Глава CXCII



4 октября на трибуну берлинского Спортпаласа, украшенную еловыми ветвями по случаю начала объявленной в стране кампании «зимней помощи» - сбора тёплой одежды и белья для солдат Восточного фронта, - неторопливой уверенной походкой поднялся Гитлер.
Впервые с 22 июня он появился на публике, и потому этот выход на трибуну мог означать только одно: давно ожидаемое всеми объявление о победе в Восточной кампании, которая, по мнению некоторых зарубежных журналистов, «несколько затянулась».
Собравшаяся в Спортпаласе партийная и военная элита аплодировала фюреру стоя. Выдержав паузу и дождавшись, когда все сядут и воцарится мёртвая тишина, Гитлер в своей обычной манере, сначала отрывисто бросая тщательно отобранные слова, а затем постепенно ускоряя свободно льющуюся речь и скупыми жестами подчёркивая значение каждого слова, объявил:
- В эти часы на нашем Восточном фронте вновь происходят грандиозные события. Уже сорок восемь часов ведётся новая операция гигантских масштабов. Она кладёт конец войне на Востоке. Я говорю об этом только сегодня потому, что теперь могу определённо сказать: этот противник разгромлен и больше уже никогда не поднимется!
Последние слова Гитлер сопроводил энергичным жестом рукой, и всё потонуло в новой буре рукоплесканий. Фюрер предостерегающе поднял руки, призывая аудиторию к молчанию, и после короткой паузы продолжал:
- Позади наших доблестных войск лежит пространство вдвое большее, чем территория рейха в 1933 году, когда я пришёл к власти, и вчетверо большее, чем территория Англии.
Закончив, Гитлер спустился с трибуны и быстрой походкой направился к выходу, провожаемый восторженным гулом общего и вполне искреннего ликования, охватившего аудиторию, провожавшую фюрера стоя.
Сев в машину, Гитлер отправился в Рейхсканцелярию, а оттуда поспешил в Ставку, где в этот день доволно скромно отметили 60-летие фон Браухича; Гитлер воспользовался этим поводом, чтобы поскорей ускользнуть из Берлина. Возврвщаясь к командованию войсками, он давал понять, что дела государственной важности и теперь, когда долгожданная победа достигнута, для него важнее участия в начавшемся шумном праздновании победы. Оно быстро распространилось по Берлину, а затем прокатилось волной по всей стране, также начинавшей уже тяготиться ожиданием победы и принесёнными во имя неё жертвами. После обеда Гитлер был в Ставке. Принимая у себя именинника и Гальдера, он за чашкой чая мимоходом поставил Главному штабу две новых задачи, ненавязчиво давая понять, что теперь он, Гитлер, непосредственно командует кампанией на Востоке и его прямые указания отныне заменяют план «Барбаросса», в главном уже исполненный и исчерпавший себя. Гальдер и Браухич получили указания двинуть танки Гудериана в обход Москвы с юга через Тулу, а на фронте фон Лееба форсировать Волхов и наступать на Тихвин с тем, чтобы соединиться с финнами восточнее Ладоги и тем самым окончательно и прочно блокировать Ленинград.
Прослушав выступление Гитлера по германскому радио, Сталин понял наконец, что у противника серьёзные намерения и что положение на Резервном, Западном и Брянском фронтах плачевное. Сталин немедленно собрал заседание ГКО, на котором было принято решение о развёртывании десяти резервных армий на рубеже Вытегра – Рыбинск – Горький – Саратов – Сталинград – Астрахань. И хотя реализация принятого решения растянется на два месяца, а в ближайшие дни заниматься всем придётся совсем другими делами, Сталин решил очень важную задачу: нейтрализовал театральный эффект выступления Гитлера, которое слушали не только в Берлине. Одновременно Сталин связался с Жуковым и отозвал его из Ленинграда в Москву: относительно полководческих способностей Будённого, Конева и Ерёменко у Сталина больше не было иллюзий.
Всё же выступление Гитлера не было ещё официальным объявлением о победе в войне, и иностранные корреспонденты наполнили Берлин: каждый хотел первым передать в редакцию сенсационную новость. Прошло несколько дней.
Наконец 9 октября имперский пресс-секретарь Дитрих собрал немецких и иностранных журналистов на пресс-конференцию и официально объявил о «разгроме советского фронта». На следующий день «Фёлькишер беобахтер» вышла с победной передовицей «Военный конец большевизма».
«Последние боеспособные соединения противника принесены его командованием в жертву. Против победоносного и полностью боеспособного Восточного фронта стоят лишь немногочисленные и совершенно непригодные для серьёзной борьбы разбитые или наспех собранные из необученных новобранцев части». Заканчивалась передовица безапелляционной констатацией факта: «Приговор Советскому Союзу вынесен».
Германские газеты напечатали большую, в четверть листа, карту Московской области, газеты других государств её перепечатали, и каждый читатель мог теперь с карандашом в руках отмечать на карте неудержимое продвижение немецких войск к Москве, о котором ежедневно вещало германское радио.
Лишь очень немногие немцы сомневались в эти дни в том, что победа совсем рядом. Одним из них был Франц Гальдер.
Поcле четырёхдневного пребывания в госпитале, где за упавшим с лошади начальником германского Главного штаба ухаживали главный врач доктор Ульрих, хирург профессор Вустман, специально прибывший из Кенигсберга, и медицинская сестра Эрна Лизау, Гальдер вернулся в Главный штаб и вновь приступил к исполнению служебных обязанностей. Увы, за четыре дня его отсутствия в руководстве Сухопутными силами Германии успели произойти необратимые изменения. Легко поддающийся влиянию фельдмаршал фон Браухич, прежде игравший роль свадебного генерала при своём начальнике штаба, теперь полностью был во власти Гитлера, подхватившего выпавшие из рук Гальдера поводья и теперь явно не собиравшегося возвращать их. Благо, для этого имелся прекрасный повод – гипсовая повязка, наложенная на правую руку неудачливого наездника. Ещё целых три недели Гальдер не мог держать в руке перо и, следовательно, не мог подписывать приказы, а Гитлер не упускал случая проявлять трогательную озабоченность состоянием здоровья славного ветерана и спускал в войска одну директиву за другой, и фон Браухич безропотно принимал их к исполнению. Неудивительно, что Гальдер, столкнувшись с таким единодушием, не мог удержаться в беседах с командующим от скептических - а порой и язвительных - замечаний относительно того, как развиваются события на Восточном фронте и, в частности, операция «Тайфун».
Прежде всего он отметил пессимизм, воцарившийся в штабе группы армий «Юг». Казалось бы, после недавнего триумфального завершения Киевской операции для пессимизма не было уже никаких оснований. Однако сильно испортившаяся погода, перебои со снабжением, усталость войск и отвратительные дороги, уводящие войска всё дальше от тыловых баз и от родины вглубь бескрайних степей навстречу суровой русской зиме чрезвычайно угнетающе действовали на рядовой и младший командный состав, а ежедневные понукания и выговоры фюрера только усилиливали нервозность старших командиров, и без понуканий делавших всё возможное, чтобы не утопить войска в непролазной грязи. В конце концов фон Штюльпнагель слёг от язвы желудка, и Гитлер настоял, чтобы его сменил во главе 17-й армии генерал Гот, передав 3-ю танковую армию генералу фон Рейнхардту. Разумеется, погоды на участке наступления 17-й армии эта замена не улучшила; вслед за Манштейном Гот стал вторым генералом, брошенным командованием на правый фланг Восточного фронта, чтобы, буквально жонглируя немногочисленными соединениями на бескрайних российских просторах, полководческим талантом восполнить всё более очевидную нехватку войск.
Обнаружившееся осенью фиаско немецких служб тыла, и до того с трудом справлявшихся со своими задачами на Восточном фронте, в октябре проявилось в полную силу, особенно на фронте группы армий «Юг» и на участке наступления 2-й полевой армии. Последняя, по замыслу Главного штаба, должна была наступать на Курск и Воронеж, закрывая разрыв между наступающими в расходящихся направлениях танковой армией Гудериана и 6-й армией фон Рейхенау. Вместо этого 2-я армия весь октябрь простояла в грязи на дорогах без твёрдого покрытия, а все имевшиеся в ней тягачи пришлось задействовать для подвоза в войска продовольствия из сделавшихся с наступлением распутицы очень далёкими баз снабжения.
Правда, 48-й танковый корпус в конце концов занял Курск, но без подтягивания тылов и он не был в состоянии продолжать наступление.
Однако настоящим чёрным облаком над головой Вермахта на Востоке в октябре стало не это.
Как только замкнулся котёл под Вязьмой, Гитлер приказал Герингу подготовить и осуществить в течение 12-13 октября силами 1000-1500 самолётов массированную бомбардировку промышленных центров, узлов коммуникаций, аэродромов, штабов и боевых порядков в ближнем тылу противника, посеять хаос и панику и окончательно сломить волю противника к сопротивлению. Об этом приказе стало известно советской разведке. 10 октября командующий советскими ВВС генерал Жигарев и начальник штаба ВВС генерал Ворожейкин, получив из Ставки соответствующий приказ, разработали крупномасштабную превентивную операцию, в ходе которой советские ВВС взяли реванш за понесённые в июне беспрецедентные потери. В ночь с 11 на 12 октября, а также в продолжение всего дня 12 октября и в ночь на 13 октября немецкие тыловые и прифронтовые аэродромы в Витебске, Смоленске, Орше, Орле и многих других местах подверглись беспрецедентным по масштабам воздушным налётам, в которых участвовали авиация Западного фронта, дальняя ночная бомбардировочная авиация, авиация Московского военного округа, авиагруппа генерала Сбытова, включающая несколько свежих полков скоростных бомбардировщиков Пе-2 и штурмовиков Ил-2. За неполных двое суток этими ударами было уничтожено на земле более 500 немецких самолётов. Если прибавить к ним 278 самолётов, потерянных Герингом в октябре в небе Подмосковья при попытке преодолеть систему ПВО и в воздушных боях на участке наступления группы армий «Центр», и 100 самолётов, уничтоженных на земле в ходе повторного удара, предпринятого советскими ВВС 5 ноября, а также 61 немецкий самолёт, сбитый под Москвой в первой половине ноября, становится понятно, что Люфтваффе осенью 1941 года проиграли войну в воздухе на Восточном фронте. От полученного удара авиация Геринга уже не сможет оправиться до конца 1941 года, а мощь советских ВВС за это время ещё вырастет. Превентивными ударами по аэродромам действия советской авиации в октябре не исчерпывались. Только в интересах Брянского фронта советские ВВС совершили в октябре 3750 боевых самолёто-вылетов (в среднем по 190 в сутки). Превосходство в воздухе, которым располагали германские войска в первые месяцы Восточной кампании 1941 года, в октябре перестало существовать. Если учесть, что в течение всего блицкрига именно авиация служила молотом, расчищающим путь немецким сухопутным войскам, было уже ясно, что намеченное на ноябрь «генеральное наступление на Москву» изначально было отмечено печатью обречённости.
Гальдер проявил повышенный интерес к сводкам о соотношении сил авиации на фронтах групп армий уже в сентябре и тогда же оценил численность ВВС противника в 3000 самолётов. В начале ноября он сверил прежние данные с новыми. О сделанных выводах Гальдер предпочёл промолчать.