(или праздник, которого больше нет)
СЕРГЕЙ ГОР
Во времена давно минувшие наши отпускники ездили в разные уголки страны советов, некоторые счастливцы побывали в странах соцлагеря. Многие путешественники хорошо и увлекательно рассказали о своих наблюдениях, о музеях, уникальных местах, об интересных людях и событиях. Был грех, и мне хотелось поделиться воспоминаниями о своих встречах и поездках. Трезво, подчеркну это слово, поразмыслив, решил я рассказать о своих путешествиях по питейным заведениям Дубны. По всем, в которые заносило меня по самым разным причинам. Кто ещё, как не любитель выпить, расскажет со знанием дела о том, что пили, чем закусывали, с кем это делали и почему.
Если начать с последнего «почему», то скорее по причине душевной тоски по празднику в продолжительных серых буднях. Праздники официальные в те далекие времена были нечастыми, поэтому люди придумывали их себе сами.

В том, что Дубна город-праздник я убедился, едва нога моя коснулась насыпи железнодорожного вокзала Большая Волга.
Дубненская земля встретила меня погожим августовским днем 1967 года. Нельзя сказать, что из Москвы я выехал днём с какой-то другой датой и погодой. Нет, и солнечный августовский день, и год были те же самые с небольшой разницей по времени, но здесь был день все-таки другой. Аромат яблок, спелых трав, печного дымка и дыхание большого невидимого от вокзала водоема сливались в особый запах краешка подмосковной земли, уютного городка в междуречье Волги и Дубны, территории на берегах канала имени Москвы и Московского моря.
Привыкший куда надо и не надо, по причинам веским и не очень являться практически всегда заблаговременно, я и в Дубну приехал на несколько часов раньше назначенного срока. А время мне было указано точное, поскольку это было время свадьбы, как впоследствии оказалось, моих будущих свояка и свояченицы.
Мне очень хотелось посмотреть город физиков, о котором уже тогда стали открыто говорить, как о городе не только передовой советской науки, но и науки прогрессивной мировой.

Фирменный поезд, а электрички в те времена здесь не ходили, свистнув, покатил в институтскую часть города, а я стоял на насыпи – перрона тогда здесь тоже не было – соображая с чего бы мне начать свою экскурсию по местности, которая в ближайшем будущем должна была стать местом моего постоянного проживания.
Возле входа в вокзальное помещение на одной из лавочек сидел человек лет пятидесяти. На нем были темно-синие галифе, такого же цвета гимнастерка с металлическими пуговицами и фуражка без кокарды. Вот, кто посоветует мне с чего начать осмотр достопримечательностей города, - подумал я и направился к человеку в форме стрелка ВОХРа.
Вокзальный буфет
Не успел я открыть рот, как человек протянул мне руку и представился: дядя Вася, - потом без всякого перехода добавил, - А не испить ли нам пивка, - видя моё замешательство дядя Вася вытащил из замусоленной матерчатой сумки большущего вяленого леща и поставил соблазнительную точку, - с рыбкой?
Лещ оказался маслянистый с икрой, но распробовать его как следует в вокзальном буфете мне не удалось. Дородная буфетчица заявила: Ребята, буфет закрывается, мне надо на базу за товаром. Через стеклянную дверь буфета я успел разглядеть несколько обычных по тому времени пластмассовых столиков с алюминиевыми ножками, пару деревянных пивных бочек и витрину буфета с чем-то съестным внутри.

Мы вернулись к лавочке, с которой и началось моё знакомство с первым дубненским аборигеном. Вобла без пива как-то не рассматривалась в качестве отдельного продукта, и мой новый приятель сделал другое предложение, от которого отказаться было невозможно. Оказалось, что почти рядом на берегу канала стоит дебаркадер, а на втором этаже этого плавучего сооружения есть отличный буфет.
По пути от вокзала к пристани Большая Волга дядя Вася знакомил меня с окружающими достопримечательностями. Когда мы пересекли Дмитровское шоссе мой спутник объявил, что мы вошли на территорию второго участка. Улицей, это поселение времен строительства канала Москва-Волга, назвать было трудно. Кругом грядки, посадки картофеля, бараки с поленницами дров и помойками, чуть дальше продовольственный магазинчик плавсостава. Но кругом разнотравье, деревья и тишина.
Дебаркадер
На подступах к пристани обнаружились заросшие траншеи зенитчиков времен войны и сияющий белизной монументальный туалет. Лестница на второй этаж дебаркадера была очень крутая, это я отметил сразу, поскольку понял, что дядя Вася завел меня сюда не случайно, а исключительно с целью поправить свое здоровье, что предполагало мое участие в этом процессе. Я с трудом представлял себе, как подвыпившие граждане спускаются по этой лесенке.

Честно говоря, я не планировал начинать знакомство с городом науки с посещения его питейных заведений, но и для возражения дяде Васе у меня весомых аргументов не нашлось. За одним из покрытых белой скатертью столиков сидел мужчина тоже в гимнастерке, галифе и хромовых сапогах. Должно быть, мода у них тут такая, - подумалось мне тогда. Центр стола украшали аккуратные стеклянные цилиндрики с солью, перцем, горчицей и запотевший полный 200-граммовый графинчик с водкой. Рядом стояли две тарелки. Одна с жареной любительской колбасой и макаронами в качестве гарнира, на второй розовела нетронутая порция винегрета. Мужчина печально смотрел на сервировку стола, но ничего не пил и ничем не закусывал. Должно быть, раздумывал с чего бы ему начать.
Оставленный «на минутку» своим спутником я присел за столик у окна. Взгляд мой скользил от огромного монумента Ленина, к снующим у его подножия лодкам и пароходикам и чувствовал я себя реальным действующим лицом кинокомедии «Волга-Волга». Это ощущение было настолько полным, что я даже вздрогнул, когда раздался густой гудок парохода. Трёхпалубное судно долго отрабатывало винтами и, наконец, причалило к пристани. Дебаркадер содрогнулся, матросики зачалили концы, послышался шум спускаемого трапа.

Дядя Вася куда-то запропастился, но я решил, что не может вот так русский человек взять да и бросить своего собутыльника на полпути к единой цели. Ведь выпить это не цель, а только половина её. Вторая традиционная половина употребления – разговор по душам. Первая без второго просто пьянка, а вторая без первого не дает глубины откровенности и может по праву считаться заурядным трёпом.
Я подумал, было, что мой новый приятель отправился в туалет, но сильно удивился, увидев его на палубе круизного лайнера. Беспогонный вохровец, убедительно жестикулируя, о чем-то оживленно беседовал с одним из пассажиров. Потом я потерял их из виду, но вскоре дядя Вася объявился за нашим столом, а в его сумочке что-то тихо позвякивало. Дядя Вася открыл сумку, и я глазам своим не поверил. В замасленной матерчатой сумке лежали шесть бутылок настоящего чешского пива.

Для всех нас, привыкших в основном к бочковому и бутылочному «Жигулевскому» чешские Старопрамен и Будвар были пределом мечтаний. Распивать в буфете то, что было куплено в другом буфете, строго запрещалось, поэтому дядя Вася велел мне сойти на берег, а сам подошёл к задумчивому гражданину. Я успел увидеть, как они поприветствовали друг друга, потом разлили содержимое графинчика по стаканам, выпили и занюхали кусочками хлеба.
Я тем временем с величайшей осторожностью спустился по практически вертикальной лесенке дебаркадера на грешную землю.
Вскоре дядя Вася с печальным человеком в полувоенной форме, невзирая на пропущенные «сотки», благополучно сошли на берег и присоединились ко мне. Нового моего знакомца звали Константином Алексеевичем. Работал он заместителем начальника базы по хозяйственной части.
На обломках империи
На бывшем дмитлаговском, а ныне дубненском брегу 128-километрового московского водопровода (или канала им. Москвы) трудно было найти более подходящее место для распития импортного пива, чем эти печальные места. Под голубыми елями, у подножия совсем недавно взорванного монумента Сталина на гранитных обломках были, на наш взгляд, самые подходящие условия для распития чешского пива вприкуску с волжским вяленым лещом.

В зарослях кустов суетились птицы, в акватории искусственного моря, над оторванной взрывом и лежащей на большой глубине головой «отца всех народов» проходили пассажирские суда. Буксиры тянули баржи, на которых протекала своя жизнь. Там бегали какие-то детишки, на веревках сушилось белье, откуда-то струился дымок печурки. Между судами мелькал «прилипала» - маленький катер санитарной службы. Изредка, под стрекот моторчиков, причаливали и отчаливали деревянные лодки местных жителей. Мы смотрели на проплывавшую мимо нас чужую жизнь и пили пиво.
Кругом было чисто и красиво, поэтому чешую и рыбьи косточки мы аккуратно складывали на газету «Правда», заботливо расстеленную Константином Алексеевичем. Между делом, то есть питьем вкуснейшего пива с не менее вкусной воблой протекал наш неспешный разговор.

Дядя Вася рассказал, что ещё совсем недавно работал егерем в охотохозяйстве «Московское море», а жил на одном из его островов. Какие только знаменитости не побывали в подмосковной «Швейцарии» на базах отдыха охотохозяйства. Дядя Вася возил на охоту Юрия Гагарина и тот в благодарность за теплый приём и удачную охоту подарил егерю свои часы. Часов, правда, на руке бывшего егеря отчего-то не было.
Охотился первый в мире космонавт, по словам дяди Васи, на уток, а эту дичь в достаточно большом количестве разводили в птичниках охотохозяйства, что рядом с озером на Большой Волге и развозили по охотничьим угодьям в заливы водохранилища.
Нынче дядя Вася подвизался охранником на той же базе, где и другой наш сотоварищ. Работал он по сменному графику, в свободное от работы время ловил в заливах Иваньковского водохранилища рыбу, писал письма в тюрьму своему сыну и растил внука.

Грусть свою Константин Алексеевич объяснил очередным нагоняем за аморалку по партийной линии. Должно быть, под приличным давлением какому-то мужу, какая-то Валя поведала о своих далеко не служебных отношениях с заместителем начальника по хозяйственной части. Муж написал письмо в партбюро организации, в котором обвинил Константина Алексеевича в попытке «разбить крепкую советскую семью». Собралось бюро. Товарищи с пристрастием расспросили коллегу о подробностях его неуставных отношений (в смысле партийного устава), обсудили, осудили, влепили выговор и посоветовали, если уж и блудить, так блудить «с умом». Константин Алексеевич, отхлебывая из горлышка пиво и закусывая его воблой, признался, что он и так блудит с умом. Но в любой связи может обнаружиться слабое звено. Вот и обнаружилось оно в лице одного из элементов крепкой советской семьи, т.е. Валентины. А печаль нашего случайного собутыльника была вызвана одним насущным вопросом: Как скоро об очередной внебрачной связи и выговорешнике узнает супруга самого Константина Алексеевича? Позже выяснилось, что супруга Константина Алексеевича узнала о грехопадении своего блудного супруга еще до того, как он успел расстегнуть ширинку своих шикарных галифе.
Партийцы переложили воспитание своего коллеги на плечи его супруги, умная женщина смолчала, дело не раскрутилось, а муж Костя остался при партбилете и должности.
Ресторан
Перед застольем я прогулялся по набережной и присел отдохнуть на лавочку. Сижу, смотрю на плавное течение Волги и вдруг слышу сзади топот. Оглянулся. Вижу, по дорожке бежит мужик в трусах и противогазе с огромными стеклянными глазницами. Подбежал дядечка к фонтанчику, сдвинул с подбородка это резиновое изделие, напился от прозрачной струйки и потрусил дальше. Похоже, удивился этому один я. Все, кто сидел на соседних лавочках, на лавочках в ротонде и те, кто проходили мимо, сделали вид, что все в порядке вещей. Позже я узнал, что это такое проявление интеллигентной сдержанности к любой неординарности. У здешних жителей поводов для удивления могло быть множество, но удивить их было довольно трудно. По крайней мере, внешних признаков удивления чаще всего заметно не было.

В этот же довольно теплый августовский день я наблюдал за человеком на берегу великой русской реки. Был он в шляпе и с портфелем в руке. Одет был в костюм тройку, в белоснежную сорочку и, разумеется, при галстуке. Этот «человек в футляре» сухим прутиком чертил на песке какие-то замысловатые формулы. Иногда волна набегала, стирала написанное, порой касалась его лакированных туфель, но человек не отчаивался, а продолжал свое загадочное дело. После мне растолковали, что это, скорее всего ученый из ОИЯИ, что внезапно пришла в его голову какая-то мысль и обкатывает он её тут же, где эта мысль его настигла, а, в общем-то, всё в порядке вещей.
Вполне нормальным было услышать здесь иностранную речь, увидеть людей, одетых в приличные заграничные костюмы. Причем, одежда, обувь, сумочки, зонтики не были каким-то обязательным признаком иностранца. Иностранцы, а особенно поляки, продавали шмотки и аксессуары вполне благонадежным советским гражданам, граждане, а особенно гражданки, все это с удовольствием носили, а те, кому надо было бы бдить неустанно, закрывали на это глаза. В общем-то, правильно и делали, а то пришлось бы полгорода раздеть догола, поскольку и исподнее порой было не всегда отечественного производства.

Ресторан «Дубна», куда я приглашен был на свадьбу, был один в один как в фильме «Девять дней одного года». И снова Дубна и опять ассоциации со знаменитым фильмом.
Кстати и коттеджи, мимо которых свадебный кортеж в составе «Волги» и «Москвича» прокатил в сторону ресторана, были такими же, как в знаменитом фильме. Позже, я был в гостях в этих уютных домиках и убедился, что и изнутри они не отличаются от тех, в которых жили герои легендарной картины. Складывалось ощущение полного погружение в атмосферу жизни героев Алексея Баталова и Татьяны Лавровой отображённых талантом Михаила Рома.
Как сейчас помню, что по центру холла ресторана струился фонтан, в котором плавали экзотические рыбки. Такой же аквариум был устроен у кованой перегородки между гардеробом и баром и тоже с красивыми рыбками.
Свадебные столы к бракосочетанию Степана и Валентины накрыли на антресолях. Это некое возвышение в общем зале ресторана. Оно на уровне сценки для оркестра и чуть выше площадки большого зала. Сам зал был полон посетителей, некоторые курили на лоджии, другие танцевали под живую музыку. Чистые красивые скатерти, мягкий свет стенных бра, уют и громкость оркестра в самый раз, чтобы не мешать душевным разговорам.
Я знакомился с родственниками и друзьями молодожёнов, танцевал, выходил покурить на свежий воздух на лоджию и кричал вместе со всеми: горько! Фирменным блюдом ресторана тогда считались котлеты по-киевски. Несколько позже обнаружилось одно неоспоримое достоинство ресторана, особенно, если его посещение случалось в сопровождении жён.

Жены, в те далекие уже времена, вели неустанную антиалкогольную компанию внутри почти каждой отдельно взятой семьи. В связи с этим сурово отслеживали любое поползновение мужа в направление живительной влаги. Порой обостренная бдительность в отношении к запретному спиртному, притупляла так необходимую бдительность по отношению к чужим юбкам. Так вот, если мужчина чувствовал вдруг острую необходимость выпить, а под пристальным контролем супруги сделать это было весьма проблематично, он отпрашивался в туалет. Из боковой двери ресторана можно было, пройдя два шага прямо попасть в туалет. Можно было, свернув налево и сделав четыре шага попасть в ресторанный буфет, а, свернув направо можно было оказаться у стойки бара. Вот эту самую боковую дверь могу смело назвать примером выхода из безвыходного положения.
Кафе Дома ученых
Эта точка советского общепита была изначально устроена для избранных. Попасть туда могли люди с книжечкой члена Дома ученых. Могли и провести с собой пару человек, но при наличии мест и хорошего настроения дежурной у входа. (Назвать её швейцаром язык не поворачивается, назвать швейцаркой – обидеть ни за что, ни про что жительниц прекрасной страны.)
Все эти кафе домов актёров, домов ученых и прочих избранных были не чем иным, как постоянным укором пролетарию и крестьянину.
Интеллигенция, которая называлась в то время прослойкой между крестьянством и рабочим классом, считала своим правом осуждать работягу за его посещения пивных и соображения на троих в подворотне, но в свои пенаты гегемонов не пускала. Как всегда была от народа далека, но бывали случаи и снисходила. То есть случались казусы, когда из троих, выловленных в кустах и доставленных в вытрезвитель выпивох, один оказывался с дипломом престижного вуза, а то и при наличии ученой степени.

В Доме ученых было тихо, мирно, благообразно и вкусно. Нравился мне их бифштекс отчего, даже и сам не знаю. Там был всегда хороший выбор вин, как сухих, так и креплёных. Тихо, правда, было не всегда. Как-то довелось побывать на одном из новогодних вечеров. Дым стоял коромыслом. Прослойка гуляла так, как и породившие её слои. С размахом, безудержным весельем, бывало и с мордобоем, к счастью, довольно редким и не таким умелым, как иногда демонстрировали это сыны и дочери фундаментальных слоев советских трудящихся.
Голубой Дунай и Кафе Волна
Впервые попал в эти заведения, когда обмывали уход в отпуск одного из сотрудников. Жили мы не Большой Волге, а эти пивнушки были у нас под боком. Это немаловажно, поскольку выпивший человек в общественном транспорте либо замысловато петляющий по улицам города мог быть в любой момент передан в надежные руки милиции, а та незамедлительно доставляла гражданина не домой на теплый диван, а в подвал на Курчатова-28, на холодную казенную койку медвытрезвителя. Ночлег в этом заведении стоил на тогдашние деньги 15 рублей. Это если вы не успели, к примеру, помочиться у забора, непечатно назвать то, чему имеются четкие медицинские термины и что прохожие могли принять на свой счет, либо имели неосторожность сказать работникам правопорядка, что вы о них думаете. При наличии хоть одного их отягощающих моментов, могли наложить штраф. За сопротивление отправляли в камеру на 15 суток.

Эта преамбула нужна лишь для того, чтобы было понятно, зачем люди старались выпить тайком в кустах, в подворотне или в пивнушке, что ближе к родному дому. Все это сокращало путь домой, снижало риск и расходы на медобслуживание, которое заключалось в ледяном душе, что за 15 целковых при зарплате в 120 было весьма дорогим удовольствием.

«Голубой Дунай» (или Бабьи слезы) выглядел как цирк шапито. Был он снаружи круглым и синим, внутри тоже был синим, круглым и не без своих клоунов. Одним из заслуженных клоунов можно по праву считать Ваню Шарика.
Точного числа приводов в медвытрезвитель Шарик и сам не помнил. Вряд ли помнили об этом и работники этого заведения. Сказав «приводов» я и сам понял, как далек был от истины. По словам работников с Курчатова-28, Ваня иногда сам являлся в вытрезвитель, просил, чтобы его пустили в камеру на чистую постель, и требовал, чтобы велосипед его пристегнули поблизости от дежурки к велосипедной стройке. Мол, домой жена не пускает, а утром рано на работу и надо отоспаться.
Между периодами лечения от алкоголизма в Липино и отсидкой в ЛТП Ваня Шарик работал связистом. Говорят, был хорошим специалистом, но иногда допускал вольности. Приходил, к примеру, к кому-либо в квартиру, ставил на тумбочку черный телефонный аппарат и просил денег. Когда граждане возражали и говорили, что неподключенный к АТС аппарат им без надобности возражал уже Ваня. Чуть поддатый он обещал, что завтра же по этому телефону можно будет звонить хоть в Телль Авив. В такие моменты Ваня, видимо, и сам искренне верил, что так именно и будет. Верили и некоторые жильцы квартир и не менее искренне удивлялись, что телефон у них ни в следующий день, ни во все остальные не работает. Когда Шарик был пьян, то без разницы входил он в пивную или в квартиру к потенциальным обманутым им же «вкладчикам», он свистел в два пальца и орал во все горло: Ша, фигура! Это я, Ваня Шарик! Пил Ваня много и проще было бы перечислить то, чего он еще не пил, чем то, что им было отдегустировано без малейших намеков на интоксикацию.

В тот день, когда мы провожали своего сослуживца в отпуск в кафешку заглянул и Ваня. Громко свистнув, он потребовал у одного из молодых посетителей стакан вина и кружку пива. Денег у Вани отродясь не водилось, и парень сильно удивился. Но стоявший с ним рядом за стойкой мужчина, пока Шарик здоровался то с одним, то с другим посетителем, успел сыпануть в кружку с пивом всю соль и весь перец, что стоял на столе. Ваня пиво выпил, чуток поморщился, крякнул и перешел к другой компании. Да, всяк пьёт, но не всяк крякнет!
Волна
Наш приятель тут же увел нас из этого заведения в другое через дорогу т.е. через улицу Станционную в кафе «Волна». Вот здесь мне не понравилось. Через узенький проем раздаточного окна не было видно, что там они готовят и как. Судя по тому, что трезвыми здесь люди не бывали, если и бывали, то в короткий промежуток времени и на санитарию и изыски тут не особо обращали внимание. Столики были обычные пластмассовые и не всегда чистые. Больше всего не понравились мне закуски в витрине. Понятно, что особо они здесь не залёживались, но люминесцентная подсветка окрашивала продукты в синеватый трупный цвет и аппетита это не добавляло. Но это, повторюсь, на относительно трезвый взгляд.
Музыки тут и вовсе никакой не было, а стоял гул, позвякивали граненые стаканы и все это в сизом табачном дыму. Когда мы выходили, у дверей стоял милицейский мотоцикл с коляской, в нем сидел милицейский старшина и наблюдал, как гражданка переползает улицу Станционную в сторону одного их двухэтажных корпусов на другой стороне.
Фабрика кухня
Как-то решили встретиться с приятелем, чтобы обговорить поездку на рыбалку. У приятеля была лодка «Казанка» с мотором, работал он на ДМЗ и попросил меня подъехать часам к трем в пятницу к проходной, чтобы обговорить детали. Был жаркий летний день, и я зашел в пивную, которая располагалась на первом этаже с левого торца фабрики-кухни.
Народу там почти не было. Стояло несколько человек, пили пиво, на столиках стояли бутерброды с сыром и колбасой, тарелки с винегретом. Тихо, спокойно, пристойно. Но говорят, когда распахивались двери проходной, в эту пивнушку тружеников завода набивалось как сельдей в бочку. Оно и понятно. Пиво свежее, закуска вполне приемлемая, опять же по пути домой, без лишних зигзагов и приключений. Хотя, кто искал этих приключений и кто их не искал, могли всегда их найти. На втором этаже фабрики-кухни было два зала. В свое время интернированные немецкие конструкторы ракет и реактивных самолётов снимали эти залы для вечеринок своего землячества.

Помнится, в декабре нас с супругой пригласили на свадьбу её однокурсницы. Я приехал из командировки, чуток запоздал и с цветами ворвался в зал. Направился прямиком к молодоженам, по пути оглядывая зал. Не обнаружив своей жены среди присутствующих, я склонился к ушку невесты и спросил она ли та самая Татьяна? Оказалось, что не она, а мне надо в соседний зал. Вот такой вышел конфуз. Я извинился и пошел поздравлять другую невесту и другого жениха.
За богато накрытым свадебным столом сидели гости, пили, ели, говорили разные слова. Я нашел свою супругу пристроился рядом и присоединился к застолью. Позже начались пляски под гармонь и танцы под магнитофон.
Потом меня какой-то парень пригласил выйти. Мы вышли в коридор, и я тут же получил удар в лицо. Мы сцепились с парнем, колотили друг друга, но он-то хоть знал за что, а я вообще не видел причин для драки. Вскоре нас разняли. Парень оказался другом жениха той невесты, у которой я на ушко справлялся о том, на какую я свадьбу попал. Парень решил, что я знакомый невесты и компрометирую девушку в глазах её молодого мужа и всех окружающих. Когда недоразумение выяснилось, мы выпили и почти подружились. Звали парня Анатолий, говорят, он неплохо играл в футбол. Дрался он тоже неплохо. Я с недельку по его милости походил с фингалом.
Кафе на Жданова
Сейчас эта улица называется Тверской. В одном из деревянных строений на этой улице, рядом с отделением милиции и конторой «Торга» было кафе. Однажды перед поездкой в Кимры мы с сослуживцем зашли туда перекусить.
Пусть тут же подавиться своим гамбургером каждый, кто скажет, что в этом кафе было грязно или не вкусно. Здесь было чисто, готовили, правда, не так, как в институтской части, а как-то по-домашнему. Заказали мы борщ, солянку, а в буфете нам налили по 150 грамм водки.
В рабочее время, каюсь, приняли мы, откушали, сели в такси марки 21-ая «Волга» и помчались в славный город Кимры. На хорошей дороге нас качало, но чтобы тошнило, это ни-ни! Так что тошниловкой назвать кафе на Жданова, я уж точно не могу.
Столовая ВРГС
В этой столовой можно было пообедать и выпить бочкового пивка. Можно было без особого риска, но и без излишней показухи разлить на троих бутылку водки, закусив тем, что выбрано в буфете или в столовой. Не скажу, что кухня или буфет блистали изысканными блюдами и закусками. Нет, все было простенько, по тем временам на рубль можно было пообедать с кружкой пива, а стоила кружка пив 24 копейки. Пиво в те времена не застаивалось, оттого было всегда свежим, хоть чаще всего только «Жигулевским». Из закусок можно было взять тот же винегрет, капусту, бутерброды с селедкой, колбасой. В столовой вполне сносно готовили азу, гуляш, котлеты, супы, щи, борщ. Всегда были чай, кисель, компот, какао. Но рядом был магазин дежурный, где продавали напитки покрепче компота и чая, а в столовой всегда имелись граненые стаканы и закуска.
Пивной бар на Мичурина
Это стеклянное сооружение (сегодня там «Эльф»), напоминавшее большой аквариум, было настоящей находкой для милиции. Во-первых, пивбар находился совсем рядом с вытрезвителем. Во-вторых, в то время строились милицейские гаражи и новое здание, где теперь выдают загранпаспорта. Возводилось все это на основе хозрасчета. Для этого были нужны люди строительных специальностей, да и просто рабочие руки. Вечерком после получки заходили в бар плотники, бетонщики, каменщики и другие специалисты с целью раздавить поллитру на троих, попить пивка и поговорить о том, о сём.

С улицы милиционерам хорошо было видно все, что происходит внутри. Они давали время посетителям выпить, потом приходили и забирали труженников на сутки. Это был один из проверенных ещё со времен Гулага способов подбора нужных специалистов для различных строек.
Правду сказать, без водки и в рабочее время, если вы, к примеру, находились в отпуске, можно было постоять без галдежа и табачного дыма, у чистой стойки, спокойно попить свежего пивка с воблой или теми же бутербродами, что продавала барменша Катерина.

Поглазеть через витринный проем бара на лес, на машины и велосипедистов, которые двигались по Мичурина. Задуматься о том, что такое пьянка и придти к единственно правильному выводу, что она не болезнь, а лекарство от порой запутанных правил в условиях жизни при развитом социализме. Я намеренно оговариваю это «порой» и не имею причин все валить в одну кучу. Нет ничего хуже, чем обливать помоями всю прожитую жизнь, тогда ведь и самому от этих помоев не отмыться. Было хорошо, было и очень хорошо, но бывало и паскудненько. Была жизнь со всеми её нюансами.
Нейтрино и Огонёк
Ничего крепче сухого вина и отличного кофе пить в этих заведениях не приходилось. Если говорить о кухне, то в «Огоньке» возле пожарки, она была много качественнее, чем в «Нейтрино» у институтского перрона. В «Огоньке» работала шеф-поваром знаменитая Федосья Михайловна. Её стараниями вкусные блюда были не только в её «Огонёке». Устроители свадеб, поминок, юбилеев и прочих мероприятий шли за советом к знаменитой Федосье, а дома у неё не умолкал телефон.

Кстати говоря, из примерно одинакового ассортимента продуктов, хотя город снабжали ОРС и Торг, в разных заведениях готовили одно и то же блюдо по-разному. Тут ведь еще и руки требуются умелые. О буфетах в Домах кудьтуры «Мир» и «Октябрь» ничего плохого не скажу. Выводили из терпения, правда, длиннющие очереди. Перед фильмами, концертами и в антрактах можно было выпить неплохого сухого вина или крепкого кофе.
Нельзя обойти вниманием буфет в институтской бане. Пиво там было очень вкусное, особенно после парной. Был там ещё ресторан «Веник», о котором мало кто знал. Располагался он в каморке банщика дяди Коли. Тут после баньки можно было посидеть под водочку со своей домашней закуской, среди душистых березовых веников. В этих тёплых компаниях можно было обнаружить и простых и непростых людей, но они выпивали, закусывали, вели беседы. Говорят, что в бане все одинаковы. Могу засвидетельствовать, что так оно и есть.

P.S.
Судить о том, как раньше выпивали и закусывали, позволительно человеку, который втихаря под столом, исключительно на слух мог с точностью до капли разлить на троих бутылку водки. Может и тот, кто из стакана, изъятого у автомата с газировкой пил водку, занюхивая её, за отсутствием закуски, рукавом, тот, кто умудрялся скинувшись по рублю, купить за 2рубля 87 копеек бутылку водки, за 5 копеек четвертушку черного, а на все оставшиеся деньги в размере 8 копеек развесной кильки, или чуток добавив, приобрести плавленый сырок «Дружба». Может и тот, кого милиционеры, уличив, к примеру, через стекло пивбара в распитии спиртных напитков в неположенном месте, брали под белы ручки и волокли в бетонное подземелье вытрезвителя на Курчатова-28. И тот, кого за малейший намек на сопротивление безжалостно бросали на холодные простыни, подтягивали руки к ногам ремнями, скручивая в «ласточку», кололи укол, от которого неделю болела задница, и тот, на кого составляли протокол, отправляли бумагу на работу и кого потом по административной, профсоюзной, комсомольской или партийной линии стыдили прилюдно, выносили предупреждения, выговоры, лишали премии, отодвигали в очереди на жилье, лишали путевок и дефицита, и кого тайно любили только за то, что они есть. Чтобы окружающие видели разницу между непьющим негодяем и оступившимся любителем выпить, пьющие граждане просто обязаны были быть.
Без них карьерная лестница становилась особенно крутым трапом, как на том самом дебаркадере. И вверх по такой залезть тяжеловато, и вниз можно было кубарем скатиться, с самыми печальными последствиями. А тут под рукой человек со своей вредной привычкой, на которого всегда можно было переключить начальственный гнев.