Магазин на колёсах, обращённый замызганным тылом к проспекту, являл тротуару прилавок с витриной, поверх каковой, под скошенным вниз козырьком, по светлому фону небесного цвета крупной затейливой вязью красовались слова: «Колбаса. Национальный продукт». Повинуясь инстинкту, - а время, к слову сказать, приближалось к обеденному, - я резко сбавил свой шаг и, прикинув в уме сбережения, что имелись в моём портмоне, остановился у левого края витрины, где густо лежали колбасы различных сортов, разложенные в строгом порядке по их иерархической важности для национальных потреб, обозначенной в ценниках. Правее меня оказался мужчина, вернее будет сказать, его туловище, поскольку голову он, в изрядно поношенной фетровой шляпе болотного цвета, просунул в окошко, но руки притом он держал – как бы давая тем самым понять, что интерес его чисто исследовательский, - едва ни по локоть в глубоких, широких карманах плаща тёмно-синего цвета, видавшего виды куда как, наверное, более шляпы.

– Чувствуете? – скосив подозрительно взгляд, спросил он меня, воз-вращая назад свою голову.

– Нет! – автоматически выпалил я.

– И я вот о том же! – сказал он с торжественной радостью в голосе и меленько вслед засмеялся.

Сбережений как будто хватало вполне, и я аккуратно пригнулся к окошку, выгнувшись вправо.

– А может колбаса совершенно не пахнуть? Совсем вот никак? – про-должая чуть слышно посмеиваться, снова ко мне обратился мужчина в синем плаще, посторонившись на шаг.

– Может – если это не колбаса, - ответил я чуть с раздражением в голосе.

– Вот, вот, - откликнулся тут же мужчина, - и я всё том же! То ли дело лет тридцать назад! Заходишь в колбасный отдел: наименований колбас – четыре, а может быть, пять, включая собачью радость, - а запах!.. Аж ноздри щекочет…

– Вы мне политику здесь не разводите, - вяло вмешалась в наш разговор продавщица в служебном халате, женщина крупных, довольно фигуристых форм, не без приятностей в полном лице; затем широко улыбнулась и – будь я проклят, если не так, - подмигнула мне левым глазком. – Что будете брать?

– Э… - успел я промямлить, как тотчас она перебила:

– Зельц, очень свежий, рекомендую вам лично – облизывать пальчики будете. – И здесь уже точно, без всяких проклятий, мигнула мне левым глазком.

– Беру!

– И вот вам варёной колбаски, вот этой возьмите, в обвязке; граммов четыреста, больше не надо; утречком к завтрачку перед работой в самый раз оно будет…

– Беру!

– Полукопчёную будете брать? На скорую руку или с гостями…

– Беру! – здесь уже я её перебил, компенсировав наглость долгой улыбкой.

– Хорошо, вот и ладненько, взвешу вам «Краковской». Вот, кругляшек, что поменьше нашла…

– Слушайте, женщина, а «Краковская» тоже вовсе не пахнет? – вме-шался мужчина в синем плаще, снова пытаясь проникнуть в окошко у меня из-под правой подмышки.

– Человек!

– Ну-у!.. Я к вам – женщина, вежливо, а вы – человек! Как-никак я мужчина! – возмутился мужчина в синем плаще.

– Вижу, вижу… мужчина! Повернитесь, мужчина, назад и прямо ша-гайте шагов этак двести – слева по ходу вам будет метро. По прямой, ни одной пересадки, езжаете пять остановок – мигом доскочите. Выходите, не мешкайте, чтоб не проехать. По эскалатору вверх поднимаетесь, дальше налево. На поверхности скверик увидите, памятник в нём, а вокруг него толпы людей: вечно всё спорят, судачат, дерутся… много милиции, много зевак… много знамён, самых разных и всяких, каких и не видели больше нигде…

– И что мне с того? – удивился мужчина.

– Там политика! А здесь… я с мужчиной разговариваю!

Я расплатился, собрал всё в пакет, а когда, развернувшись, тронулся дальше, громко услышал у себя за спиной:

– Вот это, я понимаю, мужчина: подошёл, оценил, заплатил, взял и ушёл. А вы – только нюхаете… Эх, мужчина!