа договорился с соседкой-пенсионеркой, у которой был пудель. Родители оставляли у неё нашего щенка, когда уходили на работу, и забирали после возвращения. За это ей немного платили. Через год мы решили отказаться от помощи соседки. Но она изъявила готовность ежедневно, в полдень, бесплатно прогуливать нашу собаку вместе со своим пуделем. Так Чепуховинка стала
неотъемлемой частью нашей семьи и неизменным участником прогулок и выездов на природу.

В Израиле в любое время года можно увидеть цветущие растения. Но весной страна превращается в настоящее царство цветов. Воздух напоён ароматом цитрусовых садов, а гористая пустыня Негев покрывается красными каланиётами - разновидностью анемонов. Полюбоваться этим зрелищем мы и отправились на автомобиле в одну из суббот. Папа с мамой на передних сидениях, а мы с Чепуховинкой сзади. Мне было уже двенадцать лет.
Долина анемонов расположена недалеко от потухшего вулкана Большой Махтеш вблизи городка Ерухам. Мы съехали с дороги в сторону долины метров на десять и остановились. Вышли из машины и любовались сказочным морем ярко-красных цветов. Потом решили перекусить. Нашли местечко с достаточным количеством каменных глыб, на которых можно и присесть и развернуть снедь. Я села на небольшой, гладкий камень. Он слегка покачивался, что мне даже нравилось. Но Чепуховинка моего выбора не одобрила. Она облаяла мой камень со всех сторон, а потом принялась стаскивать меня с него, ухватив зубами за полу куртки.
- Чем-то Чепуховинка не довольна, - заметил папа.
- Она хочет сидеть со мной рядом, как всегда, - нашла я объяснение, - а здесь места не хватает.
На этом мы и успокоились. Но не Чепуховинка. Она отошла от меня на пару шагов и продолжала лаять обиженно и тревожно. И вдруг у мамы из рук вывалился нож.
- Змея! - мама смотрела на меня, и её побледневшее лицо застыло от ужаса.
Я увидела её буквально в двух сантиметрах от своей голой ноги. Бежать было уже поздно. Она была жёлтая с черным протекторным рисунком на спине, длиной около метра и довольно толстая. Позже я узнала, что это ближневосточная гадюка Сефа. Весной у неё повышенная агрессивность. Я потревожила её, раскачивая камень, под которым она пряталась.
Среди нас, застывших от ужаса, только Чепуховинка не растерялась. Она мгновенно вцепилась зубами в змеиный хвост. Сефа ответила ей молниеносным ударом в нос. Это позволило мне отбежать в сторону, а Чепуховинка отпустила змею, отскочила назад и жалобно заскулила. Змея же несколько секунд раскачивала приподнятой передней частью тела, затем начала медленно уползать под камень. Мы с папой бросились к Чепуховинке. У неё на обнажённом участке носа выступила кровь. Это было место змеиного укуса.
- Мирьям, собери всю еду быстренько в скатерть и потом в багажник, - распорядился папа, - Поедем в Ерухам. А пока мы попытаемся удалить яд.
Я держала Чепуховинку, а папа пытался выдавить из ранки на её носу побольше крови. Но существенных результатов это не дало. Потом электрическим проводом, найденным в багажнике, мы наложили жгут на верхнюю челюсть Чепуховинки повыше ранки. Минут через семь наша машина уже была на пути в Ерухам. В субботу ветлечебница не работала, и мы направились в полицейский участок. Там помогли нам дозвониться до квартиры ветеринара.
С момента укуса прошло около часа, когда ветеринар начал осматривать собаку. Он сказал, что шансов практически нет, потому что змеиный укус тем опаснее, чем ближе к голове. Всё-таки папа уговорил его сделать инъекцию противозмеиной сыворотки. Мы возвращались домой, снабжённые инструкциями ветеринара. Чепуховинка без движения лежала на заднем сидении машины рядом со мной. Я держала ладонь на её распухшем, горячем носу и молилась.
- Боженька, милый, хороший, добрый, пожалуйста, спаси Чепуховинку! Не дай ей умереть!
Но часа через два Чепуховинки не стало. Пелена траура опустилась на нашу семью. Я возвращалась из школы в опустевшую квартиру, где не было уже мохнатого, ушастого друга, который радостно бросался ко мне, виляя хвостом и тыкаясь мокрым носом в мои руки. И дружба эта была непоказная. В решительную минуту Чепуховинка без колебаний отдала свою жизнь, чтобы спасти меня. Её гибель никак не изглаживалась из памяти. Смерть была постоянной и неотъемлемой частью жизни. Она присутствовала рядом и была непредсказуемой. Я не формулировала эти мысли в словах. Они стали частью моего мироощущения.
Как-то вечером я готовила уроки. Потом сделала перерыв и отправилась на кухню. Мама стояла у газовой плиты, а папа менял прокладку водопроводного крана. Я молча достала из холодильника баночку йогурта, выпила его и пошла обратно.
- Она почти не разговаривает, - донёсся до меня мамин голос. - Ходит, как тень.
- Не может забыть Чепуховинку, - объяснил папа.
Через несколько минут они постучали в дверь моей комнаты, вошли и остановились у порога.
- Хочешь, Ари, мы снова заведём собаку? - это говорила мама, которая вечно ворчала, что Чепуховинка везде оставляет свои волосы и после прогулки лезет с грязными лапами на диван.
- Нет, не хочу.
- Почему?
- Потому, что это будет не Чепуховинка.

Я окончила школу с высокими баллами и по успеваемости и по психотесту. Передо мной открывались двери израильских университетов. Но сначала предстояла служба в армии. Перед моим уходом на службу родители устроили вечеринку и пригласили своих друзей - тётю Дафну и дядю Элиезера. Пришли и одноклассники – Рахель и Ноам. Ноам был признанным красавцем нашего класса. Девчонки заглядывались на него, а он на меня. Но его недвусмысленное внимание не вызывало во мне ответного чувства. Я вообще не любила красавцев.
- Какую девчонку вырастили! - говорила тётя Дафна, оглядывая мою фигуру. - Высокая, стройная, красивая. В кого же это ты такая?
- Да, - поддержал её дядя Элиезер, - я тоже об этом подумал. Такая же задумчивая, как мать, и такие же манеры, как у отца, но, в основном, видимо, в какого-то дедушку или в бабушку.
В ответ на их слова папа улыбнулся, а мама украдкой бросила на него обеспокоенный взгляд.
Девушки в израильской армии, преимущественно, выполняют функции, прямо не связанные с боевыми действиями. Я служила в штабе авиационной части и каждую субботу приезжала домой. Через год, в один из таких приездов, папа сообщил мне, что мама серьёзно больна.
- У неё рак груди, - пояснил он. - Проблема в том, что она обратилась к врачу слишком поздно.
- Что значит слишком?
- У неё рак третьей степени. Врач сказал, со второй степенью ещё на что-то можно было бы надеяться.
- Но почему, папа? Ей же всего сорок три года! - как будто мои слова что-то могли изменить.
- Она очень много курила, - он достал из ящика стола бумагу. - Вот заключение врача. Тут есть графа "Икспектед лайф" - ожидаемая продолжительность жизни.
Там было написано "Двенадцать месяцев". Вот она, непредсказуемая смерть, которая всегда рядом. Вскоре мама вернулась от тёти Дафны, и я бросилась к ней на шею.
- Что с тобой, доченька? Ты всегда такая сдержанная.
- Просто, мама, я по тебе очень соскучилась.

Прослужив год и восемь месяцев, я вернулась домой, и мы с родителями обсуждали, в какой университет мне поступать. Остановились на Иерусалимском Еврейском университете. Я хотела стать фармацевтом. К моменту моего отъезда на учёбу, мама уже перенесла операцию и носила парик, потому что курс химиотерапии вызвал выпадение волос. Я по-прежнему приезжала домой по субботам. И каждый раз к моему приезду мама делала тщательный макияж. Она не хотела пугать меня видом своего измождённого лица. Через три месяца её состояние значительно ухудшилось, и она попала в больницу.
- Папа, может мне не уезжать? - заколебалась я.
- Нет, доченька, ты должна учиться. Если что, не дай Бог, я тебя вызову.
Он позвонил уже в среду, сказал, что мама хочет со мной поговорить. Я приехала в четверг. Папа всё время был рядом с больной. На работе он взял отпуск. Увидев меня, мама слабо улыбнулась.
- Ешуа, раз Ари здесь, сходи домой, прими душ, позавтракай, - предложила она.
Папа помолчал и вышел из палаты. Я опустилась на стул рядом с маминой койкой.
- Мне подключили капельницу, - она избегала моего взгляда. - Но я же медик, я знаю, это наркотик, подавляющий боль. Его дозу будут увеличивать. Вот я и попросила папу вызвать тебя, пока я ещё хорошо соображаю. Мне необходимо рассказать тебе что-то очень важное.
Я держала её за руку и никак не могла справиться со слезами. Мама начала спрашивать меня об учёбе, о друзьях. Она никак не решалась заговорить о том, что считала очень важным.
- Ты хочешь рассказать мне об отце? - отважилась я прийти ей на помощь.
- О каком отце? - испугалась мама.
- О том, которого мы с тобой случайно встретили парке, когда мне было четыре года.
- Кто тебе сказал?
- Никто. Просто я запомнила всё, что вы говорили, а став взрослой, кое-что поняла.
- Это удивительно! - её глаза заметно оживились. - Но раз ты что-то знаешь, я расскажу. Его зовут Ариэль Гальпер - нейрохирург в иерусалимском госпитале "Хадасса". Он был красивый и очень талантливый. Я, молоденькая медсестра, сразу же потеряла голову. И он не пренебрёг мною. Но потом, когда я забеременела, он дал понять, что о браке речи быть не может, и предложил помочь избавиться от ребёнка. А я, что называется, закусила удила. Прервала наши встречи, уехала в Беэр-Шеву и устроилась в здешний госпиталь "Сорока".
Для мамы эта речь была утомительной. Она закрыла глаза, а я сидела рядом, не выпуская её руку. Немного отдохнув, она продолжила.
- Здесь мы и познакомились с твоим папой. Он монтировал медицинское оборудование в нашем отделении и не сводил с меня глаз. На следующий день принёс мне цветы.
- Тебе он понравился?
- Да. В нём было что-то очень надёжное. Но я уже никому не верила. Я прямо сообщила ему, что беременна. А он спросил, какие у меня отношения с отцом будущего ребёнка. И когда узнал, что их нет и быть не может, сделал мне предложение.
- И ты согласилась?
- Не сразу. А когда согласилась, поинтересовалась, не хочет ли он, чтоб я сделала аборт. Но он даже слышать об этом не хотел. И потом, в течение двадцати лет совместной жизни, он был таким преданным, любящим, терпеливым. Его нельзя было не полюбить. А какой он отец! Мне казалось, ты его любишь даже больше, чем меня. Счастлив тот, кому в жизни встречается такой человек.
- А нейрохирург знает о моём существовании? - осмелилась я.
- Да. После встречи в парке мы виделись ещё один раз. Он приезжал по делам в нашу больницу.

Мама умерла через четыре дня. От этого удара я не могла прийти в себя несколько лет. Возвращаясь к мыслям о маме, я каждый раз заново переживала историю её отношений с моим биологическим отцом. А ведь он находился в Иерусалиме, совсем рядом. Нет, особого желания знакомиться у меня не было, но взглянуть на него, наверно, следовало бы. Эта мысль постепенно обретала форму решения. Я уже была на третьем курсе университета. Узнать по телефону часы приёма больных доктором Ариэлем Гальпером не представляло большого труда.
И вот я в больнице Хадасса, сижу в конце очереди из пяти человек. У всех у них на руках результаты обследований. Доктор Гальпер должен определить, нужно ли их оперировать. Сначала в кабинет прошла симпатичная медсестра, моя ровесница. Потом появился сам доктор, статный, с проседью на висках и неопределённой полуулыбкой на лице. У него был мой овал лица, мои губы, подбородок. На первых двух больных ушло двадцать минут, и я, прикинув время, решила сходить в банкомат у входа в больницу, чтобы снять нужную сумму. Там тоже была очередь. Я вернулась, казалось бы, вовремя, но перед кабинетом уже никого не было. Может быть, последний больной как раз сейчас в кабинете? Я тронула дверь, заглянула в образовавшуюся щель и тут же отшатнулась. Доктор Гальпер и медсестра целовались, стоя посреди кабинета.
Я брела домой, и никакого желания встречаться с доктором Гальпером у меня уже не было. Он ведь тоже мною не интересовался. Я силилась разобраться в его личности, вспоминая черты и, в особенности, выражение лица. То была улыбка Нарцисса? Да. Скольким действительно красивым и талантливым людям не удалось избежать этого комплекса. Очевидно, самолюбование так и не позволяет им достичь духовной зрелости.
В пятницу я возвращалась в родной город. От автобусной станции дорога домой пролегала через парк. У входа на боковую аллею сидел на корточках парень и гладил по головке щенка. Что-то мучительно знакомое сладко заныло у меня под сердцем. Я подошла.
- Его, наверно, кто-то бросил?
- Очевидно, - парень взглянул на меня и сразу же отвёл глаза, - искалечили и бросили. А какой он красивый, ты видишь. Настоящий лабрадор.
Щенок лежал на животе, неестественно вытянув передние лапы, и тихо скулил.
- Что с ним? - я опустилась на корточки рядом.
- У него повреждены передние лапы.
- Боже мой, какой крохотный, - у меня навернулись слёзы, - совсем чепуховинка какая-то.
- Что? Чепуховинка? Я его так и назову, если удастся выходить.
- Как ты собираешься его выхаживать?
- Мне бы только за машиной сходить, - он смотрел на меня со сдержанным восхищением. - Я
хочу показать его ветеринару.
- Сходи, - предложила я, - а я пока побуду со щенком.
- Спасибо. Я вернусь минут через двадцать.
Он быстро зашагал к выходу из парка. Это был крепкий парень лет двадцати трёх, небольшого роста и неприметной внешности. Он вернулся через двадцать минут и взял щенка на руки.
- Мне тоже хотелось бы узнать, что скажет ветеринар, - робко промолвила я.
- Тогда помоги мне. Пока я буду управлять машиной, щенка кто-то должен держать.
Его аргумент был неубедительным, но я им воспользовалась. Между нами начиналась игра, у которой была своя логика. Вскоре мы стояли у ветеринара. Он осмотрел щенка и обернулся к нам.
- У него раздавлены кончики передних лап, снизу имеются разрывы. Может быть, на них наступили, или переехали. Но основные суставы не повреждены.
- Его можно вылечить?
- Я обработаю и перевяжу ему лапы, сделаю укол и дам таблетки. Если за ним ухаживать, через недельку начнёт ходить и станет нормальной собакой. Это стоит денег. Вы согласны?
- Согласны, - произнесли мы одновременно и засмеялись, глядя друг на друга.
- Ты возьмёшь его домой? - поинтересовалась я, когда мы вышли из ветлечебницы.
- Нет. Домой не получится. Я отнесу его в контору гаража, в котором работаю.
- А что скажет хозяин?
- Это мой отец. Я с ним договорюсь. А Чепушинка потом станет сторожем и своё отработает.
- Чепуховинка, - уточнила я. - Мне хотелось бы узнать, как у неё дела?
- Пожалуйста. Моё имя Шалев. Запиши телефон.
- А меня зовут Ариэла, - я записала его номер и протянула ему листок со своим телефоном.

Наша квартира блистала чистотой. Папа делал всё, чтобы дом не потерял для меня привлекательности. Мы поужинали, и он стал расспрашивать о моей жизни в Иерусалиме.
- А ты, папа, как справляешься? Нелегко же работать и самому вести домашнее хозяйство?
- Я уже привык.
- Папа, ты ведь совсем не старый. Я хотела тебе сказать, но всё не решалась. Если ты захочешь как-то устроить свою жизнь, я отнесусь к этому с пониманием. Я не возражаю.
- Спасибо, доченька. Но сначала ты должна окончить университет. Кроме того, я хотел бы выдать тебя замуж. А потом посмотрим.
- Замуж? Это может быть очень нескоро.
- Почему? Тебе уже минуло двадцать лет. В таком возрасте девушке пора об этом подумать. Я помню, за тобой ухаживал Ноам, симпатичный парень. Вы не поддерживаете связь?
- Нет. После школы он целый год звонил мне. Но я не подала ему никаких надежд.
- А в армии разве за тобой никто не ухаживал? Там же столько замечательных ребят.
- Да. Моего расположения добивался один молодой офицер, инженер электроник. Девчонки говорили, красавец. Но он не вызывал у меня ответных чувств.
В это время зазвонил мой сотовый телефон.
- Извини, Ариэла, это Шалев. Я неплохо устроил Чепушинку в конторе, постелил ей старый коврик. Но накормить её никак не удаётся. Дал сосиску, а она только урчит, но не ест.
- Во-первых, Шалев, она не Чепушинка, а Чепуховинка. Постарайтесь запомнить. А во-вторых, она слишком маленькая. Ей нужно молочко. Накроши туда немного хлебной мякоти.
- Шалев? - удивился папа, когда я положила телефон. - Значит, есть у тебя парень?
- Есть, - этот ответ был неожиданным даже для меня самой.
- Ты можешь мне хоть немножко рассказать о нём?
- Могу. Он здешний, лет двадцати трёх, ростом с меня, внешность неприметная.
- Какое у него образование?
- Очевидно, он окончил школу. Работает в гараже.
- Что же ты в нём нашла?
- Ничего особенного, папа, если не считать одной сущей чепуховинки. Он очень добрый.
- Ты можешь нас познакомить?
- Я постараюсь.
Утром позвонил Шалев. Но я, увидев его номер, выключила телефон. Мне было стыдно за своё вчерашнее поведение. Нельзя так вешаться на шею малознакомому парню. Он, наверно, уже решил, что я у него в кармане. В течение субботы Шалев так же безответно звонил ещё несколько раз. Вечером я уехала в Иерусалим. На следующий день звонки продолжались, но я не дрогнула, хотя всё время только о нём и думала. Передо мной был мамин пример. Если девушка теряет голову, она совершенно безоружна. Так прошла неделя и наступила пятница. Я возвращалась домой через парк и вдруг у входа в боковую аллею увидела знакомую фигуру с крохотным щенком на руках. Неужели это судьба?
- Здравствуй, Шалев.
- Привет, Ариэла! Как хорошо, что я тебя встретил, - он заметно волновался. - Я решил, что ты
в пятницу в то же самое время можешь опять здесь появиться. И не ошибся.
- А зачем я тебе?
- У тебя, возможно, есть опыт выхаживания щенков.
- Шалев, мой папа большой специалист по бездомным щенкам. Я познакомлю вас. Пойдём.
Папа открыл дверь и с интересом взглянул на моего спутника.
- Здравствуй, папа! Я обещала показать тебе своего парня. Знакомься, это Шалев.
- Ешуа, - папа пожал руку гостю и пригласил нас войти.
Я взяла щенка и отправилась на кухню. Когда я принесла кофе, они оживлённо беседовали, сидя на диване. Папа устроил гостю форменный допрос. Этот разговор продолжался и за столом.
- А где ты служил? - спрашивал папа.
- В воздушно-десантных войсках, в бригаде Гивати. Я участвовал во Второй ливанской войне.
- Но после армии ты мог поступить в университет?
- Насчёт университета не уверен, - скромно заметил гость, - а в колледж меня бы приняли. У меня неплохой багрут (израильский аттестат зрелости; А. Б.). Но мой отец, офицер-резервист, тоже участвовал во Второй ливанской и был тяжело ранен. Года полтора он не мог работать, перенёс несколько сложных операций. Наш семейный бизнес, гараж по обслуживанию автомобилей, оказался под угрозой. Мне пришлось заменить отца.
- У вас большая семья?
- Родители, две сестры и младший брат. А гараж - основной источник нашего благополучия.
- Но как ты мог заменить отца? Эта же работа требует высокой квалификации.
- Да, - согласился Шалев. - Но я, начиная с седьмого класса, каждое лето работал в гараже и кое-чему научился. Да и отец помогал своими консультациями.
- Нелегко было?
- Разумеется. Я работал без выходных, иногда по четырнадцать часов в день.
- Ты работал? - не понял папа. - А сейчас что-то изменилось?
- Конечно. Отец поправился, вернулся к работе, и теперь я надеюсь поступить в колледж.
- Это было бы замечательно!
Наступила короткая пауза.
- Вы давно знакомы с Ариэлой? - поинтересовался папа.
- Мне кажется, давно. Но мне очень хотелось встретиться с вами.
- Зачем?
- Чтобы попросить у вас руки вашей дочери. Я люблю её. Она очень, очень красивая.
- Что?! - растерялся папа. - Но ты должен поступить в колледж. Это моё условие, - произнёс он как-то невпопад и, спохватившись, добавил: - А что думает она сама?
В этом представлении, поставленном самой жизнью, простой, маленький человек сдавал свой главный экзамен на счастье. Этим человеком был Шалев, а я как будто числилась среди увлечённой публики. Но вот я вдруг из безответственной зрительницы превратилась в главную героиню, стоящую на сцене в ярком свете рампы. Я пыталась скрыть своё смятение под маской непроницаемости. Этот паренёк, добрый и надёжный, проявил отчаянную смелость, столь неожиданно попросив моей руки. Его смелость завораживала. "Счастлив тот, кому в жизни встречается такой человек", - вспомнила я мамины слова.
- У меня тоже есть условие, - я постаралась придать своему голосу холодность, - ты должен правильно произнести имя своей собаки.
Папа смотрел на меня с недоумением, в то время как Шалев сразу же принялся за дело.
- Чепушиновка? Нет. Чепухошинка? Нет. Я сейчас. Че-пу-хо-вин-ка. Вот. Чепуховинка!
- К сожалению, - я развела руками, - всё правильно. Я просто вынуждена дать своё согласие.
- Подождите! - папа, наконец, пришёл в себя. - У меня в буфете стоит бутылка "Кьянти".
Он в два счёта достал и откупорил вино, извлёк из буфета три рюмки и наполнил их.
- Как жаль, что нет с нами мамы! - очевидно, в эту минуту папа не мог не думать о ней.
- Моя мама умерла два года тому назад, - тихо ответила я на немой вопрос в глазах Шалева.
- Давайте всё-таки выпьем, - предложил папа после минутного молчания.
Мы пили вино и закусывали тортом. Потом наступил час, когда Шалев стал прощаться с папой. Я пошла его провожать. Мы вышли из квартиры, спустились этажом ниже и вдруг услышали папин голос.
- Ребята! Вы забыли Чепуховинку!
Декабрь 2010.