ВОЗРОЖДЕНИЕ

Как только Иосиф тронул струны кинора, один из рабов выскользнул из пещеры и перебежал к той, где отдыхал вместе с детьми князь. Раб упросил стражника разбудить Йегуду, и, через несколько минут, князь оказался в чис- ле слушателей певца, заворожившего публику. Йегуда сам играл на многих инструментах, скорее потому, что на этом настоял отец, считавший, что му-
зыка облагораживает души. Однако, увидев играющего Иосифа, Йегуда край- не удивился: « В такое время, музыка?», - но не остановил певца, хотя никог- да в жизни не видел воина – музыканта. И все же, не смотря на свое удивле-
ние, князь заметил, как мастерски владеет кинором его друг, и мелодия – сла- дкозвучна, и голос звучит чисто, но главное – боль души слышна в каждом
слове! Да, это была неожиданность: его друг, его товарищ по детским играм, его сподвижник – музыкант? Песня кончилась. Иосиф сидел неподвижно, все
еще находясь в плену звуков. В пещере все оставались на своих местах, и то-
лько Йегуда, быстро пройдя от входа к Иосифу, опустился с ним рядом, на подстилку. Было тихо. Где-то в селении тявкали собаки, заржала лошадь, а
здесь слышалось лишь жужжание назойливых мух.
Иосиф опять взял отложенный кинор и запел другую песню, песню о беде, что неожиданно пришла к человеку в дом, и о том, что ни горе, ни беда, не должны сломать человека, сломить его, и, если в первой песне плакала его душа и вместе с ней плакал кинор, то, сейчас, струны рокотали и голос, зву-
чащий, как свирель, в первой песне, в этой, был глухо надрывен и бил в уши, за-ставляя напрягаться, в предчувствии чего-то тяжелого, страшного:
«Когда ворвалась в жизнь беда
Ко мне негаданно – нежданно…»,
тихо – тихо, как будто про себя, Иосиф еле слышно не пел, а разговаривал вслух с собой, с кинором, с миром,
«…Когда сумел я осознать и ощутить
Всю боль удара…»,
голос чуть усилился, кинор запел резче, громче, темп начал нарастать:
«…Когда все болью налилось,
Сковало разум, силу, волю,
Когда снаружи и внутри
Во мне звенело все от горя…»,
Йегуда слушал, весь отдавшись чуду, что творилось у него на глазах: всех присутствующих захватила мощь этой мелодии, сила слова, трагизм баллады,
которую творил сейчас, перед ними, человек, становившийся большим пев-цом, Мастером –
«…Когда ни вечером, ни днем,
Ни ночью не было покоя,
И сердце плавилось в костре,
И душу заливало кровью…»,
Иосиф ритмически двигался в такт мелодии, люди, сидевшие раньше непод-
вижно, тоже начали двигаться, покачиваясь из стороны в сторону, темп убыс-трялся, голос певца звучал все громче и громче. Иосиф встал, и за ним подня-лись все в едином порыве, они уже не просто покачивались, они двигались в
ритме, заданном балладой, и вместе со всеми двигался Йегуда. Голос певца звенел:
«…Когда увидел я у ног своих
Разверзшуюся пропасть,
И понял, что себя спасти
Я не смогу…».
Голос поднимался все выше и выше, песня уже лилась легко, свободно, темп
убыстрился.
А певец пел о преддверии боя, об ожидании его, о том, что никто его не спасет и никто не поможет, кроме Всевышнего, и он просил у него помощи,
но не смиренно, а страстно, просил помочь в битве, в бою, в сражении!
Евреи двигались в ритме песни, двигались, сжимая кулаки, с горящими глазами, со слезами на глазах, - воины, рабы, даже старики, забывшие свои немощи, левиты, все иудеи, еще недавно полумертвые от ужаса и горя, раз-давленные безысходностью, войной, бедствием, утратами, безучастные к собственной судьбе, все они в ритме музыки возвращались к жизни, к сопро-тивлению врагу, к своему спасению!
И Йегуда увидев это, и поняв, в первый раз, за все страшные месяцы невы-носимой боли, отчаяния, улыбнулся сквозь слезы! Нет, рано нас хоронить, мы выстоим, выживем, вырвемся, Барух Ашем, мы живы!