Глава ССCLVI


Морозным утром в канун Нового Года лейтенант Покрышкин выкатил свой МИГ-3 на взлётную полосу. Двигатель на морозе чихал. Время шло, сзади ревели моторами самолёты ведомых – лейтенантов Лукашевича и Карповича, - а мотор Покрышкина никак не хотел разогреваться. Выбравшись из кабины на крыло, Покрышкин спрыгнул на припорошенную снегом землю и направился к самолёту Лукашевича. Тот уже понял, что командир намерен поменяться самолётами, и тоже выбирался из кабины, чтобы уступить ему место. Взлетев, Покрышкин набрал высоту, развернулся и, прежде чем ложиться на курс – звено летело на разведку и штурмовку дорог, – бросил взгляд через плечо в поисках самолёта Карповича. В воздухе его не было. На только что покинутом Покрышкиным аэродроме одна машина по-прежнему стояла на взлётной полосе, другая катилась по полю в сторону ангара. Очевидно, у Карповича тоже возникли неполадки, скорее всего не успело разогреться масло в моторе, а Лукашевич катил неисправную машину к техникам. По инструкции Покрышкину полагалось в этой ситуации вернуться. Но возвращаться было дурной приметой, и Покрышкин полетел в разведку один.
Под крылом, насколько хватало глаз, простиралась заснеженная степь; тут и там чернели посёлки шахтёров и пустые коробки остановившихся заводов Донбасса; гонризонт был затянут морозной дымкой. Самолётов противника не было видно; очевидно, они были переброшены на другие участки фронта, где в последние дни уходящего года не было затишья. Покрышкин летел без фонаря; от ледяного ветра глаза и уши пилота защищали шлем и очки; кабина МИГа отапливалась радиатором, и пилоту не было холодно в утеплённой куртке. Хуже было, когда приходилось лететь на И-16, кабина которого не отапливалась. После того как на вооружение авиаполка, в котором служил Покрышкин, поступили реактивные снаряды, старые истребители И-16 вновь заняли достойное место в строю. Даже один истребитель, снабжённый шестью ракетами и пилотируемый опытным пилотом, мог теперь причинить заметный урон транспортной колонне противика или поджечь железнодорожную станцию. К тому же в плохую погоду летать приходилось под облаками, на малых высотах, где МИГ-3 уступал в маневренности «Мессершмитту». В воздушном бою реактивные снаряды, оставлявшие в воздухе яркий светящийся шлейф, чаще отпугивали противника, чем причиняли ему вред, но однажды Покрышкин видел своими глазами, как один из сопровождаемых звеном его МИГов И-16 из соседнего авиаполка выпустил все шесть ракет, отражая лобовую атаку дюжины итальянских истребителей «макки», мчавшихся навстречу в плотном строю, и сбил сразу пять самолётов, рассеяв остальные. Это был самый удачный залп «эрэсов», виденный Покрышкиным за всю войну.
Однажды Покрышкин во время вылета на И-16 был застигнут снегопадом; в неотапливаемой кабине закружилась метель, и пилот не сразу заметил, что щёки и шея у него онемели. Случайно бросив взгляд на приборную доску, он удивился, увидев в стеклах циферблатов незнакомое лицо с белыми от налипшего снега щеками. Спохватившись, Покрышкин стал растирать окоченевшее лицо руками, но было уже поздно. Вечером, когда он пришёл в лётную столовую, лицо и шея распухли и покраснели, и какой-то остряк, приветствуя незадачливого коллегу, назвал пилота Мустафой в честь героя популярной кинокартины, показанной в офицерском клубе. Это прозвище надолго прилипло к Покрышкину, на несколько дней отстранённому от полётов и вынужденному смазывать лицо и шею гусиным жиром.
МИГ Покрышкина летел над колеёй железной дороги в ближнем немецком тылу. После непродолжительных поисков внизу показались точки бивачных костров; снизившись, пилот увидел, как бегут от них под защиту брони заиндевелых танков, стоящих поодаль, немецкие танкисты. Сосчитав танки и увернувшись от зенитного огня, Покрышкин возвратился на базу. Здесь он узнал о гибели Лукашевича. Тот быстро пересел из неисправного самолёта в другой, отремонтированный за ночь, и поспешил вдогонку за ведущим, надеясь догнать его в небе. Вскоре после взлёта у самолёта отказали рули, и он врезался в землю. Из-под обломков фюзеляжа извлекли мёртвого пилота. Он не смог покинуть набравший скорость самолёт только из-за того, что кто-то из техников позаботился о защите пилота от снега и установил на кабину фонарь, не посчитавшись с единодушным мнением пилотов, вслед за Покрышкиным отказавшихся от фонарей на МИГ-3. На большой скорости фонарь невозможно было открыть, и пилот становился пленником своего самолёта, вынужденным разделить с машиной её участь. Из обломков машины Лукашевича извлекли и медный молоток, оставленный ночью техником под тягой и послуживший причиной отказа рулей.
Вскоре вернулся из вылета Карпович. Он дождался, когда прогреется мотор, взлетел, когда Покрышкин был уже далеко, и сам полетел на разведку в сторону Сталино, где у немцев было плотное прикрытие зенитной артиллерии. Взрывом зенитного снаряда самолёту разворотило борт, а пилоту раздробило левую руку. Истекая кровью, он дотянул до аэродрома, пролетел над самыми крышами посёлка, выпустил шасси, неуклюже плюхнулся на взлётную полосу и потерял сознание. Техники нашли в залитой кровью кабине бесчувственного пилота, лежащего на приборной доске. Его увезли в медсанчасть и вскоре сделали операцию. Врачи сказали, что летать Карпович скорее всего уже не будет. Так Покрышкин остался без ведомых. Это случилось с ним не в первый и не в последний раз на этой войне. Уже на следующий день Покрышкину дали вновь прибывших выпускников лётных школ. Их ещё нужно было учить пилотированию МИГ-3 и передавать им практические навыки тактики воздушного боя. Бессмысленная смерть Лукашевича плохо подействовала на Покрышкина. У него испортился характер. Пилот сделался угрюмым и раздражительным.