Я бы могла написать стих…
Я бы могла веселей всех!
Это не сложно - лететь вниз,
Хоть предпочтительней, все же, вверх.

Остановись, погоди, стой!!!
Я ведь дышу, не дави пульс,
Мне не впервой забывать всех.
Мне не понятен лишь свист пуль.

За поворотом собак лай…
Я не прошу обвинять Мир.
Все так мечтают попасть в Рай,
Предпочитая игру в тир.

Я бы могла быть счастливей всех…
Но почему-то стою здесь,
На перекрестке семи троп
И остается лишь – падать вверх.

Погоня преследовала ее третьи сутки. Жаркое лето давало о себе знать. Выжженная земля. Высохшие речки. Она уже не замечала звуков рога и собачьего лая. Не пыталась запутывать следы, просто бежала по острым камням вперед и вперед, уводя охоту из своего леса, где остались ее дом и те, кто ей дорог.
Бок болел, потому что одна резвая сука схватила зубами. Пришлось отчаянно царапаться и кусаться, пока расплатившись клоком шкуры, она не оказалась на свободе. Теперь о ее пути рассказывал кровавый след, кропивший камни. Местность была абсолютно не знакомой. Жизнь по капле покидала рыжее тело, так заметное на серых камнях. Уже ни на что не надеясь, она бежала сама не зная куда. Руководствуясь только одним - чем дальше, тем лучше!
Обрыв стал для нее сюрпризом. Внизу на поляне стоял человек. Он рисовал закат. Она повернулась к истекавшим слюной псам, надеясь дорого продать свою жизнь. Собачьи челюсти щелкнули у самого уха. Она попятилась, оступилась и кубарем покатилась вниз.

От человека не пахло ни собаками, ни порохом. Не охотник! Она из последних сил подползла и прижалась к его ногам. Собаки окружили, заливаясь радостным лаем победы. Всадники протрубили в рог и ждали поодаль. Холодная рука дотронулась до ее пылающего бока. Инстинктивно она впилась в тонкие пальцы острыми зубами. Понимая, что совершила роковую ошибку, зажмурилась, ожидая пинка тяжелой сандалией…

Он поднял ее на руки и завернул в кусок материи. Обменялся чем-то с подошедшим охотником и унес ее прочь.

Она долго не решалась открыть глаза. Даже когда оказалась на холодном каменном полу, таила дыхание, не шевелилась. Так и уснула.

Проснувшись, обнаружила миску с водой и кусок мяса. Огляделась. Запах свежей человеческой крови защекотал ноздри. Ее спаситель сидел в кресле. Белая повязка на распухшей руке – ее вина. Он встал. Подошел. Наклонился. Она вся съежилась. Закрыла глаза. Звук человеческой речи заставил еще крепче зажмуриться и вдавится в пол. Он провел по ее шкуре ладонью, причиняя острую боль, но она стерпела.

Дальше были бесконечные дни и ночи. Она жила в его доме. Ела его еду. Просыпалась от резких звуков, ждала. Закрывала глаза, когда он подходил и гладил ее. Она привыкла к его речи и запаху и даже поняла, что он дал ей имя - Флэм.

Наконец, боль отступила, и она могла спокойно передвигаться по хижине. Радовалась уже тому, что из нее не собираются шить шапку. Осмелела, больше не закрывала глаза при его приближении.
Был солнечный жаркий день, когда Флэм, улучшив момент, выскочила на улицу. Художник вышел следом. Остановился на пороге.

Почему она тогда осталась с ним? Флэм так никогда и не призналась себе. А ведь до зеленых кустов была всего пара прыжков.

В хижине было уютно и безопасно. Вкусная пища и свежая вода. Но не это тогда остановило ее. Любопытство. Вот то слово, что не дало ей, сломя голову, бросится наутек от этого тихого, странного человека. Такого, на ее взгляд, одинокого, что у нее щемило сердце.

***
Для того, чтобы остаться с ним, предстояло стать домашней. Она сделала этот выбор и забывая звериную суть, стала превращаться в домашнюю любимицу. Привыкла отзываться по имени. Позже Флем начала различать человеческую речь. Распробовала вкус приготовленной еды. Перестала бояться огня в камине. Поняла, что он лишь источник тепла. Любила подойти совсем близко и любоваться огненными языками. Художник объяснил ей, что ее имя в переводе с чужого языка означает Пламя. Получалось, что она и огонь тезки! Ей это нравилось.

Флэм полюбила гулять с художником по лесу. Он писал картины, стоя на обрыве, а она щурясь от полуденного солнца слушала его рассуждения об искусстве. Ну и пусть, что она не понимала большинства слов! Звуки его бархатного голоса грели ее звериную душу. Да и потом, если он считал, что она все понимает, значит, так оно и было.

В жизни художника стали происходить перемены. Его картины стали продаваться все лучше и лучше. Сначала он посчитал это результатом раны на руке: из-за повязки он работал иначе. Потом к долгим прогулкам с Флэм по лесу. Считал, что благодаря общению с ней, стал острее чувствовать краски и запахи. Но когда столичные критики отнесли его картину к шедеврам, заплатив при этом огромный гонорар, он перестал искать объяснения.
- Ты мой талисман! – объявил он Флэм, повязывая на шею серебряный ошейник с огромным блестящим камнем, втиснутым в букву «Ф».
Теперь Флэм и художник не разлучались никогда. Он брал ее в город на выставки. Представлял друзьям. Слушая разговор с владельцем галереи, Флэм поняла, что зовут спасителя Диксон. По началу общество посторонних людей пугало Флэм, но очень скоро она осознала, что пока она на руках у художника - она в безопасности. Все разговоры о том, что большинство лис больны бешенством, вызывали у Диксона улыбку. Он отшучивался, говорил, что Флэм заразила его талантом. Стали поступать предложения - продать лисицу. Он смеялся, отвечая, что не сделает этого, ни за какие деньги.
Флэм нравилась ее новая жизнь. Она научилась улыбаться. Ее переполняла гордость, когда она слышала, что люди говорят о ней. Больше всего она радовалась, когда Диксон произносил - "Моя Флэм". Она любила из своего угла наблюдать за художником. Как он рисует. Как спорит с друзьями. Как подолгу сосредоточившись, смотрит в одну точку.
Флэм научилась различать его настроения по его походке и по тому, как он молчал. Знала когда можно уснуть у него на коленях, а когда надо держаться подальше, на подстилке в углу, не нарушая установленную им однажды границу.

Постепенно она поняла, что его привычки становятся ее привычками. Его вкусы полностью совпадают с ее. Она копировала его поведение и манеры. Флэм поняла: мало быть просто домашним зверьком. Захотелось стать другом, компаньоном.
Осень пришла холодными дождями. И чем пасмурнее становилось на улице, тем мрачнее становился Диксон. Казалось, что погода отражается в настроении художника. Он стал раздражительным, злился из-за малейшего пустяка. Все реже стал разводить огонь в камине, несмотря на то, что дома было холодно. Все чаще стал оставлять Флэм одну, ведь она была всего лишь лисица. Когда к Диксону приезжали гости, он запирал Флэм в чулане. Хорошо, что случалось это крайне редко.
Картины Диксона становились все темнее и темнее, но... дороже и дороже. Газеты пестрили – «Художник, который рисует ночь». Флэм посмотрела на мечущегося по комнате хозяина и не узнала его. Он быстро собрал кисти в сумку, взял мольберт и направился к двери.
- Сиди дома! – приказал он Флэм, - я работать.
Флэм подбежала к окну. Долго смотрела, как силуэт художника растворяется в ночи.

Дальше было много выставок, на которые Диксон ходил один. Все чаще говорили о том, какой он гениальный, как необычно видит лес и ночь, как шикарно рисует луну. Деньги. Вкусная еда. Флэм все это не радовало. Она перестала понимать, что она делает в этой хижине. Не понимала, что она делает не так и почему он стал прятать ее от людей. И однажды она решила уйти. Убежать тайком она считала неправильным. Целый час она наблюдала за спящим художником, прежде чем объявить ему о своем решении.
Он не отпустил ее. Запер дверь. Пообещал, что все будет, как раньше! Они будут подолгу гулять по лесу и болтать сидя на обрыве. Ведь им никто не нужен!!! Все будет именно так, как только он закончит свою новую картину!

И Флэм осталась. Отчасти Диксон сдержал свое слово. Он больше не ходил на выставки. День они проводили вместе. Но каждый раз в сумерки он уходил. Работать. В лес. Над последней картиной.

***
Флэм снился кошмар. Она бежит знакомыми тропами. Лапы содраны в кровь, а собаки все ближе и ближе. Раньше ей никогда не снились сны. Или она их просто не помнила. Да сказать, по правде, что было в ее жизни, до этой хижины – она тоже не помнила. Теперь же она все чаще просыпалась в липком холодном поту. Как и в этот раз.
Ее разбудил собачий лай. Она села на кровати и прислушалась. Где то далеко протрубил рог «К охоте». Флэм всю передернуло. Камин был потушен. В хижине было холодно. Вылезать из под теплого одеяла, не хотелось. Диксона не было – он писал свой шедевр! Сигнал рога повторился, но теперь он объявлял о погоне. Собаки взяли след.

Она выскользнула на крыльцо. Теперь отчетливее был слышен собачий лай. Собаки гнали молодого неопытного лиса. Флэм хватило пары секунд, чтобы оценить обстановку и понять, чем эта ситуация закончится. Она попыталась заставить себя вернуться в дом, но не смогла. Огромную, полную луну то и дело закрывали тучи. Ветер усилился. Быть буре – поняла Флэм.

Решение пришло само. Бежать к Диксону, просить, чтобы он спас ее собрата, как когда то спас ее. Тем более, что он там в лесу. Увлекшись работой, он может не заметить надвигающуюся непогоду. Флэм спрыгнула с крыльца. Выбрала самый короткий путь.

Она долго не верила своим глазам. Кисти и мольберт лежали на снегу. Диксона не было. Может быть, он сам решил спасти лиса? Тогда планы менялись. Она должна бежать наперерез охоте. Отвлечь собак на себя. Запутать следы. Это даст спасение уставшему зверю. Ну а потом… потом, или к Диксону, или в хижину. Все просто.

Уже сделав шаг в сторону, Флэм вернулась к мольберту. Взглянула на новую работу Диксона. С холста на нее смотрел рыжий молодой лис. Странно. Более чем! Она как то просила художника нарисовать ЕЁ портрет. Он отказал. Сказал, что не рисует животных. Что его тема – НОЧЬ и лес. Она попятилась от картины в сторону. И пошла прочь.

Флэм прислушалась. Погода портилась, а загнанный зверь выбился из сил. У нее было совсем мало времени. Она побежала.

Выбрала место у реки. Луна светила из-за спины и Флэм отчетливо видела молодого лиса, того с картины. А в метре за его хвостом горящие глаза псов. Лис тоже заметил ее. Взглядом она показала бедолаге на расщелину в берегу, куда не смогут забраться собаки. Приготовилась к прыжку, чтобы увлечь за собой погоню.

То, что произошло в следующий момент, заставило ее сжаться от ужаса.. Флэм услышала - за спиной раздается свирепое рычание псов. Их окружили!!! Будь она дикой лисой, а не домашней меховой игрушкой, она бы не допустила такой оплошности. Огромная туча закрыла луну. Сильный порыв ветра пригнул деревья до самой земли, но Флэм устояла. Холодная стена дождя и снега окатила и обожгла огнем.

***
Собаки обступили их плотным кольцом, но подойти не решались. Всадники, едва сдерживая коней, осеняли себя знамениями. А у ее босых ног сидел молодой лис. С такой знакомой серебряной цепочкой на шее.
Только теперь до Флэм дошли слова старой лисицы. Ее род был особенным. В полнолуние они могли превращаться в того, кем больше всего мечтали быть. За что создатель наградил их таким свойством, никто не помнил. А насколько, это заразно – никто не знал…

Она посмотрела на Диксона, вернее на того, в кого он себя превратил. Посетовала на себя – она так растворилась в художнике, так тщательно перенимала его привычки, что не заметила, когда сама стала девушкой! И он не заметил перемены, увлекшись целью превратить себя в лиса, все ночи посвятив своей картине.

И вот теперь они стояли посреди ночной поляны – Девушка и Лис. Флэм провела коченеющими пальцами по рыжей морде лиса. С благодарностью поцеловала в холодный черный нос. Очередная туча закрыла собой луну. Кто-то из охотников бросил факел. Огонь жадно затрещал по стволу сухого дерева. Собаки с визгом расступились, спасая промокшие шкуры.

Порыв холодного ветра заставил ее забыть о лирике и вернуться в звериный облик. Она посмотрела на разрастающийся огонь, пожирающий сухие заросли камыша, поняла, что это и есть ее шанс. Флэм нырнула сквозь языки пламени, бросилась на зазевавшегося пса, открывая путь Диксону к спасительной расщелине в берегу реки.

Увлекая за собой горланящих собак, она хромала, изображая легкую добычу. Петляла. Чтобы выжить в этой погоне ей предстояло вновь стать дикой лисой. С каждым шагом она таковой и становилась. Забывая диванные подушки, вкус человеческой пищи, тепло очага… и имя, данное тихим одиноким человеком, который любил рисовать ночь.