Глава СXXXVII


Перед рассветом на улицы и бульвары Севастополя в помощь военным патрулям вышли общественные патрули. Предупреждённые о диверсантах-парашютистах, они были настроены весьма решительно. Первыми были задержаны артисты московской эстрады, дававшие вечером концерт в Доме флота. Воздушный налёт артисты пересидели в ресторане, и теперь, очарованные крымской ночью, разгуливали по бульварам в нарядных костюмах и без документов. Дивизионному комиссару Кулакову прямо с Приморского бульвара пришлось отправиться в караульное помещение и удостоверить личность батальонного комиссара Герасимова, своего товарища по академии. Возвращаясь ночью со своей батареи, тот, сокращая путь, шёл через кладбище и подозрительно оглядывался по сторонам. Ответственного редактора «Красного черноморца» Мусьякова подвели солнцезащитные очки и заграничные часы на руке. Покончив с опознанием мнимых «парашютистов», комиссар Кулаков вернулся в штаб флота и направился в кабинет командующего. Вице-адмирал Октябрьский говорил по телефону с начальником артиллерийских складов в Сухарной балке. Узнав, что морские мины по-прежнему не убраны с открытых площадок в подземные хранилища, он схватился за голову. Приказав начальнику складов реквизировать любой транспорт и немедленно убрать мины под землю, Октябрьский попросил комиссара Кулакова выехать в Сухарную балку и проконтролировать исполнение приказа.
Каменистая дорога на спуске к складам была забита грузовиками. Складские площадки напоминали сверху развороченный муравейник – сотни краснофлотцев работали на них, делая каждый своё дело. Мины снаряжали, грузили на машины, подкатывали к причалам, подавали на корабли. Одновременно на корабли подавали артиллерийский боезапас. Комиссар прошёл вдоль ряда грузовиков, наблюдая за погрузкой мин. Солнце стояло высоко, и тельняшки краснофлотцев, работающих на погрузке, были мокрыми от пота и бурыми от пыли. Заглянув в кабину грузовика, стоящего под погрузкой, Кулаков обнаружил водителя мирно спящим, склонившись на баранку. Оказалось, что он работал всю ночь, и теперь его сморили зной и духота. Поставив на вид начальнику складов все обнаруженные упущения, Кулаков спросил, что стало бы со складами, если бы ночью на площадку с минами упала немецкая авиабомба. Вопрос был риторическим. Зато опасность была вполне реальной.
Предположение о ночной торпедной атаке базы флота с воздуха не подтвердилось. Спустя несколько ночей сторож, охранявший склады на окраине Севастополя у развилки дорог, ведущих к Карантинной бухте и Херсонесу, увидел в луче прожектора над морем купол парашюта. Сняв с плеча берданку, сторож поспешил к берегу, где должен был приземлиться парашютист: старик был уверен, что успел разглядеть в свете прожектора повисшую на стропах фигуру диверсанта. Спустя две минуты над берегом прогремел взрыв. Прибывшие к месту взрыва с фонарями наблюдатели ПВО нашли на берегу глубокую воронку, до половины наполненную водой, а рядом с ней сломанную пополам берданку. По найденным в воронке осколкам быстро установили, что на парашютах немцы сбрасыывали морские мины. Контр-адмирал Фадеев, командующий бригадой охраны водного района главной базы Черноморского флота, понял это уже в ночь первого воздушного налёта и приказал в 5 часов утра 22 июня начать траление в Северной и Южной бухтах и на подходных фарватерах. Следом за тральщиками в море вышел отряд подводных лодок. С рассветом началась работа по постановке минных заграждений.
Вернувшись в штаб флота, комиссар Кулаков застал его в состоянии переезда: боевое управление переводилось в подземный Флагманский командный пункт, врезанный в скалу на берегу Южной бухты. Здесь в штольне, защищённой многометровой толщей скалы, имелись узел связи и несколько штабных отсеков. В командном отсеке с трудом умещались два стола с телефонами и две походные койки, одна для командующего, другая для комиссара Кулакова. Вентиляция в штольне оставляла желать лучшего, и уже спустя несколько дней командование вновь выбралось на поверхность, разместившись в стоящем неподалёку служебном двухэтажном здании.
Вернувшись вечером с вокзала, откуда отправились поездом в Москву жена и дети, комиссар застал на ФКП у Октябрьского командующего ВВС флота генерал-майора авиации Русакова и его начальника штаба полковника Колмыкова. Вместе они уточняли задачи экипажам бомбардировщиков, готовым к вылету на Констанцу, главную базу ВМФ Германии на Черноморском театре. Уже перед рассветом, когда первые сутки войны были на исходе, комиссар Кулаков прилёг на походную койку и сразу заснул.
В это время шесть бомбардировщиков СБ и ДБ-3ф подлетали к Констанце со стороны моря. В бледных лучах разлитой над восточным краем горизонта лимонной предутренней зари они сбросили бомбы на нефтебаки в районе порта и благополучно вернулись на базу. Пламя начавшихся в порту пожаров послужило ориентиром для основной волны бомбардировщиков 63-й авиабригады. Другая группа самолётов атаковала военный порт Сулины в устье Дуная. Ударам с воздуха подверглись также позиции тяжёлой румынской артиллерии на правом берегу Дуная – в Галаце, Тулче, Исакче. Командующий Дунайской военной флотилией вице-адмирал Абрамов в ночь на 22 июня не стал перестраховываться и ждать приказа на открытие огня из Севастополя. Когда стоянки его кораблей были обстреляны румынской артиллерией, он сразу отдал приказ открыть ответный огонь.
Приданная его флотилии 96-я Отдельная истребительная эскадрилья Черноморских ВВС, поднятая по тревоге, отразила воздушный налёт, сбив пять немецких самолётов.
Днём 23 июня налёт на Констанцу был повторён. Пожар на нефтехранилищах усилился. В порту был потоплен транспорт. На этот раз с задания вернулись не все экипажи: один бомбардировщик был сбит. Гитлер выразил Герингу неудовольствие, посчитав принятые им меры по защите нефтепромыслов недостаточными. К 25 июня Геринг дополнительно перебросил к Констанце несколько истребительных эскадрилий. Между тем Черноморский флот угрожал Констанце не только с воздуха, но и с моря. 26 июня в пять часов утра к порту Констанцы приблизился отряд кораблей Черноморского флота, возглавляемый контр-адмиралом Новиковым. Впереди колонны шли лидеры эсминцев «Москва» и «Харьков». Флаг контр-адмирала был поднят на крейсере «Ворошилов», составлявшем группу поддержки вместе с эскадренными миноносцами «Сообразительный» и «Смышлёный». Открыв огонь с расстояния 130 кабельтовых (около 24 километров), «Москва» и «Харьков» за десять минут выпустили по Констанце 350 снарядов калибра 130 мм. Над районами нефтехранилищ и железнодорожного вокзала высоко поднялось чёрное облако дыма, подсвеченное багровыми языками пламени. В это время головной корабль был накрыт залпом немецкой береговой батареи «Тирпиц»: по обе стороны лидера эсминцев «Москва» над морем поднялись столбы воды от взрывов 280-миллиметровых снарядов. Наличие у противника на берегу тяжёлой дальнобойной артиллерии стало полной неожиданностью для контр-адмирала Новикова, как и для командования Черноморского флота. К счастью, первые два залпа «Тирпица» не причинили кораблям отряда существенных повреждений. Выставив дымовую завесу, контр-адмирал Новиков стал уводить отряд из зоны обстрела противоартиллерийским зигзагом. Подняв пары, корабли на скорости 30 узлов быстро приближались к границе зоны досягаемости орудий немецкой батареи. В это время над морем появились немецкие бомбардировщики. Подав сигнал отражения воздушной атаки, крейсер «Ворошилов» полным ходом устремился в открытое море. Все корабли отряда последовали за флагманом. Повреждения, полученные к этому времени лидером эсминцев «Москва», сами по себе были незначительны, однако теперь, совершая манёвр на скорости 30 узлов, корабль потерял противоминные параваны и тут же наскочил на мину. Мощный взрыв разломил корабль надвое. Носовая часть, перевернувшись вверх килем, немедленно затонула; кормовая часть продержалась на поверхности моря на несколько секунд дольше. Моряки с «Харькова» видели, как зенитчики погружающейся в морскую пучину «Москвы» продолжают вести огонь по кружащим над кораблём немецким самолётам. Капитан «Харькова» приказал замедлить ход, спустить на воду шлюпки и оказать помощь морякам, сумевшим покинуть тонущий корабль и удержаться у поверхности воды. В это аремя рядом с бортом «Харькова» разорвался немецкий снаряд. От сильного удара в паровых котлах лопнули водогрейные трубки, и давление пара в котлах стало быстро падать. Над замедлившим ход «Харьковом», почуяв добычу, завыли пикирующие немецкие бомбардировщики. На помощь атакованному с воздуха кораблю устремился эскадренный миноносец «Сообразительный»; подойдя вплотную, он прикрыл повреждённый корабль зенитным огнём. Правильно оценив обстановку, капитан «Харькова» приказал отставить спасательную операцию и полным ходом следовать за удаляющимся флагманом. Однако вместо того, чтобы увеличить ход, корабль почти остановился: скорость упала до 6 узлов, и без ремонта котлов увеличить ход было невозможно. Времени на то, чтобы остудить котлы, не было. Два котельных машиниста вызвались лезть в неостывшие котлы и устранить повреждения. Их облачили в асбестовые костюмы, лица и кисти рук обмотали пропитанными вазелином бинтами. Никто не знал, спасёт ли эта защита в котле, наполненном 80-градусным паром, и смогут ли смельчаки дышать. Первый котёл был починен за семь минут, второй - за восемь. Спустя несколько минут корабль вышел из зоны обстрела на скорости 28 узлов и присоединился к отряду. Почти весь экипаж «Москвы» погиб. Несколько самых выносливых матросов отыскали в воде контуженного капитан-лейтенанта Тухова и поддерживали его до прибытия румынского берегового катера, принявшего на борт немногих уцелевших. На третьем году войны, бежав из румынского плена, Тухов доберётся до Одессы и вступит в партизанский отряд. Он погибнет в бою под Головановском в марте 1944 года. Спасшие его матросы, которых румыны будут охранять не так строго, убегут гораздо раньше. Уже летом 1941 года, бежав с кукурузной плантации румынского помещика, они пройдут пешком несколько сот километров, переплывут Прут, Днестр и Днепр и выйдут к линии фронта, а зимой вернутся в Севастополь. Машинисты Гребенников и Каиров, починившие котлы на «Харькове», первыми из черноморских моряков получат в эту войну ордена Красного Знамени, а Военный совет флота ещё долго будет разбирать результаты нападения на Констанцу, анализировать упущения разведки, просчёты штабов и пробелы в подготовке командиров.
Начальник немецкого учебного центра в Констанце капитан 1-го ранга Габов отметит в служебном дневнике: «Обстрел побережья русскими был очень смелым. Пожар нефтехранилища и эшелона с боеприпасами на железнодорожной ветке Констанца-Бухарест доказывает успешность обстрела. В связи с сильными повреждениями вокзала и железнодорожных путей в ближайшие дни поставки горючего в Германию будут затруднены».